Мост через Обитель 21

   Вернувшись на прежнюю высоту, Кларк теперь мог отчётливо видеть, как обнявшись с белыми березами, национал-большевик Захар Прилепин рассказывал им о том что, как не крути, а "некоторые не попадут в ад". Белые берёзы слушали Захара и удивленно шелестели листвой, как бы тревожась за дальнейшее, постземельное бытие Севастопольского ветерана русской литературы, Льва Толстого. Ведь Иоанн Кронштадтский точно не успокоится, пока Лев Николаевич не окажется в аду.
Притихли растерянно берёзки, но это ничего не меняло. И тогда Захар сказал:
— Есть такая история. Миф. Но характерный миф. Когда крымская история уже завершилась, а донбасская история только разгоралась, и повеяло пожаром, - проходило большое совещание у императора. За столом собрались все самые главные государственные мужи. Император раздал им указания. Этому - подвинтить, тому - притушить, третьему - подогнать, четвёртому - заколотить. Почти каждому досталась своя работа, но что-то главное оставалось невыясненным. Между тем, император поднялся, чтобы уходить. Тогда самый смелый из государственных мужей откашлялся и торопливо спросил: «Каждый из нас понял, что ему делать, но... Нам хотелось бы понять: какова конечная цель нашей работы?» Император на миг остановился и раздельно произнес: "ВСЯ..."

Что всё это значило, берёзки не понимали. Ясень молчал. Молчал и Перелесник. И тогда милая Мавка, глядя изКосА Через заросли камыша, стала тихонечко напевать:

Зачем всё умолкло в тебе , онемело ?
Лишь пташка в лесу отзовётся несмело,
Предчувствуя бури порыв ураганный,
И снова умолкнет. Как глухо, как тихо !
Ой, лихо !

Ой, где же ты, воля ? Звездой неприметной
Зачем не сойдёшь ты с дороги воздушной?
Порадовать землю несчастную нужно !
Ты видишь :
Всё скрыто здесь тьмой беспросветной
И правда бессилльна с неправдою в споре.
Ой, горе!

Завыл у ближайших границ волк и помчался на голос Мавки, неся на своей крепкой скрипучей спине царЕвича и Клару, укравшую у Кларка кларнет...
Мир, наполненный вареным шпенатом и осколками ледяной империи закружился перед глазами Кларка. С трудом Кларк осознал, что подвергся телЕдиВизионной атаке и поспешно стал отключать каналы, угрожающие его миссии.
Только когда Кларк увидел, что осталась одна единственная баррикАДА, мимо которой нельзя было проехать, он снова улыбнулся. Так когда-то улыбался военный теоретик, автор книги «Мозг армии» Маршал Советского Союза (1940) Борис Михайлович Шапошников (1882, Златоуст, Уфимская губерния, Российская империя — 1945, Москва, РСФСР, СССР), ВСпоминая, как в 4-м классе они изучали "Курс русской истории по Иловайскому - учебнику монархическому, содержащему много сказок и прославляющему самодержавие..." Закон божий им преподносили во всех шести классах, "в его программу включались евангелие, краткий курс служб, катехизис в истории церкви..."

Кларк моментально осознал традиционную ценность автора пятитомной «Истории России», редактора и издателя газеты «Кремль» Дмитрия Ивановича Иловайского (1832, Раненбург, Рязанская губерния — 1920, Москва). Но главным конкурентым преимуществом Иловайского было не только то что он одним из первых сформулировал идею, будто революционным движением в России скрытно руководят поляки и евреи, но и его критическое отношение к норманской теории с позиций официальной идеологии Российской империи.
После выхода Манифеста 17 октября 1905 года и революционных событий 1905—1907 годов Иловайский перешёл от умеренно-консервативных взглядов к радикально-консервативным, и вступил в ряд черносотенных монархических организаций, таких как Русское собрание, Союз русских людей, Союз русского народа...
И если ЧК видело Иловайского в аду, то Кларк видел Иловайского в перекрашенной России будущего!

"Около 860 года, в царствование византийского императора Михаила III, Константинополь подвергся внезапному нападению языческого народа, пришедшего из скифии, т.е. от северных берегов Черного моря. Этот народ назывался рось или русь. - писал Д. И. Иловайский в своих "Кратких очеРках русской истории". - На нескольких стах ладьях русь проникла в Боспор Фракийский, обступила Царьград и начала разорять его окрестности. Император Михаил в то время с византийскими легионами находился в Азии, где он воевал против арабов. Получив известие о нападении руси, он поспешил в столицу. Патриарх Фотий взял из Влахернского храма чудотворную ризу Богородицы и совершил с нею крестный ход вокруг стен. Неприятельский флот удалился. Вслед за тем к этому языческому народу отправлены были греческие миссионеры, которым и удалось окрестить многих русов.
Со времени нападения на Константинополь имя "рось" приобрело известность и об этом народе заговорили византийские хроники. Из них и наши летописцы почерпнули сие известие и отсюда начали вести свое повествование о Руси..."

Возможно, для маршала Шапошникова, с его "мозгом" победа Фотия казалась сказкой, но Кларк решил сделать былью чудо военного искусства в стране безбожного геополитического противника. "Душа армии" - именно такой должен быть новый, основанный на традициях военно-теоретический и военно-исторический трехтомник для командного состава РККА с предисловием Митрополита Московского и Коломенского Макария (в миру Михаила Петровича Булгакова; 1816, село Сурково, Новооскольский уезд, Курская губерния - 1882, Черкизово, Московский уезд, Московская губерния), автора "Истории Русской церкви":
   "Известно, как основалось наше отечество. - Опираясь на Том 1, Отдел 2, ГЛАВЫ II-й степени напишет Макарий. - Первый камень ему положен был в России северной, преимущественно в Новгороде; другой - в то же время в России южной, в Киеве. Здесь первыми князьями являются три брата варяго-русса: Рюрик, Синеус и Трувор, по приглашению; там также два мужа варяго-русса: Аскольд и Дир, по праву завоевания. Высокий жребий выпал на долю первым - от них началась Русская держава, и старший из них, Рюрик, соделался родоначальником русских князей на несколько веков. Не менее высокий жребий достался и последним - от них началось в России христианство.
Это первое крещение руссов со всеми его обстоятельствами описывают более десяти византийцев, которых, впрочем, можно разделить на три класса: одни из них говорят только о начале события; другие упоминают вместе и о продолжении события; третьи, наконец, или вовсе умалчивая о начале, а только его предполагая или упоминая об нем весьма кратко, довольно обстоятельно изображают самое совершение и окончание события.
   "В царствование греческого императора Михаила III,- так начинают свой рассказ первые,- в то время когда император отправился с войском против агарян, у стен Константинополя явились на двухстах ладиях новые враги империи, скифский народ руссы. С необычайною жестокостию опустошили они всю окрестную страну, ограбили соседственные острова и обители, убивали всех до одного пленников и привели в трепет жителей столицы. Получивши столь горестную весть от Цареградского епарха, император бросил войско и поспешил к осажденным. С трудом пробился он сквозь неприятельские суда в свою столицу и здесь первым долгом счел для себя прибегнуть с молитвою к Богу. Целую ночь молился Михаил вместе с патриархом Фотием и бесчисленным множеством народа в знаменитой Влахернской церкви, где хранилась тогда чудотворная риза Богоматери. Наутро при пении священных гимнов изнесена была эта чудодейственная риза на берег моря, и едва только она коснулась поверхности воды, вдруг море, дотоле тихое и спокойное, покрылось величайшею бурею; суда безбожных руссов были рассеяны ветром, опрокинуты или разбиты о берег; весьма малое число избежало погибели".
   "Испытавши таким образом гнев Божий, по молитвам управлявшего в то время Церковию Фотия,- продолжа!т другие греческие писатели, - руссы возвратились в отечество и спустя немного прислали послов в Константинополь просить себе крещения. Их желание было исполнено - к ним послан был епископ".

