Исповедь поэта

Бывали дни, когда я сладких грёз был полон
О том, что в должной мере признают мой талант.
Теперь – я не поэт. А просто - грустный клоун,
Чей выцветает ярких эмоций маскарад.
Я исчерпал в себе до нулевых значений
Потоки эндорфинов - что шли в пытливый ум,
От льющихся с души пространных сочинений,
В которых для других – ноль грамм полезных дум.

Как будто ослеплённый сверхновою звездою,
Влюбившийся в занятье, что для других мертво –
Дошёл до точки я, когда большой бедою
Порыв мой обернулся, нарушив статус-кво.
Патетика! – ты скажешь; да, это патетично -
Ведь сами пишем мы судьбы своей портрет.
И в прогрессивный век – твоя судьба статична,
Когда ты существуешь в нём только, как поэт.

Такие времена. Смотря в упор на текст -
Никто не разглядит в нём боли и надрыва;
И не поймет, на сколько тяжёл подобный крест,
Когда ты жив душой и следуешь порывам.
Ведь это никогда не впишут в тот реестр,
Который мы зовём «набором сильных качеств».
На пьедестал взойдет лишь человек-оркестр,
Способный совладать с десятками трюкачеств.

Писать умеют все; и вряд ли этот навык
Хоть малость - впечатляющ. Ведь нынче - каждый третий
И грамотен вполне; и ко всему, вдобавок –
Помыслить о себе готов, как о поэте.
Из шкуры вылезать; гиперболой гипербол
Свой дар другим являя – печать максимализма.
Словесность - это мяч, с каким не сделать требл;
Пускай ты в ней и близок к искусству планеризма.

Вот от чего не стоит стонать всю жизнь напрасно.
Довольствоваться малым – твой неизбывный долг.
И да! Прияв свой путь, я знал про то прекрасно;
Однако – мне досадно, что горек мой итог.
Что нет среди людей: знакомцев, незнакомцев,
Способных разглядеть хотя б и в микроскоп –
Что в куче этих строк живое сердце бьётся,
И скрыто больше, чем притоп или прихлоп.