Эльзэ Ласкэр-Шюлер. Книга Моё синее пианино

Эльзэ Ласкэр-Шюлер. Книга «Моё синее пианино» 1943 года

Моим друзьям

Только не мёртвый покой — 
После одной тихой ночи уже мне отдохнувшей.
Ох, я выдыхаю заспанное из себя,
Ещё баюкая Луну
Между моими губами.

Только не Смерти сон — 
Уже в разговоре с вами
Небесный концерт....
И новая жизнь запев
В моём сердце.

Только не выживших чёрный шаг!
От раздавленных в дрёме утро из осколков.
За облаками завуаленные звёзды всегда
По полдню спрятаны —   
Так новые найдут нас снова.

В моём родительском доме теперь
Ангел Габриэль проживает...
Я хотела бы с вами вместе там
Покоя Души устроить праздник,
Где Любовь замешана  в наших словах.

Из различий прощанья всегда
Восстают, золотясь, сбитые ветром паутинки,
И нет ни дня, что остался бы ими не подслащён,
Меж грустным воздушным поцелуем
И обещанием: До свиданья!   

Только не мёртвый покой —   
Как я люблю быть в дыханье....!
На Земле с вами в Небе уже.
На голубой холст Вечную Жизнь
Нанося всеми цветами.



Моя мама

Вновь на моём столе свеча,
Горя всю ночь,
Для мамы...

И с ней кровь сердца под лопаткой горяча,
Горя всю ночь,
Для мамы....
 


Иерусалим

Я мавзолеями иду, их древлей чередой,
Святой наш город весь из храмовых камней,
Они покоятся над  морем с мёртвою водой,
Сиявшей шёлком из Прихода и Ухода Дней.

Прибыв, паломники, молясь, стоят на берегу,   
Пред тем как их вберёт, окутав тьмою, ночь.
Мне страшно, а смогу я страх мой превозмочь?

Но если б всё же Ты пришёл сейчас...
И на тебе слепила риза как альпийский снег...
И из моей бы жизни принял даром сумеречный час...
Руками я тебя бы обрамила иконою с окладом нег...

А как страдала я во тьме сердечной муки, помнишь ты,
И вдруг твои глаза, как голубые облака средь темноты.
И исцелилась я от их нездешней доброты.

Но если б всё же Ты пришёл сейчас,
Пришёл бы в пращуров Твоих страну,
Меня б утешил как дитя, возвав, лишь на Тебя взгляну:
Узнай же, Иерусалим, свой Воскресенья Час!

И наш Единый Бог, забыв бы про покой,
Стал снова Сеять Жизнь Его Рукой,
Приветя нас!



Моему ребёнку

Всегда опять будешь ты
В год ралуки умирать, моё дитя.

И будет стекать в дождях листва,
И ветки будут тонкими.

Вместе с красными розами
Ты вкусил горечь смерти.

Ни одного вялого удара
Не осталось у тебя в сердце впрок.

Оттого плачу я вечно
В ночи моего сердца.

Ещё стонут из меня напевы дрёмы,
Которые рыдали над твоим сном смерти,

И мои глаза не глядят больше
На мир:

Его зеленеющая листва  доставляет им боль.
Но Вечное живёт во мне.

Любовь к тебе это то изваяние,
Которое позволено Самим Богом.

Я вижу ангелов, что плачут
Под ветром и дождём со снегом.

Они порхали......
В каком-то небесном пространстве.

Если луна стоит при цветении,
Сродни это твоёй жизни, моё дитя,

И я люблю следить там,
Как одаренный светом мотылёк беззаботно порхает.

Никогда я не знала смерти,
Не ощущала её вокруг тебя, моё дитя,

И на стенах комнаты я, любя,
Рисую твое мальчишеское лицо.

Звёзды, что в этом месяце
В таком множестве в жизнь на земле пали,
Тяжёлыми каплями текут у меня на сердце.



Моё синее пианино

У меня есть синее пианино дома,
Но я не знаю ни одной ноты.