Только желание Кларка никто не мог исполнить. Бог Джона Кларка был строг и требовал от него невероятных усилий для достижения цели. И Кларк со смирением относился к такому проявлению любви! Но не об этом он подумал сейчас. Кларк снова подумал о Иловайском и о "доме у Старого Пимена". Представил, как прямо чуть ли не на голову Д. И. Иловайского из шкафа падают 12 томов "Истории Русской церкви" Макария (Булгакова). Представил он и удивленое лицо Марины Цветаевой... потому как, Иловайский являлся для неё не собирательным дедушкой, как «дедушка Крылов» или «дедушка Андерсен», а самым достоверным, только не родным, а сводным...

   Так, настойчиво двигаясь к своей цели, Джон Кларк добрался до последней баррикады. Он, конечно, не мог останавливаться на "На баррикадах", однако имел возможность ясно видеть фигуру писателя и журналиста Александра Абрамовича Исбаха (1904, Двинск — 1977, Москва), застывшую в печальной скорби;.

   
   Печальность Исбаха не имела ничего общего с певцами "бледной немочи". Исбах, как и его "литературные баррикады", крепко стоял на фундаменте социалистического реализма, а следовательно, как полагал Кларк, очень многие эстетические критерии Исбаха целиком совпадали с критериями Дмитрия Фурманова и Владимира Маяковского. "Роднила их и борьба с декадансом, борьба против «комнатной интимности» Анны Ахматовой, мистических стихотворений Вячеслава Иванова, всевозможных изощрений ничевоков, фуистов и прочих штукарей тогдашней литературы..."

В юности, пытаясь не утонуть в болотах буржуазного декаданса, Кларк написал утопический трехтомник:
- ЦРУ против Российской империи.
- ЦРУ против СССР.
- ЦРУ против Российской Федерации.

И с тех пор Джон Кларк, поглащенный навязчивой идеей своего утопического труда, вёл борьбу с любыми проявлениями социалистического реализма. В тоже время, поддерживая "Горького в борьбе с буржуазным декадансом" Ан. Волков убежденно твердил: «Наша страна дала миру самую передовую литературу критического реализма XIX века. В начале нынешнего столетия она стала родиной социалистического реализма. В социалистическом реализме отразилось величие революционной борьбы русского рабочего класса с антинародным, реакционным режимом, а после Октябрьской победы - всемирно-историческое значение нового общественого строя, ставшего оплотом демократических сил во всём мире.
Социалистический реализм всем своим существом резко противостоит искусству буржуазного декаданса как современного, в странах капитализма, так и русского, ушедшего в прошлое вместе с разбитыми паразитическими классами...
Низкопоклонство русских декадентов перед западноевропейскими не являлось лишь данью "моде". Оно свидетельствовало об их социальной близости: и те, и другие были певцами "бледной немочи", упадочных, обречённых эксплоататорских классов. Горький уже в своей ранней статье о стихах Ф. Сологуба уловил основное направление декаденства. "Пессимизм и полное безучастье к действительности, страстный порыв куда-то вверх, в небо, и сознание своего бессилия, ясно ощущаемое отсутствие крыльев у поэтов, отсутствие святого духа в сердцах их - вот основные ноты и темы нашей новой поэзии".
Впоследствии, в статье "Разрушение личности, Горький показал процесс вырождения декадентской литературы как результат её полного отрыва от народной почвы...»
 
   Только Исбах не слышал Волкова и не видел "Знамени" советского писателя 1948 года. Исбах был в эти, наблюдаемые Кларком минуты, "полон безучастия к действительности"; со всеми её Майбахами и яхтами.
Всё стало Кларку ясно лишь когда он, являясь подписчиком Telegram-канала «Тарусский доломит», увидел запись Марины Цветаевой: "Никакой державный цензор так не расправлялся с Пушкиным, как Владимир Маяковский с самим собой. Двенадцать лет подряд человек Маяковский убивал в себе Маяковского-поэта, на тринадцатый - поэт встал и человека убил..."

В последний раз Александр Абрамович Исбах встретился с Маяковским за два дня до его трагической кончины. Они готовили альманах пролетарской литературы к XVI съезду партии. Это был их рапорт съезду. В этом альманахе впервые как член РАПП должен был принять участие Маяковский. Участие в сборнике Маяковский воспринял с большой серьезностью. Он обещал дать для альманаха стихотворение «Кулак», бьющее по классовому врагу со всей присущей Маяковскому остротой. Стихотворение Маяковского должно было стать одним из ведущих произведений альманаха.
И вот в ясный апрельский день Маяковский появился в комнате редколлегии сборника в издательстве «Московский рабочий» на Кузнецком мосту. Он вошел, постукивая палкой, снял свою широкополую шляпу, сел на угол письменного стола Исбаха, вынул из кармана трубку рукописей и, усмехнувшись, сказал:
 
   — Хотите, прочту?

Исбах, конечно, хотел. Маяковский читал громко, раскатисто, с особым вкусом. Видно, читал не только для Исбаха, но и чтобы самому еще раз почувствовать звучание недавно написанных стихов. Это было как раз то стихотворение о классовой борьбе, которое необходимо было в творческом рапорте XVI съезду.
Последние строчки Маяковский прочел громче обычного. От раскатов его голоса дрожали застекленные издательские перегородки. Он кончил и вопросительно посмотрел на Исбаха. Вдруг раздались аплодисменты. Оказалось, что, услышав голос Маяковского, почти все работники издательства — редакторы, корректоры, бухгалтеры, кассиры — оставили свою работу и столпились в коридорчике около наших дверей. Они прослушали все стихотворение и шумно выражали свое одобрение. Маяковский оглянулся, увидел смеющиеся возбужденные лица и, усмехаясь, развел руками.
На другой день Исбах уехал по делам в Коломну. Возвращался 14 апреля. В поезде развернул газету. Прочел о гибели Маяковского и не поверил своим глазам. Владимир Маяковский опять встал перед Исбахом "на литературных баррикадах" во весь рост, могучий, сильный, сокрушительный. Он читал свое стихотворение «Кулак», и каждое слово падало как удар молота...
Как удар кувалды...

Удары заглушали хруст снега...
В конце января 1928 года Владимир Маяковский приехал в Свердловск - через десять лет после гибели государя, его родных и близких. Председатель исполкома Анатолий Парамонов в 30-градусный мороз повез поэта по Коптяковской дороге к месту сожжения останков царской семьи.

