Помидор

     Первый снег упадет и растает...               
     Как наивный кадет поспешит               
     Всех солдатиков строем расставить               
     Для кузины, не чая души.

     А она так рассеянно смотрит,               
     Не вникая в кампании план.               
     Не трубит, даже пушку не просит               
     И не скачет на дерзких улан.

    "Ах, какую смешную шараду               
     Нам представил один реалист!"               
     Он обжегся своим шоколадом,               
     Ткнулся в тумбочку - не был речист.

    "Боже правый! Ведь только в сочельник,               
     Когда ехали с ней на каток!..               
     И прошло-то всего две недели!.."               
     Мысли рвались. Не жег кипяток.

     А она доверительно шепчет:               
    "На каникулах в Риге гостил,               
     Чуть пониже, чем Вы, но... Покрепче.               
     И за лето усы отрастил.

     У него уже уши пылают               
     И редуты сметает ногой...               
    "Как волшебно шуршат ее платья!               
     Но в душе... Нет, ей дорог другой!"

     О, какие там Канны, Фарсалы!..               
     Смерть солдатиков косит косой.               
     А она:- Что-то стихли там в зале! -               
    (Взгляд на двери, украдкой, косой).

     Не тревожат. Придвинулась ближе -               
     Кружевная перчатка. Погон.
    "Там дома... Ну, почти, как в Париже               
     И канкан... Но для взрослых. А он!.."

    "Ах ты, шпак!.. Но какая же мука?!"               
     И зачем-то метнулся к окну.               
     Растерялась. "Какой же Вы бука!               
     Ну, хотите, я Вам намекну?"

    "Только, чур! Догадаетесь сами!               
     Вот, присядьте удобней на стул!"               
     Он присел, но на край. Он часами               
     Пил бы взглядом ее красоту.
   
     Но сейчас как в гвардейском манеже
     На чужом норовистом коне
     Позвоночник напрягся. Не нежным
     Он казался ей вовсе. Бледнел.

     «Может, слишком я с ним…  Откровенна?
     Но какой же!.. Как рыцарь красив!»
     Как-то вдруг ослабели колени,
     Приутихла, глаза опустив…
   
     В доме гулко пробило четыре,
     Хомячок зашуршал за стеклом
     И они на мгновение застыли,
     А из детства пахнуло теплом.

     «Ну, так вот!» – и в упор опрокинув
     Этот синий огонь неземной. –
     «Угадаете?» - личико вскинув. –
     «Поцелую, как станет темно!»

     Просияв от нежданного счастья,
     Проглотил подступивший комок,
     Сознавая, что стал ее частью.
     О таком и помыслить не мог.

     А она как-то странно прогнулась,
     Вперевалочку, уткой прошлась,
     Вправо-влево сердито метнулась –
     Нет, к ней явно не шел этот шарж.

     Но когда, округливши запястья,
     Стала в воздухе щупать «живот»,
     Он вскочил, захлебнувшись несчастьем:
     «Вы – беременны?» «Вы – идиот?!»
   
     И, сорвавши со стула накидку,
     Убежала к родителям в зал.
     Он решил все мгновенно, навскидку:
     «С ним  стреляюсь, а там… На вокзал!»

    «Хорошо, что Сережка Еропкин
     К нам с вечерни зайти обещал.
     Приглашу в секунданты. Не робкий.
     Столбовой. Только род обнищал…»

     А она, пробегая огромный,
     Весь в багетах, пустой коридор,
     Все шептала: «Какой же нескромный!
     Просто красный тупой помидор!»

     Ну, а Гендельман Фима, он славный!
     Хоть болтают: «Еврейчик, эсдек!..
     У него преимущество в главном,
     Он – веселый, живой человек».

    «Взять, пожалуй, хоть эту шараду!..
    И Светланка смеялась до слез
    Дом терпимости. Поп толстозадый.
    Ведь умора! Причем тут скабрёз?!»

   «Ну, а этот… «Пехота, матросы…
    А сегодня… Так просто - в бреду!
    Нет, пусть папа теперь и не просит.
    Больше в дом этот я не войду!»

