Рецепты диссидентской водки

– Вот ты мне скажи, – Иосиф хитро посматривает на меня умными насмешливыми глазами, – что, по-твоему, обозначают эти знаки на графине: «Н» и «2»?
– Николай Второй, – предполагаю я наобум.
Иосиф удивлённо протягивает:
– Ну, да, Николай Второй... А как ты...?
– Да не знаю. Интуиция. Графин явно дорогой, старинный. Да и ты слова в простоте не скажешь, – улыбаюсь.
– Дело в том, – он явно смакует свой рассказ, – что этот графин и вправду принадлежал последнему самодержцу, в нем на царский стол подавались настойки по старинным рецептам и водки. Графин был вначале у Бориса Березовского, и попал к нему из хранилищ Эрмитажа, одному ему известными путями. Мы тогда занимались выпуском одного из первых, весьма вольнодумных, литературно-публицистических изданий в Москве. И Валерия Новодворская обещала мне статью. Графин был уплачен ей «натурой». И долго находился у неё, поставленный в какой-то дальний угол. И уже после смерти Леры был определён ко мне, как часть наследства.
– Нифигасе! – охаю я и понимаю, что не зря, совсем не зря мы сегодня мчались сюда, в «имение» друга на одной из вершин хребта Пирин в Болгарии, после нескольких часов нервного ожидания полёта из Израиля в запруженном донельзя аэропорту.
Мчались по горному серпантину Сандански, на ходу пытаясь приспособиться к непростому характеру съёмной машины. Мчались в сторону, противоположную нашей деревне, обрекая себя на трудные «завтрашние» 600 км дороги. Что поделаешь: пообещали другу, что заедем, и поболтаем, и выпьем ракийки под вечер. Но графина со стола Николая Второго, да ещё и от Березовского, из наследия обожаемой мною Валерии Новодворской, я уж точно не ожидала! Такой уж он, наш непредсказуемый Иосиф Гальперин!
Он наливает в графин можжевеловую настойку собственного приготовления. Все напитки в доме Иосифа – собственного производства. Каждый уникален. Ингредиентами служат растения, произрастающие в собственном саду и на склонах горы.
– Знаешь, – делюсь я с другом, – я тут за три месяца перечитала вдруг всего Бориса Акунина! Начала, и не оторваться! Сказать, что я под впечатлением – ничего не сказать. Он так хорошо прочистил мне мозги!
– Я ему передам, если такая возможность представится, – улыбается Иосиф. – Григорий учредил премию, а я её номинант.
 Через несколько часов, уже под вечер, перед закатом, мы умудримся подняться на одну из вершин на верном железном друге Иосифа – старом немецком авто – по каким-то немыслимым «козьим» тропам! И будем фотографировать взахлёб и часовню на вершине, и ста пятидесятилетнюю церковь, в доме священника которой мы сейчас и остановились, и потрясающие виды гор, принадлежащие сразу трем странам, и плоды дикой айвы на обрыве скалы...   
А сейчас мы слушаем рецепты «диссидентской» водки, налитой в ещё один аутентичный графин. Рецептам этим Иосифа обучили политические заключённые славных российских лагерей и ссылок.
Старинный дом священника, превращённый Гальпериными в болгарскую литературную мастерскую, слушает рассказы хозяина вместе с нами, затаив дыхание. Жена Люба улыбается, подперев голову рукой. Из сада доносится слабое жужжание: это работает электронный «отпугиватель кротов». По дому разгуливают гордые и заласканные кошки – хозяйки усадьбы. А голос Иосифа льётся и льётся, журчит, переливается всеми красками насыщенной волшебными историями богато и щедро прожитой жизни.