Шестая глава

Antoine de Saint

Старик сажает розу в грунт
И ходит за водой на пруд…
Однажды пишется само
Его короткое письмо:

«Я утром розы подрезал» -
Письмо уходит на вокзал,
Оно к другому старику
Спешит в конверте за реку.

И отвечает, в тот же миг,
Его далёкий друг-старик:
«Я тоже розы подрезал»,
Отправив почтой на вокзал…

Чтоб от зари и до зари
Не спал Святой Экзюпери.


Бог ощущает

«О Ты, пространством бесконечный…»
Державин

Бог чувствует через траву,
Бог ощущает сквозь деревья,
Он дышит в них, благоухает,
И в пчёлах Он, и в осах Он,
В их красоте и совершенстве,
Он в них живёт и говорит,
Он есть они, они есть Он,
Он камни, воздух, человек,
Все звёзды, атомы творенья,
Всё только Бог, Он всё во всм,
И ничего другого нет,
И даже тьма, и пустота,
Которой более всего,
Которой имя - Бесконечность,
Бог заполняет всю её,
И пустоты не существует!
И только точечкой одной,
Пылинкой меньше, чем микроб,
Невидимой под микроскопом,
В ней пребывает, то что мы
Зовем Вселенной, где живём
На нашей маленькой планете,
Где мы, деревья и цветы,
Где, птицы, рыбы, облака
И шторм, и радуга и снеги,
Вулканы, камни, динозавры,
И слава Божья этот мир
Переполняет и несёт
На любящей Своей ладони,
Что мы не ценим, как должно,
То, что почти не замечаем,
Но Тот, Кто время изобрел,
И мирозданье сотворил,
Ещё нас любит, долготерпит…


* * *

Верба цветёт -
Суетятся на улье
Пчёлы в жёлтых своих галифе.


Военморы

«Я со сцены Вам сердце, как мячик, бросаю»…
Александр Вертинский

Тёплый вечер, ещё не задёрнуты шторы,
Солнце можно, как мячик, поймать на лету!
На садовой скамейке сидят военморы
И смеются глазами на женщин в цвету.
 
Поголовно они - мичмана, каперанги.
Так запомнилось, что позабыть нету сил:
Надувные шары, позументы, баранки,
Лёгкий ветер легчайшие вальсы носил.
 
Ах, куда вы ушли, господа музыканты?
Навсегда, в одна тыща таком-то году.
Военморы. Рядком на скамейке веранды.
Всё смеются глазами на женщин в цвету!

В прохладе сумраков лесных

Растения благоухают,
Тем привлекая насекомых,
Иные пахнут бескорыстно
На съезде в хвойный лабиринт.

А я качусь с велосипедом
По пятнам солнечной дорожки
И наслаждаюсь жарким летом
В прохладе сумраков лесных.

И постепенно исчезают
Проблемы вечные и беды…
Я незаметно растворяюсь
В прохладе сумраков лесных.

Готские хроники

У истоков - от Одры до Вистулы
На великих просторах земных
Вы из тени истории выступили
И в жестоких борениях выстояли
Средь союзов седых племенных!

Корни древние, крона зелёная -
Племя антов глядит на восток,
Перед ними земля опалённая,
Впереди молодежь закалённая,
Многочисленная, как песок!

Хоть названия их и меняются
По родам и обилию мест,
И венетами здесь называются,
Но в наследии объединяются,
Эти люди - склавены и есть!

Потеснили сарматов со скифами,
Вдоль по Бугу дошли до Днепра,
Прирастая железными мифами,
Разделённые рвами и рифами
От заката времён до утра.


Два мотылька

Два беспечных мотылька,
Прилетев издалека,
Покружились, полетали
И расстались без печали.

Так летают мотыльки,
То направо, то налево -
По тропинке у реки,
От сарая и до хлева…


За гранью света

Жизнь крота прошла без лишней драмы,
То, что обещала, то дала -
Не построил ни дворцы, ни храмы,
Ветр был чёрен и печаль светла.

