Эдгар Аллан По. Ворон

               

Как-то полночью тоскливой я сидел, склонясь уныло,
Над курьёзным гримуаром, и туманился мой взор
От забытых странных знаний, задремал я, словно пьяный,
И вдруг в ставень деревянный постучали. Шорох штор
Словно шепчет: «То обычный запоздалый визитёр,
                Визитёр забрёл во двор».

Ах, как ясно среди хлябей помню мрачный тот декабрь,
Призраки карминных прядей остывающих углей
Отражались на паркете; я молился о рассвете,
Чтобы в книг забытом свете позабыть страданья эти
О единственной на свете, об утраченной Линор,
Ангелы ей имя дали несравненное – Линор.
   Здесь – без имени на веки с неких пор.

Штор фиалковые ткани своим шёлковым шуршаньем
Слали ужас ожиданий, неизвестный до сих пор,
Но сердечный смерчь смиряя, повторял себе внушая:
«Это лишь стучащий в ставни запоздалый визитёр,
Тихо так стучащий в ставни запоздалый визитёр,
                И дрожать – такой позор».

Наконец душой воспрянув, я сказал без колебаний:
«Сир или Мадам простите, что дремоты лёгкий флёр
Затуманил мне сознанье и не слышал стук ваш в ставни,
Робкий стук, сомненьем став мне – стук то или шорох штор».
Отгоняя страх недавний, дверь я распахнул во двор –
                Тьма. Пустой ночной простор.

Я во тьме стоял смущённый, как кошмаром поражённый,
Наяву сновидя снами – их не знал земной простор,
Бездна знаков не давала, ночь бездонная молчала,
Лишь душа вдруг прошептала слово нежное : «Линор?»
И в ответ пробормотало эхо ей: «Линор! Линор!» –
                Вздохи эха ветер стёр.

В дом вернулся. Трепетали чувства, всё внутри сжигали,
Тут опять вдруг постучали – громче стук, чем до сих пор.
«Это ветер бьётся в ставень», – я сказал себе, оставив
Разрешение загадки, этой тайны до тех пор,
Когда штиль на сердце ляжет и ответ укажет скор:
                Это ветра с ветром спор.

Я открыл затвор оконный – в трепетаньи крыльев чёрных,
Как из сказок забобонных вышел Ворон – демон гор,
Без почтения, не медля, с видом лорда или леди –
Только аспидною медью вспыхнул его страшный взор –
Он взлетел на бюст Паллады – воронов пернатый Тор.
                Сел – и на пол тень простёр.

Сквозь печаль я улыбнулся, когда ворон встрепенулся
И явил с надменным видом перьев траурный декор.
«И хотя твой гребень стрижен, смелостью ты не обижен», -
Я сказал. Он был бездвижен, словно мрак на дне озёр.
«Как ты звался среди Ночи, там где крылья Орк простёр!»
                И ответ был: «Приговор».

Чья рука её сваяла из эбенового лала
Эту птицу-небылицу, чей ответ был просто вздор?
Ни один ведь из живущих, сотворённый Вездесущим,
Лицезреть не мог на бюсте никогда до этих пор
Так вступающую просто с человеком в разговор
                Птицу с кличкой «Приговор».

Но твердит лишь это слово ворон – ничего другого,
Будто изливает душу, перелив её в укор,
Сидя на безглазом бюсте, выворачивает душу,
Даже пёрышко не дрогнет, я шепнул: «Уж с давних пор
Я один, но ворон послан мне судьбою с этих пор
              Как…» Он каркнул: «Приговор».

Удивление сверх меры в тишине мной овладело.
«Слово – в цель. И этим словом он владеет как актёр,–
Я сказал, – он жил наверно с горемыкой беспримерным,
Для которого рожденье как фатальный приговор,
И для птицы это слово как сокровище с тех пор –
                Бьёт оно как приговор».

Вновь улыбку сквозь тревоги во мне вызвал ворон строгий,
Сел я в бархатное кресло, устремив на птицу взор,
Грёзу с грёзою сплетая, в мягком бархате мечтая,
Фантазировал, гадая: что ж пророчит птиц хоррОр,
Неуклюжий и ужасный Ворон-демон-визитёр,
                Повторяя: «Приговор».

Долго я сидел гадая, и в душе своей скрывая
Тайну мысли и горящий чёрным светом птицы взор.
Мысль лилась непринуждённо, и на бархате тиснённом
Свет от лампы полусонной мрачный рисовал узор:
На лиловый этот бархат не присядет та, чей взор
                Радость. Это – приговор!

Будто с неба серафимы воздух мирром окропили,
И звенящими крылами весь заполнился простор.
«О, несчастный, – посылает Бог мне ангелов из рая,
Чтобы в ладане забвенья скрылась память о Линор!
Но не скрыться ей вовеки. Память, память о Линор!»
                Каркнул Ворон: «Приговор».

«Будь ты хоть пророк пернатый или демон супостатый,
Искуситель, злом объятый, из пустынных адских гор,
С колдовством своим ужасным в дом мой вторгнувшийся властно,
Я молю, скажи бесстрастно, неужель души простор
Обрести покой не сможет, или муки с этих пор
             Мне…» Он каркнул: «Приговор».