    Ах, еврейская легкая шутка!
    Так забавна, корысти в ней нет…
    Ай, не будьте занудой мне жуткой,
    Как зеленый тот, глупый кадет.

               II

    Первый снег заметет и заляжет
    Хорошо еще в сентябре
    Ночь кромешная шали развяжет
    И завесит подолом наш грех.

    По сугробам бредет доходяга,
    Под ногами покрышки скрипят.
    Сзади штрек в мерзлоту уходящий,
    А окрест вокруг – малолетки шипят.

    Зэк занюханный что-то надыбал,
    Снег расчистил, а веточку – в рот.
    И побрел. Не спеша, как на дыбу.
   «Эй, обиженный! Старый урод!»

    Голоса малолеток звенели,
    Достигая заоблачных сфер.
    Но покрышки все так же скрипели.
   «Эй, Укроп Помидорыч! Ка-эр!»

    Брел и думал: «Дурацкая кличка!
    Алексеем рожден и крещен.
    Помидорыч? Вот тут – закавычка…»
   «Стой, босота! Закурым, чы шо?»

    Недоросток из хлипких, но дерзкий.
    Свиснет – кодла на части порвет.
    Но поморщился. Запах-то мерзкий!
    Так поносит, кровавит и рвет…

    «Тьфу, вонище! Вали на помойку!»
    «А в пеллагре какой-то и плюс…»
    Стиснул горло, чтоб сдуру не ойкнуть:
    «Но, признаться, и свой… Adversus1

    И бесцветным тускнеющим взором
    Прошерстил бытия инвентарь:
    Малолетки, колючка, предзонник,
    Вышки, шахта, больничка, фонарь –

    Метастазы распятой России…
    Подкосили, повышибли дух!
    А за сопкой кого-то гасили –
    Музыкальный, пока еще, слух.

    Малолетки, как стая взвинтились,
    Окружили кого-то гурьбой.
    Матерились, ногами месили…
    Словом, ринулись в классовый бой.

    Ах, несчастный колымский волчонок,
    Запросивший с пеленок дымка.
    С виду – маленький, жалкий ребенок.
    Только мать не дала молока…

    Ни при чем! Но змеиное семя
    Прорастет, окрапивит страну.
    Незнакомое, юное племя…
    Не приветствую, но… Антер  ну?

    Ни кола, ни  двора – безнадега!
    Но для счастья змееныш рожден.
    Окрылен, говорлив и без Бога.
   (Тот, что в церкви вторично сражен)

    Но и эти загонщики тоже…
    Обломаются строить свой рай
    Им бы только наращивать рожи.
    Не удержатся. Скоро им – край.

    Понаедут заморские гости,
    Обещая мошной потрясти –
    Упадут на четыре на кости,
    Завиляют на новый мотив.

    Жить «прилично» - синоним богато.
    Разночтений с прогрессом тут нет.
    Быть братаном достойней, чем братом.
    Маркет это и есть – Божий свет.

    Ломанется держава этапом.
    Как гулящую мать защитить.
    Под плетями двуличных сатрапов
    Предстоит вам, родимые, жить.

    Харкнул кровью и смутным сознаньем
    Вдруг представил – в снегу помидор.
    Он был пухленьким в детстве, румяным.
    Не любил этот овощ с тех пор…

    «Ах, какие румъянии штётски!» -
    Щебетала старушка Мюло,
    Гувернантка. Но прозвищем хлестким
    Улюлюкало детство и жгло.

    Сел. Утерся снежком. Рассмеялся:
    «Холод – все, что осталось из нег…
    Но каким же горячим казался
    Первый, на душу павший тот снег!

    Бил навылет!.. А, впрочем, неважно –
    Ни кузины, ни жизни той нет.»
    На Дону он сражался отважно,
    Но не выпал счастливый билет.

    Рухнул в снег. И безззубые десны
    Не дотерли ольшаника лист.
    И ни стона, ни горечи слезной –
    Только выдох: «Где ж тот?.. Реалист.»      


    Adversus  –  обратная сторона