...снег хрустит
под Парамоновым,
председателем
исполкома.
Распахнулся весь,
роют
снег
пимы.
— Будто было здесь?!
Нет, не здесь.
Мимо! -
Здесь кедр
топором перетроган,
зарубки
под корень коры,
у корня,
под кедром,
дорога,
а в ней -
император зарыт...

Удары звучали реже и тише, но прежде чем наступила полная тишина, Кларк услышал:

Прельщают
многих
короны лучи.
Пожалте,
дворяне и шляхта,
корону
можно
у нас получить,
но только
вместе с шахтой.

   "Пожалуй, хватит о поэзии!" - подумал Кларк, теряя из вида Александра Исбаха, и тут же, словно из темных глубин шахты, послышался голос историка-американиста Николая Николаевича Яковлева: "... хватит о "поэзии"... А как все же с генезисом "самиздата"? По каким тропам идут вступающие на этот путь, сомнений у людей, просвещенных в профессии, нет. Протоиерей А. Киселев, военный священник власовской "армии", в середине семидесятых годов выпустил в США книгу "Облик генерала Власова". В предисловии он высказался: "В наше время, когда история фальсифицируется, когда облики людей искажаются до неузнаваемости, можно ли промолчать об исторической правде?" - И не промолчал! "Известно, - заверил протоиерей о пропаганде власовцев, - что многие печатные материалы - листовки, воззвания, газеты - не только циркулировали в европейской части Советского Союза, но доходили до Сибири, до ее восточных окраин. Пленные принесли текст смоленского воззвания, которое сбрасывалось с немецких аэропланов над фронтом и оккупированных областями, уже заново переписанным где-то в Советском Союзе. Вот когда начался "самиздат"!
Уместно разъяснил. По крайней мере, со слов предателя совершенно очевидно, что следует иметь в виду под "самиздатом". Тогда - грязные листки фашистской пропаганды во время Великой Отечественной войны. Нужно ли говорить о том, что писалось в том же, например, смоленском воззвании,
сочиненном гитлеровскими разведчиками от имени презренного предателя Власова, который, кстати, не имел к нему никакого отношения, так как не был в то время в Смоленске! Для этого гитлеровцы совершенно не нуждались в услугах мерзавца. Откровения протоиерея небесполезно запомнить - "самиздат" в руках врагов Советского Союза такое же оружие, как и то, которым физически
убивали наших людей.
То, что выболтал гнусный поп-предатель, конечно, малоприемлемо для
представителей просвещенной части американского общества. Сентенций такого рода о генезисе "самиздата" в респектабельной американской научной литературе нет, хотя бы по той причине, что неприлично вслух признавать полное духовное родство антисоветских пасквилей "самиздата" с геббельсовской
пропагандой. Американские исследователи идут вглубь - так, уже упоминавшийся
историк Дж. Гэддис в 1978 году обнародовал открытие: оказывается,
основателем "самиздата" является Дж. Кеннан-старший, приходящийся дядей
нынешнему. В конце XIX столетия дядя немало путешествовал по России, особенно интересуясь царской каторгой и ссылкой. По возвращении в США он "разъезжал по всей стране, зачаровывая аудитории своими лекциями о русских тюрьмах, которые он часто читал, одетый каторжанином и позванивая кандалами.
Его многочисленные работы вызвали негодование в значительной части мира, включая Россию, где их передавали тайком из рук в руки - то была ранняя форма "самиздата".
   Балаган, устраивавшийся Дж. Кеннаном на страданиях лучших людей России,
схватившихся с чудовищем самодержавия, российские революционеры считали глумлением над святым делом. Известны резко отрицательные отзывы замечательного русского революционера С. М. Степняка-Кравчинского (в электронном варианте С. М. Степня;к-Кравчинский исчезает и остаются только...) резко отрицательные отзывы русских революционеров по поводу того, как Дж. Кеннан наживал деньги на страданиях политкаторжан.
  Но хватит истории".
    Кларку не хватило...


Поэтому он решил задержаться в балагане, устроенном Дж. Кеннаном на страданиях лучших людей России. Конечно, историк Николай Яковлев догадался, что целью этого балагана являлось оскорбление чувств революционеров, верующих в святое дело борьбы с чудовищем самодержавия. И свои доГадки он не имел права хранить в подполье своей души, потому как на него возлагалась большая ответственность спасения! И Николай Яковлев верил. Верили в чудодейственную силу слова, способного спасти неразумных граждан, воспитываемых коммунистической партией в лучших своих традициях бихевиористы Юрий Андропов и Филипп Бобков.
Но, как бы крепко не верил в свою миссию Николай Яковлев, Джон Кларк знал о том, что "фраза об освобождении народов всемогущим царем отжила свой век, ее можно применить разве только еще в отношении Крита или Армении, но это не производит уже никакого впечатления в Европе даже на христиански благочестивых английских либералов; из-за Крита или Армении уже не рискнет европейской войной даже такой поклонник царя, как Гладстон, с тех пор как американец КЕННАН РАЗОБЛАЧИЛ перед всем миром все те гнусные методы, при помощи которых царизм в собственной империи подавляет всякую попытку к сопротивлению..."
Так писал Энгельс в своей работе" Внешняя политика русского царизма". Непосредственным поводом к написанию работы послужило обращение к Энгельсу В. Засулич (через С. Кравчинского (Степняка)) от имени редакции подготовляемого в то время к изданию в Лондоне русского марксистского журнала "Социал-демократ" с просьбой о сотрудничестве в этом журнале. В ответ на эту просьбу Энгельс направил свою статью редакции для публикации ее на русском языке (в переводе с немецкого), одновременно решив напечатать ее и в других социалистических органах.

В связи с данным обстоятельством, какими бы чувствительными не были органы верующих историков, Кларк решил разместить на афишах балагана презентацию книги историка и архивиста Ефима Иосифовича Меламеда (1951, Житомир, Украина — 2021), "Джордж Кеннан против царизма" (Москва "Книга", 1981)
«Апрель 1890 года. - Пишет Ефим Меламед. - Фридрих Энгельс сообщал Вере Ивановне Засулич: «Я надеюсь, что опубликование моей статьи на английском языке произведёт некоторое впечатление. В настоящий момент вера либералов в освободительный пыл царя сильно поколеблена вестями из России, книгой КЕННАНА и последними университетскими волнениями в России».
Письмо пришло из Лондона в Женеву, где только что в созданном группой «Освобождение труда» журнале «Социал-демократ» готовилась к печати статья Энгельса «Внешняя политика русского царизма». В письме как раз упоминается статья "Сибирь и ссылка" американского публициста Джорджа Кеннана (1845—1924).
«Он разоблачил перед всем миром, — говорится в статье, — все те гнусные методы, при помощи которых царизм в собственной империи подавляет всякую попытку к сопротивлению».
   Кстати говоря, если внимательно перечитать первую книжку «Социал-демократа» за 1890 год, где начала печататься работа Энгельса, имя американца встретится вновь: в разделе «Библиографические заметки» помещен отклик Г. В. Плеханова на появление первого перевода «Сибирь и ссылки» на русский язык, изданного Парижским социально-революционным литературным фондом.
«Г. Кеннан разоблачил некоторую долю гнусностей русского правительства перед читающей публикой образованного мира. Этим он оказал величайшую услугу революционерам...», — подчеркивал Плеханов, отметив также исключительную правдивость произведения и недюжинный литературный талант автора.
Книга, пролившая свет на самые мрачные потаенные стороны царизма, вызвала огромный интерес в самых разных кругах, многих задела за живое. В те дни о ней писали, говорили, спорили на страницах газет, частных письмах, либеральных собраниях Европы Америки, пересыльных тюрьмах России.
   «Вспоминая разоблачениях Дж. Кеннана и задумываясь над их смыслом,понимаешь,что только в аду можно найти подобие правительству вашего царя»,— писал Марк Твен русскому революционеру-эмигранту С. М. Степняку-Кравчинскому.

