44. Принц звёздный

Звёздным принцем я не стала.
Все роли уже распределила младшая, но очень самоуверенная Наташкина сестра. Она считала роль красавца-принца своей по праву, так как именно она была самая красивая. Наташка назначалась пажом при младшей двоюродной сестре. Мне оставалась роль зрителя и шумовой машины - гром, ветер, звездопад (как он звучит-то?!) и – аплодисменты.

В то лето мне было чуть за четырнадцать.
Выглядела я на двенадцать. Разбрызгивая лужи колёсами велосипеда, в синей мальчуковой майке (дядя был этим сильно не доволен, и я не понимала почему), в джинсах (как их тогда у нас понимали), украшенных всем, что было под рукой, включая копеечные монетки, я носилась то  к деревянному срубу Наташкиной бабы Клавы с потрясающе старым садом и столом под самой огромной яблоней, то к домику на изгибе асфальтовой дороги к сёстрам Новосёловым.

Домашних и сельских работ, включая обязательные грядки с кормовой свёклой (школьная летняя практика), это не отменяло, как и купания в пруду, сенокоса, загона овец, сбора сначала ландышей, а позже земляники в Длинном лоске, обеда для дяди Вани по заводской дороге параллельно болоту, где выгуливался по кругу на каждый дом деревенский скот.

Я успевала постоять в цепочке у местного магазинчика в низеньком спуске от остановки (автобусы давно и долго сюда не заглядывали), передавая с бортового грузовичка полосато-блестящие арбузы в следующую пару рук. За это все добровольные помощники без очереди (сходилась вся деревня, брали десятками) выбирали и обязательно оплачивали роскошные,  с забавно подсохшими мышиными хвостиками арбузы и самый сахарный, трещащий под ладонями, я гордо отвозила на велосипеде домой. Остальные забирали на самодельной тележке с прилаженными от детских велосипедов колёсами.
 
А вечером…
Вечером был колорадский жук.
Напасть нежданная, непривычная, противно-полосатая и размножающаяся безостановочно. Буржуазный подарок от американцев, рассеянный с самолётов по нашим среднерусским полям по утверждению Васи-Крёха, горбатого путешественника-тряпичника с неизменным мешком и с неизменными полусказочными и околополитическими байками. Жук собирался в консервные жестянки, наполовину наполненные керосином, и сжигался за последней бороздой безжалостно.

Ещё до сумерек я доставала из бабы Ганиного сундука плюшевую, отливающую бронзой от времени и солнца жакетку, приталенную, безворотовую, с раструбами-клиньями по бокам, и оглядывала себя в зеркале. Отражение мне точно нравилось. Собрав высоко на макушке «конский хвост», я пробегала мимо колодца, мимо большой железной бочки, где пила тёплую вечернюю воду соседская корова Лысуха и взбегала по уже росистой (солнышко село) тропке на асфальт.

По асфальту проходили, проезжали на велосипедах, громыхали на мопедах, порыкивали на мотоциклах местные и заезжие женихи. Девчата уже с поворота от старой разрушенной бани начинали петь и дразнить, я прилеплялась к их голосам и радостно голосила вместе с остальными: - Огней так много золотых. Затем, без перехода: - Что стоишь, качаясь…
 
Двух песен хватало, чтобы подойти к светящимся окнам клуба, открыть дверь, осмотреться и важно пройти на свободное место под звук виниловой пластинки.

Невестой я была незавидной.
При первой встрече, в сумерках, под желтоватым светом клубного окошка, меня принимали за мальчишку. Протягивали по-мужски для  знакомства руку, которую я крепко (очень крепко! эту привычку я сохранила и сегодня) жала и произносила: - Марина. И оставив ошарашенного заезжего жениха, смеялась, разворачивалась и уходила.

На любимом угловом месте возле окна я смотрела, как танцуют разнаряженные по-городскому сёстры Черникины. Как Анька и Нинка, уже сведшие близкую дружбу с Зинкой Лёлиной, в плотном окружении взрослых и не очень ребят, небрежно отмахиваются от приглашений на очередной  танец. Анька и Зинка были нарасхват. Я с горечью  понимала, что Лёлиным молоденьким приятельницам я далеко не ровня.

Анька и Нинка повзрослели и сложились очень рано.
А заведя близкую дружбу с Зинкой Лёлиной,  и вовсе заважничали и осмелели. Переняли от неё густо-острые, совсем не детские, повадки и словечки. Цепляли взглядами и какой-то вихлястой походкой не только погодков-недорослей, но и взрослых парней, и вполне состоявшихся мужиков.

- Мои ножки не для твоей дорожки: - ухмылялась Нинка  глазевшему на неё однокласснику, ретиво сплёвывая семечковую шелуху через пухленькую нижнюю губу. – То, что меж рук, не для твоих услуг; - хмыкала  в полураспев старшая, Анька, глядя огромными, почти коровьими глазами,  на немолодого соседа. Тот матерился, сплёвывал и уходил в дальний угол сада, но матери отбивающихся от рук девчонок не пожаловался ни разу. Ломается на ферме от зорьки до зорьки. И детей трое, помимо этих двух непутёвых ещё и сын, и всё сама, и всё без мужика.

Ну, а Зинка Лёлина стать особая.
Гуляла она наотмашь. Не то, чтобы совести совсем не стало, а жила она так. И мать, Лёлька-Бампер, была такая же. Обе – с выдающейся грудью. Обе природно-русые. Вроде и не красивые. Но вот было что-то непреодолимо манкое в них для всяко-разномастной души мужицкой.

Когда Дуся-почтальонка разносила по деревне письма, газеты, или журнал какой, а то и пенсию, в Лёлин дом заходила попозже. Спят ещё. На стук выходила всегда сама Лёлька, непутёво запахивая на величественной груди ситцевый халатик поверх шёлковой комбинации (баловство-то какое! добрые бабы в хлопковых рубашонках ниже колен спать укладываются!), позёвывая и тараща огромные сливовые глаза. Дочь Зинка белела откровенным телом в окне, подманивая ленивым махом руки уже топчущихся неподалёку Аньку и Нинку. В карты играть. Уму-разуму бабьему, как она его понимала, подучить.

Меня, когда изредка летом  разносила я по деревне подписанные поименно газеты,  она не окликнула ни разу. Мать строго-настрого запретила: - Маринку-сиротку, лярва ненасытная, не тронь! Не надо ей этого. Душа у неё тонка. А сама Лёля при моём появлении выносила горсть (всегда шоколадных!) конфет, как-то стеснительно вкладывала мне в руки и отправляла: - Иди с Богом.

… Я не знаю, как сложилась бабья судьба красавиц-сестёр Черникиных. Где и с кем живут и делят свой бабий век раннеспелые  невесты Анька и Нинка. Как длят свой остатний век Зинка Лёлина и сама Лёля-бампер. Но я всем им благодарна.  Они прошли сквозь и рядом по моей детской наивной душе солнечными зайчиками, лунными затмениями, незабытым вкусом шоколадных конфет.

Да.
Звёздным принцем я не стала.
Все роли были распределены. Возможно, лучшие. Мне тогда так казалось. Теперь я думаю иначе.

А звук  звездопада – он какой?! Я уже  могу на это ответить. Ведь вы меня услышали?  Аплодисменты всем нам…