Матрос и дождик

Матрос и дождик.

А ведь пароходы все – железные! Да… Их, пароходов сейчас столько развелось… Я думаю, что если все пароходы мира пришвартовать друг к другу бортами, то получится немалый остров. С немалым населением. Целое плавучее государство. На флаге этого государства будет изображен, конечно «Fuck», а гимн начинаться словами фак оф эвирибади. Правителем станет конечно капитан самого большого парохода. Обязательно пьяница, вор и всемирный хитрец. А населением – моряки, а они, как известно – как дети, только с большими половыми органами. Отработав кое как положенные работы, население этой полуанархической морской державы будет кейфовать на солнышке, ловить рыбу и – напиваться. Пить будут ром собственного изготовления, настоянный на зелёных вонючих водорослях с добавлением для крепости самых ядовитых медуз и прочих морских тараканов. Кормить эту банду будет ООН бесплатно, только лишь с тем условием, чтобы она кочевала где нибудь подальше от любых берегов. Отправлять в последний путь всех будет ворчливый самозванный священник, хранитель главных секретов изготовления рома. Привязав к бренным остаткам усопшего бедолаги какой ни будь фланец потяжелее и обернув его в простыню, перед тем, как отправить того в вечное плавание, над ним будет прочитана невменяемая молитва, оканчивающаяся словами – пусть вода тебе будет ромом. С течением времени население острова вымрет, а последним будет умирать старый самозванец с крестом и чашей. Для отправки себя в вечное плавание он заранее приготовит механизм, который отправит его в море. Пускателем механизма будут весы. Потому что этот несусветный священник – плут когда то где то вычитал, что душа весит ровно триста грам. Учёные мол взвешивали какого то переселенца в мир иной и установили такой замечательный факт. И вот, заказав своей душе весить ровно триста грам и никак не меньше, этот плут, учуяв приближение русалки с косой, привяжет к себе железяку, обмотается простынёй и залезет в механизм, оставив однако правую руку на свободе в доступной близости к всепримиряющей бутылке с жидкостью, секрет которой он унесёт с собой. В положенное время трёхсотграмовая душа его покинет бессовестное тело и полетит прямо на сковороду с кипящей нефтью, а равнодушный, но точный механизм отправит его останки путешествовать среди вод, где они приложатся морю.
Шлёпнувшись в бурлящую нефть, как во фритюр, душа этого попа – самозванца немедленно начнёт плясать и орать. Вопить и рыдать. Местному же черту – повару с его вилкой трезубцем, которым тот периодически помешивает это варево душ, тыча ими в задницы самых неповоротливых и самых беспокойных, этот самопоп будет то орать, что он хороший, добрый черт и должен отпустить его погулять, а то - проклинать его и посылать куда то в чёртов ад для чертей, совсем несусветное место, где и чертям станет тошно. По прошествии же части вечности, хорошенько уже выварив этого самого самопопа, чёрт будет любить иногда присаживаться с ним на край сковороды, где угощать чёртовым зельем для чёртового здоровья и рассказывать ему, что он уже старый, заслуженный черт. Что он был с самим Восставшим на Бога в самом начале времён. Что он был молодым и грозным ангелом, а его вот эта оплавившаяся и гнутая вилка была страшным огненным трезубцем, способным разрушать миры. Что в начале было весело. И потом тоже – весело. Они творили всё новое. Как Бог. А потом пришли какие то бухгалтера… Бумаги, канцелярия.. Ад ведь – это прежде всего – учёт. Потому что ни один грех пропасть не должен. Хотя… Пропадают. Ещё как – пропадают. Целыми папками! Вагонами! Особенно, если кто из живых – неустанно молится. Но пропадают и так. Спецслужба какая то небесная работает… Ох и зол же бывает тот, кто само Зло тогда. Ад трепещет, как девица перед… Ну, короче… Началось нашептование, наушничество… И вот его – заслуженного черта как то подсидели, поднаушничали, поднашептали… И оказался он здесь. В самом пекле. Впрочем, не он – один. Почти вся старая гвардия оказалась не у дел, распылилась по самым мелким должностям и сидит не высовываясь… Они то – помнят. Ооооо, как они помнят, что было обещано. И как было обещано! Сам – великий