Вот строки из письма Кеннану Льва Николаевича Толстого:
«Очень, очень благодарен Вам, как и все живые русские люди, за оглашение совершающихся в теперешнее царствование ужасов».
Подобных оценок можно привести немало, они будут еще приведены, но прежде откроем книгу...»
И Кларк открыл "Архипелаг". Ведь вся эта игра, разыгранная в балагане, являлась частью большого плана.
 
   В статье "Разрушение личности", Горький показал Кларку процесс вырождения..." И Кларк понял, что за разрушением личности следует разрушение государства!
Поэтому Кларк не скрывал от Николая Яковлева, Юрия Андропова и Филиппа Бобкова, что "в стенах ЦРУ собрались страстные "книголюбы". Ведомство обожает издавать книги. Правда, отнюдь не в целях удовлетворения запросов жаждущих набраться знаний, а по причинам противоположным - отравить сознание людей. Своего рода программа "МКультра" в книжном деле. Комиссия Ф. Черча собрала некоторые отрывочные сведения о причинах, по которым в ЦРУ возлюбили печатать книги. В докладе комиссии были приведены слова начальника управления специальных (подрывных) операций ЦРУ, который еще в 1961 году указал:
"Книги отличаются от всех иных средств массовой пропаганды прежде всего тем, что даже одна книга может значительно изменить отношение и поведение читателя в такой степени, на которую не могут подняться ни газеты, ни радио, ни телевидение или кино... Это, конечно, верно не для всех книг, и не всегда, и не в отношении всех читателей, но это случается достаточно часто. Поэтому книги являются самым важным орудием стратегической (долговременной) пропаганды".

Джон Кларк учитывал данный факт. "Что ещё нужно учесть"? - подумал Кларк, глядя в светлеющую даль.

   "Надо учесть еще одно специфически русское явление: непосильный рост "лишних", "никудышных", "никчемных", "ненужных" людей - рост этот очевиден, как и его причины. Это элемент, крайне опасный для жизни, ибо эти люди с убитой волей, без надежд, без желаний, люди, массою которых прекрасно умеет пользоваться наш враг. - Подсказывал Кларку Максим Горький из 1908 года. - Когда тип "лишнего" человека отмечался литературою среди культурного общества, это было не страшно: культура создается энергиею народа. Но когда сам народ из своей среды и непосредственно выдвигает "никчемных", "никудышных", "ненужных" людей, это опасно, ибо свидетельствует об истощении почвы культурной - духовных сил народа; это явление надо учесть, с ним необходимо бороться. Задача литературы - уничтожить этих людей или, насытив их бодростью, воскресить к жизни активной...
Как на болоте не может разрастись могучий дуб, но растут только хилые березы, низенькие ели, так и в этой гнилой среде не может сложиться и подняться высоко над жизнью буден могучий талант, способный окинуть орлиным взором всю пестроту явлений в своей стране и в мире, талант, освещающий пути к будущему и великие цели, окрыляющие нас, маленьких людей..."

   Как раз в это же самое время Николай Яковлев привлёк внимание Кларка к "шныряющему по Москве человеку".
Яковлев говорил о человеке, сжигаемому страстью увидеть своё имя на корешках книг... Кто это был; Конечно, "тот, для кого расчищают поле и кого возвеличивают ЦРУ и синявские, - Солженицын".

И Джон Кларк поблагодарил бога и Николая Яковлева за такой своевременный подарок! Яковлев только добавил: "У него (Солженицына) оказалась то, что особенно интересовало стратегов «психологической войны», которые опытный редактор мог с известными усилиями превратить в книги и бешеное желание прослыть великим «писателем» . Короче говоря, Солженицын не только по убеждениям, но и по роду занятий - сочинение книг - попал «в струю» хлопот ЦРУ".

 
Кларк ещё раз перечитал резюме Александра Исаевича. "По всем параметрам Солженицын подходил для схемы создания "выдающегося писателя" в рамках подрывной работы ЦРУ против СССР..."
С другой стороны, Кларку также подходил и замечательный разоблачитель деятельности ЦРУ Николай Яковлев. Но пока, "как нередко случается в этих случаях, поначалу будущий "писатель" получил духовную пищу из филиала ЦРУ - НТС. Качество ее таково, что оно придало специфический вкус и запах произведениям Солженицына. Отчего случались последствия иногда комического свойства, а по большей части с самого начала уничтожавшие возможности воздействия на умы советских людей: "операция Солженицын" ЦРУ строилась на полном отрицании советского строя, того, что дорого всем советским людям."
И Кларк даже представил диалектико-комические последствия закона отрицания. Но для финала своих планов Кларку осталось только узнать "сначала о политическом кредо НТС - Солженицына, как оно проступает в его самых различных трудах."
Конечно, Кларку здесь не приходилось выделять основное. Основное выделил проницательный исторический ум Николая Яковлева:
"Враги коммунизма неизменно поднимают на щит Н. Бердяева. Многое почерпнул у него и Солженицын, тем более что НТС издает труды Бердяева и в удобном карманно-конспиративном формате. Но вот одно место у Бердяева он умышленно просмотрел - уж очень точно там характеризуются сам Солженицын и цели его "творчества".
Говоря о Достоевском, Бердяев заметил, что он предвидел смердяковщину. "Он знал, - писал Бердяев, - что подымется в России лакей и в час великой опасности для нашей родины скажет: "Я всю Россию ненавижу", "я не только не желаю быть военным гусаром, но желаю, напротив, уничтожения всех солдат-с". На вопрос: "а когда неприятель придет, кто же нас защищать будет?", бунтующий лакей ответил: "В двенадцатом году было великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, как бы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки".