Но не стало тьмы за гранью света -
Да простят Анубис и Харон,
И была зима светлее лета
В день его весёлых похорон!


Из писем Овидия

Виталию Мамаю

Весталий, знаешь, дело в том,
Что здесь не Рим, и есть угроза,
Что снова Понт скуётся льдом,
Вино застынет от мороза…

Нашёл же рок куда сослать
Поэта на беду и горе,
В сердцах, я начал обзывать
Evxinus Pontos «чёрным» морем!

Небесный свет почти потух –
Во дни календ темнеет быстро.
Ведёт свирепый скиф-пастух
Свою повозку льдами Истра…


Кавафис

1

«Домов окруженье, кофейни, предместья…»
А. Величанский

Домов окруженье, кофейни, предместья -
Ходил здесь годами и жил с вами вместе,
Создал вас в часы и отрад, и печалей,
О, сколько вошло в них событий деталей!
От этого вновь перепутаны чувства -
Ведь это мой мир, а не просто искусство.

2

Измученный старик, он изнурён и сгорблен,
Привычкою плохой и жизнью искалечен,
Он медленно бредёт по переулку скорби,
Когда же в дом зашёл - недуг его излечен.

Там спрячутся в углу его болезнь и старость,
Там управляет им и дарит вдохновеньем
Та часть его души, что с юности осталась,
Он учится её чудесным проявленьям.

Стихи его теперь подростки повторяют,
Они потрясены прекрасным словом сразу,
Виденьями его - глаза у них пылают,
И статная их плоть, и юный страстный разум!

Камышовая дверь
 
Вслед смотрю я, когда ты уходишь по горному склону,
Камышовую дверь закрываю и вижу сквозь слёзы вокруг:
Травы, тихо колышась, возвращаются с новой весною…
Возвратишься ли ты, мой любимый единственный друг?
 
Ван Вэй
699-759


Капити - Джеральд Даррелл

Если птиц и животных
Повсюду оставить в покое,
Птицы это узнают
И людям начнут доверять,
В мире всюду появится
Много подобных Капити,
Стоит чуть постараться,
Мир станет огромным Капити.
Вот бы было чудесно!
Но с горечью я говорю:
Это только мечта,
И она вряд ли осуществится.


Карузо

Вспоминая нездешние нравы,
Я бродил по окрестным лесам.
Настоялись волшебные травы -
В каждой луже целебный бальзам.
 
Выходные уже не насмарку -
Ручка есть и тетрадь под рукой,
Отправляю почтовую марку
На конверте - осенней рекой:

По степям через древние шлюзы
Будет медленно плыть теплоход,
С верхней палубы томным Карузо
Развлекая прибрежный народ…

Зря тебе отсылал эту марку -
Через месяц вернется назад,
Словно мертвому ставить припарку,
Почтальон не найдет адресат.

Ветер кружит и кружит на воле,
Незаметно вернувшись зимой.
Никого на заснеженном поле
И в лесу по дороге домой.


Кейп-Код

«…всё это синее пространство моря, протяжённость золотого песка, дюны под колеблющимися травами, болото пронизанное сверкающими каналами...»
Nan Turner Waldron
 
Морское синее пространство,
Пески и солнечное царство,
Колеблемые ветром травы,
Забытые слова и нравы,
Дюн золотая протяжённость,
Воды и пляжа обнажённость,
За ней - сверкание каналов,
Строкой тацитовских Анналов
Пронизывающих болото…
И - возвращаться неохота!


Кино

1
 
Жертвоприношение
 
Странно и больно услышать мне,
Люди когда говорят:
«Не понимаю, о чём это фильм?»
Но не хочу объяснять.
 
Я его принял полностью,
Без пояснений чужих.
Хоть в новый век со мною он
Всё же не перешёл.
 
