Державин Евгению. Жизнь званская Derzhavin Evgeny

Блажен, кто менее зависит от людей,
Свободен от долгов и от хлопот приказных,
Не ищет при дворе ни злата, ни честей
И чужд сует разнообразных!
Зачем же в Петрополь на вольну ехать страсть,
С пространства в тесноту, с свободы за затворы,
Под бремя роскоши, богатств, сирен под власть
И пред вельможей пышны взоры?
Возможно ли сравнять что с вольностью златой,
С уединением и тишиной на Зваике?
Довольство, здравие, согласие с женой,
Покой мне нужен — дней в останке.
Восстав от сна, взвожу на небо скромный взор;
Мой утренюет дух правителю вселенной;
Благодарю, что вновь чудес, красот позор
Открыл мне в жизни толь блаженной.
Пройдя минувшую и не нашедши в ней,
Чтоб черная змия мне сердце угрызала,
О! коль доволен я, оставил что людей
И честолюбия избег от жала!
Дыша невинностью, пью воздух, влагу рос,
Зрю на багрянец зарь, на солнце восходяще,
Ищу красивых мест между лилей и роз,
Средь сада храм жезлом чертяще.
Иль, накорми моих пшеницей голубей,
Смотрю над чашей вод, как вьют под небом круги;
На разноперых птиц, поющих средь сетей,
На кроющих, как снегом, луги.
Пастушьего вблизи внимаю рога зов,
Вдали тетеревей глухое токованье,
Барашков в воздухе, в кустах свист соловьев,
Рев крав, гром жолн и коней ржанье.
На кровле ж зазвенит как ласточка, и пар
Повеет с дома мне манжурской иль левантской,
Иду за круглый стол: и тут-то раздобар
О снах, молве градской, крестьянской;
О славных подвигах великих тех мужей,
Чьи в рамах по стенам златых блистают лицы.
Для вспоминанья их деяний, славных дней,
И для прикрас моей светлицы,
В которой поутру иль ввечеру порой
Дивлюся в Вестнике, в газетах иль журналах,
Россиян храбрости, как всяк из них герой,
Где есть Суворов в генералах;
В которой к госпоже, для похвалы гостей,
Приносят разные полотна, сукна, ткани,
Узорны образцы салфеток, скатертей,
Ковров, и кружев, и вязани;
Где с скотен, пчельников, и с птичен, и прудов
То в масле, то в сотах зрю злато под ветвями,
То пурпур в ягодах, то бархат-пух грибов,
Сребро, трепещуще лещами;
В которой, обозрев больных в больнице, врач
Приходит доносить о их вреде, здоровье,
Прося на пищу им: тем с поливкой калач,
А тем лекарствица, в подспорье;
Где также иногда по биркам, по костям,
Усастый староста, иль скопидом брюхатой,
Дает отчет казне, и хлебу, и вещам,
С улыбкой часто плутоватой.
И где, случается, гудожники млады
Работы кажут их на древе, на холстине
И получают в дар подачи за труды,
А в час и денег по полтине.

Продолжение cледует

***


Blessed is he, who on the people less of all clings,
Free from debts and ados with advancement and failing,
He does not look for gold or honor from the kings,
To whom vanity is alien!

Why should I go to Petropol, of own free wills,
From vastness to tightness, or from freedom to jail harsh,
Under the luxury yoke and the sirens quills,
Before noblemen glances, so lush?

Can you compare those with the golden freedom's life,
With the solitude and silence of Zvanka's estate?
Contentment, health and harmony with my own wife,
And peace, these I need — for the days late.

Awoken from sleep, I raise to sky my meek gaze;
My spirit rises to world's ruler with thanks, confessed;
He's given wonders and beauties in their bare blaze
Again into my life, so much blessed.

Gone through the past lifetime, in it I did not find,
That a black snake of remorses had gnawed at my heart,
Oh! if I'm glad, that I left people and a kind
Of ambitions, escaped from sting hard!

Breathing purity, I drink air, moisture of dew,
I see the red dawn and sun, rising over the lane,
In lilies and roses, I seek nice lots anew,
Drawing garden’s temple with my cane.

Or, having fed my pigeons with wheat, I see them
Making circles in the sky, over the waters' glow;
I look at the colourful, chirping birds, that cram
The meadows by themselves as with snow.

I hear close to me - calling of a shepherd's horn,
Far away - wedding voices of black grouse, lambs - in air,
Here in the bushes – nightingales' whistling song,
Peckers' knocks, cows' moos, horses' neighs - there.

And as if a swallow rings on the roof, and smell
Of Manchurian or Levant tea blows from the home,
I go to round table, where talks of dreams as well
As city and peasant rumors roam;

About the glorious deeds of those greatest men,
Whose faces are shining in golden frames on the wall.
Just to recall of their feats, glorious days then,
And to decorate my chamber hall.

Where sometimes in the morning or evening I can
Admire, in magazines and newspapers federal,
The bravery of Russians, a hero's each man,
And Suvorov is the general;

Where to the dear mistress, for the praise of all guests,
They've been bringing various canvases, fabrics, cloths,
Carpets, patterned samples of napkins for the fests,
Laces, knitting things and tablecloths;

From all the farm-yards, bee gardens, ponds and dairies
I see gold on shade table, in oil, honey or cream,
Fluff velvet in mushrooms or purple in berries,
And I see silver, trembling with bream;

Here’s like in hospital exam of sick, that come,
The doctor informs about their health, or harm rather,
And prescribes food - a kalach with gravy for some,
And the medicine to help others;

Where also sometimes by tags and abacus' bones,
The mustachioed headman, or the hoarder paunchy one,
Gives an account to bread, coffers, that the state owns,
With a smile that is roguishly done.

And where, it happens, the young novice artists show
Their canvases and paintings, works even on the tree,
And they receive the presents for their pictures' row,
And per hour half a ruble the fee.

To be continued