Мне-бы немного фантастики

у  последней  птицы  в  клюве
рисунок  молчаливой  статуи,
воздух,
ты  летал  до  неё,
говорил  на  повышенных  тонах,
я  на  цыпочках  выводил  прозу  под  дождь,
не  прятался  слишком  шумно  от  тишины
виновным  в  таких  случаях,
и  двойник  стихов
пригласил  в  гости
телом  одним  щедро  вознаградить…

новенький  лучик,
впервые  оторвавшись  от  солнца, 
сияет,
как  на  лбу  инфракрасная  точка,
как  высшая  мера  с  чёрной  строки,
беженцы  в  телескоп
что - то  не  страшно  кодируют,
сквозь  железные  линзы  всего  не  увидишь,
рычаг  сдвинет  костыль  диалога,
тогда  кое - что  разглядишь…

а  аварийный  сброс  огня
образует  красивый  закат,
а  темнота  намечает  сотрудничество
кормить  грудью  ночь  мужского  рода,
растёкшийся  лучик  обладает  правом
в  полной  мере  вызвать  жалость  к  себе,
законно  применить  беспризорность  пудры  на  свою  историю…

когда  я  пришёл  себя  повидать
и  согласился  вдаваться  в  подробности,
мягкий  пульс,
едва  коснувшись  активности,
приклеился  к  жилке,
внешний  фактор  терпения
логикой  смог  помочь,
мне  осталось  лишь  верно  рычать,
пускать  слова  под  откос,
неплохая  задумка,
практически  выполнимая,
и  здорово  ничему  ошибаться
опёршись  на  память,  отлетающую  с  головой…

расширенные  зрачки  крыс  с  отрубленными  лапами
выражали  активность  зорче  высмотреть 
отчуждение  на  бег  трусцой,
входная  гладь  заперта  в  свет,
но  нет  мерцания,
и  куда - то  испарились  капли  пресного  прикасания
опасные  металлическому  воску  в  системе  значений,

небо,
ты  в  ступор  наплодила  враждебность  в  дом,
пока  дом  этот  твой,
я  в  румянец  морщин  это  скопировал,
птица,  в  клюве  которой  рисунок  молчаливой  статуи,
твой  апоневроз  не  повреждён,
когда  я  пришёл  себя  повидать
вдался  во  все  подробности,
и  желудочным  соком  истекает  слезливая  речь,
а  когда  слова  кончатся,
сердце  перестанет  стучать,
и  «Скорую  помощь»  вызывать  бесполезно.