А вот на старости ощутил -
Самый последний дар
Этого русского автора
Ближе мне стал и родней.
 
Жаль, что рядом нет никого,
Не осталось друзей,
С кем разделить это знание…
Нету ни одного.
 
2
 
Великолепный
 
Помянул и Алена Делона я -
Посмотрел незнакомый фильмец.
Оказалась там - скука зелёная,
Не кино, а какой-то пипец.
 
Лучше всё ж «Приключений Искателей»
В мире не было фильма и нет…
Перешёл на других соискателей,
К Бельмондо направляя привет:
 
«Фильм твой великолепен действительно,
Он полвека живёт без потерь!
Получилось, ты прав офигительно,
Не ошибся тогда и теперь…»


Кольйоки

Я узнал тебя,  Кольйоки - Волчья Нога!
Ты всегда от меня по воде убегал,
Но теченье к порогам тебя унесло,
Где добро побеждает бессмертное зло.
 
Вмиг настигла стрела, словно нойды любовь,
Вновь пролилась на камни саамская кровь,
Между сёмгами ты, совершая прыжок,
Струи пенной реки выпил на посошок.

Ты ушёл к нашим предкам в Небесный Провал,
Чтобы там вспоминать, как весной пировал,
Чтоб под елью лежать прошлогодним снежком
И меня поминать беззаботным смешком.


Кроткая

«О святое моё одиночество…»
Рильке

Бесконечна пора одиночества,
О котором он вряд ли мечтал -
В карантине без имени-отчества,
Достоевского книгу читал.

Было южное лето нежаркое,
Предвечернее небо без звёзд,
Освещение тоже неяркое,
Стены крашены белой извёст…

Но при чтении, в это мгновение,
Вдруг увидел он берег и плёс -
По таинственному мановению,
В нём открылись источники слёз.
 
Он читал Достоевского «Кроткую» -
Тихий ангел коснулся души,
Словно доктор с усталой походкою,
Нарождённым: заплачь… и… дыши.


Лимбобо

Пишет здесь любой,
Вся страна - ЛитО,
Но либо ты - Ли Бо,
Либо ты - никто!


Мамонтёнок

Больше человека мамонтёнок,
Но по возрасту - ещё ребёнок,
Жмурит на ветру колючем глазки,
С мамой он гулял бы без опаски.

Что-то взрослых мамонтов не стало.
Кажется совсем похолодало,
И метель метёт ещё сильнее.
Ближе ночь, становится темнее.

Хоть бы кто-то вышел из сосёнок,
Может показалось мне спросонок?
Мама, спишь? Какая ты другая!
Стала ты холодная такая…

На земле последний мамонтёнок,
Как во тьме потеряный кутёнок.
Слёзы под глазами намерзают
И - уже вовеки не растают.


Надвигается

Поздний вечер - гроза полыхает,
Крупный град по окну громыхает,
Дождь идёт - за волною волна,
Холодна водяная стена!

Небо после грозы просветлело,
И сверчками оно зазвенело,
Утром снова продолжится дождь,
А пока - надвигается ночь….


Надпись на кольце

Живёт ли мудро кто или беспечно,
Ни мудрого не будут помнить вечно,
Ни глупого - в грядущие года
Всё будет позабыто. Навсегда.
Ecclesiastes

Проходит всё, пройдет и это,
Весь этот мир из тьмы и света,
Всё, что ты видишь, осязаешь,
Всё то, что помнишь, любишь, знаешь.

Что видится тебе нетленным,
Весьма желанным и прекрасным,
Окажется пустым и бренным,
Дешёвым, лживым и напрасным -

Людей великие свершенья,
Шедевры, цели, достиженья,
Тревоги, скорби и надежды…
Таланты, гении, невежды

Забудутся, навеки сгинут,
Ещё и ноги не остынут.
Лишь во Христе не умирает,
То, что горит и не сгорает.