Лишь тень двери в подвал к нему влекома,
С тех пор как мира низки высоты.

Прежде играли звёзды на нём, и невесома
Выпевала Луна всех романсов длинноты.
Теперь он для крыс как хорома.

Теперь клавиши как после погрома,
И я плачу над ними, как плачут сироты.   

Ах, у ангела моего, словно кома —
Были с горечью его медовые соты.
А у меня, живой у двери в небо, истома,
И гнетут сердце запретов евреям заботы.    



Молитва

О, Боже, я полна печали...
Возьми же сердце у меня с любовью в руки,
Покуда вечеру страдать от смертной муки,
А бьющие его часы ещё не отзвучали. 

О, Боже Мой, я так уже устала...
А облочности муж  с его женою
Всё вытрясают сини выси покрывала
Всё лето, Боже, только надо мною.

Но всё ж поверь теперь Луне, о, Боже
Чей луч лежит на мне защитою, чтоб всё же
И пламечко моей души сияло безупречно.

О, Боже, в пламечке моей души коль не найдёшь порока,
Возьми её к себе и до назначенного срока,
Души чтоб пламечку в твоих руках приют был дан навечно.



По блестящей щебёнке

Могла б домой иль нет,
Да в доме гасят свет,
А как к нему без света.

Куда ж идти, назад?
Уже наш умер сад.
Ох, мама, твоего мне нет совета?

Букет гвоздик, что превращён в золу,
Лежит в прихожей на полу в углу.
А как заботились, меняя воду для букета.

А тот венок приветствуя с дверей,
Промёрз, ох, мама, отогрей
Откуда изморозь вся эта...

Уже закат у дальнего леска,
К утру ослабнет, может быть, тоска,
Пред тем как мир нужда охватит без просвета.

Нет ни сестёр, ни братьев больше у меня,
И иней в песнях о любви до Судного мне дня,
И смерть зимой опять крушит всё гнёзда  лета.



Увертюра

Мы разошлись в любви, казалось, без печали...
Но в пустоте сердец, в решенье гордом,
Хотя все звуки городских томлений отзвучали,
Любви, уж затихая, отзвук из сентябрьской дали
Внезапно грянул, поразив, рыдающим аккордом. 
И вспомнились любовной увертюры озаренья,
Когда с Земли мы исчезали в слепоте дерзанья
И возносились к Парадизу на крылах паренья,
И не нужны нам были ни в любви навеки заверенья,
Ни смерти посиневших губ лобзанья.
Теперь, как воры тайно, мы в разлуке оба
Туда приходим, где любви вершили мы хищенье,
И снова ощущаем сладостность озноба
Как в дни, когда любовь в нас убивала злоба,
Когда мы сами довели любовь до гроба.
Но нам рыдать ещё, прося за то прощенье!      




Миллю

Ещё танцуют тени в листьях крон дерев у дома,
Они одиннадцать прекрасных фей, любимые тобой,
И лишь тебе, Пьянящий, каждая из них служить влекома.

А мы давно уже живём в том, что даровано судьбой:
На всех морях лежит камкА тумана как истома,
И волшебство истомы в рифме у меня влечёт собой,
И каждая моя строка для дуновений невесома. 

И нам прислушаться к любви дарует бденье,
Когда наш мир в глазах друг друга видим мы, 
Где на холмах любви у нас как сладкое виденье
Цветенье королевы ночи в кактусах у тьмы.

А высоко в горах, верша своё похмельное раденье,
Обходит месяц звёздногрозднопенные дымы,
Как винодел, кто осветив их, ощущает наслажденье.



Наступит вечер

Наступит вечер, и в дороге к звёздам мне
Припомнится: чтоб не забыть дорогу к дому в вышине,
Давно обвита крепом мной Земля...

И мы, найдя покой любви, одни,
А наше ложе скорлупе сродни
Для двух сердец как белых зёрен миндаля.

