Роман в 10 книгах. Последняя схватка Поддубного

                Предисловие.
- Я дорожил своим именем и, главное, честью России, представителем которой я был. Для меня превыше всего было чувство национальной гордости за великую Россию и русский спорт.
Я объездил всю страну, выступал в цирках, клубах, передавая свой опыт молодежи. Спорт - это сила, красота, здоровье. Занимаясь спортом, человек становится закаленным, мужественным, сильным. Об этом говорит личный опыт пяти десятков лет моей спортивной  деятельности...
Я счастлив, что посвятил свою жизнь спорту. Моим девизом всегда было - побеждать! Моим приемом - укладывать на лопатки.  поддерживали и согревали меня любовь к России, желание отстоять честь и достоинство русского спорта, чувство национальной гордости.
                Иван Максимович Поддубный, 1947 год   

 
Глава №1   
Последний вечер.

Огромный солнечный диск словно раскалённое колесо арбы неотвратимо скатывался к кромке, зеленоватого в это время года, Азовского моря.  Дневной бриз, сменив свое направление теперь неспешно тянул из нагретой за день степи горячий воздух пропитанный ароматом полевых, августовских трав.
Иван Максимович, любовавшийся всей этой красотой из распахнутого настежь окна своей комнаты во втором этаже дома, вдохнув полной грудью горьковатый степной дух, потеснил стоявшего рядом с ним внука повернувшись к супруге, продолжил начатый им ранее разговор.
-А как мне эти байстрючата дохлого судака на крючок причепили!!! А?!
Иван Максимович по-дружески подпер плечом широкого в кости Ромку.
-Что молчишь Роман Иванович?  Совестно?
Ромка, рассмеявшись обнял деда за плечи.
-Да ладно дед. Нашел чего вспомнить. «Кто старое помянет тому глаз долой».
Иван Максимович, ухватив внука за шею и прижав его к груди нравоучительно закончил начатую Ромкой поговорку:
-А кто забудет тому два… Ущучил?
Ромка, хмыкнув, мотнул было головой, чтобы освободиться от   дедовского объятья, но не сумев счел за благо не сопротивляться ему. Иван Максимович же, по-отечески помяв внука вдруг выпустил его из рук и навалившись на подоконник грудью глядя на закат грустно ни то самому себе, ни то Ромке пробормотал:
-Эх… Что тут скажешь... Старость вот это чума. Страшенная чума, с которой не поборешься, да на ковер ее курву не вызовешь!
Он не сильно, но зло ткнул кулаком в подоконник и мелкие кусочки штукатурки с беленой, месяц тому назад стены, шурша осыпались на пол. Иван Максимович, замолчав, провожая взглядом котящееся в закат за морской горизонт солнце. Стоящие на рейде суда в предчувствии ночи зажигали топовые фонари на мачтах, а рыбацкие  каяки жались бортами к пирсам и причалам устраиваясь на ночевку. Ейский лиман, как и порт затихал, готовясь отойти ко сну.
Так он и стоял, впитывая угасающую жизнь мира, готовящегося встретить завтрашнее утро.  К нему не слышно подошла супруга и обняв Ивана прижалась к его руке.
-Ты чего Маруся?
Прошептал он, поворачивая голову к супруге.
Мария Семеновна, помолчав прижалась к нему еще плотнее.
-Так… Зябко стало.
Они долго молчали, глядя на тонущее в море солнце, каждый думая о чем-то о своем. Тишину нарушил Иван Максимович.
-Марусь, ты если что... Похорони меня в парке… Там, возле наших ребят… Возле летчиков, под высокими тополями, чтобы я мог видеть все вокруг... А то на кладбище тесно мне...
Мария Семеновна недовольно повела плечом освобождаясь от объятий супруга.   
-Вот еще придумал то же. Ты ведь знаешь, что не люблю я эти разговоры…
И оставив мужа с внуком у окна спустилась в  кухню, где недовольно погремев посудой  зычно позвала Ивана Максимовича и Ромку ужинать. 
-Идите руки мойте. Садиться будем.
Иван Максимович, взяв у изголовья кровати свой «посох»  рассмеялся.
-А давай-ка мы завтра Ромка, с утра соберем с тобою наши удилишки, накопаем в саду добрых червяков, да пойдем на лиман. Есть у меня чуйка, что мы завтра с тобой бо-ольшую рыбину поймаем! А?
Ромка улыбнулся ему в ответ.
-Давай. На рыбалку так на рыбалку… Только как ты…
Роман замялся.
-Чего такое казак?
Поинтересовался Поддубный. Ромка, смутившись кивнул на палку в руках деда.
-Ты то на костыле еще…  Ничего не будет?
Иван Максимович отмахнулся.
-То же мне печаль. Кость-то уж почти срослась.   
И обхватив внука за плечо улыбнулся.
-Тем более ты у меня есть, если что дидуна на ручках унесешь.
И чуть отстранившись от него и заглянув в голубые вечно смеющиеся глаза внука прищурившись переспросил его:
-Смогёшь?
Ромка смущенно кивнул.
-Ну а чего нет?  Чай не слона тащить.
Поддубный лукаво прищурив левый глаз рассмеялся в голос.
-Ах ты бисов сын… Я хоть тебе по крови не родной, но слоном то дразнить меня не гоже.
С шуточным укором пробасил он.
-Проверять нонче не будем. Так тебе поверю, на твое честное комсомольское слово. Лады?
Ромка ответил утвердительным кивком, а Иван Максимович, притянув его к себе за руку встал в стойку.
-Дед…
Просительно пробурчал Ромка, пытаясь освободится от рук Ивана Максимовича.
-Ну чего ты еще на ночь глядя надумал? Все одно я тебя не поборю. Да и баба Мура коли услышит, что мы тут возимся заругает нас.
Иван Максимович примирительно махнул рукой.
-Это точно… 
И чуть помолчав, все-таки притянул к себе Ромку.
-Ты просто обыми меня сынок… Навроде что мы с тобой в обхват барахтаемся… Чутка помнемся и амба…
Он замер в ожидании Ромкиных железных объятий, и самый родной ему человек, которого он вырастил и вынянчил, весело   хмыкнув попытался было ухватить деда за торс, но уже в следующее мгновение мышцы Чемпиона Чемпионов обрели былую твердость легированной стали и эластичность корабельного троса. Одно движение плечом Поддубного и Ромкины руки сцепленные в «замок» разомкнулись, а сам он словно отброшенный катапультой оказался на середине комнаты. Ромка, мотнув головой от удивления искренне восхитился. 
-Ну и силища у тебя дед!
Иван Максимович, горько улыбнувшись отмахнулся. 
-Да ладно… Разве ж энто сила? Так поросячие повизгивания…  Айда лучше на кухню, а то Мария Семеновна шутковать с нами не станет…
Ромка протянул руку деду и тот ухватившись за нее и опершись на «посох» оттолкнувшись рванул на себя.   
-Ты бы поаккуратнее…
Попенял ему внук. На что Поддубный сердечно выговорил ему.   
-Будя старших-то учить... Мал еще.
И справившись с пронзившей весь бок болью, уже более дружелюбно добавил.
-Почапали вечорить.
И приобняв одной рукой Ромкино плечо, а другой опираясь на самодельный костыль поковылял на лестницу, что вела на первый этаж в просторную кухню вроде той, что была у них в Феодосии, в доме на Караимской улице, где он со своими приятелями и соратниками по атлетизму и борьбе, будущими шкиперами дальнего плавания Антонином Преображенским и Васькой Васильевым проводили замечательные дни и вечера. «Мучая» шестипудовую тетушку Дору и пушечные книппеля, вкушая вкуснейшие сласти от кондитерской Вадима Филоненко, согреваясь в дождливые дни у пылающего открытым огнем караимского тандыра попивая ароматный китайский чай или  крепкий турецкий кофей.
       Глава 2
   Рауль, папка и память.

Стрелки на циферблате ходиков показывали уже половину двенадцатого по полуночи. Мария Семеновна, напуская на себя наигранную строгость роптала на неугомонного супруга.   
-То же мне удумал с рыбалкой с этой… На кой ляд она тебе далась? Может лучше в санаторий, в грязелечебницу сходишь? Все толк какой.
Поддубный явно недовольно мотнул головой.
-Нет… Доктор сказал нужно повременить… Крайний-то раз… В смену Антонины я вместо двадцати минут целый час там просидел…
 Мария Семеновна от удивления развела руки в стороны.
-Да что ты? Так сердце нарушишь… Взатот-то раз тебе доктор пенял…
Поддубный поворочавшись в подушках сконфужено улыбнувшись, чуть понизив голос, покаялся.
-Да заснул я мать…
Мария Семеновна, всплеснув руками передразнила супруга.
-Дитятка малый. Приспал…
И вдруг построжав лицом не зло но твердо добавила.
-Я вот Антонине пропишу. Она то, где была?
Поддубный отмахнулся от Муры.
-Будет тебе на дивчину наговаривать… Я сам её упросил…
Мария Семеновна, горестно вздохнув сделала вид, что не слышала последних слов Ивана Максимовича и аккуратно сбив перину и подушки, в которых на ночь устраивался супруг сменила тему разговора.
-Ночью не шарахайся по дому, а то гремишь,  как домовой своим костылем.
И кивнув в угол комнаты ближний к двери добавила.
-Ведро в углу… Не геройничай, на двор не ходи, не дай Бог с лестницы сковырнешься, опять год на костылях ковылять будешь...
Поддубный хмыкнув хотел было возразить супруге, но передумал, вместо этого покосившись на распахнутое за спиной окно пожаловался.
-Душно мне что-то мать…
И сам себя успокаивая добавил.
-Хоть может к утру с лиману холодку натянет…
И помолчав вдруг попросил.
-Дай-ка мне Маруся документы мои… Папку с фотографиями…
Мария Семеновна, остановившись подле супруга хотела было возразить ему, но заглянув в тихие, полные детской любви и наивности глаза Ивана отчего-то смутившись передумала выговаривать ему. А вместо этого вытащив из верхнего ящика комода увесистую папку, обтянутую зеленую  коленкоровую папку со знаком спортивного общества «Спартак» на лицевой стороне протерла ее подолом фартука, и положила на колени Поддубного уже совершенно угнездившегося в кровати.
-На…
Ни то обиженно, ни то горестно негромко выдохнула она.
-Чего ты?
Придержал ее за руку Иван Максимович. Мария Семеновна нервно поправила край головного платка.
-Ничего… Опять всю ночь свои истории смотреть будешь...
Иван Максимович примирительно улыбнулся. Развязал серые давно ссучившиеся завязки на папке, распахнув ее словно люк корабельного
трюм пахнущего старыми газетными вырезками и фотографиями. Свой архив  своей собственной жизни и жизни тех, кто все эти почти 78 лет шел рядом с ним и  был неотъемлемой частью его земной юдоли. 
-А что мне еще делать?
Весело поинтересовался он.
-Телевизира  у нас нету… 
Мария Семеновна возмущенно всплеснула руками
-То же мне скажешь: «телевизир»!  Разве есть у кого в Ейске этот самый телевизир?
-Ну нет…
Грустно констатировал факт Иван Максимович и мечтательно посмотрев в потолок улыбнулся. 
-А было бы не плохо… А?  Вот только представь, я в Москве на параде, а ты здесь дома сидишь себе возле стекляшки этой и все видишь…  Как я по Красной площади еду на  коляске вместе с чемпионом Советского союза товарищем Сенаторовым и как с трибуны мавзолея нам сам председатель Президиума Верховного Совета Михаил Иванович Калинин ручкой машет.
Мария Семеновна, хохотнув отмахнулась от супруга.
-Бреши, бреши. Нужен ты ему был, как собаке пятая нога…
Поддубный понизив голос и слегка наклонившись к супруге   доверительно прошептал:
-Что Калинин, сам товарищ Сталин нам рукой махал…
Мария Семеновна от кровенно рассмеявшись отмахнулась от супруга. -Да ну тебя Иван Максимович… Набрешешь то же чего…
И покрепче подоткнув под бока супруга легкую, почти невесомую  перину собралась было уходить, но Иван придержал ее.   
-Лампу мне поладней поставь, чтобы тени не было…
И прикоснувшись к неожиданно мягкой, изборожденной  мелкими морщинками руке супруги нежно погладил ее  своей шероховатой  изорванной чугуном и железом рукой.
-А то мож со мной оставайся… Я тебе почитаю…
Бойко взглянув  на Марию Семеновну предложил  Поддубный, подкрутив ус.
-Чего?
Наигранно возмущенно переспросила она супруга, погрозила ему пальцем.
-А чего такого?
Засопротивлялся было Иван Максимович, но Мария Семеновна отмахнулась от него.
-Вот охальник, как чего придумаешь… Самому-то не совестно?
Мария Семеновна повернувшись в красный угол комнаты  перекрестилась на  стоявшую в божнице икону Святого Николая Чудотворца. Беззвучно, одними губами пробормотав извинение за скабрезности супруга.
-Бога не боишься, так хоть бы ребенка постеснялся бы…
 Поддубный хохотнул, пытаясь притянуть к себе Марию Николаевну.
-Скажешь то же, ребенок. Ромке в этом году уже четвертый десяток пошел, а ты все дитятишь его… Иди до меня...
Мария Семеновна, одолев объятия супруга по матерински чмокнув его в лоб и поправив за его спиной лампу поинтересовалась
-Так хорошо светит?
Поддубный достав из папки сложенную в четверо газетную полосу на английском языке и поправив на носу очки вглядевшись в строки кивнул. 
-Да, пусть так будет…
И чуть помедлив добавил потеплевшим голосом.
-Спасибо тебе Мурочка.
Мария Семеновна хотело было улыбнуться от проявленной нежности, но под ногами ее, огненной лисой, прошмыгнул мордатый рыжий кот,
затихший где-то под кроватью.
-Вот бестия!
Явно испугавшись неожиданного появления кота, недовольно бросила Мария Семеновна.   
-Раулька… Иди ко мне.
Позвал его Поддубный похлопав ладонью по перине подле себя. И кот словно, только этого и ждавший, тут же, в один прыжок выскочив из своего укрытия улегся подле него мурча и толкая его руку горячим массивной головой, бессовестно щуря от удовольствия свои наглые зеленые как у болотных котов, чуть раскосые глаза.
-Еще чего! Чумазея этого на постель…
Всплеснув руками, возмутилась было Мария Семеновна, но Поддубный посмотрев на нее поверх очков и приложив указательный палец свободной руки к губам не зло шикнул на нее.
-Не шуми мать. Пусть подле меня полежит. Мы ведь теперь с ним друзья товарищи…
Мария Семеновна обиженно  поджав губы отмахнувшись от мужа и ничего более не сказав,  вышла из комнаты оставив  его  наедине со своими мыслями, со своей  историей и своим котом, которого он  назвал в честь того самого французишки который в далеком  1903 году в Париже, на его первом чемпионате Мира   оставил его без чемпионской медали,   намазавшись перед схваткой оливковым маслом.
 
           Глава 3
           ПАМЯТЬ

      Из развязанной папки в руки Поддубному    выскользнул плотный лист казенной бумаги, украшенный   двуглавым орлом с приклеенной в углу, выцветшей маркой о двадцати пяти копеек казенного сбора. По верху листа черной типографской краской было пропечатано название документа:
«Выпись из метрической книги, часть первая, о родившихся за 1871 годъ».
Поддубный закрыв глаза улыбнулся.
-Господи Боже ж ты мой…
Пробормотал он.
-Это сколько же прошло?
Он замолчал, пытаясь в уме подсчитать сколько прошло времени с того самого момента, когда он народился на свет Божий в селе Богодуховке, Золотоношского уезда, Полтавской губернии, бескрайней Российской империи.  Иван Максимович, приложив к лицу казенную бумагу жадно, словно сыскной пес потянул носом воздух по всей видимости пытаясь уловить, давно выветрившейся из казенной бумаги, сладковатый запах церковных благовоний, а быть может запах рук матери или отцовского куреня, что стоял невдалеке от усадьбы Ивана Антоньевича Поддубного его деда по отцовской линии. Того самого деда, что в честь рождения своего внука - первенца заложил за речкой Ирклеей фруктовый сад. 26 вересня 1871 года по Юлианскому календарю, от Рождества Христова.   
   
 БОГОДУХОВКА
                Глава 4
                Казак родился               
Солнце только, только поднялось из-за посадок со стороны Лубны, а Иван Антоньевич уже подсаживал в выкопанную деревянным заступом лунку последний саженец груши. Аккуратно присыпав его корни не успевшей простыть черной сытой Полтавской землей, разговаривая с ним ласково:
-Бери...
Еле слышно шептал он.
-Бери да помни... Пусть груша будет сладкая, да зимы   теплыми... А как ты хотел?
 Иван Антоньевич, увидев надломленную ветку   укоризненно покачал головой.
-Вот видишь, со старости-то я, сослепу-то, целую ветку тебе обломил. Ну да ладно до свадьбы заживет...
И опустившись на колени  взял в руки кусок дерна и вытряхнув из него землю, отшвырнул подальше в сторону «бороду" запутанных между собой корней, словно боялся, что они снова примутся дурнинушкой и засушат не окрепшее еще деревце. Наклонившись над саженцем и поправив картуз, Иван Антоньевич ощутил тепло утренних лучей.  Солнце, набирая силу, поднималось все выше и выше разгоняя над плавно текущей речушкой Ирклеей туман цеплявшийся за богато поросшие рогозой берега.
Иван поднялся на ноги, стряхнув с колен прилипшие, побитые сентябрьской желтизной травинки, отдернул серую рубаху и поправив тонкий, сыромятной кожи поясной ремешок, взял в руки заступ чтобы отправиться в обратный путь, до куреня, когда из-за речки до него донеслось невнятное, размытое утренним еле заметным ветерком.
-Ди-ду! Ди-ду!
Он поправил картуз надвигая пониже к подслеповатым глазам козырек, чтобы различить мельтешащую на тропинке фигурку в белой рубахе, бегущую к нему. Неожиданно со стороны села, через влажный еще не прогретый толком утренний воздух, приплыло праздничное неспешное гудение большого колокола Богодуховской церкви. Иван замер, вглядываясь теперь не столько в забавно прыгающую фигурку, сколько в беленую колокольню Свято-Духовского храма.
-Ди-ду!!!
И это "диду" сливалось и тонуло в праздничном гудение большого колокола и серебряных колокольцев - подзвонков.
Иван Антоньевич сняв с головы картуз  размашисто перекрестившись и низко поклонившись   до земли громко, по-стариковски, не стесняясь зашептал молитву:
- Отче наш, Иже еси на небесе;х!
Да святится имя Твое, да прии;дет Царствие Твое,
да будет воля Твоя, яко на небеси; и на земли;.
Хлеб наш насущный да;ждь нам дне;сь;
и оста;ви нам до;лги наша, якоже и мы оставляем должнико;м нашим;
-Ди-ду!
Снова донеслось до него назойливое, словно комариный писк,  не пойми кому адресованное восклицание. Иван недовольно наморщил лоб, снова перекрестившись продолжил читать вслух молитву:
-... и не введи нас во искушение, но изба;ви нас от лукаваго.
Яко Твое есть Царство и сила, и слава, Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Аминь. 
Закончив читать молитву, он, распрямившись, снова приложил ладонь козырьком, чтобы получше рассмотреть бегущего к нему со всех лопаток казачка размахивавшего руками, словно ветряная мельница крыльями.
-Никак Андрейка Кот...
Пробормотал Иван Антоньевич и пошел ему на встречу.
-Диду!
Радостно орал Андейка на бегу.
Они встретились на мостках что были переброшены через Ирклею в узком закомышеном месте.
-Ты чего глотку дерешь?   Случилось чего?
-Диду! Там...  Диду...
Запричитал запыхавшийся малец. Иван присел подле Андрюхи на корточки и взяв его за худые, сутулые плечи слегка потрусил его.
-Что там еще за диду? Говори толком.
Андрейка, окончательно отдышавшись, сверкнув хитрым, цыганским  глазом выпалил.
-Ты! Ты диду!   Дядька Максим, казал бежи к дядьке Ивану он тебе кочан дасть, кажи ему чо он дидуном стал!
Иван Антоньевич непонимающе смотрел на вертевшегося в его руках, как угорь в садке, Андрейку. И только когда со стороны Богодуховки до него снова докатилась волна колокольного перезвона вдруг понял все и сразу.  Звон этот словно накрыл его, ударив в грудь, да так сильно, что в глазах потемнело, а в ушах зазвенело еще пуще прежнего.
-Уже? Кого родила?
Снова затряс Андрейку старик. Малой извернувшись из железных рук Поддубного - старшего отбежав от Ивана Антониевича недовольно повел плечами.
-Ага! А кочан гдесь?
-Что еще за кочан такой?
Не понял Иван.
-Ну кочан. Ежели я скажу тебе кого тетка Хана народила,  развеж ты мне даш кочан?
Иван поперхнувшись несколько раз ударив себя в грудь кулаком торопливо заверил мальца.
-Я! Я тебе дам твой кочан, только говори не тяни душу!
Андрюха прищурив глаз, оценивающе посмотрел на Ивана Антоньевича, зачем-то шмыгнул носом и уперев руки в бока деловито сообщил:
-Казака…
Но чуть помедлив неуверенно добавил.
-Кажись...
Поддубный всплеснул руками.
-Ах ты счастье мое! Так кажись или казак?
Иван притянув к себе малого крепко тряхнул его за плечи. От чего Андрейка захлопав длинными смоляными ресницами неуверенно улыбнувшись доверительно забормотал:
Казак! Конечно, диду Иван казака... Дядька Максим казал: "Беги кажи... Кочан тебе дасть" Я и дунул до тебя. 
Иван осознав все подхватил Андрюху на руки и  подкинув его на добрую сажень  вверх, так громко крикнул в  еще чистое сентябрьское небо, что с соседних  посадок  снялась стайка  степной пичуги собравшейся лететь в теплые заморские края и сделав над  приплясывающем на мостках стариком и прижавшимся к нему мальцом круг  растворилась в небе бескрайней  Таврической степи унося вместе с собой праздничный перезвон колоколов Богодуховской церкви и голос  Ивана  Антоньевича Поддубного.
-Казак! Казак народился!  Андрусь! Ты разумеешь бисова твоя микитра?!


                Глава 5
                Знамение с хвостом
-Вон! Вон! Вон она!
Заголосил Апраксий Тараторкин сосед Поддубных по улице, тыча в ночное небо корявым, когда-то изуродованным на мельнице помещика Абеля-старшего жерновами указательным пальцем.
Иван Антоньевич с кумом Данилой Петровичем Наумовым - отцом Анны невестки Поддубных задрав головы уставились в тихое, осеннее, полное звезд небо.
-Летить...
Благоговеен сложив руки на груди уже негромко и торжественно почти выдохнул Тараторкин.
-Кто?
Устав пялится в небо поинтересовался Иван Антоньевич.
-Комет... Комет летить.
Поддубный крякнув матернулся.
-Какой там у тебя еще комет летит балабол ты этакий?
Тараторкин, не отрываясь от звездного неба запричитал:
-Знамо дело Иван Антонич, знамение такое - звезда с хвостом... В газете прописано, что с нее вся Америка сгорела...
Он взмахнул рукой словно косил траву.
-Начисто, до пеплу.
Поддубный бросив веселый взгляд в небо укорил соседа.
-Ну где? Где ты ее видишь?
Тараторкин   истово вскинул руку и тыча   в ночной небосвод запричитал:
-Та вона же она, как же ты соседушка-то мой не видишь совсем стар стал, даром что дедун вже. 
Поддубный было шагнул к брехливому Тараторкину, чтобы урезонить его, но неожиданно кум Данила Наумов поддержал доморощенного астронома. 
-И очень даже может быть Иван Антонич... Кометы так просто по небу не шастають.
И оторвав взгляд от невидимого простому глазу чуда поинтересовался у Тараторкина:
-Число у нас седня какое?
Сосед, задумавшись укоризненно покачал головой глядя на Данилу Наумова.
-Вот ты Данила Петрович военный человек, а туда же…  С утра воскресение выходило вересеня месяцу 26 дня 1871 года от рождества Христова. То-то! А внука-то как называть станите?
Иван пожал плечами, а Данила Петрович затянувшись едким самосадным дымов, хрипло кашлянув ответил: 
-Как молодые решат так пусть и буде... Хотя все одно по святцам расписано.
Тараторкин, важно задрав голову запричитал:
-А я ж говорил, говорил, что казак будет... Даром что комет такой прилетел.
Поддубный-старший, повернувшись к пялившемуся в небо соседу недоброжелательно заметил:
-А ты-то с чего нагадал что казак буде? Ты ж поди не только звездочет, но теперь еще и повитушничеством занимаешься? А?
Тараторкин, тряхнув жидковатым на волос чубом прилепленным на плешивой, небольшой голове в усмешке скривил губы.
-Да Бог с тобой Иван Антонич, окстись. Казачье ли то дело девкам под юбки заглядывать или нешто своих детей у меня мало?  Я вот, к примеру за сто верст знаю кто там внутрях у чрева женином сидит.
-Ну да.
Иронично обронил Поддубный присаживаясь на лавку подле кума.
-А ну.
Тараторкин картинно присев, вроде как желая сплясать гопака, но оставшись на корточках плясать не стал.
-А ты не нукай Иван Антонич, не запряг ешо. А так тебе скажу ежели широкое да большое...
Он картинно развел перед собой руки, очерчивая некое пространство, подразумевающее живот беременной девки.
-Да если еще и красоту отымает, то девка значит будет и к бабке не ходи, а ежели живот подобранный...
Он снова что-то показал перед собой.
-Укладистай да востренькай, а красота в лице прибавляется, верное дело казачок получится.   
Иван хохотнул.
-Тебе бы балабон людям мозги пудрить, то у тебя звезда с хвостом, то живот востринькай...
Он не договорил, входная дверь скрипнула и на пороге куреня появился Максим сын Ивана Антоновича Поддубного.
-Ну... Как он?
Не выказывая в голосе волнения поинтересовался у вышедшего на крыльцо Максима отец.  А тот справившись с волнением и обтерев рукавом белой рубахи испарину со лба откашлявшись показал руками словно речь шла о пойманной рыбине.
-Вот такой...
Тесть Максима, Данила Петрович, привставший было с лавки снова уселся поудобней попыхивая трубкой хохотнул.
-Та Максимка тебе с перепугу поблазнилось, нешто такие-то дети рождаются? Это щука такая в ставке пасется, а дети...
Его перебил Иван.
-А по что не голосит? Сколь тут уже у куреня почитай с полудня и ни звука. 
Максим оправив выбившуюся из-под кожаного пояска рубаху передразнивая повитуху закряхтел:
-Молчун подишь ты... 
Но уловив недобрую искру в глазах отца, заговорил своим голосом.
-Бабка Лукерья говорит молчун мол будет...
Кум Поддубного перекрестился.
-Немчин что ли?
Максим замахал руками.
-Да что ты такое... Данила Петрович говоришь? Не дай Бог... Повитуха казала молчаливый значит шибко умный будет. А так все ладом агукает и опять же титьку еще с утра принял...
Иван Поддубный и Данила Наумов, не сговариваясь перекрестившись обнялись трижды расцеловавшись.
-Ну слава тебе. Господи... Еще раз прими мои поздравления Данила Петрович вот мы с тобой и до дидунов дожили.
-И я и я тебя Иван Антоньевич... С первенцем...
Поддубный старший обернулся к сыну.
-Максимка сынок иди до меня я тебя обниму.
И отец с чувством обняв сына, так что было слышно, как кости затрещали у него и хрящи. Затискал его как малое дитя, в своих железных ручищах, передав новоявленного папашу куму, который то же с душой приобнял зятя.
-И я. И я вас поздравляю православные...
Заблеял из темноты Апраксий.
-Тьфу ты леший...
Снова матернулся Иван.
-Я думал ты уже на своей комете до куреня улетел и там со своей Авдотьей на печи курлыкаешь, а ты...
Было слышно, как Тараторкин обиженно вздохнув, почмокал надутыми от обиды губами. 
-Не серчай... Это я так шуткую от чувств..., приходи до нас как крестить малого будем, я тебе как отца родного уважу.
-А когда?
Тут же забеспокоился Апраксий.
-Что когда?
Не понял вопроса Поддубный.
-Когда крестить то казачка будите?
Иван замялся было и ища поддержке у Максима посмотрел на сына. А тот откашлявшись в кулак для серьезности, но все больше, чтобы потянуть время сообщил:
-На Покров нарешали… Оно ведь и праздник... да и вообще...
-На покров энто хорошо...
Веско заметил сосед.
-На покров само то...  Крепкай казачок будет, да ешо под кометами нагадался... уууу серьезное дело...
Тараторкин снова ткнул в небо своим крючковатым пальцем и уже хотел было развить мысль о влияние небесных тел на природу естества человеческую, но Поддубный-старший замахав на него руками, беззлобно стал теснить назойливого соседа на улицу за плетеный из ракитника тын.
-Все, все на сегодня проповедей хватит, сказал же тебе приходи на крестины... Давай иди уже к своей Бурусничихе, не мути малому голову.   
 -Это ты зря на меня Иван Антонич... Я... Мне...
Пришамкивая запричитал сосед, торжественно воздев к уже совсем просмоленному ночью небу палец.
-Зря. Не иначе знамение миру... Попомнишь еще мои слова... И все вы...
Неожиданно Тараторкин громко икнул, не закончив фразу, потом еще и еще раз. И превозмогая икоту уже с улицы торжественно выкрикнул.
-Вспомнят люди еще энтот день...  и не раз еще...
Апраксии еще что-то хотел крикнуть, но икота, ниспосланная, по всей видимости Свыше, не дала ему этого сделать. Было слышно, как он, шарахаясь в темноте по проулку до своего куреня то и дело громко икая бормочет между приступами икоты молитву истово крестясь и вскидывая к небу голову.
-Прости...  Господин нас... Ибо не ведаем... не ведаем что творим... Вольно и не вольно... Ик!

                Глава 6
                Крестины
В храме после заутренней было тепло и тихо.  Еще у выхода толпились прихожане негромко с почтением обсуждая что-то значительное для общины Богодуховской церкви, а служки Савка и Ларион Пройменко уже тащили к вместительной купели утробно бурлящий двухведерный  самовар клейменый с  лицевой стороны медалями и вензелями, в  котором отражались мерцающие огоньки  лампад  под ликами святых и свечи что оплавляясь догорали за здравие в массивных подсвечниках. Сладко пахло ладаном.  Отец Епифаний благословляя прихожан и подавая каждому из них руку для поцелуя басил негромко:
-Храни тебя Бог...  Храни тебя Бог... Храни тебя...
 При этом крестил их, провожая за порог храма.  Когда последний прихожанин, жаждущий благословения покинул Божий дом, отец Епифаний степенно ступая подошел к стоявшим у купели с первенцем на руках Анне и Максиму Поддубным.
-Благослови вас Господь...
Перекрестив молодых и стоящих за ним родственников отец Епифаний подошел к купели и опустив в воду палец недовольно наморщив лоб обратился к стоящим рядом служкам:
-Нешто сварить дитя задумали? Супостаты. Студеной добавьте...
И отвернувшись от засуетившихся служек поинтересовался у Максима Поддубного:
-Восприемники кто будут?
Максим обернулся к тут же подступившим к ним Марии Ермаковой и Владимиру Анашко. 
Отец Епифаний окинув их взглядом одобрительно кивнул и протянув руку для поцелуя перекрестил Марию и Владимира.
-Беседы беседовать не будем, знаю вас давно, верю научите дитя всему хорошему и правильному чему знаете сами.
И повернувшись к Анне с Максимом поинтересовался
-Когда на свет появился сей отрок?
Максим подступил к батюшке поближе, на мгновение задумавшись ответил:
-Так это 26 числа... того месяцу...  Вересня...
Отец Епифаний собрался было смотреть в свою книгу, но Анна отдернув Максима, что-то негромко шепнув на ухо. Епифаний насторожился.
-Что не так дитя мое?
Обратился он к Анне, но ответил Максим.
-Звеняйте батюшка 27 вересня…
Отец Епифаний строго посмотрев на Максима снова взялся за книжецу в в сафьяном переплете. 
-Та-а-к, так... Сентября выходит.   Чего тут у нас?
Батюшка надел на нос очки и взяв в руки Месяцеслов и открыв его сразу на нужной странице тут же закрыл его.
-Выходит Иван и другого не дадено
Максим хотел было что-то возразить, но батюшка напустив на себя строгости поставил точку.
-А как ты думаешь Максимка, для чего тогда книги Богоугодные отцы нашей церкви дозволяют?
Максим, смутившись задумался, так ничего и не ответив.
-Вот то-то и оно. Иона - Богом даденный. Благодать Божья.
И подняв бороду к расписанному картинами жития святых куполу храма чуть прибавив голоса ни то пропел, ни то торжественной продекламировал:
- Боже смилостивился!
И назидательно подняв указательный палец добавил.
-Не абы кабы, а Отче наш!
Максим оживился и словно пробуя на вкус имя произнес негромко на распев.
-Иоан... Богом данный.
И убедившись в добросовестности звучания кивнул головой.
Пусть будет Иоан.
Отец Епифаний хотел было что-то спросить, но взгляд его упал на отца Максима Ивана Антоньевича Поддубного, и он осененный догадкой, тряхнув головой хитро подмигнул Максиму.
-Вона чего. Так ведь ты и есть Максим Иванов сын, значит подгадал Бог вам    по имени отца твоего наречен пусть будет Иоаном сыном Максимовым рожденный 27 вересня 1871 года от рождества Христова! В селе Богодуховка, Золотоношского уезду, Полтавской губернии крещяемый мною даденой мне властью Полтавской епархии Русской православной церковью.   
И обернувшись к крестным распорядился.
-Мария возьми крещаемого на руки, а вы все...
Он довернулся к Максиму и Анне.
-Забирайте родственников и идите себе с миром. Мы уже здесь без вас управимся.
И перекрестив их, для верности окропил святою водой, уже не обращая на покорно удаляющихся из храма родственников крещаемого сперва негромко, а потом все сильнее и сильнее забасил, загудел молитву:
-Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, Иже от Отца, рожденного прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истина, рождена, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы, и вочеловешася.
Распятого же за ны при Понтийском Пилате, и страдавша, и погребенна.
И воскрессшего  в третий день по Писанием.
И возшедшего на Небеса, и седяща одесную Отца.
И паки грядущего со славою судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца.
И в Духа Святого, Господа, Животворящего, Иже от Отца исходящего, Иже со Отцом  и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшего пророки. 
Во  едину Святую,  Соборную и Апостольскую Церковь.
Исповедую едино крещение во оставление грехов.
Чаю воскресенье мертвых, и жизни будущего века. Аминь.   

                Глава 7
                Крестильные посиделки.
  Гуляли не шумно, но весело, во главе стола восседал в красной, праздничной рубахе новоявленный дед Иван Антоньевич Поддубный, по правую руку от него крестивший Ивана Отец Епифаний в черной рясе и сбившейся на гладко расчесанных льняных волосах на затылок скуфьей, по левую руку сидел сын Максим по наущению отца то и дело подливавший гостям из четвертной бутыли: особой, пшеничной водки.
Отец Епифаний развел в стороны руки продолжая свой рассказ о крестинах.
-А я как принял его на руки-то от крестного, да и не удержал, а он крутнулся угрем и так сам в купель и нырнул...
Хохотнул, широко крестясь Отец Епифаний.
-Ну думаю... Это или к тому, что мореплавателем каким будет ваш Иванусь, всемирски известным либо чего еще позабористей.  Дай Бог ему здоровья и силы силушки православной.
Батюшка с удовольствием выпив из лафитника обмахнул рукой с бороды капельки водки.
-Неужто тяжелый такой?
Поинтересовался Богдан Полупьянов слушавший рассказ Отца Епифания с открытым ртом.
-Та нет... Нет, по что тяжелый? Нечто у меня руки ослабели?
-А чего тогда?
Не унимался Богдан.
Шустрый больно. Крутнулся как щуренок и в купель. 
Отец Епифаний взял с тарелки соленый огурец.
-По всему видать оборотистый будет казак, духовитый. Видит Бог первый такой на моем веку, ни одного еще не упускал...
Задумавшись, закончил свой рассказ батюшка, с хрустом разжёвывая, припущенный ледком огурец.   
-Гости дорогие не побрезгуйте... Прошу без стеснения у нас.
Забасил Поддубный - старший.
-Огурчики, капустка, студинец... 
Он встал и наколов на нож, из стоящей по середине стола чугунной жаровни жирный кусок баранины подложил его на тарелку отцу Епифанию.
-Кушайте батюшка, сегодня только приколол к празднику.
-Ох, сын мой, уволь! Не осилю!
Запротестовал, замахав руками отец Епифаний.
-Не могу более Иван Антоньевич... Благодарствую. Пора и честь знать.   
И подав знак своим служкам Савелию и Лариосику, чтобы те помогли ему подняться из-за стола, поправив, совсем сбившуюся на затылок скуфью, картинно перекрестившись и дождавшись, когда Максим наполнит его лафитник, подняв его и закатив глаза под большой широкий, изборожденный морщинами лоб торжественно забасил:
-Многие лета. Многое лета.
Поддубный - старший, перекрестившись встав в след за батюшкой поддержал его в пение заздравной молитвы, а за ним и все гости.
-Мно-о-о-гое лета!  Спаси Христе Боже. Спаси Христе Боже. Спас-и-и-и Христе Бо-о-о-оже. На многое лета. На многое лета. На много-о-о-о-огое ле-е-ета.   
Отец Епифаний прозрев выпил водки и передав лафитник служке, благословил всех присутствующих:
-Храни вас Бог миряне... Благости вам и процветания.
И перекрестив всех присутствующих разом и подобрав руками рясу поддерживаемый с обеих руку служками, слегка покачиваясь вышел из залы.
-Спасибо Отец Епифаний... Спасибо...
В ответ забубнили гости, выпивая и присаживаясь на  широкие, отполированные временем лавки.
Когда дверь за отцом Епифанием притворилась Поддубный-старший окинув гостей взглядом, заметил крестному Владимиру Анашко:
- Ты посмотри Володька, а ведь Апраксий-то так и не пришел мать его.
Владимир хохотнул.
-Видать зирки с кометами считает Максим Антоньевич, куды же ему еще деваться. 
Поддубный старший еще что-то хотел сказать в адрес своего соседа, но тут входная дверь скрипнула и на пороге куреня засопел, только что помянутый   Апраксий Тараторкин, крепко приживавший к себе четверть ведерную бутыль  заткнутую струганным из ветки рябины чопиком.
-Я извиняюсь Иван Антоньич... Вот...
Вытянул он бутыль с мутноватой жидкостью.
- Мядовая... С того году загуляная.
Иван улыбнулся и не зло ругнувшись поприветствовал запоздалого гостя.
-Бог в помощь... Помяни только тебя, и ты тут как тут.
-Чегось?
Не расслышал от двери слов Ивана глуховатый сосед.
-Ходи, говорю, до меня Апраксий...
Сосед, притворив за собой дверь прошел к столу, громко поставив бутыль на столешницу, покрытую беленой на весеннем солнце льняную скатерть.
-Так сказать за нововоцерковленного раба Божьего Ивана Максимова сына...
Иван Антоньевич махнул рукой.
-Баловство это Апраксий Понтелеевич! Медовушка твоя! Ходи до меня.
И попросил Максима:
-Сынок, а ну подай соседушке чарку нашей пшеничной с выморозки!
Максим, наполнив лафитник с выпуклым двуглавым орлом, прозрачной, словно слеза водки, поднес его Апраксию. 
 -Ну теперь скажи чего.
Обратился Поддубный-старший к соседу.
-Только прошу тебя, Апраксий, без  всяких энтих кометов своих и  прочей дури. Скажи, как есть, как на душу Бог положил.
Тараторкин приосанился и повел плечом, отчего на его стареньком, выцветшем зипуне мелодично брякнула медаль и два георгиевских креста на лентах "За службу и храбрость", что получил он еще в "Кавказскую войну" откуда вернулся в родную Богодуховку, контуженным и слегка не в себе человеком.
-Ну что сказать славяне?
Начал было он, но оглядевшись прихватил ломаными пальцами со стола соленый огурец, откашлявшись в кулак и дождавшись покуда собравшиеся за столом казаки не затихнут, поднял подрагивающей рукой лафитник.
-Ну! Иван Антоньевич, проздравляю тебя с новопокрещенным, первым, так сказать, твоим и дай Бог не последним...
Он размашисто перекрестился с крепко зажатым в руке огурцом закончив начатый тост.
-Внуком!
И на мгновение замолчал, вроде как готовясь одним махом опрокинуть в приоткрытый, беззубый рот, содержимое лафитника, но оглядев присутствующих и упрямо мотнув головой продолжил здравицу:
-Пусть кажный из вас запомнит энтот день и энтот час, потому как под крыло церкви нашей Православной пришло дитя, что прославит ее и наш край, и село наше и всю Россию! Попомните еще мои слова!
Он несколько раз тряхнул поднятым вверх соленым огурцом и не дав никому ничего сказать, против, щурясь от удовольствия опорожнил граненный лафитник с водкой, смачно закусив его едреным отдающим болотным духом и укропным семенным огурцом.  Захмелевшие уже гости, дружно поддержав Апраксия одобрительно загудели, забрякали посудой чокаясь и выпивая, а сам Апраксий Пантелеевич солидно поставив перед собой на стол лафитник и смачно занюхав рукавом зипуна, громко на цыганский лад запричитал:
-Хороша!  Ох хороша ваша пшаничка Иван Антоньевич...
-Т-ш-ш-ш!
Приложив к губам палец наигранно строго зашикал на него Поддубный - старший.
-Чай не на свадьбе... Малого разбудишь!
Апраксий улыбнулся. И подняв к беленому под дранкой потолку свой изуродованный войной указательный палец, подыгрывая своему соседу громким шепотом закончил задуманную заранее фразу:
-Ибо Бог послал знамение нам, в виде комета! Чтобы понимали мы все, люди, кто пришел к нам на помощь в энтот мир!
И не дожидаясь возражения Поддубного-старшего, пододвинул пустой лафитник ближе к Максиму, давая последнему понять, что не против отведать еще пшеничной с выморозки водки с подворья казаков Поддубных.
-Между первой и второй известное дело промежуток небольшой. Налей-ка мне Максимушка чтобы выпил я теперяча за вас с Ганнушкой и за родителев за ваших.

                Глава 8
                Почти 10 лет спустя.
                Певчий

Весна в степь пришла ранняя и под палящим мартовским солнцем трава, а с ней и полевые цветы и ковыль перли из напитанной, с зимы, влагой земли дуром. С колокольни Богодуховской церкви гудел большой благовестный колокол сзывая прихожан на воскресную молитву. Девятилетний Иван возился с несговорчивым шнурком, пытаясь его завязать на бантик как учила мать.  В курень зашел отец и присев на лавку подле открытого настежь окна критически осмотрев с ног до головы Ивана, позвал супругу.
-Анна! На кой ляд ты Ивана в чеботы обула? Хай босо идет. Солнце шмалит с утра уже... ноги только попреют. 
Максим Поддубный выглянул из распахнутого окна, туда, где солнце оторвавшись от горизонта поднимаясь все выше и выше тянуло за собой из земли, скопившуюся за ночь влагу.
-А сам как? Не печет тебе в сапогах-то? А то давай и ты как босяк в церковь.
В горницу вошла Анна, держа в руках   небольшого размера алый атласный кушак. Она присела подле Ивана на корточки помогая сыну справится узлом на шнурке и длинным подолом белой праздничной рубахи.
-Пусть сынок наш краше всех будет.
Сказала Анна, поцеловав Ивана в лоб.
Поддубный старший хохотнул.
-Да он что тебе девка, что ли чтобы красоваться? А ну Ваня айда покажи мамане чудилки.
-Какие еще там чудилки?
Не понимая, о чем идет речь переспросила Анна.
-Ну Иванусь...
Максим, сняв с гвоздя новенькую, еще не ношенную подкову протянул ее сыну, а тот со смехом задрав подол рубахи приложил ее к груди.
-Ну? И чего?
Настороженно поинтересовалась Анна.
-И чего?
 Иван весело улыбаясь подошел к матери.
-А ну...  потяните мама!
Радостно предложил он.
Анна, потемнев лицом, дрожащей рукой потянулась к подкове, которая словно вросла в тело Ивана.
Прикоснувшись к ней, Анна отдернула руку словно прикоснулась к раскаленной жаровне. На мгновение в глазах ее потемнело.
-Что ты как малое дитя?!
Укоризненно посмотрела она на супруга.
-Ладно он малой, а ты-то… Уже большой дурень!
Она попыталась оторвать от груди Ивана кусок кованного железа но вместе с подковой вслед тянулась  и кожа. От чего ее неприятно передернуло, а лицо побледнело. Она резко повернулась к Максиму.
-Зачем ты это? Забавляешься? Узнает кто что к Ивану железо липнет как к моему деду Петрусю всю жизнь ему изломают.
И Анна присев подле сыном на корточки и крепко обняв его и заглянув   в его еще озорно сияющие глаза по-взрослому, серьезно сказала:
-Ты должен знать сынок. Мир не справедлив. И если люди узнают, что Бог наградил тебя такой силой, петь тебя в хор больше не дадут  и в церкви, на службе стоять будешь отдельно от всех... А то и вовсе батюшка  епитимью на тебя наложит...
-Почему?
Отчего-то шепотом спросило Иван, наклоняясь к уху матери.  И та, отвечая ему тем же на ухо прошептала:
-Потому что будут бояться тебя и завидовать…
Она молча посмотрела в глаза сыну, словно пытаясь внушить ему сказанное взглядом. И когда, наконец, озорные искорки радости в глазах Ивана потухли, подкова сама собой отвалившись от его крепкого тела упала на застланный пахучими травами глинобитный пол куреня.
-Ты понял меня сынок?
Все так же шепотом спросила Анна. Иван кивнул ей в ответ потупив взгляд.
-Никогда и никому не показывай это... 
Иван кивнул.
-Так мама…
Она еще что-то хотела сказать Ивану, но за занавеской
 захныкала младшая сестра Мотрюшка.  Анна, погладив сына по кудлатой, еще не стриженной с зимы голове, поспешила к дочке. И в повисшей тишине было, неловко слышать, как Матрена зачмокав взяла грудь Анны и засопев стала высасывать сладкое материнское молоко. 
Максим, смутившись и негромко откашлявшись   подняв с пола подкову повесил ее обратно на гвоздь, а Иван завозился с рубахой подвязывая ее принесенным матерью алым кушаком. Когда дело было сделано, Максим оценивающе посмотрел на сына.
-Сокол!
Негромко сказал он.  Потом откашлявшись, зачем-то задал вопрос ответ на который он знал и без Ивана.
-Петь сегодня будешь?
Иван, не отрывая взгляд от узла на кушаке, который он все ладился затянуть утвердительно промычал:
-Угу..
-Подь сюды...
Максим подтянув сына к себе помог ему с узлом отдернув рубаху и отстранив его от себя осмотрел.
-Слова-то помнишь?
Иван утвердительно кивнул тщательно причесанной на прямой пробор головой.
-А ну...
Максим в ожидании откинулся спиной на подоконник.
Иван отдернув рубаху, подбоченившись негромко загудел.
-Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех Живот даровав.
Поддубный - старший, хохотнув заметил:
-Эко ты Ваня выводишь, на манер  отца  Епифания...
Он закинув ногу на ногу в тонком блестящем, от наполированного бархоткой дегтя сапоге, сыпнув в трубочку рубленого табаку закурил ее. 
-Сынок, а тропарь могешь?
Поинтересовался Максим Иванович выпуская под потолок клуб пахучего, горелой степью, дыма. 
Иван насупился и еще пуще забасив продолжил свои упражнения.
-Аще и во гроб снизшел еси, Безсмертне, но адову разрушил еси силу, и воскрес еси яко Победитель.
Из-за занавески разделявшую курень вышла Анна подхватывая песнопение сына. 
-Христе Боже, женам мироносицам вещавый: Радуйтеся!, и Твоим апостолом мир даруяй, падшим подаяй воскресение.
А допев пасхальный тропарь потрепала сына по вихрастой голове.
-Молодец сынок.
И поцеловав его в щеку вышла из куреня во двор. И как только дверь скрипнула за спиной Анны, Максим озорной щерясь сунул Ивану раскуренную им трубочку.
-На ка дымни  Иванко…
И на немой вопрос старшего сына жизнеутверждающе ответил:
-Так чтобы погуще голос был..., покомандней.
Иван затянулся едким травянистым дымом и   не закашлявшись выпустил струю его под потолок точно так же, как делал это его отец и дед.
-Казак.
Похвали его батька, но в этот момент в курень вошла Анна и всплеснув руками кинулась к сыну выхватывая из его рук нагретую табачным огнем  люльку.
-Ну что ты делаешь?
Укоризненно посмотрев на супруга, упрекнула она его.
-Пакостям одним дитя учишь! Постыдился бы, праздник на дворе Пасха, а ты ему чубук в зубы...
Она присела подле сына и заглянув ему в глаза попросила.
-Сынок, пообещай маме, что курить табаку не станешь и горилку пить не будешь.
Иван покосился было на отца, но тот изобразив на лице отстраненность сделал вид, что этот вопрос его никак не касается и Иван должен свои дела с матерью решать самостоятельно.
-Пообещаешь маме? Ну…
Иван молча кивнул. Мать поцеловала его в щеку.
-Мой ты хороший... Скажи мне, чтобы я не беспокоилась за тебя соколик мой.
Иван, откашлявшись и сморщив лицо от табачной горечи во рту, негромко пробасил:
-Обещаю Вам мама не курить табаку и не пить горилки...
Отец, увесисто хлопнув себя ладонью по голенищу сияющего сапога и подтянув его к колену словно расправляя меха гармошки, нарочито серьезно с укором покачав головой сказал.
-Э-э-э.  Это ты зря Иванко. Как-жжешь казаку без тютюна турецкого та без люльки?
И горько покачав головой нравоучительно добавил.
-А замерзнешь у степу, как без чарки доброй   горилки?
Анна отмахнулась от супруга вышитым по краю красной нитью рушником.
-Да ну тебя Максим Иванович! Ребенку голову только дуришь!
Поддубный старший, поднявшись с лавки, поправил тонкий, мятой кожи поясной ремешок с серебряной бляшкой и оправив рубаху, уже на выходе из куреня подхватил с лавки картуз и аккуратно сложенный чекмень тонкого сукна, вышел на двор под уже колючее полтавское солнце. На ходу весомо заметив:
-Видать такая доля у нас у казаков. Трубку, лошадь и жану я не дам никому...
И потянувшись на крыльце громко, задоря самого себя прикрикнул.
-Эх  гулять будем! А помолимся ещо и выпивать будем!
На крыльцо вышла Анна, со спящей дочерью на руках, а за ней светящийся лицом Иван. Отец хотел было подначить его, но что-то вспомнив беспокойно огляделся.
-А где мой кушак? Я его с утра здесь оставил...
-Зачем тебе кушак в церковь?
Максим внимательно посмотрел в зеленоватые с карими подпалами ясные глаза супруги.
-Так потом-то барахтаться будем. Богодуховкские опять же с Шишаков, та и со всей Золотоноши понаедут, кому поломаться не хочется?
Анна, укоризненно посмотрев на Максима как на малое дитя, войдя в курень тут же вернулась с зеленым атласным кушаком в руках.
-На вот. Убрала, чтобы   на солнце не выгорел. А то ведь с Антипом барахтаться начнете в лоскуты все изремкаете. 


                Глава 9
                Явление Ангела

Ирклея речушка тихая и неторопливая, по берегам затянутая ряской и заросшая камышом, с темной, словно крепко заваренный чай, водой по зеркальной поверхности которой непрестанно снуют на своих тоненьких ножках-ходулях водомерки, да нет, нет в зарослях камыша всплеснет сытый, отожравшийся на мотыле и ручейнике карась. Речка берет свое начало где-то в закутках Полтавщины, чтобы, пройдя не близкий путь слившись с водами речки Тясьмины спокойно и величаво докатится до Днепра-Батюшки.
У заводи, что на повороте, Ирклеи, невдалеке от брошенной Гармашовой мельницы, за высоким забором ракитника и камыша, Иван и облюбовал себе место, куда с раннего утра загонял стадо гусей, принадлежащего одному из местных помещиков господину Абелю, у которого вот уже лет как пять верой и правдой поденно трудился Иван. И хоть платил Абель немного, но приварок в семье был не лишним. Плюс ко всему прочему, вечером на усадьбе куда Иван пригонял гусиное стадо на ночь его сытно почивали жирным кулешом с хлебом и четвертью фунта запашистого разнотравного меда с пасеки Абеля, что стояла в двух – трех верстах ниже по течению речки.
А для того чтобы  гуси не расплывались в разные стороны и их не приходилось бы искать, Иван выдрав  от берега лишнюю растительность устроил  им   этакую отгороженную от реки живой изгородью заводь, где его подопечные могли бы, ни только,  принимать водные ванны, но  и самостоятельно кормится живностью, что в изобилии водилась в черном, склизком на ощупь, словно густой кисель, с коричневым отливом речном иле, которым  был густо  затянуто песчаное дно тихой речушки.
Иван же устраивался, в тени старой, нависшей над берегом ракиты и раздевшись до нога весь день купался и загорал на горячем, белом песке, перекусывая, куском собранного матерью хлеба с вареной картошкой и луком, запивая свою нехитрую снедь ледяной   бьющей из ключа водой.   
Когда солнце припекало Иван, перевернувшись на живот подбирал сухую былинку и опустив голову к песку рассматривало его диковинной расцветки песчинки.  Вот перламутровый кусочек ракушки, а эта прозрачная похож на звезду... а эта горящая на солнце смахивала на кусочек золотого оклада иконы в церкви, куда Иван, вместе с отцом, матерью и младшими сестрами ходил по воскресеньям просить у Бога добрый урожай, здоровья и благополучной, сытой жизни.
- Отче наш, иже еси на небеси, Да святится имя Твое, Да будет воля Твоя, Да придет царствие Твое и на земле, яко на небеси.
Хлеб наш насущный даждь нам днесь...
Бормотал в голове Ивана голос протоирея отца Епифания из Всесвятской церкви.   
Иван перевернулся на спину и закинув ногу на ногу и приложив ко лбу ладонь козырьком, так чтобы солнце не мешало ему смотреть в бездонное, почти бесцветное Полтавское небо, где в глубине его словно рыбы в пруду ныряли и резвились чижи и жаворонки. В такие минуты на него накатывала не весть откуда бравшаяся меланхолия и он морща лоб, низким как у певчего Нифонта голосом, затягивал   слышанную им в Золотоноше подле трактира   песню.
Дивлюсь я на небо та й думку гадаю.
Чому я не сокил, чому не литаю?
Чому мени Боже ти крилець не дав?
Я б землю покинув и в небо злитав!

Далеко за хмари, подальше од свиту.
Шукать соби доли, на горе - привиту.
И ласки у зирок, у сонця просить.
У свити их ясним все горе втопить.

Бо доли ще змалку здаюсь я нелюбий.
Я наймит у нее, хлопцюга приблудний.
Чужий я у доли, чужий у людей!
Хиба ж хто кохае неридних дитей?