"Видимо, бунтующий лакей не русскую ноту Достоевского начитался, а самого Фридриха Энгельса!" - подумал Кларк.
Именно по этому случаю в Августе 1848 года Энгельс писал: "Русская дипломатия вместо войск прислала пока что ноту в форме циркуляра всем русским посольствам в Германии. Эта нота прежде всего нашла приют в официальном органе германского имперского регентства во Франкфурте, а вскоре встретила благожелательный прием и в других официальных и неофициальных органах печати... Династия Романовых со своими дипломатами может не беспокоиться — этого долга мы никогда не забудем. Что же касается русской помощи в 1814 и 1815 гг., то нам доступны скорее всякие другие чувства, чем признательность за эту субсидированную Англией помощь.
   Причины этого ясны для всякого проницательного человека. Если бы Наполеон остался победителем в Германии, он, согласно своей известной энергичной формуле, устранил бы, по крайней мере, три дюжины возлюбленных отцов народа. Французское законодательство и управление создали бы прочную основу для германского единства и избавили бы нас от 33 летнего позора и тирании Союзного сейма, столь восхваляемого, конечно, г-н ом Нессельроде. Несколько наполеоновских декретов совершенно уничтожили бы весь средневековый хлам, все барщины и десятины, все изъятия и привилегии, все феодальное хозяйничанье и всю патриархальность, которые еще тяготеют над нами во всех закоулках наших многочисленных отечеств. Остальная Германия давно уже стояла бы на той же ступени, какой достигло левое побережье Рейна вскоре после первой французской революции; у нас не было бы теперь ни укермаркских грандов, ни померанской Вандеи, и нам уже не приходилось бы дышать удушливым воздухом «исторических» и «христианско-германских» болот..."

   И теперь, когда Николай Яковлев заговорил о родстве лакеев, Кларк слушал с дополнительным интересом!

"Солженицын по духу своему родствен с этим лакеем. В час великой опасности для Родины, в годы войны, он поносит действия Верховного Главнокомандования. За это по законам военного времени устраняется из армии и подвергается наказанию..."

Конечно, такому лакею лайки никто ставить не станет. Только Кларка уже не возможно было остановить. И тем более Николая Яковлева:
"Вся книга Солженицына "Август четырнадцатого" пронизана смердяковской тоской, что "умная нация" (немецкая) не покорила нацию "весьма глупую". Именно под этим углом зрения и описываются действия русских и германских войск в Восточной Пруссии в августе 1914 года.
Польский публицист Е. Романовский в подробном разборе книги подчеркнул именно лакейскую угодливость Солженицына перед германским милитаризмом...
Славянин, польский публицист, гневно восклицает: "Предав забвению историю, автор переворачивает все вверх ногами, а то, что он написал, точно соответствует шовинистическим выступлениям, прославляющим битву под Танненбергом во времена фашистской Германии... Страшно и кощунственно звучат слова Солженицына. Услышали бы их польские и советские солдаты, которые лежат в этой земле и которые отдали жизнь за то, чтобы никогда не возродился "Дранг нах остен!".
На страницах своей книги Солженицын пытается перевоевать минувшие войны"...

   В перепиливаемой реальности Николая Яковлева, Кларку слышалась специальная музыка и перед его взором проплывали города, беспрерывно меняющие свою тональность. Где заканчивался Свердловск, там начинался Екатеринбург, за Куйбышевом плыла Самара, за Артёмовском - БАХмут. И на фоне этих картин Кларк, сумел разглядеть Долика и Бибера. А между ними? Да, это был Евгений Пригожин. Евгений Викторович сурово, по фронтовому рассказывал об успехах Вагнера: "Для Вагнера усп;хъ "Ріенци" означалъ въ художественномъ отношеніи еще очень мало. При сочиненіи "Голландца" онъ уже увид;лъ, что сила его творчества несовм;стима съ старыми оперными формами. Конкурировать съ Мейерберомъ въ сочиненіи арій и хоровъ, столь любимыхъ публикой, онъ не могъ. Ему грезился новый идеалъ. Онъ хот;лъ перенести въ драму тотъ пріемъ развитія мотивовъ въ большое ц;лое, который составляетъ сущность Бетховенскаго симфоническаго творчества. Но то, что у Бетховена вырастало, какъ чисто музыкальная форма изъ безсознательныхъ глубинъ его души, требовало для своего осуществленія въ творчеств; Вагнера драматическаго жеста, драматическаго движенія.
Только созерцая въ своемъ воображеніи такое драматическое положеніе, могъ Вагнеръ творить: онъ сочинялъ слова и музыку для иллюстраціи сценическаго положенія: одна изъ большихъ ошибокъ музыкальныхъ критиковъ - думать, что Вагнеръ сочинялъ музыку на свои тексты - онъ сочинялъ и музыку, и текстъ, рисующіе драматическое д;йствіе. Вотъ почему для него оказалось все бол;е необходимымъ передвинуть сущность своей музыки въ оркестръ и строить ее по принципу развитія мотивовъ (который онъ такъ неудачно назвалъ "безконечной мелодіей"), дававшему ему несравненно большій просторъ, ч;мъ форма аріи, связанная своимъ чисто музыкальнымъ построеніемъ... (а)
Въ август; 1876 г. произошло одно изъ самыхъ зам;чательныхъ въ исторіи искусства событій. Въ маленькомъ баварскомъ городк;, Байрейт;, въ спеціально для того выстроенномъ театр; дана была опера Рихарда Вагнера "Кольцо Нибелунга", занимающая четыре вечера. Чтобы послушать эту оперу, съ;хались со всего св;та представители интеллигенціи и правящихъ классовъ и, прослушавши ее, преклонились передъ музыкальнымъ геніемъ Вагнера: "Байрейтъ" сд;лался знаменемъ вагнеріанцевъ, символомъ ихъ в;ры..."
И, как показалось Кларку, даже таинственный поклонник Вагнера, господин Курченко, при заключительных словах хлопанул в объёмные свои ладоши.

   Только, если Кларк в этот момент был одинок в своих музыкальных наслаждения, то Солженицын оказался неодинок в своих умозаключениях. Вот Николай Яковлев и приводит тут же высказывание одного из духовных союзников Солженицына: "Я пришел к твердому убеждению, что задачи, стоящие перед русским народом, могут быть разрешены в союзе и сотрудничестве с германским народом. Интересы русского народа всегда сочетались с интересами германского народа. Высшие достижения русского народа неразрывно связаны с теми периодами его истории, когда он связывал свою судьбу с Германией". Так разглагольствовал Власов в 1943 году в "Открытом письме" под красноречивым заголовком: "Почему я стал на путь борьбы с большевизмом". Духовный союз с Власовым закономерен и объективен как для НТС, так и для Солженицына...
Таков провокатор Солженицын, имеющий два лица: одно обращено к Западу, другое - к СССР. ("Но может даже три лица" - подумал Кларк). Соединенным Штатам, по нему, положено "руководить" миром,
обеспечивая это абсолютным военным превосходством, диктуя всем народам свои условия. Нам, открывшим подлинную историю человечества, строящим новое общество, встать в позицию "самостеснения", склонить головы и преклонить колени перед империализмом, а чтобы это было легче сделать, для начала демонтировать военную мощь Советского государства. Таков Смердяков второй половины XX века.
В лице Солженицына ЦРУ обрело верного слугу. Весь убогий идеологический багаж Солженицына до удивления схож с самыми затасканными клише антисоветской пропаганды на Западе. Несмотря на необъятные претензии, он не больше чем популяризатор антикоммунистических доктрин, причем в своем рвении не затрудняет себя даже их переработкой, прибегает к плагиату. Основной "труд" Солженицына - пресловутый "Архипелаг Гулаг".
   Книга эта в наши дни входит в обязательный ассортимент дежурной антисоветской пропаганды, разумеется, с надлежащими реверансами в сторону "мыслителя" и прочим. Она преподносится как плод самостоятельных "раздумий" и т. д. Конечно, для широкой аудитории на Западе..."