Мою ты руку держишь как в былые дни...
Ах, я душой была пьяна, когда ты это произнёс, за нас моля:
«Нам в далях Вечности проклятье западни...»
 


Танцовщица Валли

Когда она идёт неспешно по полуденному саду,
Такое ощущенье, что при каждом лёгком шаге
К нам возвращаются святые, кто воспеты в древней саге.

И жёны Библии — ей феи, в их чарующей отваге,
Они ей слышатся, даря пророкам утешения отраду,
Когда пророки вопиют о том, что мир влечёт к распаду.

А на пуантах как она стоит, о, Боже!
Стройнее кипариса движется как в пируэте,
Конец бы мира не унял восторга в каждой ложе!

Две белые овчарки следуют её карете,
А в музыкальной пластике её повествование о Высшем свете!



Что ни вечер

Желанья жить во мне так бледен пыл...
Мне одинокость выпала земной судьбою,
Откуда я, не ведал никогда, кто рядом был,
Об этом скажешь ты, когда мы встретимся с тобою.

От тихих бухт на море я всегда вдали,
Всегда в стихии с пенных волн падений.
Тех, кто ко мне враждебен, гибнут корабли!
О них я знаю лишь из сновидений.

Я ощущаю сотворенье в мире красоты,
Подобное освобожденью из неволи,
И та звезда, падёт что с неба, это будешь Ты,
Чтоб глубь мне сердца осиять в земной юдоли. 

И что ни вечер жаждой жизнь мою волнует кровь,
В чьей клетке вен моя душа томится, точно птица,
И что ни вечер предпотопный страх изводит душу вновь:
Что на Земле ей не удастся больше воплотиться.

И что ни вечер страх душе не превозмочь,
Что день не тронет плоть мою с утра зарёю,
И что меня не озарит блаженно ночь
Своих созвездий переливчатой игрою.

Но свыше руки мне несут домой,
Серпы всех жёлтых лун, собрав одним букетом.
И стрелки на часах, досуг что мерят мой,
Лучатся солнца золотом при этом.

И слышен ход часов в сердцах у нас
И даже колокольный звон порою ночью,
Когда загадачно на нас взирает поздний час,
Спеша отгадку на губах у нас найти воочью.

Моё желанье жить, судьбу во всём виня, 
Сбежало вечером куда-то в траура одежде.
И я без устали ищу то небо, где меня...
Лишь в Откровении есть путь найти его надежде.
   


Я стыну где-то на обочине дороги

Я стыну где-то на обочине дороги,
И только мрак холодной ночи надо мной,
И я уже средь погребённых там, кто многи.

Куда от ужаса уйти бы мне хотя б одной,
Ведь я ещё пою о вас, положенных на дроги,
Вам множа синь небес, хотя мы под Луной.

В святой  любви, что вы топтали слепо,
Ведь открывыался перед вами Бог!
За что же с нею так чудовищно нелепо?

За это в склепах жили мы, где каждый дрог,
А каждый в Парадизе пьян цветеньем быть бы мог!



Те вспуганные

Сегодня день в тумане так продрог,
И все миры фантазм его бездушия увлёк,
И нету очертаний жизни в мире, что стоит особняком.

Как долго к сердцу моему тепла другого не было ни в ком... 
Мой мир стал холоден, в нём человек от чувств далёк.
Приди и помолись со мной, чтоб нас утешил Бог.

Бездомной сколько мне бродить среди зверей?
Дыхание где жизни, что я Вечности отдам?
Да, я тебя любила слепо в пору грёз...

Куда идти мне, если гром повсюду страшных гроз?
Бездомного зверья удел шнырять по городам,
Мне подорожником ли стынуть у твоих дверей?

Все неба вскоре смоют прочь потоки слёз,
Которые поэты пьют всегда от немоты,
Которые мы тоже пили, я и ты.