Пел он неторопливо, прочувствовано, задушевно, так что, порой,   самому хотелось всплакнуть.
Иван   перевернулся на живот и мысли его словно песок в стеклянной колбе песчаных часов перевернулись вместе с ним, меняя и его настроение и направление движения мысли.
 -Вот бы найти клад...
Мечтательно думалось ему.
-А что? Как дед Тарабара брехал.
Иван, сменив позу повернулся на бок, рисуя непонятные фигурки прутом ракитника на песке.
-Золотишка-то в наших местах о-го-го сколь...
Вещал Тарабара у него в голове.
-Даром что Золотоноша...
Иван улыбнулся и ловко перекинув соломинку из одного угла рта в другой снова перевернулся на спину.
-Хоть и брехать он, конечно, гора... Этот дедун. Эвон тогда Маланью Чудко задурил с кольцом-то, так та чуть не утопла...
Он снова улыбнулся и выплюнув былинку закрыл глаза ладонями, защищаясь от палящих полуденных лучей небесного светила.
Солнце припекало, негромко шелестел камыш и переговаривались о чем-то устроившиеся в тени ракиты гуси. Ивану показалось что из далека, совсем, совсем из далека зовет его кто-то кличет, но не зло, а по-доброму вроде как с любовью.  Смуглая от загара щека его коснулась песка и к ней прилипли несколько разноцветных песчинок, а в углу приоткрытого рта блеснуло слюнкой счастливое детство.   
И снился ему старый с седыми усами дед, прыгающий на смешных палках вокруг нег, что, таким же смешным, блеющим голосом   нудил и жаловался старик, выпрашивая у него хлеба.
-Хоть бы к военной части, какой меня прикрепили бы, хоть бы раз другой горячего бы исти...  Вот возьми...
Наклонился старик к Ивану. Всовывая ему в руку, блестящий похожий на маленькое солнце увесистый кругляш.
-Бери, бери она золотая из Парижу, вот энтими руками добытая, честное золотишко – жетон прозывается… Она мне...
Старик неожиданно расплакался, утирая воспаленные от слез глаза кулаками.  Иван наклонил голову к золотой, ощутимо тяжелой плюхе на ладони пытаясь разглядеть на ней отчеканенный рисунок, но у него это никак не получалось ибо рисунок то и дело расплывался у него перед глазами.
-Ты мне токма хлебушка носи, я-то зараз могу и кило съисти, а то и два, а они-то, они-то мне щучьи дети только половину дають.  Жалко им что ли?  Говорять голым на солнце... Масла не положено.... А я ведь могу масла только одного по два фунта зараз на хлеб...
Иван улыбнулся и оторвав взгляд от золотого жетона с причудливыми каракулями и расплывчатым мужиком в исподнем, посмотрел на старика.
-Чегось  диду?
Переспросил он. Но тот снова заплакал, пряча лицо в свои большие изможденные жизнью руки.
-Голый говорят... Без хлеба пусть... Америка с Германией говорять пусть его кормють... А я ведь по заданию был, вот тебе крест... По заданию. От Гришки Сыроежкина мово ученика...
Старик перекрестился, а Иван, испугавшись какой-то одному ведомой догадки потемнев взглядом зачем-то потянул его за рукав, обветшалого зипуна с каракулевым воротником, отчего рукав... даже не оторвался, а отвалился сам по себе, вроде, как и не пришитый, а так на честном слове держался на руку надетый.
-Почему же ты голодный, коли в кожухе добром ходишь?
Хотел было спросить Иван, но вдруг ощутил тревогу, пристальный ли взгляд заплаканных глаз  смешного, на палках дидуна или еще что-то, его потревожило, но в следующее мгновение он резко открыл глаза и тут же солнце острой бритвой полоснуло по его сну, раскромсав его на куски, отчего он прищурился, закрываясь от пронзительного солнечного света ладонью. Зато голодный старик пропал и голос его растворился в шелесте камыша, словно и не было его, словно привиделся он в дреме ему. 
Прикрыв глаза ладонью, Иван раздвинул пальцы и сквозь образовавшуюся щель увидел стоящего над ним ангела в белой прозрачной одежде. Одежды его развивались на легком ветерке, что тянул с Ирклеи шелестя словно сухой камышиной. Иван, щурясь и прикрываясь глаза ладонью от солнца привстав на локте уперся взглядом в голые не тронутые загаром коленки ангела. Ему показалось что прозвенел колокольчик, потом еще и еще раз... Он поднял голову и увидел, что белокурый ангел, смеется над ним, держа одной рукой пронзительной белизны туфельки, а другой удерживая на голове белую матросскую бескозырку. Иван перекрестился. Колокольчик умолк, а ангел, склонившись над ним стал внимательно и озорно рассматривать его смеющимися, слегка раскосыми, бездонно-голубыми, распахнутыми настежь глазами. Они смотрели друг на друга, и Иван вдруг ощутил накатывающую волнами легкость внизу живота, словно он прыгнул с огромной копны сена в низ и все в его организме замерло от переживаемого чуда невесомости.
Ангел, озорно улыбаясь, разомкнул алые, чуть припухшие губы и над речкой снова взметнулась трель праздно потревоженного хрустального колокольчика.
Иван, не выдержав нахлынувших на него ощущений вскочил и подняв в воздух мелкий речной песок кинулся через камыш, нырнув   в подернутое ряской зеркало, неспешно текущей Ирклеи. 
Приятная прохлада воды остудила его раскаленное на солнце тело возвращая возможность здраво мыслить и не путать сон с явью. Только непонятная легкость внизу живота не уходила, тревожа Ивана какой-то особенной... приятной тревогой.
-Я сейчас вынырну, и он... она исчезнет...
Сам себя уговаривал Иван, держась за длинный, торчащий из ила, корень рогожи.
-Раз, два, три...
Считал он про себя и перекрестившись вынырнул на поверхность Ирклеи, но не прохлада воды смывшая с него остатки сна, ни крестное знамение не помогли ему, видение как ни в чем не бывало осталось на месте только теперь Ангел махал ему с берега рукой и звонко смеялся как озорная девчушка-подросток...   
Она была быть может чуть старше Ивана на год или что-то около того. 
-Бон жюр мон Геркулес...
Крикнула она с берега, грациозно присев в неглубоком книксене.   
Отчего Иван, вытаращив на нее глаза, хотел было снова нырнуть, но хлебанув воды закашлялся, а она, эта нарушительница его сна и покоя снова звонко рассмеялась.
-Жюси контон  де туа до ми пусесён.
Иван потряс головой, пытаясь стряхнуть с себя наваждение в полной уверенности, что попятил рассудком и через это слушает теперь ангельскую блажь вместо обыденной человеческой речи. 
 Но ангел, превратившийся в девчонку, снова помахала ему рукой.
-Я говорю, что рада приветствовать тебя мой Геркулес в своих владениях.
Иван облегченно выдохнул.
-Фу-у-у...
А девчушка на берегу приветливо улыбнулась ему.
-Я рада что ты нашелся мой Геркулес... Ты приснился мне в ночь на рождество...   
-Какой еще Курулес?
Зло пробурчал Иван себе поднос пробираясь сквозь камыш ближе к берегу.
-Это не я, а барыня с ума попятила. 
Милькнгула у него мысль, а в слух он добавил:
-Дал бы я тебе Курулеса если бы портки у меня были.
По всей видимости услышав недовольное ворчание Ивана она снова рассмеялась. Звонкий смех ее рассыпавшись на сотню колокольчиков разбежался, вместе с водомерками по поверхности воды, запутавшись в зарослях камыша на другой стороне речки.
-Ты веришь в святочные гадания?
Не унималась она.
-Какой же ты смешной. Не Курулес, а Геркулес - Мой античный герой. Мой герой, сильный и бесстрашный...  Вы... ты... Ты позволишь мне присоединиться к тебе? Ведь ты же спасешь меня если я буду тонуть? Я совсем не умею плавать...
Мило тараторила она.  И не дожидаясь ответа девочка-ангел   бросив на песок белой парусины туфельки, что держала в руках, матросскую бескозырку, белые кружевные перчатки и наконец тонкое, белого кружева невесомое платье соскользнула к ее ногам оставив барышню почти обнаженной и пугая недовольно загалдевших, пригревшихся на солнце гусей, бросилась в речку.
Иван, неожиданно, сам для себя громко рассмеялся и ударив по воде ребром ладони обрызгал взбалмошную панночку еще хранящей ночную прохладу водой, отчего совсем успокоился, отдавшись во власть вселенскому чувству теперь уже водяной невесомости.
Она ловко нырнула щучкой и проплыв под водой приличное расстояние от берега вынырнула так близко от Ивана, что у него  от неожиданности сперло дыхание.
-А вдруг это русалка..., про которую рассказывал дед Данила? Схватит сейчас и утянет на дно... Или еще хуже того зацелует насмерть...
Мелькнула тревожная мысль в голове у Ивана.
Но русалка отбросив с лица прядь льняных волос улыбнулась и обхватив обеими руками оторопевшего Ивана плотно прижавшись к нему.
-Так вот Геркулес, где ты от меня прячешься...
Иван ее почти не слышал. Тело ее подрагивало.
-Мне холодно.
В самое ухо прошептала она ему.
-Согрей меня.
И руки Ивана сами собой обвили худенькое тело барышни.
Они стояли так в воде ощущая как река неспешно омывает их тела водой даруя одному тепло и радость, другому успокоение и еще большее чувство легкости.
Она, положив голову на загорелое плечи Ивана прошептала.
-Наконец-то я тебя нашла Геркулес.
Иван, упорно отрицая этот факт своей биографии упрямо мотнул головой.   
-Я не Геркулес никакой... Что это ты придумала?
Но она не дала ему закончить начатую фразу, выскользнув из его объятий, она, обхватив Ивана за шею одной рукой, указательным пальцем другой руки запечатала его потрескавшиеся на солнце губы.
-Нет.
Твердо сказала она.
-Теперь ты мой Геркулес, мой герой-силач, тот кто в момент опасности защитит и спасет меня...
Она неторопливо поменяла руку на шее Ивана и опрокинувшись в воду как будто плыла по ней на спине, не прилагая к этому никакого усилия.
Иван зачарованно смотрел на ее распущенные волосы омываемые желтой, заваренной прошлогодним ракитным листом водой, которая то заплетала их в косы то снова растаскивая их в разные стороны, словно это была необычная вызревшая пшеница которой играет, легкий подводный ветерок.
Согревшись они долго купались играя в догоняшки, потом грелись на белом песке, потом снова купались, достав из белого ридикюля картонку с картинками и каракулями она читала ему про: Геркулеса и неведомых царей, гидр, его отца громовержца, огромного льва и человеко-коней которых он победил...
Когда день подошел к концу она заглянула Ивану в глаза и неожиданно поцеловала его в губы. Так больно и горячо, что Иван задохнулся от этого, словно забыл, что можно дышать и носом. А когда теплая волна, прокатившись в нем затаилась и затихла, где-то внизу живота, он задал ей главный свой вопрос:
-Ты прейдешь завтра?
Девочка печально качнув головой, так же печально улыбнулась.
-Нет мой милый Геркулес.
-Почему?
Обижено совсем по-детски спросил Иван. Она отвернулась от него, и Иван вдруг подумал, что она плачет, но, когда он повернул ее лицо к себе она неожиданно звонко рассмеялась.
-Я просто уеду...
-Куда?
Не понял Иван.
-В славный город Санкт-Петербург, где я живу, в столицу нашей Российской империи.
Иван нерешительно двинул плечом.
-Ну и что тут такого. Отец обещал на следующий год меня приставить к волам и я сам буду возить хлеб в Золотоношу, заодно и в твой С-Петербург заеду...
Девочка с льняными волосами посмотрев в летнее бездонное небо печальными васильковыми глазами прошептала, словно говоря с небом.
-Это вряд ли...
И неожиданно повернувшись к Ивану она провела белыми тонкими пальцами по его загорелой щеке и прикоснувшись к ней губами страстно зашептала, словно старуха Пришлепка когда заговаривала от болезни воду.
-Я знаю, знаю ты приедешь ко мне мой Геркулес... Приедешь и найдешь меня, но мы не встретимся и не увидимся с тобой...
Ивану было тепло и приятно от ее дыхания, от нечаянных прикосновений губ и потому он не придавал особого значения сказанному, а просто наслаждался шелестом ее губ и теплом, и нежностью исходящему от милого его сердцу Ангела.
-Ты приедешь ко мне уже героем, победителем... Ты только найди меня... Я ведь буду скучать без тебя мой Геркулес. Найди меня…
Она обвила его шею руками и положив свою голову ему на грудь на долго замолчала. Так они лежали под бездонным полтавским небом глядя в небеса, слушая звуки природы и биение своих юных чистых на помыслы и поступки сердец.
Наконец она оторвалась от него и приблизившись к лицу Ивана заглянула своими бездонными глазами в глаза Ивана так же шепотом негромко с горчинкой в голосе сказал.
-Ты приедешь ко мне мой Геркулес победителем, а меня уже не будет...
Ивану показалось, что в уголках ее глаз мелькнула слеза, руки его сами собой потянулись обнять ее и успокоить, но не дав ему этого сделать она выпорхнула из его еще не сомкнувшихся объятий словно проворная птичка, которую хотели поймать. И тут же   подняв в воздух облачко мелкого песка, стремительно набросила на себя свои невесомы белые одежды и подхватив туфельки и бескозырку, наклонившись к ошеломленному Ивану   как-то торопливо, горячо, как будто хотела напиться его губами поцеловала его, а тот словно во сне  смотрел ей в след как она  убегает  вдоль берега скрываясь в зарослях камыша и ракитника, под недовольное ворчание потревоженных гусей. 
Иван не почувствовал укуса. И хотя губы его горели щемящая боль в груди, боль разлуки, боль обиды перебивала все остальные его чувства. Так, бывало, с ним в раннем детстве, когда он один дрался с сытыми Богодуховскими барчуками.
 Сейчас ему хотелось что-нибудь сломать или разорвать на тысячу лоскутков, но под рукой был только песок, белый искрящийся в лучах начавшего заваливаться к горизонту солнца песок, сверкающий тысячами огоньков и вспышек. Иван бил его кулаками, зло, беспощадно, словно это он, этот самый песок забрал у нег, выхватил из рук его любимую игрушку.
-Спасибо тебе мой Геркулес!
Донесся до слуха рыдавшего Ивана, звенящий голосок упархнувшего Ангелка.
-Я оставила тебе книгу в знак нашей дружбы... И жду тебя в гости героем и победителем!
Иван бросившись через заросли камыша на ставший ему родным голос вырывая на своем пути непокорный камыш, не обращая внимания на струящуюся кровь из изрезанных острыми листьями ладоней, повторяя как в бреду   одну и ту же фразу:
-Я найду тебя, найду тебя… найду...
Солнце садилось за камыши, погружая в вечернюю тень, оставленную на песке ангелом книжицу, на картонной обложке которой были нарисован обнаженный, необыкновенной силы человек сидящий на камне. Если бы Иван умел понимать по писанному, то с легкостью прочел бы название книжки оставленной ему Ангелом.
Мифы древней Греции: "Двенадцать подвигов Геракла", Перевод с греческого Н.А. Полевова", а в самом низу обложки тесненными литерами «С-Петресбургъ, издание А.С. Суворина, 1881 год"   

                Глава 10
                По писаному

Отец с самого раннего утра уехал на волах в Золотоношу вместе с церковным старостой Акинфеем Апраксиным по каким-то своим делам, а Анна прейдя с детьми из церкви и уложив дочь спать села шить мужу рубаху из недавно привезенного им отреза черного плиса.
Иван, оставшийся без дела по случаю церковного праздника, хотел было сходить на соседний хутор к деду Даниле матеренному отцу, но вспомнив о подаренной ему взатот день его Ангелом книжице, зайдя в овин где с прошлого года хранились снопы сена достал из тайника устроенного им под соломенной крышей книгу не умея читать по писаному стал рассматривать картинки. За чем и застала его мать.
-Ты чего Ванусь притих?
Он попытался было спрятать книгу за спину, но Анна ласково потянула его к себе.
-Что там у тебя сынок?
 -Так мама...
Анна не отрываясь смотрела на сына. И Иван, не выдержав взгляда протянул ей книгу.
-Картинки...
Анна, взяв книгу в руки удивилась.
-Где это ты книжицу такую взял?
Она открыла твердую обложку книги и на обратной ее стороне прочла выведенную красивым девичьим подчерком фиолетовым карандашом  подпись:
"Моему герою, Геркулесу, который приедет за мной и обязательно спасет меня! Княжна Мария Богуш-Корецкая.  Августа 20 числа 1882 год.
-Кто это?
С тревогой в голосе поинтересовалась Анна.
Иван неопределенно мотнул головой.
-Так… Я... Мне Ангел...
Но увидев полыхнувшую на лице матери тревогу поправился.
-Девочка одна, барышня оставила... Когда я гусей пас на Ирклее... Возле гармашовского куреня...
 Иван взял книгу и раскрыв страницу попытался читать
-Гу, рыки веди-може...
А Анна, прикрыв рот ладонью, перекрестившись притянув Ивана к себе крепко прижала к груди.
Они так и сидели минуту, а может и час, только было Ивану тепло и уютно. Он слышал, как часто и тревожно бьется сердце матери самого любимого в его жизни человека. 
-Вы чего мама?
Наконец поднял он голову, чтобы посмотреть в лицо матер. Анна незаметно смахнув слезу улыбнулась.
-Так... Ничего, не обращай внимания... Лучше скажи, где она живет мы ей отнесем книжжецу...
Иван наморщил лоб.
-Отнесем? Балакала, что в Петькенсбурге каком-то живет и что я должен буду к ней приехать...
Анна, прижав руку к груди закрыла глаза и по щеке ее скатилась слезинка.
-Мама что с Вами?
Встревоженно прошептал Иван, вплотную приблизив свое лицо к лицу матери.
Анна, открыв глаза, успокаивая сына, покачала головой.
-Ничего... Все хорошо Ванусик. Все хорошо…
И чтобы пресечь дальнейшие расспросы щекоча ухо Ивана своими горячими губами шепотом спросила:
-Хочешь я тебе почитаю... Пока батьки нет?
Иван кивнул и протянув матери книгу устроился подле нее поудобнее приготовившись слушать.
Мифы древней Греции: "Двенадцать подвигов Геракла"
Услышав знакомое слово, Иван привстал на локте.
-Мама, что такое мифы?
Анна, грустно улыбнувшись потрепала его по начинающим уже темнеть русым волосам.
-По нашему значит сказки…
-А Греция?
Не унимался Иван.
Анна улыбнулась.
-Страна такая… Когда вырастишь узнаешь.
 
 
                Глава 11
                Неожиданная новость
Максим Поддубный вернулся домой по темну, когда ночь уже взяла свое, а в небе зависло набрякшее зыбким светом ночное светило.
-Ты помнишь у Кублицких в тот год барыня малая отдыхала?
Спросила Анна у мужа. Максим, сняв с себя просоленную потом и пропитанную степной пылью рубаху подхватил с лавки приготовленный черпак с белым рушником.
-Как не помнить я ведь возил их тогда, с Натальей Филипповной в Золотоношу по лавкам да магазинам.
И уже на выходе из куреня Иван обернулся к Анне.
-Пойдем польешь мне.
На дворе было светло от лунного света, хоть садись вышивать. Максим с удовольствием подставил спину под холодную струю колодезной воды. Анна зачерпывала из ведра ковшом и лила ее Максиму на спину, а он фыркал как жеребец с удовольствием и расстановкой.
-Давай еще ковш...
Просил он Анну и та лила на его изборожденную тугими, отчетливо вычерченными под лунным светом мышцы спину и на голову. Когда вода в ведра закончилась Максим достал из колодца еще воды и перелив ее в пустое ведро неожиданно спросил у Анны.
-А чего ты княжну-то вспомнила?
Анна, забрав у него ведро отмахнулась.
-Так...
Максим, неопределенно мотнув головой наклонился готовый принять на спину живительную прохладу колодезной воды.
-Ты бы мне с ведра прямо Ганнушка... А то я уже портки с черпаками с этими намочил.
Весело заметил Максим.
Анна, подняв ведро аккуратно, так чтобы вода не затекала мужу за пояс не спеша вылила его на отфыркивающегося супруга.
-Все...
Блаженно выдохнул Максим.
-А то весь день сегодня на солнцепеке с Апраксиным возили хлеб молоть для батюшки, ох в степи я тебе скажу жара, аж землица лопается...
Он принял из рук Анны рушник и начав было вытираться неожиданно спросил:
-Так чего ты за Марийку спрашивала?
Его вопрос вывел Анну из задумчивости.
-За кого?
Не поняла она вопроса мужа.
-Ну за княжну, племянницу Натальи Филиповны, что к ним в тот год из Петербурга приезжала.
Анна отмахнулась.
-Да так... Вспомнилась что-то.
Максим, обтершись вернул Анне рушник горячо прижав ее к себе.
-Может пойдем?
-Да ну тебя, весь день хребет ломал, а все туда же на сеновал.
Она высвободилась из сильных рук мужа и хотела было идти в курень но Максим ее ошарашил.
-Умерла она ноне...
-Кто!
Чуть не вскрикнула Анна, пораженная догадкой.
 -Племянница Кублицкой...  Дней пять как... Никола Лифваньтьевич просил не распространятся...
Максим не размашисто перекрестился, а Анна непроизвольно зажала себе рот влажным рушником.
-А ты откуда прознала?
Анна, ничего не ответив молча ушла в курень, а за ней расчесывая пятерней мокрые волосы рассуждающий на ходу Максим.
-Вот жа люди... видать телеграфист разбрехал про панночку. Кублицкий сказывал он весь год этот хворала потому и не приехала к ним по лету...
Анна чтобы не закричать в голос еще плотнее закусила край рушника.
-Вот, тож судьба...
Бормотал за ее спиной Максим.
-А такая ладная девчушка была... Просто Ангелок, а не девчушка.
Анна скорее почувствовала чем услышала что Максим перекрестился.
-Все мы под Богом ходим... Царства  Небесного...
Анна почти без чувств зайдя в освещенную лучом лунного света горницу обессилив опустилась на лавку истово крестясь на подсвеченную лампадкой икону невнятно с какой-то непонятной болью в голосе читала молитву.
-Да что с тобой?
Присев перед супругой на корточки пытаясь в полумраке разглядеть лицо Анны забеспокоился Максим.
-Так... Ничего…
С усилием разжав зубы пробормотала Анна.
-Может подхворнула… С утра недужилось мне.
-А-а-а.
Успокоился Максим вставая в полный рост. Вставая вслед за супругом украдкой перекрестившись позвала его. 
-Иди за стол повечорь... Я там собрала.
Максим взяв с приступка печи щепку для растопки и подойдя к  красному углу,  где под иконами  теплился огонек лампады, перекрестившись  поджог тонкий конец  щепы и в тот же самый миг когда лучина вспыхнув загорелась из полумрака Божницы в Анну  уперся лик Матери Божьей.  Максим прикрывая ладонью огонек в своих руках наклонился над лампой, чтобы зажечь фитиль отчего весь курень погрузился в черную маслянистую мглу из глубины которой на Анну строго и тревожно смотрела Богородица Пресвятая Дева Мария, словно пытаясь предупредить ее о чем-то еще только грядущем. 
Анна опустившись на колени крестясь негромко зашептала молитву:
-Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с Тобою, Благословенна Ты в женах и благословен Плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси наших...
Подле нее опустился на корточки Максим и беря на руки супружницу наклонившись к самому ее уху тревожно спросил.
-Что с тобой родная?
Было слышно, как Анна всхлипнула, но справившись с напряжением в горле в тон мужу ответила.
-Тяжелая я Максушка...
Было слышно, как Поддубный-старший успокоено выдохнул
-Слава тебе Господи... Я уж думал чего с тобой не так…
И аккуратно укладывая супругу на супружеское ложе  перекрестившись поцеловал Анну в пылающую щеку.
-Спи родная…
Анна хотела было встать, но Максим удержал ее.
-Не подымайся, я сам управлюсь… Спи.

                Глава 12
                Встреча с телеграфным

Воскресный молебен в Богодуховской церкви давно закончился, и отец Епифаний, по причине праздничного дня уже облачившийся в мирскую одежду вместе с попадьей Анфисой Парамоновной и тремя   недорослями: семи, девяти и одиннадцати лет шествовал домой с праздничного базара, неся в руке непомерно большую плетенную из ракитника корзину, заполненную даровыми подношениями прихожан.  Когда чета отца Епифания Прозорова подходила  к дому  волостного правления, двери присутственного места распахнулись и с высокого крыльца, к ногам батюшки и его домочадцев, буквально скатился, прыщавый юноша, лет двадцати, двадцати двух,   в студенческом мундире являвшийся помощником начальника волостной почтово-телеграфной конторы шестого, самого низшего разряда. 
-Здравствуйте отец Епифаний.
Скороговоркой забормотал телеграфный.
-Простите ради Бога матушка Анфиса Парамоновна... Вы не с базара ли идете?
Попадья, переложив корзину из одной руки в другую низким грудным голосом коротко ответила ему вопросом на вопрос.
- А что?
Телеграфный, замялся, не решив для себя удобно ли у матушки Анфисы интересоваться делами сугубо мужицкими, да еще к тому же связанными с применением грубой силы.
-Нет ничего... Извините.
Пролепетал телеграфный и повернувшись к отцу Епифанию затараторил.
-Бороться начали ли батюшка?
Отец Епифаний отчего-то перекрестившись криво усмехнулся.
-Уж часа два как мутызгаются... А ты чего ж? Спал что ли?
Батюшку осенила догадка. 
-Уж не пьян ли ты отрок?
И опустив подле себя на землю тяжелую корзину, поманил пальцем юношу.
-А ну дыхни...
Прыщавый телеграфист, беспрекословно подчинившись воле батюшки, наклонившись к отцу Епифанию дыхнул на него так что тот прищурившись отшатнулся от телеграфного судорожно замахав руками.
-Ох!  Свят! Свят!
Только и сумел выдавить из себя Прозоров. Попадья выхватив из рукава белый надушенный платочек сунула в руки мужу, который тут же приложил его к лицу.
-Ох... Господи Боже! Что же ты такое Богомерзкое вкушаешь   сын мой!?
Сдавленным голосом воскликнул он на всю улицу, обмахивая лицо платком. Телеграфист Холупов, растерявшись закрестился.
-Видит Бог ничего-с, такого-с батюшка не вкушаю-с.
Запричитал он комкая в руке казенную фуражку.
-Редьки-с, разве что с утра-с с квасом, да две цибули...
Показал он пальцами размер съеденных утром луковиц.
В раскалившимся от дневного зноя и без того тягучем воздухе повисла пауза, которую воспитанный юноша с телеграфа поторопился заполнить не умным вопросом.
-Дозволительно ли так-то-с вкушать?
 Батюшка, торопливо закивав головой и подхватив тяжелую корзину уже на ходу благословил, перекрестив телеграфиста.
-Дозволительно, дозволительно... Теперь все дозволительно...
Недовольно пробурчал, удаляясь настоятель Богодуховского храма. Юноша прилежно перекрестившись в ответ и подождав когда батюшка с домочадцами удалятся на почтенное расстояние, неожиданно резво припустил по улице к дальнему краю села, туда где с незапамятных времен, раз в две недели, на крутом повороте речки Ирклей собирался воскресный базар. Где крестьяне окрестных кутов продавали и меняли то, что вырастили своими руками или покупали у заезжих, в основном из уездной Золотоноши, негоциантов всяческие городские нужности в виде: швейных иголок, зеркалец, и прочих мелких вещиц.
Холупов был равнодушен как к еде так и к бытовым  безделушкам которыми торговали на базаре, главное действие для него: почитателя швейцарской поясной  борьбы, прогрессивного молодого человека,  образца 1885 года происходило там же на берегу Ирклеи, где силачи со всего уезда: мужики и казаки собирались табором чтобы  поворочать друг друга, поломать, бросить на землю, побороться   на кушаках и не столько за главный приз  волостного старосты, большого любителя кулачных боев и борьбы Антония Евстратьевича Куколя выставлявшего из своих собственных средств пятипудовый куль  ситной муки, сколько для того чтобы как говорится: "Других посмотреть и себя показать" точнее свою недюжинную силу, ловкость, удаль и бесстрашие.
                Глава 13
                Борись до победного конца –
                Честь казака больше чем любовь отца.

Надо сказать, что волостной староста, Антоний Евстратьевич Куколь, потомственный запорожский казак не только был отменным борцом, но и являлся замечательным рассказчиком всяческих баек и небылиц, связанных с древним искусством боевой казацкой борьбы на кушаках.
Вот и сегодня, для того чтобы дождаться единственного уважаемого им судью во всем уезде, бескорыстного знатока международных правил швейцарской борьбы телеграфиста Германа Халупина, Куколю пришлось брехать в два раза больше обычного, от чего он, сильно утомившись и посмотрев в небо на высоко поднявшееся солнце похлопав стоящий на возу куль муки ладонью наконец-то объявил.
-Ну что ж… Начнем друже!
И когда прыщавый телеграфист ворвался в круг зевак и уже выбывших из состязания участников, которых можно было безошибочно определить по голым торсам и повязанным на них кушакам, в центре круга на вытоптанной траве импровизированной борцовской площадке обхватив друг друга за кушаки кряхтели корячась Иван Поддубный и его лучший дружок Сашка Кот.
-Внимание! Дамы и господа!
Вскинув тонкие ручки, заблажил телеграфный на ходу скидывая форменную куртку. Хотя никаких женщин и уж тем более светских дам здесь, на Богодуховском базаре, и в помине не было.
-Только сегодня! Здесь! И сейчас! Вы можете воочию лицезреть древнее умение всадников выбрасывать своих врагов из седла.
Он чертовым колесом ходил вокруг обхвативших друг друга Ивана Поддубного и Сашки Кота комментируя их схватку то и дело пересыпая свою речь заграничными, заковыристыми словечками.
-Стоп!
Крикнул телеграфист, вскидывая вверх руку.
-Разрыв захвата!  При последующих срывах, руки борцов будут принудительно зафиксированы.
Объяснял балагуристый телеграфист, прыгавший вокруг борцов, ротозеям и понимающим в этом деле людям. 
-Начали!
Скомандовал он, махнув рукой.
И хотя никто никогда толком не слушал команд телеграфиста Халупина, но всем и в первую очередь волостному старосте нравилась создаваемая им атмосфера ажитации вокруг топчущихся друг подле друга борцов. Его вроде как разбивала падучая, он как блаженный на паперти, то выкрикивал непонятные  иноземные словечки, то вскидывал руку, то как подкошенный падал на траву, чтобы убедится  что противник повержен и обе его лопатки  касаются земли матушки.   
Вот и сейчас Иван улыбнувшись и плотнее прихватив  соперника, а по совместительству лучшего дружка  Сашку за кушак   оторвал  его от земли, чем привел телеграфиста в неописуемое возбуждение.
-Атасьен!
Воскликнул Холупин замерев словно суслик в степи с поднятыми к палящему полуденному солнцу руками.
-Еще одно мгновение и Иван... Представитель клана непобедимых кулачников и борцов Поддубных из  Богодуховских казаков   применит  свой первостатейный прием  "Залом Геркулеса"...
Вещал телеграфный рефери.
Иван не торопясь бросить Сашку на землю улыбнулся брехливому  телеграфисту.
-Вот же мне придумал же «Залом Геркулеса»... Хоть и весело и звучит убедительно и как-то по серьезному. 
И уже хотел было опрокинуть Сашку на землю, но тот прижавшись плотнее к приятелю  горячо зашептал ему на ухо:
-Вань мы ж договаривались... Нынче ты упадешь...
Иван кисло улыбнулся.
-Ты что батю моего не знаешь? Он мене так упадет я потом падать устану.
Сашка хотел было что-то возразить дружку но не успел, Иван подсев под него поглубже вдруг как пружина выпрямившись опрокинулся всем  телом назад увлекая за собой задохнувшегося от головокружительного полета противника припечатав   его спиной к  вытоптанной  траве и удерживая его в таком положение.
-Ай! Ду! Труа!
Громко считал телеграфный то и дело вскидывая руку с оттопыренными пальцами и досчитав до трех  завопил замахав руками.
-Финита! Финита ля комедия! Господа! Чистое туше!
Он подскочил к Ивану и неожиданно сильно рванув его на себя за руку поставил на ноги рядом с собой потрясая поднятой вверх рукой Ивана.
-Поприветствуйте господа финалиста нашего чемпионата Ивана Поддубного - младшего!
Он словно цыган таскавший на цепи по ярмарке медведя водил Ивана по импровизированной арене то и дело выкрикивая на потеху толпы разные непонятные слова, то и дело называя собравшихся поглазеть на барахтанья мужикам и небогатым казаков из близлежащих кутов господами и даже дамами.  Зрителям нравился этот выжига телеграфист, который каждый день по утрам корячившийся возле волостной конторы с пудовой осью от старой немецкой молотилки, называя все эти свои манипуляции на французский лад «Эффорт де волонте» «тренировка воли»   наверняка безбожно коверкая иностранный язык на свой только ему понятный студенту недоучки лад.   
Зеваки зараженные его весельем и азартам дружно поддерживая его покрикивая то и дело одобрительно хлопали телеграфного и  Ивана по плечам.
-Добре! Добре хлопчик!
 В этом базаре досталось Ивану и от батьки. Максим, приложившись к плечу железной ладонью наклонившись к сыну крикнул перекрывая клекотню телеграфного:
-Молодца сразу видно наш Поддубнинский!
Наконец торжественно вскинув руку для усмирения зрителей на круг, вышел   Антон Евстратьевич и приобняв Ивана и одобрительно похлопав по плечу прыщавого телеграфиста радостно объявил:
- Слухайте и не говорите, что не слыхали!   В главной сегодняшней схватке поборются два казака Максим Иванович Поддубный и егонный старший сын Иванусь!
Толпа неодобрительно загудела. Кто-то весело крикнул:
- Че мы тогда здесь пупки развязывали, когда и так было ясно кто куль до хаты потащит!
Зрители в голос одобрительно заржали. Но вновь вскинутая рука волосного старосты тут же успокоила весельчаков.
-Нечего на печи с бабами своим барахтаться! Пущай победит сильнейший!
И повернувшись к телеграфисту громко объявил:
-Коментация и  судебное решение по поводу  главной сегодняшней борьбы на кушаках поручается заместителю начальника почтово-телеграфной конторы Богодуховского уезда, телеграфисту шестого класса, главному специалисту уезда по швейцарской борьбе на поясах   Герасиму Аграфеноновичу Холупину! 
Телеграфист вскинув приветственно руку, театрально приглашая выйти в центр круга Поддубного - старшего.
-Прошу Вас Максим Иванович!
И проверив крепость узлов на кушаках, повязанных вокруг торсов отца и сына, демонстративно достал из кармана форменных брюк блестящую серебряную боцманскую дудку, купленную им по случаю в лабазе Карла Херда. Подражая настоящему арбитру на борцовском турнире, трижды дунул в нее для подчеркивания торжественности момента.
-Антон Евстратьевич! Мы можем начинать!
Куколь усевшись на телегу подле главного приза - мешка муки довольный собой и устроенным им зрелищем утвердительно махнул рукой.
-Давай телеграфная душа! Дуй в свою дудку!
Холупов изготовившись поднял руку.
-Припари!
Как-то особо люто крикнул телеграфист. 
-Чего? Кого ты там парить собрался?
Не понял Поддубный-старший повернув голову к тут же смягчившемуся судье.
-Это на франзузский манер значит "Приготовится"...
Пояснил Холупин. Поддубный - старший хохотнул.
-Славно сынок припарил нас телеграфист...
Иван, отвернувшись от отца негромко произнес:
-Вы только батя не серчайте если что...
Максим ухмыльнулся
- Что, если что?
Иван, повернувшись к отцу посмотрел ему в глаза
-Не ужели я Вас… Того… Убарахтаю.
Максим подтянув сына за кушак поближе к себе весело прошептал:
-Не говори гоп сынок покуда не...
Он не успел договорить
Пространство разрезал пронзительный свист боцманской дудки.
-Лють!
Выкрикнул Холупин тут же заскакав ошпаренным чертом вокруг Максима с Иваном, заблажив, заблеяв козлом подначивая топчущихся в центре круга борцов.
-Дамы и господа!  Вы присутствуете при величайшей схватке века на приз...
Голос телеграфиста провалился в вату смешиваясь с бешеным биением пульса в ушах Поддубного - младшего. Иван попытался было ворочать отца до хруста в костях дергая обеими руками за кушак, но тот стоял словно вросший в землю дуб все ближе и неотвратимей притягивая к себе Ивана. Вот он потянул его на себя отрывая, пятки от земли... Иван чувствовал, как теряет опору, а с ней и равновесие неожиданно для самого себя поддавшись вектору напряжения с силой оттолкнулся от земли, а когда, оказавшись в свободном полете чуть сбоку отца ощутил что и тот то же потерял точку опоры крутанулся всем корпусом вправо увлекая за собой и свое скрученное из мышц тело и расслабившегося батьку. В какой-то момент оглохшему от напряжения Ивану показалось что он спит и во сне этом не слышно ни звуков не криков ротозеев и уж тем более свиста дурацкой боцманской дудки телеграфиста, который почему-то сейчас здесь в его сне заглядывает ему в глаза упершись стриженной горшком головой в вытоптанную с утра и от того пожухшую траву. Действительность ворвалась в мозг и уши Ивана ревом зевак и пронзительной трелью свистка судьи.
-Туше!  Дамы и господа! Чистейшее туше, двойным парадом «брао руле»!
Орал одуревший от восторга голосом телеграфист Халупин по всей видимости видя в победе Ивана над отцом тайных знак, свыше говорящий ему что молодость все равно возьмет свое над опытом и косностью старших.
-Виктория!
Орал прыщавый тиская в своих тонких, но отчетливо жилистых, не лишенных силы руках обессиленного Ивана.
-Ты победил Иван! Мы гордимся тобой!
Телеграфист с чувством расцеловал Ивана обдав его невыносимым смрадом своего дыхания от чего Иван моментально пришел в чувство. Он грубо оттолкнул беснующегося Холупина и неприязненно стерев ладонью со своего лица остатки слюнявых поцелуев повернулся к лежащему на траве с закрытыми глазами отцу.
-Бать...
Боязливо позвал он склонившись к нему.
-Батя...
Иван не на шутку забеспокоился, но как только он коснулся его руки, тут же земля ушла из-под его ног, тело потеряло вес, а в животе стало легко и приятно. Губы сами собой расплылись в улыбке, и он вдруг вспомнил себя маленького, когда отец брал его на руки то подкидывая вверх, то просто крутя как мельница вокруг себя. Вот и теперь земля вместе с телеграфистом волостным старостой Куколем, казаками и взъерошенными мужиками, затихшем базаром, речкой Ирклеей и Богодуховской церковью и погостом за ним все кружилось, возвращая его в туда в далекое, как казалось ему, детство.  Наконец он внизу, где-то под собой, увидел улыбающееся лицо отца. А уже в следующее мгновение Иван рухнул вниз и тело его вновь обрело вес. Поддубный-старший, ловко вскочив на ноги выдернул Ивана за собой то и дело укоризненно покачая головой.
-Ай я яй! Родного батьку и на такую мульку подловил...
Иван сник.
-Я думал ты упредишь… Прости за ради Христа…
Виновато пробурчал он.
-За что сынок?
Максим, еще сильнее притянув к себе Ивана крепко обнял его.
-Запомни: "Честь казака превыше любви отца".
И не дожидаясь ответа, как победителю поднял Ивану руку к уже свалившемуся за полдень солнцу.
Волостной староста, подскочив к Поддубным подхватив руку  Ивана громко объявил:
-В борьбе тушированием  победил Иван Поддубный!!!
Максим поглядев на старосту хохотнул.
-Слушай и где это ты Антон Евстратьевич набрался? От мозгляка этого?
Максим кивнул в сторону пляшущего   бесом телеграфиста.
Куколь хохотнул.
-Зачем у Гераськи, я и «сам с усам».  У балагане Златоноше там теперича кажный день бугаи на кушаках борахтаются.  Чемпионат показывають, все как нас. Ох и зрелище я тебе доложу, до мурашек. Но Ванусь нонче удивил меня!  Доброго сына вырастил Максим Иванович чую я пойдет он далеко может даже до волостного старосты.
И обратившись к собравшимся громко объявил.
-Приз в пять пудов белой муки по праву достается Ивану Поддубному сыну Максимову. 

                Глава 14
                Каждому свое 
 
-Приз-то Максим Иванович забирайте.
Хитро щурясь, напомнил староста, рукой похлопывая по увесистому, набитому под самое горло мукой кулю.
Поддубный-старший, подойдя к возу под одобрительный гомон зевак вытянутой рукой поднял призовой куль словно в мешке была солома, а не пять пудов муки и повернувшись к сыну громко сказал, больше для зевак чем для Ивана.
-Ну что верховода? Забирай свой честный кошт!
Иван хотел было принять куль на плечо, но отец не дал ему это сделать, лукаво улыбнувшись.
-Нет сынка, так не годится.
-А как же батька?
Простоволосо поинтересовался Иван. 
Поддубный-старший, не сгибая руки в локте тряхнул мешком.
-Вот этак, как отец твой родный носит, и как дед твой носил по Поддубненски. 
При этих словах он снова протянул мешок сыну. 
-Давай, спробуй.
Иван потянулся к кулю обеими руками, но Максим хохотнув и на этот раз не дал ему его взять.
-Э нет сынок, коли взял прапор неси его достойно, а не как девка двумя руками.
И снова протянув Ивану куль замер в ожидании, как впрочем и большая часть зевак, которые не веря байкам о чудо силаче из Богодуховке приехали на воскресный базар только для того чтобы подивиться на богатыря.
Иван, смущенный общим вниманием шагнув к отцу громко зашептал:
-Бать ты хоть поставь его на землю, а то мне не с руки…
Поддубный-старший опустил мешок на траву.
-Позлее, позлее сынок, представь, что это вражина твой.
Посоветовал Максим отступая от мешка с мукой на шаг. 
Иван наморщил лоб и глянув на завязанное горло мешка почему-то вдруг представил перед собой ненавистного  абелевского эконома, хлюздявого выскочку вечно заедавшего Ивана из-за ревности к Оксанке Владимировской, с которой Иван последнее время все чаще и чаще стал встречаться за околицей, там где Богодуховская молодежь  устраивает свои посиделки.  Кулаки его сжались до хруста в казанках, а в прищуренных глазах вспыхнула злая, «татарская» искра. Он перекрестившись медленно взял куль за горло и сжимая его словно это горло подлого эконома поднял мешок на вытянутой перед собой руку.
 -Ох мать твою перемать!   
Послышались восхищенные возгласы из толпы. Но Иван не слышал их, всю свою ярость он сейчас вложил в горло ненавистного управляющего, который наконец-то попался ему в руки. 
-Любо! Любо хлопчик!
Кричали казаки. 
Иван, наверное еще долго мог бы стоять вот так с кулем в вытянутой руке, если бы не шальная мысль рассмешившая его.
Ему представилось что управляющийся обмочился. Рука Ивана  дрогнула и он разулыбавшись в одно касание забросил мешок на плечо.
-Э нет! Так не пойдет!
Тут же возмутился Поддубный – старший.
-Батьку барахтать ты значит можешь… Что же я легче куля энтого?
Пришлось бы Ивану туго, да в дело вмешался волостной староста.
-Ты Максим Иваныч зазря  парубка не строми, молод он ещо, но все ж таки сообразил, как  наладить тебя так чтобы ты пятки свои  солнцу казал.
Максим наморщил лоб не понимая куда клонит хитрый  Куколь.
-Ты к чему это Антон Евстратьевич?
-А к тому!
Староста вышел на круг обращаясь к присутствующим.
-К тому, что вон Гераська телеграфная душа совсем немощный…
Он ткнул пальцев в натягивающего на себя форменную куртку телеграфиста.
-А без него и праздник не праздник, добрая баба куличи печет, хоть и толком, без мужниной помощи хлеб собрать не может. Я к тому это говорю  Максим Иваныч, что  кажный  человек  в своем деле хорош. Кто-то быком кули таскать, а кто-то быка на траве валять. Как говорится: «Кажному свое». 

                Глава 15
                Утро в усадьбе Абеля
Из большого каменного дома   Георга Карловича Абеля владельца усадьбы и одного из крупнейших землевладельцев на Полтавщине на крыльцо вышел невысокого роста человек в идеально белых галифе и тонкой кожи начищенных до зеркального блеска высоких сапогах. Выставив вперед правую ногу человек, замер словно обдумывая план завоевания вражеской крепости или редута.
-Сашка глянь…
Иван толкнул локтем в бок своего дружка детства  который прикорнув досыпал прерванный ранней утреней побудкой сон.
-Чисто Наполеон…
-Чё?
Не поняло спросонок Сашка и протерев кулаком глаза уставился на замершего словно борзая в ожидание команды хозяина.
-А этот…
Зевнул дружок и снова попытался доспать то что прогулял вчера с девками и парнями на выселках, но у человека на крыльце были явно другие планы относительно двух молодых, здоровых детин поденно трудившихся на подворье помещика Абеля у кого он Вольдемар Клячкин состоял на службе экономом или проще говоря управляющим усадьбы.
-Эй! Вы!
Указал он жокейским стеком в сторону Ивана и Сашки, сбегая со ступеней высокого с колоннами крыльца.
-Началось…
Пробормотал Сашка поднимаясь вслед за Иваном.
-Сейчас расскажет нам по чем фунт лиха…
Эконом же на ходу надевая на голову английскую с длинным козырьком кепи для верховой езды устремился к парням.
-Вот ты.
Ткнул он Сашку в грудь стеком.
-Возьмешь волов, погрузишь двадцать кулей пшеницы, что лежат в амбаре с правой стороны и увезешь к Тарасу Денисычу на мельницу, те, что пять завязанные красными шнурками пусть на крупку пустит, а остальные на белый хлеб, скажи что я лично буду проверять качество помола…
Он хотел было ткнуть стеком в грудь Ивана, но тот отстранил его рукой.
-А ты Поддубный возьми бричку и переставь ее с солнцепека в тень, чтобы не посохла кожа на сиденье, после, натаскай конюху воды и принеси туда же на конюшню три мешка фуражного овса, потом подмети двор и посыпь свежим песком… 
Эконом бросил испепеляющий взгляд на стоявшего рядом с Иваном Сашку.
-Чего ты ждешь? Исполняй что тебе приказано, мы Вам не собираемся платить за ваше безделье.
Сашка, не говоря не слово отправился выполнять указание управляющего, а Иван, прищурив глаз иронично поинтересовался.
-Кто это мы?
Клячкин словно ожидая от Поддубного подобной дерзости резко повернувшись к нему на высоких каблуках перешел с командно-пренебрежительного тона к фальцетно-требовательному.
-Я! Я Вольдемар Клячкин эконом поместья остзейского дворянина Георгия Карловича Абеля! Я не собираюсь вам платить   за ваше безделие и лень. 
Иван мотнув головой собрался было уже оставить оратора, но тот остановил его.
-Ты куда собрался?
Обратился он к Ивану почти шепотом.
-Как куда? Коляску переставить...
Клячкин с силой хлестнул себя по голенищу сапога.
-Я тебя не отпускал!  В общем так я сейчас уеду в присутствие, а вернусь буду с тобой разговаривать Поддубный, потому как считаю что ты мало и плохо работаешь… И вообще!
Иван посмотрел эконому в глаза, от чего тот почувствовав себя неуютно и стушевавшись  поторопился оседлать стоявшую у привязи каурую клячу под седлом по всей видимости представляя себя этаким лихим наездником гусаром.
-Да! И вот еще что!
Вдруг вспомнил он, не без труда вскарабкавшись на лошадь, которая как на зло взбунтовалась и не слушалась шенкелей и от чего затопталась на месте то и дело поворачиваясь к Ивану то одним боком, то другим. Через что Клячкину пришлось, по-дурацки, вертеть головой словно ослепшей на солнечном свету сове, к слову сказать,  больше похожей на общипанную ворону.
-Тррр
Пытался он урезонить каурую клячу, но та по какому-т тайному сговору с Поддубным-младшим, наотрез отказалась усмиряться, что вовсе не остановило управляющего, а только еще больше раззадорило его. 
-Чтобы к моему приезду вынес из овина валун… Я не знаю, как ты это сделаешь, но, чтобы по моему возвращению он находился здесь!
Он указал стеком подле себя место.
-Здесь, подле коновязи.
И пришпорив квелую гнедую комично затрусил со двора через распахнутые по обыкновению ворота усадьбы.
-Че гнида эта от тебя хотела?
Раздался голос Сашки Кота за спиной. Иван пожал плечами.
-Кто его знает, может побороться, а может по зубам?
Приятели, не стесняясь рассмеялись шутке. Иван обнял друга за плечо.
-А мож ён на Ксану виды мает?
Предположил Сашка. Иван хмыкнул.
-Да пусть себе, мне то, чего…
Иван остановился возле коляски и взяв ее за оглобли легко и быстро перекатил ее в густую тень единственного на хозяйском дворе дерева.
-Ты волов запряг?
Сашка утвердительно кивнул.
-Угу... К амбару подогнал… Никого нет… Все в поле…
Иван, толкнув приятеля плечом подмигнул ему.
-Не дрейфь Ляксандр прорвемся.  Айда я тебе пособлю с кулями.
-Так тебе еще же воды надо натаскать…
Едва поспевая за другом, виновато забасил Кот.  Иван отмахнулся.
-Да ладно. Как бы черпалка была доброй так и делов бы было на  раз, два и обчелся. А энтими ведерками ходить умаешься.
Уже выезжая на груженом пшеницей возу Сашка обернулся к Ивану.
-Ты без меня булыган не трогай, вернусь помогу тебе, да и Андрей должен будет со своими с поля вернуться.
Он посмотрел в небо.
-Жара сегодня будет ломовая.
Иван махнул рукой.
-Да на черта я тебя ждать буду, сам управлюсь.
Сашка, придержав за рога волов, повернулся к Ивану.
-Да ты что в нем пудов десять будет, а то и все двадцать как ты его…
Иван, отмахнувшись от приятеля неторопливой походкой пошел в сторону конюшни.
-Не придумывай, я же не нянькаться с ним буду… До возвращения Дуремара все налажу.