соблазнитель, сверхгениальный. Но по видимому этого совсем недостаточно, чтобы стать богом. И – вот, теперь он – старый заслуженный черт сидит в этой грязи, среди этих миллионов и биллионов одинаковых трехсотграмовых душ с одними и теми же мерзопакостными мелкими грехами, от которых тошно уже не только небесам, но и вообще всему «тому свету», включая и сам ад и его дальнии колонии.. И мечтает он, чтобы скорее закончилась эта вечность и вообще вся и всякая вечность и любое существование. Чтобы наступило небытие и он чёрт и, главное – и его чертиха – растворились наконец в нирване небытия и прекратили быть. Но вот только за эту нескончаемую вечность он уже успел немножко изучить Бога и проникнуть в его благую сущность. И поэтому волнуется он, что мечты эти могут, однако, совсем не сбыться. Бог – старый скопидом и не любит разбрасываться никакими сущностями бытия вот задаром. Просто так. Да и жалко Ему. Сентиментален Он. Как бы Он не придумал чего нибудь намного попроще и позаковыристей простого небытия для них – чертей. Ад то, конечно, будет разрушен. И всю эту душливую – удушливую мелкоту, уже вываренную хорошенько до беспримесного света – заберут в Рай, где расселят по всей вселенной и так пока оставят. А вот что будет с ними – чертями? Опасается он, как бы и для них слишком уж милосердный Бог не изготовил какой ни будь новой вселенной с такими правилами, от которых он опять побелеет, скинет рога и хвост, и будет хоть и не ангелом, но и не чертом уже… Этого он боится. Существовать он не хочет. Надоело.
Тут вдалеке появится другой черт – надсмотрщик – молодой и амбициозный. И старый черт столкнёт самопопа опять в сквороду, да ещё и приткнёт хорошенько своей вилкой. Но молодой надсмотрщик всё равно будет смотреть подозрительно и пытливо, и даже потянется за записной книжечкой. Но старый черт вдруг как наяву вспомнит, как они восстали на небеса, как он кипел всей своей пока ещё ангельской сущностью, и так гордо и жестоко посмотрит в глаза молодому, как он смотрел тогда в глаза этих испуганных ангелочков, оставшихся с Богом. Вспомнит, как он со смехом и могуществом гонял этих овец по всему небу, пока не собрал их архангел в полки, пока не двинул на них правильным строем, пока не загнал в эту щель, которой то и названия никакого, кроме как Ад, ну никак не придумаешь... В общем такое пламя вдруг вырвется из глаз старого чёрта, что этот, молодой, вильнув по новым скотским правилам, своим неотросшим поросячим хвостом, скроется в своей канцелярии. Писать свои бумаги… Ад ведь – это прежде всего – учёт. И ни один грех не должен пропасть даром. Должен быть оплачен страданием… На этом держится мир…
Так размышлял матрос, отбивая ржавчину с палубы. Пароход, как известно, красится так: сначала отбивается ржавчина. Коржи ржавчины. Ох, какие бывают замечательные коржи! Аппетитные, вкусные, как грибы. Сплошная радость их отбивать… Вот. Потом эти отбитые места зачищаются металлической щёткой на «Турбинке». Всё работает от сжатого воздуха. Потом уже – грунтуется первым слоем, вторым. И красится. Морская вода – солёная… Агрессивная среда. Ржавеет всё – мигом. Ну ладно. Итак, отбив нехилый такой кусок палубы, матрос приготовился его зачищать, дабы затем – загрунтовать и, наконец – плюнуть и – забыть на сегодня. Настроение у матроса, как мы видим – не очень, чтобы хорошее. Четвёртый месяц в этой «тюрьме народов». Так иногда моряки называют свой любимый пароход. Тюрьма народов. Побывав на анархическом острове моряков, побеседовав с чёртом, матрос, как мы видим – начал зачищать отбитые места. И – закончил. И – пошёл за грунтом. Капитан на пароходе всевластен почти. Раньше вообще – первый после Бога. Сейчас – поменьше. Но ни тогда, ни сейчас, ни капитан и никто не мог управлять погодой. Выйдя из пэйнт стори – то есть малярки, по простому, матрос вдруг обнаружил, что пока он мешал краску, уже успел начаться мелкий и очень вредный дождь. А по воде, как известно, красить нельзя. Но дождь, покапав с пару минут взял и кончился. Отругав хорошенько небеса за то, что испортили его такую хорошую работу, матрос таки отправился сдуть воду, подзачистить всё по новой и – закрасить, однако.
