В тот год говорили

В тот год говорили: из бункера дед
Едва ли нетронутым выйдет на свет.
Все ждали подвижек во власти.
Всем масочный был ненавистен режим,
В режиме давно наступил пережим,
Терпимый лишь только отчасти.

Лукавой ухмылкой кривился закон,
И бизнес мечтательный был разорён
Суровой ментальностью фейка.
Расстроились все в государстве дела,
Набрякли безволием крылья орла,
Обратно поправить сумей-ка.

Но дед изумительный ход изобрёл,
Себе потускневший вернуть ореол,
Пусть мысли и были нелепы,
Решил не вакциною, так на крови.
Попробуй-ка, друже, и в душу вживи
Стальные державные скрепы.

И кровь проливалась отсель и досель,
Была неземная заявлена цель,
И скрепы скрипели натужно,
Разъедены чёрной коррупции ржой.
В селе опустевшем вселялся чужой,
А что ещё нежити нужно?
 
Полки за полками сливаются в рай.
Но цадика будет беречь полицай
От злого кинжала шахида.
Скудеет, мелеет, нищает народ.
Руками наш бункерный дед разведёт:
Поймите, такая планида!

Он вечен как солнце, тот бункерный дед.
Осанну ему восклицают вослед
Идущие к гибели верной.
И пишет писатель о том нарратив,
Что деду не видится альтернатив.
Диагноз для общества скверный.

А если возвысит свой голос пиит,
Неправильный сук надлежит отпилить
И бросить на угли эпохи.
Пусть пламя взовьётся, пусть искры летят.
И пусть не тревожат нацеленность стад
Горящей поэзии крохи.