Мелкий, серый мир Его

Ещё на сердце у меня цветенье Парадиза...
Но из его утопленного счастья как кумир
Я возвращаюсь в безутешно-облетевший мир:

С какого-то лужка ухмылка ямочки каприза,
Ручей в похмельной жажде дна транжир.

Как я страдаю, возвращаясь от проклятья криза,
Но и ныряния к утопленному счастью отметаю страсть:

Я сердцем нитей к жизни отвергаю власть
И их дарю тебе для нового круиза.

В кристалле щебня солнце, словно след от слиза,
Из-под слюны его чуть золотится взгляд,

Бог плачет... мелкий, серый мир Его бредёт назад,
Хотя из бирюзы небес ему творилась Богом риза.

Крылатый люд, что по пути со мной летит сквозь чад,
Пытается учить меня дышать в чаду от крыл их бриза,

Но бриз их крыл меня уносит в Божий Ад,
Где искупленье их грехов, часть моего от них сюрприза!   




Самоотречение

Я вижу в небе облака картин чредой сквозной,
Что, дымкою истаяв, станут вновь голубизной.

И я витала прежде одиноко средь миров,
По знакам звёзд ища того, кто даст мне кров.

Себя я спрашивала в робости: действительно ль когда
Я рождена была и умерла ль потом тогда?

Ужель сомнение мне было единственною из одежд,
А стариц песнь благословеньем во времена, что без надежд? 

И каждый образ, что от мира доставался мне,
Теряла я, удвоив теми, что в моей рождались глубине.



Я знаю

Я знаю, что я вскоре умереть должна,
Но как ещё сияют всех деревьев купы,
Июля помня поцелуй, чья сладость так нежна!

Как вылиняли все мои мечты,
А никогда мои стихи на свет не были скУпы, 
И в книгах нету рифм гнетущей темноты. 

Я помню, ты впервые мне принёс цветок,
Его любила я, когда он был ещё росток.
Я вскоре умереть должна — истёк мой жизни срок.

И над рекою Бога взор витает мой,
Моей стопой вступаю я уже в её поток,
Чтоб в Вечности прийти домой.



Осень

Я на пути последнюю срываю маргаритку ...
Мне Ангел саван сшил для лучшей доли —
В миры иные без него смогу войти едва ли.

Тому Жизнь Вечная, кого слова любви звучали.
Воскреснет только человек Любви от Божьей Воли!
В склеп ненависть! Костры её как ни вздымались б с пали!

Столь много я хочу сказать в любви, коль стали
Ветра позёмку возметать, вздымая вихрем соли
Вокруг деревьев и сердец, что в мглистой смоли
По колыбелям прежде здесь лежали.

Мне столько выпало в подлунном мире боли...
На все вопросы даст ответ тебе луна — из дали
Она, завешеной, взирала на меня во дни печали,
Что я на цыпочках прошла, боясь земной юдоли.



Смерканье близится

Смерканье близится, и умирает день....
На красных ягодах его листвы лежала тень,
Что на себе теперь я понесу....

Ещё дрожит от пенья соловья
То отражение моё в воде ручья в лесу,
Что подарить тебе хотела б я.

Чтоб недотрогой тебя любить, на небе строила я рай для нас,
На красных ягодах его листвы лежада тень,
О рифы ночи в сердце у тебя разбился он сейчас...

Смерканье близится, и умирает день. 



Усталым сердцем

Усталым сердцем я покой нашла во сне,
И как на бархат ночи в тишине
Ложатся звёзды на веки мне....

Я льюсь серебряными звуками этюда....
Меня нет больше, но в тысячезвучие я всюду,
Неся покой Земле подобно чуду.

Вот заключительный аккорд —  мой бытия итог:
Я затихаю, так Псалом Спасения во мне задумал Бог,
Чтоб каждый в мире, выучив его, молить бы смог.


                ЕМУ


Вечером

Я в первый раз запела как-то вдруг,
Сама не зная почему?
Но слёзы горькие я вечером лила.

Лишь помню: изо всех вещей вокруг
Боль подступила к сердцу моему,
Как видно, я для пенья больше ей была мила.



