Святой Василий Блаженный

           "Блаженны чистые сердцем,
            ибо они Бога узрят".
      (Из девяти заповедей блаженства).

  Как изобразил бы нам Маковский, -               
Улица была под снегом вся.
Шёл Василий улицей московской,
Господа о милости прося.
  Подошёл к Василию прохожий,
Чем-то на разбойника похожий,
И велит снимать ему армяк.
  На дворе уж снег летит, порхая.
Но, как Бог велит, не рассуждая,
С армяком рубаху снял бедняк.
  "Так-то нам Господь повелевает:
И рубаху снять, коль раздевают, -
Дядьке говорит, - Христос Воскрес!"
  Несколько разбойничек смутился,
Но в армяк проворно облачился,
Сгрёб в кулак рубаху и исчез.
  "Ну и сказ Ты дал нам, Божий Сыне,
Чтобы вору и испод отдать! -
Ведь зимой теплее в Палестине! -
Стал Христа Василий укорять, -
  Снег, конечно, нам привычен, он..."
Тут две тройки мимо проскакали,
И на головах боярских жён
Меховые шапочки и шали
Увидал он, снегом занесён.

  Девушки румяные смеялись.
Кучера, отменно подбочась,
Весело с конями управлялись.
От дороги снежистая грязь,
Что взрывали конские подковы,
Брызнула в Василия нагого.
Был он совершенно обнажён,
Как на образах изображён.
  Вспомнил он, как был женат когда-то...
У Зарядья их стояла хата,
Покосилась над водой она.
Не стерпела бедности жена,
Выгнала Василия из дому.
...Чуть вдали гнилой сарай стоял.
Там устроил он себе хорому
И в сарае зиму ночевал.

  У того прибрежного сарая
Отыскался собственник. И стал
На него гневиться, изгоняя,
Что б другой ночлег себе искал.
  Ночевал теперь он где попало.
Седина пробилась в бороде.
Подавали милостыню мало,
И Василий скромен был в еде.
Жизни прежней радости потухли,
Один Бог светил ему во мгле.
Ноги сильно у него распухли
От хожденья босым по земле.
  На углу Ильинки пел шарманщик
Жалобно прохожим москвичам.
Был на нём потрёпанный кафтанчик,
И бежали слёзы по щекам.
Был он слеп. Василий был не жаден.
И не объяснил бы почему, -
Милостыню, собранную за день,
Всю в кошёлку высыпал ему.
Что он дал шарманщику в сединах?
Были там копейки, медяки.
И мальчишки, с ранцами на спинах,
Бросили в Василия снежки.

  Женщины Василия жалели.
Мужики считали чудаком:
Калики бредущие хоть пели,
Этот зря слонялся босиком.
  Всё ж его иные отличали,
Хоть и внешность стала в нём груба,
Иногда щедрее подавали,
Видя в нём Господнего раба.
  За терпенье боли и страданий,
Что порой бывали так остры,
Необычных, дивных предсказаний
Он стяжал духовные дары.
  Отводил иным молитвой кары,
Помогал молитвами вдове,
Иногда предсказывал пожары,
Бури, наводнения в Москве.
  Мог узнать о думах сокровенных,
Предсказать морозную зиму,
Иль поход на Русь иноплеменных,
Даже - Самодержцу самому.
  И в кругах высоких и надменных,
Где величье, как орёл парит,
Как избравший сладость благ нетленных,
Как блаженный, был он знаменит.

  Москворецкая - дымилась паром:
От саней, нагруженных товаром,
От людей дыханья, от коней,
Полная ворон и голубей.
  За обозом шли ещё обозы.
Ставились товары на рядно.
Улица от конского навоза
Превратилась в рыжее пятно.
  Толпы мужиков, простолюдинок,
Стаи псов, мальчишки-сорванцы -
Здесь уже давно сложился рынок,
И сюда съезжались все купцы.
  Всё кипело в радостном веселье:
Кабаков раздольное похмелье,
От торговли возбуждённый жар...
Каждый свой нахваливал товар.

  Раз Василий крепко простудился,
Захворал и умирать решился.
На ту пору баба мимо шла,
Женщина московская, торговка,
Добрая, простая, не плутовка.
Видит, плохи у него дела.
Пожалела вдовушка, склонилась,
И принять домой к себе решилась,
В чувства его думая привесть.
Видит, мужичёк ещё не старый,
Будет помогать возить товары.
Невеликая, конечно, честь,
Но ещё душа в мужчине есть.
 
  Привезя его, на вдовьи нары
Положила. Наварив отвары,
Начала Василия поить.
Стала хворь маленько отходить.
  На харчах Василий порумянел,
Укрепился, начал помогать.
Но не мог душой не понимать,
Что его Господь на службу нанял.
  От хозяйки начал он таиться
И на красный угол всё молиться,
Был не рад, что ожил и вздыхал,
Что Господь к себе его не взял:
  Умереть бы, Господи, да трушу:
Примешь ли мою на небо душу,
Иль в аду, где жулики, ворьё,
Место Ты определишь моё?

  Мучаясь сомненьем виноватым,
Стал Василий думать, как уйти.
Нет, не дал Господь мне быть женатым,
Ей со мною счастья не найти.
  В этот день хозяйка торговала,
Он оделся, взял в сенях топор,
Наколол ей дров, что б не страдала,
Что б хватило до весны в упор,
Починил крыльцо, поднял забор,
И ушёл. Хозяйка воротилась,
Кличет Васю: "Где ж ты, Василёк?"
И, поняв, на лавку опустилась:
Почему ж ты, Васенька, убёг?
Чем, скажи, тебе не угодила,
Или я не баба, а змея?
Как за малым, за тобой ходила.
И "такой" оставил ты меня.
Видно есть другие интересы.
Не спроста же говорят, что бесы
Могут человеком управлять -
Так Василья стала укорять.

  Ну, а он пошёл своей дорогой,
Говоря: какой из меня муж?
Для чего я ей, такой убогий?
Потяну ли я семейный гуж?
  Снег валил. И белизной весёлой
Закружил, танцуя трепака.
Шёл Василий совершенно голый
И толпа шарахалась слегка.
  С выраженьем гнева и вопроса,
Кто бурчал, ругая срамника.
А кто лишь оглядывался косо.
И крестилась чья-нибудь рука.