Кружево 2 на воскресенье

 
5 ДЕКАБРЬ 1978 ГОДА

Том просунул голову в кабинет Джуди.

– Первое письмо от Кейт! – Он размахивал авиаконвертом. – Она говорит, что все это похоже на войну без объявления войны. Тысячи людей из горных племен бросают в тюрьму без суда и следствия, пытают, убивают. А Кейт заболела дизентерией.

– И это называется, ей нужен был отдых! – проворчала Джуди, на минуту отвлекаясь от телефонного разговора.

– Да, Максина, конечно, я приеду, – продолжала говорить она в телефонную трубку. – Придумай какой-нибудь предлог, чтобы меня пригласить. Пусть ситуация пока немножко успокоится, а я прилечу на уик-энд в канун Рождества.

– Джуди! Ты с ума сошла! – воскликнул Том. – Ты не можешь сейчас улететь во Францию. Мы по уши увязли в собственных проблемах.

– Но я буду отсутствовать только один уик-энд, – ответила Джуди. – Подумай лучше, что мы сейчас скажем нашему блистательному адвокату, который повергнет сенатора Рускингтона в прах и пепел.

– Джуди, ты зря шутишь по этому поводу! – раздраженно заметил Том. – Суммы наших трат все возрастают. Кажется, что эти бестии-юристы ведут переписку на бумаге из чистого золота. С финансовой точки зрения мы уже живем на пределе наших возможностей, а если, не дай Бог, дело дойдет до суда и сенатор Рускингтон выиграет процесс, мы будем разорены.

– Если такое случится, пообещай мне, что мы возьмемся за руки и вместе выбросимся с пятнадцатого этажа, – проговорила Джуди, резко пододвинув к себе папку с бумагами.

– О'кей! Будем считать, что свидание назначено! – Том положил руку ей на плечо. – Послушай, я хочу, чтобы ты знала: если случится настоящая беда, мы будем вместе. Я пройду с тобой до конца.

– Спасибо тебе, Том! Итак, что хотят юристы?

– Нам необходимо продемонстрировать, что лично у тебя не было никаких предумышленных намерений против сенатора. Надо показать, что ты не предубеждена против него никоим образом. Это важно, Джуди, потому что Рускингтон – баптист, а твоя дочь обвиняет его в попытке изнасилования. Тебе придется доказать, что никакой изначальной ненависти у тебя к нему нет.

– Но сенатор Рускингтон как раз тот персонаж, по отношению к которому ненависть – чувство вполне естественное, – возразила Джуди. – И уверяю тебя, Том, он не станет доводить дело до суда. Такого рода скандал положит конец его политической карьере.

– Ему уже нечего терять. Скандал уже разгорелся, и единственный выход для Рускингтона – попытаться себя обелить. Неприятности грозят как раз нам. Вся эта история может очень сильно повредить подписной компании «Вэв!».

Джуди встала из-за стола. Она решила, что необходимо любым способом вдохнуть в партнера уверенность.

– Что с тобой, Том? – спросила она. – Этот пораженческий тон тебе совсем не идет. И потом ты прекрасно знаешь, что любой шум вокруг печатного органа только увеличивает его популярность. Мы не потеряем читателей на этой истории, напротив, они будут болеть за нас.

Том покинул кабинет Джуди с чувством, что ничто не в силах заставить ее осознать, как серьезна ситуация на самом деле. Он уже видел результаты подписки на первый квартал будущего года – она упала. Но Джуди об этом пока не знала. Неужели безошибочный инстинкт издателя впервые за столько лет подвел-таки ее? Проходя мимо зала, он увидел, как несколько сотрудниц собрались на занятия аэробикой. Джуди никогда не увлекалась спортом, поездку на машине предпочитала пешим прогулкам, и теперь наблюдать за тем, как она, обливаясь потом, старательно проделывает все предложенные Тони упражнения, было странно. Может быть, она начала наконец ощущать возраст?

Час спустя Джуди заглянула в ванную комнату, где мылась Лили.

– Я так и думала, что найду тебя здесь. Можно мне войти?

Лили вся, по подбородок, утопала в розовой мыльной пене. Теплая ванна была ее любимым местом – воплощением комфорта и безопасности.

– Уже целый мир видел меня в ванной. Так неужели родная мать не может себе этого позволить, – усмехнулась она. – Как твои дела?

– Сенатор действительно начал на нас серьезное наступление. – Джуди пока не могла решить, стоит ли открывать дочери весь объем неприятностей, обрушившихся на «Вэв!» после публикации интервью.

Лили серьезно взглянула на мать.

– Я все искала подходящего момента, чтобы сказать тебе кое-что, и думала уже, что такой момент не представится.

– Что сказать?

– Что я очень сожалею о тех неприятностях, в которые ты из-за меня попала.

– Ты рассказала правду, Лили. А мы рискнули. Твоя история, напечатанная в «Вэв!», произвела сенсацию. Но мы не просчитали, какова будет реакция сенатора. Вот и все. Но мы все еще надеемся, что до суда дело не дойдет.

– Ну, если дело только в нем… – Лили презрительно хмыкнула. – Это не станет для тебя проблемой, Джуди. Я уже сказала, что буду до конца отстаивать правоту вашей публикации. Он не решится встретиться со мной в суде. – Лили потянулась за шампунем. – Не захочет же он, чтобы его избиратели поняли, что человек, которому они доверили представлять себя в Вашингтоне, – старый грязный козел.

Она сполоснула голову и вылезла из ванны – большеглазая, со сверкающими в волосах каплями воды, похожая в этот момент на тюленя.

Поколебавшись, Джуди спросила:

– Он действительно был так неприятен, как ты его описала?

– Смотря что понимать под «неприятен», – медленно проговорила Лили.

Она вспомнила, как несколько месяцев спустя после гибели Джо гостила у герцогини Сантигосской в ее похожей на дворец приморской вилле. Лили все еще чувствовала себя крайне удрученной после гибели Джо, но Циммер упорно настаивал на том, что ей необходимо хоть немного развлечься, и буквально заставил ее принять одно из тех приглашений, которые обычно во множестве получают знаменитости.

Первые два дня были очаровательны. Почти все из собравшихся на даче двадцати двух гостей оказались деловыми знакомыми герцога, который, растратив почти все свое состояние, пытался теперь заработать на посреднических услугах в надежде, что ему удастся когда-нибудь открыть собственное дело.

Они плавали, катались на водных лыжах, и все, за исключением Лили, прыгали с парашютом в море. И даже жена итальянского ювелира, которая была уже бабушкой и ни разу в жизни с парашютом не прыгала, теперь попробовала и уверяла Лили, что это очень легко. И Лили решилась. Она разбежалась и прыгнула с края мола, дернув, как ее учили, за кольцо парашюта. Она взглянула вниз, увидела синюю воду и невдалеке – моторную лодку, контролирующую безопасность парашютистов, и почувствовала, как все внутри нее переворачивается и тошнота подступает к горлу. Лили боялась высоты, она никогда не смотрела вниз с мостов или балконов, но в воздухе – в самолете или в вертолете – ей еще ни разу не было дурно. Поэтому ей просто не пришло сразу в голову, что прыжки с парашютом не для нее. Десятиминутный полет был ужасен, но, как только она опустилась в воды Средиземного моря, к ней подплыла моторка, и сидящие в ней спасатели, обрезав канаты, быстро свернули и забрали в лодку намокший парашют. А Лили, раскинув руки, легла на спину, тихо покачиваясь в такт волнам. Она чувствовала себя слишком слабой, чтобы плыть к берегу. В этот момент неподалеку показалась лысина американского сенатора, с которым они до этого едва ли обмолвились парой слов.
– Сильные ощущения, не правда ли? – спросил он и вдруг заметил болезненное выражение лица Лили. – С вами все в порядке, дорогая?

– Да… Нет… Я не знаю… Пожалуйста. – Тут накатившая волна накрыла ее с головой, и Лили, сама того не желая, глотнула морской воды. – Пожалуйста, вы не поможете мне добраться до берега?

– Обхвати меня руками, дорогая.

Лили почувствовала, как сенатор крепко прижал к себе под водой ее тело, и устало подумала, что, кажется, утопающих должны спасать совсем не так. Прошла целая вечность, наконец сенатор пробормотал:

– Я думаю, будет лучше, если вы попытаетесь плыть, дорогая, а я поддержу вас снизу. – Сенатор поплыл к берегу, работая только ногами, так как обе руки у него были заняты: он поддерживал Лили снизу за грудь.

Добравшись наконец до берега, Лили примерно с час полежала в тени, потом, несколько оправившись, поблагодарила сенатора за помощь. Она все еще неважно себя чувствовала и решила лечь спать пораньше. На этом, как она полагала, инцидент будет исчерпан.

Лили проснулась от странного ощущения. Открыв глаза, она увидела, что вся комната залита лунным светом, и еще вполусне поняла, что дрожит от холода, так как одеяла на ней нет. Потом она ощутила нечто, ни разу не испытанное со смерти Джо, и наконец проснулась окончательно. Ее ночная рубашка оказалась задрана почти до подбородка. У подножия кровати на коленях стоял человек и, раздвинув ноги Лили, лизал ее клитор. Осознав, что происходит, Лили быстро одернула рубашку и, охваченная ужасом, попыталась сесть. Но тяжелая рука, опустившись Лили на грудь, словно пригвоздила ее к кровати, а незнакомец вдруг оказался на ней верхом. Лили, дрожа от страха, заметила, что человек абсолютно голый. Она хотела закричать, но он закрыл ей рот поцелуем.

«Нет, я не могу в это поверить… Это какой-то кошмар… Он, должно быть, грабитель…» – лихорадочно пронеслось у нее в голове.