   
"Я тоже стану музыкантом
и буду, если не умру,
в рубашке белой с черным бантом
играть ночами на ветру." - вспомнились Кларку стихи Бориса Рыжего.

Так незаметно созрел дьявольский плод раздумий Кларка и Николай Яковлев активно продолжал рекламировать Солженицына, стараясь пробудить в советских гражданах как можно больший интерес к пресловутой "антисоветской пропаганде":
"16 ноября 1974 года Солженицын провел в Цюрихе пресс-конференцию "О будущем России". Собравшейся пестрой аудитории он доказывал, что развивает "свою" программу: "Программу, которую я предлагаю для моей страны, я называю нравственной революцией. Эту программу я изложил в документе "Жить не по лжи!". Теперь заглянем в некий материал "Стратегические проблемы освободительной борьбы", разработанный в 1971-1972 годах стратегической комиссией совета НТС. Там сказано: "НТС руководит труднейшей работой его участников по нравственному совершенствованию самих себя и своего народа. России нужна не только политическая, но и духовная перестройка. Только революция духа может гарантировать успех революции гражданской!"
Начальные пути "нравственной революции", предлагаемой Солженицыным, как видим, почти точно списаны из материалов НТС..."

Кларку хотелось полюбопытствовать, из каких глубин у Александра Исаевича явилось раскаяние, но и здесь Николай Яковлев был Кларку в помощь:
"Откуда солженицынское "раскаяние"? Плагиат Бердяева". И Николай Яковлев уместно напоминает, что Бердяев, писавший вскоре после Великого Октября, видел в "покаянии" философский камень для того, чтобы повернуть колесо истории вспять. Не дождался...
А Джон Кларк видел философский камень за пазухой у Макса Штирнера.

   "Теперь Солженицын принял эстафету.Сочинителю не дают покоя лавры теоретика. Вот антисоветский сборник «Из-под глыб». Заботами ЦРУ все материалы в нём пронизаны лютой ненавистью к Советскому Союзу, к коммунизму, треть материалов в нём принадлежит перу Солженицына.
На его взгляд, по своей масштабности этот сборник можно сопоставить только с пресловутым сборником «Вехи», о котором Солженицын придерживается самого высокого мнения: «Вехи» через 60 с лишним лет и сегодня стоят как вехи и действительно показывают нам путь». Прекрасно! Шагу не может сделать наш «философ» без костылей НТС. Давным-давно НТС переиздал «Вехи» и настойчиво рекомендовал его как настольную книгу...
   И конечно, НТС поторопился отчитаться перед ЦРУ этим сборником. Прожженный мерзавец, сотрудничавший с гестапо, Редлих по достоинству аттестует тех, кто принял участие в сборнике: "Авторы "Из-под глыб" ощущаются нами братски не только потому, что издательство "Посев", как только явилась к тому возможность, перепечатало сборник "Вехи". Те самые "Вехи", которые Солженицын называет пророческими..." "Отношение к сегодняшнему политическому режиму в России у нас с авторами "Из-под глыб" вполне одинаковое", - оповещает Редлих, а дополнительно находит: "Тысячу раз прав Солженицын". В восторге от того, как пересказали косноязычные инструкции НТС авторы сборника (надо сказать, без особого литературного блеска, зато очень пространно), Редлих, закусив удила, выбалтывает: "Солженицын призывает нас к нравственной революции. И мы принимаем его призыв. Верно, начинать надо с самого себя (это энтээсовцы-то! - Н. Я.). Но не ради себя... В нашей стране за революцией нравственной неизбежна и революция политическая... Здесь нельзя остановиться на полпути, и если у России есть будущее, то будущее это в полном и окончательном одолении большевизма, а перестройка самих основ нашего социального бытия в том, что во всех словарях называется революцией".

   Солженицын обнаруживает трогательное единство взглядов с НТС, когда речь заходит об идеальном обществе. Взахлеб описывая "новое" государство, он не жалеет красок. Обетованная земля окружена голубым и розовым сиянием. Но архитекторы из "Посева", конструируя на своих страницах будущее России, не забывают здесь же провозгласить: "Российские оппозиционеры и революционеры должны уже сейчас заявить о режиме в местах заключения новой России, которые несомненно будут". Компетентность энтээсовцев в этом отношении и их интерес к вопросу сомнений не вызывают - они были среди тюремщиков в гитлеровских лагерях массового уничтожения.
"Вехи" - главное пособие для устроителей нового мира. "Вехи" и сегодня кажутся нам как бы присланными из будущего", - восторгается Солженицын..."

   Вместе с Солженицыным восторгался и Кларк. Основания для восторга имелись. Ведь "Вехи" учили и другому - крайнему лицемерию в достижении целей
буржуазии.

"Там;(благоразумно замечает Николай Яковлев) фарисейски заявлялось: "Марксизм с его учением о классовой борьбе и государстве как организации классового господства был как бы завершением интеллигентского противогосударственного отщепенчества". Ошельмовав таким образом (зашоренных эпигонов Маркса, по убеждения Кларка, что в данном и крайне удобном случае оказалось... ) лучших представителей народа, поднявшихся на борьбу против самодержавия, авторы "Вех" предлагали российской интеллигенции принять в качестве символа веры идеологию буржуазии: "Нужно наконец признать, что "буржуазная" наука и есть именно настоящая объективная наука,"субъективная" же наука наших народников и "классовая" наука наших марксистов имеют больше общего с особой формой веры, чем с наукой". Походя заметим, что напрасно на Западе в конце пятидесятых годов поднимали на щит Д. Белла и К° как первооткрывателей "деидеологизации". Приоритет в создании этой теории принадлежит "Вехам".
Во имя счастья народа российские революционеры шли на виселицу, каторгу. В "Вехах" в выражениях, не вызывающих никакого сомнения, этот путь безоговорочно осуждался, а русская интеллигенция признавалась ущербной.
Стране, стоявшей на пороге революции, где во имя её совершались легендарные подвиги, противопоставлялся обывательский, мещанский Запад. "В этом коренное отличие нашей интеллигенции от западной, - вещали "Вехи", - где забота о личном благополучии является общественной нормой, чем-то таким, что разумеется само собой... Эгоизм, самоутверждение - великая сила; именно она делает западную буржуазию могучим бессознательным оружием божьего дела на земле". Набивать карманы, жить за счет пота и крови своего ближнего, конечно, для господ буржуев дело божье. Понятное, кстати, и миллионеру Солженицыну.
Советский народ придерживался диаметрально противоположного мнения, когда в огне революции смел эту нечисть с лица земли. Теперь энтээсовцы и
Солженицын мечтают восстановить их "царство божье" на земле, пигмеи вознамериваются забраться на шею исполину - великому народу великой страны.
Но хотя они ориентируются на вехи, расставленные "Вехами" более полустолетия назад, нельзя сказать, чтобы эти господа ничему не научились. Царские тюрьмы и штыки, о которых они тоскуют, оказались непрочными. Солидаристы надеются накинуть не узду, а удавку на шею народа. Единственно пригодной структурой государственного устройства для СССР солидаристы считают фашизм. Это не отсебятина и не случай похищения заглавной страницы из библии фашизма. Коль скоро они находятся на содержании ЦРУ, то идеи эти, конечно, разделяются, благословляются ведомством...