                Глава 16
                Неувязочка вышла 

Солнце уже давно перевалило за полдень и теперь, казалось, висело над степью неподвижным раскаленным шаром заливая своим беспощадным светом все живое, лишь кузнечики стрекотали в чахлой траве да дозревающая на корню пшеница с уже налитым, но еще живым зерном подавала свой еле слышный голос, когда над ней пролетал случайный почти неощущаемый ветерок.
Сашка Кот уже давно вернулся с мельницы, а Иван помог ему распрячь волов и разгрузить намолотую муку и сечку, отчего, приятели решил, что в самый раз окунуться в прохладную Ирклею для того чтобы смыть с себя мучную пыль от которой у приятелей зудело и чесалось все тело, а за одним смыть с себя пыль степную и вязкую полуденную жару.
Когда Иван с Сашкой вернулись в усадьбу было слышно, как в дальнем конце двора там, где располагалась конюшня изводится в истерике эконом Клячкин вспоминая всех святых и полу святочных недобрым словом не забывая в этот список внести и главного лентяя всей Полтавщины Ивана Поддубного. Сашка насторожился.
-Может убился кто?
Иван хохотнул.
-Чего смеешься?  Знаешь, как   бывает и в ясную погоду гром гремит…
-Это точно этот гром гремит в любую погоду.
Улыбнувшись, подтвердил Иван. Они свернули за угол усадьбы к хозяйственным постройкам подальше от скотного двора, где пугая своей пронзительностью домашний скот и птицу  голосил  управляющий  усадьбы Вольдемар Клячкин.
-Где этот лентяй и мерзавец?! Немедленно приведите мне его сюда!
Проходя мимо коновязи, Иван увидел, что хозяйская бричка с новыми кожаными сидениями   снова стоит на солнце. 
-Погодь Ляксандр.
Обратился он к дружку.
-Василий Макарыч опять бричку тут оставил, хоть бы рогожу какую накидывал сверху что ли, а то ведь реально сожжет амортизацию.
Он взялся за оглобли чтобы затолкать коляску под тень дуба. И надо же было такому случится что именно в этот момент из-за угла хозяйского дома с стеком в руках появился дергающийся всем телом Клячкин.
-Ах вот мы где! Господа хорошие.
Еще издалека задул он в свою волынку.
-Я сколько буду тебя просить, чтобы ты берег хозяйское имущество!? Может мне на коленях тебя умолять?
Иван толкнул Сашку в бок и чуть наклонившись к нему весело заметил:
-Дуримар на публику работает… Чтобы хозяин слышал…
Управляющий остервенело себя хлеща по голенищам запыленного с дороги сапога уже не канючил, а открыто грозил Поддубному, своим тонким, петушиным голоском.
-Я тебя в Сибири сгною, морда твоя каторжная. Ты у меня по кандальному пойдешь не воротишься!  У меня знаешь какие связи в уезде! Мало не покажется!
Сашка, пряча улыбку, под ладонью которой прикрыл рот негромко спросил у Ивана:
-Може бесы в нем?
Иван пожал плечам.
-Кто его знает. Может и бесы… Может дать ему разок кулачишкой в зубы чтобы заткнулся?
Сашка отрицательно покачал головой.
-Нет Ваня этак ты точно по кандальной пойдешь за смертоубийство, хай брешет лишь бы в печку не сажал.
Иван отодвинул Сашку.
-Ты иди друже я тут сам управлюсь…
И когда Клячкин подошел к нему в плотную и замахнулся на него хлыстом, Иван перехватив его тонкую руку выхватил стек и сломав его бросил под ноги.
-Эге!  Даты совсем ополоумел Дуремар!  А ну иди до воды охолонись! 
И спесивого управляющего с перекошенным от страхом и злобой  лицо недобро улыбнувшись не  громко почти  шепотом сказал ему пару ласковых как отец учил.
-Чего хочешь?
-Я? Мне…
Вдруг начал заикаться перепуганный столь близким общением со своим любимым оппонентом Клячкин.
-Я просил бы Вас… Вы… Мне…
Забормотал он, переходя на светскую форму обращения.
-Кто мы? Ты скажи, чего хочешь жабья твоя душонка?
Эконом забултыхался  в руках Ивана безуспешно путаясь вырваться из них, но осознав что руки у Поддубного железные как то обмяк словно тряпочная кукла смирившись с этим своим унизительным и очень даже опасным положением.
-Я просил Вас… чтобы… кожа на коляске и упряжь не ссохлась…
Иван не добро улыбнувшись и опустив на землю Дуремара зашел в каретный сарай собрал там всю сбрую сделанную из сыромятной кожи: постромки, уздечки, шлеи принес их к коновязи и подняв вытащенный им еще до обеда из амбара валуну положил его сверху.
-Вот так оно лучше будет… Теперь точно солнце не спечет.   
Клячкин наконец придя в себя бросился в хозяйский дом.
-Ну, все побежал Абелю кляузничать.
Из-за спины Ивана заметил Сашка.
-На кой ты все это?
Иван потянув вожжи проверяя надежно ли их держит камень довольный своей работой отряхнул руки.
-Слыхал же? Я всю кожу специально сушу. Так оно лучше будет, не рассохнется.
Иван еще пару раз  дернув за торчавшие из-под валуна вожжи пошел со двора.
-Ты куда Вань?
Забеспокоился Сашка. В ответ Иван махнул рукой.
-До куреня.  Мне здесь больше делать нечего.
В этот момент из дома на центральное крыльцо вышел владелец экономии Абель с бегающим вокруг него гадливо улыбающимся  управляющим.
-Вы только посмотрите Георгий Карлович что этот бунтовщик удумал!
И вскинув тонкую ручку, с игрушечным кулачком потряс им в спину уходящего со двора Ивана.
-Я тебя еще к волосному сволоку бунтарь!!!   
Вещал он прыгая как блоха, то возле сбруи приваленной валуном, то вокруг от души смеющегося   Абеля, вместе с которым не скрываясь смеялись вернувшиеся с полевых работ крестьяне. 
-А вы чего надсмехаетесь?  Давайте убирайте эту каменюку!
И поняв, что сказал лишнего на мгновение присмирев обратился к хозяину.
-Простите ради всего святого Георгий Карлович, с этим Поддубным каждый день не слава Богу. Того и гляди потребует у Вас стать экономом… Он такой.
Абель перестав смеяться пристально посмотрел на Клячкина.
-Почему Вы так смотрите на меня Григорий Карлович? Я не вру, вот Вам крест…
Он начал было неловко крестится, но владелиц усадьбы уже больше не улыбался.
-Вы знаете Владимир, а ведь это хорошая мысль…
-Какая?
Не понял Клячкин.
-Поддубного поставить вместо Вас. Парень он смышленый, работает за троих. Жаль сильно молод, но этот недостаток поправим… Заканчивайте уже здесь этот балаган…
И уже открыв дверь дома, обернулся к обескураженному Клячкину.
-Да и пошлите кого-нибудь за Иваном, праздник у нас. И впредь прошу Вас со мной решать вопрос кого рассчитывать, а кого принимать в поденные.  Вам все ясно?
Клячкин отчаянно затряс головой осознав глобальность своей ошибки издавая зажатым психическим спазмом горлом неясное клокотание  или клекот не то подражая беркуту что парит днем над степью, не то вороне что норовит украсть цыплят со скотного двора.
-Простите простите Георгий Карлович неувязочка вышла.  Всенепременно только через Вас.
                Глава17
                Парламентер

-И чего теперь делать?
Максим сидел напротив сына за столом прихлебывая из миски поданный Анной, заправленный сметаной холодник.
-А ничего батя… Надоело мне это. Ломаюсь с утра до поздней ночи, а эта крыса меня поедом ест.  И так я плох и этак. Вот уеду зашибу в Крыму деньжат, куплю здесь все и вот тогда заживем.
-Ишь ты деньжат. А как же мы с матерью? Ты ведь у нас старший, Митька вон только волов гонять начал, сестры твои хоть и постарше, но все одно девки. 
Иван, смутившись задумался.
-А дед Данила говорит, что там…
Иван ткнул куда-то за околицу большим пальцем.
-Жизнь, на удачу на старание, а здесь только ярмо да горб сохатый. 
Максим от такого разговора перехотел есть от чего отложил в сторону ложку.
-Ну ты даешь Иван… Нашел кого слухать деду твоему скоро под сотню вдарит, вот и метет чего не попадя.
Иван упрямо мотнул головой.
-А вон крестный каждый год ходит на Севостополь, не в жирах, конечно, но и не бедствуют как мы. А ты же меня знаешь я и за троих могу гарбатить, и каждый год буду домой приходить на Рождество или Крещение.
Максим, опустив голову задумался в горницу зашла Анна всплеснула руками.
-Ты чего не кушаешь? Пересол никак?
Максим махнул рукой беря со стола ложку.
-Да нет все нормально, это вот у нас с сыном пересол, чему отец его твой подбивает. Зайдешь к старику как-то поговори с ним…
Анна, подойдя к сыну присела на лавку подле него.
-Ну что там у вас случилось?
Иван встал.
-Да ничего мама я вам потом расскажу.
Максим, заерзав на лавке, посоветовал.
-А ты ей сейчас расскажи, и про Крым, и про эконома… Из-за чего он тебя подначивает?
Иван пожал плечами.
-Да я почем знаю… Может из-за Ксанки Владимировской…
Анна прикрыла рот углом головного платка.
-Это не Антипа ли Куваея дочка?
Иван снова присев на лавку посмотрел в окно где вдалеке виднелись золоченые купола Богодуховской церкви.
-Она… Мы так… Гуляем если видимся…
Мать перекрестилась, повернувшись к иконам.
-Слава тебе Господи.
И повернувшись к Ивану посмотрев на него смутившимися, полными отчаяния глазами попросила:
-Не дури девчонку, не твоя она.
-По что мама?
Задиристо поинтересовался Иван.
-Нечто дуримару этому отдать? Вот ему!
И Иван, слепив огромную дулю потрясая ею сунул за окно.
-Черта ему лысого, а не Ксанку.
Он еще что-то хотел сказать веселое, но к его плечу прикоснулась рука матери. 
-Сестра она тебе выходит сынок… Анфисы сестры моей сродной дочь. Грех это…
Иван онемел. Было слышно, как Максим монотонно хлебает холодник иной раз цепляя глиняной ложкой за дно миски.
-Я же не знал мама… Вы бы мне раньше… Я бы никогда…
Анна, отчего-то заплакав прижала сына к груди.
-Я знаю сынок, знаю… Просто скажи мне что больше не будешь. Успокой мое сердце.
Иван встал и повернувшись к иконам перекрестился.
Анна поцеловала его в лоб.
-Спасибо родной…
Не понятно куда бы вывел разговор дальше, но   к тыну палисадника дома Поддубных подошел Сашка Кот.
-Здрасте тетка Анна
Поздоровался Сашка, но приглядевшись увидел и Максима.
-Здорово дневали? Максим Иваныч.
Отец с Иваном вышли к нему, поручкаться.
-Слава Богу и тебе не хворать.
-Ты то, чего в неурочный час причопал?
Настороженно поинтересовался Максим протягивая руку Сашке для рукопожатия.  Сашко легкомысленно махнул рукой в сторону Абельевской экономии.
-Да этот дурик меня прислал. Говорит: «Возвращай его как хочешь»…
И уже совсем развеселившись затараторил, то и дело похлопывая Ивана по плечу.
-Каменюку-то они снять с упряжи не могут. Уже всех на усадьбе собрал.  Серко впрягали и то не свернули.   Вот Ванька силы в тебе.
Иван улыбнулся.
-Да это я так от злобы наверетенил. Я недавно прочухал как по злобе или по закусу какому   могу руками оглоблю сломать или кочергу  узлами завязать. А чего там Дуремар-то?
Сашка хохотнул.
-Зовет, говорит друг твой, вот ты и иди уговаривай его пусть возвращается, упряжь то вся под камнем. Опять же Абель   ему швунгеров на отвешивал за тебя.  Так что пойдем перекусим еще на усадьбе сегодня Колядка…
Он повернулся к Максиму Ивановичу.
-Повариха наша…
Он снова повернулся к Ивану радостно сообщив.
-Хозяйка ей велела на всех дворовых и поденных кулеш приготовить и с ново оборотившись к Максиму Ивановичу радостно добавил.
-Сын их старший Густав, что в Петербурге служит, медаль чи   орден какой от царя отхватил и всякие там благости...   
-Ух ты.
Заламывая папаху на затылок, одобрительно прокомментировал Поддубный-старший.
-Гуська орден?
Сашка Кот утвердительно кивнув хотел что-то сказать, но Максим Иванович не дал ему развить мысль.
-А был то во…
Он показал рукой три вершка от земли
-Соплей перешибить можно было. А теперь медали, ордена!   Слышь Ганнушка!
Максим ушел в курень поделится новостью, оставив Ивана и Сашку у тына.
-Так пойдем уже.
Потянул Ивана за рукав Сашко, но Иван неожиданно уперся.
-Не пойду, если хочет, чтоб я вернулся пусть берет коляску и за мной катит сам.
Сашка обмер.
-Да ты что Ваня он же тебя тогда совсем поедом съесть…
И неопределенно мотнув головой неуверенно добавил.
-Да еще подишь ты со двора погонит, как тогда быть?
Иван облокотился на заскрипевший под ним плетеный из молодого ракитника тын.
-Бог судья. Хай гонит, я уже нагадал. Батьке с хлебом пособлю и по зиме в Полтаву уйду. Вот только справу об военной службе выхлопочу. 
 -И чего ты там делать будешь?
Иван, запустив пальцы в чуб мечтательно улыбнулся.
-В крючники подамся на железку, а то и в порт… На Одессу или в Севастополь.
Мечтательно сообщил Иван.
-Знаешь какую там деньгу зашибают! Не балуй брат.
Сашко с надеждой посмотрел на приятеля.
-А как же Ксанка? Вы же вроде женихались…
Иван, помрачнев, горько сплюнул в дорожную пыль.
-Все. Была наша да ноне ваша.
Сашка присвистнул от удивления.
-Как? Не уж-то она с этим убогим дурнеем заплелась?
Иван зло сверкнул глазами.
-Да нет…
Он посмотрел по сторонам и убедившись, что никто их не слышит, шепотом чуть наклонившись к приятелю сообщил новость.
-Сестра она мне выходит… Двоюродная чи троюродная без разницы мама говорили все одно кровь мешать нельзя…
-Вот это цоб да цобе…
Присвистнул Сашко.
Иван взял его за рубаху и подтянув в плотную к себе негромко, но внушительным тоном добавил.
-Смотри друже, говорю это только тебе, не болтай за то.
Сашка перекрестился.
-Вот тебе крест Ваня. Могила. Нечто первый раз?
Они молча постояли каждый думая о своем. Первым ожил Сашко.
-Ну так я пошел? Скажу дурню, как есть? Про коляску?
Иван кивнул. 
-Давай. Пусть только сам едет, а я барином в бричке затарантасю.
                Глава 18
                Отходной кулеш.
Колядка молодая красивая, но уже вдовая повариха начала угощать   дворовых и поденьщиков кулешом, когда вечно бледный эконом с пунцовым от нервности лицом въехал во двор на козлах везя в бричке с кожаным мягким сидением запановавшего вдруг Ивана Поддубного.
-Тр-р-р!
Скомандовал Иван и кучер, натянув вожжи остановил серого с белесыми подпалами молодого меринка трехлетку по кличке Серко прямо у коновязи.  Возившиеся у котла работники, девки, мужики и бабы замерли. А Иван, подняв руки спрыгнув на землю и поприветствовав всех подошел к каменной глыбе, что с полудня крепко держала упряжь коею Иван заховал под нее чтобы она не рассохлась. Обнял валун-скалу, пошептал ей чего-то, да и скинул ее да так не аккуратно, что чуть было коновязь не своротил вместе с перепуганным управляющим. 
Солнце закатилось за пролески и на полтавскую землю в экономию Абеля спустился прохладный вечер с кулешом и квасом. Хозяева праздновали славу сына в доме, а работники под большим крытым соломой навесом во дворе. Всем было весело и сытно, всем кроме эконома Клячкина, который пуская по себе слезу примеривался как бы не слишком больно удушится на вожжах в каретном сарае, но не решившись на это поклялся отмстить наглецу Ваньке Поддубному самой лютой местью.
   
               
                Глава 18
                Негаданные деньги
               
Теперь, когда кончилось лето, по ночам стало холодать и нет-нет да выпадала росса. Иван, отправившийся на хлебоприемный пункт к купцу третьей гильдии Тарасу Патичу Вершине с кем заранее был уговор о продаже пшеницы, выехал в Золотоношу на возу, еще с ночи  запряженным двумя добрыми волами. Отчего еще теперь, когда солнце поднялось высоко над горизонтом он все еще не мог согреться. Но дорога была не близкая, а волы неспешно ступавшие по пыльному шляху укачали Ивана и он беспечно проспал почти тридцать верст под щебет и чириканье полевых птах. 
Когда Иван подъехал к распахнутым настежь воротам хлебоскупки Вершинина оттуда перегородив проулок телегой выворачивал ломовик.
-Пошла родимая…
Цокая языком и подхлестывая вожжами по лоснящимся бокам  гнедого тяжеловоза, торопил его бородатый мужик в черной косоворотке.
-А ну давай родимай!
Подкрикивал на мерена возница, управлявший жеребцом сидя на углу ломовой телеги с плоской как эшафот платформой.   
Вершина и еще трое мужиков во главе с инженером в форменной тужурке и стеклышками на блеклых глазах, возились с хитроумной немецкой сеялкой фирмы «ВайцинБрод», которую собрались установить на специально вымощенную кирпичем фундаментную яму.
-Здрасте дядь Тарас.
Поздоровался Иван. Вершина обернулся и узнав его приветственно  вскинув руку зашагал к нему поблёскивая лакированными сапожками. 
-О-о-о Ваня, привет!  А ты чего один-то?
Иван неопределенно мотнул головой.
-А батька где?
Иван спрыгнул с воза.
-Дома, он еще в за тот раз ногу сломал...
-Как?
Удивился Тарас Патич, хлопнув себя по ляжке ладонью.
-Вроде ж все ладом было.
Иван утвердительно кивнул.
-Так дядь Тарас и было, только на обратной дороге волы завязли… Ну и батя распряг их и когда выносил на себе воз споткнулся о булыгу… ну и…
Вершина, недовольно поглядев на мешки с пшеницей сунул Ивану ладонь для рукопожатия.
-Так ты говоришь Максим Иваныч ногу сломал значит…
Иван кивнул.
-Дрянь дело... Дрянь…
Пробормотал Вершина и непонятно для чего похлопал   рукой по набитому отборной полтавской пшеницей пятипудовому кулю.
-Не проросла?
Пытливо прищурив глаз, глянул он на Ивана.
-Нет Тарас Патич, стали бы мы колготится коли так...
Тарас заломив фуражку с лаковым козырьком на затылок почесал в раздумьях лоб.
-М-да...
Промычал он и молча обойдя воз снова   остановился подле Ивана.
-Не могу я Ваня хлебушек у тебя принять...
 Развел он руки в сторону словно хотел обнять Ивана.
-Вовсе?
Безнадежно спросил Иван, глядя хозяину хлебоскупки в глаза.
-Да...
Ответил Тарас Патич, обреченно и по-дружески хлопнув Ивана по плечу отвернулся к распахнутым воротам амбара, где бригада мужиков уже начала поднимать на веревке продетую через колесный блок новенькую сушилку для зерна, купленную намедни у   немчинов братьев Зойдель для того, чтобы установить ее сейчас на фундамент.
Тарас Патич любуясь своим приобретением довольно почмокав губами повернулся к Ивану для того чтобы сказать свое окончательное отказное слово, но в этот момент за его спиной с грохотом ломая стропила в каменную яму фундамента
провалилось чудо немецкой техники, приобретенное за немалые деньги.
-Мать твою!
Обернувшись и остолбенев от ужаса, выпалил Тарас Патич хватая себя за окладистую бороду.
Иван не мешкая первый подбежал к яме.
-Кто там?
Поинтересовался он у мужиков горестно склонившимся над провалившимся в яму агрегатом, но те бестолково разводя руками пугливо косились на медленно, шатающейся походкой идущего к ним хозяина.
Иван, не раздумывая спрыгнул в низ в надежде найти там еще кого-нибудь живым, но оглядевшись понял, что сделал это напрасно так как никого под проломившимися плахами не оказалось, ни живых не увечных. 
-Ой беда!  Ой беда! Что же вы ироды наделали!
Услышал он над головой в голос причитавшего Вершины.
-Что же вы…
-Веревка лопнула Тарас Патич… Ну и все разом…
Оправдывался мужик в поддевке, по виду старший из артельщиков.
-Крюк-то выдержал… А веревка прослабила… В ней подишь-ты пудов десять, а то и все двадцать будет.  Кто ж знал то?
Вершина за пунцовев лицом в полном безмолвии зло шевеля побелевшими губами потрясал кулаком у носа виноватого в обрушение старшины.
Иван, поглядев вверх туда, где под самой крышей болтался продетый через блок конец веревки, попробовал приподнять край сушилки, и та поддалась.
-Эй!
Крикнул он мужику, державшему в руках конец тягла.
-Чутка страви!
И поймав конец веревки и подвязав ее к тому месту, где она оборвалась подлез под доски.
-Давай навались!
Крикнул он из ямы спиной приподнимая проломленные березовые плахи, на которых покоился иностранный агрегат.
Вершина, быстро сообразив по поводу иванова плана сам ухватившись за веревку заблажил во все горло.   
-Давай раззявы! Потянули! Ну все разом!  Раз два взяли!
Орал хозяин упираясь в утрамбованную землю новенькими лакированными сапогами.
-Всех мать вашу перемать в Сибирь отправлю! А ну давай живоглоты!
Не унимался Тарас Патич вместе с мужиками вбурлачившийся в упряжь. Сушилка, дрогнув пошла вверху. Иван улыбнулся, закрыв глаза, потянул носом приятный запах березовых, по всей видимости только недавно распущенных повдоль досок.
-Раз-два взяли! Раз-два взяли!
Иван выпрямившись во весь рост и держа чудо агрегат за край станины уперся ногами в стенку фундамента для того чтобы раскачать сушилку и поставить на землю.
-Ваня! Сынок, а ну бежи оттельдов!
Орал заполошенный Тарас Патич, глядя то на улыбающегося Ивана, то на натужно кряхтящий под балкой крыши тягловый блок.
-Что я Максиму скажу коли тебя защибет?!
Иван, ничего не отвечая раскачав сушилку так чтобы ее можно было опустить на землю скомандовал.
- На три опускайте! Раз! Два!
И когда агрегат пошел маятником на него со всей силы упершись ногами толкнул его как можно сильнее.
-Давай!
Сушилка, обиженно звякнув уверенно встала на краю фундаментной ямы.
Выбираясь на верх, Иван слышал, как присевший на корточки Вершина, судорожно крестясь бормочет молитву.
-Слава тебе… Слава тебе. Господи…
Но увидев Ивана в полном здравии подскочил к нему одной рукой держась за сердце.
-Что ж ты чертеняка со мной делаешь!? Я уж думал жаба меня хватит! Сердчишка чуть из горла не выскочило!
И отдышавшись, и смахнув скупую слезу рукавом алой шелковой рубахи притянув Ивана к себе благодарно по-отечески забормотал.
-Спасибо, спасибо тебе   друг сердешный, что не оставил, не бросил, деньжищи то какие отдал за энту «дуру» и все бы псу под хвост…
-Да ладно дядь Тарас чего там.
Отстраняясь от Вершины, смущенно пробормотал Иван.
-Я ведь не сушилку твою спасал, думал зажало там кого.
Тарас, оторвавшись от Ивана   строго посмотрев на него, неожиданно весело махнул рукой.
-Да и хрен с ними, бабы ешо нарожают, хотел спасти одно, а спас другое.  Энто никак Никола Чудотворец тебя прислал, я тут намедни сон видел…
Он зачем-то посмотрел в лицо Ивану, по всей видимости чтобы понять слушает тот его брехню или нет. И убедившись, что слушает запричитал, картинно всплескивая руками словно старуха  на базаре.
-Такие страсти, не приведи. Господи…
Он трижды обмахнул себя трехперстием.
-И уж в конце явилась мне икона святого Николы Чудотворца.
Выйдя из-под крыши амбара подняв голову, снова закрестился.
-Слава тебе. Господи… Что бы я Ваня без тебя делал? 
И увидев, что Иван снова собирается ему возражать аргументировано остановил его:
-Даже если бы что я тут и артелью не управился, а ты один вон мое имущество спас.  За это тебе от меня честного купца третей гильдии Тараса Патича Вершины низкий поклон и благодарность.
Он поклонился в пояс Ивану от чего тот еще пуще смутился.
-Да ладно дядь Тарас… Че там… Пшеницу бы лучше забрал…
Вершина, вспомнив о зерне, что еще и полу часу назад не хотел принять от Поддубных широко махнул рукой.
- Давай хлопчик, вези свой хлебушек, ни у кого не приму, а твой мне в радость будет… Высшим сортом раз такое дело... Много у вас еще?
Иван пожал плечами арбы три будет.
Тарас задумчиво погладив висячие усы махнул рукой.
-Ладно чего уж там руками трясти везите, делать нечего... 
И назидательно подняв указательный палец к небу добавил:
-Купеческое слово оно посильнее камня и железа будет.
Он протянул Ивану свою честную купеческую руку тем самым подписав по старой купеческой традиции контракт условия которого могут быть нарушены разве что началом конца света…  Тарас, на мгновение о чем-то задумавшись не выпуская руку Ивана подшагнув к нему негромко предложил:
-А ты ко мне иди Ваня?  В работу тебя пристрою ты парень ладный, а у меня только успевай поворачивайся со всего Золотоношского уезду пшеничку прут. Ваши-то Штрасельбаумы встали на мельнице жернова лопнули, а я им говорил еще в за тот год – не че экономии копеечные разводить, вот тебе и результат, Теперь пока поменяют камни, пока наладются молоть время-то и уйдет, а мне прибыль. Копейка к копейке глядишь и рубль натрусит. 
Иван пожал плечами.
-Я не супротив, спрошу у бати... Может согласится.
Тарас Патич, не сдерживая себя по-отечески похлопал Ивана по плечу.
-Ну дай Бог, дай Бог, если отпустит буду рад тебе.  Ты сейчас-то до хаты? В Богодуховку?
Иван отрицательно мотнул головой.
-Да нет отец сговорился со старостой нашим что бы я с мехдвора у немчинов ось с поворотом забрал на телегу. Так что тут как пойдет, а то и заночую на постоялом дворе у Курнака.   
Тарас рассмеялся
-Вот я смотрю ваша-то волость то же к технике тянется, у немчинов самое то брать качество гарантийное.
Он снова пожал руку Ивану чтобы распрощаться, но вспомнив что-то хохотнул.
-Слушай Ваня, ежели сегодня не уйдешь домой, совет дам дело, загляни у балаган, что на базаре, ох я тебе скажу чудеса там такие не приведи Господи.
И украдкой перекрестившись добавил понизив голос до громкого шепота:
-А девки  у них там Ваня… М-м-м… Одна краше другой и все в перьях, в перьях навроде, как курочек пасхальных.
Иван резонно хмыкнул.
-Да ну. Че я баб не видел дядя Тарас?
Отнекивался Иван.
-А амбалы там какие Ваня на кушаках барахтаются. Выйдет такой человек-гора возьмёт одной рукой штук пять пудовых гирек на одном ремне и носит по кругу словно они пушинки какие…
Было видно, что Иван заинтересовался брехней Тараса Патича, но дослушав байку до конца мотнул головой.
-Да нет, благодарствуйте дядь Тарас дюже интересно конечно,  но грошев на балаган нема.
-Тю-ю.
Делово присвистнул Вершина и  сунув руку в карман извлекая из него увесистый гомонок с железной защелкой.
-На вот…  С превеликим моим удовольствием…
Он достал два серебряных пятиалтынника.
-Это правильно, что ты с хлеба деньги не тратишь, отец взавряд обрадуется… Держи… Держи…
Он попытался всунуть в руку Ивана 30 копеек, но тот отступив от него на шаг спрятал руки за спину
-Не возьму я.
-Да почто же? Нечто брезгуешь?
Иван словно молодой бычок, насупившись опустил широкий лоб.
-Слава Богу не на паперти…
Тарас Патич  проявив отеческую настойцчивость картинно всплеснул руками.
-Ой да Божешь ты мой! Я ведь тебе и не подаю! Кто мою сушилку спас? Знаешь сколько она мне стоила?
Иван пожал плечами давая понять, что понятия не имеет сколько могла стоить немчинская сноповязалка.
-Ну то-то хлопчик, а як узнал бы так сунулся бы головой у пшеничку и не вынал бы! А ремонт? А простой?
Видя, что Иван заколебался Тарас насел на него покрепче.
-Энто так только по поверхности рубля на три, а то и на всю синенькую пришлось бы рассупониться.
Он обернулся к амбару, где вокруг сушилки хлопотал старшина со своими помогалами и в очередной раз убедившись, что механизация целёхонька, повернувшись к спасителю чудо техники восхищенно закачал головой.
-Голыми руками такое разве возможно поднять-то?
Он лукаво улыбнулся.
-Пришлось бы в балаган идти бугаев ихних уламывать, а ты тут сам справу нашел. Так что бери не журись деньга честная заработанная!  Идет?
Вершина аккуратно, чтобы не спугнуть заслушавшегося Ивана взял его руку и вложил в нее две серебряных монетки по пятнадцати копеек каждая.
-А не дай Бог заночевать придется… еще пятак, а в балаган  Ваня сходи обязательно подивись как там бугаи железки в узлы крутять.
От группы мужиков, что возилась с сушилкой, Вершину окликнул тощий в круглых стекляшках на глазах и форменной тужурке инженер.
-Тарас Патич пойдемте… Все готово к установке!
Тарас, вскинув руку крикнул в ответ:
-Сейчас Леопольд Аристархович! Еще мгновение!
И повернувшись к Ивану и дружески ткнув его в бок, хитро подмигнул.
-Ан ежели не хочешь заглянуть у балаган, заходь до Кума в трактир, вот там Ваня такие девки городские пляшуть голоштанные!  И глазам не поверишь.
Но взглянув на захмуревшего лицом Ивана сменил тон и тему разговора.
-Хотя конечно в балаган лучшее, энто ты правильно хлопчик зарешал.  Ну все бывай.  Максиму Атньевичу нижайший поклон, пущай выздоравливает.
И уже на ходу обернувшись Тарас Патич крикнул приемщику зерна здоровому как пятилетний бугай мужику с черными вислыми усами.
-Аристарх! Прими у Поддубных по высшему!
И не дожидаясь ответа, зашагал к своей новой немецкой игрушке, на ходу поблескивая зеркально начищенным тонкой кожи сапожками. 

                Глава 20
                Планы посетить Балаган   

Иван, загнав на постоялом дворе под навес волов, выпряг их и обтерев на сухо задал им корма в ясли. Пока он возился с волами к нему со спины подкрался Сашка Кот, который прибыл в Золотоношу по своим делам сговорившись с Иваном, что если получится, то приятели остановятся на постоялом дворе отставного подпоручика Курочкина, что располагался в конце Губернской улице.
-Здорово Ваня!
Задорно выкрикнул Сашко чувствительно приложившись к плечу Ивана кулаком. На что Иван флегматично оглядев приятеля поприветствовал его в ответ.
-Здоровей бачели… А Федор Ларионович где?
Сашка отмахнулся.
-Отец оставил меня напригляд, а сам верхом домой дунул  за бумагой какой-то поземельной… Забыл ее что ли…
Иван кивнул.
-Понятно.
Сашка хищно улыбнулся.
-Понятно тебе, да он тут всех чертей по матери помянул… А ты то чего остался?
-Батя сказал к немчинам за осью заехал, для старосты, а этот в штанах, приказчик их сказал, что с утр только отпускают…
-Понятно…
Иван неожиданно повернулся к дружку.
-Вот скажи Сашко ты в балагане был когда?
Сашка пожал плечами.
-Не знаю. Вроде был…
-Как это вроде?
Не унимался Иван.
-В нем или был или не был, а «вроде был» это ты загнул Сашко.
Хохотнул Иван.
Сашка наморщив лоб почесал в затылке пятерней. 
-Да не помню я, батя говорил, что малого носили меня туда, но я что-то ничего не запомнил… Может брешет, а может и вправду носил меня в вертеп.
Иван, задумавшись запустив пальцы в свои русые, выгоревшие под беспощадным полтавским солнцепеком волосы умозаключил.
-Тогда да… Вроде как был, а вроде как и не был… Это вряд ли можно считать, что ты там был. Они помолчали каждый думая о своем.
-А может да и сходим туда?
Неожиданно предложил Иван.
-Куда?
Не понял вопроса Сашко.
-Как куда? В балаган этот.
Хохотнул Иван. Сашка встав с яслей полных сена почему-то побледнел.
-Да ты чего? А гроши мы где возьмем? Там говорят, чтобы зайти, да просто постоять, нужно аж по трех копеек заплатить за кажного.
Иван, прищурив по отцовски хитрый глаз  сняв с шеи кисет вытряхнул из него на грубую ладонь пятиалтынный.
-А вот…
Показал он Сашки деньгу.
-Еще и на харч останется.
-Сашка было сделав шаг к Ивану навстречу, увидев на ладони его пятнадцатикопеечную монету заробев отступил, а лицо его невольно перекосила гримаса испуга.
-Да ты чего Ваня? Он же тебя запорет.
Негромко, но пронзительно вскрикнул не весть чего перепугавшийся Сашко.
-Кто?
Не понял Иван.
-Кто, кто? Максим Иванович… Батя твой. Деньги-то небось с пшеницы.
Иван, спрятав пятиалтынный обратно в кисет, повесил его на шею не торопливо застегнул косой ворот вышиванки по краю украшенный матерью белой гладью.
-Во-первых. Че это ты на моего батьку наговариваешь? Ты когда-нибудь видел, чтобы он меня драл?  А во-вторых, деньги это мои.  Мне утром дюже пофартило у Вершины на хлебоскупке.
Сашко неожиданно расцвел в хитрованской улыбке.
-Да, да. Конечно. Хорош брехать заработал, скажи нашел – поверю, а так чтобы в одно утро пятиалтынный, да еще у Тараса Патича… Ох и брехать ты Ваня.
Иван снисходительно улыбнувшись словно передним стояло дитя неразумное деловито кашлянув и еще раз проверив застегнутый ворот рубахи снисходительно поведал дружку о своих утренних приключениях.
-Вершина новую сушилку купил у немчинов, ставили на фундамент она возьми эта дурра да и провались в яму… Я, с дуру, думал давануло кого под ней…  Короче спрыгнул да и поднял ее обратно, а за это хозяин и зерно у нас принял и облагодарствовал меня премиальной деньгой.
Сашка молча смотрел на Ивана не зная шутит ли над ним Иван или так дурачка играет. Когда Ивану надоело разглядывать  удивленное лицо своего друджка он поинтересовался.
-Так идем в балаган али будем тут с волами жвачку жевать?
Сашка хмыкнув крутнул шеей.
-Скажешь то же! Кто ж от балагана откажется? Идем конечно! Всем интересно чего там творится. А то только музыку из него и слышно... Давай друже токма сговоримся, что про это наш поход никому ни чего не скажем, иначе меня батя точно выпорет… У него с утра сегодня все не стой ноги…
Иван уложив выбившийся из-под картуза льняной чуб утвердительно кивнул.
-Лады, пусть каждый знает за себя.
Они поручкались крепко, до хруста пожав друг другу руки после чего с загадочными лицами вышли со двора на улицу,  целеустремленно зашагав к главному уездному базару Золотоноши. Так они шли какое-то время ничего не говоря, не сговариваясь сворачивая в нужные улочки и проулки. Первым молчание нарушил Сашка.   
 -Слухай, Ваньша а сколь же вона весит сушилка та?
Ни с того ни с сего поинтересовался Сашка.
-Не знаю…
Пожал плечами Иван.
-По мне так перина, а так инженер с мужиками сказывали что двадцать пудов будет…
Сашка, вдруг остановившись перед Иваном и укоризненно покачав головой оглядел его с головы до ног. 
-Ух ты и брехать Ваньша. Двадцать пудов ты поднял. Ха,ха,ха. Давай, давай заливай мне воду в уши.…
Сашка ловко увернулся от цепких рук Ивана.
-Да я им помогал, так-то они на блоке тянули, нешто я двадцать пудов бы сам вытащил?

                Глава 21
                Балаганный зазывала

Уездный город Золотоноша был славен своими ярмарками, куда съезжались не только крестьяне из близь лежащих уездов, но и ремесленники со всей волости, а за одним и заезжие негоцианты с заморским товаром со всего света.
 Перекусив на постоялом дворе тем, что собрала мать в дорогу Иван и Сашко поручив пригляд за волами сенному решили  пройтись по базару, что не смотря на высоко стоящее послеобеденное солнце гудел и перекатывался прямо за воротами постоялого двора.
-Куда пойдем?
Поинтересовался Сашко. Иван, одернув рубаху и поправив поясок нехотя обронил.
-Договорились ведь в балаган…
Сашко сморщил свой и без того курносый нос.   
-Может на речку? Скупаемся, когда еще такая удача подфартит, день на дворе, а мы с тобой шляемся…
Иван только теперь понял от чего ему не уютно в такой замечательный теплый день, он и ел-то без аппетита, гоня от себя мысли о посещение развеселого балагана. Он хотел было согласится с дружком и пойти на берег Золотоноши, протекавшей не далеко от окраины городка, но машинально прикоснувшись к висевшему на шее кисету, где теперь у него лежали не только 30 честно заработанных копеек серебром, но и крупная сумма с продажи зерна.
-Нет…
Обреченно проговорил он.
-Чего нет?
Переспросил Сашка.
-Не пойдем купаться.  Пойдем эвон по рядам пройдем все одно  делать нечего...
Иван снова поправил сыромятный поясок на рубахе. Было видно, что Сашке совершенно не хочется толочься по торговым рядам, а хочется ему без парток окунуться в прохладную неспешно текущую в этих местах прозрачную и прохладную речку Золотоношу.
-Может…
Иван пресек дальнейшие рассуждения Сашки на счет купания.
-Сказал же нет…
И наклонившись зло зашептал непонятливому дружку на ухо.
-У меня же деньги с хлеба не буду же я с мошной купаться. Башка твоя варит али как?
Сашко, поддакнув виновато закивал.
-Это точно, это да… Это я Ваня запамятовал.
И молча пройдя еще несколько минут ткнул пальцев в стоящую на дальнем конце торговой площади большую палатку белой парусины.
-Ну тогда нам одна дорога, пойдем подивимся як там у них…
Иван, нахмурившись и ничего не ответив другу, заложив руки за спину, как это делал отец, молча пошел через молочные ряды, где торговали коровьем маслом, творогом и даже заморским сыром в дырках для верности корки которого смазывали плавленым пчелиным воском.
-А вот кому молочка! Сливочки! Свежие сливочки!
Уже не так бодро, как с раннего утра покрикивали торговки.
-Сыр! Всем сырам сыр, без чешуи и без дыр.
Басил продавец творогом.
-А вот простокваша томленая в печи вареная, со сливкой муреная.
Иван, свернув в первом же просвете между крытыми торговыми рядами попытался вырваться из лап базара, но тут же попал в заколдованное царство коммивояжеров с патентами.
-А вот молодые люди иголки, пряжки и всякие другие застегашки, нитки от фирмы «Аля Туфта» … Волшебная игла шьет сама…
Иван остановился, настороженно вслушиваясь в вязкий гомон базарной колготы, тонким своим музыкальным слухом выхватывая из общего гомона обрывки звучавшей где-то песни.
-Ты чего?
Не довольно поинтересовался раззевавшийся Сашка наткнувшись на спину впереди идущего друга.   
-Тс-с-с…
Прошипел Иван.
-Слышишь?
Он поднял указательный палец в белесое от нестерпимого зноя небо.
-Чего?
Не понял Сашка.
-Музыку слышишь?
Сашко, прислушавшись и уловив в базарном гвалте далекие удары молота о наковальню, да пыхтение паровой мельницы купца Бохаря, что привозил ее с самого утра на базар и разведя в ней пары под гармонь и веселые причитания кочегара и механика в одном лице, на потеху зевак молол все подряд: пшеницу, сухой горох или гречу, взымая за это мельничную десятину.
-Помелем пшеничку православные! Кому в муку, кому в дугу!
Надрывая луженую глотку, вопил мельник, растягивая меха своей   двухрядки.
Сашка скривил губы.
-Разве ж то музыка? Это же Василь у Бохаря на паравухе  кочегарит…
Иван, не дослушав друга, снова подняв указательный палец, закрутил головой.
-Да нет… Послухай…
Сашка ничего более не услышав зачем-то посмотрел в небо, где в бездонной высоте кружили стрижи и жаворонки.
-Ничего я не слышу…
Уже в спину продиравшегося сквозь толпу Ивана обижено бубнил Сашко.
-Лучше бы на речку пошли, чем музыки твои слухать…
Пройдя через скотный двор, друзья вышли к небольшой площади, на которой стоял белый как парус фелюги шатер балагана, над входом в который, на небольшом деревянном помосте расположился скрипач и певчий в черном сюртуке и широкополой соломенной шляпе. Он только что закончил петь и с последними аккордами скрипки сняв шляпу поблагодарил столпившихся у входа в балаган базарных зевак.
-Грация! Грация синьоры!
Скрипач хотел было поклонится ротозеям, но выскочивший на помост парень   в разноцветном колпаке и такой же рубахе   с жестяной трубой в руках так толкнул его, что тот перелетев через ограждение помоста рухнул на землю подняв над собой облако пыли.
-Ох Боженьки!
Взвизгнула не ожидавшая такого кульбита тетка с большой плетеной с ракитника корзиной в руках, с перепугу прикрывая рот ладонью. И толпа тут же оживилась, задвигалась, запричитала.
-Убился чи нет?
Молодой мужик, с реденькой бороденкой и стеклышками на глазах кинулся было к выпавшему с помоста скрипачу, что бы помочь ему, но тот в следующий мгновение как ни в чем небывало резво подпрыгнув на месте снова запиликал на своей скрипелке, развеселую, залихватскую мелодию, при этом выплясывая ногами невероятные кренделя и всевозможные па словно пытаясь развязать их или напрочь запутать.  При этом тот, что сшиб музыканта со скрипкой с помоста, приложив ко рту блестящую, жестяную трубу зазывно, с подвыванием  заорал на всю округу.
- Слушайте и не говорите, что не слышали! Сегодня вечером, а пяти часах в балагане нашего добродетеля…
Он, вскинув руку указал на намалеванный над входом портрет мужика в зеленых штанах с галунами.
 -Господина Жакобо Гварнери пройдет балаганное представление, в котором примут участие лучшие наездники солнечной Италии. Приручившие свирепых карликовых скакунов африканских прериев!
И в ту же секунду из-за   полога прикрывавшего вход в балаган на бешенной скорости, что-то выкрикивая на непонятном языке ни то верхом на собаке ни то на жеребенке под седлом как черт на метле вынесся наездник в красной блестящей рубахе и проскакав перед остолбеневшей полукруг так же неожиданно скрылся за пологом как и появился оттуда.   Пока внимание зрителей было приковано к бешенному наезднику на лошаденке размером не больше доброго пса, скрипач, выхватив из-за все того же полога потертый коврик в одно движение расстелил его перед входом в балаган.
-А также!
Надрывался глашатай, орущий в свою жестяную трубу.
-Сегодня с акробатическими финтифлями и вольтижёрами перед вами уважаемая публика выступит акробатическое трио братьев Жорж и Жорж с несравненной дамой Сисиль!
Полы портьеры прикрывавшей вход в балаган распахнулись и оттуда выскочила полуголая девка в турецких блестящих на солнце блестками шальварах и такой же курточки без рукавов, которой и хватало-то лишь на то чтобы прикрыть ее нагло торчащую грудь. 
-Але ап!
Как-то счастливо выкрикнул глашатай в жестянку, словно представляя базарным зевакам не акробатку из уездного балагана, а приму итальянской оперы из Неаполя или Милана. 
-Встречайте! Проездом из Италии с акробатическими опытами несравненная дама Сисиль!
Очумело орал пройдоха.  Дама, подпрыгнув на месте ловко прошлась колесом по заранее расстеленному ковру  и встав на ноги вскинула  белую ручку приветствуя ополоумевших от неожиданных рефляций  зевак
-Ух ты!
Ахала толпа.
-Ах ты!
Вторили им базарные торговки.
Вездесущий скрипач же, подскочив к девке в турецких шальварах  и ухватив ее за руки несколько раз крутанув  ее в воздухе эффектно подкинув вверх ловко поймал ее в объятия, тут же   молниеносно скрывшись за белой парусиной балагана вместе со срамной девкой на руках.  И в то же мгновение из балагана, на смену ему из балагана выскочил барабанщик в краповом жилетке, усиленно забарабанив в тугой турецкий барабан. Когда барабанная дробь стихла глашатай с жестяной трубой в руках легко и непринужденно спрыгнув с помоста над входом в балаган высоко подняв руку огласил:
-Сенсационный аттракцион! Сегодня вечером в балагане господина Гварнери в беспощадной схватке фатально встретятся борцы на поясах мирового уровня!
Снова в уши ударила барабанная дробь, отчего Иван недовольно поморщился, а Сашко Кот, стоящий подле Ивана, в голос  расхохотался.
 -Воспитанник турецких мамлюков-головорезов, человек-гора
Непобедимый Султан Баба – младший!
Продолжал вещать в свою трубу молодчик. И из за полого балагана на площадь под звук бьющегося в истерике барабана переваливаясь словно жирная утка   вышел огромный мужик, обутый в красные загнутые к верху турецкие сафьянцы, в безразмерных   блестящих изумрудом шальварах и красной с кисточкой на бритой башке феске. При этом его необхватный торс покрытый густой, черной шерстью был затянут в кожаный с металлическими застежками пояс, а в вытянутой перед собой правой руке он нес большую двухпудовую наковальню, которую под барабанный бой, торжественно дойдя до центра ковра бросил себе под ноги.
-Вот тебе и карусель!
Не выдержав зрелища, ахнул купчишка, стоявший не далеко от приятелей. При этом глашатай, картинно поклонившись бритоголовому воспитаннику диких мамелюков, продолжил голосить. 
-А также его вечный соперник в тяжбах, несравненный сын англицкого альбиону!
Снова барабанная задребезжала и запрыгала по раскаленной солнцем улочке.
-Пожиратель всего живого и мертвого!  Повелитель неба и земли!
Полог балагана распахнулся и на свет Божий держа за ногу   визжащего годовалого подсвинка выкатился человек – шар. Голова  его была увенчана короной, а на шее весел обглоданный коровий масел. 
-Лорд по рождению и непобедимый борец на швейцарских поясах по призванию.
Голосил обладатель рупора.   
На секунду Ивану показалось, что он  подошвами чует поступь человека-шара, вышагивающего по легкой белой золотоношской пыли.
-Граф Понтийский Ричард Стопуд Стопудович!
Барабанщик снова бешено заколотивший в барабан не смог перекрыть вскрик удивленной зрелищем толпы, а человек-шар, не обращая ни на кого внимания, подойдя к наковальне неожиданно раскрутив в руке визжащего поросенка, неожиданно, как и все что творилась в этот час у входа в балаган со всей мыслимой силы, несколько раз приложил поросёнка о наковальню. Отчего животное забившись в его руках в смертельной конвульсии захрипело, а постланый для гимнастки ковер залила лужа крови смешанная с желтыми, жирными шматками мозгового вещества убиенного животного. На площади повисла зловещая тишина, в которой было отчетливо слышно предсмертные хрипы несчастного подсвинка и жужжание толстых, с зелеными брюхами полуденных мух. Человек-шар, неожиданно ловко наклонившись над лужей крови поднял с ковра самый большой кусок мозга и на глазах у изумленной публики стал с громким чавканьем жадно поедать его, отчего деревенская девка что стояла ближе всех к нему сомлела, молча бездыханно свалившись на брусчатку площади, а у тетки с корзиной в руках и вовсе случилась падучая.
Иван зло сплюнув и упрямо мотнув головой в чавкающей тишине отчетливо и холодно произнес.
-Вот свинья…
И тут же неожиданно чавканье прекратилось и Стопуд вращая бешенными налитыми кровью глазками уперся в прищуренный волчий взгляд Ивана.
-Что ты сказал!?
Иван нагло оскалился. Человек-Шар, качнувшись хотел было покатится к Ивану, но достойный сын турецких янычаров вовремя ухватив его за такой же, как и у него кожаный пояс оттеснил Стопуда за полог балагана. Запиликал невесть откуда взявшийся скрипач со своей сопелкой, загалдели вокруг девки и упавшей в падучую бабы базарные зеваки, но даже эти звуки не могли перекрыть брюзжание    сына английского Альбиона который бушевал где-то внутри балагана, выкрикивая визгливым бабьим голосом вполне даже русские исконно посконные матерные слова.
Разрядил напряженную обстановку все тот же прохиндей с жестяной трубой приглашая любопытствующих, все непременно, посетить балаган.
-Слушайте и не говорите, что не слышали! Вечернее представление начнется о пяти чесов по после полудню. Спешите увидеть чудеса света и непревзойденный спектакль магии и превращений, наездников и наездниц на ваших глазах седлающих самых диких и бешеных лошадей мира.
Из балагана с приветственно поднятой рукой вышел мужик в смешном, фиолетовом кафтане, точная копия того, что был нарисован на огромном портрете, размещенном над входом в балаган. Глашатай, поприветствовав вышедшего к публике человека снова приложился к оралу.
-Встречайте господин Жакобо Гварнери хозяин цирка и глава самой знаменитой группы наездников на лошадях!
Мужик в фиолетовом кафтане то и дело потрясая поднятой вверх рукой гоголем пошел по кругу дабы поприветствовать всех пришедших посмотреть на него и его артистов, а глашатай - луженая глотка весело вещал.
-Цирк господина Гварнери можно посетить четырьмя способами: за алтын стоя, за двугривенный сидя, за полу целковый развалившись в кресле и даже лежа за три рубли в отдельном ложементе.
Сашко потянул Ивана за рукав.
-Пойдем от сель…
Иван зло оскалившись и сверкнув прищуренным зеленым глазом, остановиля  друга.
-Ну уж нет Сашко, теперь-то я брат ты мой полюбому наведаюсь в энту мыловарню…
                Глава 22
                Балаганные чудеса.

Войдя в балаган с яркого солнца Ивану, показалось, что внутри, все погружено в непроницаемый мрак, а воздух тяжел и удушлив.  В первую секунду он сослепу даже натолкнулся на балаганного кондуктора – того самого старичка из будки с надписью «Кассы», что встречал посетителей за пологом на входе.
-Куда прешь?
Не доброжелательно пробурчал он Ивану, наступившего ему на ногу.  Но по всей видимости совладав с болью в ноге   сменил гнев на милость. 
-Давайте ваши билеты.
-Какие еще билеты?
Удивился Иван.
-Мы и так по алтыну заплатили.
Кондуктор раздраженно откашлялся.
-Экий ты право несмышленый. Давай сюда бумазейки, что я вам в кассах дал.
-Эти что ли? С кляксами?
Иван вытащил из кармана два входных билета украшенные большими, синими печатями уездной комиссии, ведающей патентами развлекательных учреждений, театров и ярмарок. Кондуктор, забрав из рук Ивана билеты, воровски оглядевшись и убедившись, что за ним никто не смотрит, спрятал их к себе в карман почти ласково проворковав:
-Правильно. Они-с. Проходите. Вам сюда… На верхнюю галерею.
Указал он рукой в сторону ступеней, ведущих на кольцевую, сколоченную из деревянных плах галерку.
-Да смотрите не курите там. Ни то экзекуция в пять целковых и полное выдворение из заведения.
-Да мы и не курим…
Начал было оправдываться Кот, но Иван, крепко дернув его за рукав утащил дружка за собой в полумраке нащупывая ногой узкие ступени.   Поднявшись на галерку и привыкнув к полумраку, Иван оглядев малочисленных зрителей расположившихся в основном на галерке, досадно цокнул языком.
-Ты чего?
Навалившись грудью на деревянные перила, поинтересовался Сашко.
-Так…
Не очень довольно ответил Иван.
 -Я же тебе говорил, на кой нам эта цирка с этим свиноедом нужна…
Зря только гроши потратил.
Иван, отвернувшись от Сашко зло буркнул.
-Чего уж там… Поглядим теперь…
И уже громко  добавив.
-Может этот дядя Пуд Стопудович живую корову сожрет…
Время шло и постепенно зрителей прибавилось, а в балагане на опорных столбах, парень что выступал перед балаганом зазывалой, ловко вскарабкавшись засветил несколько ярких, керосиновых ламп, стекла которых были выкрашены разноцветной краской. Отчего тьма отступила и в балагане стало светлей. А когда старик кондуктор запахнул входной полог, на верху, как раз напротив друзей на небольшом балкончике, пристроенном между столбами, заиграл веселую, бравурную музыку небольшой оркестрик, поблескивая из под купола отполированной медью геликона. 
-Так-то однако повеселей будет.
Хохотнул Иван ткнув приятеля локтем в бок.
-А то, как в церкви в за упокой...
Конечно в балагане зрители были не только на галерке, но и на     двадцатикопеечных лавках, но совсем не густо, зато Тарас Патич Вершина, тот что владел самой крупной в Золотоноше хлебоскупкой восседал в городом одиночестве в специально установленном для него, возле самого манежа, кресле.
-Вон гляди…
Сашко толкнул Ивана кивнув в сторону Вершины.
-Говорят влюбился в эту ихнюю даму… И теперь ходит сюда кажный день.
Иван повернулся к Сашко.
-Это в ту что ли? В голозадую?
Сашка кивнул.
-Точно в нее…
Иван мотнул головой.
-Ну вот откуда ты все про всех знаешь? Ты же даже в цирке этом ни разу не был.
Сашко, оживившись затараторил.
-Так ты пока на сеновале дрых, я с половым из трактира разбалакался… А он сказывал мне все рассказал, кто зачем и почем.  Они и балаган этот циркой называют.
Иван хмыкнул.
-Ну и брехло ты Сашко…
Санька нахохлился.
-Никакой я не брехло, просто люблю с людьми за жизнь погутарить.
Иван примирительно приобнял дружка за плечо.
-Ладно… Цирка так цирка… Побачем, шо тут за чудеса на алтын в работный день, та по гривеннику в пасху.
И Иван, похлопав Сашку по плечу примирительно добавил.
-Это я так...  Шуткую.
Он еще хотел, что-то сказать примирительное другу, но не успел, манеж вспыхнул яркими, разноцветными пятнами света, а под куполом балагана, там на самом верху, блеснув золотом, бешено забился в истерике турецкими тарелками и большим походным барабаном оркестрик, напрочь оглушая собравшихся в балагане  зевак звуками марша.
-Почавши…
Громко прошептал Сашко Ивану на ухо, напрочь забыв об своих обидах.
И тут же в яркий круг света на манеж вбежал тот самый мужик в фиолетовом кафтане, что приветствовал базарных ротозеев у входа в балаган. Грохот марша по мановению невидимого капельмейстера
перешел в шепот оставаясь жить под куполом легким жужжанием мухи, которая ненавязчиво напоминает о себе  издалека.   
-Я хозяин этот цирк, Жакобо Гварнери рад приветствовать вас глубокоуважаемый публик!
Манерно кланяясь, неожиданно громко, коверкая русские слова закричал Гварнери.
- Мой странствующий циркус, покажет вам, что такое есть настоящий итальянский щудеса!
Он взмахнул рукой и оркестрик беспрекословно повинуясь ему снова прибавил, громче заиграв бравурный марш. На арену выбежали двое мужиков в турецких одеждах держа над собой полуголую даму в золотых шальварах и красного бархата жилетке, едва прикрывавшей ей вырывающуюся из-под лифа грудь.
-Встречайте!
Голосил Гварнери.
-С вами величайшее трио акробатический искусств! Мировые чемпион флик-фляк братья Жорж и Жорж с дамой Сисиль.
Оркестр завопил, забухал в барабаны. Ивану было смешно смотреть, не столько на полуголую даму сколько на своего благодетеля купца Вершину, который теперь как малое дитятя подпрыгнув на своем троне и явно кому-то подражая, громко хлопал в ладоши то и дело оглашая балаган неистовыми выкриками:
-Браво! Браво!
А братья гимнасты Жорж и Жорж, по всей видимости, воодушевленные его криками и залихватской музыкой хватали свою даму Сисиль за разные оголенные места то швыряя ее высоко под купол балагана, то раскрутив пускали колесом по засыпанному песком и свежими опилками манежу.  Потрясенный блеском, непривычной его уху музыкой Сашко остолбенев стоял с открытым от удивления ртом, крепко накрепко вцепившись перила галерки. Хват его был настолько сильным, что доска застонала и чуть было ни лопнула от гвоздя до гвоздя.  А когда под звук бешенной барабанной дроби дама Сисиль вскарабкавшись на плечи стоящим друг на друге акробатам, властно подняла руку, приказывая барабану замолчать, готовя зрителей к чему-то невероятному и быть может смертоубийственному, Сашка, а следом за ним Иван и вовсе оторопели. С каждой секундой гробовой тишины напряжение в балагане нарастало словно снежная лавина, безмолвно несущаяся с вершины горы.  Неожиданно на манеж  выбежал хозяин цирка и подняв руку  разорвал словно бумажный лист тишину  зло выкрикнув в купол непонятные Ивана слова.
-Але ап!
И жизнь в ту же секунду ударила из оркестра бешеным ритмом музыки разрушая под ногами мадам Сисиль пирамиду.  Братья акробаты, рухнув раскатились по манежу в разные стороны, а она золотой птицей сделав в воздухе невероятный пируэт, как ни в чем ни бывало опустилась на полыхающий разноцветными огнями манеж.
Публика от изумления разом ахнув на мгновение затаившись взорвалась: криками, свистом и воплями одобрения и восхищения, когда мадам Сисиль и братья Жорж и Жорж с достоинством поклонились ей.  С купцом Вершиной творилось что-то невообразимое. Ивану то же хотелось свистеть и кричать от нахлынувшего на него восторга, но в этот момент Сашко толкнув его в бок крикнул ему в ухо
-Ваня, айда за мной.
И тут же перепрыгнув через перила словно через тын у родительской хаты затопал и засвистел уже на сидячих местах.
Иван, молниеносно оценив обстановку и убедившись, что за ним никто не надзирает, ловко перемахнув перила уже в следующую секунду
топал ногами и залихватски свистел рядом со своим дружком, воровски пробравшимся на дорогие места двугривенные места.
На арене же творилось не вообразимое.  Купец Вершина выскочив в манеж преподнес даме Сисиль невесть откуда взявшийся у него в руках, гигантский букет роз, при этом картинно попытаясь облабызать ее голую, до самого плеча руку, чем привел публику в еще большее оживление.
-Жанись на ей!
Орали ротозеи.
-Патич!
Подбадривали его знакомцы с галерки, перекрывая своим криком  струящуюся из-под купола балагана легкую музыку.
-Цалуй цыганочку у губы!
Всем было весело, даже запунцевевшему лицом и упревшему от неуклюжести Вершине, Сашко Коту, что катался на лавке держась за живот, всем, кроме Ивана,  а дама Сисиль уже не казалось ему срамной и голой, а очень даже наоборот сияющей и манящей к себе. Он закрыл глаза и представил себя на месте купца Вершины, но не целующим ей руку, а ведущим ее под венец, как есть в шальварах и тесной красного бархата жилеточке, что с трудом втискивала ее серьезных размеров грудь, спасая от срамоты.  Хозяин балагана с трудом, оторвавший от дамы Сисиль Вершину проводив его к трону вскинул руку и оркестрик тут же умолк, лишь отдельные смешки еще пробегали по рядам зрителей растворяясь в навалившейся на  балаган тишине.
-А сейчас!
Торжественно объявил он, выходя на центр манежа.
-Ви увидить настоящий итальянский скачки! Встрещайте! На арен мой циркус, потомственные наездник семья Гварнери!
И сбросив с себя блестящий плащ, вдруг, по мановению не ведомого Ивану волшебства превратился из дряхлого старика в стройного мужчину, под тонким черным трико которого рельефно прорисовывались натренированное тело.
-Але ап!
Снова крикнул он непонятные слова и на манеж, под звуки надрывавшегося бешенной музыкой оркестрика из конюшни, что располагалась на заднем  дворе  балагана, ворвалась лошаденка ростом не больше хорошей собаки, в седле которой восседала девчушка лет десяти в усыпанной разноцветными блестками одежде.  Цветные фонари засветили ярче, а шар, облепленный зеркальными осколками вращаясь разрывал цветные лучи фонарей на тысячи разноцветных всполохов, бегущих по публике, артистам и темным уголкам балагана, завораживая зевак.
Девочка-подросток сделав три бешенных круга под звук барабанной дроби скрылась за пологом отделявшем манеж от закулисья, а оттуда, сменяя ее, под звуки закрутившейся под куполом кавказской лезгинки ворвался   небольшой табун холеных, оседланных добрыми седлами лошадей без всадников, понукаемых длинным кнутом в руках хозяина балагана. Иван раньше никогда не встречал таких красивых и статных лошадей, даже на Злотоношенской ярмарке, куда, раз в году, свозили, на торги, не только местных, малорослых тарпанов, но и породистых, заводских лошадей со всей России матушки. На втором или третьем кругу, когда лошади совсем ошалев от свободной скачки понеслись в бешеном галопе, хозяин балагана разбежавшись и ухватив одну из лошадей за луку, вскочил в седло каурой, с бешено развевавшейся гривой лошади.  Ивану вдруг показалось, что это не лошади бешено скачут под звук лезгинки по манежу, а сам балаган вращается в противоход табуну, все ускоряя и ускоряя бег взмыленных животных. То и дело из полумрака балагана с гортанным криком выпрыгивали в свет наездники в сверкающих серебром черкесках без труда седлая взбешенных лошадей. Одни из них кувыркаясь спрыгивали в опилки в центр манежа для того, чтобы снова и снова оседлать летящих мимо них лошадей. Запрыгивая одни бесстрашно вставали в полный рост на крупу лошадей, другие с криками и разбойничьим свистом  опрокидываясь из седел проскальзывали под брюхом лошадей цепляясь руками за стремена. Бешенная лезгинка, несущая на себе табун лошадей, всадников, летящие из-под копыт опилки с песком, мечущимися воздухе разноцветными всполохами зеркального шара и больших разноцветных фонарей, смешиваясь в воздухе с восхищенным криками и свистом публики, все туже и туже затягивали петлю на шее Ивана не давая ему дышать, словно он сам летел на добром скакуне по степи навстречу солнцу и жаркому степному суховею.
Когда последний всадник, перепрыгнув барьер манежа скрылся за белевшим в полумраке пологом кулис, лезгинка словно брошенный в воду камень всхлипнув оглушила зрителей балагана ватной непроницаемой для мыслей и звуков тишиной, которая, накрыв собой разгорячившихся зрелищем зевак, словно затаилась готовя их к еще более красочным и невообразимым представлениям балаганных артистов.
Иван, устало отвалившись на стенку прикрыл глаза и глубоко втянув в себя нагретый телами людей и животных воздух ощутил: чужой, сладковатый, щекочущий запах керосинового масла смешенного с родным, колючим запахом конского пота.  И эта знакомая с детства нотка, в воздухе балагана, сейчас успокаивала его, убаюкивая взорванный бешенной скачкой и криками наездников мозг подростка.
Иван открыл глаза, только тогда, когда его ухо уловило отдаленное причитание, на непонятном языке, доносившееся из-за парусиновых стен балагана со стороны кулис. 
Манеж, бортик которого был заслан фиолетовым сукном вдруг превратился в сказочный пруд, а опилки с песком внутри манежа переливающейся золотыми блестками водой в нем. 
На верху в оркестрике кто-то вкрадчиво, негромко обронил еще одно неведанное Ивану слово:
-Инизато…
И тут же, вторя невнятному бормотанию, робко, но пронзительно, там в верху закурлыкала татарская дудка, а в низу из полумрака на манеж, словно не касаясь земли, выплыла фигура человека в черном атласном плаще, усыпанном крупными серебряными звездами.  Голова его была покрыта капюшоном и от того не было видно его лица.
Парнишка, что утром зазывал в балаган зажег   фитиль в большом фонаре с крутящимися разноцветными стеклами и подняв его на веревке на уровень верхних рядов поспешно, словно чего-то опасаясь скрылся в полумрак откуда, еще мгновение назад появилась загадочная фигура в плаще. Татарская дудка набирала силу, а по парусиновым стенам балагана закружились цветные звезды и фигурки зверей, проецируемые волшебным фонарем, преображая внутренний мир балагана.   
-Проездом из Бирмы…
Вещал загадочный голос из-за кулис.
-Магрибский маг и волшебник Абу Сурей  ибн Иблис… Повелитель джинов и толкователь снов…
Сидевший чуть ниже Ивана татарин в белой рубахе с высоко закатанными рукавами в красном суконном жилете, расшитом золотой ниткой и в одетой на бритую голову белой тюбетейке спрятав лицо в ладони отчетливо прошептал несколько раз одну и ту же фразу:
- А узу би-ллахи мина ш-шайтани р-раджим…
Иван наклонился к Сашко, зорко следящему за остановившимся в центре манежа силуэтом человека в черном плаще со звездами.
-Что это с ним? Молится что ли?
Кивнул он в сторону прятавшего в ладони лицо татарина. Сашко,  прислушавшись к бормотанию татарина шепотом подтвердил.
-Навроде того…  Просит защиты от шайтанов…
Иван хотел спросить, что такое шайтаны, но Сашко отмахнувшись от него зло шепнул.
-Девтись, щас начнется…
-Что?
Удивился Иван.
-Что! Что! Чудеса! Не заважай друже!  Когда я еще попаду в циркувь в эту…
 К плакучей татарской дудке присоединилась робкая поступь турецкого барабана на туго натянутой коже которого слышались прикосновения чьих-то пальцев.
Чародей взмахнул плащом и Ивану показалось, что воздух в балагане качнулся, а сам шатер раздулся и опал, а лампы вместе с большим светильником с крутящимся экраном, мигнув потухли, погрузив все пространство в непроницаемый мрак, чтобы в следующую мгновение снова подсветить фигуру колдуна и не весть, откуда появившаяся рядом с ним девушку в прозрачных одеждах обмахивающею колдуна большим блестящим опахалом. Иван, трижды перекрестившись безмолвно прочел отче наш.
Протяжная татарская музыка усиливалась не столько за счет громкости звука, сколько за счет присоединения к ансамблю других неведомых Ивану музыкальных инструментов тренькая и курлыкая убаюкивая Ивана, молившегося о защите татарина и всех, кто оказался вольно или невольно в циркусе господина Гварнери. 
Факир снова взмахнул краем плаща и из рук девушки выпало опахало, а сама она, остолбенев, застыла на месте.
-Тойеренен!
Перекрывая подвывание оркестрикаи хрипло крикнул  ей в лицо чудодей, прикоснувшись  к ее лба указательным пальцем увенчанным золотым кольцом с огромным рубином, что в этот момент полыхнул алой вспышкой озарив изнутри балаган. Девушка зашаталась из стороны в сторону потом оторвавшись от земли поднявшись на верную сажень над манежем замерла невесомой пушинкой в воздухе.
-Атцями!
Крикнул магрибец глядя в безжизненное лицо девушки и указав на нее пальцем спал медленно поворачивать ее в воздухе не прикасаясь к ней.  Сосед татарин снова зашептал молитву пряча лицо в ладони, а Иван перекрестившись хотел было поправить нательный серебряный крест подаренный ему крестным, но так и не сумев отодрать его от себя оставил затею продолжая во все глаза наблюдать за колдуном.  А тот взмахом плаща усыпив музыку в оркестрике топнув ногой обвел зрителей указывая на них пальцем левой руки.
-Спрашивайте смертные, ибо сейчас мертвые вам скажут все то, что вы хотите узнать!
Татарин что шепотом молился, вскочив на ноги, срывающимся голосом выкрикнул.
-Ты лжешь собачий сын! Аллах не даст тебе нас одурачить…
Он еще что-то хотел сказать, но черный колдун, перечеркнув пальцем воздух обездвижил его, запечатав его язык.
-Я повелитель джинов, маг и повелитель магов абу Иблис говорю тебе от имени всех мертвых и неживых, молчи до конца дней своих дабы больше не говорил, то в чем не сведущ.
Неожиданно предсказатель замолчал, чуть опустив голову, словно пытался разглядеть что-то через капюшон вдруг забормотав какое-то арабское заклятие выкрикнул в сторону Ивана.
-А ты рожденный под  кометой,  сын землепашца, упадешь замертво  побежденный в гуреш-схватке капикулой верным рабом Осман паши.
Он еще что-то хотел выкрикнуть, но Иван не дал ему этого сделать, а выставив перед собой закрученные в фигу пальцы гаркнул сколько хватило сил.
-Дулю тебе плешивый пес, а не Иван Поддубный! Ежели я сейчас и спущусь до тебя колдовская твоя морда то и тебя и турчанина этого твоего изломаю, як сноп соломы.   
Колдун, в полной тишине оторвавшись от земли по воздуху устремился к Ивану, который стоял потрясая перед собой дулей, предвкушая размазню, которую сей же час сотворит с злодеем.
Но магрибец изловчившись больно ткнул его в бок. Иван хотел схватить его за плащ, но колдун снова ткнул его в бок с еще большей силой.
-Ах ты ж щучий сын!
Замахнулся на него Иван, но снова получив тычок под ребра отчего открыл глаза… Увидев перед собой недовольное лицо Сашки Кота.
-Вань ты че приспал что ли?
Иван вытерев кулаком угол рта.
-Чего?
Не понимая, что происходит переспросил он.
-Все проспал говорю. Тут этот дед такие вензеля с кренделями закручивал, любо дорого посмотреть.
-Какой еще дед?
Сашка присвистнул.
-Ох друже, ты конкретно усе прокуковал… Колдун этот.  У него дивчина голая девка, как на качелях летала...
Иван непонимающе посмотрел на манеж, где несколько униформистов разодетых в зеленые ливрее расстилали зеленый же в желтых узорах почти во весь манеж ковер.
-А сейчас чего?
Сашко, отвалившись на стенку насторожено глядя на Ивана ответил.
-Теперь, тот, что с трубой объявил что барахтаться на поясах будут после перерыва.  Ты его хоть понишь?
Иван тряхнув головой словно сбрасывая с себя наваждение утвердительно кивнул.
-Ну а как же…  Там еще был этот Пуд Пудович.
Сашко успокоено улыбнулся.
-Стопуд,..
Поправил он товарища.
-Ну добре, а то уж я думал, чего с тобой случилось.  Так вот он объявил, что сейчас после передыху будут барахтаться, а еще тяжести поднимать кто больше. Сулил рубль серебром любому, кто турку переплюнет.
Иван, плохо соображая спросонок пытался вспомнить дурной сон, что приснился ему, но обрывки его становились все мельче и все более не осязаемые, рассыпаясь невесомую пыль. Сашко снова больно толкнул его в бок и навалившись на Ивана подзадоривая дружка поинтересовался.
-Ты-то пойдешь барахтаться? Али как?
Иван хотел ему ответить, но в этот момент на ковер выбежал глашатай.
-В связи с внезапной болезнью сына английского Альбиона от несварения желудка от того  невозможностью проведения поединка между Стопудом Стопудовичем и сыном турецких степей, владелец  циркуса  господин Джакобо Гварнери объявляет  победителем  Воспитанника турецких мамлюков-сорвиголов, человека-гору непобедимого  Султан Бабу – младшего!...
Оркестрик   взорвался бравурным маршем, под который на арену вышел по пояс обнаженный турок с приветственно поднятыми руками,
Проходя мимо восседавшего в своем кресле Вершины гигант приложив руку к волосатой груди картинно поклонился ему, отчего Тарас Патич, приосанившись покраснев от удовольствия лицом ответил ему на приветствие вскинутой в верх рукой. Гигант, сделав круг почета по арене балагана остановился возле зазывалы, который дождавшись когда оркестр завершит марш взял его за руку.
-И объявляет его победителем, всемирной схватки  если только среди почтенной публики не найдется тот кто бросит вызов достопочтенному Султану-баба вызов и не оспорит  решение господина Джакобо Гварнери! Иначе…
Он не успел договорил. Со своего незаконно занятого двадцатикопеечного места встал Иван и подняв руку громко крикнул:
-Я! Я хочу оспорить!
 