Потом, когда человек на секунду приподнял лицо и оно светилось лунным светом, Лили его узнала.

Человек вновь до боли сжал грудь Лили, буквально вдавливая актрису в подушку.

– Ты же не возражала, когда я в воде тебя прихватил, – прошептал он. – Ты даже не пыталась меня остановить, маленькая чертовка!

Это был тот самый лысеющий американский сенатор, который помог ей доплыть до берега сегодня днем.

Лили вскрикнула и, неожиданным движением схватив мужчину за яички, сжала их, как только могла. Человек взвыл и скорчился от боли, а Лили возблагодарила Бога за то, что ее в свое время обучили этому классическому приему проституток.

Лили удалось выскользнуть из-под извивающегося на кровати тела, она рванулась к двери и, распахнув ее настежь, понеслась по широкому, совершенно безлюдному коридору, пока не добежала до черной лестницы. Мигом пролетев вниз три лестничных марша, она выскочила в залитый лунным сиянием вестибюль. Лили бросилась в находившуюся на первом этаже ванную комнату и там, дрожа от холода, просидела до самого рассвета, пока не услышала голоса проснувшихся слуг и не пробралась обратно к себе в спальню.

Трудно было поверить, что чудовищная ночная сцена произошла в действительности. Постель была в беспорядке, но ничто не выдавало… И вдруг Лили заметила синий в полоску кусок шелка, торчащий из-под кровати. Она нагнулась и подняла с пола галстук сенатора. Тогда, заперев дверь на ключ, она набрала номер телефона герцогини. Секретарь ответил, что она еще не просыпалась. Лили попросила передать, что, как только герцогиня проснется, она ждет ее у себя по очень срочному делу.

Через три часа, одетая в светло-серый крепдешиновый пеньюар, герцогиня величественно вошла в комнату Лили. Та, волнуясь, рассказала всю историю с самого начала и, протянув найденный галстук, заглянула в ее круглое лицо, ища поддержки. Герцогиня задумчиво теребила в руках галстук. Потом она наконец сказала:

– Дорогая моя, сенатор Рускингтон очень влиятельный человек, с которым мой муж предполагает… вести некоторые дела. Честно говоря, весь этот съезд гостей был задуман, чтобы доставить ему удовольствие. Я думаю, дорогая, что все вами рассказанное не более чем дурной сон. А если нет… Ну, согласитесь, с вами же не произошло ничего такого, чего не происходило бы раньше. Джентльмен был возбужден вашей красотой, возможно, он в тот день выпил немного лишнего. Сомневаюсь, что наутро он будет способен что-либо вспомнить. Поэтому все вами сказанное в конечном итоге обернется против вас. Сенатор может даже заявить, что вы сами пригласили его к себе в спальню… И будет ли в таком случае галстук уликой?

Герцогиня поднялась и очень вежливо, но холодно порекомендовала разгневанной Лили как можно скорее уехать:

– Я думаю, так будет лучше для всех нас. Лили с трудом могла поверить своим ушам.

– Да, изнасилование – гадкая вещь, – задумчиво произнесла Джуди, подавая дочери терракотового цвета халат. – Особенно когда тебя обвиняют, что ты сама его спровоцировала.

«Уже почти пять с половиной миль», – подумала Дебра Халифакс, яростно крутя педали. Хотя ей уже было под сорок, фигурой она походила на двенадцатилетнюю девочку. Под облегающим спортивным костюмом можно было сосчитать все косточки позвоночника, отчетливо проступившие наружу, в то время как Дебра, склонясь над рулем и вращая педали, внимательно вглядывалась в небольшой монитор, отмечавший километраж.

Нагрузку тренажера можно было регулировать от легкой пятиминутки до получасовой программы, которую муж Дебры называл «гонка на велосипеде по горным ущельям».

Хотя часы в гимнастическом зале показывали только половину девятого утра, Дебра повторяла программу уже во второй раз. Дверь зала открылась, и на пороге появился муж Дебры – Куртис Халифакс, одетый в красивый светло-серый костюм и белую шелковую рубашку, с черной кожаной папкой в руках. «Есть что-то непристойное в женщине, которая намеренно морит себя голодом», – подумал Куртис, глядя, как потоки пота струятся по той равнине, где раньше возвышалась грудь Дебры. Внешне его жена была теперь похожа на чудовищную карикатуру на себя саму времен их помолвки и свадьбы. Из маленького тихого эльфа она превратилась в морщинистое обезьяноподобное существо. Куртис взглянул на монитор и понял, что она во второй раз включилась в «гонки».

– Дебра, пожалуйста…

– Ни слова больше! Я все равно не слушаю.

– Но ты сведешь себя в могилу.

– Ничего подобного. Я только стараюсь улучшить свое здоровье.

– Но в этом самоистязании нет никакой нужды.

– Ты же знаешь, до какой степени доходит мой метаболизм. Стоит мне взглянуть на лист салата, и я уже полнею.

Куртис сдался.

– Ну хорошо, увидимся вечером. – Он поцеловал ее в затылок и помахал рукой на прощание. Дебра не переставала крутить педали.– Дебра, пожалуйста…

– Ни слова больше! Я все равно не слушаю.

– Но ты сведешь себя в могилу.

– Ничего подобного. Я только стараюсь улучшить свое здоровье.

– Но в этом самоистязании нет никакой нужды.

– Ты же знаешь, до какой степени доходит мой метаболизм. Стоит мне взглянуть на лист салата, и я уже полнею.

Куртис сдался.

– Ну хорошо, увидимся вечером. – Он поцеловал ее в затылок и помахал рукой на прощание. Дебра не переставала крутить педали.

Уже в машине, откинувшись на заднее сиденье, Куртис стал размышлять о том, может ли он наполнить жизнь своей жены хоть каким-нибудь смыслом. Он потянулся к ручке, чтобы открыть окно, потом вспомнил с раздражением, что согласно правилам безопасности должен держать окно закрытым. Каждый день ему приходилось менять время выезда из дома в банк. Хоукинс, водитель Халифакса, подавал машину к подъезду только после вызова по телефону. На обоих – и на шофере, и на пассажире – были надеты пуленепробиваемые жилеты. Куртису пришлось собрать всех своих подчиненных и сообщить им, что страховая компания требует полного комплекса мер безопасности против похищения или террористических актов и ему, как председателю правления банка, необходимо подчиниться этим требованиям.

Прибыв в банк, Халифакс, которому в целях безопасности было запрещено пользоваться его личным лифтом, шагнул в одну из многочисленных подъемных машин, развозивших по этажам сотрудников. Выйдя на сорок восьмом этаже, Куртис пошел по длинному коридору, украшенному с обеих сторон картинами американских примитивистов, а затем открыл дверь в свой кабинет, посередине которого стоял массивный старинный стол, а над ним висели портреты отца и деда Куртиса. Таким образом, каждый входящий в комнату видел перед собою сразу три поколения Халифаксов.

– Доброе утро, мисс Бради.

Секретарша Куртиса подала ему карточку, на которой были отмечены все встречи и свидания шефа на грядущий день.

– Я, как обычно, обедаю в двенадцать в Филадельфийском клубе. Но закажите, пожалуйста, обед на двоих. И в течение часа не зовите меня к телефону.

Несмотря на представительный антураж, у самого Куртиса работы здесь, в сущности, не было. Вне всякой зависимости от того, каким круглым идиотом мог бы оказаться Халифакс III, семейному состоянию ничего не угрожало. Аппарат банка, все управляющие которого происходили из старинных англосаксонских семей Западного побережья, работал отлично. Именно такого рода семьи представлял и клан Халифаксов, сочетающий лучшие традиции американского образа жизни: надежность, трудолюбие, бережливость и республиканские взгляды.

Дед Куртиса был убежден, что в один прекрасный день их клан подарит Америке президента – мудрого, благородного и осторожного человека, который вернет страну к старомодным ценностям и твердым понятиям их касты. Для обоих сыновей он выбрал жен из семей, исповедующих схожие политические взгляды, и был страшно разочарован, что двум его прекрасным здоровым мальчикам не удалось обогатить клан многочисленным мужским потомством. И теперь все амбиции старшего Халифакса оказались связаны с его единственным внуком – Куртисом. Он настоял, чтобы для внука была выбрана невеста знатного происхождения, и, когда мальчику исполнилось всего девять лет, дед решил, что его будущей женой должна стать Дебра. Она происходила из богатейшей семьи Филадельфии, родословная ее была безупречна. Куртис подозревал, что все нервные болезни Дебры связаны с чрезмерной чистотой крови, так что, по иронии судьбы, именно эта погоня за «породой» и разрушила честолюбивые замыслы деда.

Куртис вздохнул, усаживаясь в кожаное кресло под дедовым портретом. Он знал, что разочаровал клан. Ему не удалось занять лидирующее положение на политическом Олимпе – непредсказуемость в поведении Дебры стала тому серьезной помехой. Куртис протянул руку за зеленой папкой и извлек список сегодняшних визитеров. На листе значилось всего одно имя: Джуди Джордан.

Тони мчал Джуди к Филадельфии на ее кремовом «мерседесе» последней марки. Он водил машину быстро и осторожно, и, когда Тони сидел за рулем, Джуди ощущала себя в полной безопасности. В течение всего двухчасового путешествия она делала пометки в своем дорожном блокноте. Джуди собиралась провести во Франции всего два дня, но не хотела оставлять дома незавершенных дел. Тони никогда не прерывал ход ее мыслей. Он научился распознавать настроения Джуди: знал, когда она вся кипела от только что пришедшей на ум идеи и ей надо было проговорить эту идею вслух, знал, когда она возбуждена и ее необходимо успокоить, и знал те редкие случаи, когда Джуди вся уходила во внутреннюю работу и любое вмешательство извне ее только раздражало.

