Шедевр Мандельштама

            *  *  *

              I

К пустой земле невольно припадая,
Неравномерной сладкою походкой
Она идёт - чуть-чуть операжая
Подругу быструю и юношу-погодка.
Её влечёт стеснённая свобода
Одушевляющего недостатка,
И, может статься, ясная догадка
В её походке хочет задержаться -
О том, что эта вешняя погода
Для нас - праматерь гробового свода,
И это будет вечно начинаться.

             II

Есть женщины, сырой земле родные,
И каждый шаг их - гулкое рыданье,
Сопровождать воскресших и впервые
Приветствовать умерших - их призванье.
И ласки требовать у них преступно,
И расставаться с ними непосильно,
Сегодня - ангел, завтра - червь могильный,
А послезавтра - только очертанье ...
Что было - поступь - станет недоступно ...
Цветы бессмертны. Небо целокупно.
И всё, что будет, - только обещанье.


Мне кажется, это одно из лучших стихотворений, когда-либо написанных на русском языке. Решаюсь на короткий комментарий, в прозе, поскольку задыхаюсь от прочитанного об этом, вероятно, последнем, как прощание, произведении Мандельштама, затравленного, как загнанного, свободного волка, ожидающего неминуемой скорой смерти.

(Просьба советских литераторов была удовлетворена, Мандельштам умер от истощения и холода, труп был брошен как старое бревно в какую-то канаву, погребения никогда не было и могилы нет или некоторое коллективное место захоронения неизвестно.)

Во мне промелькнуло воспоминание о Рембо, который выражал невыразимое, и то, что Мандельштам читал Пушкина в поезде, идущем в тьму-таракань.

Мандельштам, по рассказам, почти всегда много смеялся, т.е. ему не надо было-бы объяснять как, что угодно, можно высмеять. Это, лучшее, есть открытый нерв, к нему нельзя не только прикасаться, но даже близко приближаться. И как всё у Мандельштама, удивительно правдиво, нужно дать прочитать ребёнку, чтобы он Вам объяснил, что тут рассказано, нарисовано, сыграно.

Любой человек, который, хоть немного погружался в поэзию, не может не увидеть итальянскую форму с неважно сколько-стопным ямбом. Это убаюкивает своей удивительной музыкальностью. Переплетение рифм, погодка-свобода-погода-свода, работает, мне кажется, также как рифмы отложенные, производя сильное впечатление. Интересны повторения: в первой части "эта, это", а во второй "только". Здесь дорогие критики и всякоро рода ...веды могут писать свои докторские диссертации (Пастернак).

Семантически, когнитивно, рисунок напоминает оду А.Кочеткова. Я увидел высшую ступень любви женщины к обречённому на скорую смерть. Они лежат, рядом, наверное прижавшись, в постели, и к нему приходит сумасшедший страх могилы, и она по-прежнему рядом с ним.

Сладкая, как походка любимой женщины, как одушевлённая мечта, абсолютно ни на чём не основанная гипотеза, что смерти нет, жизнь и смерть закольцованы. Мы умираем и рождаемся вновь, ничегошеньки не помня из прошедшей жизни. Жертвоприношение Тарковского сразу возникает на втором плане. И только женщине дано, от Б-га, провожать любимого человека и давать новую жизнь.

Ну вот мы и дома (Сталкер,Тарковский), всё так просто, понятно, и ... божественно. Не могу удержаться от небольшой иронии по поводу анализа стихотворения, которое легко можно найти. Пустая земля, в начале стиха, сравнивается с началом Пятикнижия, где земля была пуста и хаотична. Притянуто за уши. На этой земле, только что созданной, ещё не было ни суши, ни морей, ни Луны со звездами, ну и как эта женщина должна была там идти, постукивая каблуками. Намного ближе всадник, бьющий по барабану округи (Лорка), т.е каблучки стучат по чему-то пустому, да и вообще рядом с походкой любимой женщины весь мир попросту пуст.

Женщина и весна, когда жизнь всякий раз начинается заново, сказочно, и неожиданно переплетены. Ничто, по-настоящему красивое, невозможно без недостатков, продолжающих достоинства. Также как гордость и соперничество. Интересно слово погодка, совершенно выпадающего из сознания, оставляя только погода, вмсте с весной. В неравномерной, сладкой походке некоторые люди видят хромую женщину, ... какой абсурд. Слово воскресших есть, наверное, приманка для библейской навязчивости, внутренний голос сразу спрашивает - а что, они все уже воскресают?!

"И ласки требовать у них преступно" остаётся для меня туманной болью, особенно учитывая близкое по времени "На меня нацелилась - груша да черёмуха".

Как всегда, поэзия, от Б-га, многогранна, и каждый может неожиданно увидеть что-то новое, ранее скрытое от глаз.

Давайте читать этот шедевр, снова и снова, по-крайней мере сто раз.

Как послесловие, хочется положить на бумагу произведение русского Дон-Кихота, вступившего в неравную схватку с тем монстром, которым был сталинизм. То, за что Мандельштам заплатил своей жизнью, и всеми бедами любимой, бездетной Наденьки. Привожу в его, по преданиям, оригинальном виде. Мне кажется, что стихотворение актуально и сегодня; воспоминание о том людье, которое вытаскивало из постели почти пятидесятилетнего человека, в высшей степени интеллектуального, только-только написавшего одно из лучших произведений русской словесности, отправляя на мучительную смерть.


Мы живём, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца,
Душегубца и мужикоборца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища
И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей,
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову, дарит за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому
                в глаз.
Что ни казнь у него - то малина,
И огромная жопа грузина.