   Солженицын - неутомимый пропагандист идей авторитаризма как универсально пригодных для всего человечества. Горячечные идеи Солженицына, конечно, разделяет международная реакция, ибо он зовёт покончить с советским строем. Но ведь он говорит не только это. В политический лексикон фашизма неизбежно входят поношения "плутократии", которая не способна ввести угодный фашистам порядок в дела человеческие. Фашисты - цепные псы монополистического капитализма, поносящие демократию. Гитлер утверждал, что воздвигает "третий рейх" на обломках веймарского свинарника, ибо буржуазная демократия в Германии обанкротилась. Гитлеровцы распинались в том, что фашистская диктатура венчает-де все развитие человечества и "новый порядок" не будет иметь конца. Третирование западной демократии занимало видное место во фразеологии всех без исключения фашистских режимов.
Солженицын прочно держит эстафету идеологов фашизма...

   Магистральная цель всех его литературных упражнений - попытка доказать, что будущее за авторитаризмом, фашизмом. К своей излюбленной цели он приспосабливает толкуемые им вкривь и вкось в обоснование авторитаризма теории "технократии". А чтобы донести их до массового сознания, облекает свои рассуждения в форму романа.
Но почему тогда на Западе Солженицын поднят на щит, ведь он носитель идей, чуждых значительной части правящих классов, скажем, в США? Разве трудно было разглядеть все это уже в те времена, когда Солженицын формально не выходил за рамки литературы, не писал еще политических статей, не выступал с речами пророка? Болгарский публицист Н. Павлов проницательно диагностировал суть этого феномена еще до появления солженицынских откровений "Из-под глыб".
"Империалистическая пропаганда, - писал Н. Павлов, - давно создала стереотип Солженицына как поборника "либерализации" и прочих расхожих в буржуазно-демократических странах лозунгов. Идейное содержание "Августа
четырнадцатого" начисто перечеркивает благостный стереотип. Отрицание политической деятельности, парламентаризма, а следовательно, атомизация общества, прельстительные речи насчет пригодности технократии к руководству - общее достояние, основы философии тоталитарных, фашистских режимов.
   Все сторонники изуверских фашистских доктрин в двадцатые годы в Италии, в тридцатые годы в Германии начинали с ликвидации в условиях капитализма партий за исключением своей собственной, а кончали физическим истреблением инакомыслящих...
Так-то при ближайшем рассмотрении и оказывается, что сей необыкновенный светоч "либерализма", по клятвенным заверениям буржуазной пропаганды, на деле заурядный и неоригинальный носитель авторитарных идей. Дайте только власть людям, описанным и воспетым Солженицыным, и польются потоки крови.
Автор много правее буржуазной демократии. Едва ли этого на Западе не видят те, кто поднимает на щит Солженицына, и, конечно, он непригоден для использования там. Отсюда поразительная однобокость в рецензиях на книгу в западной печати, эта ее сторона начисто игнорируется. Его упорно поддерживают по понятной причине - почему бы международной буржуазии, использующей в борьбе против мирового революционного процесса диктаторские
режимы, не приставить к делу еще и идеолога, пусть исповедующего тоталитаризм! Ведь он обладает прекрасными верительными грамотами - зоологически ненавидит Советский Союз..."

   Кларк с интересом наблюдал, как историк Николай Яковлев логически выстраивает железо бетонные фортификационные сооружения, призванные защитить Советскую страну от неофашизма. И Юрий Андропов, и Филипп Бобков были уверенны: "фашизм не пройдёт".

    Только перед "Гангстерами Аллена Даллеса" такой задачи не стояло. В этой "войне умов" у Кларка был свой мотив, поэтому он учитывал трогательное единство взглядов Солженицына и Бердяева, и полагал, что в программе для будущей России есть место Высшей политической школе имени Николая Бердяева.
Так случилось, что Джон Кларк заметил Бердяева, когда тот читал в газетах о Мюнхенском собрании, в котором речь шла о судьбе Европы... В тот момент не только Кларк, но и сам Николай Бердяев очень остро почувствовал, что происходит столкновение разных миросозерцаний и мироощущений, и что это гораздо сильнее политических комбинаций. "Несомненно, - Бердяев стал размышлять о "Столкновении рока и разума", и получалось, - что великие демократии Европы, Франции и Англии обнаружили слабость и во всем уступили Германии. Думаю, что это объясняется не их военной слабостью и тактическими ошибками, причины гораздо глубже. Чемберлен и Деладье договаривались с Гитлером, как спасти мир. Что стоит за Чемберленом и Деладье и что стоит за Гитлером? Премьеры западных демократий представляют разум, разумный гуманизм, расчет, они хотят политики целесообразной, почитая сохранение мира высшей целью. Они ведут рациональную политику, подлежащую рациональной критике и оценке, хотя могут, конечно, с этой точки зрения делать грубые ошибки. Гитлер представляет совсем иной мир. За Гитлером стоит не разум, не расчет, а рок, фатум, и сила рока определяет его победы и завоевания. Воля к могуществу есть рок. Человек рока совсем не должен обладать особенными интеллектуальными и моральными качествами, он должен быть медиумом нечеловеческих роковых сил. Вероятно, средний французский министр умнее и культурнее Гитлера, но он лишен всякой динамической силы, он человек политических расчетов, парламентской рутины. Гитлер имеет интуицию, которая не есть его личное качество. Вероятно, английский премьер обладает более твердыми моральными принципами, чем Гитлер, для которого все дозволено, как и для всех диктаторов, но твердые моральные принципы лишены в нынешний час истории всякой динамической силы. Мы живем в эпоху, когда лишь иррациональные силы действительно сильны, рациональные же силы бессильны. Наша эпоха научает тому, что разум бессилен бороться с роком, что для победы над роком нужна сверхразумная сила.
Идея рока всегда была характерна и показательна для германской мысли и для германской эмоциональности. Французскому сознанию категория рока совершенно чужда, она противоречит французскому интеллектуализму...
   Германская мифология рока проходит мимо христианства, она языческого происхождения. Эта древняя языческая стихия действует в современной Германии.
Но произошла милитаризация рока. Гитлер убежден, что рок за него и принесет ему победу. В этом его сила. Он слушает веления рока, который предназначает Германию к мировому господству. Он верит в свою звезду. Чемберлен и Даладье, вероятно, не верят в свою звезду и вообще в звезду...
Рок в конце концов приводит к гибели. Не ему принадлежит последнее слово. Но до гибели он может принести ряд побед.
Сила рока, влекущая современную Германию, в значительной степени определяется слабостью тех, которые ей противостоят. Эта сила действует в момент глубокого кризиса европейских демократий. В столкновении фашистских, тоталитарных государств нужно быть на стороне демократий. Это элементарный моральный вопрос...
Свобода, вечная ценность, не находит сейчас в мире достойных защитников, обращенных не к прошлому, а к будущему. В этом трагизм положения.
   Фашизм, терроризирующий весь мир, не есть творческий и свободно-человеческий выход из мирового кризиса. Фашизм есть рок капиталистических обществ, буржуазных демократий, он соответствует разложению этих обществ. В разложившихся обществах расковываются демонические силы и это производит впечатление необычайного динамизма. Диктатура есть обратная сторона анархического распада. Но в мире действует еще третья сила, она действует в самой большой стране мира, в целой части света. Я говорю о русском коммунизме. Он тоже был фатальным, а не свободным выходом, порождением фатума войны. Эта третья сила могла бы сыграть огромную и решающую роль в нынешнем мировом конфликте, если бы она не подтачивалась внутренней духовной болезнью и не занималась самоистреблением, если бы духовное рабство не овладело ею. Русская идея иная, чем идея германская, это не идея рока, а идея конца, идея эсхатологическая. На вершине своего сознания русские стремились к всеразрешающему концу, к осуществлению окончательной правды в жизни.
Русские самых разных направлений верили, что русскому народу суждено разрешить социальный вопрос, как вопрос мировой. Но идеи народного призвания осуществляются в извращенной и искаженной форме. Это можно сказать про Германию и про Россию. Германия в осуществлении воли к могуществу перестала быть страной великих философов, музыкантов, поэтов и мистиков. Россия в осуществлении социальной справедливости перестала быть страной великой литературы и христианского милосердия. Когда народ хочет осуществить свое призвание в мире через иррациональную силу рока, делающую его одержимым и насильником, когда свобода не участвует в осуществлении этого призвания, то искажается идея этого народа и, может получиться диавольская карикатура этой идеи..."

