Сэйфу мэтафэрия фыреу. Друг детства

СЭЙФУ МЭТАФЭРИЯ ФЫРЕУ

ДРУГ ДЕТСТВА

Он возраста того же, что и я:
Ему лет сорок. У него семья.
Учился много лет за рубежом,
По-европейски свой обставил дом.
Все вымыто, нигде не сядет пыль,
Диван, магнитофон, автомобиль,
И телевизор есть, и телефон –
Ну, словом, все, чтоб был доволен он.
К его услугам кабинет огромный,
Ковром роскошным выстланный нескромнро,
Сто письменный массивный и широкий,
С резною спинкой мягкий стул высокий.

Но слушает он в коридоре шаги, затаивши дыханье в груди.
Он чует сердцем, что ждет его впереди.
Он боится голоса из-за спины:
«Указом таким-то вы с должности смещены!»
Днем – понедельник, вторник, среда, четверг,
Пятница – он на работе. То, что сверх –
Все вечера, суббота и воскресенье –
Спорт, прогулки, отдых и развлеченья;
В это время его не волнует работа,
Свои ошибки и подчиненных просчеты.
Счастливый, он выезжает чуть свет
В Еку, Гофэра, Сэбата, Назрет.
С ним путешествуют иногда
Точно такие господа.
Один из них если куда-то денется,
Никто не заметит, ничто не изменится.

В седьмом часу он за руль садится
И всегда в одном направленье мчится,
Озирая мир из кабины
Неприступной своей машины.
Но бывает – подавленный и угрюмый,
Махнув рукой на галстуки и костюмы,
Он блуждает, неряшливый и тупой.
Но красота всегда у него под рукой,
И себя он считает весьма красивым,
И спорить не стоит с глупцом спесивым.

С ним на фото жена и чада,
И сам он словно святой среди ада.
Светло и весело по весне,
А душа его – как в огне;
Томит полуденный зной,
Он разговаривает с женой,
А дети покусывают травинку
И обсуждают бредущих с рынка.

Тук-тук. Вереницей проходят ослы.
Пустые на спинах лежат бурдюки.
Погонщики вслед за ослами идут,
У них тяжелы за плечами узлы.
Сжимает бутылку в пальцах один,
Остался в бутылке на дне керосин,
Лампочка в ужин осветит столы.
 Тук-тук. Вереницей проходят ослы.
Спешат, точно солнце хотят обогнать.
А солнце о них не желает и знать:
Никто равнодушному солнцу не нужен.
К нему я наведаюсь в гости на ужин.
Весь ужин – шуро и кусок ынджеры.
Бедны эфиопы, но к гостю добры.

И тоска у меня на душе такая,
Словно, все возымевший, я все теряю;
Словно с ним обменялся душой на минуту
И прийти в себя не могу почему-то.
Керосина капли на дне беспрестанно
Исполняют танец какой-то странный.

Он мне под стать был. Я ему под стать.
И как-то странно, горько вспоминать
О времени, утекшем как вода.
Мы на одном дворе росли тогда.

Он был на побегушках у господ,
Летал послушный кто куда пошлет,
В штанишках, перешитых из рванья.
А по соседству жил в мальчишках я.
Мы бегали в арабский магазин.
Он брал коробку спичек, керосин,
Соль и немного масла. Всю неделю
У них в домишке это масло ели.
А их блины съедали господа.
И вот, покуда память навсегда
В сознании его не износила, -
Тот запах от бутылки керосина
Его все время мучает, проклятый.
А жизнь его несет, несет куда-то…

Детских игр и недетских забот пора,
Это держится в памяти – как вчера;
Образ твой в моем сердце будил восторг –
День один нашу дружбу навек расторг.
Память вся о вчерашних тебе и мне –
Та бутылка, висящая на стене.

Впрочем, что ж!
Значит, ты на меня не похож.
Значит, ты мне и не был друг.
Но что теперь происходит вокруг?
Что такое я? Прах, ничто, мечты?
Или я такой же как ты?

Тебе я открылся: «Бог весть почему
Я кое-кого превзошел по уму.
Ученость дает небольшие надежды.
Но если бы я оставался невеждой?
Не умел ни читать, ни считать?
Скажи, как бы мог я себя защищать,
При этом души не рассоривши с телом?
А ты: «Не мешай заниматься делом».
И ключ зажиганья одним поворотом
Рванув, ты скрываешься за поворотом.

Солнечный диск за горизонт нырнул,
Ветер вечерний из-за горы дохнул.
Дверцы хлоп – машину тряхнуло,
Семейство, дрожа, свитера натянуло.
И опершись на четыре шины,
Вдаль укатила дворец-машина,
Туда, где огнями рассвечен салон.
Там в играх счастливых забудется он.

(С амхарского, подстрочник Елены Завадской)

Шуро – соус из бобов с луком и перцем

Ынджера или инджера - это традиционный хлеб, изготовленный из теффа - древней злаковой пшеничной культуры, процесс ферментации которого длится как минимум 72 часа. Само лепешка делается, как правило, немалых размеров – не меньше метра, а туристы даже путают ее со скатертью.