Слепнёво

              (Переложение из дневниковой
            прозы Анны Андреевны Ахматовой)

                1.
  Таких берёз я после не видала,
Как те, что в давней видела поре,
Когда меж ними кротко я стояла,
Как грешница в "Пергамском алтаре".
  Великолепны и неповторимы,
Они давали радость и уют,
За древность, за огромность мной любимы,
И думалось: в них вороны живут.
  И до сегодня всё ещё я помню
Их длинных веток тонкий, слабый звон.
И так на сердце сладко, так легко мне,
И кажется, что это был не сон.
  Прекрасные Слепнёвские берёзы,
Вы можете так много рассказать!
Здесь протекли мои когда-то грёзы,
Я знала здесь покоя благодать.

                2.
  Из Бежецка дорога шла плохая.
Но колокольчик, под дугой звеня,
Напомнил всё; и лошадь пристяжная
Косилась ярким глазом на меня.
  Из под колёс текла вода и жижа,
В лесу звучало эхо, как фагот;
Я ехала в Слепнёво из Парижа
В счастливый тот, одиннадцатый год.
  Дорогою лица касалась хвоя,
Сквозь сосны проникал вечерний свет.
Именье это было небольшое,
В котором не была я много лет.
  Прислужница, уже не молодая,
В вокзальной зале, в комнате для дам,
Решила, что приехала худая
"Хранцуженка" к Слепнёвским господам.
  Начальник земский, Иван Яквлич Дерин,
Был так смущён и за столом нёс срам:
"После Египта, хоть я не уверен,
Наверно будет холодно здесь Вам".

                3.
  То ожерелье мною не забыто,
Что я носила в тех далёких днях,
Бледно-зелёное из малахита
И тонкий чепчик в белых кружевах.
  За худобу ли здесь мою отчасти,
За то ль, что знаменитою была,
Я - приносящей беды и несчастья -
Здесь Лондонскою мумией слыла.
  А Николай Степанович, обласкан
Хозяевами, здесь зевал, скучал.
И из Слепнёва иногда в коляске,
Или верхом куда-то уезжал.
  А то писал, с хандрою неразлучный,
Среди забав вынашивая их,
О старине не золотой, но скучной
Свои стихи в альбоме Кузьминых.

                4.
  Я не играла в теннис с молодёжью
И не каталась, кажется, верхом.
Но наклонялась с радостною дрожью
В садах над каждым найденным грибом.
  Я не историк, времени анатом.
Мелькали в небе ласточка иль стриж.
А за плечами всё пылал закатом
Совсем недавно виденный Париж.

                5.
  В моей Слепнёвской комнате, (на север),
В углу, чернея старым серебром,
Икона пребольшущая висела:
"Христос в темнице", украшая дом.
  Наверное, что б я была не гордой,
Служивший ложем кожаный диван
Был очень узкий и настолько твёрдый,
Что полноценный отдых не давал.
  А над диваном, памятью традиций
Времён "Онегинских", каких уж нет,
Не как у снобов северной столицы,
Висел царя единственный портрет.

                6.
  В библиотеке, с старым веком слитой,
Нашла я россыпь милых пустяков:
Руссо, барон Брамбеус позабытый
И даже книжки "Северных цветов".
  Там, среди мягких сумерек и света,
Я встретила военную беду:
Призыв крестьян. Я провела там лето
Последнее в семнадцатом году.

                7.
  Лишь раз в Слепнёве я была зимой.
Наверное, Россию вспомнить чтобы,
Снега алмазные, высокие сугробы,
Поля, леса с звенящей тишиной.
  Ах, сани, валенки и полости медвежьи,
И полушубки с меховым теплом!
И к старине глубинная приверженность
Души коснулась Пушкинским стихом.

                8.
  Привет же и тебе, наш старый тополь!
Метель тебя так чудно замела.
Забылся мне военный Севастополь,
Где я в наёмной комнате жила,
  Страдала, мёрзла, мучилась от астмы.
А здесь обетованная страна.
На клумбу, где росли недавно астры,
Подушка снежная наметена.

                9.
  Меж тем дух революции, разбужен,
Летал по городам, как злая тень.
И в Петербурге был убит Распутин,
И был восстания назначен день.
  Дань уваженья отдавая автору
Портрета моего и в день такой
Обедала я у Натана Альтмана,
И он мне надписал рисунок свой:
  "В день русской революции". А новый,
То есть, когда мне подарил второй,
Так надписал задумчивой рукой:
"От Альтмана солдатке Гумилёвой".