Сашка. Часть четвёртая. 11-12

                11

          Тюрьма ждала давно Сашку, так как путь, по которому он шёл, не мог его не привести в неё. Почему -то он упорно сворачивал с дороги, по которой шли его ровесники – кто в училище, кто в школу. Он же видел их. Неужели издевательство мамочки с детских лет до такой степени оглушило его?  Как же теперь от всего очнуться?
 
          В карантинной камере находилось тридцать пять   человек. Нар два яруса, слабый свет от лампочки над дверью, настороженные взгляды. Каждый был занят только собою - предстоящим следствием и судом. Никто ни с кем не сходился, опасаясь «наседки». Но если нужно было выговориться, слушали, давали совет.
          Сашкино внимание привлёк сокамерник, который играл на гитаре, причём, хрипловатым голосом  напевая. Его слушали, грустя и почёсываясь, иные вытирали слёзы. Одна песня всем особенно нравилась, и он исполнял её часто, отвечая на просьбу. Эта песня была о китайском болванчике. Сашка услышал её впервые. «О китайском болванчике, что покачивает головой, на протёртом диванчике я пою, умываясь слезой…» Печальная мелодия и приятный хриплый голос завораживали всех. Песня эта на время уводила от действительности, как бы разрушала тюремные  стены.
          Простуда дала о себе знать. Кашель и боль в груди привели Сашку в лазарет. Разболелся серьёзно, таблетки не сбивали температуру. Зато тюремный пожилой врач был добр, и, уже выздоравливая, Сашка, попросил листок бумаги, на котором выразил чувство к нему стихотворением. Это был  его первый стихотворный опыт.

                Лепилу звали Колечка
                В больничке я лежал.
                И на скрипучей коечке,
                Казалось, умирал.

                Он мне совал таблеточки,
                И шприц в меня вгонял,
                Обычно малолеточкой
                Меня он называл.
   
Выздоровевшего Сашку отвели в камеру для малолеток. Девять подростков враждебно взглянули на него. Один из них, долговязый, видно, вожак, взял бесцеремонно  Сашку за подбородок и спросил:
          - Кто, откуда, за что?
          Сашка  отдёрнул голову, в руках держа  подушку, матрац, полотенце и кружку. Подростку движение его не понравилось. Он убрал руку, хмыкнув. Сашка кинул свой матрац на нары. Потом сел и, глянув на долговязого, сказал:
          - Легавые надоели с допросами, и ты мозги  мне клепаешь.
          Долговязый опешил. Остальные прекратили игру в карты и посмотрели на Сашку. Один, черноволосый и коренастый, грубо спросил:
          - Что сказал?
- Что слышал.
          Сашка заметил, что в сторонке от сплочённой шайки сидят четверо; и их лица в процессе разговора как будто светлели. Сашкин матрац развернулся, и сокамерники увидели продукты, которые передала ему тётя Анна.
          - Чего с ним долго разговаривать! - встал коренастый  и направился к новенькому.
          Но он миновал Сашку и протянул руку к передаче.
- Клешню убери, паскуда! - заорал Сашка, коренастый отпрянул. - Только прикоснись… - А дальше послышался  мат, который присутствующие вряд ли слышали. -  Домашняк долбанный, - заключил  Сашка трёхэтажную брань. - Башку каблуком расшибу!
          И тут четверо подростков подошли к Сашке, дав понять, что будут они на его стороне.
          - Я вроде пошутить хотел, - буркнул коренастый, с презрением посмотрев на долговязого, притихшего.
          В атмосфере камеры витала новость: смена  власти.  Один из примкнувших к Сашке  –  не хилый пацан – ухватил долговязого за шиворот и, придавив его локтем к стене, крикнул:
          - Скидай мои сапожки, падла! 
          И тот, не говоря ни слова, снял с ног  сапоги.  Четверо  пацанов сели около Сашки.
          - За что сел? - один из сокамерников обратился к нему.
          - Подрезал такого, как тот, - громко сказал Сашка, кивнув на долговязого.
          - Чего киваешь? - голос прорезался у скинутого с трона главаря. - На вора в законе ты замахнулся,   поплатишься.
          - Кому гонишь! - расхохотался Сашка. - Кто это узаконил малолетку? Воровские сходки обходятся без сопливых.
          Так как бывшие шестёрки долговязого предпочли продолжить игру в карты, не прореагировав на выпад новичка, то диалог на этом закончился. Сашка затеял пиршество, пригласив и союзников и врагов. Долговязому он тоже протянул кусок колбасы. Скорчив непонятную гримасу, тот еду принял.
               