Маришка

Моя ручная обезьянка,
доверчиво прильнув к плечу,
ещё не знает: жизнь - обманка:
я скоро улечу.

И что придётся ей остаться
сиротушке совсем одной,
и вновь уже не повстречаться
со стаею родной.

Аборигены - неплохие,
наивней не видал ребят,
и люди вроде не лихие,
но обезьян едят.

И не поймут, что за причуда,
как я зверька не съел,
и сохранив в живых покуда,
дал странный ей удел.

И воспитал как ребятёнку -
почти родную дочь.
Не лень же делать работёнку
и день и ночь!

Глупец, нарёк её - Маришка.
Готовлю ей обед.
Уеду, ей настанет крышка,
съедят и весь привет.

Что не чужая мне Маришка,
жива душа,
и то что больше не мартышка,
им - до шиша.

Посмотрит мне в глаза таможня,
как подлецу...
Нет, контабанда не поможет.
И не к лицу.

C Маришкой не уеду в Талсу
до смертных дней.
И как Христос с людьми остался,
останусь с ней.


Между Понтом и Меотидой

Прохладный ветер солнечный и свежий.
Бушуют травы, как морские волны.
Подумал только и опять увидел -
Курганы скифов меж двумя морями…
Коней оставив на обрыве, братья,
По праву старших младшему доверив,
В остроконечном головном уборе,
На пятках голых с крутизны съезжая,
По глинистому сланцевому склону,
С разбега в воду бросились по-птичьи,
Штаны не сбросив из оленьей кожи,
Ныряют и дурачатся, как дети,
Дельфином проплывая под водою!
Грек пожилой с простой рыбацкой лодки
Им предлагает свой улов нехитрый -
Кефаль меняет на обол и бронзу.
Смеются скифы, грек им улыбнулся,
Любуется на озорную силу…
Костёр на пляже, сложенный из веток,
Из плавника, кусков коры сосновой.
На вертеле - пропекшиеся рыбы,
Кефаль и золотая барабуля,
Одна на всех с вином домашним чаша…
Не знают скифы, что придут сарматы,
И потеснят степные их угодья.
Пройдут аланы, синды, русы, тюрки,
Хазары, печенеги и тартары,
Пока не растворятся все друг в друге,
Исчезнув византийцы, гунны, готы,
Меоты, киммерийцы, амазонки,
Овидий, Александр и Митридат,
Горгиппус, Тамерлан и Роксолана.
Пребудут только Понт и Меотида!
Сверчки поют, звенят в ночи стрекочут,
Акация цветёт и дивно пахнет,
Зимой степные завывают вьюги,
Но тает снег, и снова солнце светит.
И я исчез, ушел и растворился,
Но где-то здесь - моё воспоминанье.


Мне говорят

Мне говорят, что Бог - за красных,
Нет, говорят мне, Он - за белых,
Что Он за страстных и за прекрасных,
На стороне умелых и смелых!

А Бог говорит, что Он за кротких,
Бог говорит, что Он за слабых,
Что вовсе не значит, трусливых и робких,
Но, главное - Божьей любовью славных.

Мне говорят, что не видно толку
В тех незаметных и полузабытых.
И мне за людей обидно, что только
Видят лишь побеждённых, убитых.

А наш Господь умирает с каждым!
Он рядом с нами на хлипкой лодке,
И мы плывём кораблём бумажным,
Христом спасаемы смиренным, кротким…


Мой июль

Мой июль - чудесный малый,
Согревал в озёрах воду,
А потом, похолодало -
Тоже, классная погода!

Вечерами,как в балете,
Кружат лёгкие стрекозы.
Так моё проходит лето,
Так и жизнь проходит тоже.