                Глава 23
                Честная деньга

  Иван распряг волов и затолкав арбу под навес, крытый соломой, собрался зайти в курень, но на встречу ему вышла мать.
-Здравствуй сынок…
Иван поцеловал Анну в щеку.
-Здравствуйте мама.
Мать повернула его на свет так чтобы рассмотреть получше лицо и увидев ссадину догадалась обо все по-своему.
-Подрался никак в уезде?
Иван неопределенно повел плечом.
-Отцу не лги он все знает с утра верховой был от Тараса Патича деньги привез от Вершины за пшеницу, долго говорили, а потом солнце затмило. Ходит с утра ни слова, ни пол слова…
Он потрогала запекшуюся рану. Иван взял мать за руки заглянул в ее изумрудные глаза.
-Мама… Я же Вам говорю не дрался я…
Анна перекрестилась
-Слава тебе Господи я уж думала ты в сердцах отходил этого пройдоху Вершину.
Она перекрестила Ивана.
-Иди к отцу.
Сняв с плетня, что отделяет огород от двора чистое ведро скрылась в хлеву, где заждалась ее на вечернюю дойку только что загнанная из стада буренка.
Иван в нерешительности потоптавшись у порога зачем-то перекрестился, безмолвно шевеля губами прочтя короткую молитву как заклинание.
-Помогай Господи.
И еще раз широко перекрестившись вошел в курень. Отец сидел подле распахнутого настежь окна с привязанной к длинной строганной палке ногой покуривая небольшую трубочку, сделанную местным умельцем Казьмой в подарок ему на Ангела из корня старой груши.
-Здорова дневали сынок…
Не оборачиваясь, глухо поприветствовал отец Ивана.
-Слава Богу… Не растрясло.
Иван завозился у входной двери.
-Айда до меня поручкаемся сынок.
Иван, прикрыв бровь чубом подошел к отцу, который протянул ему руку.
-Что это у тебя?
Указал он на рану мундштуком трубочки после того, как они обменялись рукопожатиями.
Иван хотел было уже рассказать, что и как, но Максим Иванович пресек его.
-Ты присядь, присядь сынок. В ногах правды на грош, да гордяка на карбованец.
Иван присев налил себе холодного, по всей видимости только что поднятого с ледника квасу из запотевшей крынки.
-Это правильно отдышись… можа перекусишь чего?
Иван отрицательно мотнул головой.
-Не-е.
Отец пыхнул трубочкой, не затягиваясь пахучим дымом выпустил его в потолок тонкой струйкой, и Ивана уловили запах детства: горелой степи, выжига и разогретой солнцем дорожной пыли.
-Ну так чего там у тебя?
Иван, допив квас вытер губы рукой.
-Благодарствую.
Отец мундштуком трубочки отодвинул с разбитой брови сына вьющийся, выгоревший до льняного цвета чуб. Внимательно осмотрев ссадину, неодобрительно покачав головой.
-Нешто без глаза остаться надумал?
Иван, решив, что лучше сразу и все рассказать махнул рукой.
-Турок гадюка брюластый попался… пудов на десять.
-Да ну…
Бровь Максима Ивановича иронично взлетела вверх.
-Энто уже не подсвинок, а цельный царский хряк какой-то.
Ивана рассмешила шутка отца.
-Это точно батя, там еще один свинью живую жрал Пуд Пудович Стопудовый…
Иван, задумавшись на мгновение отмахнулся.
-Не помню, как бишь этого биса кликали. Вот тот батя всем хрякам хряк. Я с ним хотел на поясах… А его в клизменную увезли говорят он там у них все уделал теперь год не отмоются. 
-А Сашко там чего?
-Петр Семеныч оставил за волами смотреть, а сам верховым домой летал бумагу какую-то забыли…
Максим Иванович отвернулся от сына   и постучав трубкой по краю деревянного подоконника опростал ее, смахнув рукой пепел с подоконника в палисадник.
-Значит пока вас просят посмотреть за волами, да пшеницу сдать вы там свою волю раздудониваете?
Отец повернулся к Иану и напоролся на его открытые спокойные глаза.
-Мы ничего бать дурного не делали… Вершина брать не хотел я помог ему, так он еще и премию дал вот… За сушилку эту немчиноскую…
Иван вытряс из дедова кисета мелочишку, а следом за ней на стол выпал серебряной плюхой целковый с отчеканенным на нем портретом Российского императора Константина Первого с датой под портретом императора 1825. 
-Тут остаток 20 копеек.  Это мы в балаган с Сашкой сходили да квасу с медом купили да бублик один на двоих…
Максим, прихлопнув ладонью монеты придвинул их ближе к себе словно хотел рассмотреть получше, но глаза к ним не опускал, неотрывно глядя на сына.
-А энто откуда?
Взяв в пальцы рубль, показал он Ивану.
-Так это за турчанина этого… Мне дядька дал в балагане…, сказал, что я могу хоть каждый день ходить туда и он будет мне по рублю давать… Вершина опять же звал к себе…
Отец попытался встать, но привязанная к ноге сушина    не дала ему этого сделать. Максим замычал от боли, а Иван, вскочив замолчал.
Отец долго тер сломанную возом ногу. Потом посмотрев на Ивана спокойно сказал:
-Что помог Тарасу Патичу спасти эту…
-Сушилку…
Подсказал Иван.
-Вот именно… Хвалю, пшеницу сдал, турку шею намял молодца, а вот то что потратился на балаган это уже баловство сынок.  Не гоже, так-то…
Иван виновато опустил голову. Максим, подыскивая правильные слова говорил с большими паузами.
-Ты пойми… Кровь моя родная, не жаль мне копейку, жаль время, которое ушло в забаву.  Жаль, что стравили они тебя шальной деньгой… Душу твою на измот поставили.  Даже за турчянина за этого лучше бы я тебе энтот целковый сам дал бы…
Он замолчал и молча гладя сыну в глаза сидел так пока Иван не сморгнул
-Ты ж теперя дурной деньги отведал… Слыханное ли дело за пять минут десять пудов доброй пшеницы заработать?
Иван хотел было напомнить отцу про муку от волостного старосты, но Максим и без него вспомнил об этом.
-Про муку история другая   то мы кажем другим казакам и мужикам
-К нам не суйся! Сломаем!
Поддубный-старший с силой ладонью так приложился к столешнице, что стоявшая на краю крынка с квасом чуть не слетела на устланный сушеным разнотравьем пол. Максим Иванович, отвернувшись к окну замолчал, о чем-то думая, а обернувшись примирительно добавил:
-А мука она что? Мука и в Африках мука. Мать хлеба постряпала и вот тебе и нет муки.  Тут другое…  А ты взял его на пупа и…
Он снова замолчал, но неожиданно по лицу его пробежала озорная  искра. И наклонившись к сыну Поддубный-старший, подманив Ивана к себе мундштуком по волчьи прищурив зеленые с желтым подпалом глаза живо поинтересовался.
-А ты как его сынок прихватил, на татарочку или в передок?
 Иван, вскинувшись улыбнулся.
-Не-еее.
Протянул Иван отрицательно замотав кудлатой головой.
-Не так.
Поддубный старший хотел было встать, но вовремя опомнившись заторопил сына. 
-Ну дак как тогда? Не тяни…
Озорно одернул Ивана Поддубный старший. Иван разулыбавшись встал с лавки, словно снова собрался барахтаться с балаганным барчуком. 
-Я на твою замануху и прикупил дурня этого турчанского.  Уперся я в него и давай как ты меня науськивал  отталкивать от себя, а он еще шыпче прет, я еще сильней от себя и он сильнее ко мне липнит, ну а на третий раз я подхватил его под рученьки и…
Иван хохотнул.
-И чего?
-Да об землю его через себя, я аж испугался как он хрякнул… Ну ни че с третьего жбану воды очухался.
Максим, притянув к своей широкой груди опешившего Ивана крепко прижав его к себе замолчал. Ивану было слышно, как мерно бьется его сердце, да чего-то швыркает не то в горле, не то в грудине отца.
-Эх ты казачок!
-Ты чего батя?
Максим отпустил смутившегося Ивана, и улыбнувшись показал ему свой огромный кулак.
-Вот так и знай приехал бы ломаный туркой не в жисть тебя в курень не впустил бы.
Иван, чуя отцовское тепло к нему хохотнул.
-Скажешь то же батя… А где бы я ночевал?
Максим улыбнулся.
-Как где?  А у пригона с коровами за одним.
И помолчав, сжав кулак добавил.
-Мы и деды наши всегда верхом были над ними.
Максим, крепко хлопнув сына по плечу снова поморщился от того, что сломанная нога, дернувшись на палке дала о себе знать и когда боль унялась все-таки допытал сына.
-Так а со лбом то чего?
Иван отмахнулся.
-Дурень энтот турецкий давай меня бодать, ну я ему и показал, как дед Архип быка калганом с копыт валит. 
Они вместе рассмеялись, очень удивив вошедшую в курень Анну. Она укоризненно посмотрев на супруга еле заметно укоризненно  качнув  головой.
-Э-э-эх Максим Иванович! Максим Иванович…
-Чего?
В тон ей поинтересовался Поддубный-старший.  Анна отмахнулась от него.
-Ничего… Говорят смешно дураку, что рот на боку!
Не зло пошутила Анна, глядя на мужа.
С напускной строгостью покачав головой.
-Сын чуть глаз не высадили, а тебе смешно.
Максим вытер слезы.
-Ну ты то откуда знаешь про это?
Анна встала, уперев руки в бока.
-Так только что Трындычиха забегала пока вы тут лясы точили, а ей приказной энтот что заезжал к нашему телеграфному все рассказал.
Максим, хохотнув махнул на нее рукой.
-Да ну вас баб чего, как придумаете потом хоть стой хоть падай. А ты…
Он притянул к себе так и стоявшего подле него Ивана.
-А ты сынок наш старший, мне заклянись, что не будешь боле Петрушкой по балагану скакать, купцов смешить.  И к Вершине я тебя не пущу, он сам первый же тебя подначит барахтаться в балагане этом…
Иван хотел возразить, но отец остановил его.
-Ну что я Тараса Патича не знаю? Подишь ты барин нашелся еще лет пять назад ходил в драных штанах, а ноне надо же хлеб скупает, сушилки да молотилки всякие…
Не видать им Поддубного в балаганных дураках!
И сжав огромную с небольшой гарбуз дулю, потрясая ею в воздухе показал в открытое окно.
-Нате выкусите! Не видать вам в скоморохах Ивана Максимовича  Поддубного!

                Глава 24
                Разговор с матерью

Максим Иванович ушел, по первому выпавшему снегу   к соседу Апраксию Тараторкину, чтобы сговориться на завтра бить порассей всей улицей, оно так вроде как и веселее и полегче будет, опять же сами справятся с забоем свиней так и убойщику пай ливером платить не надо будет, а вечером наварят мяса да с горилочкой оприходуют чисто по-родственному.
В курене было темно и крепко натоплено.  Светилась лампадка в красном углу под иконами да фитильная, семилинейная лампа со стеклянным колпаком едва освещала Анну, что сидя на лавке напротив печи жужжала самопрялкой  с ножным приводом то и дело поправляя на катушке  ссученную шерстяную нитку, что потом пойдет малым на носки да на варежки, которые она  мастерица была вязать не глядя на спицы.
Иван, лежа на печи на боку и подперев голову рукой неотрывно вглядывался в анфас мать пытаясь получше разглядеть ее безмятежное лицо. Ему мешал младший брат Митька что ворочался у его него за спиной посапывая во сне. 
Справившись с узлом Анна, продолжила оборванный неспешный разговор с сыном о балагане.
-М-да… Откуда же деньжищи-то там такие сынок?
Иван, отодвинув спиной напиравшего на него лбом братца не спешно ответил.
-Ну как же мама вы представьте, господа всякие приходят… Это мы с Сашко по алтыну зашли…
Мать перестав прясть чтобы поправить соскочившую с мотовила нитку укоризненно покачала головой.
-Отец шибко ругался…
-А чего… вроде как поговорили…
Анна нажала ногой на привод и прялка снова зафурчала, замурлыкала как пригревшаяся кошка.
-Если бы ты турчака этого не сломал… Грозился оглоблю об тебя сломать, когда этот от Вершины деньгу завозил… Такой злой был… Кричал мол отравили тебя…
-Чем это?
Удивился Иван снова отодвигая от себя спящего Митьку.
-Знамо дело чем, шальной деньгой сынок…
Иван, прикрыв глаза улыбнулся.
-Если бы Вы мама видели того турку, то поняли бы что батька не прав, турка этот что два наших бугая вместе взятые.
Анна посмотрела на сына.
-Отец то вон вместе с тобой, весь год корячится, а из нужды никак не выйдем… А там деньги такие… Тот целковый это два…
Иван, поднявшись на локте поправил мать.
-Да нет, мама там самый дорогой билет рубь с полтиной, а так там разные есть и стоячие, и сидячие за двугривенный… Вы ведь мама знаете Вершину?
Анна на мгновение задумалась.
-Тараса Патича-то?
И она подняв взгляд от сучащейся в руке нитке посмотрела на Ивана. 
-Что зерно скупает?
Иван кивнул.
-Он... Так тот в балагане не просто так, а за полтора целковых берет, да еще на троне как царь какой восседает…
Анна ахнула.
-Ах ты, Божешь ты мой, богатей какой стал, а было время батрачил, как и ты на поденной.
Иван приподнявшись на руке и подтянув постланный на печи дедов зипун с цигейковым отворотом битым молью добавил.
-Сашко Кот сказывает, что он туда каждый день ходит.
Анна укоризненно закачала головой. А перед глазами Ивана вновь заблестело, забилось мишурой и атласом яркое, неизгладимое представление балаганьщиков.
-Надо же и чего ему там? Медом намазано?
Иван хохотнул.
-Сашка говорил, что он влюбился в… Гимнастичку  там одну вот и ходил день да через день.
Анна посмотрела на сына.
-А Сашко то откуда все знает?
Иван, устроившись поудобней снова подпер голову рукой.
-Так он с половым с соседнего кабака тогда сдружился, а тот все про всех знал.
Теперь усмехнулась мать.
-Как наша Куделиха, еще никто ни куда, а она уже все и про всех.
И как-то горько вздохнув добавила.
-Хорошо хоть еще по теплу бардак этот убрали… Так то смущали только народ православный.
Иван перевернулся на спину и глядя в темный, подкопченный потолок   мечтательно пробормотал.
-Ах мама коли бы вы хотя одним глазком, когда-нибудь взглянули какая там красота уже бы никогда бы оттуда не ушли...   
Анна, беззвучно рассмеявшись постучала костяшками кулака по столешнице.
-Дурное дело не хитрое…  Копейку нужно в дом нести, а не мошной трясти…
Анна, остановив прялку подошла к печи и поднявшись на лавку   потрепала Ивана по русому выгоревшему еще с лета чубу.
-Большой ты уже совсем, скоро поди женихаться начнешь, может успокоишься.
Иван, придвинувшись к матери торопливо зашептал.
-Я тоже мама с вами хотел говорить про то… Люба мне одна дивчина…
-Кто такая?
Почему-то шепотом спросила Анна и Иван, придвинувшись к матери как можно ближе прошептал в ответ.
-Машка Курносова…
Анна покачала головой.
-Она ведь тебе троюродной сестрой, через моих, приходится… Да и отец ее Никифор Иванович закочевряжится…  Шибко зажиточный он, чтобы с нами вошкаться... Слыхал вчера они с волостным старостой крупорушку из города привезли… Так вот. Гусь свинье не отваришь, да и по крови не к чему тебе это. Какая никакая, а все же сестра она тебе, пусть хоть и троюродная.
Иван сжал кулаки.
-Да Бог с ней с Машкой этой… Заедает меня мама, что мы спину на всех этих гнем, а разогнутся не можем.  Вон Сашко, в конце серпеня, ушел в крючники на Крым и сам живет и родителям помогает. Разбогатею все тут куплю и дом вам с батькой поставлю - живи не хочу.
Анна Даниловна, устало улыбнувшись потрепала сына за суб.
-Ребенок ты еще, хоть большой, как битюг, а все одно еще дитя.
Иван задумался.
-Завтра пойду до деда Данилы посоветуюсь, как он скажет пусть, так и станется.
Анна, ласково обняв голову Ивана прикоснулась ко лбу его губами
-Я вот тебе пойду… Он тебе такого понабрешет семь верст лесом идти будешь, а все не дойдешь… Спи давай. Завтра дел много порассей колоть отец с соседом надумал, а я с утра хлеб поставлю, да пирогов с ливером да почеревком напеку отнесешь от нас дедусю там и побалакаете…
Иван, закрыв глаза прилег, подсунув под голову руку.
-Спойте мне мама…
Вдруг попросил жалостно Иван, словно был не без пяти минут самостоятельный парубок, а малолетка какой лет семи.
Анна, проведя ладонью по льняным вихрам Ивана улыбнулась.
-Что ж тебе заспевать господарь ты мой?
-Колискову… Як в дитинстви…
Анна, поцеловала его в лоб.
-Дитя ты дитя, вроде, как и большой, а все одно дитятя. Спи давай.
И баюкая его своей тонкой изможденной работой рукой  еле слышно запела ему на ухо, словно камушки речные разноцветные  в руке  зашелестел ее голос, запричитал над малым дитеткой, словно ворожа, колыбельную.

                Глава 25
                Военный совет
Иван поднявшись на крыльцо дедова куреня, обстучал чеботы об порожек сбивая с них налипший снег.
-Кого там леший несет?
Послышался из-за закрытой двери голос Данилы Семеновича. Иван  войдя в горницу и сняв с головы кудлатую папаху перекрестился на божницу.
-Это я диду, Иван, Максима Поддубного сын.
Старик подтянув кожаные морщни на ногах встав с лавки, подошел к Ивану.
-Ох Иванусь як ты ж  выдурил-то... Здорово дневали.
Старик обнял внука.
-Слава Богу диду…
-И не обхватишь тебя, як  дуб даром что Поддубный…   
Он снова присел у оконца на лавку, облокотившись на стол.
-Ну чего не проходишь? Айда сидай тут подле…
Он похлопал рукой по лавке, что стояла вдоль стола, подле него.
-А то очи у мены уже слабоваты, толком ничего не вижу.   
Иван разувшись у порога и пройдя к деду положив на стол белый увесистый узел сел подле старика расстегнув по шире жупан.
-Чего это у тебя?
Ткнул пальцем в торбу старик.
-То мама вам с бабаней гостинцев собрала.
Иван, отложив на лавку подле себя папаху, взялся было развязывать узел, но дед остановил его.
-Ни хай. Бабка придет пущай сама разбрухтает.
Иван, оставив не благодарное занятие опустился на лавку. 
-А я-то Иванусь ужо нагадал, что ты на шлях подался…
Иван улыбнулся.
-Так. Так и есть диду, хочу у Вас совета просить… Только Вы отцу пока ничего не говорите.
Старик, закряхтев приосанился.
-Какой меж казаков разговор никого акромя их не касаемо.
Иван разволновавшись смахнул тыльной стороной ладони со лба испарину и пошире распахнув жупан.
-Я уйти хочу диду… На отхожую… Заработаю деньгу и вернусь. Скороговоркой выпалил он. Старик   молодецки крякнул.
-Вот це дело хлопчик, а то сидишь себе дурнеем на печи, зимой и работы то нет, так хоть отцу помогать в поле хочь матери в огороде…
Скотину закололи?
Иван кивнул.
-Сегодня с соседями все сладили, щас у нас сидят. Тороторкинский кабан чуть Федьку не подрал клыками, ох здоров же черт…
Иван покосившись на божницу воровато перекрестился.
Старик, вытянув перед собой руку, так словно держал в ней шашку сжал и разжал кулак.
-Стар я стал, а так-то Иванусь я во всем уезде по энтому делу перший был. Вола один расчекрыжить мог….
Он вздохнул и спрятав руку под стол посмотрел Ивану в глаза.
-А ты иди внучок… Никого не слухай, мир посмотри, себя покажи, Нихай знають наших…  Тебе от Поддубных кулаки да шея досталась, а от нас от рода Науменко голова та сметливый ум! Чуешь  внучок?
Данила Семенович рубанув рукой по воздуху хрипло расхохотался.
-Завсегда думай прежде чем корчиться. Вона твой дружок Сашко Кот зараз  у Крыму у Севастополе працюет  кошт приличный имеет. Ходи Иванусь до Сашко и даже не сумлевайся это я тебе говорю!
И дед резво вскочив из-за стола со всего маху  хлопнул себя сухим, копченым Полтавским солнцем в степи кулаком.
Энто я тебе говорю!  Данила Семенов сын, твой дидун, солдат ея  сумлевайся императорского величества. Полный георгиевский кавалер! 
Иван поднявшись в след за дедом молча стоял перед ним тиская в руках кудлатую папаху.
Данила Семенович сделав шаг к внуку обнял его.  В горле у Ивана запершило, но справившись с комом он пробормотал прижимая к себе худенькое, но жилистое тельце старика.
-Спасибо диду…
Они постояли так молча минуту или две пока старик не сдался струдом высвободившись из рук внука.
-Ох и велик  ты Ваня!
И отступив от него на шаг словно раньше и не видел  внука окинул его еще зорким глазом.
-Як я у молодости, когла у солдатушки мене зацапали. Любо мне что ты турку забодал.   Так держать! То мой тебе военный наказ, як главнокомандующего!
Он снова притянул внука к себе поближе и троекратно расцеловавшись с ним в щеки перекрестил его.
-Бог теби у подмогу хлопчик.
И отпустив не зана, что ему делать кивнул ему в ответ.
-И вам диду не хворать…
И поклонившись старику и перекрестившись на иконы вышел из куреня под затянутое холодными, фиолетовыми тучами полтавское небо. Под чоботами хрустела снежная крупка, что сыпалась с утра  из низких  серых облаков, а в волглом воздухе, ощущал запах снега.
-С покровом тебя Ваня!
Сам себя под нос пробурчал Иван. И покрепче нахлобучив на голову черную кудлатую, как старый барбос папаху неспеша, задумчиво побрел за околицу.   


                Глава 26
                Тяжелый разговор

За окном смеркалось. Максим заглянул в топку печи и убедившись, что дрова прогорели полностью закрыл заслонку на трубе чтобы печь   понапрасну не вытягивала из куреня теплый пахнущий сухими полевыми цветами  воздух. 
-Куда ты пойдешь?
Повернувшись к сидящему на лавке Ивану негромко, чтобы не разбудить засыпающих за зановеской  младших детей поинтересовался он.
-Куда угодно…
Так же в полголоса ответил Иван.
-Хочу  настоящую деньгу зашибить, чтобы  мама не надрывались, чтобы ты  через  вечный недород в поле не рвал бы себе жилы…
Максим Иванович присев напротив на лавку молчал, пристально разглядывая, совсем уже повзрослевшего старшего сына. 
-Надоело ломаться на этих кровососов… Пойду в город, а когда вернусь… Все куплю здесь и землю, и мельницы вот тогда заживем.
Поддубный-старший мотнул головой словно пытаясь стряхнуть с себя дурное наваждение. Было слышно, как поскрипывает маятник в ходиках, да сопит на печке детвора. Молчание прервал отец.
-Что ты там в городе энтом делать будешь? Этак бы все ходили… Только не забывай сынок добрая половина ходоков за сытой долей не вертается вовсе до родного куреня.
Иван не сдавался.   
-В порт пойду, до Сашко Кота, а там подивимся як будет…
Отец  с сомнением мотнул головой.
-Да кто тебя в крючники-то возьмет, кому ты там такой нужен?
Иван уязвленный словами отца недовольно повел плечом.
-А Сашко кто взял? А ведь работает и деньгу зашибает, а я-то  попуще буду...
Максим неглдя на Ивана, устало потер ладонью лоб.
-Ты уйдешь… А как же мы? Ты же старший у нас… Тебя через это и в солдаты отказали… Энти-то еще совсем сопливые…
Поддубный-старший кивнул в сторону печки. Иван упрямо опустил голову. Так они молча и сидели друг на против друга прислушиваясь к собственным мыслям и безразличному ходу стареньких настенных часов. Пока внутри часового механизма не запила пружина не за щелкали колесики, что должны были управлять давно потерянной кукушкой. Единственная стрелка на циферблате замерла на цифре десять.
Иван подняв к часам голову, откашлялся.   
 -Я вам обещаю... Хотите  на иконы забожусь? Я кажное Рождество вертаться до хаты буду.   Вот Вам крест.
Иван встав с лавки и довернувшись к божнице трижды перекрестившись поклонился, ни то отцу, не то иконам на которые давал клятву.
И кивнув на занавеску добавил.
-Митька уже большой десять годов ему, он теперь и сам с буйволом управится, да и сестренки уже дылды здоровые…
 Иван с надеждой посмотрел на отца, который не поднимая головы  рассматривал устланный  душистым сушеным с лета сеном и цветами пол хаты. 
-Да и дед  Данила вон то же говорит: «Иди народ посмотри себя покажи… Нечего на печи валятся»… Отпустите меня  батя, схожу погляжу, поломаюсь до весны, а ежели не пондравится ворочусь обратно, как раз на посевную… Сейчас и работы то никакой нет…
Максим встав из-за стола и подойдя к божнице, перекрестившись зажег от лампадки лучину, чтобы засветить масляную лампу, что стояла тут же перед ним на столе. 
-Можа ты к Вершине пойдешь? Звал же он тебя…
Иван отрицательно мотнул головой.
-Хочу как Сашка в Крым сходить, море увидить…
-Море…
Передразнил его отец.
-Я может и сам хочу морем посмотреть… Что с того? Я ж с не бросаю вас…
Они снова замолчали.
-В балаган поди собрался? Прости Господим…
Максим повернулся к иконам подсвеченной зябким светом лампадки. .
И поднявшись с лавки, размашисто перекрестился после чего несколько раз прошелся по залу вдоль стола подбирая для разговора с сыном правильные слова.
И снова в курене повисла тугая напряженная тишина, в которой было слышно, как Митрофан крутится на соломенном тюфяке лепеча, что-то не членораздельное во сне.
Иван донявшись подошел к отцу.
-Клянусь Вам кажное Рождество до хаты ходить буду…  Но уж воля Ваше не отпустите, сопротивляться не буду останусь на печи валяться.
Максим Иванович пристально посмотрев на сына неожиданно махнул рукой.
-Ладно, твоя взяла… Завтра с утра пойдем к волостному пусть тебе отхожий паспорт  даст, а то ведь без него кандалы сынок…
Они обнялись, когда с улицы в курень вернулась Анна.
-Ну чего нарешали?
Максим расстроено махнув рукой присел на лавку.
-Хай идет…  Все одно уже потравленный деньгой…
И пристально посмотрев на Ивана добавил.
-Видать судьба у тебя казак такая, не свернуть мне тебя не своротить.  Ходи сынок смотри мир, но помни честь казачью береги. 
И взяв Ивана за руку  в полумраке попытался вглядеться в зеленые как степь по весне глаза сына.
-Чтобы не было нам…
Он кивнул на супругу державшую в руке корзинку с кусками  почеревка.
-Родителям твоим и близким срамно за тебя. Помни коль осрамишь нашу, казачью честь не сын ты мне боле, а я тебе не батька.

                СЕВАСТОПОЛЬ

                Глава 27
                Знакомство с Никифорычем

Севастополь встретил Ивана низкими серыми тучами и спускающимся на город сумраком. По улице ведущей в порт ветер гнал обрывки газет, а на обочинах дороги на мощенном камнем тротуаре дотаивал с утра выпавший снежок. Спустившись к пустому причалу Иван, оглядел тоскливый пейзаж.
-М-да…
Вслух произнес он.
-Где ж тут Сашко сыщешь? Буерак один.
Из барака, что стоял напротив Ивана вышел дюжий дядька с черной бородой и опростав огромный, артельный  чайник литров на десять вернулся обратно.
-Здорово дневали!
Уже вслед ему крикнул Поддубный.
Но чернобородый уже скрылся за обитыми старой мешковиной  дверями плотно притворив их за собой.  Иван еще минут пять постоял, под колючим ветром на причале, после чего подойдя к двери распахнув ее решительно шагнул в теплую, пахнущую людьми утробу барака.
-Ну чего топчешься? Проходи, не выпущай жар.
Одернул гостя из темноты невидимый человек. 
Иван закрыв за собой дверь и сняв с головы папаху, машинально попытался найти огонек лампады под божницей, но не найдя его
перекрестился в правый, красный угол барака, пробормотав привычное.
-Спаси Христос…
После чего стал пробираться на ощупь едва улавливая глазом свет от стоявшей по середине барака раскаленной железной печи.
Неожиданно дверца топки распахнулась и в неверном, колышущимся пламени жарко горящих дров Иван увидел того самого чернобородого мужика, что только что на причале опрастывал чайник, длинный нетесаный стол, лавки и  нары сколоченные в несколько ярусов. 
-Кого там черти несут?
Подняв голову от огня и щурясь  в  темноту негромко, но твердо, по хозяйски  спросил  бородач.
Иван подошел ближе.
-Здорово живете…
Поздоровался он. Кудлатый с бородой улыбнулся, сверкнув цыганским золотым зубом.
-Слава Богу и Вам не хворать. Ищешь кого али так блукаешь казачок?
Иван замялся.
-Ты сидай, сидай в ногах правды нема.
Предложил бородатый. 
Иван присев на край лавки положил подле себя и папаху.
-Сашко Кота шукаю, он где-то здесь крючкует у порту…
Чернобородый, приоткрыв дверку печной топки, чтобы было светлее пристально посмотрел Ивану в лицо.
-А он как тебе? По что шукаешь?
Иван, ощутив на лице жар печи расстегнув жупан придвинулся чуть ближе к бородатому.
-Други мы… Сговорились что как смогу у батьки отмолится, приду до него у порт постараться тут...
Бородатый взяв в руки кочергу пододвинул  перегоревшие дрова  поглубже в топку.
-Як кличуть  тебя казачек?
Иван откашлялся в кулак.
-Иван я.  Поддубный, с Богодуховки…
Чернобородый дядька, встав с лавки подкрутил фитиль висевшей над столом масляной лампы и в кругу невнятного света появились новые предметы и вещи.
-Слыхал, как не слыхать?
И протянув Ивану руку добавил.
-Зови меня Никифорыч… Башку не ломай, ушел Сашко…
Он снова присел на скамейку подле печи и выдержав паузу добавил:
-Ужо дён десять как утопал с обозом до куреня.
У Ивана от неожиданных известей пересохло в горле, от того он с трудом выдавил из себя.
-А чего… Чего ушел-то? Не любо ему здесь?
Кудлатый посмотрев куда-то в темноту успокоил Ивана.
-Да любо, любо…  Батька прихворал… Гроши понес да и  так чего нажил… Сказывал воротится.
Иван поборов перхоту в горле откашлялся:
-А когда сказывал?
Бородатый пожал плечами.
-А кто его лешего знает… Пока туда, да сюда… Под месячишко и выйдет… Хозяин разрешил ему.
-Какой еще хозяин?
Насторожился Иван.
-Знамо дело какой Грек.
Хозяин нашей компании Ливас  Коста Константинопольский…  Слыхал чи не?
Иван мотнул головой.
-Не …
Потом помолчав добавил.
-Промашка вышла.
Никифорович   снова пошурудив кочергой в утробе печи поинтересовался.
-А чего так?  С ним хотел идти?
Иван цокнув языком покачал головой.
-Да нет…  Я-то нагадал, что он пособит мне притулится здесь…
Казак отстранившись от Ивана и оглядев его с  головы до ног  довольно крякнув.
-Слухай а ты Парамона Шкоду знаешь?
Иван утвердительно кивнул.
-Как не знать крестный мой…
-Да буде брехать Ваня… Так-то не бывает…
-По что?
Удивился Иван.
-По то. Я Парамошку сам крестил…
Было слышно как вода в чайнике заурлила, закудахтала, крышка  приподнявшись на пару чуть было не слетела, а по бараку от печи поплыл необычный, неведомый Ивану чуть горьковатый запах  звару. 
-Ах ты мать твою перемать!
Негромко, но зло выругался Никифорыч.
-Самый жир утек…
И сунув руку поглубже в рукав рубахи и схватив чайник за ручку, чертыхаясь поставил его на скамью подле себя.
-Не дрефь паря… Раз уж мы с тобой поручканые…
Он снял крышку с чайника и у голодного Ивана закружилась голова.
-Я за тебя свое слово перед греком скажу, поручусь  перед Костой, он прислухивается ко мне. Да и с виду ты не хлипкий…  Хоть с працовкой нонча  дрянь дело…
Никифорыч подбросил в пасть печи несколько поленьев.
-А пока… Можешь с нами, в моей  ватаге,  подъедаться грошев  не много, но  артельный харч и лежак гарантия.
Иван просиял.
-Спаси Христос дядька, а то уж думал шабаш мне, приехали.
Никифорыч  разлил по кружкам пахучую черную жидкость из чайника одну из них поставил перед Иваном.
-Кушай,  не журись кофей называется турчанский настояшый с него ох  как поднимает, хлебнул его  брал пуд, а сьем возьмешь и два.
Иван настороженно посмотрел на густое темное поило у себя в кружке и  хоть голова кружилась от голоду и запаха кофе отставив угощение молча посмотрел на чернобородого.
-Ты чего?
Улыбнулся Никифорыч. От чего Иван стушивался.
-Не можно. 
-А чего так? Старообрядец что ли?
Усмехнулся Никифорыч.
-Так я и без озлобления  пудов десять могу вытягнуть, а тут щас
взвару энтого  хлебану да и попрет меня…
Он подозрительно посмотрев на кружку и уже более уверенно мотнул головой.
-Не. Небуду…
-Здря паря…
Никифорович  с удовольствием прищуривая глаза стал прихлебывать поило обжигая губы.
-Уж на что я мерзлявый и то сугревает.
Иван улыбнулся
-Да я дядька, с детства не мерзну. Студеной с колодца обливаюсь, меня еще дед к этому пристрастил.
-У-у-у
Деловито поддакнул  ему  Никифорович отхлебывая  кофе.
-Закалистый значит, энто хорошо… Тут шибко хрупких ветер ломает.
Чернобородый сделав очередной глоток из кружки ткнул пальце в темноту барака.
-Вон там  на нижнем месте, возле Василя Карасика устраивайся, то Сашка твоего топчан, а  завтра на вокзалу  почапаем  ящики для  горнизону  грузить, седня только с нарядчиком сговорились. Так что давай как паря залягай да спи сил набирайся… Ты часом не голоден ли?
Иван замялся.
-Благодароствуйте,  я вечорил уже.
Но битый жизнью бригадир почему-то не поверил ему.
- Эва Иван… Как тебя по отчеству?
Иван, покраснев лицом хрипло ответил.
-Максимыч я…
Чернобородый ватажник, достав из-под стола холщевый сверток протянул его Ивану.    
-Так вот Иван Максимыч, бери кажу краюху с салом и двигай спать, а завтра разберемся сколь пудов ты выворачиваешь.
Он снова отхлебнул из кружки и громко проглотив не остывший еще кофе отвернулся от Ивана давая понять ему, что на сегодня разговор окончен.
Иван добравшись до нар и нащупав подушку, хотел было прилечь отдышаться и перекусить чем Бог послал, но как только его голова коснулась набитой соломой подушки, он тут же без промедления провалился в новый свой день, вроде как и не спав вовсе.
 
                Глава 28
                Иван Большой и Малый.

Иван проснулся, когда во круг огромного ватажного стола уже в полную силу шло движение, а у казана с кашей, с половником в руках,  шустрил хлопчик лет тринадцати, четырнадцати зубоскаливший с каждым кто подходил к нему за утренним кулешом.   Увидев Ивана кашевар  не удивился, а напротив обыденно обрадовался словно только вчера с ним расстался. И Ивану от стола рукой не стесняясь разбудить кого-нибудь еще в бараке крикнул:
- Эй дядька ходи до меня, у мене каша со огня…
И подняв над головой  пустую шлюмку поманил ею Ивану.   
-Давай не журись… За веселочко держись…
Кашевар сунул Ивану в руку тарелку с черпаком наваристого кулеша,  четверть кирпича серого, казенного, хлеба с куском  подваренного  в луковой шелухе сала.
-Взвар на печи, его пей сколько влезет… Кружка ложка есть?
Иван кивнул.
-Ну тогдей не задерживай дядька людей!
Иван, устроившись на дальнем конце стола и достав из кармана ложку принялся за кашу, которая была добро пропитана пахучим подсолнечным маслом отжатым с жареной семечки, закусывая все это вкусное дело салом и хлебом.
Вышедший из-за занавески Никифорович, найдя среди ватажников Ивана   кивком поздоровавшись с ним забрав с чугунной, установленной в самом центре барака печи чайник подошел к нему.
-Ой! А ну хлопцы давай ко мне! Кто ещо не знает, то наш новый ватажник взаместо Сашко Кота.
Никифорович, указав на Ивана присел на лавку подле него, чтобы налить себе взвару.
-Зовут его Иван! Хфамилия его Поддубный!  Я правда не знаю брешут чи нет но слух иде за него по всей Таврической губернии, что в затак Иван Максимыч берет на себя до десяти пудов, а уже коли разворошить его по злому то и в двое больше. Так что ты Ванька…
Никифорович обернувшись к кашевару Ваньке Соломе нарочито строго погрозил ему пальцем
-Так что ты уж не жми Ивана Максимовича  и давай ему двойной порцион провиянта, как  и  егонному дружку Сашко. 
Никифорович еще не успел спросить у Ваньки Малого понял ли он его, как проворный поваренок уже бухнул в шлюмку Ивана второй половник пшеничной сечки с жаренным луком  с приварком  в виде куска вареного сала и полуфунтовым довеском казенного  серого хлебного кирпича. 
-Кушай на здоровье Иван Максимыч… А то мож и меня на холке  покатаешь. 
Затараторил щербатый поваренок.
-Я же малой Иван, не увесестый, а ты вона какой большой то значит и дразнить тебя станут Большим…  Потому как мы с тобой оба Ивана…
Поддубный хотел было что-то спросить, но кашевар опередил его.
-Есть конечно в нашей шайке и другие наши тезки, но у них дразнилки другие…
Он вскочил на лавку и указывая на своих товарищей половником громко тараторил:
-Це Ваня Кривой, энто Ваня Босой, а это Ванька Безштанька. Он как горилки напьется так без порток по порту к девкам рвется!
Ватага, оценив юмор Ваньки Малого разразилась дружным хохотом. 
И поднявшись с лавки прихватив с собой кружку позвал Ивана с собой.
-Айда ко мне в кут, казачек до снедаешь, а за одним и  погутарим.
Закуток   Никифоровича находился в углу ватажного барака и был отгорожен от общего помещения выцветшей ситцевой занавеской. Между двух топчанов стоял грубо сколоченный стол  засланный  выгоревшей на солнце и выбеленной  морской солью куском парусины.
-Сидай…
Указал Никифорович рукой   на голый лежак напротив себя.
-Ты снидай, снидай, а то скоро ходить будем...
Бригадир расстелив пошитое из цветных лоскутов толстое одеяло на  свой топчан и присев напротив  Ивана  плеснув себе в кружку густого кофея. Он хотел было налить и Ивану, но улыбнувшись и  весело мотнув головой, передумал.
-Значит слухай меня Ваня Большой внимательно.
Иван хотел было что-то сказать, но Никифорыч попытку эту пресек на корню, подняв руку.
-Ваня Большой это уже не обсуждается, уйдешь от нас, а тебя все так и будут помнить. Ваня Большой, я вот чего хотел тебе сказать: Работаем мы скопом, доля твоя честная, как и у каждого из ватажников, но еже ли будешь стараться премия тебе от грека полагается, как и каждому в ком такое угляжу. 
Он, взяв кружку с дымящимся пойлом в предвкушение удовольствия от первого глотка блаженно прикрыв глаза, сделав небольшой осторожный глоток растекся в улыбке.
-Добре заварганил Малой кофей! Меня щас то же приподнимет как тебя…
Хохотнул Нтикифорыч, но заметив, что Иван насупился от его шутки добродушно пробурчал. 
-Не серчай это мы так шуткуем друг над другом, чтобы не замечать, как соль на зубах скрипит. 
Он снова отхлебнул из кружки и от удовольствия покачав головой   несколько раз причмокнул калеными, потрескавшимися на соленом  ветру губами.
-Зря не испробуешь хороша, я тебе скажу, штукенция… Ну да ладно…
По працюешеь покуда Сашко не вертанется, а там уж сами разберетесь куда ветер подует. Где-то с конца апреля, шторма подприлягут и начнется навигация, а значит пойдет морем груз считай в полную силу, а в мае и парусный каботаж подвалит там вообще держись токма поворачивайся.   Годится тебе такое?
Иван только что сунувший в рот ложку каши  и закусив его куском сала не в силах проглотить все это согласно кивнув мог только радостно промычать, в знак подтверждения своего интереса.
-Угу…
Никифорыч кивнул ему в ответ.
-Ну вот и добре… Да вот еще чего… Девки тут у нас мешочницы, чинилки щас их мало, лапать можешь их сколь хочешь, а так  упаси тебя Бог трогать их.
-По что?
Удивился Иван.
-Через одну грязные.
Ответил бригадир сделав очередной глоток заморского взвару.
-Не мытые что ли?
Не понял Иван. На что Никифорыч недовольно мотнув головой деловито сообщил: 
-Да какой там, кажная вторая франзуской болеють…
Иван перестал жевать.
-А чего это за французка такая я чего-то не слыхал про такую болезнь.
Никифорыч снисходительно фыркнул.
-Деревня, сифилис энто, от похотливых девок все. Усек?
Иван чуть помедлив кивнул.
-Ну а уж ежеле совсем тебе занеможется…
Он отхлебнул большой глоток подостывшего кофе.
-Скажи мне свожу тебя к мадам Блюмкин, она на Якорной солон держит… Для таких как мы с тобой бобылей… 
Иван, хотел что-то спросить у Никифорыча, но поперхнувшись закашлялся.  Бригадир как человек битый и бывавший в разных ситуациях подсунув Ивану кружку с кофеем ладонью, по размеру больше напоминающую совковую лопату, по-дружески несколько раз приложился к спине Ивана.
-Не торопися паря…  Покуда все не закусят табор не тронется.
Горький чуть теплый напиток из кружки Никифорыча Ивану понравился и по необычному запаху и вкусу пришелся ему по душе. Он хотел еще отхлебнуть из кружки, но бригадир ловко выхватил у него из рук свою кружку.
-Эва хлопче! Смотри Ваня, а то как подцепишь щас весь вагон, так работы ватажникам не останется.
Иван пропустив шутку мимо ушей наклонившись к бригадиру отчего-то шепотом спросил.
-Так это… Никифорыч… Выходит девки энти у мадамы продажные, что ли?
Никифорович хохотнул.
-А ты думал они из-за шторма    на спину опрокидываются?   Зато чистые и фершел за ними приглядывает… Вот у него работа так работа!
Мечтательно сообщил Никифорыч. Иван не очень понимая о чем идет речь неопределенно пожал плечами.
Иван еще что-то хотел сказать, но Никифорыч, снова не дал ему.
-Давай Ваня кусай, день сегодня ломкай будет, подрядчик время выставил, так что как подадут вагон с этого моменту у нас всего четыре часа и таких вагонов будет цельных три штуки…
-Двенадцать часов значит…
Подсчитал в уме Иван. Чем очень удивил бригадира.
-Так ты что же счет знаешь?
Иван  доедая хлеб с салом уверено кивнул.
-Угу…
Никифорыч хитро прищурив левый глаз как-то по новой посмотрел на Поддубного.
-Так мож ты еще и в грамоте кумекаешь?
-Есть такое…
Подтвердил Иван.
-И писать и читать могу, деление, умножение, сложение и вычитание знаю…
Никифорыч присвистнул.
-Вот это ты меня ожог… Просто счетовод какой-то… А по тебе так и не скажешь что грамотей…  Ну да ладно энто хорошо может грек тебя приметит через энто и возьмет с собой в Феодосию.
-А чего там делать?
Простовато поинтересовался Иван.
-Они с братом там такую же контору собираются открывать через год чи через два… Глядишь да и позовет.
-А тебя?
-А мне Ваня не треба. Мне тута дюже добре…
И хлопнув ладонями себя по колену встал, давая понять Ивану, что разговор закончен.
-Ну пора казачок посмотреть каков ты в деле, а то брехать то мы все мастаки.   