   Так заканчивалась эта ночь, а где-то начинался новый Книжный День; и доктор военных наук, военный эксперт Константин Сивков предупреждал книголюбов: "Нельзя забывать очень важный момент - помимо внешнего фронта, который нужно сдержать, есть ещё и внутренний фронт. Внутренний фронт - это организатор. А есть ещё простые люди, которые всех этих нюансов не принимают и не понимают, даже когда им объясняют. Они просто видят, а в ответ решительных действий по разгрому врага не предпринимается. С их точки зрения. Поэтому нарастает тревога в отношении того, как ведёт себя власть в такой критической ситуации. И вот эти силы могут выступить очень опасным фактором дестабилизации внутриполитической ситуации в нашей стране. Поэтому очень важно иметь баланс между внешним и внутренним фронтом. Внутренний фронт важнее. В своё время, в 1917 году НИКОЛАЙ II не выдержал этот баланс и в итоге был свергнут. Поэтому не хотелось бы.."

   Конечно, для Кларка такой сострадательный поворот военного аналитика к судьбе Николая II имел определённую закономерность, вытекающую из чернильницы историка Николая Яковлева. Только одно радостное событие определяло дальнейший ход этой истории. И Джон Кларк решил, что миссия его на этом должна завершиться... В Великих Луках, на территории опытного завода «Микрон», торжественно открыли восьмиметровый памятник Иосифу Виссарионовичу Сталину. На его открытие приехала актриса, заслуженная артистка РФ Мария Васильевна Шукшина: "«Открытие памятника, благодаря титаническим усилиям Фонда сохранения культурного наследия «Русский витязь», руководства и трудового коллектива завода «Микрон», - это дань великому человеку. Оболганному, оклеветанному. Это дань великому государственнику, правителю российскому, который сумел противостоять внешнему и внутреннему врагу. И нет, пожалуй, в истории государства Российского более оболганного, нежели Иосиф Сталин. Он и, конечно, царь Иван Грозный - символы борьбы с «пятой колонной». Яркие символы. «Пятая колонна» - название относительно современное, но была всегда, и не прощает она тем, кто гнал и обличал её. И жестоко мстит за себя.
   Как писал об Иване Грозном митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычёв) в своей книге «Самодержавие духа. Очерки русского самосознания»: «Приняв на себя по необходимости работу самую неблагодарную, как опытнейший хирург, отсекал он от тела России гниющие бесполезные члены». Но то же самое можно и нужно сказать о Сталине!"

   Мария говорила, но Джон Кларк уже не слушал её. Великому Мао не удалось окончательно рассправиться с "пятой колонной" и Дэн Сяопин в День знаний 1982 года произнёс с высокой трибуны: "Товарищи! Разрешите объявить XII Всекитайский съезд Коммунистической партии Китая открытым!
Нынешний съезд проходит далеко не в тех условиях, в которых проходил VIII съезд. Подобно тому, как зигзагообразное развитие демократической революции на протяжении 20 с лишним лет до VII съезда помогло партии овладеть законами демократической революции в нашей стране, так и извилистый путь социалистической революции и социалистического строительства на протяжении такого же срока после VIII съезда послужил для нее серьезным уроком. Со времени 3-го пленума ЦК 11-го созыва3 наша партия восстановила правильные экономические, политические, культурные и другие установки. Более того, на основе изучения новой ситуации и нового опыта она выработала целый ряд новых верных установок. По сравнению со временем VIII съезда она намного глубже познала законы социалистического строительства у нас в стране, значительно обогатила свой опыт и стала гораздо более осознанно и твердо проводить в жизнь правильные установки. У нас есть все основания верить, что правильная программа, которую разработает съезд, позволит создать новую обстановку на всех фронтах социалистической модернизации, способствующую процветанию нашей партии, нашего дела социализма, нашего государства и всех народов страны.
   При осуществлении модернизации необходимо исходить из реальной действительности Китая. Как в процессе революции, так и в процессе строительства нужно серьезно изучать и заимствовать опыт других стран. Однако слепое копирование чужого опыта и чужих моделей никогда к успеху не приводило. В этом отношении у пас немало поучительных уроков. Сочетать всеобщую истину марксизма с конкретной реальностью нашей страны, идти собственным путем и строить социализм с китайской спецификой - таков основной вывод, сделанный нами на основе обобщения длительного исторического опыта.
Дела Китая должны вестись в соответствии с его реальной обстановкой, притом силами самого китайского народа. Независимость, самостоятельность и опора на собственные силы были и будут нашей исходной позицией. Китайский народ высоко ценит дружбу и сотрудничество с другими государствами и народами, но вдвойне дорожит своим правом независимости и самостоятельности, завоеванным в длительной борьбе. Пусть никакие иностранные государства не рассчитывают на то, что Китай станет их придатком, покорно пойдет на ущемление своих интересов. Мы твердо и неуклонно проводим политику расширения внешних сношений, активно умножаем наши связи с другими странами на началах равенства и взаимной выгоды. Вместе с тем мы сохраняем трезвость ума и даем решительный отпор тлетворному влиянию упаднической идеологии, проникающему извне. Мы ни в коем случае не потерпим распространения у нас буржуазного образа жизни. Китайский народ преисполнен чувства национальной гордости и достоинства. Любить Отчизну и отдавать все силы делу строительства социалистической Родины он считает для себя высочайшей честью, а наносить ущерб ее интересам, ее авторитету и престижу - величайшим позором!"

   Автобус замедлил своё движение и, доехав до высоких деревянных ворот, остановился. Вздогнув, словно от кошмара злого добра,Пётр Чаадаев проснулся.


Рецензии