Когда «мерседес» затормозил у центрального подъезда банка Халифакса, Тони открыл заднюю дверцу машины и помог Джуди выйти. Хотя лицо Джуди было печально и озабоченно, она была необыкновенно хороша в фиолетовом замшевом пальто от Кальвина Клайна и темно-фиолетовых замшевых сапожках.

Но красота туалетов Джуди, к сожалению, никак не сказалась на оказанном ей приеме. После часа напряженного и не очень приятного разговора Куртис, привстав за своим громоздким столом красного дерева, протянул к Джуди обе руки:

– Конечно, мы старые друзья… и имея в виду… специфику наших взаимоотношений… я всегда старался сделать для тебя все возможное. Но на этот раз я действительно бессилен, банковский совет не утвердит моего решения о субсидиях «Вэв!».

Джуди смотрела на его худые, нервные руки, пышную шевелюру, великолепно сидящий на стройной фигуре костюм и думала о том, что этот человек, должно быть, никогда в жизни не одевался из магазина готового платья.

– Но ты мог бы все же еще раз попробовать. – Джуди старалась придать голосу спокойную рассудительность. – Я покажу все наши проекты будущего года, и совет банка поймет, что «Вэв!» переживает лишь временные трудности.

– Джуди, прояви же наконец благоразумие! В прошлом месяце я позволил тебе выйти из лимита, чтобы ты могла выкупить акции Гриффина. А теперь ты требуешь еще большего! Ни один банкир никогда не вложит деньги в предприятие, замешанное в судебное разбирательство. Мой персональный фонд ограничен. Поверь, Джуди, на сей раз ответ может быть только «нет».

– «Нет» не относится к разряду моих любимых слов, Куртис, ты же знаешь, – горько улыбнулась Джуди, пристально вглядываясь своими темно-синими глазами в бледно-голубые глаза собеседника.

– Это удар ниже пояса, Джуди! – Халифакс уже не скрывал своего раздражения. – Не стоит играть сейчас на моем чувстве вины.

– Прости, Куртис, но «Вэв!» – вся моя жизнь, и я действительно страшно расстроена. Ты не знаешь никого в Вашингтоне, кто мог бы повлиять на сенатора Рускингтона?

Лили подошла к Джуди и смущенно поцеловала ее в щеку; они никогда не целовались в губы.

– Я хотела бы кое-что тебе передать, – сказала Джуди, отодвигая ящик письменного стола и доставая оттуда маленькую смятую фотографию в серебряной рамочке. Молодой человек в спортивной шапочке и с бамбуковыми лыжными палками в руках весело улыбался с фото. – Это Ник, твой отец. – Джуди ладонями вниз протянула к дочери руки. На средних пальцах обеих рук были надеты золотые кольца с изящнейшим коралловым бутоном. – Ник подарил мне эти кольца, когда мы расставались, чтобы, как он сказал, напомнить мне о том, что я всегда буду от него зависеть. С тех пор я их не снимаю. А теперь хочу одно подарить тебе, чтобы ты зависела от меня.

– А я уже от тебя завишу, – ответила Лили, пока Джуди надевала кольцо на длинный тонкий палец дочери. – Максина была так добра ко мне, а Пэйган и Кейт так поддержали меня после разрыва с Симоном. Они помогли мне пройти сквозь унижение и боль. – Поколебавшись секунду, она добавила: – Я никогда раньше не верила в существование женской дружбы. Вернее, у меня просто не было подруг, и я не знала, что возможны такое молчаливое согласие и симпатия между людьми.

По коридору простучала дробь каблучков, и в комнату влетела Пэйган.

– Послушай, Джуди! Такие меры предосторожности просто смешны. При входе они перетряхнули всю мою сумочку, вплоть до кошелька!

– Сядь, глупая, и помолчи. Лили как раз говорила мне о том, как прекрасен наш молчаливый союз.

Пэйган опустилась на кремовую софу, а Лили продолжала:

– Я чувствую, мне необходима женская поддержка, чтобы научиться справляться с проблемами. После Симона я решила жить одна и попытаться тверже стоять на обеих ногах, иначе я так никогда и не узнаю, на что я способна, никогда и не узнаю самое себя. – Она посмотрела на длинный, почти бесконечный ряд окон в доме напротив. – Я все еще не знаю, кто я на самом деле, и я устала искать смысла жизни в любви.

– Путешествие к самим себе, которое каждому из нас рано или поздно предстоит совершить, – заметила Джуди.

– О, избавьте меня, ради Бога, от философских изысканий, – рассмеялась Пэйган, вытягивая ноги на софе.

– Переживая трудные времена, человек сам не замечает, как меняется, – сказала Джуди, направляясь к двери.

– Не думаю, чтобы Лили или я согласились с тобой, – тихо проговорила Пэйган. – Трудные времена топят человека, а на плаву ему помогают держаться друзья.

Приемную «Вэв!» оккупировали фоторепортеры.

Журналисты как из пулемета выпаливали вопросы: «Как вы ощущаете себя в роли матери, Джуди?», «Видели ли вы фильмы с участием Лили?», «Что вы думаете о ее снимках для календарей?».

– Кто отец Лили? – Неожиданным выстрелом прозвучал вопрос репортера «Нью-Йорк пост».

– Отец Лили – студент из Великобритании, которого я встретила в Швейцарии, – спокойно ответила Джуди.

Пэйган внимательно разглядывала потолок. «Конечно, у Джуди есть свои соображения, по которым она решила скрыть правду. Но в чем они состоят, лучше пока не спрашивать», – размышляла леди Свонн.

– И что все находят в Лили? Титьки и задница, а больше ничего! – бросил через плечо своему соседу лысеющий фотограф. – Нет, все эти юные секс-символы не для меня. Мне подавай матушку. Ей ведь, должно быть, уже все пятьдесят, а выглядит потрясающе.

– Мисс Джордан сорок пять! – обернулась к нему агент по рекламе из «Вэв!».

– О! Еще невеста!

Услышавшая этот разговор Джуди вдруг почувствовала себя уязвленной и впервые подумала о том, что у материнского статуса есть, пожалуй, и не совсем приятные стороны.

А собравшиеся на пресс-конференцию журналисты тем временем переключили внимание на Лили.

«У вас действительно все кончено с Симоном Пуаном?» «Вы выходите замуж за Спироса Старкоса?» «Это правда про сенатора Рускингтона?» «Правда, что вы беременны?» «Правда, что вы умираете от рака груди?»

Лили улыбалась, хмурилась, поворачивалась направо, налево, то скрещивала, то распрямляла ноги – каждый фоторепортер стремился получить ее эксклюзивное фото.

– Не представляю себе, зачем я пришла, – смеясь, прошептала Пэйган Тому. – Ни я, ни сбор пожертвований в пользу нашего института никого не волнуют.

Джуди, обернувшись, прислушивалась к их разговору и вдруг поймала свое отражение в зеркале. «Да, наверное, мне вполне можно дать все пятьдесят, – вздохнула она. – Я стала матерью, и весь старый уклад моей жизни просто пошел ко дну. Вот так, в одночасье! Ну нет! Завтра я наконец сниму это надоевшее платье. Никто не смеет списывать меня со счетов только лишь потому, что у меня красивая дочь!»

Декабрьский номер «Вэв!» был распродан в секунду.

Уже на следующий день после его появления Том Шварц, Джуди и юрист журнала собрались в кабинете Гриффина.

Хозяин выдержанного в приглушенно-серых тонах кабинета раздраженно потер переносицу.

– Так это правда или нет? – Он протянул исковое заявление юристу.

– В таких вопросах никого не волнует, как обстояло дело в действительности. Сенатор Рускингтон подал на нас в суд за клевету.

Джуди откинулась в кресле.

– Лично я не думаю, что нам надо терять сон по этому поводу. «Вэв!» сталкивался с подобными ситуациями и раньше и каждый раз с честью выходил из них.

Гриффин взглянул на юриста.

– А на чем строится его обвинение?

– В опубликованном в нашем журнале интервью Лили утверждает, что сенатор Рускингтон пытался изнасиловать, ее, когда они оба были в Испании и гостили в летней резиденции герцогини Сантигосской на берегу моря.

Гриффин казался изумленным.

– Лили утверждает, – пояснил Том, наклоняясь к нему, – что сенатор был похож на отвратительную дохлую черепаху и вел себя, как похотливый козел, накурившийся ЛСД.

Джуди усмехнулась.

– Но он действительно смахивает на черепаху, и любая вашингтонская проститутка знает, что он старый козел. А нашим читателям нравится, когда эти надутые деятели получают щелчки.

– Мы подпадаем под первую поправку? – поинтересовался Гриффин.

Юрист откашлялся.

– В данном случае нет, потому что сенатор обвиняет мисс Джордан в злом умысле. Если суммировать, он утверждает, что «Вэв!» систематически травит его за то, что он в свое время голосовал против закона о равных нравах в своем штате.

– Он действительно голосовал против, – заметила Джуди, – и мы писали об этом. Ему тогда от нас хорошенько досталось.

– Какова сумма возмещения, которую он требует? – спросил Гриффин.

– Шестьдесят миллионов баксов, то есть на деле около пяти, но и этого достаточно в настоящий момент, чтобы вывести журнал из строя. К сожалению, именно сейчас наши финансовые дела обстоят не слишком хорошо, – ответил Том.


– Подумаешь, очередная пресс-конференция. Все равно, что бы мы ни сказали, это будет тут же переиначено и разнесено по свету в таком виде, что мы не поймем, о чем речь. А в конечном итоге послужит еще и свидетельством против нас.