                Глава  29
                Турецкая лошадь 

Время бежало незаметно, Иван крючил в бригаде уже недели две, а Сашко все не шел с Богодуховки. Потихоньку работы стало прибавляться, и ватажники все чаще выходили не только на разгрузку и погрузку железнодорожных вагонов, но и на пирсы в большом Севастопольском порту.
На причале под погрузкой стоял турецкий паровой трехмачтовый фрегат «Эртогрул». Погрузка провианта и пресной воды закончилась и ватага Никифорыча, двенадцать крючников вместе с Иваном расположилась под навесом припирсового пакгауза.
-Гарный дубок…
Прошамкал Василь Карась, затягиваясь пахучей цигаркой.
-Эвон пушек одних только сколь…
Разговор его никто не поддержал. Солнце давно оторвалось от кромки моря и теперь застряв в безоблачном севастопольском небе жарило на всю катушку.
-Можа скупнемся?
Предложил жилистый Витька Полевой.
-Нельзя…
Обрубил Карась.
-Чего так?
Недовольно поинтересовался Витька сняв с руки петлю от крюка и стянув драную по краю подола рубаху.
-Ломит как в пекле.
Василь, встав с поддонов застланных старыми мешками осмотрелся и ткнув пальцем на рейд прошамкал.
-Вона дивись… То же до нас.
-Ну и шо? Пока то да се…
Его рассуждения прервал человек в военной турецкой форме подведший каурую, пританцовывающую, холеную  лошадь под уздцы  к грузовой сходне. И отстранив с дороги расчитовавшегося с Никифорычем подрядчика и чиновника от таможенной службы  попытался завести ее  по трапу на борт судна, но так заупрямившись уперлась копытами в сходню, мотая мордой и зло фыркая на отрез отказавшись подниматься на борт военного корабля.
-Шайтан гитьмекь!
Замахнувшись на нее, крикнул военный.
-Илерия яцик!
Еще раз прикрикнул он на лошадь с силой ударив ее ладонью по лоснящемуся на солнце бархатистому крупу. От чего лошадь взбунтовавшись встала на дыбы вырвав из хлипких рук турка отороченную серебром уздечку.
Никифорыч, подрядчик и таможенник, отбежав от борта корабля о чем-то заспорили.
-Не было такого уговору! Хочешь сам бери и заводи ее!
Крикнул зло Никифорыч показывая на гарцующую на пирсе подле корабля лошадь. На верху, вдоль фальшбортов фрегата стали собираться турецкие матросы, драившие в это время палубу. Кто-то из них весело крикнул военному, на своем языке человеку что пытался завести на борт лошадь.
-Ахмед ону ал ветаси!
После чего зеваки устроившиеся вдоль борта разразились таким хохотом, что лошадь прижав уши замерла.
-Чего он ему сказал?
Поинтересовался Иван у Кольки Турки, который на самом деле никакого отношения к турецкому народу не имел, а был обычным крымчаком Ниязом Сайфутдин, который запросто мог говорить на нескольких языках.
-Этот на пароходе сказал, чтобы Ахмед взял ее на руки и принес наверх…
Пояснил Колька повернувшись лицом к пристани, подперев голову в холщевой белой тюбетейке рукой.
Неожиданно веселье на палубе оборвалось, а к сходне подошел невысокого роста офицер в сияющих солнцем сапогах, в зеленом мундире при золотых эполетах, голову которого венчала красная турецкая феска с пышной, как и его усы, черной кисточкой.
- Ахмед не олду?
Иван и без толмача Кольки понял про что интересуется этот с усами.
-О истимешь!
Ответил с берега Ахмед. А тот что с эполетами крутанув ус громко крикнул ему.
-О заман кендим месенши.
Колька ткнул Ивана локтем в бок.
-Главный ихний говорит ему, чтобы брал ее и сам тащил, раз она не хочет.
Ахмед, изловчившись снова ухватился за серебренную уздечку попытался было тянуть лошадь к сходне, но та фыркая и брыкаясь наотрез отказалась всходить на судно. Тот что вышел на палубу в эполетах достав из кармана часы открыл крышку недовольно покачал головой.
-Заманимидз ёк!
По побледневшему лицу Ахмеда было видно, что ему не до шуток.
-Сеена адмирил аффсейт!
Колька хохотнул.
-Извиняется перед адмиралом…
Ахмед, услышав слово адмирал повернулся к Кольке что-то затараторил на своем, вытащив из кармана жменю мятых российских кредиток.
-Все деньги дает тому, кто лошадь затянет на борт. Говорит это очень важный подарок японскому императору от адмирала Адли Осман-паши...
Иван повел плечом.
-Все отдаст?
Колька кивнул.
А турок уже набросился на Ивана.
-Я дать тебе ваши бумаж, ты   лошадь… туда…
Иван отодвинул Кольку и забрав у турка деньги сунул их в руки подоспевшего к нему Никифорыча.
-А ну атаман погодь, я тут с ними пробарахтаюсь…
И отстранив бригадира и ухватив нежно руками лошадь за морду, что-то стал ей нашептывать и так на удивление зевакам  вдруг стала послушная, лишь изредка всхрапывая, прикрывала свои  темно-каштановые глазища, то и дело  щекоча ладони Ивана своими ноздрями. 
Цыган Колька из ватаги зацокнал языком и склонившись к Карасю громко, с завистью зашептал ему в ухо.
-Сразу видно, слово заветное знает… Ах красава.
Выражая крайнюю степень восхищения Колька мотнул кудлатой  головой звякнув золотой серьгой в ухе.
-Хотул… Хотул каклилей…
-Чего?
Не понял Васька румынского языка. Колька Цыган зло отмахнувшись от назойливого Василия зачаровано следил за малейшим движением рук Ивана.  Все это время нежно поглаживавшего несговорчивую лошадь по морде то и дело нашептывая ей не слышные Цыгану слова из-за расстояния разделявшие их.
Колька было двинулся поближе к Ивану чтобы хотя бы краешком уха услышать то, что он говорит совсем успокоившейся лошади, но Васька Карась цепко ухватив его за рукав потянул на себя.
-Не понял, чего он там?
Колька зло стряхнув руку Васьки от своего рукава выругался на румынском.  Но опомнившись извинился.
-Прости Вася… Не хотел, Вор он.
-Кто?
Теперь настало время подвязывать отвалившуюся от удивления нижнюю челюсть Васьки Крася.
-Ваня Большой вор? Да ты Колька совсем спятил? Он за пятерых тут ломается, а ты…
Цыган зажмурившись, замахал руками, чтобы Карась замолчал.
-Погодь! Погодь… Я не правильно тебе скала, у нас говорят: «У мула нет отца – конь его дядя»…
Карась впал в безмолвие, по всей видимости именно этого Колька и добивался.  Цыган подошел к нему вплотную подбирая слова  дабы исправить ошибку.
-По румынски это конокрад… Человек который знает заклинания чтобы лошадь с ним ходила куда ему нужно. Понял?
Васька понимающе промычал.
-А-а-а… А я то думал ты за Ваню того…
Колька давно уже не слышал, что там ему говорил Карась, он во все глаза смотрел на Ивана. Вот он снова берет лошадку за морду и развернув ее к кораблю неспешно ведет ее к сходне, правой рукой придерживая за нижнюю губу.
-Ай хорошая, ай ты маленькая моя… Не трусись, не трусися, сейчас мальца с легонца…
Наговаривал ей Иван околесицу, то и дело свободной рукой оглаживая бархатистый сытый бок лошади.
Они подошли к грузовой сходне что лежала между кораблем и пирсом и лошадь остановилась, фыркнув, недовольно мотнула головой нервно переступая копытами на месте, словно говоря Ивану, что ей страшно.
-Не бойся… Не бойся…
Иван снова погладил ее и притянув к себе морду лошади и спрятал у себя под мышкой,  неожиданно поднырнув под живот животного, ухватив лошадь за трепещущие от напряжения и волнения ноги, так как он это  делал дома, в Богодуховке справляясь со строптивым хозяйским козлом-переростком,  что мешал жить не только Ивану пасшему стадо, но и всей Абелевской экономии.  Лошадь попыталась было взбрыкнуть, но было уже поздно. Иван с силой зажав ее ноги слегка завел их себе за спину и когда по внутреннему напряжению животного понял, что она вот-вот завалится набок, подхватив ее на плечи, не спеша стал подниматься вверх по грузовому трапу. Возглас удивления порвав замершую портовую тишину, в которой было слышно лишь крик назойливых чает, да пыхтение паровых лебедок. Грузовой трап под ногами Ивана жалобно скрипнул и предательски прогнулся. Иван, постояв так с пол минуты и дождавшись когда трап перестанет качаться не спеша, балансируя при каждом шаге пошел снова вверх.  Когда он со своей ношей достиг середины сходни, лошадь словно очнувшись попыталась было взбрыкнуть, но Поддубный был готов к этому и сведя ноги лошади еще сильнее успокоил ее несколько секунд балансируя над водой между судном и причалом.  Было слышно, как турки внимательно следившие за русским портовым грузчиком тащившим на себе по раскачивающемуся трапу лошадь, тревожно забормотали друг с другом на своем тарабарском языке, а Никифорыч на причале так сжал в кулаке, и без того мятые, деньги, что показалось будто из них вот, посыплется серебряная и медная мелочь.
-Матерь Божья…
Перекрестившись, прошептал он, приложив козырьком ладонь свободной руки к глазам, чтобы лучше видеть происходящее. 
Иван же успокоив лошадь и подгадав шаг под качающийся трап с улыбкой поднявшись на палубу корабля, отстранив взбежавшего на палубу Ахмеда бережно поставил перепуганное животное перед онемевшим от изумления турецким адмиралом, то и дело, поглаживая лошадь по вздрагивающему боку негромко приговаривал:
-Вот и все, Сладели, а ты пужалась глупая...
Ахмед тут же ухватившись за серебряную уздечку вспотевшей от жары и волнения рукой кланяясь Ивану запричитал:
-Спиб, спасиб… большой спасиб дуруг…

                Глава 30
                Царский подарок
Вечером, когда артель откушав кулеша  Вани Маленького, не вставая из-за стола, потягивая из кружек ароматный кофе, ждала долевых денег, что заработали за день. Словно подгадав момент из своего кута с пачкой ассигнаций вышел Никифорыч и усевшись во главе стола подле Ивана и аккуратно разложив по кучкам ассигнации  оглядел притомившихся за день артельщиков.
  -Ну как хлопцы, по справедливости, будим деньгу делить али как?
Кто-то на дальнем конце стола хохотнул.
-Может на жребий кинем? Глядишь кому пофартит так сразу в миллионщики выйдет.
Никифорыч не зло, но пристально посмотрел туда откуда донесся
голос разбитной голос.
-Ты бы Колька лучше в карты не играл, а то сколь не ломаешь спину все в дырявых портках задницей отсвечиваешь…
Колька Цыган недовольно засопев заерзал на лавке, но беседа эта продолжения не имела.
-Седня куш  у нас добрый, так как расторопно усе было.
И он отсчитывая купюры  и складывая их подле себя в тощие стопки  привычно буркнул Сашке Коту, недавно вернувшемуся в артель, а теперь сидевшему  по другую его руку, от своего закадычного дружка Вани Поддубного.
-Сашко, передавай… Вышло у нас отменно, аж по синенькой на брата.
Мелкие деньги кончились и он, протянув Сашко бумажный червонец
Пояснил:
-Це вам с Ваней-большим на пополам...
И подняв над собой и показывая всем присутствующим четвертак добавил.
-Как ватажник ваш беру себе, кошт, по совести, о двадцати пяти рублей… Супротивники есть тому?
И обведя всех сидящих за столом и убедившись, что крючники не против его приварку обыденно поинтересовался, так же как он это делал каждый раз при дележе.
-Всем всего хватило? Кто может сказать чего желает?
Никто ничего как всегда говорить не хотел ибо было у всех одно желание после сытного ванькиного харча завалится у себя в кутке на нарах  и вытянув уставшие за день  от колготни ноги вздремнуть или просто побездельничать в теплом, натопленном от души бараке. 
-Никифырыч, чего пытаешь и так все ясно.
Никифорыч молча посмотрел на ватажником и без того негромкий гомон в бараке и вовсе угас.
-Ванек!
Чуть обернувшись за спину, позвал Никифорыч Малого.
-Подь сюды.
В освещенное пространство над столом, подле бригадира всунулась веселым, белобрысым бесенком, лыбящаяяся мордочка Ваньки.
-Тута я тятя!.
Атаман ватажников взяв со стола отдельно лежащую подле него зеленую трехрублевку подняв ее поинтересовался к артеле:
-Так отрядим, али кто возражает?
И снова все артель утвердительно закивала, загудела как пчелинный улей.
-Так, так Никифорыч, все ладом, чего спрашивать? Али Ванька не заработал?
И бригадир протянув трехрублевку Ване назидательно заметил ему:
-Уважай обсчиство, как и оно тебя. Энто тебе Ваньша от артели  по трудам твоим.
Зеленая бумажка выпорхну из рук Никифырыча тут же исчезла в темноте за его спиной. 
-Кофею еще подлить кому?
Тут же, весело и зычно поинтересовался Малой, но Никифорыч оборвал его дурашливость.
-Погодь с пойлом-то нас еще тут есть приварок, порешаем, тогда твой кофей и попьем.
Никифорыч достал из жилетки пухлую пачку мятых ассигнаций, которой словно кто-то гладил утюгом, но так и не смог выгладить. И кивнув на Ивана завел речь издалека. 
-Ваня Большой как известно  нонче цирковал на причале с кобылкой туретчиской,  за то турка  бросил нам в общий котел еще триста шестьдесят пять карбованцев ассигнациями…  Пятнадцать рубликов опять же ушло  на таможенную стражу пожертвований, а остатные, триста пятьдесят и цаца опять же  с общего согласия, решено разделить между нами по совести как Бог на душу положит.
Никифорыч выложив из кармана золотые часы на цепочке пододвинул их поближе к Ивану, после чего неспешно оглядел уставших крючников.
-Так?
Все устало закивали.
-Так, так Никифорыч… Не тяни атаман.
-Ну раз так…
Главный ватажник, огладив аккуратно подстриженную бороду и вставая с места еще ближе пододвинул часы к Ивану.
-Владей Ваня…
Иван машинально, как-то совсем нескладно взяв в руки часы с массивной цепочкой в руки, стал как малое дитя рассматривать блестящую в свете керосиновых семилинейных ламп игрушку.  Никифорыч же больше ни на кого не обращая внимания   продолжил дележ нечаянного приработка. 
-А остатное раскидаем по-братски.
Иван было хотел вернуть часы Никифорычу, но тот присаживаясь к столу остановив его.
-Цацу оставь себе… Тут и так с лихвой на ватагу…
И присев на табурет послюнявив во рту  указательный и большой палец, повел счет.
-Сколь энто выйдет… А ну Иван Максимыч раздели на чеснока 350 рубликов да на двенадцать крючников?
Иван, закатив глаза, беззвучно зашевелил губами.
-Что-то около тридцати на брата выходит. 
Никифорыч недоверчиво покосился на Ивана.
-Как это?
Иван встал из-за стола.
-Мне двадцать, братве всем по тридцати.
-С чего это ты так-то нагадал?
Иван, приподняв в руке золотые часы продемонстрировал их всем присутствующим будто те ненароком позабыли о том, что они ему достались.
-Так и цаца мне и деньга.
Никифорыч рассмеялся.
-Ладно казачек. Тут я старший и стало быть за мной остатьнее слово будет.
И послюнявив снова пальцы ловко распустил пачку ассигнаций в руке на вроде веера.
-Значит так. Всем с Ивана Максиморвича кошту  отходит по червонцу, себе приберу двадцатину, а все остальное будь добр мил человек оставь себе, не я не Колька Цыганок, ни Ефим Верста кобылу ту на себе не корячали, так  что царская  доля  выходит на тебя выпадает… А то ты то же скажешь по тридцати рублей на брата…
Поддубный хотел было что-то возразить, но Никифорыч не дал ему этого сделать.
-И не перечь атаману…
Он снова оглядел сидящих за столом ватажников.
-Правильно я гутарю артельщики! В бок ей вентель, энтой турецкой кобылешке!
Дружный хор голосов одобрительно поддержал старшину.
-Дело говоришь Никифорыч! Любо батька! Так, так.
И из рук в руки от Никифорыча поплыли по рукам червонцы, да четвертаки. Словно бумажные кораблики, что малые дети пускают весной по ручьям.
-Сами разделитесь меж собой… Но чтобы каждому по червонцу вышло.
 А когда дело было сделано и Иван сунув деньги во внутренний карман босяцкой жилетки и неуклюже открыв крышку часов слушал мелодичный звон маленького механического чуда, Ваня Маленький с кофейником в руках уже носился вдоль стола и по бараку то там, то тут подливая ватажникам  сладкий до приторности кофей.
-Большой, а ты будешь?
Поинтересовался он кивая на стоящую кружку на столе, с любопытством поглядывая на  часы.
-Нет…  Я же с него не сплю.  Нравится?
Протянул он часы Ваньку.
-Ага…
Как-то засмущавшись, выдавил из себя поваренок.
-Может…
Ваня-маленький перепугано оглянулся на задернутый полог бригадирского кута.
-Да упаси меня Боженька.
Зашептал он.
-У тебя то кто отымет?
Иван не понимающе посмотрел на поваренка, который шкодисто поблескивая своими бесовскими глазками провел ладонью себе по горлу.
-А мне с такой цацы кранты и концы вводу.
Иван хотел было ему возразить но Ваньки и след простыл,  его голос был слышен уже из-за занавески   Никифорыча.
-Да упаси меня Бог Никифорыч, разве ж я попятил головой? Нет конечно не взял. 
Было слышно, как Никифорыч довольно хмыкнув  и пошелестев бумажками негромко сказал.
-На вот на тебе синенькую, тыж не виноватый, что кобылу таскать не могешь. 
 Иван слушая треньканье часов и не заметил как провалился на своем топчане в бездонный, бестелесный, невесомый сон, а в свесившейся с нар руке его на золотой цепочке покачивались первые в его жизни часы с сытым золотым слоником на богатой чистейшего, двадцати четырех каратного золота, цепочке. И снилось наверное ему, как приедет он на рождественские колядки или крещенские до отцовского куреня в модной жилетке да с этакой наградной золотой цацой на боку и поймет батя без лишних слов, что Иван Максимович Поддубный глупостями, в отхожей, не занимался, а по честному горбатится  на себя и  во благо всей великой Российской империи.   

 
                Глава 31
                Ультиматум

В барак, без стука напористо, как к себе домой,  вошел крючник из ватаги Рыжего, что трудилась на соседнем причале под вывеской «Азовская транспортная компания» являвшейся прямым  конкурентом  греческой  компании братьев Константинопольских «Ливас».
-Наши вашим.
Развязано поприветствовал гость присутствующих ватажников. И пройдя в центр барака остановился подле стола, за которым играл в самодельные шахматы Иван с бывшим приказным Васькой Карасем.
-Твой ход не зевай.
Буркнул Поддубный покосившись на нарушителя покоя. И не поворачиваясь к незваному гостю добавил:
-Картуз сыми…
-Чегось?
Нарочито ломливо, на распев переспросил гость которого в порту дразнили Сипатым.
-Я чей-то недокумекал…
Иван встав из-за стола окинув шахматную доску злым прищуренным глазом повернувшись к Сиплому молча сгреб его левой рукой за рубаху и приподняв над утрамбованным земляным полом поднес его поближе к себе, холодно посмотрев ему в его блудливые глаза
холодно улыбнулся.
-Картуз… Говорю падаль некрещенная сыми, когда  в курень входишь...
Сиплый, оробев, нервно задергался в воздухе, болтая босыми, давно не мытыми ногами и крутя головой в поисках иконы, а когда увидел в углу барака божницу, сорвав с себя картузишка мелко и  истово закрестился через руку Ивана.
-Прости… Прости Иван Максимыч не разглядел я… 
Перешел он на громкий шепот.
-Разве ж мы ироды какие… Спутамши, по зрению плохо вижу.
Иван зло ухмыльнулся.
-Так тебе не сюда мил человек, тебе до фельдшера в госпиталь ходить надо. Очки получать.
Кто-то из барачного полумрака громко и весело крикнул.
-Али очко на веревочке.
По бараку прокатился негромкий смешок.  Иван поставив Сиплого на пол снова сел на лавку, сосредоточив свое внимание на шахматах.  И хоть этот день не был отгульным или церковно-праздничным по причине отсутствия наряда на работы артельщики отсыпались и занимались своими домашними делами, только  у плиты мурлыча себе под нос  какую-то веселую песенку крутился поваренок Ваня Маленький побрякивая деревянным половником о ведерный казан, из-под крышки которого тонкими струйками пара  вырвался ароматный запах кулеша из пшенной каши заправленной  пережаренным на сале луком.  Иван, почесав лоб решительно взявшись за ладью двинул ее на три клетки вперед.
-Вот так.
Васька Карась саркастически ухмыльнулся.
-Точка? Взад ходить не будешь?
Иван привстав с лавки чтобы получше осмотреть поле битвы снова почесал лоб.
-Нет…
-Точно?
Иван поджав под себя по-татарски ногу  сел на лавку.
-Сказал же…
Васька ухмыльнувшись еще наглей перебросил давно потухшую  цигарку  из одного угла в другой.
-Эх-хе-хе…
Нарочито обеспокоенно вздохнул  Карась.
-Сколь раз   партию эту я тебе казал, а ты все на грабли норовишь залезть Ваня…
Он взял свою королеву и срубив только что поставленную Иваном ладью, разведя руки в стороны злорадно ощерелся щербатым ртом.
-Вам мат господин хороший...
Иван потирая лоб еще пристальней уставился на шахматную доску.
-Мат…
Задумчиво пробормотал Иван то и дело прикасаясь к шахматным фигуркам указательным пальцем.
-Мат, мат. Даже не сомневайся. Хоть так…
Васька переставил фигуры.
-Хоть этак.
Карась взяв со стола деревянную ложку и ловко крутанув ее меж пальцев замер в ожидании, глядя на Ивана снизу вверх.  Иван еще раз проверив ходы и возможность избежать злосчастного проигрыша цокнув языком, соглашаясь с довыдами Карася  покачал головой.
-Как есть мат… А?
Карась нетерпеливо качнул головой и сочувственно-поучительным тоном гимназистского смотрителя проворковал.
-Давайте, давайте  Иван Максимыч будем так сказать подводить с Вами итог-с…
Иван, почесав лоб, хотел было наклонится к Карасю, чтобы дать расчет за проигранную партию, но заметив краем глаза, переменяющегося за его спиной Сиплого, недовольно спросил:
-Ты  еще здесь? Чего надо?
Сиплый, виновато улыбнувшись, развел руками застенчиво просипев вечно замотанным байховой портянкой горлом.
-К Никифорычу я Иван Максимыч… По личному…
Иван ткнув себе за спину большим пальцем недовольно наморил лоб
-У себя он…
Сиплый кланяясь Поддубному так спиной и до пятившись до атаманова кута, оказался железных тисках руках Никиворыча.
-Сюды ходи паря…
Негромко сказал Никифорыч затягивая гостя за занавеску.
А Иван, воровски окинув взглядом спящий барак наклонился к Василю.
-Ладно чего уж там… Давай…
И приподняв спадавший на лоб русый чуб зажмурил глаза. Выпуклые глаза   Карася блеснув веселой злобой сузились до щелок и он с размаху, что было сил треснул Поддубного по лбу своей увесистой ложкой, с такой силой, что так хрустнув разломилась повдоль на две равные части.
-Ох ты! А как же теперь то…
Охнул Васька глядя то на лопнувшую ложку, то на Ивана.
-Так тебе и надо брадобрей хренов!
Весело, с издевкой заметил Иван прикасаясь ко лбу.
-Бог то он не Афонька – разберется потихоньку.
И взявшись за шахматы стал расставлять их для новой партии.
-Давай еще одну…
Предложил он Карасю.
На что тот обиженно поджав губы провякал:
-Не буду… На тебя ложек не напасесся. Чем я теперь снидать буду? 
Но обернувшись к Ване Маленькому, который в этот момент пробовал из половника кашу, зло хохотнул.
-Разве что у Малого черпак попросить… Так я думаю тебя им лешак чугунный не прошибить, тока посуду исколечим.
Иван хотел было ответить Карасю, но из-за занавески Никифорыча ошалелой курицей метнулся к выходу Сиплый.
-И чтоб я тебя больше здесь не видел! А коли припалю что ошивался окрест оторву тебе все что из тебя выпирает и в гузу твою все захаваю.
Сиплый, остановившись в распахнутой барачной двери на безопасном от атамана расстояние демонстративно напялив на коротко стриженную башку картуз, нагло ухмыльнулся.   
-И передай, курва, этому христопродавцу, что видел я его в белых капцах на той колокольне!
Для верности запустив в сиплого поленом, переговорщик схватившись за голову, ойкнув, как-то по бабье исчез в темноте за дверью и больше уже не появлялся в потревоженный матом и криками атамана барак.
Никифорыч молча   поманил Ивана рукой к себе.
-Айда сюда паря… Дело есть.
Когда Иван зашел в кут Никифорыч спросил:
-Сколь там на твоих царских?
Иван полез в карман широких полотняных штанов и достав оттуда турецкий подарок щелкнув крышкой показал циферблат Никифорычу.
-Два без четверти…
Никифорыч укоризненно покачав головой сунулся в рундук стоявший у стены под небольшим окошком достал оттуда красную шелком вытканный зеленой ниткой жилет.
-Эх ты безлошадник, а ну примерь…
Протянул он его Ивану.
-Примерь, примерь, мой…Коль в пору будет так забирай… А то такую цацу да в босяцких штанах таскаешь…
Иван, надев жилетку поверх рубахи повел плечами.
-Как влитая…
Одобрил Никифорыч забрав у Ивана   хронограф и прицепив одним концом к обметанной зеленой ниткой пуговичной прорехе сунул часы в маленький кармашек с левой нижней стороны жилетки, так что часть золотой цепочки по богатому повисло дугой.
-Так носи… Так уважительно будет.
И не делая паузы присев добавил.
-Рыжий с городскими блотарями стык забил на пять, хочет у нас подряды забрать, а с тех, что нам останутся треть отстегивать будет в свою.  Ты со мной?
Иван, молча посмотрев Нкифорычу весело улыбнулся.
-Чего лыбишся?
Иван спрятав улыбку не выдержав хохотнул.
-А то. Куда мне еще?
Бригадир встав с лавки в плотную подойдя к Ивану серьезно спросил его.
-А не забздюмишь казачок?
Иван, задрав подбородок так как он это делал всегда, когда в воздухе пахло дракой, нагловато с вызовом поинтересовался:
-Я?  Да не в жисть.  Дело-то привычное в зуботычины играться. Чай не шахматы не продуем. Скажи мне лучше старшой…
Иван отвернулся, подбирая слова.
-Зло наказывать будем али так пожурим шкуродеров?
Никифорыч облегченно мотнул кудлатой башкой.
-Не-е, Ваня, зло не станем, так для порядку ради. Зубья проредим та  сладкой юшкой попотчуем.
Иван довольно улыбнулся.
-Только вот чего казачок…
Никифорыч снова на шаг приступил к Ивану и понизив голос, чтобы его никто не слышал произнес шопотом:
- Гнида энта со штыком мотается, не равен час подрежет кого… Так что смотри в оба.
Иван, сломав губы в злой нехорошей улыбке протянул бригадиру руку.
-Бог не выдаст свинья не съест.
Никифорыч пожал Ивану руку.
-Ну тода быть добру казачок.
Иван разочарованной вздохнул
-Жаль Сашка нет, ох он кулачки любит, хлебом его не корми сусальник кому разукрасить.  Ну да чего там сами уж управимся.
И деловито достав из кармашка жилетки часы и щелкнув крышкой без дела посмотрел на циферблат.
-Царские…
Никифорыч хохотнул.
-Скажешь то же, у амператора ого какие, а это так себе… Сто рублев ведро в красны день.
Иван уже собрался выйти из кута, когда бригадир его остановил.
-Буди  ватагу. Пущай Малой кликает усех на обед, а я пока до подрядчика в контору зайду, может чего с працовкой срастется.
                Глава 32
                Волки баранов не разумеет.

Жаждавший стыка и чужих подрядов Рыжий с компанией  опаздывали к им же назначенному времени, оттого  Иван то и дело  доставал из жилетного кармашка часы, щелкая верхней крышкой посматривал на  циферблат качая головой. Когда стрелки часов показали половина шестого за барак ввалилась конкурирующая ватага во главе с Рыжим, Фомой и Шалым.
-Опаздываем гражданин хороший…
Миролюбиво укорил Иван Поддубный Рыжего.
-А ты че торопися куда?
Нагло ухмыляясь нараспев прогундосил Рыжий, а вышедший из-за его спины Фома, поигрывая в руке гвоздодером подражая заводиле прогнусавил:
-Ты не торопись дружок калган мы тебе проломить завсегда успеем. Ты вот…
Договорить ему было не суждено, Иван коротко, без замаха сунул говоруну в раззявленный рот, отчего Фома  поперхнулся недосказанной фразой и осколками выбитых зубов, после чего   закатив глаза  бревном рухнул  на мощенный  каменным торцом пирс.  А Иван, как-то тепло по родственному улыбнувшись Рыжему и Кольке Шалому разыгрывая из себя деревенского простака поинтересовался:
-Не люблю гундявых. Есть промеж вас еще такие? Если что сразу предупреждаю, мы…
Он кивнул себе за спину туда, где стоял атаман, при этом ни на секунду не выпуская из поля зрения своих умных, волчих глаз доброхотов, а по совместительству стыкорей и беспредельщиков.   
-С Никифорычем не жалуем гундосых блотварей.
Рыжий, отступив на шаг непроизвольно потянулся за штыком, который таскал в открытую за голенищем сапога, а Шалый выхватив отточенный с двух сторон финский нож подобравшись, как краб выброшенный на берег как-то боком, мелкими шажками стал подбираться к Ивану, то и дело помахивая перед собой блескучей, как блесна финкой.   Чем не на шутку развеселил Ивана.
-Батя...
С укоризной в голосе обратился Иван к опешившему от стремительности развития событий Никифорычу.
- Ты же казал, шо за працовку гутарить  будем, а энти…
Он кивнул на замершего в напряженной позе   перед прыжком Шалого.
-С ножичками… Тут гопака пляшут…
Рыжий не оценив телодвижений своего подельника выхватив из голенища трехгранный, вороненый трехленейной винтовки хотел было кинуться на Ивану, но Колька со своей финкой неосмотрительно его опередил.
-А-а-а-а!
Заблажил он дурным голосом размахивая перед собой  ножом.
-Порешу падЫла! Ты у меня щас…
Но договорить, как и Фоме ему не пришлось сраженный молниеносным боковым ударом пудового кулака в челюсть, Коляй громко хрустнув лопнувшей как стеклянный лафитник под ногой жениха челюстью сперва завис, смешно корча злобную морду, как-то ловко нырнув в сапоги валявшегося тут же Фомы затих подле его начищенных до зеркала сапог, словно принюхиваясь к ним, пытаясь определить чем же это его однобригадник так надраил свои хромачи.
-Ох ты! Глянь Никифорыч! Они уже снюхались.
Весело удивился Ивана.
-Вот це дружбаны так дружбаны, аж  завидки берут…
Иван хотел было обернуться к Никифорычу, но ополоумевший от дерзости Ивана Рыжий дернулся к нему.   
-Ну тварюга! …
Крикнул Рыжий рыпнувшись на Ивану, картинно перебрасывая штык из одной руки в другую. Иван хотел было уже угостить негодяя зуботычиной, но из-за спины его осатанлвил атаман.
-Не трогай его Ваня… Пусть хоть энтот  кровопивец мой будет.
Поддубный на долю секунды потеряв из виду Рыжего ощутил сильный  удар в нижнюю левую  часть живота, отчего у него сперло дыхание и левая рука его непроизвольно потянулась к тому месте куда ему саданул штыком Рыжий.
-Получай сука! Это тебе не турецких кобыл на загривке таскать!
Иван скорее уловил, чем увидел, как Никифорыч бросился к нему, чтобы прикрыть от второго удара, но опоздал…
Иван очнулся от того, что Никифорыч тормошил его за плечи испугано, шепча на ухо:
-Охолони… Охолони Ваня… Будя уже… Будя… А ну обопрись на меня казачок… Вот так. А теперя почапали по малой…
Так они и вышли из-за барака на встречу бегущим по причалу старшему городовому и трем его помощникам. Только теперь, когда волна гнева отступила, к Ивану вернулась возможность не только   видеть, но и слышать и здраво рассуждать.  Отчего ему показалось, что тревожная трель полицейских свистков не просто ворвалась в его мозг, а завертелась в нем самоходным буравом, так что проникла в самые отдаленные уголки его сознания. Иван хотел было заткнуть ладонями уши, но трель свистков неожиданно оборвалась, а вместо нее по пирсу покатился сипловатый бас старшего квартального городового Абрамова.
-Что тут у тебя… Василий Никифорыч за… кутерьма растуды ее в коромысло!?
Басил тучный городовой в белой льняной рубахе перепоясанный черными портупейными ремнями, придерживая  затянутой в белую, форменную перчатку рукой увесистую  шашку на левом  боку.
 -Так жа и помереть не долга…
Он вытер испарену со лба.
-Где энти лихоимцы?
Никифорыч молча кивнул за барак. И трое помощников Абрамова  не сговариваясь кинулись туда.
Городовой отдышавшись и промокнув носовым платком лицо и внутреннюю часть тульи белой фуражки заметил что Иван прижимает руку к животу.
-Ах ты!
Взбеленился Абрамов
-Подрезали-таки! Вот христопродавцы!  Я им такого сейчас нарисую…
Сибирь раем покажутся.
Атаман достав из кармана трехрублевую бумажку быстро сунул ее в руку городовому.
-Уж ты будь  добры Александр Николаевич не посрами честь мундира, пропиши энтих упырей куда подальше, а то ведь житья от них нет.
Городовой моментально оценив обстановку одновременно оглядев безлюдный причал и зажатый в кулаке зеленую трешку, успел даже не довольно поджать губы, но решив  что лучше три рубля бумагой  чем совсем ничего медяками,  усердно закивал Никифорычу в ответ.
-Закатаю! Будь уверен!  Куда Макар телят не гонял закатаю.
И сунув полученные от атамана ватаги ассигнацию в карман без лишних слов, деловито зашагал к углу барака на ходу надевая на белую форменную фуражку.   Когда городовой скрылся за углом Никифорыч, подставив Ивану плече недовольно пробурчал:
-Надо было им Ваня хоть дать сказать чего он  хочуть? А как то как щас?
Иван превозмогая боль улыбнулся, но увидев что из-за угла разведя руки в стороны вышел озабоченный старший городовой  Абрамов наклонившись  к уху Никифорыча прошептал:
-Тятя мне всегда говорил так: «Волки баранов не разумеют», а значит и гутарить, Никифорыч, с энтими овцами нам с тобой было не об чем. Пойдем ужо, а то Абрашка сейчас затискает своими расспросами.
И опираясь на плече старшего товарища заковылял в ватажный барак прижимая руку к левому боку, ощущая как с каждым шагом об нее стукаются раскуроченные турецкие часы на золотой массивной цепочке. Иван, углядев потерю, иронично заметил
-Вот и те и царский подарок...
На что Никифорыч деловито заметил.
-А то нет, Жизнь она Ваня дорожее всего.
 

                Глава 33
                Возвращение блудного Кота.
Барак был пуст только Ваня Маленький старался у плиты кашеваря харч к обеду ватажникам, которые всем шалманом отправились на Севастопольский вокзал разгружать ящики с бомбами и патронами для береговых дивизионов.
Никфифорыч уложив Ивана в своем куте на топчан вышел за занавеску.
-Ванусь, а ну чистых тряпок сообрази да поставь кипятку покруче…
Он вернулся в кут, но вспомнив что-то снова выглянул из-за занавески.
-И это…  Пока не уходи из барака… Ежели чего за фершелом помчишь…
Ваня маленький виновато развел руками.
-Так я это… Никифорыч уже собрал…
Он неопределенно махнул рукой в сторону  стоящего на печке котла с крышкой.
-На пакгаузы снести, ватагу кулешом накормить…
Шмыгнув носом сообщил Ваня. На что Никифорыч отмахнувшись от него заметил:
-Чай не перемрут от голоду… Жди Малой, как скажу.
И вернувшись в кут в нерешительности замер перед лежащем на топчане Иваном, разглядывая пробитую штыком дыру в подаренной им Ивану жилетке.
-Вот же сучий потрох… И угодил-то прямо в кармашек…
Никифорыч перекрестившись притронулся к  дыре в жилетке откуда шипом  из-под искореженной часовой крышки торчала минутная стрелка.  Не больно уколов загрубевший от нелегкой жизни указательный палец отдернул руку.
-А крови то и все нет… можа во внутрь вся затекаеть?
Озадаченно сам у себя поинтересовался Никифорыч почесав кудлатую уже местами взявшуюся седеть бороду.
-Тады, не дай Бог, беда будет…
Он повернулся к зановеске и негромко, так чтобы не беспокоить Ивна-большого позвал:
-Ванёк!
И в следующую секунду мордочка бесенка высунулась меж занавесок, так словно он все это время только этого и ждал, когда его покличет атаман.
-Чевось тятя? Ужо за лепилой бегить?
Никифорыч неуверенно кивнул.
-Давай…
И придержав Ваньку наказал:
-Посули ему зелененькую, да скажи от меня… Пусть токма не тянет, сразу лихача возьмет.
Ванька Малой рванув с места уже было схватил со стола свой кудлатый картузишка, когда Поддубный открыв глаза громко, так чтобы было слышно гонцу прохрипел.
-Не надо фельдшера…  Слышь Ваньк? Не бегай никуда!
Малой замер на месте волпросительно глядя на атамана, а Никифорыч ловя каждый звук наклонившись к Ивану переспросил его:
-По што фершела не звать? Нешто ты так преставиться решил? Смотри эвон какая дырища…
И он указательным пальцем указал на торчащую из прорехи в жилетном кармашке погнутую часовую крыш.
-Не надо никого…
Иван снова прикрыл глаза
-А ну Никифорыч подивись чего там у меня?
И он распустив широкий кожаный поясок  задрал подол суконной  рубахи.
-Эх мать твою…
Вырвалось из уст атамана. Никифорыч  к стоявшей в углу кута иконе под которой теплилась лампадка с красным стеклышком, что-то пробормотав  перекрестился.
- Чего там у меня?
Насторожился Иван.
Никифорыч прикоснувшись холодной рукой к огромному в половину бока синяку, присвистнул.
-Мала блоха да кусает до греха!
Он сел на лавку против Ивана и уже не торопливо свернув цигарку, закурил ее.
-Так мне-то чего делать батя?
Нервно пискнул  Ванька Малой тиская в руке свою и без того мятую перемятую кепку.
-Бигить али как?
Никифорыч махнул рукой.
-Отбой паря… Дуй потчуй, банду, а то они тебя как Тузика размотают с голодухи.
Ванька скрывшись за занавеской  уже через минуту громыхал железной тележкой груженной армейским  термосом с горячем обедом, посудой и прочим провиантом. Когда за ним захлопнулась входная дверь, в бараке повисла успокаивающая слух тишина.
Было слышно, как где-то, дав короткий сигнал   отваливал от пирса пароход, скрипели пыхтя паром погрузочные лебедки, да как Никифорыч молча затягиваясь,  выпускал из себя душистый сизый дым контрабандного табака.
Никифорыч наклонившись к Ивану, прикоснулся холодными пальцами к горячему, набрякающему кровью синяку, размером с хорошую обеденную тарелку. Иван сморщился от боли, но ничего не сказав прикрыл наливающийся черной кровью место удара, подолом рубахи.
Отчего из жилетного кармашка позвякивая, словно жалуясь посыпались маленькие шестеренки и железки от некогда царского подарка турецкого адмирала.
-Сука Рыжая…
Процедил через зубы Иван.
-Выгадал же место…
-Как есть шельма!
Поддержал его Никифорыч.
-Это ж надо, тля поскудная, сунул тебе прямо в цацу…
Иван, закряхтев неторопливо перекрестился.
-Спасибо Господи, что взял безделушкой…
Он попытался было за цепочку вытащить разбитые острием штыка  часы, но у него это плохо получалось.
-Помоги Никифорыч…
Попросил Поддубный боясь дорвать окончательно кармашек, так полюбившейся ему шелковой жилетки.
-Надеюсь падла эта жива… Уж я ему… За жилетку продыху не дам…
Никифорыч прищурившись от едкого табачного дыма молча улыбнувшись наконец-то вытащил искореженный хронометр, и отцепив массивную цепочку от жилета аккуратно положил на стол. Потм молча курил пуская табачный дым в потолок, а докурив цигарку  и поглядев на Ивана с видом знатока заметил:
-А ты Ваня волк… Ох волчара…
Он скорее восхищался восхищенно своим лучшим крючником, чем укорял его.  Иван через силу улыбнулся.
-С чего это ты меня атаман в волки записал?
-Да так… Ты же их всех…
Он чиркнул себе по горлу ладонью.
-Как овец в кошаре изувечил… Как бог черепаху.
Иван хотел ответить, но Никифорыч не дал ему этого сделать встав над ним во весь рост.
-Твоя мать безжалостность, а батька расчет.  Напугал ты меня и всю эту братву… Не хотел бы я в стыке супротив тебя выйти, ой не хотел бы Ваня… Я всякое видал…
Он не договорил потому как из-за занавески отделявшей кут от барака  высунулась голова Сашко Кота.
-Ага, чего такого ты батька  видал чего я не бачив?
Но увидев лежащего на топчане Ивана откинув занавеску порывисто вошел в кут.
-Иван друже,ты хворый? Чи шо?
Иван прикрыв глаза хотел было ответить  Сашку, но за него это сдела Никифорыч.
-Рыжий паскудник с шалманом  седня был…
Сашка вскочив на ноги, бешено вращая глазами как полумный   стал оглядывать Ивана, то и дело прикасаясь к нему.
-Что с тобой брат?
Но узрев рваную прореху в жилетке, даже не поднял, а сдернул полу рубахи вверх, закрутившись волчком по куту так что и стол и лавка все разом опрокинулись.
-Ах сучий потрох!
Схватился он за голову мечась по куту то к Ивану то приграждавшему ему  к выходу из биндейцки Никифорычу.
-Я же его не вареным сожру! Зубы его поганые в песок изотру! Тварь!
Он кинулся было через Никифорыча на выход, чтобы ловить Иванова обидчика, но Никифорыч ухватив Сашка за плечи с силой встряхнул его.
-Охолони Сашко!  Будя! Присядь…
И с силой усадив Кота на топчан поле Ивана  погрозил ему искореженным тяжким трудом  крючника указательным  пальцем.
-Даже не рыпайся паря…
Страшным шепотом зашипел на него Никифорыч,  так что Сашко вдруг сразу все поняв  затих обратившись в слух.
-И кумекать за того цыгана забудь… Дай Бог, чтобы падаль эта в холодной сейчас не валялась, а то Ваню за тварь за эту еще в колодники, не дай Бог определят. А не то что  зубы ему в песок…
Иван придерживая левый бок рукой, морщась присел возле притихшего Сашко.
-Да чего я такого, Никифорыч, сделал? Ну дал ему разок…
Атаман ватаги криво улыбнулся.
-Разок?
И взяв в руку кулак Ивана взвесил ее.
-У тебя же не руки, Ваня, а пудовые кувалды, махнул  туда трое с копыт, махнул сюда еще  четверо… А Рыжего и вовсе сломал когда он тебе из-под руки саданул…
Никифорыч подняв с пола, опрокинутый Сашко табурет присел на него напротив друзей.
-А мож сабантуй замутим?
И уловив во взглядах парней вопрос пояснил.
-По причине одержания полной виктории над ворогом… Да и за
Сашково возвращение.
Иван отрицательно качнул головой.
-Не пью я Никифорыч… Ты же знаешь…
Атаман отмахнулся от Ивана.
-Да ладно ты вон кофий, то же не пил, а теперя хлещешь як заправская турка.
-Так я за него не божился за кофей, а за горилку  мамо попросили…
Никифорыч перекрестился.
-Не сумлеваюсь и слово твое железное як и кулаки… Ну будь здоров казачок. 
И он налив себе и Сашке по лафитнику не чокаясь выпил ни то за искалеченных и увезенных на подводах в уездную больницу  Рыжего и его компанию, ни то за волю и силу  Ивана, ни то за возвращение в ватагу Сашку Кота.
Когда вся артель вместе с Ваней Маленьким вернулась в барак Никифорыч проставился из своих запасов двумя четвертями бутылями крепкой сливовой горилки. После чего уставшие, вымотанные за день ватажники ожили. Распелись и расплясались только один  среди них человек, Сашко Кот был хмур и не приветлив, а упившись в лоскуты плакал, стуча кулаком по большому надраенному ракушечником столу  грозя кому-то невидимому кулаком.
-Ну ни чего сучье племя я тебя еще в лохмотья…
Пьяно бормотал он, пока не уснул там же за столом.

                Глава 34
                Привет из детства.

Иван проснулся поздно, вчера вся артель праздновала победу над Рыжим и его бандой: выпивали, плясали, пели песни, а сегодня все, еще утром, по темну, ушли на причал «Азовской пароходной компании», где с вечера два буксира поставили под погрузку жита  вместительную турецкую баржу.
-Друже дай воды напиться… А то щас копыто отвалятся…
Позвал Поддубного Сашко Кот. Иван встав, с топчана подошел к  стоявшей у входа в барак жбану зачерпнув  холодной с ночи воды и подойдя к Коту протянул кружку.
-Держи.
Сашко, приняв трясущимися руками ендову пил жадно, большими, громкими глотками, мелко клацая зубами о края жестяной посудины смастеренной Васькой Карасем из большой консервной банки.
Иван наглядевшись на мучения товарища и укоризненно покачав головой сел на   скамью подле него.
-Вот скажи мне Сашко, на кой ляд тебе все это?
И на немой вопрос друга картинно задрав подбородок, щелкнул себя по горлу указательным пальцем, как это  делали матросы с иностранных кораблей заходя в севастопольские кабаки.
-Чего?
Допив воду переспросил Кот.
-Чего ты Иван говоришь?
Иван, хлопнув себя по коленям ладонями встал.
-Я дивлюсь на тебя друже и в толк не могу взять… Ты себя убить хочешь? Али так, по изгаляться.
Сашко, придерживая голову одной рукой второй дурашливо потряс поднятым вверх указательным пальцем.
-Э-э-э…. Братуха не мы придумали: В воскресенье веселье, а в понедельник похмелье. Положено так.
Иван грустно улыбнулся.
-Кем друже положено? И что это значит?
Сашко встав с топчана пошатываясь из стороны в сторону доковылял до жбана с водой, что бы поставить жестяной черпак на место.
-А то.
Он вернулся к Ивану и усевшись   на широкую лавку стоящую вдоль общего стола начал рассуждать.
-Видно такая наша казачья доля - Нет счастья без боли… А настоящего разгула без похмельного квасу… Это брат ты мой такая штука…
Он покрутил над головой в воздухе растопыренными пальцами изображая нечто очень важное и значимое не только для него, но и для всего человечества.
Иван, придвинув к себе заботливо накрытую Ваней Маленьким тарелку с утренней кашей, без аппетита стал ковырять ее ложкой.
-Айда поснидай, а то ты от горилки зеленый стал, як стручок гороховый. От такой веселухи ты не то, что куль рожи, но и ноги свои навряд ли сволочешь.
Сашко ничего не ответив Ивану только еще силнее наморщив лоб и без того изборожденный продольными морщинами, поплелся в угол барака, туда где к стене был прикручен жестяной, ведерный умывальник.
-Не хочу! 
Уже оттуда, брякая соском рукомойника, ершисто крикнул Сашко.  Иван подцепив ложкой холодный комок пшенной каши  размял его в миске.
-Дурилка ты!  На кой тебе вся энта свистопляска, что бы вот так как ты на карачках утром до мойдодыру  полз?
Сашко сунув голову под струю прохладной воды, бренча соском умывальника  с удовольствием  пофыркивая не слышал или делал вид что не слышит нравоучения своего приятеля. А наплескавшись и обтерев лицо подолом рубахи выдохнул:
-Эх друже гулять так гулять! Никифорыч вчерась казал, шо  у нас с тобой  седня отгульный день, так что…
Он перекрестился.
-Сам Бог велел отдохнуть на полную… До пупка!
Иван усмехнулся.
-Да я еще шибко-то не притомился покаместь… Щас вон наши на барже ломаются, а мы тут с тобой рассуждения рассуждаем.
Иван доев кашу отодвинул от себя опустевшую миску.
-Давай сидай да пойдем на причал… Подможим нашим…
Иван зло крутнув головой закончил свою мысль.
- Придумал то же «Отгульный день». Вчера вагоны  под баржу на Азовском поставили  десять тысяч пудов до вечеру отгрузить…  Это тебе не гомыру польскую хлебать.
Сашко что-то вспомнив перепугано заозирался.
-Ты чего?
Поинтересовался Иван.
-Не видал мою торбу?
Иван ухмыльнулся.
-Так ты вчера без нее пришкандыбал.
Лицо Сашки залилось пунцовым румянцем.
-Ох! Как быть-то теперь?
Иван хмыкнув и зайдя к атаману артели в кут, вышел от туда держа в руке дорожный мешок, за который теперь так убивался и клял себя Сашко.
-Там же гостинцы тебе с дому… Как быть-то теперя?
Не обращая на Ивана внимания бормотал, раскачиваясь из стороны в сторону Сашко.
-На…  держи свой сидор… Пить нужно меньше. 
Иван сунул было указательный палец в жилетный карман для того, чтобы посмотреть сколько времени, на его императорских часиках, но ощутив пустоту и искусно заштопанную Ваней Маленьким прореху от штыка недовольно крякнул.
-Мать его этого брадобрея…
-Ты чего? 
Поинтересовался Сашко. Иван отмахнулся.
-Так… Ешь давай и поперли процювати.   
Сашка обрадованный счастливому возвращению торбы облегченно вздохнув оживился.
-Ф-у-у-у... А я то уж  думал все… Кобздец. Профурсил твои  подарунки…
И он поднявшись с топчана и устроив торбу  на скамейке в одно движение, ловко развязал ей широкое горло.
-Вот…  Анна Семеновна велела тебе…
Выложил он перед Иваном на стол, завернутый льняную скатерку шмат вываренного в луковой шелухе сала с чесноком.
Иван, наклонившись к свертку, закрыв глаза втянул ноздрями родной запах отцовского куреня.
-Это тебе от дедуна медок, прошлогодний, но  с  Ирклеевской нижней пасеки.
Не обращая на Ивана бубнил Сашко доставая из торбы все новые гостинцы.
 -А редьку? Редьку принес?
Сашка укоризненно посмотрев на Ивана покачал головой.
-Вот скажи мне Ваня: на кой лях она теби эта бисова редька сдалась?  Ее же без слез съисти неможно. Нешто здесь у Крыме ее нет?
Но увидев, что глаза Ивана вдруг потухли, крепко  хлопнул его ладонью по плечу успокоил.
-Да не тушуйся ты! Принес, принес я тебе твой горлодер…  На… тримай ее…
Протянул он вязанный в мелкую ячейку мешочек Ивану с черной как головешки из костра крепкой, до слез богодуховской редькой.
-Всю спину лярва мне набила покуда я через степ шандарахался до тебя, хотел уже в буерак ее, но перегадал… Кумекаю, как же ты без нее, без редьки без своей?
Балагуря, он достал из торбы большую крынку поставил ее на стол перед Иваном.
-Энто теби от бати… Смалец… Самолично  цебулю припускал…
Он снова сунул руку в куль и хитро улыбнувшись потянул оттуда половину темнокоричневого ржаного каравая. 
-Звиняй меня друже, но супротив хлибу тетки Ганы я не встояв.
Иван отодвинув от себя другие подарки, прибывшие из Богодуховки, расправив вышиванный материнской рукой рушник на котором лежал общипанный Сашко в дороги до половины каравай, закрыв глаза и прижав к лицу хлеб, втянул в себя полной грудью отцовского куреня, запах утра когда мамо пекли свой пахнущий степью и тмином, чуть кисловатый от закваски хлеб, запахом которого он сейчас дышал и надышаться не мог. Глаза защипало и он по-детски оттопырив губы теперь нежно прикоснулся ими к твердой чуть маслянистой корочке хлеба словно целуя руку матери, как делал это в детстве когда мама собирались вместе с детьми в церковь.
-Мама…
Прошептал Иван и чистая, одинокая слезинка скатилась по его щеке на бурую корочку хлеба.
-Мама…
Сашко было встрепенувшийся, смутившись успокоительно забубнил:
- Ты не тужи Иванко… У них все ладом, все добре… Тетка Анна казала, шо  буде ждать тебе на Коляды… Ну и все тако…
Иван, не открывая глаз, отвернулся от дружка прижавшись к хлебу щекой, уже поросшей пушком русой, по-юношески жидковатой бороденки. Откусив от хлебной горбушки небольшой кусочек он замер в ожидание чуда, которое не заставило себя ждать увлекая его куда-то в бездонную даль, птицей летя над Таврической степью на берег речушки Ирклеи. И все что теперь окружало его здесь в Севастополе:
барак, Сашко с торбой, его голос, звуки порта, все провалилось в небытие, туда где ранним утром мама пели ему его любимую колыбельную песню, а в воздухе витал горячий, чуть кисловатый запах, только что испеченного и выставленного на стол, под рушник хлеба. Он дышал этим воздухом и плакал, не обращая внимания ни на своего приятеля, ни на повисшую в бараке неудобную тишину.
Тишину нарушил сконфуженный   Сашка Кот.
-Ну так это… Вань, коли в кабак не соберемся, я тоды пойду скупнусь, перед тем как ломаться… Ты как?
Иван, не открывая промолчал, давая тому понять, что ему сейчас не до глупостей.
 Сашко, сбросив забрызганную под умывальником рубаху на лавку с голым торсом пошел на выход из барака, чтобы на пирсе тут же возле артельного барака принять освежающую помогающую с похмелья процедуру, в виде купания в море.
-Никуда он не денется кабак твой… Лучше яйца береги… Чай не месяц май.
Буркнул ему в след Иван и втянув ноздрями пряный запах материнского хлеба и отеческого куреня снова нырнул в свое светлое, полное любви детство еле слышно прошептав самое заветное слово его жизни.
-Мамо…
                Глава 35
                Не легкая баржа
На шестом, хлебном причале, где должна была   работать артель крючников греческой компании «Ливас» ничего не происходило. Совсем недавно пришвартованная к пирсу самоходная баржа раззявив черную, бездонную глотку трюма мирно покачивалась, на мелкой зыбе, то и дело обтираясь об плетенные из пеньковой веревки кранцы защищавшие судно от нежелательных соприкосновением с  каменным причалом. Иван от удивления и неожиданности снял с головы широкополую соломенную шляпу, которая защищала его от еще жаркого октябрьского солнца во время работы.
-Не понял… Никифорыч же вчера сказал, что на шестом жито  ворочать будем?
Иван приложив ко лбу ладонь козырьком осмотрел совершенно пустой, залитый солнцем пирс. Вахтенный на пришвартованном к соседнему, пятому причалу итальянском парусном каботаже отбил семь склянок к ряду.
-Вот это в рот компот! Уже половина восьмого, а еще никого…
Разозлился сам на себя Сашко Кот.
Иван ничего не ответив широко зашагал в сторону хлебного амбара за которым на железнодорожной ветке стояли красные, точнее кирпичного цвета казенные вагоны украшенные зелеными двуглавыми имперскими орломи.
-Вань… Ты куда?
Иван не зло буркнул ему в ответ: 
-Куда, куда… Где играет дуда...
Уже подходя к амбару Иван услышал голос Никифорыча который о чем-то спорил с портовым подрядчиком.
-Нет мил человек, так не срастется у нас, с вагона в амбар одна ходка с амбара в трюм другая…
Подрядчик, поблескивая отполированными сапожками   в жилетке и рубахой на выпуск то и дело поправлял картуз.
-Не могу я Никифорыч тебе ставить двойную. Сам посуди вы ведь с вагона сразу в трюм загружаете, а я что хозяину должен сказать? «Ливас» на особом положение?
И разведя руки в стороны он словно извиняясь перед Никифорочем снова поправил съезжающий на лоб картуз.
-Так что мое последнее слово такое: четвертая часть от общего сверху и к полуночи все закончить.
Подрядчик, увидев из-за плеча озадаченного Никифорыча стремительно приближавшегося к ним Ивана виновато заулыбался.
-Здравствуйте Иван Максимович, а мы вас и не ждали… Вот…
Он не успел договорить, повиснув тряпочной куклой в руке Поддубного.
-Опять ты Гришка обираешь нас?
Иван сделал вид, что собирается ударить болтающегося у него в вытянутой руке подрядчика кулаком в хитрую, покрытую веснушками рожу.
-Значит с Рыжим за одно: Так?
Подрядчик, сжавшись в комок защищая себя руками жалобно заблеял.
-Упаси меня Бог Иван Максимыч с этими бандитами дружиться… Я только…
Иван, поставив на причал перепуганного Гришку  миролюбиво улыбнувшись, похлопал его по груди своей железной ладонью так что тот закашлялся.
-Тьфу ты!  А я вже нагадал что ты переметнулся к этим прохиндеям…
Подрядчик, оправившись от испуга поправив, свалившийся на глаза картуз и одернув рубаху недовольно крутнул головой проверяя целостность шеи.
-Вы это… Иван Максимович… Не озорничайте…
Он несмело погрозил пальцем непонятно кому.
-Я все ж при исполнении… Так сказать государю батюшке…
Он снова не успел договорить от того что Иван зацепив его рукой за ворот рубахи притянул вплотную к себе.
-Чего?
С тихой угрозой пробасил Иван.
-Пой птаха дальше.  С Рыжего сколь имел?
Приказчик молчал, закрыв глаза.
-Ну?
Тряхнул его Иван так что с подрядчика слетел не по размеру сшитый картуз, который прокатившись колесом по причалу прилег, словно верный пес, подле начищенных до зеркального сияния сапог таможенного стражника, который делал вид что на вверенном ему участке порта ничего не происходит.
-Молчишь щучий потрох? Так вот я тебе скажу: брал ты с Рыжего двадцать процентов и жил себе припеваючи, а с нас сколь ты брать нагадал себе?
Портовый чиновник услышав о марже с погрузки, тут же очнувшись и оглянувшись сперва на Никифорыча, а потом на Ивана робко ответил вопросом на вопрос.
-Десять?
Иван хохотнув сунул ему поднос гигантскую дулю.
-Вот тебе мироед, а не десятину. 
Он снова приподнял совсем раскисшего подрядчика и не сильно встряхнув его повернулся к атаману ватажников.
-Никифорыч есть у тебя на этого мироеда деньга?
Главный ватажник неопределенно пожав плечами не уверено кивнул
-Рубликов пять десять с подряда найдем…
-Золотом…
Тут же проблеял безвольно висевший в руке Ивана Гришка. Снижая градус требовательности в голосе.
-Или в край серебром… А то я вас всех в околоток… И из порта…
Иван разжал пальцы и подрядчик пустым кулем рухнул на брусчатку причала перед Иваном.
-Ладно…
Согласился Поддубный отряхивая руки.
-Ежели обмана за тобой не будет, будешь получать свою пятерку, но бумагой…
Иван наклонился к подрядчику совсем вплотную, так чтобы его никто не мог слышать кроме Гришки и Никифорыча.
-А в околоток сунешься…
Иван, улыбнувшись подмигнул Никифорычу.
-Ляксандр Николаич тебя быстро окоротит…  Так же старшой?
Поднял голову он к атаману, который вдруг посуровев лицом скупо кивнул ему в ответ. 
-Так, так. Укоротит, да ешо как укоротит. А еже ли ты тля корабельная балакать за то будешь, то и в колодники тебя определит, в самую, что ни наесть мать ее Сибирь.
Подрядчик комично икнув хотел было  что-то сказать в свое оправдание, но подошедший к ним Сашко Кот сунув чиновнику под нос пудовый кулак лихо улыбнувшись добавил:
-А я тебе зубы все повышибаю чтобы до Сахалину шел пехом та только тюрю шамкал.
Иван отвел кулак Сашко от красного как свекла носа чиновника.
-Не лезь Сашко…
Оборвал его Иван.
-Мы не банда какая, мы честные крючники.
И наклонившись к подрядчику протянул ему руку.
-Ну что Григорий Понтелеич будем дружить? Али вы с Котом дела будите делать без нас?
Подрядчик, ловко вскочив на ноги и отряхнув выбившиеся из сапог сатиновые штаны, обиженно шмыгнул носом.
-Ладно Царь Иван твоя взяла…
 Он придержал в своей холеной руке пальцы Ивана.
-Но получать маржу я буду от вас…
Он перевел взгляд на Никифорыча.
-Червонец серебром…
И ткнув большим пальцем свободной от рукопожатия руки куда-то в сторону портового управления многозначительно добавил:
-Сами понимаете по другому, меня  вышестоящее начальство не поймет…
Никифорыч посмотрев на Ивана кивнул.
-Ладно Гришка хай буде так… Но сейчас ставишь нам двойную норму.
Гришка нагло улыбнувшись кивнул подсовывая Никифорычу свою с полированными ногтями ручку.
-Хорошо пусть будет две, но за то мне двойной кошт. Как говорится две нормы – две деньги.  По рукам?
Никифорыч хохотнув поднес к носу нагловатого подрядчика   фигу.
На что Гришка упрямо мотнул головой.
-Полторы… И я всецело с Вами Василий Никифорыч…
Достав из кармана жилетки дешевенькие часы саратовской часовой артели «Момзе», деловито добавил.
- И то иду на это исключительно из-за стесненности во времени отгрузки…
Но кинув взгляд на Поддубного добавил.
-И, разумеется, из моего личного уважения к компании «Ливас».
Никифорыч, не выпускавший из своей руки руку подрядчика чувствительно пожал ее.
- Годится. Отворяй ворота… А то мы тут и так…
Никифорыч посмотрел в не по-осеннему высокое небо.
-Из-за твоего мздоимства воду в ступе толчем. 
Подрядчик, достав из внутреннего  кармана накладные документы подошел к стоявшему у вагона таможенному стражнику, который почтительно, пряча глаза подал ему поднятый с железнодорожной насыпи картуз.
-Пригласите старшего стражника и начнем разгрузку.
Начальственным тоном обратился к нему взъерошенный как воробей после драки Гришка, непроизвольно вздрогнув от громоподобного рыка главного артельщика огласившего причал своим рыком.
-А ну убогие! Хорошь пузы греть! Подваливай с седелками.
И из всех щелей амбара из-под старых мешков, сваленных тут же для ремонта и перешива, словно прусаки из-под печки начали вылезать заспавшиеся с утра артельщики, одевая на плечи лямки своих седелок предназначенных для переноски кулей с рожью.
Пока подрядчик у вагона решал вопросы с документами на отгрузку, Никифорыч обернулся к Ивану с Сашко и ткнув пальцем в сторону баржи скомандовал.
-Вы Ваня с Сашко мостите сходни и айда на приемку первыми…
И отвернувшись от приятелей уже распределял роли среди остальных артельщиков.
-Карась и  Отец Протопоп, вы на выставке в вагоне все остальные в горбачах.
И оглядев помятые, заспанные лица ватажников лихо свистнув  добавил по матери так что даже приспавший у казенного амбара сторожишка  с седенькой бородкой и колотушкой в руках  подпрыгнув на месте ходко припустил ошпаренной блохой  вдоль пакгауза.
-А ну мать вашу перемать! Шевели подгузками крючкотворы хреновы!  Ванька! Малой! Давай с Гришкой пломбы сымать.
Прибывший к вагону старший смены таможенных стражей укромно получив, от подрядчика, сложенную в фантик трехрублевку зашевелил усами торжественно объяви:
-Разрешаю приступить к работам.
И кивнув постовому стражнику, величественно удалился вдоль оживавшего на глазах причала, на ходу, о чем-то, разговаривая с возвращающимися с моря рыбаками и налетевшими из города перекупщиками зерна. Под небольшим ломиком в руках Вани Маленького с треском лопнула пломбовая проволока, а постовой стражник, забрав в карман свинцовую плюху с имперскими орлами махнув рукой затянутой в белую перчатку зычно крикнул на весь подгауз:
-Можешь!
И вагонная дверь под нажимом лома на железных колесах, с грохотом, откатилась и солнечные лучи осветили плотные, уложенные в аккуратные штабеля трехпудовые мешки с полтавской рожью.  Васька Карась словно коршун вспорхнув на вагонный приступок стягивая первый мешок из-под самого потолка  задорно крикнул
-А ну горбачи кому на харчи.
Сдернув куль отточенным годами движение точно уложил его в седелко Андрюхи Цыгана.
-Первый пошел!
Зычно крикнул он в сторону баржи где Поддубный с Котом и вахтенными матросами  корячились укладывая сходни.
-Давай поднавались Сашко!
Ревел Иван, ворочая многопудовую сходню которую в обычное время из-за неподъемности перемещали судовой лебедкой.
Когда сходня легла на место по ней стрелой в трюм пробежал Цыган,  за ним неспешно переваливаясь с одной ноги на другою заковылял  Степан Вайтенко односельчанин Ивана и Кота, который вот так неспешно мог таскать кули без устали, круглыми сутками без перерывов и отлучек. Поддубный хотел было крикнуть какое-нибудь веселое ругательство, чтобы подбодрить земляка, но тут кто-то робко закашлявшись за его спиной почти невесомо прикоснулся к его плечу. Иван обернулся и от удивления забыл о чем и кому и что именно хотел крикнуть еще секунду назад. Перед ним хлопая длинными, как у барышни, ресницами и поправляя байковую портянку у себя на шее стоял не кто-нибудь, а сам сиплый из ватаги прогнанного из порта Рыжего.
-Тебе чего?
Удивленно поинтересовался Иван.
-Так это…
Сиплый махнул скомканным в руке картузом за  плечо.
-Ты ж всех наших…  Поломал…
Иван, придя в себя от удивления хохотнул от такой наглости.
-И чего?
Шагнул Поддубный к  Сиплому.
-Ты то же что ли хочешь?
Сиплый, не струсив, но на всякий случай отступив на шаг к таким же как он оборванцам, выпятил тощую грудь.
-Упаси. Господи…
Перекрестился он размашисто.
-Я с полным к Вам, Иван Максимович уважением… Подохнем мы без работы, так то Рыжий… Извиняюсь работу давал а нынче  уж…
К Ивану подошел Никифорыч.
-Чего здесь Ваня?
Иван кивнул на Сиплого и сгрудившихся за ним оборванцев.
-Процевать  просются…
Никифорыч похлопал Ивана по плечу.
-Дуй к Сашко, а то его в трюме совсем уже завалили…
И перехватив взгляд Ивана добавил:
-Не морочься я разберусь. 
Иван хотел было рвануть в трюм по сходне, но Никифорыч остановил его.
-Постой, а ты то сам не против ежели мужиков на приварок возьмем?
Иван дурашливо пожав плечами весело брякнул
-Ты же сам всегда говоришь: «Была бы шея, а хомут всегда найдется. Я только за, тем более аврал.
Никифорыч кивнул.
-Лады пусть так все и будет.
Иван, подмигнув Сиплому сорвавшись с места кинулся в трюм баржи, помогать Сашко растаскивать и высыпать кули с налитым солнцем полтавским житом.
-Эх ма!
Весело рявкнул Иван, подхватывая за угол одной рукой словно пуховые подушки два лежавших у сходни куля с пшеницей.
-А ну навались ходули горбатые!
Подрядчик, следивший за Иваном от вагонов, вздрогнул и на немой вопрос таможенного стражника забормотал, что-то подсчитывая в уме, машинально перебирая в руках казенные бумаги.
-Это же сколь будет-то? Ежели по три в каждом…
Он испуганно покачал головой.
-Ой-ё-ёй!  Шесть пудиков да двумя пальцами как кутят за шкирку… Слыхано ли такое?
И он боязливо  перекрестившись, блестя на солнце своими полированными  под бархотку сапожками  припустил в сторону главного портового здания сжимая  в потной ладошке две  монетки на аверсах  которых был отчеканен  имперский двуглавый орел, точно такой же как  и на железнодорожных вагонах стоявших сейчас под разгрузкой и надписью по реверсу – 5 рублей 1857 год  ЧИСТОГО ЗОЛОТА 1 ЗОЛОТНИК  39 долей.
Сиплый скинув в трюме на поддон очередной мешок с седелок  поклонился подхватывающему с поддона  куль Ивану.
-Спасибо тебя Царь Иван что не дал издохнуть от голоду!
Иван с Сашкой заржали так громко, что не дали Сиплому больше нести благодарную околесицу, а отвесив пару не злых пинков под тощий зад отправили наверх, на палубу.
-Давай работай Ваше величество!
И дурачась  с Сашкой на разные голоса называя друг друга то Ваше высокородие, до светлейший Царь, то Ваша милость.
У них сегодня был не простой день, который затянется на четырнадцать, а то и на все шестнадцать часов, ведь один распахнутый Ваней Маленьким вагон сменялся другим и не было им конца и края. Лишь спины портовых крючников, горбачей с трехпудовыми кулями на седелках горбатились живым потоком от чугунки к барже напоминая муравейник, в котором муравьи не только таскали тяжести, но и пели бурлацкие, занесенные ветром странствия песни с Волги на Черное море. Совсем скоро подуют злые северные ветра и непрекращающийся шторм дотянет до апреля, а то и до конца месяца мая.
А пока шла работа, грузили иностранную баржу нашим российским хлебом, то и дело для бодрости, не зло подкрикивая друг на друга, подбадривая едреным словцом:   
-Не зевай! Времени и без того в обрез! Помрете тогда и отдохнете!