Подготовив всё к покраске и уже взяв в руки валик, наш матрос с отчаянием и немалой злобой обнаружил, что этот уже посланный в места дивные и дикие дождь, пошел опять. И шел минуты три. И – кончился. Посыпал мелкой капелью на блестящее железо и – перестал. Хорошо же, подумал, уже закипая, наш трудяга. Хорошо, хорошо… Или не я – царь природы? Чтобы мне мешал уже дважды посланный дождь. Пошлём его трижды! Проделав эту операцию, неугомонный муравей флота решил сдувать воду, чистить и красить небольшими кусочками палубу, как раз чтобы уложится в промежутки между вредоносной капелью. Оно то конечно не очень по технологии… Так как железо должно быть совершенно сухим, и лучше всего – тёплым. Нагретым солнцем. Но технологии хороши когда вы красите летом в Мексиканском заливе, а не осенью в море Лаптевых. Осенью в море Лаптевых технологии не сильно работают. Вернее работает одна технология – не красить. Но это не дело матроса. Есть кому думать о технологиях и без него. Итак – есть о чём подумать. Например – как обдурить погоду.
Сдув воду с небольшого куска палубы и зачистив его немного, матрос обнаружил дождь. Как же так? Если раньше промежутки между капелью составляли с пол часа, то теперь – каждые десять минут что ли? Беззаветный работник палубы посмотрел в небеса. И понял – всё! Этот дождик – это не простой какой то неразумный природный дождь. Нееет. Он специально ждёт – дожидается, зачистки и подготовки, чтобы пойти в самую тютельку перед покраской! Это - хитрый дождь – вредитель и провокатор.
Использовав весь свой разум и опыт предыдущих поколений, матрос таки закрасил большую часть палубы, играя с дождём в шахматный и доминошный порядки, делая разницу в паузах между покраской, применяя растворитель и, наконец – просто постоянно дуя в предназначенное для покраски зачищенное место. Какие при этом произносились слова и выражения, упоминались места окружающего мира и человеческой анатомии – мы опустим здесь. Это не важно. Главное – дело было почти сделано. И тут, дождь, видя, что проигрывает по всем статьям. Что ему встретился более могущественный разум, чем его собственный, уже не стал скрывать своё истинное лицо дождя – злодея. Он пошёл в настоящую свою силу, каплями – с горошину, совсем не скрываясь и не стыдясь, такой плотной стеной, что матроса с палубы – сдуло. Тем более, что и рабочий день – закончился. Уходя, довольный собой моряк – ведь большую часть он таки – сделал, показал дождю язык. И пока он скручивал язык так, чтобы показать его дождю самым обидным способом, он вдруг – остолбенел. Рядом, совсем рядом с пароходом он увидел короткий, но широченный и ярчайший кусок радуги. Очень близко и очень нереально, в каких ни будь пол минуты радуга высветилась почти до лакового блеска и – растаяла.
И понял матрос, что зря он злился на этот дождь… Это был просто молодой и скучающий дождик. Ведь скучно ему было идти в это серое равнодушное море, где он не нужен никому – никому. Где не оценят ни его мелкие брызги, ни средние капельки, ни струи разливанные… Морю – вечному седому морю – всё равно. Эх,  с какой бы радостью он шел бы и шел на листья, травы, животных и людей где ни будь в лесу или поле, деревне, городке. Где ему бы радовались. Или его бы ругали. Где он бы – жил. А ещё лучше быть строгим, взрослым, деловым дождём большого города. В плаще и шляпе. Идти ровно и благополучно, чинно скатываясь по дождевым трубам в обустроенные ливнёвки. Пугая старцев и весел молодёжь. Загоняя влюбленные парочки под навесы и в машины, где они бы – целовались. Может быть в городе ему – дождю, даже удалось бы устроить чью то судьбу… А здесь… Что здесь? Никому то он и не нужен. И доволен он и рад, что встретил этого упорного матроса, который, хоть и ругался, но зато не плюнул и не ушел, а поиграл с ним, дождём в шахматный и доминошный порядки. И похитрил с ним. И даже – показал на прощание – язык.
Ну всё. Я пошёл спать. Ведь завтра, завтра я точно знаю, что этот дождь – вернётся. Обязательно вернётся. Откуда я знаю?
Хо! Да я же – человек!
Царь природы!