                12

          Медленно тянутся тюремные деньки. Через десять дней баня, но на второй день все чешутся, раскатывая грязь по коже. Долговязый усмирился. В маленьком тюремном государстве настала демократия: полы мыли теперь по очереди, передачи не конфисковались, отменились игры, где проигравшего  унижали. Так прошло три месяца.
          Но вот и дождался Сашка суда. Кроме ножа,  предъявили ему ограбление буфета в средней школе. Сашка не грабил, это дело Вадика с дружками, но краденные колбасу и конфеты ел. Поэтому не упирался, не заложил Вадика, а написал признание, подумав, что за нож впаяют, а за воровство только попугают. Перед судом он свиделся с Анной. Плача, она сообщила известие: арестовали Вовку за убийство. «И он покатился», -  подумал  Сашка. И заныла у него душа, ведь  убийство – это страшно, могут расстрелять.
          Буфет вылез Сашке боком: прокурор запросил три года за нож и четыре - за ограбление. Суд дал по совокупности шесть лет. Вадик присутствовал на суде; сидел туманный, верно, накурился «плану». Когда прокурор обвинял Сашку в ограблении, он съёжился, опустив голову.
          Сашку перевели в другую камеру, к  долгосрочникам, где ему предстояло ждать, пока не  соберётся этап малолеток. Звякнул засов, распахнулась железная дверь, за которой располагалась другая дверь, из стальных прутьев. На Сашку пахнула табачная вонь. Слева от входа располагались нары, справа, где был проход, стоял стол. Всего на двадцати пяти квадратах разместилось девять человек.
          Увидев вокруг себя взрослых, Сашка приободрился. С нар встал коренастый мужик, обладающий чёрной, как уголь, бородой. Поглаживая под неаккуратными лохмами шею и взирая  на  Сашку с насмешкой, сказал:
          - Проходи, дорогой гость! Сколько гостить?
- Шесть лет… за нож и за кражу в школьном буфете.
- За нож,  как? – за хранение?
- Подрезал одного.
- Подрезал, а ещё государственная кража.  Шустрый. Лет сколь?
- Шестнадцать скоро.
- Пацан. Ничего, не переживай. Эй, тебе сколь дали? -  спросил  он  заключённого,  которому было не больше двадцати лет.
- Мне? Пятнадцать.
- А тебе? - обратился он к немолодому мужичку, чёрный свитер у которого свисал на шее.
          - Мне? - раззявил тот рот в широкой улыбке. – Всего двенадцать.
- Слыхал? – бородач похлопал  Сашку по  плечу. -  И я с третьей ходкой, двадцать отбыл. Ты малолетка –   половину не просидишь. А пока проходи, на серёдке место есть.
Сашка уложил матрац на дощатые нары, не зная ещё, сколько придётся ему пробыть здесь. «Борода» был вором «в законе». Означало это то, что ему обязаны все в камере подчиняться. Он улаживал разгорающиеся конфликты, и житьё зэков было спокойным.  А ещё он был балагуром,  и,  не падая  духом, любил послушать кого-нибудь, да и сам потрепаться.
 Но однажды покой в камере нарушен был. Это случилось, когда втолкнули в  камеру блатного мужика – тоже «вора в законе». Кличка у  него была «Пончик», хотя на пирожок он не был похож: коренаст, жилист. Ступив в помещение, он разразился бранью, и понятно всем стало: права начнёт качать. Такую рожу встретить можно редко; разговаривая с кем-нибудь, он глядел на собеседника так, что тот опасался за нос – не откусил бы. И шутки у него были злые. Здесь, в камере, многие его знали, и он узнал их. Войдя, он присел на нары к тому зэку, у которого свитер свисал на шею, и сказал:
          - Молодчина, худой, что не сдох.
- Да и ты живой, Пончик, как ни странно.
Приветствия на этом завершились. «Пончик» продолжал трепаться, косясь на «Бороду». Зэки его  слушали  –  кто  кивал, кто хихикал. Только немой и  бывший бухгалтер, подрёмывали, отвернувшись к стене. «Пончик» внимательно глянул на них.

В первое воскресенье, когда по коридору надзирателей ходило немного, «Пончик» предложил сокамерникам поразвлечься  тюремной игрой в  «лису».  Игра эта очень проста: в матрац закладывались сапоги и жёсткая подушка, а зэку полотенцем завязывали глаза, и он хлестал матрацем по сторонам, норовя попасть в кого-нибудь. Это делали по очереди. «Пончик»  первым  взялся  «голить». Он завязал себе глаза и стал наносить  удары «лисой», причём, попадало лишь немому и бухгалтеру. Но к «Пончику» подошёл «Борода» и, стянув с его глаз полотенце, сказал: «Хватит!»  «Пончик», метнув на него стрелы глаз, махнул рукой.   
          Вскоре отправили «Бороду» по этапу. Вместо него  привели немого. Он был атлетом. Не зная про глухоту его, некоторые стали задавать ему вопросы. Он не реагировал. И лишь когда к глухому подошли несколько человек с обидой и окружили, он показал на уши; зэки хмыкнули и отошли.