– А я все же думаю, что решение Кейт было правильным. – Джуди вспомнила, как Кейт, запихивая белье в дорожную сумку, давала последние наставления: «Самое разумное, что можно сделать в этой ситуации, – самим выхватить угли из печи и устроить пресс-конференцию за день до появления „Вэв!“ в киосках. Лучше всего самим сообщить прессе все факты, и тогда журналистская братия вскоре угомонится и оставит вас в покое».
– Шестьдесят миллионов баксов, то есть на деле около пяти, но и этого достаточно в настоящий момент, чтобы вывести журнал из строя. К сожалению, именно сейчас наши финансовые дела обстоят не слишком хорошо, – ответил Том.

Гриффин в задумчивости теребил в руках подставку для карандашей.

– Но я не могу поверить, – взорвалась Джуди, – что сенатор, да и вообще кто бы то ни было, пустит нас по миру только за то, что мы говорим правду, и только потому, что у него толковые юристы!

– Джуди, ты прекрасно знаешь, что дело тут не в чьей-то правоте или справедливости! – Гриффин был раздражен ее наивностью. – Закон есть закон. Сенатор Рускингтон был моим хорошим другом в Вашингтоне, – медленно проговорил он. – Лили подтвердит, что все напечатанное в «Вэв!» правда?

Джуди оглядела серьезные лица собравшихся.

– Конечно, подтвердит! – отрезала она, но неожиданно уверенность ее покинула.

Двумя днями позже Джуди торопливо шла по направлению к конторе Гриффина. Казалось странным это назначение еще одной официальной встречи, тем более что сегодня они обедали вместе. И вообще Гриффин в последнее время вел себя довольно странно. А может быть, он всегда был таким, просто раньше Джуди смотрела на него сквозь розовые очки? Или его поведение типично мужская реакция на отказ? После десяти лет объяснений, происходивших по меньшей мере раз в неделю, почему он не может на ней жениться, Гриффин был удивлен, раздражен и зол, когда Джуди очень кратко объяснила ему, почему не хочет выходить замуж.

Да, пожалуй, именно с этого момента он повел себя странно, особенно в отношении Лили, имени которой он никогда не произносил, а вместо этого говорил с сарказмом «твоя дочь». Например: «Я вижу, что подставной дружок твоей дочери уехал из города». Если бы в ее жизни не было нового и пока еще тайного увлечения, Джуди, наверное, мучительно размышляла бы, чем она так провинилась и вызвала неудовольствие Гриффина. Теперь же, когда Марк назначал свидание, Джуди уже гораздо меньше огорчалась, если Гриффин, напротив, отменял рандеву в последнюю минуту; когда Марк смеялся, Джуди уже не так расстраивалась, что Гриффин пытается всячески скрыть свои эмоции; все чаще она всерьез задумывалась над тем, а способен ли вообще Гриффин принять на себя какие-либо обязательства по отношению к другим людям – хотя бы просто обязательство соблюдать договоренности о свидании, не говоря уже о супружеских обязанностях, которые он намерен был на себя возложить. Единственным общим между двумя мужчинами была их истовая увлеченность работой. Но если Гриффин ни на минуту не забывал о делах, то Марк, когда они с Джуди были вместе, пытался от дел отключиться и целиком сосредоточиться на возлюбленной. Но наибольшую радость Джуди доставляла ее собственная все возрастающая свобода. Она не зависела больше от Гриффина, его измен, его дурного настроения, его лжи. И поэтому не чувствовала угрызений совести по поводу дивных часов, проведенных с Марком. Точнее – почти не чувствовала. Ну, в общем, если чувствовала, то не настолько, чтобы отказаться от встреч с Марком и их все крепнувшей близости…

К удивлению Джуди, в кабинете Гриффина она застала двух юристов.

После внушительного вступления, посвященного корпоративным интересам их издательской империи, редакционной политике «Вэв!» и т. д. и т. п., Гриффин, избегая смотреть Джуди в глаза, попросил одного из юристов объяснить ей позицию концерна «Орбит».

– Вы понимаете, Джуди, – начал тот, – учитывая давние связи «Орбит» с сенатором Рускингтоном, нам не хотелось бы, чтобы название концерна и далее ассоциировалось с издательским домом «Вэв!».

– Какие еще давние связи?! – взорвалась Джуди.

– Нам не хотелось бы афишировать наши вашингтонские связи. И в соответствии с нашим решением дистанцироваться от этой истории мы хотели бы выйти из числа акционеров «Вэв!» и продать принадлежащие «Орбит» 50 процентов акций третьим лицам.

– По какой цене? – Глаза Джуди за стеклами очков недобро блеснули сталью: она поняла, что этот отлично продуманный гнусный демарш – плод политики Гриффина.

– Десять свыше рыночной цены.

– Мы можем предложить двадцать. – У Джуди и Тома было по 24 процента акций «Вэв!», а остальные 20 процентов принадлежали Кейт.

– Джуди! Поверь мне, это дикая цена. – У Тома был огромный опыт биржевых игр. – Не позволяй сделать из тебя дурочку только потому, что тебе хочется утереть нос этому чертову штрейкбрехеру! – Том откинулся на спинку кресла. – Как жаль, что нет Кейт. Она бы сумела найти аргументы, чтобы призвать тебя к благоразумию. В прошлом году у нас действительно был приличный доход, но деньги в обороте, а вся имеющаяся у нас наличность пойдет на оплату юристов, чтобы хоть как-то противостоять натиску этой скотины Рускингтона.

Джуди никогда не видела Тома таким встревоженным, а кроме того, она чувствовала, что он не все договаривает. И прекрасно знала, о чем ее партнер предпочитает пока молчать.

– Я вижу, что у тебя на уме. Ты думаешь: «Если бы не эта кинозвезда, мы никогда не попали бы в такую передрягу».

Том ничего не ответил.

– Ты знаешь, я и сама так думаю, – грустно добавила Джуди. – Но я думаю также, что нет на свете такой матери или такого отца, которые не имели бы никаких неприятностей от своих чад.

– Да, дети, – вздохнул Том. – Когда они вырастают, родители надеются, что проблемы закончились, на самом же деле тут только и начинаются настоящие проблемы. – Наклонившись, Том опустил руку на плечо Джуди. – Какой смысл сейчас размышлять, почему это произошло и чья в том вина? Нам надо сконцентрироваться на том, как выбраться из этой ситуации. Но, честно говоря, я думаю, нам это не удастся. Боюсь, что даже тебе, Джуди, на сей раз придется спасовать.

«Ну вот и настал тот момент, когда мы оба нуждаемся в моральной поддержке, и ни один из нас не может ее оказать», – с грустью подумала Джуди. И тем не менее она постаралась, чтобы реплика ее прозвучала как можно более бодро:

– Ну случаются же иногда чудеса!

– Какие, например?

– Ну, не знаю, Том. Дай мне время подумать. А вот, скажем, ты похищаешь Лили, требуешь за нее десять миллионов долларов, получаешь выкуп и отдаешь деньги мне!

Том рассмеялся:

– Отличная идея! Только я не знаю, как приступить к ее исполнению.

– Слабак! Если я не могу положиться на тебя, то на кого же мне тогда рассчитывать?

Она подняла трубку телефона.

– Кому ты собралась звонить? – поинтересовался Том.

– Куртису Халифаксу.

– Честно говоря, я всегда удивлялся, почему Халифакс нас так преданно опекает. Конечно, я знаю – он твой давний обожатель, но боюсь, что роль вечного Санта-Клауса не для него.Джуди печально усмехнулась и набрала номер.

– Пошел вон отсюда! – Тони ударил своим тяжелым кожаным башмаком в живот фоторепортера. Тот, чертыхаясь, отлетел от лимузина, а машина на бешеной скорости рванула со стоянки возле аэропорта.

– Да, эти ребята, пожалуй, слишком настойчивы, – пробормотал Тони, когда машина затормозила возле здания, где располагалась редакция «Вэв!».

Лили ничего не ответила. Она поднесла к уху радиотелефон.

– Джуди! Это невозможно! – голос Лили в телефонной трубке звучал так, будто она звонила из открытого космоса. – Мы просто шагу не можем ступить. Если бы не Тони, меня бы разорвали на куски. Мне пришлось запереться в туалете и вылезать через окно.

– С Пэйган все в порядке?

– Да. Но ты была права: оказалось просто сумасшествием с моей стороны ехать провожать ее в аэропорт. Эти репортеры действительно меня напугали. Я лучше вернусь в Европу.

– Не беспокойся, Лили. Я уже нашла, где ты сможешь переждать, пока шум уляжется, – поживи пару дней в квартире Марка в Гринвич-вилледж. Я сейчас пошлю кого-нибудь в отель за твоими вещами. Тони тебя проводит, а я подойду позже.

Сотрудники Джуди превратили обитель Марка во временное пристанище кинозвезды со скоростью и заботой, которые тронули Лили до слез. По всей комнате были расставлены вазы с белыми лилиями, постель заново убрана, простыни, отороченные изящным кружевом, благоухали свежестью и чистотой, на стеклянной полочке в ванной комнате красовался набор косметики, тщательно подобранный заведующим отделом красоты в журнале. Упиваясь новой для себя ролью телохранителя мировой знаменитости, Тони внимательно проверил все окна и двери.

В камине плясали языки пламени, за окном, выходящим в сад, белыми хлопьями падал снег. Шум города был еле слышен, и Лили вдруг почувствовала себя как в теплом уютном гнездышке, на тысячи миль удаленном от любой опасности.

Снег уже валил хлопьями: казалось, кто-то распотрошил над городом гигантскую пуховую подушку. Лили впервые за долгое время ощущала спокойствие и истому. Разомлевшая после теплой ванны, одетая в отороченную белым кружевом пижаму, она, свернувшись калачиком, лежала возле камина. Она не то чтобы спала, а впала в какое-то странное забытье и потому не слышала бесконечных позвякиваний колокольчика в передней. Наконец дверь, тихо скрипнув, открылась.