Просветлённому

Ах, горек и чёрств был мой хлеб,
Померкло
Янтарное золото моих щёк.

Я крадусь в пещерах
Пантерой
В ночи.

Так страшит меня сумерков боль...
Улеглись также спать
Звёзды на мою  руку.

Ты поражён её свеченьем,
Но далёк от того, чтобы понять
Нужду моего одиночества.

В проулках жалостью ко мне
Исполнены даже бездомные звери:
Их любовных стенаний стихают звуки.

Но ты бродишь, от земного уйдя,
На Синае чтоб свет обрести улыбки,
Вечно чужим вдали от моего мира.



И

Моим бы  сердцем ты не пренебрёг,
То в небе бы оно витало
От счастья у покинутого дома!

Теперь, когда Луна сияет у дорог,
Я слышу: биться сердце так устало,
Как тяжела его истома...

От паутин тоски б ты уберёг,
Обвивших сердце тало-ало...
О как ему постыла эта дрёма...



Так давно это...

Я от Земли так далека во сне,
Как умеревшей бы была
И знала: больше не родиться мне.

Лишь ты с твоим из мрамора лицом
Напоминаешь мне о жизни всё ещё,
Той бывшей жизни пред моим концом.

И хоть мне не вернуть жизнь больше ту,
И наледь облаченья моего так тяжела,
Ещё руками я тянусь в той жизни пустоту.   



Любовная песнь

Приходи этой ночью — вдвоём
мы, тесно сплетаясь, уснём.
Я так устала
просыпаться одна.
Перелётная птица уже запела
предрассветно, а я со сном
всё борюсь ещё, не желая сна.

Уже раскрылись цветы у холодных ключей.
Окрашен бессмертник цветом твоих очей.

Приходи — с каждым шагом
по семь звёзд минуя
в волшебных своих башмаках.
И шатёр мой окутает тьмою
нашу с тобою любовь.
Луны ещё видны
в запылённых небес сундуках.

Два редких зверя за миром
в высоких ночных тростниках,
мы хотели б уснуть, успокоив любовью
разгорячённую кровь.



Ему гимн

Я слушаю его Ученье,
Как из потустороннего бы слыша
Вечерних зорь в нём разговоры.

С их звёзд поэты
К нему идут с дарами,
Чтоб постигать «Единобожье».

Из мраморных карьеров
Дарят греки
Ему улыбки Аполлона.

Тела, что душам в них открыли
Их ворота,
Ангелами станут из розового древа.

Я ближе в памяти к себе самой
В его святом Ученье.
ВнЕмли мне, милый провидец —
То воздыханье в его пенье.

В вечном Эдеме Иерусалима
Утешен каждый его Словом,
Как и от гордости избавлен.

Из чаши в Храме,
Меж горящими свечами,
Моей душой я по глотку его впиваю пенье.

….Но в мшистых сумерках там, выше,
Покорившись вянет небо-роза,
Чьим пренебрёг Он сердцем.



Я люблю тебя

Люблю тебя
И нахожу тебя
Пусть даже днём стемнеет вдруг.

Всю жизнь мою
И всё ещё,
Найдя в блужданиях вокруг.

Люблю тебя!
Люблю тебя!
Люблю тебя!

Лишь губы разомкнёшь любя...
Мир глух средь тьмы
Мир слеп средь тьмы,

И облака,
И купы в них,
А золото пыльцы — лишь мы,
И из неё лишь нас двоих
Творит Всевышнего рука!



У меня на коленях

У меня на коленях
Спят тёмные тучи,
Оттого так грустна я, Прелестнейший.

Если губы мои ярко окрасились,
Голосами птиц Парадиза,
Я должна звать тебя по имени.

Спят уже все деревья в саду —
Даже те у окна,
Никогда не усталые..

И слышны крылья коршуна
Что проносят меня
Над твоим домом.