                Глава 36
                Отсыпной день               
Утро   задалось отменным. В тишине спящего барака было слышно, как в порту на разные голоса на пришвартованных кораблях вахтенные отбивают склянки, кричат вечно голодные чайки, встречая рыбаков, вернувшихся в порт с уловом. Крик их перемешивался с неясным шлепаньем волны о пирс смешиваясь с такими же неясными голосами людей.  Солнечный луч, проникший в барак к ватажникам через мутное стекло небольшого окошка, крался по утрамбованному земляному полу от общего стола к выходу. В печи потрескивая разгорались дрова, да мышь, стуча лапками и жалостно попискивая   скреблась где-то за стенкой. Никифорыч, сидя у себя в куту за столом      мусоля пальцы пересчитывал пачку мятых ассигнаций разного достоинства, то и дело отхлебывая из кружки парящего, только что заваренного турецкого зелья и вписывая в осьмушку бумаги лежащую перед ним, одному ему ведомую формулу жизни.
-Давай ка все с починку…
Пробормотал он, взъерошив свои вьющиеся цвета вороньего крыла с серебряной паутиной седины волосы. 
И основательно послюнявив указательный и большой палец заново пересчитал бумажные ассигнации.
-Сто двадцать пять целковых…
Он снова запустил свою медвежью пятерню в волосы.
-Это…
Он снова сделал пометку в лежащем перед ним листке после чего картинно уставился в потолок барака, но не найдя там ответа на свой вопрос «по сколько же выходит на брата» с общего приварка стал снова грызть кончик карандаша, то и дело потирая ладонью, взопревший ни то от кофе, ни то от умственных усилий  широкий, изборожденный глубокими морщинами лоб.
-Двадцать пять рублев забираю я… 
Он отложил четвертак одной бумажкой подле себя, по всей видимости для верности похлопав по нему ладонью.
-Энто сколь теперь получается?
Задумчиво пробормотал, пересчитывая по новой ассигнации при этом не забывая делать небольшие глотки парящего в кружки поила. 
-Сто…  Сто карбованцев… На дюжину артельщиков… Да плюсом я…
В это солнечное, октябрьское утро счет ему явно не давался, от того Никифорыч нервно елозил на лавке и даже не шепотом, а молча, словно немой на ярмарке, кривя рот матерился.
Входная дверь скрипнула и в барак вытираясь рушником мокрые волосы зашел Иван на ходу подхватив с лавки рубаху завалился в кут к артельному атаману.
-Ты чего Никифорыч?
Натягивая через голову рубаху, поинтересовался Поддубный.
-Да вот поделить никак не могу…  Два червонца  отдал Нарядчику… Так?
Иван налив себе в кружку кофе и отхлебнув из нее и блаженно прикрыв глаза, утвердительно кивнул.
-Было дело…
Никифорыч отложил четыре синих пятирублевки на дальний край стола.
-Значит… В читсую  остатком сто пять… Мой кошт со всего приварку 10 процентов…  Так?
Иван, снова отхлебнув из кружки кивнул. А Никифорыч отложил к четырем пятеркам еще две.
-Значит остается девяносто карбованцев… Нас…
Никифорыч окинул взглядом спящий барак.
-Нас всего девятнадцать, наших двенадцать да с Сиплым вчера причепали пятеро… Сколь получается?
И не дожидаясь ответа от Ивана сам ответил на свой вопрос.
-Восемнадцать…
Он посмотрел мутными глазами на Ивана.
-Энто сколь же будет девяносто делить на восемнадцать?
И нервно мотнув головой, снова уставился в потолок, словно именно там к нему должно было прийти решение и верный ответ на задачу.
Пока Никифорыч думал думу Иван блаженствуя после купания в уже остывшей воде Севастопольского залива прикрыв глаза и ни о чем не думая  потягивал из кружки так полюбившийся ему турецкий кофеек.
-Тьфу ты! Мать твою перемать!
Вслух выругался счетовод с душой припечатав огрызок карандаша на исписанную цифрами  четвертушку серой казенной бумаги.
-Что за утро такое? Энто же и голову можно сломать!
Иван улыбнулся.
-Чего лыбисьси?
Огрызнулся Никифорыч.
-Такую масленую мордуляку скроил, як будто знаеш видповидь.
Иван не зло хохотнул.
-Эко тебя Никифорыч.
Заводила крючников окаменев лицом потянулся к Поддубному.
-Ну и як?
Иван встал из-за стола, а за ним поднялся и побагровевший лицом бригадир.
-По пять рублей на душу.
И одним глотком допив кофе уже было собрался уйти к себе на топчан, но тут с Никифорычем приключилось неладное.
-А дулю с маслом не хотите? По пять целковых на брата… Вот! Вот вам! 
Брызжа слюной, зашипел Никифорыч, потрясая перед Иваном пудовой дулей. Иван, обняв за плечи бригадира, постарался, как мог, успокоить его.
-Ты чего Никифорыч? Будя… Будя, присядь.
Никифорыч, будто очнувшись устало опустился на лавку.
-Ничего… Шарики уже за ролики заходять…  Значит тебе и сиплому одинаково считать?
Иван пожал плечами.
-Ну а чего тут такого? Мы же артелью…
Никифорыч укоризненно покачал головой.
-Как-то все не правильно Ваня, ты значит по два куля за прихват носишь, а Сиплый со своей доходней и один не успевают унести и  ты хочешь чтобы я им максал як теби с Сашко?
Иван ничего не ответил, а Никифорыч кровожадно улыбнувшись снова показал фигу.
-Не бывать этому… Значит так…
Никифорыч взял со стола пачку денег и отсчитав пятнадцать рублей пододвинул их к Ивану.
-Энто вам с Котом по семи с полтиной…
Иван хотел было отказаться, но Никифорыч поднявшись с лавки не дал ему этого сделать.
-И чтобы я вас с Ляксандром тута до вечера не бачив… Отсыпной седня, так сходите у город покочевряжтесь там.
Он поднял вверх указательный палец.
-И энто мое крайнее слово.
Иван, с обреченной миной взяв со стола деньги не считая их сунул в карман, чем еще больше возмутил атамана.
-Сколь раз буду тебе Иван талдычить: «Деньги счет любят».
Иван развел руки, но упершись в непреклонный взгляд старшего товарища покорно достав из кармана деньги демонстративно пересчитав их снова сунул в карман.
-Верно?
Иван кивнул.
-Так. Пятнадцать… Ну мы же друзья Никифорыч, чего считать то нам?
Атаман, уже степенно присев за стол и придвинув пачку разноцветных ассигнаций не глядя на Ивана закончил разговор.
-Тем более… Между друзей счет должен быть пуще чем между ворогами… Чтобы ни у кого ничего на душе не шкрябало… Понял?
В проеме занавесок бригадирского кута появился заспанный Сашко.
Никифорыч увидев его помятую рожу встав из-за стола вытеснил его с Иваном за зановеску, задернув ее перед их носом.
-Я усе казал... Цапай Сашка и дуйте отсель, чтобы я вас не бачев, до вечеру...   
Иван, повернувшись к задернутой у него перед носом   ситцевой занавеске в мелкий синий цветок передразнивая Никифорыча  поинтересовался.
-И куда нам прикажешь идти?
Было слышно, как атаман отхлебнув кофе зло крякнул.
-Куды, куды, Ляксандр здесь кажный кут знает… В кабак ходите, али в цирку, мне без дела…

                Сцена 37
                Непраздничный праздник
В кабаке было не то что пусто, нет народ был, только сидели они как-то негромко, гулко переговариваясь непривычно для Ивана в пол голоса, а кто и вовсе шептался.  Сашко выглядев свободный стол у большого аркой окна с ходу рухнув на широкую лавку, толстой отполированной каждодневным сидением плахи, вскинул руку  и махнув кому-то в полумрак кабака, громко крикнул.
-Малой!  Степка! Подь до нас!
Иван заметил, что закусывавшая публика обратила на них внимание, а половой Степка в белой вышитой косоворотке хотел было кинуться к старому знакомцу, но тучный дядька в черном фартуке на белую рубаху остановил его, приветственно подняв руку сам степенным шагом пошел к Ивану и Сашко. Кот улыбаясь встал поприветствовать тучного, улыбчивого человека.
-Сам Захар Аристархович к нам...
Они поручкались и Сашко  взял было басовитую ноту, но хозяин "Пивного двора"   Захар Арестархович Салогуб  приложив   указательный палец к полным, пунцовым губам, оглянувшись на зал кабака, негромко заговорил с ним смешным писклявым голосом.
-Ну чего ты Александр?  Не чуешь? Покойно у нас…
 Сашко, не выпуская пухлой руки хозяина опустился на лавку, за стол.
-А что так?
Салогуб аккуратно освободив свою руку из Сашкиной достал из переднего кармана фартука  сложенную в несколько раз газету  аккуратно положив ее на стол перед ним.
-Вот… Траур нынче, нешто не знаете?
Улыбка на лице у Кота растаяла словно выброшенная на раскаленные камни медуза.
-Ели у тебя кто прибрался Захар Аристархович, прими от меня… От нас…
Сашка начал было вставать с лавки, чтобы высказать свое соболезнование, но пухлая маленькая рука хозяина кабака легла Сашко на плечо, не дав ему ни подняться, ни договорить.
-Не у меня Александр…  У нас… У всех...
И перекрестившись ткнул отполированным ноготком указательного пальца в лежащую перед Котом газету.
-Александр Миротворец…
Он снова размашисто перекрестился.
-Царствия ему Небесная надысь в Ливадии, как преставился, так что не до веселья нынче.
Сашко не понимая о чем талдычит хозяин бестолково захлопал смоляными ресницами глядя на него.
-Как преставился?
Салогуб наклонившись к самому уху Сашки доверительно запищал.
-Брешуть на охоте, что-то случилось, но кто его знает...
Иван безучастно смотрел за окно, где по Морской улице то и дело пробегали запряженные рысаками конки. Только теперь он заметил, что у многих господ, да и люда попроще на рукавах повязаны черные креповые повязки в знак все имперского траура.
-Так это...
Сашко обвел взглядом пустой стол.
-Нам-то теперь как быть?
Поинтересовался он у Захара Аристарховича.
-Мы, с Иваном поснидать трошке собрались... А потим в цирку… Да и вообще… Никифорыч отгульный дал всей артели… Вот знакомься Захар Аристархович

лександрович  лепший друг мой Иван Пподдубный…
Правая тонкая бровь Салогуба жившая и без того своей собственной жизнью на его масленом, лоснящемся  лице сломавшись в удивленную дугу взлетела вверх, а сам он по халдейской привычки чуть согнув спину ни то поклонился Поддубному, ни то кивнул, протягивая для рукопожатия пухлую ручку.
-Наслышаны, наслышан Иван Царь…
Запищал он.
-Чрезвычайно рад и тронут…
Зашаркал он ножкой по каменному отполированному временем полу и подхватив со стола руку Ивана за указательный палец несколько раз некрепко потряс его.    
-Вы просто не представляете господин Поддубный, как я рады, что Вы зашли до нас…
Чем окончательно смутил и без того за-пунцовевшего лицом Ивана.
-Дай Бог Вам здоровья, чтобы Вы вот так же… Усих их, колодников клятых посломали… 
Салогуб отпустив палец Ивана оглянувшись на и вовсе притихший зал кабака, растекшись в гостеприимной улыбке не громко пропищал:
-Кушайте   гости дорогие, кто запретит помянуть царя нашего батюшку.
И еще раз оглянувшись на зал добавил писклявым шепотом:
-Строжайше указано полицеймейстером, дозволительно только поминальные панихиды по усопшим…
Он снова перекрестился и еще больше наклонившись к Ивану добавил:
-И по Императору нашему Александру Александровичу… 
Сашко, улыбнувшись в ответ кивнул Салогубу   не глядя сгреб ручищей со стола газету.
-Всенепременно господин Захар Аристархович, а пока нам бы пивка потемнее, Да пораську  пожирней.
-Горилку не будите?
Как-то успокоено с облегчением переспросил кобатчик, пряча в передний карман  блокнотик с карандашом.
-Сейчас Степку к вам отправлю, все что закажите все вам будет.
Он повернулся к Ивану.
-А все что сегодня отведаете в моем заведение Иван Максимович та выпьете…
Он дружелюбно посмотрел на Сашко.
-В помин упокоенного царя императора усе примите от чистого моего сердцу…
Сашко привстав с лавки пожал толстяку в черном переднике руку.
-Храни тебя Бог Захар Аристархович и Вам пусть вернется…
Салогуб не сводя глаз с Поддубного улыбаясь кивнул и махнув рукой кому-то ушел к себе в контору, а Сашко Кот развернув газету
 "Севастопольский вестник" бестолково закрутил ее в руках и наклонившись к Ивану почему-то зашептал:
-А я ведь Иванусь и читать-то не умею... Это ты у нас в дьяки собирался...
Наткнулся он на иголки похолодевшего взгляда прищуренных глаза Ивана.
-Что это было?  Что еще за Царь Иван?
Сашка дурашливо улыбнулся.
-А я тут причем?  Энто все дурень Сиплый…  Балакает: «Царь Иван мене спас я теперь за него и в огонь и в воду»…
Иван примирительно мотнул головой.
-Ладно Сиплый малохольный, а этот-то с чего? Да еще угощает як батька родный.
Сашко, посмурнев лицом как-то неохотно сказал.
-Два года назад брата его Варлама, Рыжий со своими варнаками порешили… Полиция знать знает, а доказать не может. 
 Иван побледнев лицом кивнул.
-Понятно…
И помолчав добавил.
-Скажи всем в порту чтобы царем меня больше  не звали… Грех это, он ведь помазанник Божий, а я кто?
Сашко разглаживая руками на столе газету неопределенно пожал плечами.
-Я что, я скажу, а там уж они сами… Пу, пе…
Попытался он читать «Севастопольский вестник». Но Иван, взяв газету за край потянул ее к себе. 
-Пупе…
Передразнил он Сашко.
-Читать бы лучше научился.   
Иван, встряхнув газету так чтобы морщинки и складки на ней расправились сосредоточился на объявление на первой странице набранное крупным шрифтом в жирной траурной рамке рядом с которой был оттиснут прижизненный портрет императора Александра третьего. Иван склонившись над газетой начал негромко читать вслух.
-"Ливадия, 21 октября 1894 года от рождества Христова.
Диагноз болезни Его Величества Государя Императора Александра Александровича, поведший к Его кончине: Хронический инте...
Иван несколько раз пытался прочесть незнакомое слово, но так и не справившись с этим продолжил свое негромкое чтение вслух:
-...с последовательным поражением сердца и сосудов, геморрагический инфаркт в левом легком, с последовательным воспалением. Подписано: Лейден, Захарьин, лейб-хирург Гиршев, профессор Н. Попов, почётный лейб-хирург Вельяминов, министр Двора граф Воронцов-Дашков».
Когда Иван закончил читать Сашко почесал пятерней у себя  в кудлатом затылке растопыренной пятерней.
-Вот тебе бабушка и юрьев день...
Кот не сильно треснул по столу  кулаком, отчего от стойки кабака, тут же к ним  метнулся половой в белой, застегнутой на все пуговицы  куртке, и замерев  по стойке смирно перед Котом  услужливо улыбнулся.
- Чего изволите дядька?
Сашко посмотрел на Ивана, но не получив от него поддержки  безнадежно  махнул рукой.
-Траур так траур… Ты вот чего Степа… Принеси мне водки пол четверти, пива жбан и парася печеного… А потим подумаем.
Паренек хотел было сорваться с места, но его остановил Иван.
-Редька есть?
Степка заморгав, непонимающе посмотрел на Ивана, но не получив разъяснения уставился на  Кота.
-Какая еще редька?
Иван виновато откашлялся.
-Прости Малой… Черная редька есть?
Парнишка непонятно чему заулыбался.
-Как не быть… А еже ли нет так я, за ради вас, и до базар слетаю…
Иван расстегнул верхнюю пуговицу косоворотки.
-Тогда пущай кашевар настругает ее долями и маслом припустит…
Степан комично поклонился.
-С моим удовольствием… А с каким маслом желаете?
Иван, неопределенно мотнув головой, расстегнул еще одну пуговицу на вороте рубахи.
-Пущай рыжиковым зальют…
Сенька хотел уже было взять с места в галоп, но Сашко Кот придержал его за рукав.
-Погодь, и скажи кухарям, хай редьки поболее сделали… Скажи для Вани Большого…
Сенька, ощерившись щербатой улыбкой деловито подмигнул Коту в ответ.
-А то мы дядька не бачим, хто у нас у гостях.
И сорвавшись с места растворился в воздухе. Только из глубины кухни было слышно, как он молодцевато отдавал распоряжение кухорям.
-Водки, пол жбана пива…И черной редьки с рыжиковым дай поболее!
Было слышно, как Степка, понизив голос, так чтобы его не услышали в зале деловито добавил:
-Не журись самому Царю Ивану с братом его подавать буду.
Иван сделал вид что не слышал Сеньку, но Сашка ткнул его в плечо кулаком.
-Ну вот что тут Ваня поделаешь? Я ведь всему Севастополю запретить не могу называть тебя царем….
Иван спрятал лицо в ладони.
-Так что терпи уже друже... Бог терпел и нам велел.
                Глава 38
                Год спустя – Киргизский кулеш               

Год пролетел незаметно, а после того, как Рыжего с его блатной компанией отправили в вечную каторгу и спокойно. Сиплый с легкой руки Никифорыча сам стал верховодой в своей собственной дружественной Никифорычу  ватаге, зачастую трудилившейся на причалах   Севостопольского порта бок о бок с  артелью, где все так же горбатился и Иван Поддубный и Сашко Кот. И каждый раз встречая Поддубного Сиплый, несмотря на угрозы Ивана намять ему как следует бока, громко приветствовал его возгласом «Здравствуй Царь Иван» отбивая при этом земной поклон.  Лишь когда Поддубный понял, что угрозы не помогут, а увещевания его бесполезны, махнул на Сиплого рукой.
-Че с дурня возьмешь!
И дурачась сам кланялся Сиплому в пояс бася, как пароход на рейде:
-И Вам не хворать Царевич Елисей!
Белоподкладочники кто не знал Поддубного шарахались от них в испуге, а те кто знал укромно улыбались крамольным шуткам портовых крючников. Народ же поплоше: девки-мешочницы, таможенные жандармы, подрядчики и люд с чугунки смеялись в голос, вроде как на представление.
-Вон, вон гляди щас ручкаться будут!
С предвкушением тыкали они пальцем в идущих навстречу друг другу артельных.
Жизнь порта замиравшая, по причине начала сезона штормов и завершения навигации в ноябре возвращалась в свое русло только к концу мая, отчего артели крючников и горбачей все это время пили вповалку в бараках, либо шли на приработок на грузовой вокзал «Севастополь товарный»   грузить военные грузы для местного, севастопольского гарнизона. Но все чаще в порт стали заходить отечественные и иностранные каботажные суда на паровом ходу, которым черноморский шторм не страшен, отчего и работы в порту прибавилось, а через это и порядка.
  Уже в конце 1894 года, кажется на святителя Спиридона Тримифунтского, в конце декабре, в   необъятной российской империи был снят траур по усопшему в Ливадийском дворце: императору Всероссийскому, царю Польскому и великому князю Финляндскому  Александру Третьему Миротворцу.  Отчего в Севастополе и по всей империи широко распахнули свои двери увеселительные заведения и в кабаках, харчевнях и дорогих ресторанах запели, заплясали цыгане с цыганскими хорами   и заезжие музыканты со своими оркестриками и певичками. В театрах снова давали представления, а в большой Севастопольский балаган вернулись лихие итальянские наездники братья  Труцци  вместе со своей труппой. Вот туда-то и повадился ходить по отгулочным, да отсыпным дням портовый люд. В цирке было весело, можно было выпить в буфетной пива или чего покрепче и конечно же вдоволь от всей души покуражиться, подрать горло, посвистеть, да поулюлюкать до хрипоты. Сашка Кот и сам иной раз принимал участие в цирковых кулачных боях то и дело подзуживая Ивана.
-Айда Ваня почихвостим  ихних  чемпиёнов…
И хоть Ивану сильно хотелось выйти на арену да побарахтаться, посабачится с чужими на кулаках, не из-за денег шальных, а так для удовольствия, но Иван помнил данное отцу слово и оттого всеми силами удерживал себя от этого.
Вот и сегодня, в бараке за поглядатая остался Ваня Маленький варивший в казане на всю ватагу знатный киргизский кулеш, с зажаренными  в шкварки  кусками почерёвка, сдобренного  диким по силе уйгурским чесноком, выменянным  им у  китайского матроса на кукан, мягко говоря, не свежего уже, буркана – черноморской селедки. Ваня Малой сейчас плакал горючими слезами, не от обиды на товарищей что не взяли его на выходную прогулку в городской парк и цирк, а от сока черной кромсаемой на кубики полтавской редьки, что так любил его  старший брат близнец, так звали их в порту, Ваня Большой.
-Маслица добавим…
Сам с  собой разговаривал зареванный Ваня, промачивая рукавом куртки мокрые от слез глаза и на ощупь нашарив бутыль с маслом почти наугад подлил пахучего, давленого с жареной подсолнечной семечки масло. 
Дверь в бараке скрипнула и Ваня Маленький, лоставшийся в бараке один поставив на  стол масло по привычке взяв со стола большой острый как бритва кухонный  нож обернулся к входной двери.
-Кто здесь?
По всей видимости лицо у Вани Маленького  было так перекошено, что человек зашедший в барак попятился.
-А ну гады отвечай!
Крикнул Ваня, сделав несколько шагов наугад отчего больно ударился ногой об лавку.
- Ну! Мать вашу перемать!
Выругался Иван подняв над собой нож.
-Отзовись!
У входа в барак в дальнем от Ивана углу, с перекошенным от испуга лицом стоял парнишка лет четырнадцати держа в вытянутой руке кукан с плотно нанизанной на него рыбой.
Ваня Маленький словно слепец, выставив перед собой руку с ножом, практически вслепую, на ощупь пробирался вперед туда, где у входной двери висел спасительный рукомойник. И только когда он наконец-то ополоснув лицо и смыв слезы, наконец-то увидел стоявшего перед ним перепуганного рыбачка.
-Ты кто?
Отложив в сторону нож, уже миролюбиво поинтересовался кашевар, бренча соском умывальника обильно вымывая едучкю горечь из глаз.
-Я?
Блеющим голосом, почти не раскрывая рта переспросил паренек.
-Ну не я же…
Ваня Маленький уже придя в себя задрав подол рубахи, деловито  вытер им лицо.
-Я знаю за себя все, а ты кто такой?
Ваня только тут увидел, что парнишка прячет за спину большую связку свежей рыбы.
-Че это у тебя?
Паренек с трудом разлепив спекшиеся губы едва слышно пробормотал.
-Василий Никандрович просили вам рыбу занесть…
Поваренок от значимости выпятил хлипкую грудь и расправил плечи.
-Кому это нам?
Парнишка откашлявшись и наконец сообразив, что резать его никто не собирается, а перед ним не ужасный кровосос и вурдалак из страшных побасенок Коли Хромого, что трудится по ночам на главном пирсе помощником портового сторожа, а обычный человек, даже не мужик, а такой же как он подросток осмелев протянул Ване кукан бойко затараторил.
-Василий Никандрович сказали ходить в энтот барак и тут сыскать  Ивана Большого, чтобы передать от него рыбки.
Ваня маленький оглянувшись и комично разведя руки в стороны иронично заметил.
-Ну и где ты его видишь?
-Кого?
Снова заробев переспросил парнишка.
-Ну Ваню Большого?
-А вы? Разве не он?
С надеждой поинтересовался рыбачек.
Ваня Маленький уперев руки в бока уже не на шутку взъелся на  простофилю.
-Ты че глумится надо мной вздумало?
-Ни как нет… Я с полным уважением…
Отчаянно замотал кудлатой головой посыльный.
-Василий Никандрович просили… А Вы тут один вот я и решил…
Ваня Маленький сжалившись над пареньком забрал у него кукан с рыбой.
-Ладно… на первый раз прощаю. Дяде Васе передай нижайший поклон и благодарность. Понял?
Паренек кивнул и собрался было уже выйти из барака, когда неожиданно обернувшись поинтересовался.
-А от кого?
-Чего от кого?
Не понял вопроса Ваня.
-От кого передать нижайший?
Ваня выдохнул так словно паровоз спускающий пар для снижения давления в котле.
-От Вани передай поклон! Только не от Большого, а от Маленького! Усек?
Уже вслед, в спину крикнул он рыбачку, которого уже и след простыл.
Ваня Маленький довольно разглядывая кукан с крупной кефалью  укоризненно мотнул головой.
-Ну что за люди пошли? Дверь за собой и то прикрыть не могут… Не май месяц поди.
Он шагнул было на улицу, но неожиданно врезался в  плечо Ивана Поддубного.
-Ой!
Вырвалось у него и нож снова взвился над его головой.
-Ты че это Ваньша совсем опупел от своего чеснока? На своих кидаешься.
Занося Ваню Маленького в баран на вытянутых перед собой руках хохотнул Иван.
-Так глядишь и зарежешь кого…
И поставив названного брата на землю матушку подошел к умывальнику ополоснуть руки.
-Ты, что ж это, уже на рыбалку никак смотался?
Весело поинтересовался Иван, ополаскивая лицо и руки.
-Да нет… Энто тебе Ваня Чуб прислал… Они видать только с ночной вернулись…
Иван обернулся, и поглядев на трех добрых лобанов, фунтов по пятнадцати каждый, присвистнул. 
-Дядька Василь трухи не подсунет.
И сняв с гвоздя рушник и вы промокнув лицо приблизившись к к кашевару  издевательски поинтересовался.
-А с глазами та чего? Известку гасил?
-Да нет…
Засуетился Ваня Маленький
-Тебе редьки с маслом настрогал… Вона в крынке большой… Кушайте на-здоровьечко…
И не дав Поддубному ничего ответить, продолжил тараторить, впопыхах бросив рыбу  в чистое ведро у печи.
- Я и кулеш замандулил киргизский, ох и знатный скажу тебе кулешь вышел…
Но вдруг оглянувшись на входную дверь растеряно спросил:
-А наши хде?
Поддубный присев на лавку и разломив хлеб, придвинул к себе крынку с редькой сунув нос потянул колючий, с холодноватой горечью запах черной полтавской редьки, перемешенный с запахом жаренных подсолнечной семечки.
-Ох и мицна редька… Як у мами в городи…
С закрытыми от удовольствия глазами втягивая всей грудью редечный дух пробормотал Иван. И только когда Ваня Младший кашлянув в кулак напомнил о своем существовании добавил.
-Наши в цирк учепали…
М как-то огорченно добавил:
- А я не схотел.
-А чего так?
Поинтересовался Ваня Маленький, подставляя ближе к названому брату его полуторную глиняную миску с горкой насыпанным в нее  кулешом.
-Боюсь не сдюжу… Поперек батькиного слова полпру…
-Это да…
Загадочно заключил кашевар глубоко и трогательно вздохнув, словно и сам он испытал искушение выйти в цирке на арену да побиться в честном кулачном бою с матросней или с каким другим пришлым народцем.
-Ну ежели хоца так и держать себя вредно, оно знаешь, как бывает, человек постится, не ист, а потеем, как разговеется, да как начнет все подряд молотить, только хуже от этого бывает…
Иван хрустя редькой посмотрел куга-то за голову  Вани Маленького туда где в красном углу стояла божница с иконой Божьей Матери и перекрестившись как-то обреченно сказал.
-Энто точно… Потом как попрет всех молотить навряд кто остановит…
И   запустив в кулеш ложку и отведав его от удовольствия и удивления широко развел руки в сторону.
-Ай да колдун ты я тебе скажу Ваньша… Я чутка  язык вместе с кулешом твоим татарским не проглотил. И чеснок честнаковый, аж в нос шибает и шкварки  смачные. Как в богатеи выбьюсь я тебе брат ты мой кабак куплю или ресторацию. 
Ваня Маленький отстранился на всякий случай, чтобы не попасть в стальные объятия названного братца, наморщив лоб силился вспомнить заковыристое название, а вспомнив просеял взглядом и разулыбался. напряг память.
-О! Вспомнил! ПлЁв по ихнему…  По киргизки называется.
Иван Большой взяв с пригорка кулеша цельную головку чеснока, впившись в него губами  и вытягивая из него заварившийся в острую до припека чесночную кашицу недовольно пробурчал:
-Погано назва  «Плёв»…  Треба назвать  цей кулеш «Клёв». Тогда добре буде и смачно, як у ридного  дидуна исы.

                Глава 39
                Новости из цирка
Артель вернулась не поздно, на завтра должна была встать под разгрузку итальянская самоходная баржа и потому никто особо не усердствовал ни в городе, ни в буфете развлекательного заведения. 
-А как он ее подкинул!?
Причмокнув водянистыми губами закатив глаза под лоб в десятый раз, спросил Васька Карась сам себя.
-Как он ее подкинул…
В барак зашел Никифорыч с газеткой в руках и окинув всю ватагу трезвым глазом поманил к себе Поддубного.
-Айда со мной, побалакаем.
Иван, валявшийся на топчане и уже дремавший после сытного ужина, нехотя поднявшись сунув ноги в летние плетенки пошел в кут к Никифорычу.
-Кофей будешь?
С порога поинтересовался атаман, Иван присаживаясь к столику, неопределенно мотнул головой.
-Можно…
Никифорыч подняв руку   крикнул за занавеску.
-Малой замути-ка нам кофей, да покрепче…
И словно вспомнив что-то, задернув занавеску, отделяющую общую спальную барака от его кута, бросил на стол перед Иваном сложенную в несколько раз газету, что держал в руках.
-На вот Ваня почитай.
 Из-за занавески показалась голова Сашки Кота.
-Не помешаю православные?
Никифорыч пасмурно зыркнув на Сашку из-под густых бровей буркнул.
-Чего пытаешь, коли вже приперся… Давай ходи сюды не пущай сквозняк…
 Иван, развернув газету начал было читать заголовки, но поняв, что даже для его глаз в куту у атамана темновато подкрутил фитиль керосиновой лампы, что висела прямо над его головой и в коморке стало светло. 
-Чего читать-то?
Никифорыч сняв зипунок остался в красной шелковой рубахе, поверх которой была одета теплая габардиновая жилетка.
-Да нечто не видишь?  Вона же написано в новостях «Транспортная компания «Ливас».
Иван и сам уже увидел объявление на первой странице, обведенное дорогой рекламной рамкой.
«Всем заинтересованным лицам. Греческая транспортная компания братьев Константинопольских «Ливас», сообщает: В связи с открытием, в новом, 1895 году, грузового порта в городе Феодосии, компания «Ливас» открывает там свой филиал и приглашает к сотрудничеству всех честных партнеров.  За справками и пояснениями можно обращаться в контору компании «Ливас» расположенную у пятого причала Севастопольского грузового порта. При необходимости можно спросить господина Констанинопольского». 
Дочитав, Иван вопросительно посмотрел на Никифорыча усевшегося напротив него и теперь с видимым удовольствием словно сытый кот, расчесывавшего мелким гребнем себе усы и бороду.
-Батя, а мы то же с ними?
Не вытерпел Сашко Кот.
Никифорыч прищурив хитрый глаз ничего не ответил, только когда в кут с кофейником в руках ввалился Ваня Маленький отложив в сторону расческу, улыбнувшись и разлил по кружкам ароматный кофе, сообщил.
-Мне газетку энту хозяин наш, Коста Аристофанович, в цирке дал…
Втянув носом горячий запах кофе Никифорыч закрыв глаза сделал небольшой глоток и улыбнувшись замер, словно прислушивался к тому, как он на вкус и убедившись, что очень даже ничего снова отрыл глаза сделав теперь уже глоток побольше.
-Газетку велел тебе передать…
Ткнул он в Ивана корявым указательным пальцем.
-А на словах велел передать тебе, что мол ждет тебя перед Рождеством у Феодосии… У новой конторы управляющим.
-Как конторе? Каким еще управляющим?
Не радостно удивился Иван.
-А в порт значит другого возьмет?
Никифорыч щурясь от удовольствия попивал кофе и ему казалось было далеко и фиолетово куда и зачем хозяева компании «Ливас» ждет Ивана.
-Сказано тебе в контору… Хозяин хочет, чтобы ты был поближей к ему… Потому как и ставит тебя приказным туда. Балакають люди, что у Кафе посля стройки порта люду всякого осталось не провернуть.
Иван недовольно повел плечом.
 -Ну а я тут причем атаман?
Никифорыч отхлебнув кофейку, нарочито неспешно отер усы.
-Экий ты… Говорю же тебе, что после стройки в городе такие дела деяться, что Рыжий наш со своими кишкомотами просто барышнями   гимназическими покажутся.
-А я?
Влез в разговор Сашко.
-Про меня чего Коста Арестофанович казал?
Никифорыч неодобрительно посмотрел на Кота.
-А ты кто, для, для хозяина будешь? Можа ты на Ванином месте был, кода налетчики Штепа в контору к Константинопольским ворвались? Нет? Али мож ты тот самый, что отвадил Рыжего от чужого караваю? То же нет, а раз так…
Никифорыч снова блаженно закрыв глаза сделал небольшой глоток из кружки и чуть помедлив добавил.
-То с какого перепугу тебе хозяин чего передавать будет?
И одним большим глотком допив кофе  поздравил Ивана.
-Так что с повышений тебя Иван… Иван Максимович.
Поддубный, поглядев сначала на Сашко, а потосле на Никифорыча поинтересовался.
-А ты как же?
Никифорыч встав подошел к цветной занавеске, что отделяла барак от его закутка и откинув полог   вернулся на место.
-А что я? Мне и здесь лепо… Рыжего теперь нет так совсем дышать слободно стало.  Иди Иван не пытай злодейку. Шанс такой бывает один раз в жизни, больше навряд случится.
Сашко вскочил из-за стола.
-Я Ваня с тобой пойду, все одно новую крючников набирать будут, так глядишь по старой памяти меня хозяин в атаманы пропишет… Да и ежели чего я завсегда за тебя башку могу открутить.
Кот для убедительности потряс битым перебитым в шрамах кулаком.   
Никифорыч хохотнул.
-Та на кой хрен ему такой заводила сдался? Тыж не в счете, не в писанине не тямаешь.
Слова Никифорыча будто ошпарили Сашко, отчего он смешно подпрыгнув на месте хлобыстнул  открытой ладонью по столешнице.
-Не правда твоя Никифорыч! Иван меня и по письму и по счету выучил.
Никифорыч рассмеялся.
-Ну раз Царь сподобился, тоды да…  Иди, но помни Сашок, что без тебя мене кранты, Ваня уйдет да ты  и с кем я останусь? С Сиплым, али с Ваней Маленьким?
Сашко хотел было что-то сказать, но Никифорыч махнул на него рукой.
-Хотя конечно правда твоя ходи пока молодой, а то посля запутаешься бородой.
И посерьезнев лицом повернулся к Поддубному.
-Дня через три Артак с христопродавцами своими тютюн потянут на  Феодосии, я побалакаю с ним и летите с Богом. Ну как?
Иван, встав из-за стола протянул Никифорычу руку.
-Спасибо тебе батя… Век не забуду.
Никифорыч притянул Ивана к себе и дыша в ухо Ивану табачным духом трижды расцеловав его в заросшие русой, еще совсем мягкой, как мох юношеской бороденкой щеки по отечески напутствовал его.
-Энто я тебя Иван за усе благодарствую и низкий земной поклон тебе за все что ты сделал для всех для нас.
И Никифорыч поклонился Ивану в ноги, отчего лицо Поддубного вспыхнуло, вмиг окрасившись в пунцовый цвет. Он хотел было что-то возразить, но не расположенный сегодня к  шуткам Никифорыч не дал ему этого сделать.
-Ничего мне не говори, я тут старший, хоть ты и Царь, да на моем дворе и в моей ватаге. Все топайте отсель…
И отвернувшись от Ивана в красный угол, где светилась огоньком немеркнущим под иконкой Николая Чудотворца лампадка перекрестившись пробормотал:
-Спасибо Господи, что когда-то направил стопы раба твоего Ивана в мой курень…
И повернувшись застрявшим в проходе Коту и Ивану вытеснив их за ситцевую занавеску задернул ее   негромко, так чтобы его слышали только Иван и  Кот.
-Все, амба…  Аминь. Поднимайте паруса… 
И уже громко на весь барак крикнул.
-Туши свет бродяги, а то керосин копейку заедает!
И улей гудевший и обсуждавший сегодняшний отсыпной день вместе с его прогулкой по городу и посещением всей артелью цирка в момент заглох словно рот гомонившим одномоментно кто-то невидимый прикрыл старой ватной шапкой. 
Артель засыпала, а вместе с ней засыпал и Иван   еще пока не случившийся управляющий в конторе «Ливас» в неписанной, вте времена столице Крыма городе Феодосии.
Иван все глубже и глубже проваливался в сон и из далека ему слышалась музыка духового оркестра и  карусель на которой он, а  вместе с ним и барышня в белом кружевном платье, белых перчатках и  небольшой соломенной шляпке с  алой шелковой лентой на тулье, кружилась и смеясь прижимаясь к плечу Ивана. И только когда Иван отстранив ее вгляделся в заплаканные от счастья и смеха глаза барышни понял что это и не барышня никакая, а Марийка Колот портовая чинилка, что вместе с другими прожженными бабами латает и перелицовывает тарные мешки, что идут под муку да на жито, тут же рядом с их бараком под навесом на середине пирса.
Иван совсем запутался и когда мысли его совсем устали ворочаться омут сознания принял их без всплеска, погрузив в глубокий безмятежный сон без сновидений и прочих коллизий.
                Сцена 40
                «Прощание с Севастополем»
Вечером следующего дня солнце уже догорало, последними лучами касаясь плывущих в высоте над Севастопольским портом облаков.
-Ну все…
Никифорыч дойдя с Иваном и Котом до фелюги контрабандистов остановившись обнялись.
-Цалаваться не будем.
Он еще раз прижал к себе Поддубного и придержав в объятиях отпустил, протянув руку для рукопожатия.
-Даст Бог ещо свидимся славяне.
Иван аккуратно, чтоб не навредить атаману пожал протянутую ему руку.
-Ты как прощаешься с нами Никифорыч... Артак сказывал, что коли все ровно пойдет ночью уже на месте будем…
Никифорыч отпустил руку Ивана и притянув к себе Сашко крепко обнял его, после чего поручкался и с ним.
-Энто ежели ровно… Сам знаешь щас гладко, а пойдете хлебнете в Чернильнице чернилов, так зараз кисло станет. Море такая штука не угадаешь.
Никифорыч оглянулся.
-А где сам?
Иван кивнул на парусиновую палатку натянутую под мачтой фелюги.
-Спит поди или кофей пьёт, без него  говорит фарту нет.
Никифорыч мотнул головой.
-Вот жа, прости Господь,  пропащая душа, а то же деготь любит.
Он хотел было позвать Артака, но тот сам выйдя из парусиновой палатки, распалив фонарь висевший  у сходни  заводным чертиком выпрыгнул на каменный пирс.
-Нэ хипишуй Никифорыч, все будеть щито-крито.  Ветер путный к утру, а то и ранше будем в КАфе.
Никифорыч недовольно мотнул головой.
-Путный…
Никифорыч зло плюнул себе под ноги.
-Говорить ладом научись колодник…
Он еще что-то хотел сказать, но неожиданно махнув рукой развернулся и зашагал в сторону ватажного барака по уже сливающемуся с ночью причалу.
-Ходи…
Без лишних сантиментов подтолкнул контрабандист парней к фелюге.
-Щас на веслах, а там под парус побежим…
Он ловко смотав с кнехта причальный конец, бросил его на фелюгу, и махнув кому-то в темноту причала, как раз туда где находилась будка   таможенных стражников оттолкнув от стены пирса суденышко перепрыгнув на борт задул огонек в кормовом сигнальном фонаре, отчего Иван устроившейся рядом с Сашко на лавке оказался в полной темноте. Кто-то невидимый сунул ему в руки весло, прошептав над самым ухом:
-А тэпэрь грэби Ванья…
В темноте справа от Ивана скрипнула другая уключина и Иван ощутив  плече друга не напирая, так чтобы не сломать весло, как это было прошлым летом когда он один обогнал  ялик с четырьмя матросами и вахтенным офицером на корме со   «Святой Императрици» проиграв им спор только из-за того, что в какой-то момент налег на весла так что они просто не выдержали и переломились словно щепки. Вот и теперь, ощущая веслом упругость воды Иван не зарывался и  старался грести в такт с сидящим рядом приятелем.
-Карашо, карашо идем.
Негромко подбодрил парней шныряющий по фелюге Артак.
-Ещо двоых таких и парус не нужно.
Примерно через час весла были убраны, а над головой Ивана наполнившись свежим ветром надулся косой треугольный парус, видимый даже в кромешной темноте южной ночи на фоне чистого звездного неба. Луны не было, но он увидел, как главный севастопольский контрабандист, правнук одного из христианских миссионеров Кавказа    Артак Тер-Товмасян, перекрестившись махнул рукой своей невидимой команде. 
-Паэхалы… С Богом…
Услышал уже закрывая глаза Иван устраиваясь поудобнее между кожаных тюков с душистым турецким табаком.
К его плечу привалился Сашко, над головой у них несколько раз недовольно хлопнув плеткой парус, снова ухватив ветер надулся все сильнее и сильнее разгоняя крепкую, пронырливую контрабандистскую фелюгу несущую на себе Ивана Поддубного с его дружком Сашко Котом и десятка два тюков запрещенного к беспошлинному ввозу табака.  В борт колотилась мелкая почти невесомая волна, а на черном южном небе откуда не возьмись вылезла огромная как «сущ сарык» круг татарского овечьего сыра Луна. 
Забаюкал Ивана голос матери, запевший   ему колыбельную, бросая его в уютную лишенную посторонних звуков темноту, где тело становилось невесомым, а мысли легкими и прозрачными.
-Фе-о-до-сия!  Фе-о-до-сия!
Радостно крикнула над засыпающим Иваном полоумная чайка, улетая в сторону скрывшегося в темноте Севастопольского порта.
Иван что-то хотел ей ответить, но не смог, губы его онемели и уже не слушались его. 
 Книга вторая романа   
              «ФЕОДОСИЯ»

      
                Глава 41
                Контрабандой в Феодосию 

На следующий день уже смеркалось, когда Сашка  Кот растолкал спавшего на тюках Ивана.
- Ты чего?
Недовольно пробурчал Иван, протирая кулаком глаза.
- Ничего… На.
Сашка протянул Ивану на куске вощеной бумаги, еще горячую жареную рыбу и ломоть белого хлеба.
- Ну ты спать… Часов двадцать отмахал… Хотел тебя разбудить еще утром, когда мимо Алушты выгребали, да Артак не велел: «Говорит не царское это дело на веслах спину гнуть».
Иван огляделся. Солнце катилось за торчащий в вечернем небе   клык незнакомой горы.
- Где мы?
Сашка, неторопливо сделав глоток из солдаткой металлической   кружки крепчайшего кофе протянул ее Ивану.
- На… Почти пришли уже…
Из парусиновой палатки с трубкой в зубах, потягиваясь вышел на палубу главный контрабандист Черного моря и капитан фелюги.
- Артак.
Позвал его Иван.
- Когда не месте будем?
Артак посмотрел на маячивший вдалеке Кара-Даг, потом на золоченое закатом небо, потом зачем-то послюнявив указательный палец и подняв его над головой выдержав солидную паузу деловито сообщил.
- Ветэрок хорош и волны почти нэт, так что через час – другой на мэсте будем.
- В Феодосии?
Уточнил Иван?
Артак присев возле него на тюк и   затянувшись длинной, с тонким мундштуком из черного караима, трубочкой и выпустив ароматный дымок с привкусом чернослива в сторону берега.
-Нэт встанэм за Святым ИльОй, в Дуякорной батарэи, там потише, да и со стражниками замазка есть.
Парус хлопнув пару тройку раз своим острым, как у чайки, белым крылом снова подхватив ветер надулся устремляя узкий нос фелюги вперед, к новым делам и свершениям, в борт колотилась мелкая волна словно на дно лодки разом вывалили ведро только что пойманной черноморской ставриды. Иван, отхлебнув кофе и прикрыв глаза от удовольствия, улыбнулся.  Было слышно, как поскрипывали снасти, а Артак попыхивая запашистой трубочкой деловито отдает приказы кормчему на руле Завену.
-Правэй дэржи, а за Иван-бабэ в бухту ходи.
Завен недовольно поведя плечами зло сплюнул за борт.
-Ты чего тут раскомандовался?
Артак было встрепенулся, но неожиданно обретя покой надменно сообщил зарвавшемуся кормчему.
-Не забывай ара, что я на этот каравелла главный капэтан.
Для большей достоверности Артак подняв руку с выставленным указательным пальцем покрутил им над головой. На что Завен еще больше разозлившись бросив румпель за матерившись на армянском последними словами, встал во весь, свой рост демонстративно уперев волосатые руки в бока, что совсем не понравилось Артаку, который тут же сбавив обороты стал увещевать своего родственника и владельца фелюги по совместительству.
-Ты что ахпер джан?  Зачем бросил штурвал? Садысь пожалуэста дорогой...  А то совсэм неудобно получаэтся…
Он обеими руками показал на отдыхающего Ивана.
-Как можэшь? У нас гости, а ты!?
Завен еще потоптавшись на месте и снова зло плюнув за борт нервно передернув плечами усевшись на корме и взяв в руки рукоять румпеля, забормотал глядя исподлобья на своего младшего брата. 
-Подожди я тебе ешо покажу капэтан! Я тебе покажу Двуякорный бухт... 
Но заметив, что на него пристально смотрит Иван, как ни в чем не бывало улыбнулся.
-Иван джан, не обращай вниманээ. Это мы с Артаком шутники делэм…
Крикнул он махнув в сторону скрывшегося под белой парусиной рубки Артака…
-Уже скоро дойдем...
 