В дверях стоял Марк. Лицо его от холода покрылось красными пятнами. Тающий снег быстрыми струйками стекал вниз по шее. Марк мог видеть отражение спальни в гигантском зеркале, тянувшемся с пола до потолка в прихожей. Возле зажженного камина лежало диковинное существо – полуженщина-полукошка, греющаяся у огня. Потом он понял, что это, должно быть, и есть Лили – знаменитая дочь Джуди.

В течение нескольких минут он чувствовал себя просто парализованным мгновенно возникшим и страстным желанием обладать этой женщиной. Потом он наконец нагнулся, поставив на пол ящик с аппаратурой. Лили встревоженно обернулась на шум.

– Я надеюсь, вы Марк?

Марк почувствовал, как все внутри него замирает, будто он летит с крыши дома на тротуар.

– У нас есть что-нибудь выпить? – Он проскользнул на кухню, пытаясь как можно скорее, пока он еще сохранял контроль над собой, избавиться от экзотического видения. Сотрудники Джуди заполнили холодильник фруктами, салатом, сыром и несколькими бутылками шампанского «Шазалль».

– Вот, нашел! – Марк вернулся к Лили, которая к этому моменту уже успела надеть джинсы и свитер, и протянул ей бокал шампанского.

Лили, улыбнувшись, подняла бокал.

– У вас лед на ресницах.

Марк положил полуфунтовую банку икры и несколько ломтиков хлеба на поднос и поставил все эти яства возле камина.

– Как вы познакомились с моей матерью? – спросила Лили, вгрызаясь в намазанную икрой горбушку острыми крепкими зубами. О, как ей нравилось это жизнеутверждающее словосочетание «моя мать»!

– Мне так трудно поверить, что мы встретились всего несколько недель назад. Я никогда не встречал никого похожего на нее и влюбился в Джуди с первого взгляда, – начал Марк. – Я увидел ее на выставке моих сидонских фотографий. Джуди была похожа на живого любопытного маленького терьера, взявшего след. Она так внимательно смотрела на фотографии, в то время как остальные только пили и зевали от скуки. Мне так польстил ее интерес. А потом она опубликовала несколько моих фотографий в журнале.

И пока они оба трудились над опустошением банки с икрой, он не переставая говорил о Джуди. Если же разговор вдруг соскальзывал на другие проблемы, то Марк тактично возвращал его в прежнее русло, к рассуждениям о том, не пострадают ли их отношения с Джуди из-за того, что Марк все время уезжает на съемки в горячие точки планеты.

– Но, может быть, это даже лучше, чем если бы я все время ошивался тут, – заявил он, приканчивая банку. – К счастью для меня, Джуди не настаивает на том, чтобы мы все время проводили вместе. Без работы я просто зверею.

– А почему вы стали военным фотокорреспондентом?

– Потому что я не стал солдатом, – печально улыбнулся Марк. – Я родился в военной семье, мой отец был полковником-пехотинцем, и он хотел, чтобы я пошел по его стопам.

– Так почему же вы не пошли? – Лили налила себе еще один бокал шампанского.

– Надо было пообщаться с моим отцом, чтобы навсегда распрощаться с мыслями об армии. Он был в Корее с самого начала войны, лишился двух пальцев на ноге, потому что отморозил их. Но ему повезло. Это оказалась его единственная рана. Но потом, уже перед самой отправкой домой, один из младших офицеров сошел с ума и разрядил свой револьвер в окружающих. Среди них был и мой отец. Он выжил, но тронулся рассудком. С тех пор он, как пятилетний ребенок. И я не помню его другим. – Марк замолчал, вспомнив высокую сутуловатую фигуру, которая как привидение бродила по их просторному дому в Сан-Франциско. – Армия погубила моего отца, и я ненавижу войну. Вот почему я не стал военным.

– Но ведь то, что вы делаете, прославляет войну?

– Нет. Никакой славы нет в том, чтобы убивать людей. Я надеюсь, что мои фотографии показывают ужас войны.

Они молча смотрели на огонь.

– Теперь я поняла, что значит иметь брата, – сказала Лили. – Давайте выпьем за братскую любовь.

Впервые в жизни Лили почувствовала, что значит провести пару часов с симпатичным молодым человеком, не ощущая никакой угрозы с его стороны. Но пока снег все более и более толстым слоем покрывал крыши дома напротив, обычно молчаливый Марк ни на секунду не переставал говорить. И только необходимость поддерживать разговор отвлекла его от все нарастающего желания обладать Лили.
– «Нет» не относится к разряду моих любимых слов, Куртис, ты же знаешь, – горько улыбнулась Джуди, пристально вглядываясь своими темно-синими глазами в бледно-голубые глаза собеседника.

– Это удар ниже пояса, Джуди! – Халифакс уже не скрывал своего раздражения. – Не стоит играть сейчас на моем чувстве вины.

– Прости, Куртис, но «Вэв!» – вся моя жизнь, и я действительно страшно расстроена. Ты не знаешь никого в Вашингтоне, кто мог бы повлиять на сенатора Рускингтона?

– Боюсь, что нет. – Куртис ощущал все нарастающее раздражение. – У меня не настолько длинные руки.

В этот момент дверь распахнулась, и оба – Куртис и Джуди – с удивлением подняли глаза на хрупкую светловолосую женщину с красивым, но слишком худым лицом, одетую в темную норковую шубу с приколотым на отворот воротника букетом фиалок.

– Это тебе сюрприз, дорогой, – начала было она, но тут заметила, что муж не один в кабинете. – О, надеюсь, я не помешала чему-то важному.

– Конечно, нет, Дебра. – Куртис встал из-за стола. – Я думаю, ты узнала Джуди Джордан. А это моя жена, Дебра Халифакс.

– Очень рада встретиться с вами, – Дебра одарила Джуди мгновенной улыбкой и тут же отвернулась. – Куртис, дорогой, я сейчас еду на обед к тетушке Эмили и заехала к тебе по дороге предупредить, что передумала: я не хочу надевать сегодня вечером изумруды. С белым крепом гораздо лучше сочетается красное. Попроси, пожалуйста, Перкинса забрать из сейфа мои рубины. Ну, пока! Мне пора идти.

Она еще раз улыбнулась Джуди и исчезла. После короткого молчания Джуди произнесла с неожиданной завистью:

– Родовые деньги видно издалека. Как, должно быть, приятно жить, не имея никаких забот!

– Жизнь Дебры не так безоблачна, как кажется многим, и ты, Джуди, прекрасно это знаешь.

– Обидно, что твои предки так ошиблись на ее счет. Окажись у тебя подходящая жена, ты мог бы уже быть президентом.

– Не говори так, Джуди. Неужели ты не можешь простить меня? Забудешь ли ты когда-нибудь прошлое? Ты бы ни за что не согласилась оказаться на месте Дебры.

– Неужели? – За беззаботным тоном Джуди скрывалось все еще не забытое унижение от того, что этот красивый мужчина со всеми своими обязательствами, связями и деньгами когда-то ее отверг. – Нет, я не отказалась бы ни от роскошных туалетов Дебры, ни от ее великолепных вечеров, ни от возможности чуть пошевелить пальцем и получить все, что захочешь, – в том числе и тебя, Куртис.

– Джуди, оставь свой яд. Я действительно очень хочу тебе помочь и, как ты знаешь, готов использовать для этого малейшую возможность. Но такой возможности у меня нет.

Зазвонил телефон. Куртис поднялся.

– Давай оставим в покое Дебру и ее деньги. Нам и без этого есть что обсудить. Не правда ли?

Джуди послала ему одну из самых своих чарующих улыбок.

Когда Джуди прибыла в замок Шазаллей, было уже за полночь, и слуги отправились спать. Максина, одетая в отороченный кружевом серый шелковый пеньюар, тепло поцеловала подругу и предложила пойти на кухню выпить по чашке горячего шоколада, как они любили, когда были школьницами.

На кухне, выбрав небольшую медную кастрюльку и засучив рукава пеньюара, Максина рассмеялась:

– Это напоминает мне ночь перед венчанием, когда мама давала мне последние наставления. Она говорила, что, если готовишь шоколад поздно вечером, вернувшись из гостей, надо снять шубу, а то можно подпалить манжеты. – Максина разливала шоколад в небольшие фарфоровые чашечки. – Это единственное напутствие, которое она дала мне, провожая в замужнюю жизнь. В сложившихся обстоятельствах оно не слишком мне пригодилось. – Неожиданно Максина, уронив лицо на руки, разрыдалась. Джуди, положив руки на плечи подруги, ждала, пока та успокоится.

– Что мне делать, Джуди? – проговорила Максина сквозь рыдания. – Чарльз переехал к себе в кабинет и не хочет ни видеть меня, ни со мной разговаривать.

– Как она выглядит? – спросила Джуди. – Красивая изящная блондинка?

– Нет, нет. Совершенно нестильная грубая деваха. Из тех женщин, кто может пододеть черную комбинацию под белую кофточку, – шмыгая носом, произнесла Максина.

– Но, видимо, в ней есть что-то, необходимое Чарльзу. И она твердо намерена его заполучить. Не так ли?

Максина выпрямилась, и взгляд ее загорелся гневом.

«Отлично, – подумала Джуди. – Она не совладает с ситуацией, пребывая в тихой тоске. Тут необходима злость».