Моритаке

опавший цветок
возвращается к ветке…
бабочкой

1473-1549


Океанские ветры

«Видел я суету и простор,
Речь чужих побережий я слышал
Юрий Визбор
 
Нас учила советская власть,
И чему-то я смог научиться -
Быть счастливым, не кушая всласть,
И заплаток своих не стыдиться,
 
Ехать поездом несколько дней,
И на верхней лежать боковушке,
Быть одним из таких же парней -
От сохи до армейской теплушки.
 
Коммунизмом промыты умы,
Чтоб решать мировые задачи,
Жить с народом, как все, так и мы…
Только выпал мне жребий иначе.
 
Я прошел по прекрасным местам,
Видел Рим и ливанские кедры,
Но скучаю по хвойным лесам,
Где шумят океанские ветры!


Надпись на кольце

Живёт ли мудро кто или беспечно,
Ни мудрого не будут помнить вечно,
Ни глупого - в грядущие года
Всё будет позабыто навсегда.
Ecclesiastes

Проходит всё, пройдет и это,
Весь этот мир из тьмы и света,
Всё, что ты видишь, осязаешь,
Всё то, что помнишь, любишь, знаешь.

Что видится тебе нетленным,
Весьма желанным и прекрасным,
Окажется пустым и бренным,
Дешёвым, лживым и напрасным -

Людей великие свершенья,
Шедевры, цели, достиженья,
Тревоги, скорби и надежды…
Таланты, гении, невежды

Забудутся, навеки сгинут,
Ещё и ноги не остынут.
Лишь во Христе не умирает,
То, что горит и не сгорает!


Омут

«Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая…»
Александр Блок

Дождик ветром сечёт по ельнику
Закорючками да колючками.
Говорили глупому мельнику:
Не гоняйся за злыми сучками.

Городские собаки гордые,
На дворе им удобства не модные,
Очи наглые, тонкомордые,
Для работы ручной непригодные.

А твоя, не то чтоб уродина,
Но не схочет дышать пылью белою,
Уж такая её породина,
Чтоб на пляже лежать загорелою,

Под обрывом сверкать бесстыжею
Ягодицею маслянистою
И косою поигрывать рыжею,
И ногою качать икристою.

Ты паши с утра и до вечера,
А она к сему непривычная,
Ах, не быть ей в трудах покалеченной,
Ведь она не как все - необычная!

Не таскать мешки трёхпудовые,
Не полоть бурьяны бесполезные,
Не пекти коврижки медовые
И не гнуть подковы железные.
 
Лишь толочь водяницу ступою,
Сарафан закрутив метелицей.
Но судьба оказалась не глупою,
И беда распрощалась с мельницей.

Не сробел мужик, не прослыл глупцом,
Утопил «муму», да и хрен с концом.
Веселились Ельня и Ельница -
Помирились мельник и мельница!

Только ива в обнимку с ракитою
Горько плачут, склонясь над убитою.
Книжка Фета на полке в комнате,
Да луна отражается в омуте…


Пальто

Я отдал на вешалку пальто,
Мне вернули старое не то,
Я теперь от новости такой
Потерял и радость, и покой.
 
Я пальто по городу ищу,
Я своё лишь кровное хочу,
Я ищу проклятого врага,
У меня уже болит нога.
 
Но в ночи злодея я найду,
Я его к шерифу приведу
И скажу шерифу: «Рассуди!
И сие злодейство прекрати!
 
И, подумав, помолчит шериф,
И откроет рот, проговорив:
«Вот тебе законное пальто!
И впридачу - шапка и манто!
 
Я злодея тоже не люблю,
Отведу в тюрьму и застрелю!
А тебе за труд даю медаль…»
И увёл вора в ночную даль…
 
Я кричу: «Не надо мне пальто!
Забери и шапку, и манто!
Не веди преступника в тюрьму!
На поруки я его возьму!»
 
Но никто не отвечает мне,
Ни при свете фар, ни при луне,
Только где-то щёлкает курок,
Грянул выстрел, кончился урок…

Я бреду - не нужен мне никто,
Без манто, без шапки, без пальто…
Так усвоил я материал -
Я сегодня друга потерял!