«Если ты пророк – неважно! – птица ты иль бес ужасный,
Только ради Бога, ясно знак подай без всяких шор
Для души моей несчастной. Я смогу ль в Раю прекрасном
Вновь обнять безумно-страстно мою нежную Линор,
Или больше не увидеть  мне мою любовь Линор…» –
                Ворон каркнул: «Приговор».   

«Убирайся к водам Стикса, будь ты дьявол или птица,
В одиночестве томится дай мне как и до сих пор,
Будь последним это слово твоего вещанья злого,
Даже тени полуслова не оставь с пером как сор,
Или клюв твой в моём сердце для меня уж с этих пор…» –
                Каркнул Ворон: «Приговор».

И сидит бездвижно Ворон, словно кем-то заколдован,
Там, где палевый Паллады бюст возле лиловых штор.
Ворон грезит снами ада, его тень, как зла награда,
На полу, как пропасть ада, мой испепеляет взор.
И душа моя навечно в той тени живёт с тех пор –
                Вот фатальный приговор!


© Перевод Дмитрия Захарова 11.01.2019



The Raven


    Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
  Over many a quaint and curious volume of forgotten lore,
    While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
   As of some one gently rapping, rapping at my chamber door.
  "'Tis some visitor," I muttered, "tapping at my chamber door-
                Only this, and nothing more."

    Ah, distinctly I remember it was in the bleak December,
  And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
    Eagerly I wished the morrow;- vainly I had sought to borrow
    From my books surcease of sorrow- sorrow for the lost Lenore-
  For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore-
                Nameless here for evermore.

    And the silken sad uncertain rustling of each purple curtain
  Thrilled me- filled me with fantastic terrors never felt before;
    So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating,
    "'Tis some visitor entreating entrance at my chamber door-
  Some late visitor entreating entrance at my chamber door;-
                This it is, and nothing more."

    Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
  "Sir," said I, "or Madam, truly your forgiveness I implore;
    But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
    And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
  That I scarce was sure I heard you"- here I opened wide the door;-
                Darkness there, and nothing more.

    Deep into that darkness peering, long I stood there wondering,
        fearing,
  Doubting, dreaming dreams no mortals ever dared to dream before;
    But the silence was unbroken, and the stillness gave no token,
    And the only word there spoken was the whispered word, "Lenore!"
  This I whispered, and an echo murmured back the word, "Lenore!"-
                Merely this, and nothing more.

    Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
   Soon again I heard a tapping somewhat louder than before.
    "Surely," said I, "surely that is something at my window lattice:
    Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore-
  Let my heart be still a moment and this mystery explore;-
                'Tis the wind and nothing more."

    Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and
        flutter,
  In there stepped a stately raven of the saintly days of yore;
    Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed
        he;
    But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door-
  Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door-
                Perched, and sat, and nothing more.

   Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
  By the grave and stern decorum of the countenance it wore.
   "Though thy crest be shorn and shaven, thou," I said, "art sure no
        craven,
   Ghastly grim and ancient raven wandering from the Nightly shore-
  Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!"
                Quoth the Raven, "Nevermore."

    Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
  Though its answer little meaning- little relevancy bore;
    For we cannot help agreeing that no living human being
    Ever yet was blest with seeing bird above his chamber door-
  Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door,
                With such name as "Nevermore."

    But the raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
  That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
    Nothing further then he uttered- not a feather then he fluttered-
    Till I scarcely more than muttered, "other friends have flown
        before-
  On the morrow he will leave me, as my hopes have flown before."
                Then the bird said, "Nevermore."

     Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
  "Doubtless," said I, "what it utters is its only stock and store,
     Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster
     Followed fast and followed faster till his songs one burden bore-
  Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
                Of 'Never- nevermore'."

    But the Raven still beguiling all my fancy into smiling,
  Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and
        door;
    Then upon the velvet sinking, I betook myself to linking
    Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore-
  What this grim, ungainly, ghastly, gaunt and ominous bird of yore
                Meant in croaking "Nevermore."

    This I sat engaged in guessing, but no syllable expressing
  To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom's core;
    This and more I sat divining, with my head at ease reclining
    On the cushion's velvet lining that the lamplight gloated o'er,
  But whose velvet violet lining with the lamplight gloating o'er,
                She shall press, ah, nevermore!

    Then methought the air grew denser, perfumed from an unseen censer
  Swung by Seraphim whose footfalls tinkled on the tufted floor.
    "Wretch," I cried, "thy God hath lent thee- by these angels he
        hath sent thee
    Respite- respite and nepenthe, from thy memories of Lenore!
  Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore!"
                Quoth the Raven, "Nevermore."

    "Prophet!" said I, "thing of evil!- prophet still, if bird or
        devil!-
  Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore,
    Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted-
    On this home by horror haunted- tell me truly, I implore-
  Is there- is there balm in Gilead?- tell me- tell me, I implore!"
                Quoth the Raven, "Nevermore."

    "Prophet!" said I, "thing of evil- prophet still, if bird or
        devil!
  By that Heaven that bends above us- by that God we both adore-
    Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn,
    It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore-
  Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore."
                Quoth the Raven, "Nevermore."

    "Be that word our sign in parting, bird or fiend," I shrieked,
        upstarting-
  "Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore!
    Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
    Leave my loneliness unbroken!- quit the bust above my door!
  Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my
        door!"
               Quoth the Raven, "Nevermore."

    And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
  On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
    And his eyes have all the seeming of a demon's that is dreaming,
    And the lamplight o'er him streaming throws his shadow on the
        floor;
  And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
                Shall be lifted- nevermore!