– Я уверена, что эта скотина заранее все продумала, – говорила тем временем Максина. – Я отправила телекс из гостиницы, в котором сообщала Чарльзу точное время моего рейса. Я уверена, что она перехватила телекс и не показала его Чарльзу. Он не выносит сцен и вообще всяких неловких ситуаций. Удивляюсь, как ей удалось затащить его в постель у нас в доме.

– Она, должно быть, его раззадорила. Классический прием любовницы…

– Но как мог Чарльз, – возразила было Максина и вдруг подумала, что, возможно, мужа подкупила именно активность этой женщины. Она вспомнила грузное тело, восседающее верхом на ее муже. Сама Максина уже много лет не позволяла себе заниматься любовью в такой позе. Ей казалось, что это самый невыгодный для нее ракурс – снизу она казалась полнее и старше, и к тому же так явственно проступал ее намечающийся второй подбородок. Максина неожиданно поняла, что в своем невозмутимом, переходящем во флегматичность спокойствии она уступила мужу инициативу и ответственность за все, происходившее под шелковым голубым одеялом. Уже много лет они занимались любовью в одной и той же позе, а ведь раньше Чарльз так любил разнообразие. Максина отставила в сторону чашку с шоколадом.

– Но я ни за что не поверю, что он действительно хочет на ней жениться. Не пройдет и года, как она развалит ему все дело. Пожалуйста, помоги мне, Джуди.

– Не исключено, что как раз Чарльз больше всех нуждается в помощи, – задумчиво произнесла мисс Джордан. – Ему надо помочь выбраться из ситуации, в которой он ни за что на свете не хотел бы оказаться. Мне приходилось сталкиваться с хищными женщинами. – Она сделала маленький глоток. – И зачем только ты взяла ее на работу?

– Мы получили просьбу от правительства Китая помочь в организации индустрии шампанского. А у этой скотины оказался диплом Восточного факультета.

Максина сидела за украшенным позолотой туалетным столиком, принадлежавшим когда-то Жозефине. В старинном зеркале отражалось лицо очень красивой и очень несчастной женщины. «Я же дизайнер, – думала она. – Почему я оформила нашу спальню в серых тонах? Почему я позволила хорошему вкусу одержать верх над чувственностью? Что бы сказала моя тетя Гортензия? Что никакая женщина после тридцати не может позволить себе носить серое».Рядом с Максиной всегда лежал ее деловой блокнот, и сейчас, взяв его в руки, она набросала новый план отделки спальни.

– Никаких соболей сегодня, Гонорина, – сказала она, обращаясь к пожилой женщине, стоявшей возле платяного шкафа. – Они слишком темные и тяжелые. Я уже тысячу лет не надевала свою рыжую лису. А на вечер приготовьте, пожалуйста, мой розовый костюм от Сен-Лорана.

Для своих десяти гостей Максина организовала простую программу, включавшую охоту, катание на лошадях, а для тех, кто предпочитает сидеть в тепле, – карты и посиделки у камина.

Чарльз первым спустился к завтраку в желтую, отделанную в китайском стиле чайную комнату.

Застенчивый, скромный Чарльз был очарователен в своей явной беспомощности. Теперь с очевидно виноватым видом он сидел у камина в своей излюбленной позе – верхом на стуле, повернувшись спиной к пылающим поленьям.

Следующим прибыл Ги Сен-Симон в небесно-голубого цвета костюме.

– У кровати в стиле Людовика необходимо заменить матрас, – позевывая, сказал он, обращаясь к хозяйке.

«Ги полнеет, – думала Максина, – а его прекрасные, цвета конопли волосы уже редеют ото лба. Но чуть изогнутый римский нос и большой чувственный рот остались теми же». Она все еще не могла привыкнуть к мысли, что один из ближайших друзей ее детства превратился в едва ли не ведущего дизайнера Франции и стал владельцем целой сети собственных модных магазинов.

Ги вынул из нагрудного кармана массивные очки в прямоугольной оправе, водрузил их на нос и погрузился в изучение последнего номера «Монд». Постепенно в чайной комнате собрались все гости Максины и расселись вокруг стола.

Высокий мужчина, пробормотав адресованное ко всем «здрасьте», сел рядом с хозяйкой.

– Время не властно над тобой, Максина.

– Как и над тобой, Пьер, – ответила она, подумав, что это и в самом деле почти правда. Альпийское солнце сделало лицо ее первого любовника более смуглым, чем раньше, и на фоне загара белыми ниточками проступали морщинки вокруг глаз, но слегка вьющиеся светлые волосы были такими же густыми, как раньше, а тело казалось сильным и стройным.

Джуди спустилась к завтраку позже всех. Проснувшись, она сразу набрала номер своего старинного приятеля – ныне главы корреспондентского пункта «Тайм» в Париже.

– Я не могу признаться тебе, для чего это нужно, – доверительно начала она, – но мне необходимо пристроить на работу девушку с дипломом Восточного факультета. Желательно, чтобы эта должность была связана с поездками или даже длительным пребыванием за границей.

Днем, пока остальные охотились, Джуди несколько раз обыграла Ги в карты, и в конце концов он с раздражением швырнул колоду на стол.

– Ты ничуть не изменилась за последние двадцать лет, для тебя по-прежнему не существует игры как таковой. Вы, американцы, охвачены жаждой выигрыша и хотите любой ценой быть первыми. Но здесь, во Франции, гораздо важнее быть первоклассными.

Несмотря на его позу утомленного и пресыщенного жизнью декадента, Джуди прекрасно знала, что секрет успеха Ги был в его способности работать, как собака.

Джуди схватила пресс для бумаг и сделала вид, что собирается запустить им в партнера. Тот шутливо поднял руки:

– Сдаюсь, сдаюсь! А ты не посмеешь бросить в меня эту аметистовую штуковину. Это же подарок Кейт к бракосочетанию Максины. – Неожиданно его смех стих. – Какая это была красивая свадьба! И как горько теперь видеть Максину такой страдающей. Я всегда знал, что Чарльз будет ей изменять, потому что она так плохо одевается. Темные мрачные тона и никакой косметики. Ей необходимо дать Чарльзу то, чего ему так не хватает, а не позволять гулять на сторону.

Появился дворецкий.

– Мисс Джордан просят к телефону. Аппарат в библиотеке.

Джуди последовала в душную, пропахшую пылью и кожей переплетов библиотеку, где узнала, что университет в Монпелье только что приобрел ценную коллекцию древнего китайского нефрита и керамики и как раз занят поисками специалиста, который мог бы составить каталог. Предполагалось, что куратор коллекции должен будет поддерживать постоянную связь с Музеем народных промыслов в Пекине.

«Дома я бы справилась с этой задачей в три минуты», – подумала Джуди и спросила у Максины, знает ли она кого-нибудь, кто знал бы кого-нибудь в университете в Монпелье.

Максина погрузилась в изучение собственной телефонной книжки, а потом сообщила, что единственная более или менее подходящая кандидатура – это ее кузина Шезлэн, которая замужем за ректором университета в Гренобле.

Потребовалось еще шесть телефонных звонков, занявших все время до обеда, чтобы выяснить, что университет в Монпелье уже три месяца безрезультатно пытается найти куратора и там очень рады рекомендации Максины.

За обедом Максина, взглянув на Джуди из-за серебряных ваз с фруктами, украдкой показала ей большой палец.

– Ты просто не представляешь себе, как я тебе благодарна, – говорила Максина часом позже, снимая бархатное платье кораллового цвета, в котором она была за обедом, и надевая светлый атласный пеньюар.

– Проблемы других людей всегда легче решить, чем свои собственные. – Джуди улыбнулась отражению Максины в зеркале. – Особенно их сердечные проблемы. А они есть у всех.

– И у тебя, с твоим новым молодым возлюбленным? Ему, кажется, двадцать девять? Как выглядит любовь с человеком, который настолько моложе? – спросила она, прищурив глаза.

– Максина, твой вопрос звучит как цитата из мыльной оперы. Разница действительно есть, и она действительно важна, но не в том, что ты думаешь. Важно не то, что женщина ложится в постель с мужчиной, который намного младше ее, важно, что возраст перестает быть предметом постоянного страха женщины. Женщины часто формируются как личности после тридцати или даже после сорока. И только к этому времени они начинают осознавать, кто они такие и какого типа мужчина им нужен. – Задумавшись на минуту, Джуди добавила: – В наших с Марком взаимоотношениях возраст не играет никакой роли. Мы устраиваем друг друга, потому что оба мы независимые люди и уважаем чужую свободу. Он получил женщину, которая восхищается его талантом, уважает его обязательства и не вцепляется в него, как клещ, из-за желания обрести статус или утолить страсть. А я получила восхитительного любовника, который к тому же не требует, чтобы ему каждый день подавали горячий обед.

– Поскольку я не готовлю, для меня это вряд ли было бы преимуществом.

– Требования и устремления молодого человека и того, кто помнит Вторую мировую войну или сексуальную революцию, абсолютно различны.

– В чем? – Максина нервно поправила отороченный бархатом воротник пеньюара.
– Требования и устремления молодого человека и того, кто помнит Вторую мировую войну или сексуальную революцию, абсолютно различны.

– В чем? – Максина нервно поправила отороченный бархатом воротник пеньюара.

– Те, кто старше, не любят, когда женщина расправляет крылья, если, только, конечно, не надеются извлечь из этого какую-то выгоду для себя. Молодому же человеку гораздо интереснее с женщиной, которая не только эксплуатирует его «я», но и сама является индивидуальностью. Именно это нравится им в более зрелых женщинах, и это они ценят больше всего.

– А ты не боишься будущего, Джуди? Не боишься того, что станешь похожа на старую швабру, что тебя бросят или унизят?

