Горек хлеб и тягостно сознанье

                *     *     *
Горек хлеб и тягостно сознанье
по тому ж топтаться в сотый раз. -
Но не мы ль те недра создавали,
чтоб рекой в нас радость пролилась?

Чтоб, потом, в грохочущих вокзалах -
словно паспорт дома позабыл -
будто б память тело провожала -
ты себя рассматривал как быль?..

Что за вещь тут?.. - Баловень природы!
с четырёх поднявшись в полный рост, -
чью программу он здесь в жизнь проводит,
в первый раз, как звуки произнёс?

Что ж такое с глоткой там творилось,
чтоб тоннелем грохнуть в звукоряд?..
Или речь - божественнейший вирус -
чьи следы в столетьях не сгорят?..

Не предвидя след свой взять с распятий
и не в чьи разборки не входя, -
за проезд ли - образом заплатишь,
где с разлук так руки холодят!?

Так, - отплыв в вагонах от перрона -
в два ребра мой день опустошив,
она вдруг ни слова не проронит, -
вновь пустивши кожу - на пошив.

- Ну не ты ль, с хвалебным чувством меры,
с хитрецой - засвеченных подруг -
в три ряда, чтоб с бус все охренели,
вдруг слилась, - где слёз не подотрут!?

(У любви нет приступов и боли:
всё внутри разъято на разрыв,
и последний, в ночь кто отфутболил, -
он и первый, кто всё заварил…)

Ты дробишь ступени пред полётом,
говоришь, в напарницах дрожа,
словно вот, секунда - и прольётся… -
схватки звёзд чрез пах изображать.

Ах, богиня! - с взглядом на пропажу.
Ах, плутовка! - венценосных краж…
Сколько в ласках по душе ни глажу -
но за мерс, - с душою запродашь!

Как с поломок крыльев - с навигаций, -
как уйдёшь в свой сказочный закут?
Что-то в нас затменьем надвигается,
с пол-Сибири ль в цепь как закуют…

Словно сам - в растяжку от событий -
ты пришёл к прослеженной черте,
где с раздумий бездны не избыть уж -
где и сам себе осточертел!..