Почти Тютчев

«Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои…»
 
Не верь, не бойся, не проси,
И чувства, и мечты гаси.
А то, что написал в ночи,
Наутро протопи в печи.
 
Вирш изреченная есть ложь.
Читатель (ежели найдёшь)
Прочтёт (навряд ли!) море слов
И, тут же, позабудет вновь.
 
Вот что, мой друг, скажу тебе:
Не верь ни картам, ни судьбе,
А то, о чём мечтал в ночи
Таи - скрывайся и молчи…


Сад на балконе

Балконная ограда,
Салаты да цветы,
Беседка винограда,
Мускатные плоды.

Резного патиссона
Подвешена юла,
В раструбе граммофона
Качается пчела,

Лимонное оконце
Сияет задарма,
И апельсин, как солнце,
И в пол-луны - хурма!

И запахи, и вкусы -
Благословенный пир!
Тенистые Эльбрусы...
Да, что там - целый мир!


Si vis pacem para bellum

1

«Хочешь мира, готовься к войне»,
Ожидай нападений извне,
На Юпитере и на Луне -
В стременах, под щитом, на коне
 
И в горящей на солнце броне.
Хочешь мира? Готовься к войне!
За беспечность заплатишь вдвойне,
Захлебнёшься в крови и огне!

Не желаешь плетьми по спине?
Напиши у себя на стене -
Хочешь мира, готовься к войне…
Хочешь мира, готовься к войне…
 
Только я не готовлюсь к войне,
Ни под солнцем и ни при луне.
Мой Господь защитит от огня,
И беда не коснётся меня.


Сколь сладок свет

"Сладок свет, и приятно для глаз видеть солнце…”
Екклесиаст
 
Сколь сладок свет и как приятно солнце,
Открой глаза и распахни оконце -
Так воздух свеж, когда прошли дожди!
Не торопись, немного подожди...
 
Ведь если человек живет и долго,
Но каждый день лишь трудится, как пчёлка,
Не для него прекрасные плоды,
И нет ему награды за труды,
 
Жизнь без просвета не имеет смысла,
Пусть отдохнет плечо от коромысла,
Пусть для веселья дни находит в ней
И помнит - будет много тёмных дней...
 
Светлее станут быстрые года,
Иначе всё на свете - суета.


Слоны Биг Сюра
 
Сумрак на океане -
Скалы плывут в тумане,
В белый завёрнуты кокон,
Тонут в золоте окон.
 
Вниз к океанскому лону
Туча стекает по склону
Сквозь гребёнку из хвои,
Чтобы достичь прибоя.
 
Весь горизонт расцвечен,
Тени ползут навстречу
Меркнущему закату
Сквозь молоко и вату.
 
Светлое время тает,
Тихо ночь наступает
Над океаном звёздным…
Внемли, пока не поздно!
 
Утром из древнего Ура
Выйдут слоны Биг Сюра,
Чтоб, закусив поводья,
Выплыть на мелководья.


Статуя Диониса из Помпей

Средь флоры, с яркою зарёй
Омыт холодною струёй,
Он сделал лёгкий поворот,
Двух раковин раздвинув свод.

Был золотым, как летний сон,
Казался неизменным тон,
Горевший в солнечном луче
Дрожащим блеском на плече.
 
Вздохнула дева в полусне,
Взметнулась стая птиц в окне…
И так внезапно припекло,
Что стало лопаться стекло!

Безумный, молча он смотрел,
Как город заживо сгорел…
И в это время тусклым стал
Его изящный пьедестал.

по Теннесси Уильямсу


Торнадо

Господи, спаси нас от торнадо!
От грозы, потопа и от града,
От сумы, чумы и камнепада,
И продажного военкомата,

От тюрьмы и от дурного взгляда,
И от человеческого стада,
И, когда с небес летит граната
Или та - хвостата и крылата,

От огня и мертвенного смрада,
Светопредставленья и распада…
Только от судьбы спасать не надо…
Только от судьбы спасать не надо.