– Такое возможно в любом возрасте. Как бы ни складывались взаимоотношения, ты всегда страдаешь, когда они кончаются, к тому же это изрядный щелчок по самолюбию. Прекрасно известно, что мужчина может быть интересен в любом возрасте. Сейчас мы начинаем сознавать, что и к женщине это относится в равной мере. Женщины всегда особое внимание уделяли внешности. По все мы знаем красавиц, которые неимоверно скучны и неинтересны. Очарование совершенно не зависит от того, в каком состоянии твоя шея – она может быть морщинистой, как у черепахи, – оно происходит от твоей индивидуальности.

Максина бросилась к зеркалу.

– Тебе кажется, моя шея похожа на черепашью?

– В таких случаях я никогда не знаю, что в тебе говорит – тщеславие или жажда самоусовершенствования, – усмехнулась Джуди.

– Позаботься о Лили ради меня, Марк, – были последние слова Джуди, обращенные к любовнику перед отлетом из Нью-Йорка. Он был смущен. Когда Джуди присутствовала рядом с ним в его жизни и его постели, Марк чувствовал себя защищенным от любых соблазнов. Но без Джуди он не мог совладать со все возрастающей тягой к Лили. Ненавидя себя за отсутствие воли, Марк вдруг понял, что всю вину за свою собственную слабость он пытается переложить на источник переживаний. Он с раздражением указал Лили на то, что она устраивает бардак в квартире, разбрасывая повсюду свою косметику и журналы.

– Но что же мне делать? – удивилась та. – Я торчу здесь как приклеенная и не могу никуда выйти из-за фотографов.

– Не драматизируйте, пожалуйста. Нет никаких причин, чтобы сидеть взаперти. Если вы будете избегать фешенебельных районов города и гулять там, где никто не рассчитывает встретить кинозвезду, все будет в порядке.

Лили озадаченно смотрела на него.

– Пойдемте, я вам покажу, – предложил Марк.

В субботу он повел ее ужинать в небольшой восточный ресторанчик и терпеливо слушал рассуждения Лили о роли Мистингетт, которую ей предложили.

– Я не уверена, что мне надо за это браться. Возможно, я действительно звезда мирового уровня, но для данной роли нужна первоклассная танцовщица. В одном этом фильме песен и танцев больше, чем было у меня во всех предыдущих. Я не знаю, справлюсь ли. И очень не хотелось бы выставлять себя на посмешище. Что вы об этом думаете?

– У меня бессмысленно спрашивать такого рода советы, Лили. Ваш агент наверняка лучше знает, насколько это вам подходит, – ответил Марк и подумал, что Джуди никогда не приставала к нему со своими служебными проблемами. Ему хотелось найти любой повод, чтобы отдать Джуди предпочтение перед дочерью.

Потом Марк повел ее смотреть Рембрандта в Метрополитен-музее, а еще позже они брели по слякотным дорожкам Центрального парка. Становилось все холоднее, и они остановились на углу, напротив итальянского ресторанчика.

– А вы знаете, как здесь можно получить бесплатную бутылку итальянского вина? – спросил Марк. – Нет? Я так и думал. – Он сообщил метрдотелю, что сегодня день рождения Лили, тот бросился на кухню, принес оттуда бутылку искрящегося итальянского шампанского и, расцеловав Лили в обе щеки, торжественно вручил ей подарок.

– А вы когда-нибудь пробовали проделывать такие фокусы с Джуди? – поинтересовалась Лили.

– Нет. Я с детства этого не делал. – Марк уже разливал шампанское по бокалам. – Не бойтесь, я верну им деньги на чаевых. – Ну, с днем рождения! Джуди вообще не любит итальянских ресторанов. Она говорит, что еда там слишком острая. Она же, как вы знаете, очень дисциплинированна. И это одно из качеств, которые я в ней люблю.

– А остальные? – Лили взяла в рот веточку фенхеля.

– Многое. Так сразу всего и не перечислишь. Не говоря уже о ее остром уме, мне нравится в ней профессионализм и энергия, ее уравновешенность и ее опыт.

– А также ее статус, ее влияние и связи, ее интересные друзья? – насмешливо продолжила список Лили.

– Конечно! Я же сказал – многое. Причем мне часто импонирует в ней то, что остальным, возможно, не нравится. Она бывает резкой и едкой и бьет без промаха. Женщины никак не могут понять, что мужчины не влюбляются в них за какое-то конкретное качество. Мужчина никогда не полюбит женщину только лишь за ее грудь или бедра, глаза или нос. Он любит всю ее, целиком. А женщины вечно озабочены несколькими деталями своей внешности, которые им хотелось бы изменить. Джуди не тратит времени на такие пустяки. И она очень помогла мне.

– Каким образом? – удивилась Лили.

– Она дала мне уверенность в себе. Еще задолго до встречи с Джуди я жил с моделью и вдруг почувствовал, что страшно устал от того, что состою при ком-то. – Марк вновь наполнил бокалы. – Каким бы уверенным ни казался молодой человек, он почти всегда полон сомнений в своих способностях. И для него крайне важно получить поддержку от человека, чей опыт и суждения он уважает, но который не является его матерью. Мать же всегда считает, что ее ребенок прекрасен. – Он рассмеялся. – Джуди сначала очень переживала: ей казалось, что у нее ко мне чисто материнская привязанность, а у меня к ней – сыновняя. Но у меня уже есть одна замечательная мать, и другая мне не нужна.

– А ей не бывает одиноко, когда вас нет рядом?

– Я не знаю. – Ему никогда не приходило в голову, что блистательная, уверенная в себе Джуди может ощущать одиночество. И опять, сам того не желая, Марк попытался сравнить двух женщин. Лили ела с видимым наслаждением, Джуди – очень разборчиво, Лили донимала его своими сомнениями относительно новой роли, Джуди же никогда не докучала Марку разговорами о служебных проблемах.

Утром в воскресенье Марк стал учить свою постоялицу делать попкорн, но ему непросто было находиться в крохотной кухоньке рядом с Лили, ощущая ее животный магнетизм. А в воскресенье днем они отправились в небольшой китайский кукольный театр на Нижнем Бродвее. На узких скамейках восседали шумные веселые семейства. Владелец театра усадил Марка и его спутницу на свою собственную скамью рядом с круглолицым мальчиком и его бабушкой. В этой обстановке, освободившись от необходимости соблюдать свой привычный имидж, Лили казалась еще грациозней. Она взяла мальчика на колени, чтобы он мог лучше видеть развернувшуюся на сцене войну драконов с богами. Мальчик смеялся, дергал длинные пряди Лили и вытряхивал на ее розовый замшевый костюм крошки от печенья. «Все-таки для всемирно известного секс-символа это некоторый перебор», – думал Марк.Максину чуть потряхивало на высоком сиденье старинной коляски, в которой она ехала через лес. Щеки ее горели от холода, и она ощущала легкий страх. Как только компания въехала в лес, три оленя бросились со скользкой размытой дороги в чащу. Охотники на лошадях пустились за ними, весь лес огласился звуками рожков.

Пьер, сдерживавший рвущихся вперед лошадей, обернулся к Максине. Коляску тряхнуло, и графиня Шазалль на мгновение оказалась прижатой к сидящему на козлах человеку.

– Да, не хотелось бы здесь загреметь, – сказал Пьер, уже намеренно прижимаясь к своей спутнице.

«Так, – подумала Максина, – послание отправлено и получено».

– Если поехать через буковую рощу, то мы нагоним их у подножия холма, – произнесла она вслух.

Лошади понеслись в указанном направлении, а Пьер, придвинувшись поближе к Максине, вдруг прильнул губами к ее губам. И столь же неожиданно в голове Максины пронеслась одна мысль: «А почему бы нет? Он флиртует со мной все выходные, и мне это нравится, – размышляла она. – Есть что-то особенно лестное в том, что твой первый любовник дает понять, как он хотел бы вновь оказаться с тобой в постели. Я была верна Чарльзу в течение двадцати лет, а в награду – эта шлюха в моей спальне».

Максина чувствовала себя польщенной, возбужденной и немного нервной.

– Тут неподалеку есть амбар, – полувопросительно сказала она.

– Отлично, – отозвался Пьер.

Им обоим стало ясно, что предложение принято.

Теперь Максина дрожала от возбуждения, ожидая, пока Пьер распрягал обеих лошадей и заботливо укрывал их попоной.

– Здесь хранится сено, – сообщила она, и Пьер, зайдя внутрь, вынес оттуда целую кипу сухой травы.

– Этого им хватит на несколько часов, – заметил он, глядя на лошадей. Потом он обернулся к Максине и, взяв ее за подбородок, крепко поцеловал в ледяные губы. – Давай залезем на самый верх копны, там будет теплее.

Они взялись за руки и стали осторожно забираться наверх. Пьер бросил поверх сена предусмотрительно захваченную с собой медвежью шкуру и обнял Максину. Сначала она почти дрожала от напряжения, но постепенно расслабилась и почувствовала себя свободной в движениях и мягкой, как подушка. Когда он, крепко обняв ее, прижал к себе, Максина почувствовала давно забытый укол наслаждения. Теплой волной захлестнувшее все ее существо желание было тем более сильным, оттого что казалось запретным.

– Я не могу стоять, у меня ноги подкашиваются, – прошептала она.

– У меня тоже, – ответил он.

Они буквально упали на сено. Его руки проникли под мягкий мех ее лисьей шубы. Ее дрожащие пальцы пытались расстегнуть пуговицы на его рубашке, а он уже стягивал с Максины ее терракотового цвета свитер.

– Твоя грудь ничуть не изменилась, – пробормотал он, осторожно водя языком по ее крепкому соску. Максина застонала от наслаждения, подумав, что существует, наверное, некая невидимая сеть высокого напряжения, ведущая от сосков к паху.