                Глава 42
         Большая Феодосия - Двуякорная бухта

Солнце еще не встало, но лучи его уже проникали из-за затянутой предрассветной дымкой кромки моря, несмело прикасаясь к сизым, плывущим над морской гладью облакам.  Туман словно каша из кастрюли нерачительной хозяйки перевалив через горный хребет Тепе-Оба  с мысом  Святого Ильи,  отделявшего   Феодосийскую  бухту от Двуякорной, расползался густой и белой пеленой заполняя все свободное пространство,  проникая в глубь суши через распадок по дну которого извивалось  русло  древней давно высохшей реки, вдоль которой пролегала  выбитая в камнях и  глине ногами и копытами вьючных животных старая  Римская дорога на город Кафу, ныне  носящий имя  первой  мученице иконоборчества  святой страстотерпице Феодосии Константинопольской, что с греческого переводится как  Дарованная Богом.   
-Ну и туман, как молоко…
Недовольно буркнул Сашка.
-Это карошо… Меньше видят дальше ходить будешь…
Потянув дым из трубки, сказал зорко смотрящий на берег бухты Артак.
-Вон…
Ткнул он мундштуком в сторону приближающегося берега.
- Вон смотри за рыбачий дом высокий гора?
Иван, приглядевшись кивнул.
-Ну…
-Это наш святой мэсто… Здесь наш самый древний  армянский святынь…
Он помолчал, ни то вспоминая что-то, ни то так для большей убедительности.
-Монастырь тут наш был армянский, церков стоял… Крепость короче…
Он снова закрыл глаза и попыхивая трубочкой зачем-то поднял голову к небу.
-Кайгадор назывался…  Правда дед мой говорил, что так неправильно назвать… Нужно говорить Хачатур - Креститель. Турки называли это место Текие, то же по-ихнему монастырь.
Контрабандист перекрестившись слева на право на католический лад, снова посмотрел на Ивана.
-Место святое для каждый из армян не только здесь Крым, но и вся земля, весь Мир…   
Он, как-то разочарованно махнул рукой.
-Но я все равно на берег не хожу.
-Почему?
Поинтересовался Сашка. Артак посмотрел на него так словно перед что-то пролепетало малое дитя.
-Потому, что на берегу есть тюрьма, а в море нэт. На берегу я хромой и менэ даже самый дряхлый старэк обгонит, а в морэ  быстрэй моей  наваг…
Он похлопал рукой по борту лодки.
-Только дэльфин и никто больше… В морэ я царь…
Он обернулся к Ивану и кивнув на него закончил мысль.
-Как Иван в порту… Мое слово здесь главный.
Артак приосанился несколько раз пыхнув трубкой ткнул ее мундштуком себе под ноги. 
-Этот место… Батарейный бухта гиблый место…  Тут ошень много корабль тонул… может сто, а может и тышу…  Потому туман в глаза… но все равно так корош.  Меньше видят больше дэла дэлать.
Артак отвернулся от моря к берегу.
-Вон он…
Ткнул пальцем увенчанным золотым увесистым перстнем с крестом главный контрабандист Крымского полуострова.
Иван посмотрел в ту сторону, куда указывал грязный палец шкипера, но кроме дороги, идущей вдоль кромки моря ничего не увидел.
-Кто?
-Караим…
Иван попытался было что-нибудь рассмотреть впереди себя, но так ничего не увидев снова повернулся к Артаку.
-А Феодосия где?
-Там…
Он махнул рукой за мыс Святого Ильи, что угадывался в тумане за правым бортом. Артак деловито показал ладонью направление  в глубь  долины.   
-Но пойдешь сюдэ…
Он показал прямо.
-С Мурзой нужно ходэть, так за Тепе-Оба, через мост, стражник, туда на самый вэрх.
Парус фелюги совсем обмяк и безвольно повис на мачте, как раз в тот момент когда лодка идя по зеркальной гладе бухты по инерции проскрипев дном о мелкий галечник уткнулась в берег Двукорной или как еще ее называют местные жители Батарейной или Карантинной бухты. 
-Все приэхали…
Сообщил Артак. Засунув погасшую трубку за кушак, которым был обмотан вокруг талии на несколько раз.
-Давай Иван помогай табак бросать…
Он сунул в рот два грязных пальца и свистнул так что у Ивана зазвенело в левом ухе.
-Ты чего?
Удивился Иван.
-Стражники же сам говорил…
Артак криво усмехнулся.
-Стражник свой кусок всегда получит, а мне быстро ходэть надо пока солнце на морэ не поднялся. 
Иван с Сашкой выбросив на берег с десяток кожаных тюков с табаком подхватив свои торбы спрыгнули на хрустящий под сапогами береговой галечник.  Артак деловито махнул рукой.
-Толкайтэ  менэ… Пора уже…
Иван, оправив выбившуюся из-под пояса рубаху огляделся.
-Придет кто или как? Куда энто хозяйство…
Артак осклабился, обнажив пропитанные кофе и табаком корявые зубы.
-Толкай Царь Иван, врэмя нэт балакать…
Иван, навалившись обеими руками зло толкнул фелюгу так что Артак чуть не вылетели с лодки на берег но зацепившись рукой за леер натянутый вдоль борта между   мачтой и носом фелюги весело рассмеялся.
-Злой это хорошо, лучше, чем отчаянный. Значит бакшишь будет...
По зеркалу воды ударили весла, разворачивая фелюгу кормой к берегу заскрипел такелажный блок и косой белоснежный парус словно крыло чайки в одно мгновение взлетев до самого верха единственной на суденышке мачты, и хлопнув словно в ладоши в следующее мгновение зачерпнул полную горсть утреннего бриза легким парусом понес фелюгу контрабандистов в обратный путь на Севастополь.
Иван еще, некоторое время, стоял у кромки воды, глядя в пелену тумана, совсем затянувшего все пространство бухты, куда словно большая рыбина в море нырнула воровская посудин. 
 Так он и стоял о чем-то думая о своем, оставленном им в обжитом порту ли Севастополе или в родной Богодуховке пока, чья-то невесомая рука не прикоснулась к его плечу.
От неожиданности Иван вздрогнул.  Ведь он не слышал за спиной ни скрипа прибрежной гальки, ни дыхания живого существа. Но справившись с навалившей на него оторопью, резко, на каблуках повернулся к неслышно подошедшему к нему человеку с накинутым на голову черным капюшоном.   
-Курыкма мэне…
Иван окончательно поборов испуг и справившись с собой холодно улыбнулся.
-А я Вас и не боюсь… С чего ты дедушка решил?
Старик задумчиво пожевал губам.
-Исенме зур Иван…
К руке Поддубного словно прикоснулся и снова улетел по ветру осенний, совсем невесомый, желтый с красными прожилками листок сумаха.  Руку Ивана словно укололи тонкой серебряной иглой, не больно, но пронзительно и тревожно. 
-Хэн сна авермаска…
Ответил Иван старику по-татарски. Караим улыбнулся, обнажив желтые пропитанные кофейной жижей зубы и уважительно качнул головой.
-Лучше говорить – «И Вам не хворать» … Так правильнее будет…
Задумчиво заметил старик, уже на русском неспешно перебирая в руке черного, полированного дерева, четки.
-Ну да Бог пусть всегда будет с тобой…
Он   повернулся к морю спиной и словно не касаясь земли прошел до рыбачьей лачуги, что стояла чуть в глубине берега, как раз у того самого места, где идущая, вдоль моря   дорога поднималась вверх и шла над старым, высохшим руслом реки к каменному мосту.  На встречу Караиму, держа за веревку запряженных в арбу волов вышел другой человек в точно такой же, как и у старика одежде, остановив арбу подле сложенных на берегу кожаных тюков с табаком. Старик пересчитал мешки, что-то покумекал в уме свое только одному ему известное и улыбнувшись обратился к Ивану.
-Если вам не трудно помогите сложить товар...
Он указал рукой на арбу. Иван оглянулся в поисках Сашко, но того и след простыл.
-Не ищи… Он по делу…
Скупо обронил погонщик волов, и ухватив куль с табаком ловко забросил его на арбу.   Сашко появился, когда работа была сделана и тюки, плотно уложенные пирамидой и увязанные тонкой кожаной оборой возвышались над арбой. 
-Ты где был?
Недовольно поинтересовался Иван. Сашко замялся.
-Выкрутило меня всего на изнанку…  Говорил же на поезде надо было…
Иван махнул рукой.
-Можно было и на ероплане… Никифорыч сказал морем, значит морем.
В воздухе просвистел кончик   плети и   волы ударив копытами    потащили проваливающуюся колесами галечник арбу.
-Пособите…
Попросил Караим и Иван с Сашко подперев плечами арбу с двух сторон приподняли ее, неся на плечах пока не вынесли ее с прибрежной полосы на твердую, утрамбованный за столетия Римский тракт. Колеса застучали на укатанной дороге, а Караим, приотстав от арбы и поравнявшись с Иваном негромко заговорил.
-Паспорт имеете?
Иван кивнул.
-Есть, и у меня, и у Сашко.
Он невольно прикоснулся к груди, где в застегнутом на тугую пуговицу кармашке покоились их подорожные документы, дающие им право беспрепятственно путешествовать по всей Полтавской губернии. 
-Это хорошо… Меньше возни будет со стражниками. 

Караим покосился на беззаботно идущего за Иваном Котта и кивнув в его сторону негромко сказал Ивану:
-Скажи ему… Пусть без дела не болтает.
Иван едва заметно кивнул ему в ответ.
-Хорошо.
 
                Глава 43
                Береговая стража   

Шли молча. Волы, подойдя к выкрашенный в черно-белую полосу шлагбаум уткнувшись в него остановились. Караим, подойдя к завешенному тряпицей оконцу берегового стражного поста постучал костяшками кулака по распахнутым ставням.
-Эй, саклау! Хватит спать белый хлеб к тебе пришел.
В следующую секунду из-за тряпки высунулась мятая морда стражника.
-А-а-а… Энто ты Караим…  Я ужо думал наш конный разъезд… Щас выйду.
Стражник сорвал тряпку с оконного проема и выйдя на улицу поднял шлагбаум пропуская Караима на городскую землю Феодосии.
-Сколь там у те…бя?
Было полюбопытствовал он, но увидев незнакомцев - свидетелей осекся и окончательно проснувшись зло ощерился на Ивана с Сашко.
-А вы ешо кто такие?
Караим шагнув навстречу стражнику отгородив от него парней.
-Со мной это хэретле.
-С тобой?
Хитро прищурившись, переспросил он, выглядывая из-за плеча контрабандиста.
-А ну господа хорошие, айда до меня побалакаем.
Иван посмотрел на старика, но тот, не проявляя беспокойства равнодушно кивнул: «иди мол». Иван и Сашко зашли в тесную будку стражи, где за столом сидел еще один служивый.
-А ну ка Тихон Захарыч ступай до татарина, а я тут поразъясняю кто такие.
Стражник поднявшись из-за стола и допив одним глотком чай, уже на выходе снял с торчащего из доски ржавого гвоздя черную с лакированным козырьком фуражку и надев ее вышел на улицу.
-Так…
Протянул оставшийся на едине с Сашко и Иваном стражник.
-В порт приперлись? Его вже сладили, ежели на стройку, то поздно, своих бездельников девать некуда. Так что ходите стороной, а то я вас в трюмиловку быстро отправлю.
Иван упрямо мотнул головой.
-Мы не на стройку господин хороший.
-А куда же тогда?
Вскинулся было стражник.
-По зазыву мы от компании «Ливас», на работу…
Стражник недовольно скосил взгляд на Ивана.
-Гумагу имеете?
Иван утвердительно кивнул.
-Ну а как же? Как не имать?
Иван, расстегнув тугую пуговку на потайном кармане достав документ передал его стражнику.
-Вот…
Старший стражник, принимая казенные серые бумаги с синими кое где расплывшимися штемпелями   хитро прищурил глаз.
-А гроши у вас есть?
Сашко хрипнув от напряжения выпалил, переборов спазм в горле.
-Та откуда им быть-то господин начальник.  Мы ж на поденку идем, нечто если бы были гроши мы бы пешкодралом с самого Севастополя чопали?
Стражник, задумавшись запустил пятерню в волосы словно расчесываясь ею. 
-И то верно…  Так вы не с энтим?
Кивнул он неопределенно за окно, где своей очереди ожидал Караим.
Иван хотел было ответить, но старший стражник, недовольно буркнув сам себе под нос «Понятно» углубляясь в изучение бумаг.
 -А по што не в солдатах?
Поинтересовался он у Поддубного.
-Так я по призыву отстранен, как старший сын в семье… Вот и не взяли… Там прописано…
Кивнул Иван на разложенные перед стражником бумаги.
-А ты?
Пристально глянул стражник на Сашко.
-У меня такая же бумага… 
Затараторил Сашко протягивая стражнику казенный формуляр, но тот, как-то обреченно отмахнувшись от него и подперев скулу ладонью, тоскливо поглядев в окно о чем-то задумался. Из этого состояния стражника вывел его подчиненный до того, шептавшийся о чем-то на улице с Караимом.
-Михей Афонасич, никак хотишь конный разъезд дождать?
Старший стражник, очнувшись, встрепенулся.
-Да, да… Что-то я…Это…
Вставая из-за зашарпанного стола, соглашаясь закивал головой стражник.
-Твоя правда Захар Андроныч ныне-то в старшинах на конном   сам Крутилин…
И сунув в руку Ивана переданные ему для проверки подорожные бумаги и виды на жительства стал выдавливать парней  из сторожевой будки на улицу.
-Говорят на всем флоте лютей него кондуктора не было! Дерет шкуру по чем зря… Так что давай топай паря…
И окончательно выдавив Поддубного с Сашко из будки напутствовал их.
-Шагайте веселей. Коли конский цокот учуете хавайтесь, ни то ночь в каталажке на Карантине как отче наш откукарекаете.
Иван посмотрел на Караим, а тот изобразив безразличие на лице отвернувшись от него негромко, так чтобы было слышно только Ивану пробормотал.
-Мин васс куэм барам…
Иван без лишних слов сунув за пазуху бумаги и закинув торбу за спину, не оборачиваясь и ничего больше никому не говоря зашагал по дороге ведущей в гору.  За ним еле поспевая увязался Сашко, а когда догнал его переспросил:
-Чего он сказал-то?
-Кто?
Разыгрывая непонимание, переспросил Иван.
-Кто, кто, татарин твой.
Иван хохотнул.
-Эва, с какого ляду он мой-то стал?
Сашко, поправив лямки торбы зло ответил.
-С такого, что ты же с ним на егонном тарабаришь.
Иван, улыбнувшись, не сбавляя шаг пробормотал:
-Казал рыжему люляков отвесить чтобы не трепался.   

                Глава 44
                Источник Богатырь силы.

Когда Иван с Сашко поднялись на самый верх кряжа Тепе-Оба первые лучи солнца прорвав пелену тумана ударили в лицо путешественникам высвечивая самые высокие постройки города.
-Ох мама дорогая!
Восхитился открывшимся зрелищем Иван.
-Сашко, друже подивись красотища-то какая!
Но Кот равнодушно глянув под гору махнул рукой.
-Да чего там дивиться? Можа, лучше, отдохнем? А то я припрел  пока за тобой в гору чопал.
Иван ничего не ответив, загляделся на неожиданно распахнувшийся под его ногами город со своими старинными квадратными боевыми башнями, городскими стенами вдоль которых зиял   когда-то служивший для обороны города ров. От самой нижней башни, что располагалась у кромки воды Феодосийской бухты по правую руку стоял новенький, словно только что вылупившийся из пасхального яйца   морской порт, вытянувшийся почти до самого конца мыса Святого Ильи. Выдающийся далеко в море волнорезом, отгораживал бухту от стоящих на рейде в ожидание погрузки или разгрузки больших и малых кораблей с забранными на реях парусами. При этом почти всегда несколько пассажирских шхун томились в зоне Карантина ожидая возможности отправить своих пассажиров, прибывших как правило с хаджа шлюпками на берег в располагавшийся тут же за забором старой крепости карантинный лагерь.
Паровые лебедки для поднятия тяжестей и погрузки их в трюмы кораблей еще не чадили трубами, не гудели своими паровозными сигналами, но уже заметно оживали, так как обслуживающие их кочегары уже разводили пары в их бездонных котлах. Новенькие, обитые цинковым железом покатые крыши   зерновых амбаров сияли словно начищенные зеркала, а выставленные в ожидании разгрузки железнодорожные вагоны, крашенные в казенный красный сурик, напоминали полосатую морскую гадину, затаившуюся в феодосийском порту.
Солнце зримо поднимаясь из-за горизонта с каждой секундой прибавляя жару и яркости в этом мире, напрочь поглощая цветовую гамму.
В воздухе не было особого оживления, но уже меняющийся с ночи бриз, нет, нет да доносил до Поддубного звуки просыпавшегося порта: невнятные ропот, звон рынд на кораблях, где вахтенные матросы отбивали склянки и другие, утренние портовые звуки ожидания полного пробуждения.
И снова как на берегу Двуякорной бухты кто-то беззвучно подошедший к Ивану прикоснулся к его плечу и снова словно тонкой серебряной иглой кольнуло его в руку не больно, но настороженно и беспокойно.
-Смотришь… Это хорошо, смотри, смотри…
Старик караим, вздохнув присел рядом с Иваном на камень у дороги.
-А чего вздыхаешь?
Поинтересовался Иван, справившись с секундным замешательством.
-Шкура эта, старший стражник по два рубля за оч взял.
-Это много?
Старик усмехнулся.
-Да нет, не дороже денег...
И помолчав грустно добавил.
-На двадцать копеек дороже чем всегда…
Иван недовольно мотнул головой.
-Поди из-за нас с Сашко?
Караим, посмотрев ему в глаза, небрежно махнул рукой.
-Да нет, не думай так. В следующем месяце домой уходит, вот и рвет из-под себя землю шайтан…   
Они помолчали каждый думая о чем-то своем. Иван закрыв глаза и подставив лицо уже горячим лучам, вырвавшегося из-за тумана зимнего солнца, а старик глядя куда-то вниз в заковыристые  улочки  старого портового  городка Кафа, славящегося в свое время работорговлей и невольничьим рынком, а  ныне императорским  торговым портом Феодосии, что сюда был переведен из Севастополя высочайшим повелением  три года тому назад.
-Ладно…
Неожиданно обронил старик, нарушая тишину и поднимаясь на ноги.
-Аллах ему судья, что я буду в это вмешиваться?
Махнул старик рукой.
-Сколько думаешь здесь пробыть?
Поинтересовался он у Ивана, который приоткрыв глаза, неопределенно пожал плечами.
-Не знаю пока… Нас же хозяин вызвал… Грек из «Ливаса»…
Караим, довольно поджав нижнюю губу одобрительно закивал головой.
-Знаю, знаю такого, Коста Грек они с братом здесь, как не знать. Вон смотри… 
Старик указал тонким словно бамбуковая палочка пальцем в сторону стоявшего под парами паровоза.
-Там видишь?   
Иван, поднявшись на ноги и приложив к глазам ладонь, закрывшись от солнца внимательно всмотрелся в совсем уже очищенное от тумана пространство между городом и морем.
-В начале мола?
Старик довольно кивнул.
-Правильно смотришь… А  йорт… Возле паровоза?
Но сначала Иван устремил свой взгляд на горящий в утреннем солнце покрытый сусальным золотом купол большой белой часовни, что стояла на самом конце широкого мола, а уж потому внимание его привлекла покрытая медным, еще не окислившимся листом крыша небольшой конторы что стояла в самом начале Широкого мола подле переходного железнодорожного моста, нависшего над путями казенной чугунки.
-Вижу…
Подтвердил Иван. После чего Караим, запахнув халат на груди утвердительно кивнул. 
-Это и есть контора Косты…  Если тебе нужно чего будет спроси старика Караима у любого в городе, всяк тебе подскажет…   Или садись в кофейню к Яшке Филоненко, я мимо не пройду.
Старик, затянув на поясе кушак протянул Ивану руку.
-Тебе туда…
Он кивнул головой в сторону, поросшей желтой, чахлой травой тропе ведущей к морю.
-А мне пора...
И на немой вопрос Ивана ответил.
-Волов погнали по Загородному тракту, нужно будет   встретить товар... 
И не сказав больше не слова бодро зашагал вниз к возвышающемуся над городом холму, на вершине которого возвышалось белоснежное здание с колоннами и каменными львами. И как только старик скрылся из вида, сначала откуда-то из центра города выплеснулось призывное пение муэдзина, сзывающего правоверных мусульман к утренней молитве, а чуть позже, с небольшим запозданием поддержал его другой голос, доносившийся от берега моря, как раз оттуда, где располагался феодосийский карантинный пункт. 
Дело привычное, в Севастополе, где они с Сашко ломали спины в порту на отгороженной медиками территории богомольный люд, прибывший из Мекки с хаджа или от гроба Господня из Иерусалима, ждали, как и здесь позволения врачей сойти на берег, чтобы случайно или по злому умыслу не занести какую-нибудь смертельную для людей заразу.
Иван потянулся и оглянувшись на прикорнувшего у придорожного валуна Сашко громко крикнул:
-Сашко! Подъем!
И убедившись, что дружок его проснулся, поправив торбу за спиной, зашагал вниз туда, где: шум волн Черного моря смешивался,  со звоном колоколов,  криком муэдзинов с минарета и паровозными гудками, на казавшейся, сверху, Ивану игрушечной чугунке, что пролегла между морем и городом, где такой же игрушечный  паровозик на станции расталкивал, такие же игрушечные, красные казенные и зеленые коммерческих  обществ вагоны.
                Глава 45
                Контора такелажных работ Ливас

 Пахло сосновой смолой, свежей масляной краской, керосином и морем. Порт давно проснулся и уже во всю жил своей собственной жизнью издавая не только запахи, но и звуки.  Черный как дегтярный сапог паровоз российской конструкции с выведенной белой краской литерой «Ов» на боку, прозванный в народе «Овечкой» или «Петушком», толкал к сияющим под утренним солнцем амбарам вагоны с полтавским пшеницей. Цокали копыта кованных ломовых лошадей и запряженных в телеги и тягуши волов, что-то кричали друг другу люди. Плавучий паровой кран на колесном ходу  неуклюже поворачиваясь, и бестолково молотя лопастями колес  по воде,    возле пирса  «Российского пароходного общества»  пытался поудобнее пристать к причалу, чтобы было сподручней загрузить, на борт пришвартованного «итальянца»: ящики  с уложенными в них  полутора пудовыми  чугунными бомбами  и  дюжину  шестидюймовых, отлитых из чугуна мортир «Обуховского  пушечного завода»   каждая из которых весила ни как не меньше  30 пудов.  Всё издавало свои звуки, лишь хмурые портовые стражники   сурово молчали, поглядывая на все это хозяйство из-под лакированных козырьков форменных фуражек. Вот один из них узрев вошедших на территорию порта Ивана и Сашко Кота было хотел сунуться к ним, но старший по портовому наряду стражник окликнул его.
-Поликарп Степанович, примите увольнительную команду с фрегата…
И таможенный чин посветлев лицом отправился к спущенному на причал траппу, возле которого уже стоял итальянский вахтенный офицер с помощником из младших чинов, напрочь забыв о двух просто, но опрятно одетых детинах с торбами за плечами. «Пусть себе ходят, в порту всякому можно» добродушно подумалось ему и он, козырнув итальянцу и приняв список сходящих на берег матросов стал зычно выкрикивать их фамилии.
-Джованни! Гатело! Бруно! Коломбо! Марино! Феррари! Эспозито…
Иван огляделся еще раз и убедившись, что крыша у дома, как и говорил караим и вправду крыта новеньким, не успевшим зазеленеть  медным  листом направился к  постройке, над крыльцом которой красовалась   свежее выкрашенная в красный колер  вывеска на которой  золотыми буквами было выведено название артели:
«Такелажная компания братьев Константинопольских»
          Феодосийский торговый порт.
                «ЛИВАСЪ»
Восседавший на перилах крыльца парень при приближении Поддубного и Кота встрепенувшись как петух на насесте спрыгнув на землю двинулся на встречу нежданным гостям, поправляя на ходу выбившуюся из-под тонкого ремешка рубаху. 
-Здорово ночевали.
Поздоровался Иван с парнем, преградившим им путь.
-Слава Богу и Вам не хворать.
Ответил тот и как можно сильнее пожал протянутую ему Иваном пятерню. По всей видимости для того, чтобы сразу показать гостям кто тут главный.
Иван, сдерживая натиск, улыбнулся.
-Нам бы до хозяина.
Иван кивнул на дверь конторы. Но парень, насупившись спустился на ступень ниже, так чтобы еще дальше отодвинуть Ивана от крыльца конторы.
-Не велено… Коста Аристофанович   собираются уезжать и принимать никого не будут.
Иван хотел было шагнуть на встречу парню, чтобы потеснить того обратно на крыльцо, но толстая тесаная дверь беззвучно распахнулась и под вывеску с золотой надписью вышел худощавый, не большого роста  человек в черном шерстяном пальто и таком же черном  английском котелке из-под полей  которого  выпячивался непропорционально  большой, с  горбинкой  острый как клюв ворона нос.
-Что здесь такое?
Поинтересовался носатый. Парень, что преградил путь Ивану и Сашко смутившись неожиданным появлением хозяина, что-то забормотал себе под нос пытаясь оправдаться за появление чужих. 
-Здравия желаем Вам, Коста Аристофанович…
Перекрывая бормотание дневального, поздоровался с греком Поддубный. И тот узнав его, тут же просеял.
-Здравствуй Иван... Наконец-то…
Иван протянув греку два пальца вместо всей пятерни, добродушно ответил. 
-И Вам не хворать Коста Аристофанович…
Грек, крепко взяв Поддубного за пальцы с чувством потряс их. После чего, даже не взглянув на Кота вышел на вытоптанный перед конторой пятачок земли, так чтобы ему было видно море посмотрел на только, только поднявшееся из-за горизонта солнце.
Зачем-то почмокал тонкими бескровными губами словно пробуя утренний прохладный воздух на вкус.
-Однако, хороший сегодня день будет...
Сашко, посмотрев в небо в след за греком пожал плечами.
-Утро как утро.
Коста повернувшись к Коту укоризненно покачал головой.
-Эх, Александр, Александр... Я говорю, что день будет хороший, а это значит шторма не случится и на разгрузку сможет зайти с рейда не одно, а целых два судна. Опять же дождя не будет значит вашему брату будет сподручнее работать, да и груз лишней влаги не возьмет.
И поправив на голове котелок, неожиданно сменил тему разговора.
-Ты же уходил домой…  Как отец?
Сашко кивнул.
-Спаси Христос все наладилось Коста Аристофанович
Перекрестился Сашко.
-Это хорошо…
Кивнул грек и снова бросив взгляд на Феодосийское небо, снова пожевав тонкими губами воздух, остановив свой взгляд на Иване.
-Раз ты здесь Иван, значит знаешь, для чего…
Поддубный утвердительно кинул, но мелькнувшая в его глазах тревогой догадка омрачила лицо.
-А что опять гости жить мешают?
Губы грека сломались в горькой усмешке, и он непроизвольно коснулся рукой правого кармана пальто, где, по всей видимости, лежал купленный им еще в Севастополе в магазине Ружейникова пистолет системы «Браунинг» карманного ношения.
-Нет… Нет. Слава Богу, после того как ты проучил в Севастополе вымогателей, больше никто к нам с братом не суется со своими прожектами и коммерциями.  Спасибо тебе… С  этим  пока  все в порядке.
Иван криво улыбнулся.
-Ну а чего тогда мне в конторе парится, штаны просиживать? Я на людях люблю... С ватагой.
Грек нахмурившись ничего не ответил ему лишь достал из жилетного кармашка часы и щелкнув крышкой сверил их показания с солнцем   деловито сунув обратно в кармашек.
-Ты меня знаешь Иван, я уговаривать не люблю. Но хочу, чтобы ты был рядом со мной. Здесь в Феодосии после завершения строительства порта осталось огромное количество всяких негодяев и проходимцев, которые спят и видят, как бы что-нибудь умыкнуть у честных купцов…
Он посмотрел на Ивана в упор и Поддубный понял, что грек не шутит и не все так гладко у него как он об этом говорит в присутствии посторонних. Иван хотел было что-то сказать, но к крыльцу лихо подкатила бордового лака двуколка с черными разводами и возница, что управлял ею, ловко спрыгнув возле грека отрапортовал.
-Извиняйте Коста Аристофанович… Конюшенного еле добудился.
Грек принял из рук возницы вожжи и без видимых усилий запрыгнув в коляску и устроившись на мягкой седушке обитой коричневой кожей, придержал разгоряченного скачкой каурого коня. Отчего тот мелко засучил копытами по каменной кладке Широкого мола.
-Тррр!
Властно прикрикнул грек на ретивого конька. 
И пристально посмотрев на Ивана переспросил его.
-Так какое твое будет слово?
Иван махнул рукой.
-Да чего там Коста Арестофанович, раз надо значит надо. Я с Вами. 
Грек улыбнулся, просияв лицом.
-Тогда ставлю тебя в известность Иван Поддубный, что ты принят в нашу компанию. И хочу, чтобы ты знал, что я рад тому, что ты снова с нами.
Грек уже хотел было нахлестнуть коника поводьями по бокам, но в разговор встрял Сашко.
-Коста Аристофаныч! А меня? Меня берешь к себе?   
Сашко задиристо шагнул вперед, ухватив за удила пофыркивающего, стригущего ушами от нетерпения пустится вскачь коня.  Грек довольный бесстрашной выходкой Сашко громко, в голос рассмеялся.
-И тебя Александр берем! Куда нам без тебя?
И нахлестнув вожжами коника, лихо умчался в сторону блестящих на солнце портовых амбаров, примостившихся вдоль железнодорожных путей. 
Друзья, проводив взглядом грека обнялись.
-Ну вот, а ты талдычил…  "Была бы шея, а хомут завсегда найдется".
Тиская дружка за плечи, пробасил Иван и повернувшись к топтавшемуся за его спиной на ступенях конторы хлопцу поинтересовался.   
-Зовут как?
-Степан… Степан Перепелкин…
Срывающимся от волнения голосом сообщил дневальный. 
Иван, кинув хитрый взгляд на Сашко посуровел лицом.
-Слыхал, что Коста Аристофанович сказывал?
Парень неуверенно пожал плечами.
-Так… Это…
Иван пресек его.
-Зима и лето. Теперь, слухай, что я тебе кажу Степан Перепелкин. Когда стоишь в дозоре на посту не вихляйся и семечки не лузгай, увижу, что нарушаешь штрафом хозяйским не отделаешься, пойдешь в артель горбатится, али пакгаузы мести. Чуешь?
Парень, упрямо мотнув головой, неожиданно сменил тон разговора.
-А ты кто такой, чтобы мне указывать?! Если тебя приняли…
Поддубный улыбнулся и шагнув к Перепелкину прижал его грудью к конторской двери, да так, что дневальный, захрипев под ним замолчал.
После чего Поддубный чуть склонившись к нему и заглянув в «душу» своими холодным, смеющимися, чуть раскосым, как у волка глазами, доброжелательно сообщил.
-Я теперь главный здесь паря, после Косты Аристофановича и его брата… Чуешь?
Степан начавший задыхаться, отчаянно заморгав длинными белесыми ресницами обижено пробормотал пытаясь освободится из объятий Поддубного:
-Да понял я… Понял… Чего сразу давить-то?
Иван, отступив от парня   протянул ему два пальца для рукопожатия представившись.
-Зовут меня Иван Максимович…
Степан удивленно посмотрев на протянутые ему Иваном пальцы с нагловатой ухмылкой прихватив их своей пятерней, попытался было  раздавить их, но Поддубный  лучезарно улыбнувшись  захлопнул стальной капкан, предназначенный для невоспитанных дурней, так что в пятерне у дневального застонала каждая косточка, а сам он побледнев лицом просел в коленях и неожиданно по бабьи вскрикнув, запричитал.   
-А-а-а… Ох! Сломаете же! Иван Максимович!
Иван, не выпуская его руки из своей снова пристально посмотрев ему в глаза. 
-Я хочу, чтобы ты Степа знал и всем передал, что я Иван Поддубный живу по принципу: «С людьми по-людски, а с ****ьми по-****ски».  Ущучил, о чем это я?
И отпустив руку Степана поинтересовался.
-Барак артельный далеко?
-Нет…
Поспешно выдавил из себя, держась за уже припухшую кисть Перепелкин.
-За шестым амбаром, ближе к Карантину. Спроси... те Ероху Вам всяк в порту укажет…
Иван миролюбиво улыбнулся.
-Ну сразу бы так Степа… А то пальцы загибать, чай не гвозди.
И усмотрев торчащий из стены конторы четырехгранный английской ковки гвоздь вырвав его голыми пальцами завязал в бантик, после чего протянул не успевшему удивиться Степану.
-На… Дарю, на память!
Сочувственно поинтересовался.
-Рука-то болит?
Степан, побледнев лицом отрицательно замотал головой.
-Нет, нет уже не болит… Иван Максимыч… Видит Бог не болит…
Он попытался взять протянутый ему бантик из гвоздя правой покорёженной рукой, но пальцы не слушались его.
-Будя бодаться-то… Не серчай на меня Степа… Просто дюже не люблю я когда мне не по делу перечат и  вылупаются…
И Иван, забросив за плечо лямку торбы, молча пошел в глубь порта, в сторону мыса Святого Ильи, где за третьей парой блестящих оцинкованным, новеньких хлебных амбаром прилепился артельный кильдым такелажной компании братьев Константинопольских «ЛивасЪ», чтобы лично познакомится с каждым артельщиком и поставить Сашко Кота атаманом над всей ватагой.   

                Глава 46
                Кофейня Якова Филоненко

Иван, уже освоившись на новом месте выйдя из конторы братьев Константинопольских и пройдя по неогороженной от города портовой территории поднялся по чугунным, художественного литья ступеням переходного железнодорожного моста.   И остановившись там словно шкипер на мостике каботажного судна, прищурившись от ветерка с ледяной крупкой посмотрел в дальний угол бухты туда, где у волнореза сейчас ватага крючников под командованием нового атамана Сашко Кота споро разгружала ржавое итальянское «корыто». Иван, ухмыльнувшись бросил взгляд на сбитые казанки левого кулака.
-Ничего дуракам наука будет…. 
И еще раз кинув в дальний угол порта цепкий взгляд, приподнял   воротник флотского бушлата и пройдя по чугунному звонкому под матросским ботинком мосту, спустился к старинной, полуразрушенной фортификационной генуэзской башне, где по теплу говорят устраивалась ресторация с девичьим струнным оркестром для танцев.
Ивана не интересовала башня, где теперь по бесхозности, горожане устроили общедоступный клозет, в котором некоторые несознательные граждане и гости города справляли и более серьезную нужду тем самым обращая клозет в нужник. И если ветер дул не с моря как сейчас, а с берега, то и зловонья этого самого общественного нужника никто не ощущал.
А потому Иван, не задерживаясь, у исторической башни бодро прошагав метров сто по диагонали остановился подле входа в ладное, одноэтажное каменное здания с яркой вывеской на фасаде:
                «Кофейня Якова Филоненко».
Где задумавшись лишь на мгновение решительно вошел туда.
Зайдя во внутрь с простуженной холодным ветром улицы, Иван вдруг оглох от навалившегося на него тепла, густого аромата эфиопской арабки и мягкого сдобренного цветочной эссенцией табачного дыма.  К удивлению, Поддубного в кофейне было многолюдно не смотря на ранний час.  Посетители: курили кальяны, попивали кофе из небольших чашек, нет-нет подливая его себе из стоящих на столах, потемневших от копоти и каленого песка турок. Запивая каждый глоток   
черного как деготь кофе небольшим глотком холодной воды. При этом каждый раз прикрывая глаза от удовольствия, как это делают огромные жабы весной на болоте, громко причмокивая пухлыми, раскрасневшимися губами сластолюбцев.
Иван, стряхнув с рукавов уже начавший таять снежок направился к буфетной стойке заведения, подле которой от нетерпения сучил ножками обутыми в тонкие, хромовые, зализанные, как и его волосы до зеркального блеска сапожки. Молодой человек, которого Иван про себя, тут же, окрестил «Кузнечиком» был невысок ростом, слегка сутуловат, но одет с иголочки со вкусом и даже шиком. Черная как у жука с зеленым отливом жилетка, одетая поверх кофейного дорогого атласа рубахи, еще пуще оттенялась белоснежными, словно выточенные из натурального жемчуга мелкими пуговками, шедшими на косую от самого горла. Юноша не улыбался, он светился своей улыбкой, словно пытаясь восполнить ограниченное количество света, попадавшего в кофейню через окна с приморского бульвара.
-Доброе Утро-с. Господин хороший.
Сдержано, поприветствовал буфетный Поддубного.
Иван, одобрительно качнув головой улыбнулся. Ему явно понравилось кофейня и люд заполнявший ее. Только теперь, отогревшись он уловил чутким ухом в невнятном бормотании общего зала знакомые ему звуки котящихся по игровым доскам зариков для игры в нарды и негромкие восторженные восклицания:
-Шеш-беш.
Ивану снова показалось, что все звуки разом провалились словно в трюм корабля, забитого уже очищенным и оттого невесомо-пушистым хлопком, и он, как и пять минут назад, когда только зашел в кофейню снова оглох. Даже буфетный приказчик – кузнечик из-за плеча Поддубного замерев загляделся на игровых людей.
-Шеш-гоша.
И привставшие почти за всеми столиками люди, разных возрастов и национальностей, одетых в разные одежды после броска старика, ни то со стоном, ни то с радостным выдохом отшатнулись от стола, за которым шла настоящая игра.
-Вот это фарт…
Побежали, словно ручейки, голоса наблюдавших за игрой. После чего напряжение спало и уже через минуту вовсе улетучилось, растворившись в сладком кальянном дыму кофейни.
Иван, повернувшись к буфетному с изумлением заметил, что тот промачивает белым шелковым платком взопревший крупными каплями пота лоб.
-Ты чего это дружище? Не испанка ли у тебя?
Чуть отстраняясь от буфетчика, настороженно поинтересовался Иван. На что Кузнечик, откровенно высморкавшись в  платок, заторопившись с ответом, истово перекрестился.
-Простите-с Христа ради… Как говорится: «Не дай Бог-с! Просто-с»…
Он смущенно посмотрел себе под ноги подбирая слова.
-Азартен-с я… Вот и переживание о того-с.
Иван ничего не понял о чем говорит буфетчик и от тогго нахмурился.
-Ну и что с того?
-Как же что-с? Какже-с…
Закипятился буфетный приказчик непослушными пальцами пытаясь расстегнуть верхнюю пуговку на рубахе.
-Такие деньжищи играют-с! По цельной тыще рублей-с…
Иван присвистнул, сдвигая на затылок: немецкую, черного фетра, морскую фуражку с лакированным козырьком, что подарил ему еще в Севастополе капитан австрийского сухогруза, удивленный силой Ивана. Поддубный обернулся было отыскать взглядом знакомого ему игрока в шеш-беш, но старый Караим уже исчез, оставив за столом своего соперника бородатого купчину с пунцовой рожей, подле которого так и остался лежать опустошённый азартной игрой лопатник.
За спиной Ивана ненавязчиво в кулачок закашлялся буфетчик.
-Я извиняюсь… Господин хороший. Чего изволите-с?
Иван снова оглянулся, мимолетно осмотрев, огромную залу с ее посетителями, в надежде все таки увидеть старика Караима, но поняв что дело это не благодарное повернулся обратно к буфетчику.
-Халва говорят у вас знатная.
Кузнечик снова воссиял.
-Точно так-с. Караимская-с. Лучшая-с в Крыму.
-Так уж?
Хитро прищурив глаз скептично переспросил Иван присоединяясь к  игре торгового человечка.
-Точно так-с! У кого хотите спросите.  Сколько Вам-с?
- Фунта… Два… На пробу.
Буфетный за прилавком застучал кожаными каблучками по жирно выкрашенным, в светлую охру  половым плахам кофейни.
-Сею минуту сделаем-с. Всенепременно сделаем-с. Кофейку-с турецкого не желаете? Вчера только из Стамбула-с доставили.
Буфетчик, по совместительству приказчик кофейного магазинчика навалившись на прилавок придвинувшись к Поддубному горячо зашептал.
-Контрабандный товар-с. Видит-с Бог все лучшее-с для Вас.
Иван засмеялся.
-Ладно, давай свой контрабандный кофей…
Приказчик присел словно у него в коленях подогнулись ноги от услышанного.  За озиравшись он приложил палец к пухлым губам.
-Т-с-с-с… Не погубите-с! Господин хороший.
Поддубный удивленный таким артистизмом буфетчика хохотнул.
-Тебе бы брат ты мой на театр, а не здесь околачиваться.
Лицо Кузнечика словно угольная лампа вспыхнуло счастьем, так словно кто-т невидимый включил ее на полную мощность.
-Какой Вы прозорливый-с. Так и есть грешен-с… Подвержен тайному пороку-с.
-Чего?
Не на шутку стушевался Иван, перекрестившись.
-Не подумайте чего-с непристойного. Играю-с по вечерам в нашем театре-с…  Здесь за углом-с, в здание городской управы-с, так сказать Концертный зал-с…
Пока приказчик плел про театр, про славный город Феодосию, про порт, дам, которые не того, и мужиков оставшихся безобразить в городе после строительства железной дороги и порта руки его жили своей собственной, отдельной от его мозга и души жизнью.  Доставая из огромной стекленной с толстым венецианским стеклом резной горки поднос с белой как снег караимской халвой с зелеными вкраплениями фисташкового ореха. Ловко орудуя укороченным палашом, сворачивая замысловатый куль из вощеной, приятно хрустящей бумаги, взвешивая халву на весах, улыбаясь и стрекача о всем том, о чем Иван еще не слишком понимал, а быть может просто не хотел понимать.
Когда буфетчик закончил болтать перед Поддубным лежал пакет с халвой.
-Еще что-нибудь желаете-с?
Иван, прищурившись взял куль левой рукой и не мигая смотря в голубые бездонные глаза Кузнечика взвесил покупку на руке.
-Надул? От сердца говори.
Приказчик улыбнулся, так словно каждый кто заходит к нему за покупками или испить кофею каждый раз задавал один и тот же, каверзный,  вопрос.
-Ни как нет-с…
Не смутившись, ответил буфетный, и подхватив из рук Ивана куль и аккуратно уложив его на чашу весов приветливо улыбнулся, 
-Вот-с сами извольте-с…
Он словно фокусник в балагане показал обеими руками на весовой циферблат.
-Как Вы и просили-с два фунта… С приварочком-с в осьмушку. Так сказать, для презентабельности товара-с.
Иван растеряно посмотрел на стрелку весов замершую на отметке в два фунта с осьмушкой и виновато откашлявшись извинился.
-Звеняй мил человек… Погорячился я.
Буфетчик примирительно улыбнулся Поддубному.
-Ничего-с страшного Вадим Яковлевич нас даже бронят-с коли мы клиенту привесок не даем.
-Это кто это такой Вадим Яковлевич?
Поинтересовался Иван. Кузнечик за прилавком улыбнулся и снова лицо его засветилось словно электрическая лампочка.
-Как же-с… Нечто-с вы не видели на входе вензельную-с вывеску, с золотой окантовкой? «Кофейня Якова Филоненко» так это он и есть, наш так сказать-с, благодетель-с, владелец, сиих райских кущей-с…
Ивану стало жарко отчего он  расстегнув верхние пуговицы бушлата и вовсе сняв с головы шкиперскую кепку выдохнул.
-Фу ты… Ну ты и балабонить горазд.
И оглядевшись устало присев на ладный дубового дерева стул с витыми ножками и убедившись в ладности и его крепости   уселся в нем пошире и поглубже вовсе распахнув бушлат.
-Эко ты меня запарил дружок…
Буфетчик же озабочено поинтересовался.
-Может-с еще чего желаете? Кроме кофею-с?
Иван, оценив расторопность буфетного приказчика   добродушно шмякнул ладонью по крепкому дубовому столу   застланному белоснежной, хрустящей от крахмала скатертью.
-Гулять так гулять! Чего там у тебя еще есть?
И кашлянув в кулак нарочито добавил, чуть понизив голос:
-Акромя контрабасу конечно…
Кузнечик, наигранно  построжав лицом вскинул тонкую ручку  и подле  Ивана не ведомо откуда тут же появился   веснушчатый парнишка лет двенадцати  в такой же точно   атласной,  коричневого колера  рубашке с косым воротом поверх которой был надет на него белый, еще не мятый,  крахмальный фартук, какие носят в русских кабаках половые. Иван хотел было пошутить по этому поводу, но паренек   взмахнул рукой и из-за спины, словно балаганный клоун достал пухлую кожаную папку протянув ее Ивану.
-Это чего еще?
Удивился Иван.
-Меню-с…
Деловито пояснил буфетчик, замерев за стойкой с непроницаемым лицом. Иван не торопился открыть кожаного переплетения книгу и потому половой или, вернее сказать, кафеджи поинтересовался у него:
-Сразу закажите али погодите?
Из-за прилавка на дерзкого паренька в белом фартуке  возмущенно шикну буфетчик.
-А ну брысь! Когда нужно будет я тебя покличу.
И кафеджи тут же, словно по мановению волшебства исчез. Лишь толстая дубовая полу дверь ведущая из общей залы кофейни в кухню
Предательски скрипнув за ним затворилась сама собой.
-Вы выбирайте-с что Вам по душе-с… Не торопитесь. У нас имеется все, а чего нет так от соседей донесут на Ваше желание.
Он вдруг замялся.
-Единственное… Чего-с не подаем-с, так это горячительное. Вадим Яковлевич воспрещает-с… Подавать до полудня, а так-с есть все-с.
Иван недоверчиво мотнув головой, раскрыл папку  углубившись  в изучение красочного  «Утреннего меню»  от держателя главной феодосийской кофейни Вадима Филоненко, что стояла на сшибке трех улиц: Генуэзской, Итальянской и Приморской, как раз перед большим пустырем, где еще с темноты, по случаю субботних базаров на Нижнебазарной площади расположились  торговцы на своих: двуколых арбах, телегах и дрогах  доставив в Феодосию, из сельской местности  на продажу всевозможную снедь: фрукты и овощи, мясо и вино, сыр, творог, кумыс, и даже живность, тут же на углях жаря шашлыки, бараньи сальники с булочками и люля-кебабами. Чуть выше по Кладбищенской улице в сторону Всесвятской церкви, на площади подле пересыльной тюрьмы на Дровяной площади пришлые крестьяне торговали: сеном и дровами, хворостом и углем. 

                Глава 47
                Карусель.

После недавнего знакомства Сашко Кота и Ивана с артелью у самых гонористых из крючников под левым или правым, а то и сразу под обоими глазами засветились пока еще бордовые, не вызревшие бланши.  Главные же зачинщики бунта и революций в артели Митька Колпак и Аркашка Гора после своего не грубого общения с Поддубным навовсе слегли и теперь отходят в бараке под чутким присмотром поварёнка ватаги Вани Малого, но не к Богу, а идя семимильными шагами к выздоровлению и на поправку.  За спиной Сашко, вахтенный матрос итальянского грузового клипера отбил склянки. После чего портовый стражник, торжественно перекусив железную проволоку кусачками пломбы с запора трюма торжественно объявил.
-Удостоверяю сим…
Он поднял над головой, так чтобы было видно каждому заинтересованному лицу, в порту или на палубе итальянского клиппера, срезанную с замка им же, самолично тяжелую свинцовую пломбу с казенной печаткой на потемневшем от соли во время долгого морского путешествия из порта города Сорренто, что в Италии, до только что отстроенного торгового порта в Феодосии.
-Что плобировка трюма цела и снята мной в присутствии шкипера корабля и представителя владельца груза в полном соответствии с уложением 2-13. В связи с чем, вверенной мне властью разрешаю начать выгрузку содержимого корабельного трюма.
Сашко поежился от холодного ветерка, пробиравшегося к нему под куртку, ненароком приметив как представитель владельца груза при пожатии руки таможенного стражника всучил ему несколько сломанных в гармошку купюр вроде как из благодарности за расторопность.
-Все премилостиво благодарен.
Не глядя на зажатые в кулаке ассигнации, бормотал стражник, слегка кивая головой приказчику в черном дорогом пальто и купеческих, яловых сапогах с высоким голенищем в кои были заправлены вульгарные в канареечную клетку широкие брюки.
Таможенный стражник дунув несколько раз в блестящий серебряный свисток, висевший у него на шее, тем самым вызвав к корабельной сходне жандарма кордонной службы дабы тот, бдительно осуществлял охрану границы Российской империи.
-Слухаюсь Ваше благородие!
Заступая на пост, отрапортовал жандарм, вытягиваясь перед офицером по стойке смирно.
Степан из ватаги Кота привычным движением ломика откатил люковую дверь трюма и оттуда в лицо Сашко ударило теплым запахом хлеба так словно он склонился над караваем что мать его только что вынула из печи.
-У-х-х-х
Втянув и выдохнув полной грудью благостный хлебный дух Сашко. И громко задиристо, так словно собирался кинуться лавиной на врага крикнул в холодное январское небо феодосийского порта. 
-А ну навались братва!
И отодвинув оставленного жандармского солдатика первым сиганул в трюм встав на высадку. Успев крикнуть томящемуся с ночи на причале дрогалю:
-Василь! Давай подводы!
И сбрасывая с себя на палубу теплую матросскую куртку добавил.
-Гоним груз через весовую в Восемнадцатый пакгауз на перегруз.
Семен косоглазый детина из далекой Сибири, что прибыл сюда на заработки вместе с младшим братом кряжистым в плечах Ванькой зло переспросил его.
-А ты то, чего сам не командуешь?  Ты ж теперя у нас атаман!
Сашко остановившись хотел было ему ответить по матери но о чем-то вспомнив перекрестившись крикнул примирительно.
-Сперва разогреюсь, а уж потим попру атоманить, а покуда мерзну буду здесь греться. Вопросы еще есть?
Двое горбачей на выставке укладывали на телеги что заходили с кормовой сходни и заполнившись съезжали по носовой на причал отправляясь в амбары через весовую, где каждую телегу, каждую дрогу весовщик взвешивали, отнимая вес кобылы и самой упряжи.  Потом телеги заезжали в амбар, где крючники словно муравьи сгружали с них кули с пшеницей укладывая мешки в пирамиды, что поднимались под самый потолок.  Сашко называл эту кутерьму каруселью.  И действительно закрутило Карусель завертело, да так что взмокли артельщики, стонали под многопудовым грузом подводы, храпели впряженные в них лошади, на которых то и дело во все горло, без стеснения по портовому обычаю по матушке ругались портовые коногоны. Вахтенный матрос, носатый чернявый итальянец отбил на рынде положенное число склянок и Сашко Кот выпрыгнув из трюма на палубу и накинув на плечи матросскую куртку зло крикнул в холодное январское небо:
-Меняйся братва!
 И все как один без ропота и стона подменили друг друга, те что грузили и выставляли из трюма кули, а те что штабеливали в амбараз зерно в пирамиды исчезли в полумраке трюма старого итальянского клипера.
Карусель крутилась. Кипела работа, забылись  обиды и недовольства, забылась безжалостная драка в артельном бараке за место атамана, теперь было главное чтобы карусель крутилась без остановок, а значит  деньга, честная, соленая от пота грузчиков деньга шла в карман в карман артельщиков, да не те крохи что давали подрядчики своим крючникам, а настоящие, честные барыши как это делалось  во всех артелях где верховодил  Иван прозванный амбалами, маклерами,  шустрилами и прочим портовым людом, за справедливость свою и силу Царем.  Царем Иваном, который если что всегда поможет, всегда рассудит и если нужно набьет морду зарвавшемуся дураку или залетному негодяю. 

                Глава 48
                В галантерею

Иван, выйдя из кофейни Филоненко   приостановился, чтобы застегнуть верхнюю, самую непослушную пуговицу на бушлате. Справившись с непростым делом, он, приложив ладонь к глазам пристально посмотрел в сторону портовой бухты, где у самого дальнего причала на волнорезе застыла черная туша итальянского клипера, пришвартованного еще со вчерашнего вечера, а теперь раззявившего свое бездонное брюхо трюма желая насытить его отборной полтавской пшеницей. И хотя Иван прикрывал глаза ладонью от мелкого, колючего снега, все одно ничего толком разглядеть не мог.
-Как там Сашок? Закрутил карусель или еще бодается с этими…
Неожиданный порыв ветра, ударив его в лицо колючей, ледяной крупкой и чуть не сорвав теплую фетровую мичманку с головы, отвлекая его от недобрых мыслей, о новых артельных революциях.
Кулаки Ивана непроизвольно сжались в семифунтовые отвесы, уж слишком здоров был и не сговорчив самозванец, влезший в чужой монастырь со своим уставом. 
-Ну ни чего… Невразумится, словом, научим кулаком…
Зло улыбнувшись буркнул Поддубный и оглядевшись по сторонам, чтобы получше сориентироваться куда идти приподняв воротник бушлата и повернув на право от кофейни пройдя базарную площадь у Солдатской слободы и женскую гимназию в парадный вход которой то и дело парочками, а то и небольшими стайками забегали юные барышни кутавшиеся в красивые турецкого шелка платки, не забывая обивая у входа в заведение с ботиночек налипший на каблучки снег.
-Эх!
Не то с горечью, не то с радостью выдохнул в зимнее утро Иван.
-Хороша Наташа… Но не наша.
Обронил он, еще раз поправил воротник и натянув поглубже фуражку   вышел на мощенную булыжником улицу с торчащей у тротуара обклеенной разноцветными афишами тумбой, подле которой он приостановился, чтобы окунуться в местную культурную жизнь.
«Смерть Арлекина» … «Труппа Санкт-Петербургского общества любителей оперы» … «Шапито господина Безкоровайного и его когорта силачей с чемпионатом борьбы…» 
Было видно, что тумбой давно никто не занимался и потому   края афиш отклеившись трепетали на ветру словно крылья птиц слетевшихся на пирс поклевать нечаянно рассыпанное жито из прохудившегося куля. Поддубный кинув недобрый взгляд, на выцветшую афишу балаган Безкоровайного и зло скрипнув зубами пробормотал.
-Скоморохи туды их в плешь…
И резко развернувшись зашагал по заметенной хрустким снежком мостовой к красивому изысканному дому в три этажа, с большими балконами и надписью почти под самой крышей выведенную бессовестно рыжим, свинцовым суриком:
                «ГОСТИНИЦА ЕВРОПЕЙСКАЯ»
Подходя мимо витринных окон одноэтажного павильона, что стоял перед гостиницей Иван, бросил беглый, но чрезвычайно требовательный, а значит внимательный взгляд на отразившегося в
зеркальных окнах одноэтажного торгового павильона: голомордого, широкоплечего шкипер в черном морском бушлате. Ивану отражение его понравилось и остановился, чтоб разглядеть себя получше. Как раз в это самый момент из павильона с метлой в руках вышел человек в черном ладном кафтане, поверх которого был одет белый фартук на лямках, с медной, начищенной до блеска дворницкой бляхой, на груди, рядом с которым на алом, шелковом шнурке, горделиво, словно боевая медаль, болтался серебренный свисток. Голову его покрывала кудлатая, лихо заломленная на затылок папаха и весь вид его говорил о нем как о человеке государственной мысли и действия. 
-Василий Авраамович… Дай Бог Вам здоровья…
Не слишком усердно кланяясь и пряча что-то в карман широких, в мелкую, почти незаметную полоску штанов, заправленных в увесистые с виду яловой коже сапоги бормотал городской блюститель чистоты и нравов.
Стеклянна дверь павильона с мелодичным звоном колокольчиков закрылась, и обладатель дворницкой бляхи за номером 3 оказался лицом к лицу с Поддубным.
-Здравствуй мил человек, подскажи как…
Иван попытался было обратится к дворнику с вопросом, но тот, черная его душа, обрушился на него с такими поминами по матушке, что у Ивана от неожиданности и удивления отвисла челюсть.
-Ну чаво раззявился!?
Не унимался обладатель свистка и метлы.
-Щас городового свистну в раз тебя не путь в каталажку засунут!  Энто тебе не в своих мореходных классах бузить.
Иван, очнувшись не зло, но настойчиво прихватив дворника за грудки, прищурив глаза и подтянув его к себе с интересом загляну в шалые выпученные как у рака бельма дворника. 
-Я смотрю дядька ты не в себе…
Слишком спокойно и холодно поинтересовался Иван.
-Так это…
Вдруг замямлив, ощутивший угрозу  бляхоносец, беспомощно  болтая в воздухе пудовыми сапогами.
-Это тебе не там… Щас как свистну…
Потянулся было дворник к шнурку, но Поддубный холодно улыбнувшись осклабился в недоброй усмешке.
-Нет дядька, это я, однако, тебе   сейчас так свистну… Что ты свою дудку всю жизнь искать будешь, но так и не сыщешь. Ты чего это придурень старый   на людей как пес с цепи кидаешься?
-Так это…
Замямлил дворник, и обиженно заморгал вдруг набрякшими слезой веками.
-Ходишь тут морская душа обижаешь немощных… Эвон какую морду накусал на ампираторских харчах…
Иван, ничего не понимая опустил дворника на тротуар.
-Да ну тебя малохольный… Еще заражусь от тебя…
И отвернувшись от малахольного хотел было уже уйти своей дорогой, но обернувшись увидел, что блюститель городской чистоты ухватившись за шелковый шнурок тянет серебренный свисток к своему перекошенному ни то от обиды, ни то со страху рту.
-Т-ш-ш-ш…
Предупредительно приложив указательный палец к губам, зашипел на него Поддубный.
-Ты чего это удумал? Ты не шуми дядя лучше подскажи как лабаз дамы…
Но запамятовав фамилию владелицы лавки заглянул в зажатую в левой руке четвертушку бумаги.
-Штай-дер.
Иван, поморщившись подняв взгляд на дворника не узнал стоявшего перед ним человека. Тот вдруг, воссияв словно новенький пятиалтынный, залившегося нежным пурпуром удовольствия по всей своей не очень-то презентабельной роже обрамленной жидкой рыжеватой бороденкой.
-Что ж ты мил человек сразу-то не сказал, что не из энтих?
Он неопределенно мотнул головой куда-то за спину в сторону базарной площади.
-Из каких еще энтих?
Передразнивая дворника, поинтересовался Иван.
-Ну ясно дело из пропивох и грехоблудников, что из мореходной бурсы…
Иван хотел было расспросить удивительного человека поподробнее, про загадочных грехоимцев, но тот не дал ему и рта раскрыть, полностью переключившись на искомую даму.
-Не Штандер никакая, мил человек, а Шнайдер… С наилучшими моими, так сказать удовольствиями…
И отступив от Ивана на шаг и одернув по-военному свой черный кафтан и поправив кудлатую папаху отрапортовал:
-Разрешите господин хороший сконвоировать Вас до магазина Иды Вадамовны… Всенепременно… Как Отче наш…
Улыбаясь беззубым ртом, дворник поманил Ивана за собой семеня, чуть впереди него, то и дело преданно словно собачонка оглядываясь на Поддубного.
-Что же сразу-то не сказали, что не из охальников энтих, а я-то старый дурень гляжу картуз, да и шанелка куцая как у их… Думаю себе все справу звать надо… Вот и вышло такое… Вы уж звеняйте господин хороший.
Негромко причитал бляхоносец труся впереди Ивана.
Дворник, как-то вдруг, словно старый мерен остановился
у крыльца, по бокам которого стояли каменные фигуры в виде двух голых портовых амбалов с виноградным листом на причинном месте, поддерживавшие руками балкон бельэтажа. 
-Вот…
Торжественно объявил дворник, указывая на дверь между статуями.
-Это?
Иван изумленно посмотрел на фигуры голых каменных мужиков. 
-Сюда?
Дворник чуть было не поперхнулся.
-Та нет.  Бог с Вами господин хороший…
Бляхоносец истово закрестился.
-Разве ж такую страмату Вадамовна будет терпеть? Энто все банкирские…
И подняв к нависавшему над подъездом балкону указательный палец с давно не стриженными ногтем сосредоточившись торжественно сообщил:
-Азово-Донского банковского дому…
Дворник что-то еще хотел добавить, но поскользнувшись на образовавшейся у банкирского крыльца наледи и чуть было не расквасив себе носа, негромко чертыхнувшись сменил тему.
-А галантерей, Иды Вадамовны здесь вот… Под пароходной компанией… Следующая дверь.
И остановившись у одноэтажного павильона с широким богатым крыльцом, церемонно распахнул перед Поддубным дверь. При этом вытянувшись во фронт словно караульный, приложив руку к папахе замер, наслаждаясь торжественностью момента.
-Ида Вадамовна я тут к Вам торгового человеку доставил, принимайте будь ласка.
И чуть замявшись, по всей видимости вспоминая нужные слова неуверенно добавил, указывая Ивану на распахнутую дверь.
-Битте хер!
Иван хотел было вспылить, но передумал.
-Какой я тебе еще хер?
Зло пробурчал он грозя из-за спины нерадивому дурнику.
-Энто по ихнему… Навроде господин…
Иван сделав шаг оказался в плену радушных объятиями дородной, с добродушным лицом немки из местной колонии переселенцев Иды Адамовны фон Шнайдер, женщины с волевым характером и такой же мягкой душой.
-Тимофей я тебя хвалить…
Она сунула в руку полоумному дворнику гривенник после чего всецело переключила свое внимание на посетителя магазин, от удивления и восхищения то и дело всплескивая руками, словно волна прибоя в Феодосийской бухте. 
-Геркулес! Майн Год… Пощему мне не восемнадцать?
Она то трогательно складывала перед собой ладони корабликом, то прижимала их к груди восхищенно любуясь фигурой Ивана. 
Тимофей, спрятав в карман полученный от хозяйки магазина гривенник устремился в Полицейский переулок, где располагалось Волостное управление внутренних дел дабы довести дежурному полицмейстеру о малознакомом молодом человеке, разгуливающему по городу. Нет не из чувства мелкой пакости, вовсе нет, а лишь по долгу перед царем и отечеством.