Черепаха

Черепаха плывёт под водой,
Стрекоза не спешит за едой,
Утка в стайке зелёных утят -
Все живут, помирать не хотят!
 
На воде перевёрнутый лист,
По мосту мчит велосипедист,
Поздоровался лихо со мной,
Сквозняком пролетел за спиной.
 
И опять тишина... тишина…
Словно выпито утро до дна.

Черепаха плывёт под водой
Сергей Куличе
Черепаха плывёт под водой,
Стрекоза не спешит за едой,
Утка в стайке зелёных утят -
Все живут, помирать не хотят!

На воде перевёрнутый лист,
По мосту мчит велосипедист,
Поздоровался лихо со мной,
Сквозняком пролетел за спиной.

И опять тишина… тишина…
Словно выпито утро до дна.


Японский альбом

1

Альбом из Нагасаки

форзац гравюрный - дом на сваях
залив мосток и Фудзияма
на скалах пагоды и сосны
все просто и традиционно

обложка сделана на славу
листы проложены прозрачно
вощеной рисовой бумагой
прошиты шёлковым шнуром

под крышкой тонкой деревянной
альбом скрывает как шкатулка
а может и ларец Пандоры
картинки старых добрых дней

альбом был сверстан в Нагасаки
на улице продажных женщин
которые давно исчезли
как пыль или туман ночной

его привез домой военный
морской в фуражке пехотинец
и бравое под флагом фото
хранят в коробках в гараже

забывшие про деда внуки -
подарков к Рождеству не дарит
да он поди давно уж помер
Ниппона главный оккупант

2

Японский лаковый альбом -
Трофейный, тонко пахнет кедром.
Листов с десяток было в нём,
И каждый - с блёклым фотокадром.
 
Вот девочка лет девяти,
Она же - девушка и дама…
Как знать, по жизни ей пройти
Пришлось бездетной или мамой?
 
Была ли счастлива сполна?
Полуулыбкою и грацией
Смогла украсить дом она
На фоне скромных декораций.
 
Нос уточкой, но не урод,
Довольно даже симпатична.
И всё, что ей недостаёт -
Той самой стопки снимков личных,
 
Которые на свалку дней
Отправили её соседи.
Вот так проходит жизнь, и в ней
Остались только фотки эти.
 
Вслед за хозяйкой, мир теней
Сведёт и фото в прах инертный.
Негромко помолюсь о ней…
И о душе её бессмертной.


Ярко-красные ягоды

Ярко-красные ягоды в нашем лесу
Загорелись на веточках, как фонари,
Соберу их в букет и домой принесу…
Помнишь, как мы гуляли до поздней зари?


Я шёл по дороге

Я шёл по дороге, когда начинался дождь,
Я в спальник залез, я лёг, где застала ночь,
И сверху и снизу - холодные ручейки,
И я подымаюсь со дна безымянной реки.

И снится мне сон, что рядом со мною брат,
Во сне я не помню, что умер он годы назад,
В больничной палате мы ждём его медсестру,
Но люди чужие заходят к нам по утру.

Потом перенёсся сон в привокзальный двор,
И тихие толпы в проходах, потупив взор -
Все в очередь встали, кого-то покорно ждут,
А те, кого ждали, за ними никак не придут.

И, вдруг, я проснулся - слегка забрезжил рассвет.
Как будто вернулся вперёд  на несколько лет,
Ни толп, ни дождя, и снег лежит за окном,
Я там, где жена, где тёплый уютный дом.

А может и это - всего только сон во сне?
Я сплю, погружаясь под воду в чужой весне,
И где мне проснуться, когда я опять проснусь?
Но только, в то утро уже никогда не вернусь.