«Вот он, – говорила себе Максина, – тот момент, когда единственное, чего тебе хочется, – это спокойно лежать и позволить удовольствию поглотить тебя целиком». Но, вероятно, именно поэтому разладились их отношения с Чарльзом. Она всегда отдавала инициативу ему, сама же была пассивной и сдержанной – такой, какой люди, знавшие Максину вне постели, никак не могли ее представить. Если бы только она не начала полнеть! Если бы только она была в приличной форме! Тогда она вела бы себя иначе. Но она слишком хорошо знала изъяны собственной внешности.

«Что мне надо сейчас делать? – напряженно размышляла Максина. – Но я же не могу сосредоточиться на нескольких вещах одновременно: пока он целует мне грудь, заставляя стонать от удовольствия, я не могу ни о чем думать, не могу пошевелить рукой, я в состоянии только чувствовать».

– Ну, теперь моя очередь, – сказал Пьер, будто услышав ее мысли. Он перевернулся на спину, и Максина притронулась к его упругой, тренированной плоти. Потом она осторожно, боясь, как бы случайно не поранить его зубами, прильнула губами к его члену. Она прикрыла зубы губами, став похожей на очаровательную обезьянку, и взяла член в рот. «Но ведь все это в мой рот не поместится», – обеспокоенно подумала она. Пьер извивался от удовольствия.

– Попробуй делать руками и ртом одни и те же движения в одном и том же ритме, – попросил он. «Кажется, все идет нормально», – подумала Максина, но в этот момент Пьер сделал слишком резкое движение бедрами, и она, сбившись с ритма и испугавшись, что сейчас ее вырвет, запаниковала, но потом вдруг почувствовала, как Пьер, положив руки ей на голову, осторожно подправляет ее. И неожиданно давно забытое чувство уверенности в себе вернулось к ней.

Чуть позже, заботливо укрывая ее белое, чуть полноватое тело рыжей лисьей шубой, Пьер прошептал:

– Я мечтал о твоей груди двадцать лет. А ты хоть иногда меня вспоминала?

Максина прекрасно понимала, что это обычный во Франции разговор после соития, и поэтому предпочла ответить в том же духе:

– Конечно. Ты же знаешь, каждая женщина всегда помнит своего первого любовника.

Чуть отодвинув меховой воротник, он почтительно поцеловал ее золотистые волосы.

– А как твоя жена, Пьер? – неожиданно спросила Максина.

– Сразу видно, дорогая, что ты не привыкла изменять мужу. Одно из правил адюльтера – никогда не упоминать о жене, но уж коли ты спросила, могу тебе сказать, что она вся поглощена детьми, а свой супружеский долг мы исполняем каждую субботу.

«Как это похоже на Чарльза и меня!» – вздохнула про себя Максина.

– Но ты здесь только потому, что ищешь спонсоров для своей юной воспитанницы, не так ли? – спросила она и тут же раскаялась в чрезмерной настойчивости.

– Нет, Максина, я здесь из-за тебя. Для лучших спонсоров найти не так уж трудно, а наша лыжница докажет, что она из лучших. Но я хотел уговорить на это дело именно Шазалля, чтобы мы с тобой могли встречаться хотя бы несколько раз в год.

– Хотя бы, – повторила Максина, осторожно вынимая из волос застрявшую там соломинку.

– А мы гадали, куда же вы подевались, – приветствовали их охотники, когда коляска поравнялась с подножием холма.

– Хотели срезать дорогу и заблудились, – простодушно ответил Пьер, и спокойное выражение его голубых глаз ни на секунду не изменилось.

«Интересно, как это Максина могла потеряться в своем собственном поместье?» – удивилась Джуди и, взглянув на Чарльза, поняла, что и ему пришла в голову та же самая мысль. «Хотя при сложившихся обстоятельствах, – подумала американка, – ему глупо было бы разыгрывать оскорбленного мужа». И все-таки она выбрала крайне неподходящий момент, и теперь ее глупость могла свести на нет миротворческую миссию Джуди. Было и еще одно обстоятельство, которое сильно затрудняло задачу: несмотря на все усилия Джуди застать Чарльза одного, он явно избегал разговора с глазу на глаз.– Хотели срезать дорогу и заблудились, – простодушно ответил Пьер, и спокойное выражение его голубых глаз ни на секунду не изменилось.

«Интересно, как это Максина могла потеряться в своем собственном поместье?» – удивилась Джуди и, взглянув на Чарльза, поняла, что и ему пришла в голову та же самая мысль. «Хотя при сложившихся обстоятельствах, – подумала американка, – ему глупо было бы разыгрывать оскорбленного мужа». И все-таки она выбрала крайне неподходящий момент, и теперь ее глупость могла свести на нет миротворческую миссию Джуди. Было и еще одно обстоятельство, которое сильно затрудняло задачу: несмотря на все усилия Джуди застать Чарльза одного, он явно избегал разговора с глазу на глаз.

Поэтому она была крайне удивлена, когда он предложил подвезти ее в аэропорт. Еще больше она изумилась, когда, проехав примерно с километр, Чарльз произнес:

– Я хотел предоставить тебе возможность урезонить меня еще раз, ты ведь именно поэтому совершила перелет через Атлантику. Ненавижу женские заговоры! – Он резко прибавил скорость, хотя именно в этот момент машина вышла на крутой вираж, и Джуди вспомнила, что Чарльз очень скверный водитель. Между тем он продолжал:

– Не понимаю, почему Максина ожидает от меня соблюдения каких-то приличий, когда сама она крутит роман с этим идиотом – своим первым любовником – прямо у меня под носом, да еще у всех на глазах!

«Хорошо бы все-таки Максина не была такой идиоткой!» – подумала Джуди про себя, а вслух произнесла:

– Я уверена, Максина не взглянула бы даже в сторону Пьера, если бы ты, Чарльз, не причинил ей такую боль. Зачем ты это сделал? Ты что, уже достиг возраста, когда необходимо подтверждать свою мужскую состоятельность?

– Ты говоришь об адюльтере так, будто речь идет об артрите. И вообще, Джуди, почему бы тебе не заняться собственными делами?

– Но судьба Максины – это мое дело. Равно как и твое, Чарльз. Надеюсь, ты понимаешь, что у этой твоей ассистентки нет ни статуса, ни образования, ни породы, чтобы управлять замком и всем остальным хозяйством. В общественном сознании обаяние Максины ассоциируется с твоим шампанским. Она блистала в твоих телевизионных рекламах по всему миру. Ты вынужден будешь признать, что поменять образ фирмы не так легко, как сменить жену.

Чарльз выехал на виадук и еще больше увеличил скорость.

– Сменить жену тоже не так легко. Мой адвокат мне это уже объяснил. Можешь не беспокоиться, Максина получит достаточно денег.

– Но ей нужны не деньги, а ты, Чарльз.

– И, ты полагаешь, я в это поверю после того, что видел вчера?

– Я не знаю никого, кто бы сохранял верность мужу на протяжении столь долгого времени. И ты знаешь, что Максина любит тебя. И ты любишь ее. Только она может тебя рассмешить. Ты привык к ней, как малыш привыкает к своим пеленкам. И она мать твоих детей.

Воцарилось молчание. Чарльз, не говоря ни слова, вглядывался в дорогу. Джуди решила сделать еще одну попытку.

– Я думаю, Чарльз, тебя втянули в эту историю. И все, чего ты действительно хочешь, – это перевести часы на месяц назад.

Опять последовала долгая молчаливая пауза.

– И как, ты полагаешь, я могу из этого выпутаться? – спросил наконец Чарльз, когда машина уже подруливала к аэропорту.

– Тебе надо глубоко вздохнуть и сказать этой женщине, что не собираешься менять жену. Возможно, тебе придется заплатить ей. Годовая стипендия, думаю, ее вполне устроит. Найди ей работу – лучше оплачиваемую и более престижную. Объясни ей, что предоставляешь ей выбор – деньги плюс хорошая работа или ничего.

– Вы, американские женщины, такие жесткие.

– Жесткие – означает разумные и твердо стоящие на своем. Не желающие, чтобы ими вертели по чьему-либо усмотрению. Надеюсь, что ты тоже окажешься жестким, Чарльз.

– Уик-энд без тебя показался мне таким долгим, – сквозь сон прошептала Джуди, когда Марк, осторожно обняв ее, подвинул ближе к себе. – А что ты делал без меня, Марк?

– Ничего особенного. Погода была чудовищная. Сводил Лили в пару ресторанов.

– Звучит не очень-то весело.

– Да, – согласился Марк и вдруг понял, что прошедшие два дня были изумительными, что, после того как он провел сорок восемь часов с Лили, его реакция на нее – реакция чисто физического вожделения – изменилась. Сейчас он в первую очередь вспоминал ее доброжелательность, ее энергию, ее гнев, ее задумчивость и ее пафос. И все это казалось ему невероятно привлекательным.

Марк почувствовал на губах кончик языка Джуди и автоматически опустил руку ей на бедро. Он помнил, как кто-то однажды при нем сказал, что, если мужчина чувствует себя виноватым, он занимается любовью с особой тщательностью, чтобы женщина ни о чем не догадалась и чтобы уверить себя, что на самом деле его новое увлечение не имеет никакого значения. И Марк начал старательно ласкать Джуди, чтобы она, не дай Бог, не догадалась, что вместо ее аккуратных твердых ягодиц он хотел бы ощущать под рукой округлые формы Лили, что вместо ее маленькой груди с крошечными розовыми сосками он хотел целовать роскошную золотистую плоть Лили, а вместо очаровательного курносого лица Джуди видеть рядом с собой темные, полные страсти и экстаза глаза Лили и слышать, как ее чуть припухшие губы шепчут его имя, когда он входит в нее.
Ширли Конран