Мои руки укладываются вкруг твоих бёдер,
Чтобы мне отразиться
В просветлённости твоей плоти.

Не гаси моё сердце,
Тогда ты дорогу к нему
Отыщешь всегда.



Прелестному

По золотому лугу у тебя на теле пальцами я в лени
Блуждаю по любви тропинке, рос слепят где зовы,
И так же пальцы у тебя вновь на  мои колени
Ведут заветные тропинки, нежно бирюзовы.

Тебя искала вечно я — уже в крови все ноги,
Я жажду утоляла мёдом из твоих улыбок сота.
Но я всегда боялась, что в конце к тебе дороги
Грёз предо мной закроются ворота.

Я наслажденья росы рани шлю тебе рукою,
Пусть голубеют лёгкой дымкой лона,
Пред тем как грезя в утро я прольюсь рекою,
Когда ты поцелуй сорвёшь цветеньем с губ бутона.



Незаконченное

Святые небеса сегодня во владенье тьмы...
И с облаками вечера я в поисках Луны,
Ведь до Земли на ней с тобой когда-то жили мы
И лунным миром не были обделены.

Поэтому я в нераздельное хочу сплестись с тобой,
Ведь каждой полночью страх гложет сердце мне,
Меня пугает сон, что прошлой жизни стал судьбой,
Хотя не вспоминала я уже об этом сне.

Мне сниться: после страхов ночи я с начала дня
Срезаю гроздья винограда и пою...
Но всё же мрак на смерть обрёк меня,
Я жертва для него за жизнь твою.

И всё в крови, и то, что дал мне ты,
И то, что жертвой  я тебе дала,
И под созвездьями гнетущей немоты
Переплетенья наших рук лоза ала!

И вслед за этим свысока
На сердце сладко мне ложатся письмена:
Меня утешит одоленье чужака.

Он отметёт всю сладострастья мишуру
И без шептаний пены чистого вина
Поднимет девственную чашу на любви пиру!   



Всю жизнь я медлю

Всю жизнь я медлю, проходя сквозь лунный свет,
В стихах забытой я живу на склоне лет,
В стихах прочитанных тобой мне с вдохновеньем.

Я помню лишь начало,  а что дальше — нет …
И не могу себе самой об этом дать ответ,
Но слышу я сама себя, вздыхая песнопеньем.

Твоя улыбка иммортелей — верности обет,
О нас мелодией любви о, как ты мог, Поэт,
Народов души покорять к блаженству вознесеньем!



Аполлону

Апреля вечер, а ещё
Жучок в густой вполазет мох,
В нём страх — мир так велик для крох!

Вновь в споре с жизнью все ветра,
И, к кротости принуждена с утра,
Кладу я руки на колени с тяжким «Ох...»

У синих клавиш ангел увлечён:
Забытую фантазию вдруг вспомнил он,
И с ней звучит мой облегченья вздох.

Боль в сердце у меня как у сирот,
Твои глаза глядят в его сокрывший грот,
Где бьёт ключом гранатовый всполох.

Ты всё во мне любви пожаром сжёг,
Что ж ни улыбки не оставил за неё в залог,
А я, горя, ждала её, мой Бох...



Мне самой

Мои сочинения при декламации рас-
страивают клавиатуру моего сердца.
А были б ещё дети, которые по моим
рифмам ради меня тренькали. (Пожа-
луйста, ничего не говорить дальше!)
Я ещё сегодня, оставшаяся сидеть на
низшей скамье в классе школы, как
когда-то... Но с поздним затонувшим
сердцем: в 1000-у и 2 года, чья сказка 
переросла его на голову.

Я в блужданье по кругу! Моя голова
летит прочь как птица, любимая мама.
Мою свободу никто у меня не должен
красть, а умру я на обочине где-нибудь,
любимая мама, придёшь ты и вознесёшь
меня к синему небу. Я знаю, как трогало
тебя моё одинокое порхание под тик-так
игрушечных ходиков сердец: моего и 
моего ребёнка.