Крысиные судьбы. Дикий и домашний

Дом наш некоторое время стоял одиноко в чистом поле. А вокруг, бурлила жизнь, о которой мы и не подозревали.

Весной кто-то подпалил сушняк на дальнем конце поля. Двухметровая стена огня   пошла по ветру прямиком к нам в гости. Мы выскочили, ждали, перекинется ли пламя через дорогу. На  счастье ветер переменился, огонь повернул  на собственное пепелище.

Днем, гуляя по пожарищу, мы с удивлением обнаружили, что  поле  напоминает плоский обугленный дуршлаг. Дыр в земле немыслимое количество. Пожар устроил страшный мышиный переполох.  Полевки повылезали из нор, толпятся у обгорелых входов в свои подземные жилища.

"В численности мышиного поголовья",- говорит Юль, - "наблюдается трехгодичная цикличность". Видимо, тот год совпал с пиком численности.

Осенью вся  эта живность  хлынула к нам через порог.
Открываешь шкаф, оттуда мыши разбегаются. Смотришь, на полке - гнездо: голенькие головастики , слепенькие,  розовенькие, с наперсток, шевелятся...
Жалко их. Не тронули. Родители вернулись, мышат забрали.

В общем, кошмар!
С кошмаром быстро разобрался кот.

Одну дикую крыску- крысенка дети поймали, в трехлитровую банку посадили, хлеб накидали, сидят - умиляются, как она пальчиками  хлеб держит и меленько откусывает. Ну, белка-белочкой, только хвост подкачал.

Федя решил, что отверстия в крышке банки недостаточно, крыска может задохнуться, просунул в дырку пальчик, а крыса подскочила и за палец Федора укусила. Потом аккуратный круг из крышки выгрызла, один пластмассовый ободок на горлышке банки остался. Тем не менее, наружу  выбраться не смогла..

Феде в больнице сделали три укола, сказали, что теперь ему ни бешеные собаки, ни бешеные лисы не страшны.

А крысенка мы оставили в банке, стали  его кормить- наблюдать, здоров ли.  Месяц наблюдали. Крыс зажрался, вымахал в довольно крупную особь. Совершенно дикую. Дети так на него разумилялись, что стали просить купить домашнего крысенка.

Так у нас появились два Шуршика: белый и тапирчатый со слоновьими ушами.
Белый - дичился.  Не боялся, но не нежничал, жил своей жизнью. А крысик, напоминавший мордочкой тапира, был нежнейшее ручное существо. Ласковый, шустренький. Выпустишь из клетки - к человеку бежит.  На плече устроится - по комнатам с тобой путешествует. При опасности - в рукав прячется. Живет как младший член семьи. Ешь- он рядышком кушает, все тоже, что и ты. Если ему нужно с кровати на стол перебраться -  он по Армани, золотистому ретриверу, как по мостику перебегает. И все ему интересно, всюду забирается. Только осколки собирай.

Одно плохо- кот, разобравшись с мышино - крысиным нашествием,  не соглашался, в отличие от собак, считать, что дикий крыс- съедобен, а домашний - категорически нет. Придумал он спать на крысиной клетке, или рядом и лапой прутья трогать. Но крысята оказались бойкого десятка. Только кот лапу протянет, они на нее с другой стороны клетки бросаются. Кот  от неожиданности лапу одернет, с клетки спрыгнет, уляжется в стороне, гипнотизирует потенциальную добычу.


Летом мне пришла в голову дурацкая идея: хватит Шуршатам жить в каменной коробке, пусть погуляют на природе.  Когда-то сделали мы с Федей большущую клетку без дна из металлической сетки и досок, Теперь поставили ее на траву, березовых веток с листьями меж прутьев напихали, чтоб тень была и лазать интересно, и выпустили в нее крысят.

Шуршики обжились. Мы им то смородину, то землянику несем.
Три дня крысики кайфовали.  На третью ночь мы не забрали их домой, как обычно, а оставили на улице. Ночи теплые, пусть ночуют. Были абсолютно уверены, что не сбегут, ведь, когда выпускали их из клетки свободно побродить по участку, они жались к наши ногам, всё старались  держаться рядом.
но к нашему ужасу утром обнаружили мы подкоп и пустую клетку.

Обиднее всего было, что тапирик тоже сбежал. Ну, белый, допустим, боевой дичок. Ему, что дома, что на улице- все едино. Не пропадет.

Но тапирчик! Нежнейший, добрейший, ласковейший наш тапирчик погибнет в  диком крысином аду!

Прошло лето. Осенью вернулся белый, с раной на брюхе. Посадили его в клетку, рану залечили и дивились перемене: сидит Шуршик сутками в клетке, наружу не вылезает, только неохотно по необходимости, и скорей назад. И тише воды-ниже травы. Ночью в клетке еле слышное шевеление. Видать, досталось "белой вороне" на воле от собратьев.

Купили ему в компанию крысенка. Взрослый и мелкого шуршика приучил к своему порядку:" Снаружи опасно, плохо, вылезать из клетки- себе дороже. Днем- спим. Ночью по клетке бегай, но тихо".

И этот малыш не проказил, никуда не лез, был тихоня невероятный, хотя, в отличие от своего воспитателя, совершенно ручной.

Прошло два года. Состарился Беленький и незаметно умер ночью за неделю до Успения.

А через день наткнулись мы у входа в темноте на гигантского крысиного борова, который как- то странно себя вел: не убегал, нас не боялся. Фонарем посветили: морда тапирчатая, уши слоновьи, шерсть коричневатая, вьется. Неужели наш? Уж больно большой.

Принесли, протянули с опаской корку хлеба.  Мало ли... Крыс взял, поел чуть-чуть и не уходит, Два года жил практически у нас под ногами, видел, слышал нас и вот вернулся старенький прощаться. И умер на Успение.

И ведь выжил!- Ласковый, нежный, "в диком крысином аду".

Так что оба: и домашний, и уличный- прожили отмеренную им  крысиную жизнь, положенные два года, и умерли с разницей в несколько дней.

Потом оказалось, в округе полно тапирчатых дикариков. Трех поймали, когда они воровали у нас зерно, но приручить ни одного из них не удалось.