Дело было на качелях

Слышу голос из прекрасного далека,
Голос утренний в серебряной росе.
Он поет о приближеньи Рагнарека:
Скоро битва, и на ней полягут все.
Skogarmaor

Лето; ты идёшь с работы.
Путь лежит через площадку
Для детей.
Ты устал, голодный, потный,
Дома снова хлев, клетчатка.
— Бог злодей!

Или врут о нём! Иначе
Докажите-ка, болваны! —
Говоришь
Про себя, но незадача,
Вышло вслух, печально, рвано.
Вялый стриж

На качели заржавевшей
В помощь был душе забытой,
Только он.
Птицу ты согнал, ослепши
От неверных слез. О ты-то,
Ты — силён!

Солнце, маревные травы,
Буквой П дома-гиганты
Видят всё:
На качельке добрый, бравый,
Прочитавший Данте, Канта
И Басё,

Дитятко в конторском клифте,
Питер Пен, радушный Каспер —
Жить и жить!
Ты встаёшь, весь в липкой кривде.
Дел по горло: сборы, распри,
Платежи.

Но, спустя три шага к дому
(Вероятно, парой больше),
За спиной
Слышишь голосок знакомый,
Безмятежный. — Правый Боже!
Это — мой?..

Обернулся ты, сраженный:
Там, где дух ещё твой тёпел,
Там — [шиза]
Ты, любивший Робинзона,
Чингачгука, Холмса, топи
И леса.

В новых шортиках, майчонке,
Улыбаешься в три зуба
Вглубь себя.
Взрослый — узнаешь ребёнка
И лепечешь: «Вышло глупо,
Второпях.

Справил я обновки тоже,
Но какой в них смысл, коли
Мамы нет,
Некому меня ерошить
За костюмчик драный школьный.
Весь одет,

А такая безнадёга!
Может, помнишь: я, мы — оба
Ждали день,
Чтобы протоптать дорогу
В мир кентавра и циклопа!
Нынче — лень.»

Перед ним стоишь, как голый,
И плетёшь скороговорки:
«Ты прости,
Что мне не до кока-колы,
Не до орков. Кстати, орки
Здесь в чести.»

Прячешь взгляд, но кроха тихо
Напевает: «Что для завтра
Сделал я?»
Смотришь — след простыл ребёнка.
Есть мотив, зовущий храбро
В те края.