                Глава 49
                Введения в курс дела.               

Иван вошел в контору, когда хозяин такелажной компании «ЛевасЪ», один из братьев Константинопольских, Коста стоя за бюро с пером в руке заканчивал подсчет прибыли и подбивку итогов выполненной работы за прошедшую неделю. Он явно был в хорошем настроение, отчего мурлыкал себе под нос какую-то легкомысленную французскую песенку.   
-Здравствуйте Коста Аристофанович…
Грек, приподняв голову и посмотрев на Ивана поверх очков улыбнувшись кивнул ему в ответ.
-Здравствуй Иван…  Присаживайся я сейчас…
И снова углубившись в арифметические расчеты, продолжил мурлыкать себе под нос всю ту же опереточную песенку. 
И хотя Иван не был силен во французском языке, языке поэта Жана Николя Арутюра Рембо, он все-таки понимал некоторые скабрезные словечки выученные им в процессе общения в Севастопольском порту с французской матросней.  Так, под это убаюкивающее слух Поддубного мурлыкание он и провалился на дно бездонной пропасти своего сознания, чутко улавливая: не только голос грека, но и скрип железного пера по копеечной, казенной бумаге, потрескивание  углей в топке, и приглушенных звуков доносящихся  снаружи конторы: плеск о пирс мелкой волны и шипение пара в выпускных цилиндрах новенького, блестящего в лучах поднимающегося над феодосийской бухтой солнца, паровоза.  Ему было так хорошо и уютно словно он снова, волшебным образом, перенесся в отцовский курень и сейчас лежит себе рядом с сопящим во сне с младшим братом Митько, на теплой печи и оттуда смотрит вниз, где мама, лицо которой, подсвечивалось рдеющими из глубины печного горнила бардовыми угольями. Она проворно смазывала только что вытащенный из печи на шесток хлеб, чтобы тут же перебросить его деревянной лопатой на выстланный на столе рушник.   
  Иван зажмурился и втянув в себя дурманящий запах свежеиспеченного ржаного хлеба, голосом Косты Аристофанович был безжалостно выброшен из сна, обратно в контору такелажной компании «ЛивасЪ» в феодосийском порту.
-Подъем мой друг!  Труба зовет!
Иван вздрогнул и открыв глаза вскочил с лавки.
-Ты что же это не выспался?
 Иван, стряхнув с себя остатки сна, шагнул к хозяину конторы.
-Есть такое Коста Аристофанович… 
Грек щелкнул пальцами.
-Как там русские говорят: «На новом месте приснись жених невесте».   
Он рассмеялся своей шутке и пройдясь от бюро через всю залу конторы к дальнему выходившему на площадь фонтана господина Айвазовского и башню святого Константина окну хрустнул пальцами.
-Пока идет все неплохо.
Покачиваясь на каблуках, сообщил он приходящему в себя после пробуждения Ивану.
- Как там Александр?
Поинтересовался Грек, обернувшись к Поддубному.
-Честно сказать не знаю, Коста Аристофанович…
Иван подошел к греку поближе.
-Но думаю, что все наладилось.
Грек утвердительно кивнул.
-А как этот сибиряк себя ведет?
Иван махнул рукой.
-Мужик правильный, поговорил с ним, обмозговали кое-что, так что все теперь вместе.
-Ну и славно…
Грек снова развернувшись на каблуках пройдясь по конторе остановился возле бюро.
-Верю, что Бог милует…
Он скупо перекрестился.
-Нас от этих… Выродков, которые подвергали нас в Севастополе террору… И которых ты быстро урезонил, но на всякий случай будь готов к тому, что и здесь это может повторится. Город полон людьми оставшимися здесь после строительства порта и все они хотят сладко пить и есть, только вот почему-то за чужой счет.
Он снова прошелся по комнате и остановившись у стены, где висел план феодосийского торгового порта позвал Ивана к себе.
-Вот посмотри...
Коста обернулся к Поддубному.
-Я специально для тебя заказал план строительства, подрядчика Шевцова, что начинал стройку с самого первого камня.
Грек снова оглянулся к Ивану.
-Ты видел в конце широкого мола небольшой храм, что поставили в его честь… Часовню и маяк.
Иван отрицательно мотнул головой.
-Нет. Да и когда? Взатот день с ватагой хороводили всю ночь, а вчера Вы меня к даме Иде отправили…
Грек, просияв взглядом, отступив от Ивана осмотрел его с ног до головы, и явно удовлетворенный результатом щелкнул языком.
-Шикарно выглядишь, теперь я за нас спокоен…
Иван, не удержавшись хохотнул.
-А когда я в сапогах да в бушлате ходил, Вы не были спокойны?
Грек, обернувшись к Ивану и поправив сползшие на кончик заостренного носа очки пристально посмотрел на него.
-Нет, нам с братом было всегда за твоей спиной спокойно, но теперь ты… Вы Иван Максимович не просто грубая физическая сила, теперь Вы полновластный управляющий нашей дела, а значит и наше с братом лицо. И поверьте, мне меньше всего, как, впрочем, и моему брату, хотелось бы видеть «наше лицо» в яловых сапогах, шкиперском бушлате и дурацкой мичманке, которую носят только задиристые швабы.
Он замолчал и какое-то время   молча вглядывался в безмятежное лицо Ивана.
-Надеюсь Иван Максимович Вам это понятно?
Иван, чуть помедлив не уверенно кивнул.
-Да… Я только…
Грек нахмурился.
-Что?
-Я просто хотел иногда … Так для разминки с ватагой на крючья…
Коста не сразу поняв, о чем идет речь закатил было глаза, но осознав, о чем ему Иван пытается сказать улыбнулся.
-О! Это можно… Силу нужно поддерживать, чтобы не стать ленивым… Жирным бурдюком. Но…
Он поднял к потолку тонкий как церковная свеча указательный палец.
-Не в ущерб общему делу, тебе придется много встречаться, говорить с людьми от нашего с братом имя… Ты знаешь, о чем я говорю, но теперь ты будешь самостоятельно искать «симбаси ти дуля» …  Договариваться с заказчиками о подрядах…
Иван утвердительно кивнул.
-Это можно.
-И вообще Иван тебе нужно было бы поближе общаться со всеми, от кого зависит успех нашего общего дела.
Вот смотри.
Грек ткнул в карту пальцем.
- Это Широкий мол в начале которого мы сейчас находимся. Его ширина семь метров…
Грек смущенно замялся.
-Прости я не силен в русских мерах. Сколько это будет в аршинах?
Поддубный махнул рукой.
-Не важно Коста Аристофанович я и так разберусь по метрической.
Грек кивнул и снова повернулся к карте.
-Длинна его до маяка 442 метра. Это защитный - волнорезный мол 
Полная протяженность которого шестьсот двадцать три метра, при ширине в шесть метров сорок сантиметров…
Он снова смущенно посмотрел на Поддубного, но тот уверено, кивнув ему в ответ, тем самым успокоив его. 
-Общая площадь портовой бухты тридцать гектар, при глубине в семь метров. Внутри бухты две деревянные пристани по сто сорок метров длинной каждая и предназначенная для причаливания судов с обеих сторон одновременно.  Дальний пирс что ближе к защитному молу это участок Морской таможенной стражи, чуть ближе к нам пирс «Общества спасения на водах Российской империи» … Что это такое я не очень понимаю, но тем неимение они есть и нам с этим жить.
Грек, посмотрев на Ивана, который кивнул ему подтверждая, что следит за ходом его мысли.
-С политикой нашей компании ты знаком - мы работаем со всеми честными подрядчиками, знающими своему слову цену. Здесь…
Грек показал на внутреннюю сторону Широкого мола.
-С внутренней стороны Широкого мола пристани принадлежат Российскому Обществу Пароходства и Торговли, а также Российскому Транспортному и Страховому обществу, в конце мола пристань Волго-Донского общества. Я уже говорил тебе про Общество спасения на водах, так вот на этом пирсе пристань Азовского общества, но у всех у них один недостаток, только к Широкому молу подведена железная дорога в плотную все остальным приходится пользоваться ломовиками для погрузки в амбары на весовую и на вагоны.  Для хранения зерна на территории порта построено двадцать восемь амбаров общей вместимостью…
Он снова замялся, щелкая пальцем.
-Около трех миллионов пудов зерна и пять пакгаузов для складирования других ценных грузов.
Грек провел по вспотевшему лбу тонкой ладонью.
-Я предлагаю прогуляться, зайдем к Филоненко угостимся кофе, а потом дойдем до Александра, они сегодня…
Он подошел к бюро и раскрыв журнал работ провел тонким пальцем по записям сверху вниз.
-…Грузят француза пшеницей…  Здесь на пристани Волго-Донского общества…
-Это привальная в конце мола?
-Верно.
Подтвердил Коста и захлопнув журнал и аккуратно сложив бумаги в бюро запер его на небольшой бронзовый ключик, который сперва хотел было сунуть себе в жилетный карман откуда свисала жирная золотая цепь, но передумав на ходу отдал его Ивану.
-В курс дела я тебя ввел, пусть теперь будет у тебя…
И сняв с крючка гардероба теплый серого фетра цилиндр и водрузив его на голову вышел из конторы, на ходу давая распоряжение дежурному.
-Больше печь не топи, мы пойдем пройдемся пока, а позже Иван Максимович…
Он приостановился чтобы натянуть перчатки.
-Вернется и оставит тебе необходимые распоряжения.
Иван, кивнув натянул на аккуратно подстриженную по последней парижской моде голову непривычный, но очень удобный черный английский котелок и перчатки и подражая вышедшему из конторы Греку помахивая увесистой черного маренного ореха тростью с демократичным мельхиоровым набалдашником вышел из конторы на Большой мол.
 
                Глава 50
                Круговерть
К кирпичного цвета казенному вагону дребезжа шкворнями и прочими металлическими не слишком хорошо закрепленными деталями подкатывали ломовые упряжи куда с проворством достойным муравьев укладывались большие рогожные кули с зерном. Если артельщики бросали на телегу лишний мешок, гуживик жалея свою лошаденку разражался отборным не злым матом после чего демонстративно скидывал лишний куль с подводы  степенно, с расчетом отправляясь в  закольцованную поездку  до черного пришвартованного французского судна с непонятным названием на борту корабля, поднимался по сходням к распахнутому люку трюма,  где его уже встречали   крючники которые в мгновение ока  разгружали  ломового и тот снова отправлялся на погрузку в амбар или прямо к железнодорожному вагону.
К появившимся на пирсе Греку с Иваном подскочил Сашка Кот.
-Здравствуйте Коста Аристофанович.
Не пожимая руку, поздоровался Сашка.
-Я смотрю дела у тебя идут хорошо.
Похвалил его Грек.
-Взял дюжину ломовиков, да еще шестерых артельщиков поставил на выставку из вагона, шестеро на прием в трюм, ну и сам кругом бегом…
-Отлично.
Грек дружески похлопал рослого Сашку по плечу.
-Ты хорошо справляешься… Вот только ломовики как?
-Нормально просили по гривеннику, но сговорились на семи копейках за вагон, на телегу.
Грек довольно кивнул.
-Молодец Александр…
И повернувшись к Ивану   прикоснулся к его руке
-И тебе Иван Максимович спасибо.
-Мне-то за что?
Грек кивнул на Кота.
-За него тебе спасибо.
Удивленный Сашко, долго не в силах признать в молодом господине в котелке своего друга детства наконец-то прозрел
-Вот это фортель! Растуды его в караван-сарай! Ванька ты что ли или у мены повылазило?
Грек смешно сморщив лицо, отошел в сторону к стоявшему на посту старшине таможенной стражи Акинфееву без особого любопытства наблюдавшего за спорой работой   артели ватажников.
-Ну ты пан атома даешь!  А ну дай я тебя обниму Ваньша!
Сашка полез было обниматься с ним, но Иван, напустив на себя строгости, остановил его.
-Но, но. Не балуй паря!
Прикрикнул он на Сашко.
-А то выхватишь по харе!!
Сашка рассмеялся, шутейно погрозив Ивану кулаком. 
-Ну вашебродие, подожди стыкнемся, где в городе. Ходи да оглядывайся.
Теперь и Иван весело по мальчишечье рассмеялся от всей души и крутнувшись перед Сашкой на каблуках, вращая тростью словно уличный жонглёр, приподнял двумя пальцами за поле котелок, приветствуя Александра. 
-Наше Вам с кисточкой. Это дама Ида меня нарядила, чтобы босота портовая не лапала меня.
Сашка, залюбовался на товарища.
-Ох Ванька!  В рот телегой всех баранов. Нет не даром они тебя в Севастопольском порте Царем дразнили. Как есть вылитый Царь.
Иван улыбнулся.
-Да ладно не лепи…  Ты будто царей видел… Лучше скажи, чего там у нас на причалах?
Сашка, перестав улыбаться, поежившись от налетевшего нежданно порыва ветра, запахнул стеганную спиртовой ватой жилетку, застегнув ее на пуговицы.
-Рож.
Иван понимающе кивнул.
-Значит по шесть пудов на куль.
Сашка ухмыльнулся.
-Надо же барин! Не забыл! Сколь ты уже в управляющих?
И увидев, краем глаза, что к ним возвращается Грек откланялся.
-Пойду я, а то там мои дохают, увидят, что с таким Емпиратором лясы точу не помилуют поди, вломят по первое число.
Он протянул руку Ивану для рукопожатия упредив его.
-Не дави тока, седня засовом амбарным прилетело.
Иван, придержав руку друга в своей посмотрел ему в глаза.
-А революция там как?
И углядев, что в шалых Сашкиных глазах вспыхнула и погасла злая искорка успокоился и отпустил руку.
-Нормально, сговорились по-людски, евошная шайка с нами теперь.  Все ладом…
Иван улыбнулся.
-Ох Сашко как будет отсыпной свожу тебя в кофейню к Филоненко, тут в порту, там я тебе доложу такая халва мама не горюй, язык проглотишь, да и вообще посидим.
Сашко, прикоснувшись к руке Ивана поручкавшись с ним засобирался. 
-Сговорились друже.  В воскресенье, апосля молебну и сходим, до твоей халвы, а пока бывай…   
И он, запрыгнув на проезжающую мимо него ломовую телегу уже на ходу крикнул Ивану, но так чтобы его слышал и хозяин конторы.
-Думаю часов до десяти управимся.  Главное, чтобы чугунка вовремя вагоны ставила!
На что Грек, остановившись подле Ивана кивнув ему в знак того, что услышал, на счет железной дороги, вытащил из кармана часы и звякнув золотой крышкой рассеяно посмотрел на циферблат, стрелки на котором показывали восемь часов утра с хвостиком.  Один за другим вахтенные на пришвартованных судах забили склянки.
-Ну что?
Поднял голову на Ивана Грек.
-Теперь можно и откушать?  А потом к начальнику железнодорожной станции с визитом зайдем я тебя познакомлю. Ну так как?
Иван утвердительно кивнул и провожаемые восхищенными взглядами портового люда две совершенно не подходящие друг другу фигуры маленького Грека и большого Ивана, степенно ступая по Широкому молу  в сторону  чугунного моста,  туда где напротив Армянского фонтана уже месяца два как несколько рабочих и плюгавенький  инженеришка в казенной фуражке и вечно мятом мундире  возились над подготовкой  строительной площадке, на которой господином   Айвазовским и другими отцами города, было решено установить памятник усопшему в прошлом, 1895 году, Российскому Императору Александру Третьему Миротворцу. Правда, как всегда, не смотря на тайну и особое предписание по этому поводу свыше, не было в Феодосии жителя, кто бы не знал об этом в деталях.
 
                Глава 51
                Воскресный перезвон
День выдался солнечный и Иван, выйдя из гостиницы на Итальянской улице, спустившись к порту, до конторы и убедившись, что все при делах и все идет своими чередом   вышел на оттаявший от снега и наледи под зимним солнцем бетон Широкого мола.  Достал из кармана часы и недоверчиво приложив к ним ухо проверил идут ли. И лишь когда на невидимых ему церковных звонницах ударили в колокола сзывая христиан к воскресной молитве оставил часы в покое сунув их обратно в небольшой кармашек в нарядной, цвета бордо вышитой золотой нитью жилетки, с минуту прислушиваясь к колокольному   звону и выбрав направление решительным шагом отправился в верх по улице в сторону Сенного базара. 
У кофейни за эти дни уже выстроили уличный не остекленный павильон, покрытый белым брезентовым тентом, где днем когда солнце поднималось хорошо над горизонтом и грело можно было наслаждаться свежее сваренным кофеем и игрой в нарды или шахматы, а так же сладкими закусками и десертами.
У входа в кофейню, трогательно сложив руки на груди  стоял Кузнечик – управляющий буфетом и кондитерской лавкой кофейни.
-Приветствую Вас Иван Максимович-с.
Елейно поприветствовал Поддубного буфетчик, на что Иван подняв руку ответил. 
-И тебе не хворать…
Задумавшийся было буфетный встрепенулся.
-Кофейку-с не желаете с эклерами да с халвой-с?
Иван отмахнулся от приказчика.
-Нет.
-А по что ж так-с то?
Театрально всплеснув белыми холеными ручками поинтересовался он. 
-Не время…  Скоро молебен начнется.  Слышишь зовут?
Иван приостановившись подле Кузнечика многозначительно поднял к небу указательный палец прислушиваясь к звону колоколов.   Скажи лучше далеко ль до церкви ходить?
-А Вам какую-с нужно-с?
Иван пожал плечами.
-Поближе что… Может есть?
-Как не быть-с.
Засучил каблуками по деревянному настилу веранды буфетчик.
-Вот на верху-с, Иван Максимович сейчас повернете направо и пойдете себе   извиняюсь по Кладбищенской до самого Сенного базара, там увидите   по левую руку Блудный дом с девками и тюремный замок… Но вы к ним не сворачивайте-с а идите все время прямо-с через рынок-с там и увидите Всесвятскую церковь, а за ней и погост-с…
-Какую?
Переспросил Иван. На что буфетный приказчик виновато откашлялся.
-Извиняюсь…
И картинно перекрестившись, смиренно изрек.
-Храм Всех Святых в земле Российской воссиявших. 
И заметив, что Поддубный колеблется тут же присоветовал:
-А коли-с прозвание улицы-с не комфортно-с… По Кладбищенской милости проим-с через Новую-с, правда там придется-с пройтись немного-с.
Иван кивнул.
-Ладно, чего там, пойду как есть. 
И поправив котелок уже хотел было уходить, но остановился, подозрительно посмотрев на Кузнечика.
-А ты чего же сам не собираешься? Обрезанный никак или из энтих?…
Иван неопределенно мотнул головой.
Кузнечик изобразил на своем дитячьем лице не то испуг, не то страдание.
-Что Вы! Что Вы Иван Максимович! Как можно-с?  Побойтесь Бога.
Он снова перекрестился, но теперь уже натурально и даже истово.
-Просто я не могу-с…
Он опасливо огляделся.
-Яков Вадимович выгонят-с взашей, кто ж в кофейне-с останется да в лавке коли все на молебен пойдут-с? Сами знаете-с сколько всякого сброда осталось в городе-с после возведения-с порта-с…
Иван недоверчиво посмотрел на него, но   поняв, что Кузнечик его не дурачит сочувственно заметил.
-Да, да… Но ты смотри… Это… Аккуратнее, а то церковный староста, не ровен час, приметит так обязательно   оштрафует или накажут еще как...
Буфетный, словно китайский болванчик податливо закивал   прилизанной   головой.
-Ваша правда-с Иван Максимыч. Так оно все и есть-с. Каждый раз, епитимью-с налагают-с на меня отец Модест, штрафуют-с почем зря… Но…
Он снова оглянулся, не подслушивает ли кто их разговор.
-Яков Вадимыч…
Он выразительно кивнул головой себе за спину.
-Хозяин наш-с все аккуратно-с в церковную кассу выплачивает-с… Как есть копеечка в копеечку-с, так что у нас мир и полное взаимопонимание-с с отцом Модестом. А как у меня свободный день бывает-с, а я обязательно-с захожу-с помолится, испросить-с, так сказать, отпущения грехов-с, а как жжешь? Без этого-с нельзя-с.
Иван одобрительно кивнул в знак понимания и молча завернув за угол кофейни господина Филоненко размашисто зашагал по мощенной булыжником Кладбищенской улице ведущей вверх к Сенному и Дровяному базарам.  Туда, где на краю города стояли все наиболее значимые для судеб горожан города, жителей пригорода Феодосии, да и всего Крыма казенные заведения: Дом терпимости или точнее сказать Городской притон для занятия проституцией, так обозначено было сие заведение в уездном реестре надзорных заведений, уездный тюремный замок, дом презрения для умалишенных, а так же  лет десять как построенная на  краю Сенного базара Всесвятская церковь  с кладбищем и часовней при ней. Судебное же присутствие, казначейство, уездная и городская управа с восседавшими в них головами, кредитные и финансовые учреждения, а также полицейское управление располагались между портом и нижним базаром Феодосии, на: Итальянской, Генуэзской и Полицейских улицах, впрочем, последняя значилась как переулок, но от того суть ее не менялась.
Одну из этих улиц вышагивавший в церковь, на молебен только что пересек Иван зацепившись взглядом за недавно поклееную на тумбе яркую афишу частного театра «Ажур»  ангажировавшего  концертный зал у Городской Управы, располагавшегося в том же здание на стыке  Итальянской и Генуэзской улицах, где на задворках каждую весну вот уже  года три как  вырастал  исполинский парусиновый купол  циркового балагана господина Безкоровайного. А так   как время от времени на улицах города нет, нет появлялся утренний снежок, нанесенный со стороны возвышающейся над городом горы Митридат, являющейся отрогом горного хребта Тепе-Оба, то балагану значит стоять на пустыре еще было не время. И от того все это место выглядело как пустырь, по субботам и воскресеньям забиваемый пришлыми со всей округи торговцами снедью. По волшебству превращая всего за одну ночь пустырь в восточный базар, галдящий на всех мыслимых языках мира.   
Иван, пройдя краем пустыря до Кладбищенской улицы   устремился по ней вверх к Всесвятской церкви звоном колоколов собиравших на воскресный молебен своих прихожан.   
                Глава 52
                Нечаянное пророчество
 
  Шагая в верхнюю часть города на звук колокольного звона по Кладбищенской, Иван замешкался на перекрестке с главной работящей улицей Феодосии, улицей, на которой строящийся город разместил свои не только земские учреждения, но и: мыловаренные, скобяные, текстильные и даже табачные мануфактуры, заводы, заводики, небольшие фабрики, сырьевые склады и склады с готовой продукцией этих самых мануфактур и фабрик. Все это хозяйство располагалось по четной стороне Земской улицы в то время, как по нечетной стороне стояли жилые дома, где, по большей части жили хозяева этих самых предприятий, приказчики и казенный люд.
Остановившись на перекрестке, Иван глядя на  движение на улице одобрительно кивнул головой.
-Эко народу-то…
Пробормотал он.
Земская улица кишмя кишела людьми, одетыми по большей части в рабочую запыленную одежду, среди которых нет, нет да и мелькал приказчик или сам хозяин мелкой мануфактуры или заводишки выскочивший по неотложному делу или нужде из конторы в одной жилетке одетой поверх беленной, тщательно отутюженной рубахи.
-Эй господина! Посторонися!
Коверкая слова, крикнул засмотревшемуся на перекрестке Ивану возница в караимской папахе и потрепанном жупане, подвязанном в поясе обыкновенной пеньковой веревкой. И когда Иван отступил на тротуар, пропуская впряженных в двухколесную арбу мулов, погонщик со всей силы нахлестнув животных плетенным из сыромятной кожи хлыстом, зычно крикнул:
-А ну ходи шайтан!
И арба, загрохотав по булыжной мостовой неуклюжими деревянными колесам, нахрапом пересекая Кладбищенскую, подпрыгивая на каменной брусчатке покатилась под горку по Новой, недавно отстроенной улице, вниз, на набережную, упиравшуюся в   Генуэзскую улицу, как раз подле башни святого Константина, где до строительства порта и феодосийской железной дороги располагалось общественное отхожее место отчего запах нечистот скопившихся там за многие годы отпугивал даже бесстрашных черноморских чаек. 
Иван, сдвинув на затылок котелок весело буркнул:
-Вот же черти…
В голосе его не было раздражения или злости, а даже наоборот, какая-то удаль и задор. Он и сам любил работу, он любил работать, он любил, когда у него на причале работали, когда все крутилось и вертелось, покрикивая по матери и без нее, ругалось, дралось, грузилось или наоборот разгружалось в красные, как обожженные глиняные кирпичи вагоны казенной чугунки.
На секунду ветер ворвавшийся на Земскую улицу сорвал с нее и унес за Митридатов холм в сторону Тепе-Оба за которым скрывалась Двуякорная батарейная бухта и небольшой поселок Коктебель людской гомон и шум заводских машин, заглушив всю эту какофонию вязким, протяжным вздохом большого церковного колокола.  Улыбка с губ Ивана слетела и он, вспомнив куда и зачем шел, решительно надвинув на глаза котелок ринулся вверх по улице туда откуда звонарь Всесвятской церкви созывал прихожан на службу.
Выйдя на площадь Сенного базара, плотно заставленную караимскими арбами с большими неуклюжими колесами и маджарами – огромными телегами с высокими в виде клеток бортами   и простыми крестьянскими телегами груженными: сеном, соломой, хворостом дровами и хорошим строевым лесом. Одна маджара являлась базарной продажной единицей и вмещала в себя примерно одну шестую кубической сажени    дров. Поддубный наконец-то увидел новенькую церковь и саму колокольню: квадратную, беленую мелом, увенчанную большим посеребренным крестом по центру и четырьмя такими же поменьше на каждом из углов звонницы.  Чуть правей от храма стояла невысокая, затейливая, больше похожая на праздничную булку украшенную ягодой часовня, а с левой стороны от входа на церковное кладбище, угрюмо возвышаясь над площадью стоял черный, словно битый морской волной утес феодосийский тюремный замок, ощетинившейся по периметру надзирательными будками, крашенными в казенный ядовито-зеленый колер за высоким из остро затесанных столбов тюремного забора.
-Тьфу ты!
Перекрестившись, в сердцах сплюнул на запорошенную мелким сеном брусчатку базарной площади Иван.
-Еще и каторга здесь!
Но запах детства повеявший от опутанных веревками скирд ржаной соломы и разнотравного полевого сена окунули его в прошлое, от чего он остановился и закрыв глаза какое-то время стоял так не шевелясь медленно и глубоко втягивая в себя аромат деревни в который ненавязчиво вплетался острый, едва различимый запах свежего конского навоза, сена, соломы и запревших от дальней дороги животных.
-Ты чего это господин хороший?
Иван почувствовал на своей руке едва уловимое прикосновение, словно это не мужичек потянул его за рукав, а легкий утренний бриз.
-Сумлел чё ли?
Иван нехотя открыл глаза. Перед ним близоруко щурясь, стоял старик в расшитой белой ниткой беленого сукна косоворотке, поверх которой была одета коричневого цвета цигейковая душегрейка.
-Сумлеешь тут…
Не зло передразнил его Иван, высвобождая рукав из прозрачных пальцев старика.
-Человеку, что ж теперь и постоять вот так нельзя? Можа я чего ищу.
Старик матернувшись хитро подмигнул Ивану.
-Ну дысь, расскажи кому. Знамо чего вы тут все носом водите. Поди к девкам в терпимость собрался?   
Старик кивнул в сторону весело раскрашенного трехэтажного дома притулившегося за дальним углом тюремного забора, над входом в который бессовестно посверкивала лаком и свежими красками нахального вида вывеска «Пансион мадам Жу-Жу».  Иван было ухмыльнулся, но столкнувшись с лукавым взглядом старика, напустив на себя строгости   перекрестился.
-Нечто людям больше нечем заняться?
Старик, перестав щерится поспешно закивал головой.
-И то верно, как же девки-то оно того…
Иван строго переспросил
-Чего того?
Старик было замялся, но лисьи его глаза вдруг озарились догадкой.
-Не уж то, мил человек, в каторжный дом наладился?
И отступив от Ивана на шаг как-то по новой осмотрел его с головы до ног.
-Сыскной че ли? Али стряпчий? Не вразумлюсь я чей-то…
Иван поперхнувшись, откашлявшись не зло замахнулся на старика.
-Да идите вы диду…
-Кудысь?
Поспешно поинтересовался всклокоченный старичок.
-У баню чопайте!  Нечто не видите у церкву человек идет.  Сам-то чего здесь трешся? К девкам али к каторжанам наладился?
Старик одобрительно закивал растопыренной жидкой бороденкой.
-Так я был ужо… На заутренней, а теперя чего? Торговать нужда, чаво мух ртом ловить?
Старик кивнул на увязанный на телеге стог сена. Иван бросив беглый взгляд на товар старика  потеплел глазами.
-И то правда диду. Хоть делом занимаешься, а не только глупости мелишь.
И нечаянно бросив взгляд на развеселый дом мадам Жу-Жу усовестившись своих мыслей неодобрительно качнул головой.
-Энто что же за город такой?!
-Ась?
Не поняв о чем идет речь и приложив для верности ладонь к уху  переспросил старик поднимая с базарной брусчатки  торбу с овсом, что приготовил для своей пузатой, с длинной нечесаной гривой кобылки  старик.
-Чего говоришь господин хороший?
Иван довернувшись к нему и оглядев старика с ног до головы уже громко, с чувством пробасил:
-Говорю, что же энто у вас за город такой? Девки продажные меньше чем в трети версты от храма, а вашему голове наплевать и растереть! О чем он сивый мерин думу думает?
-Мерин?
Старик с удивлением посмотрел на свою низкорослую татарочку.
-Да разве же энто мерин? Энто мил человек кобылка, бахматамской породы…
Иван зло выругавшись и отмахнувшись от старика зашагал прочь.   Было видно, что он еще что-то недовольно бурчит себе под нос, широко шагая к церковным воротам, но звон колоколов все больше и больше заполнял его беспокойную душу вытесняя из нее скопившуюся злость и злобу, растопляя раздражение в своем звоне, разрушая его вибрацией латунных, литых на серебре  колоколов, очищая душу Ивана от словесной грязи   и нечистых мыслей.  Ему вдруг стало совестно за то, что он ни с того ни сего по матери обругал глухого как пень дидуна.   
У церковных ворот Иван, раскаянно подняв голову к сияющему на позднем утреннем солнце куполу церкви Всех святых на Руси, трижды истово перекрестившись поклонился в пояс негромко, так чтобы не было особо слышно посторонним забубнил слова молитвы:
 -Прости меня. Господи…  Ибо не ведаю я…
Нищий, восседавший у церковных ворот на старом, прохудившимся насквозь от времени походном армейском барабане, еще времен похода Петра Первого на Туретчину, перебил его своим тонким, полным жалостливости и страдания драматическим тенорком, нараспев, с подвыванием выводя заученные и в сотый раз повторенные им за это утро поберушечные заклинания.
-Подай добрый барин, ради Господа нашего Иисуса Христа… Ибо   милосердием милость дарована будет и не будет конца тем милостям ни конца ни краю…
Нищий, закатив глаза под лоб не особо прилежно крестясь как-то некрасиво сучил грязными, необутыми ногами, то и дело пытаясь поднять худые свои чресла из   утробы барабана.
-На держи…
Сунул Иван малохольному нищенке в левую, выставленную им для принятия милостыни человеческой, грязную руку увесистый серебряный рубль. От чего юродивый, замолчав и громок икнув, окончательно провалился в барабан внимательно вглядываясь в десятигривинную деньгу, словно пытаясь прочесть на целковом отчеканенную гросс-прессом Санкт-Петербургского монетного двора надпись: «АЛЕКСАНДР III ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖАВЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ». Иван хотел было сказать ему что-то, но нищенка застрявший было в барабанной утробе ловко выскочив из нее как черт из табакерки, тряхнув козлячей бороденкой, неожиданно хрипло хохотнув поманил к себе Поддубного, грязным пальце.
-А ну подь паря, скажу, чего...
Прошамкал юродивый, а когда Иван склонился к нему, блаженный забренчав верижными цепями, что опоясывали все его худосочное тело под грубой домотканой рубахой, вдруг закатив глаза и пустив пену уголком рта заблажил подхрюкивая и подвывая самому себе.
-Чего это с ним?
Отпрянув от юродивого, поинтересовался Иван у стоявшей рядом с барабаном девочки нищенки лет десяти.
-Морокует тятенька, с ангелами обчается, чтобы попустили его к Господу нашему…
Девочка усердно перекрестилась.
-Иисусу Христу, страстотерпцу за советом и словом отеческим…
Она перекрестилась еще раз и отчего-то безмолвно заплакав спрятала лицо в грязные ладошки.
-Для тебя барин тятя усердничает… Морокует.
Иван, поспешно перекрестившись сунул ей, в руку бумажный рубль, прозванный в народе канарейкой, за желтый, канареечный цвет ассигнации, собрался уже было уходить, но остановился загипнотизированный немигающим взглядом онемевшего блаженного.  Который, подшагнув к Ивану поближе и обдав его зловонием выгнивших до самых корней зубов, чуть пришепетывая и закатывая под лоб глаза, загробным, поставленным голосом, отчетливо произнес:
-Зря не дуй паря в дуду не мани голодуху - бяду…
Какая-то невидимая сила безболезненно, но настойчиво ткнула   Ивана под дых, да так, что он задохнулся от нахлынувшего на него сотрясения, а сердце его зашлось и застучало в горле, в глазах поплыли радужные круги словно смотрел он с причала на пролитый в воду керосин. А жирный, сладковатый запах мазуты проникнув в его мозг окутал его, дурманя и укачивая словно в тошнотной, пятибалльной корабельной качке. Когда Иван превозмогая спазм в горле сделав несколько глубоких вдохов открыл глаза, бесцеремонный нищенка ткнул его в лоб твердым как коготь ворона пальцем, заблажил.
-Спасибо, тебе добрый дяденька, за царя нашего батюшку, и за  егоную  женушку матушку и за дитятюшку…
Иван, тряхнув головой словно пьяный, спотыкаясь на ровной, отсыпанной мелким белым гравием дорожке ведущей в церковь побрел к входу в храм, на ходу стягивая с головы котелок, беззвучно бормоча молитву то и дело осеняя себя ослабшей в мгновение ока рукой.
-Спаси и сохрани меня… Спаси…
Но уже поднявшись на паперть отдышался и истово перекрестившись, обрел равновесие души и тела, после чего сняв с головы котелок твердо шагнул   в полумрак церковного притвора.

                Глава 53
            Благословение отца Модеста

Звонарь, качнув пудовый язык колокола последний раз ударив в него, деловито осмотрев с колокольни базарную площадь от чего-то перекрестившись начал спускаться вниз по крутой приставной лестнице.
Колокол еще гудел, разливая по округе свой густой, тягучий гул,  но в самом храме его уже не было слышно и лишь вибрирующая, безмолвная волна коснувшись лица Ивана проникла к нему в грудь и там слившись с биением сердца затихла.
Иван, остановившийся подле церковной лавки и попривыкнув к полумраку, достал из кармана бумажный трехрублевый билет и сложив его в четверо перекрестившись сунул в церковный жертвенник. Взял с прилавка  две свечи и оглядевшись заметил за колонной  отделявшей ту часть храма которая называется притвором или трапезной, где крестят малых детей и венчают молодых, фигуру уединившегося  батюшки в черной рясе и  патриаршем, высоком клобуке с увесистым  наперстным крестом на груди,   неодобрительно качавшего головой глядя на большого, широкоплечего мужика в черной накидке  одетой им по верх  морского бушлата.
Иван несколько раз видел этого гиганта в порту, но тот работы не просил, пакостей ватаге Сашки Кота не делал и конкуренцию для греческой такелажной компании «ЛевасЪ» братьев Константинопольских не создавал, а значит Ивану был не слишком-то интересен, ведь и без него хватало забот с подрядчиками и прочим коммерческим людом, не всегда чистым на руку. Но встретить его в первый же день в церковь было необычно и неожиданно, от того Иван сделав несколько шагов к подсвечнику, где благочестивые прихожане ставят свечи за здравие оказался на столько близок к этим двум, что мог услышать их негромкий разговор.
-Господи…
Истово крестясь басовито шептал большой.
-Да нешто отец Модест я бы осмелился в непотребном виде-то на литургию? Нешто Вы меня не знаете?
Он, снова перекрестившись покаянно приложил руку к груди.
-Энто же все с прошлого дню… Не выветрилось ешо… Вы же знаете моего кума, старшего судового фелшера Карантинной слободы,    Вовуся Горбылю… Так это  он…  Энто от него всё… Энто самое…
Басил мужик, подбирая, такие нужные ему сейчас слова, никак не шедшие в его опустошенную похмельем, чубатую башку.
-Я так-то ни пол чарочки, ни вот стокма…
Здоровяк показал пальцами какую-то невидимую невооруженным взглядом величину.
-Не пол наперсточка…
По-детски оправдывался детина. Чуть наклоняясь вперед. Батюшка же глядя на горемыку отеческим взором и неосознанно прикасаясь тонкими пальцами   к серебряному кресту висевшему у него на груди укоризненно качал головой и когда красноречие амбала совсем иссякло, перекрестил его и миролюбиво, но настойчиво, так чтобы не оставлять надежды молящему изрек:
-Изыди... Добром прошу Митрофан, нешто мне колотушечника кликать? Побойся Бога.
Батюшка перекрестился. За ним, спохватившись перекрестился и большой, он что-то еще хотел сказать в свое оправдание, но отец Модест его прервал.
-Проспишься приходи. Двери Божьего дома всегда для тебя открыты.      
Митрофан, чуть помедлив низко поклонившись стягивая через голову черную накидку для певчих, пробормотал.
-Простите меня отец Модест… Не прочуял я…
Батюшка не зло махнул на него рукой
-Будет тебе…Не смущай прихожан… Иди уже...
Настоятель, не глядя перекрестив Митрофана оглянулся на скромно застывших в ожидание службы прихожан и встревожено глядящего в их сторону, изготовившегося читать. Отче наш иеродьякона.
-Прощаю тебе грехи твои малые. Ибо ведаю, что не со зла ты творишь их.
Он в очередной раз перекрестил бугая и протянул ему руку для прощания. Амбал склонившись над ней неподобострастно поцеловав ее иссушенными похмельем губами не разгибаясь попятился к выходу из храма непрестанно крестясь и бормоча ни то молитву, ни то проклятие.  И оставив на лавке накидку исчез в пятне белого света, льющегося с улицы через приоткрывшиеся церковные двери.
Настоятель же, пройдя в глубь храма к правому клиросу и остановившись подле иконы Божьей Матери перекрестившись негромко, так чтобы не беспокоить прихожан помолился за грешную душу изгнанного из храма бедолаги. 
-Прости его Матерь Божья, ибо грешен раб твой аки и все мы… И не ведает что творит.
И снова перекрестившись, и поцеловав икону забормотал, что-то о том что некому теперь петь в доме Божьем благодарность, молитвой праведной и песнопением Божьим оглашая дом Его.
Услышав, этот Иван, негромко откашлявшись вышел из тени, отбрасываемой на него колонной и приблизившись к обернувшемуся к нему батюшке Модесту степенно поклонился. 
-Простите отче ради Христа… Я могу побасить, коли благословите на то.
 Священник   с сомнением оглядел фигуру широкоплечего молодого господина с тщательно выбритым лицом, в черном, не отеческого кроя пальто, сжимавшего котелок и тяжелую трость в руке.  Иван, заметив сомнение в лице батюшки чуть наклонился к нему, точно так же как делал это до него отправленный похмелятся гигант.
-Да Вы не сомневайтесь отче…
Убедительно зашептал Поддубный.
-Я с малолетства в приходском хоре, по первости певчим, а постарше стал и за головщика отец Епифаний ставил, а бывало и за канонарха возглашал.
Отец Модест, с интересом разглядывавший Ивана вдруг заскучал взглядом    равнодушно поинтересовался.
-Сам-то откуда будешь сын мой?
-С Полтавщины я отче… Золотоношского земства, с Богодуховского погосту…
Священник непроизвольно прикоснулся к тяжелому наперстному кресту равнодушно, будто невзначай поинтересовался:
-Так отец Епифаний-то ваш Богодуховский выходит   настоятель?
Иван, задумавшись лишь на мгновение отрицательно мотнул головой.
-Да нет отче, он в Золотоноше верховодил… Простите раде Христа служит, а в Богодуховку только по праздникам да на воскресные литургии приезжал. 
Настоятель, услышав это, отчего-то потеплев взглядом, одними глазами улыбнулся Ивану.
-И то верно сын мой… Отец Епифаний брат мне кровный, от того и пытал тебя, не лжешь ли.
И примиряюще, дружелюбно прикоснувшись к плечу Ивана перекрестил его.
-Блуда никакого песнопеить не будешь?
Иван, отрицательно качнув головой перекрестился.
-Упаси Боже…
Отец Модест, неотрывно глядя в глаза Ивана утвердительно качнул головой. 
-Хорошо. А восклицати ересь или глупости какие, непотребные слова какие выкрикивать не будешь ли?
Пытал Ивана настоятель.
-Нет отче, Бог миловал от падучей.
Настоятель Всесвятской феодосийской церкви еще раз заглянув Ивану в глаза успокоено улыбнулся.
-Вижу, что смиренен ты, от того, сын мой, даю тебе хиротесию, на песнопение.
И поняв по взгляду, что Иван в замешательстве успокоил его.
-Сие значит, что данной мне властью благословляю тебя сын мой на воспевание Божественного слова с клироса…
Настоятель замолчал в ожидании, выразительно поглядев на Ивана.
-Иван… Поддубный я.
Подсказал Иван, чуть склонив голову перед священником.
-А отца как твоего звать величать?
Поинтересовался настоятель храма, замерев с зажатыми в щепоть пальцами готовый осенить его благословением на службу.
-Максим Иванович он…
Накладывая на себя крест, пробасил Поддубный.
Отец Модест, перекрестив новоявленного певчего нараспев благоволил его.
-Благословляю тебя Иоан Максимов сын на песнопение во Всесвятском храме с клироса. Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.
Перекрестив Ивана еще раз, батюшка протянул ему свою мягкую, не знавшую тяжелой работы руку. 
Иван, наклонившись к протянутой длани без особого усердия прикоснулся к ней губами.
-Давно ли исповедовался сын мой?
Поинтересовался настоятель, смутив Ивана своим вопросом.
-В затот месяц… Пока не в дороге был отче…
Батюшка еще раз перекрестил его.
-Чего неправедного не задумал ли?
Иван, перекрестившись отрицательно мотнул головой.
-Видит Бог ничего такого в голове моей отче не было.
Отец Модест перекрестил его еще раз.
-Хорошо, что так. Благослови тебя Бог.
Он хотел было уже пойти к алтарю, где ждал его, строгий лицом   иеродьякон из монашествующих чернецов, чтобы начать воскресную литургию, но отец Модест, глянув на него, вдруг снова обратившись к Ивану   попенял ему.   
-Да… И вот еще что, Иоанн Максимов сын, зови меня, как пристало отец Модест…
Он еще раз оглянулся на иеромонаха.
-Без всяких там отче… Не монах чай. 
Иван утвердительно кивнул аккуратно постриженной головой.
-Как скажите отче… Простите Отец Модест…
Батюшка пристально посмотрел Ивану в глаза и убедившись, что тот не злословит, благодушно кивну ему в ответ.
-Пусть так все и будет…  После службы подойди на покаяние, а позже коль нет на тебя грехов тяжких причащу тебя.
-Спасибо отец Модест.
Иван поклонился, а священник, перекрестив его еще раз подобрев взглядом пробормотал:
-С Богом… Иди с Пантелеем, он тебе все подскажет.
И обернувшись к притихшему за его спиной регенту хора не строго указал ему.
-Возьми раба Божьего Иона, пусть поет, когда может.
И поправив клобук и крест на груди поднявшись на амвон и встав пред Царскими вратами, в пол голоса, красиво, издалека начел читать Входящую молитву.
-Благословен Бог наш, всегда, и ныне, и присно, и во веки веков.
Иеродиакон, вставший чуть сбоку от отца Модеста подхватил сдержанным, но все же громогласным, твердым голосом:
-Аминь! Сла;ва Тебе;, Бо;же наш, сла;ва Тебе;. Царю; Небе;сный, Уте;шителю, Ду;ше и;стины, и;же везде; сый и вся исполня;яй, Сокро;вище благи;х и жи;зни Пода;телю, прииди; и всели;ся в ны, и очи;сти ны от вся;кия скве;рны, и спаси;, Бла;же, ду;ши на;ша.
Святы;й Бо;же, Святы;й Кре;пкий, Святы;й Безсме;ртный, поми;луй нас.
Иван, вставший на клиросе рядом с другими приходскими певчими, трижды перекрестился, делая это каждый раз, как иеродиакон повторял заветные слова молитвы.
- Святы;й Бо;же, Святы;й Кре;пкий, Святы;й Безсме;ртный, поми;луй нас.
- Святы;й Бо;же, Святы;й Кре;пкий, Святы;й Безсме;ртный, поми;луй нас.
Сла;ва Отцу; и Сы;ну и Свято;му Ду;ху, и ны;не и при;сно и во ве;ки веко;в. Ами;нь.
Продолжил читать молитву иеродьякон. Даже в полумраке Иван видел, как побледнело его лицо, как обескровили его губы.  Голос его креп с каждым сказанным им словом Божьим.  Отчего Иван вдруг почувствуй, как волоски на руках его зашевелились, а кожа покрылась мелкими гусиными пупырышками.
-Пресвята;я Тро;ице, поми;луй нас; Го;споди, очи;сти грехи; на;ша; Влады;ко, прости; беззако;ния на;ша; Святы;й, посети; и исцели; не;мощи на;ша, и;мене Твоего; ра;ди.
Го;споди, поми;луй.
Го;споди, поми;луй.
Го;споди, поми;луй.
Сла;ва Отцу; и Сы;ну и Свято;му Ду;ху, и ны;не и при;сно и во ве;ки веко;в. Ами;нь.
О;тче наш, и;же еси; на небесе;х! Да святи;тся и;мя Твое;, да прии;дет Ца;рствие Твое;, да бу;дет во;ля Твоя;, я;ко на небеси; и на земли;. Хлеб наш насу;щный даждь нам днесь; и оста;ви нам до;лги на;ша, я;коже и мы оставля;ем должнико;м на;шим; и не введи; нас во искуше;ние, но изба;ви нас от лука;ваго.
Иеродиакон умолк и в звенящей тишине храма зазвучал негромкий Богоугодный голос отца Модеста.
-Я;ко Твое; есть Ца;рство, и си;ла, и сла;ва, Отца;, и Сы;на, и Свята;го Ду;ха, ны;не, и при;сно, и во ве;ки веко;в.
Возглас сорвался с губ его устремившись к расписному Небесной жизнью куполу церкви, где отразившись и многократно усилившись снизошёл в низ на «корабль» разливаясь меж благоговейно внимающих прихожан елеем.
Иеродиакон, подхватив молитву зачеканил покаянные тропари и голос его не звенел, но словно хлыст рассекал напитанный благодатным свечным духом и воскуренным ладаном воздух.
-Поми;луй нас, Го;споди, поми;луй нас; вся;каго бо отве;та недоуме;юще, сию; Ти моли;тву я;ко Влады;це гре;шнии прино;сим: поми;луй нас.
Сла;ва Отцу;, и Сы;ну, и Свято;му Ду;ху.
Иван перекрестившись прикрыв глаза блаженно погрузился в детство, туда где среди прихожан стояли его мать и отец и так же как он  осенявшие себя крестным знамением.
-Го;споди, поми;луй нас, на Тя бо упова;хом; не прогне;вайся на ны зело;, ниже; помяни; беззако;ний на;ших, но при;зри и ны;не я;ко благоутро;бен, и изба;ви ны от враг на;ших; Ты бо еси; Бог наш, и мы лю;дие Твои;, вси дела; руку; Твое;ю, и и;мя Твое; призыва;ем.
И ны;не, и при;сно, и во ве;ки веко;в. Ами;нь. Милосе;рдия две;ри отве;рзи нам, благослове;нная Богоро;дице, наде;ющиися на Тя да не поги;бнем, но да изба;вимся Тобо;ю от бед: Ты бо еси; спасе;ние ро;да христиа;нскаго.
Иван уже не видел, как отец Модест, подойдя к образу Спасителя наклонившись поцеловал его, а вслед за ним и иеромонах сделал то же самое. Молитва и восклицания слились для него в единое целое и слеза, нечаянная, благостная слеза сбежала из прикрытых глаз его. Он пел и плакал, вторя голосам, читавшим молитвы настоятеля и иеродиакона, не открывая глаз видел, как кланяются они друг другу и молящимся, как просят прощения и входят в алтарь целуя образ Спасителя на пономарской двери, для того чтобы облачится по чину и продолжить свое дело. Ко второй части литургии «Литургии оглашенных», непрестанно читая молитву, обращенную к Богу от имени прихожан.
-Вни;ду в дом Твой, поклоню;ся ко хра;му свято;му Твоему; в стра;се Твое;м. Го;споди, наста;ви ми пра;вдою Твое;ю, враг мои;х ра;ди испра;ви пред Тобо;ю путь мой: я;ко несть в усте;х их и;стины, се;рдце их су;етно, гроб отве;рст горта;нь их, язы;ки свои;ми льща;ху. Суди; им, Бо;же, да отпаду;т от мы;слей свои;х, по мно;жеству нече;стия их изри;ни я, я;ко преогорчи;ша Тя, Го;споди. И да возвеселя;тся вси, упова;ющии на Тя, во ве;ки возра;дуются, и всели;шися в них, и похва;лятся о Тебе; лю;бящии И;мя Твое;. Я;ко Ты благослови;ши пра;ведника, Го;споди, я;ко ору;жием благоволе;ния венча;л еси; нас.
-Аминь!
Возгласил отец Модест, а за ним и молящиеся, стоявшие плотным полукругом вокруг амвона.  Когда последние отголоски возгласа утонули в  темных закутках храма, отец Модест еще выдержав минуту тишины для пущей торжественности,  незаметно для окружающих дал  знак  регенту – старшему певчему церковного хора и в плотном, благоухающем воздухе «корабля» напитанного сладким запахом пчелиного воска и благовонной, древесной смолы именуемой ладаном, с левого и правого клироса тихо перекликаясь друг с другом, словно ручей в лесной тишине, набирая с каждой секундой все большую и большую силу  вверх к расписанному куполу заструилась, потекла широкой рекой молитва. Иван набрав в легкие воздуха запел ее особо торжественно, не выпячивая силой свой голос перед другими, органично вплетая каждое слово в благодатное молитвопение общего хора, подготавливая литургию прихожан к выносу Даров и вкушению Тела Господня и Крови Его.
- Отче наш, Иже еси на небесех!
Да святится имя Твое, да прийдет Царствие Твое,
Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.
Хлеб наш насущный даждь нам днесь;
И остави нам долги наша,
Якоже и мы оставляем должником нашим;
И не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.
Аминь.
                Глава 54
                Тревожное ожидание.
С ночи сыпала январская морось вперемешку с мелким ледяной пылью, окутывая окрестности Богодуховке, так что через десять саженей уже и видно-то ничего не было.
   Максим Иванович Поддубный третий день ходил смурной, не разговорчивым и по большей части после того, как управится со скотиной сидел в курене подле окна   подкуривая свою трубочку, впихивая в него очередную порцию болгарского тютюна, что в том год уродился на славу по всему Золотоношскому уезду, а может и по всей, бескрайней Полтавской губернии.
  Анна поставив на плетеную из молодого ракитника подставку большую чугунную сковороду прикрытую крышкой, и кликнув детей  к обеду, страдальчески сложив руки  воззрилась на супруга.
-Чего смотришь?
Не довольно буркнул Поддубный старший.
-Я не икона, чтобы на меня пялится.
Анна Даниловна прикрыв краем платка лицо отвернулась от него.
-Нечто не знаешь… О чем я? Уже какое число, а Иванки все нету…
Максим Иванович не громко, так чтобы не спугнуть детей, устраивающихся за столом, хлопнул ладонью по столешнице.
-Хватит нуду дудеть в одну дуду. Сказано тебе никто еще не пришел… Что он один что ли там такой? Вон Шило Аркашка, Сашка Котт, Ляд Степан, Василь… Николая Лещенко.
Анна, промокнув глаза краем платка повернувшись к затихшим за столом детям улыбнулась им и потрепав по голове Никитку взяла с полки у печи, строганные мужем из осиновой клепки ложки разложила их перед детьми. Каждому свою.
Митрофану с конем вместо ручки, Никиткину ложку украшал нарисованный Анной петушок, у Емельяна вместо ручки была искусно вырезана рыбка, у Марины на ручке ложки вырезанный ею самой узор ромбами да квадратам, у Евдокии кочергой выжжено имя «Дуся», а у Матрёны вьюнок-барвинок. Анна сняла со сковороды деревянную крышку и курень наполнился запахом жаренной на сале картошки, богато приправленной луком и сушеным укропом. Григорий было сунулся выхватить пальцами особенно поджаристую дольку картошку, нагло торчащую перед ним из сковороды, но тут же схлопотал от отца деревянной ложкой в лоб, с такой силой, что Анне показалось, что ложка Максима лопнула повдоль. Анна, ничего не сказав мужу присела к скукожившемуся на лавке сыну, прижала его голову к груди и дуя на красную наливающуюся кровью шишку что-то зашептала, заговаривая боль.  Митрофан не плакал, только теснее жался к матери.   
-Не смей поперед батьки в пекло лезти…
Пасмурно побурчал Поддубный старший поучая сына.
Анна не вытерпела.
-Максим… Нечто он ворог какой? Ты ему словно веселком полбу уцелил?
Поддубный осмотрев ложку невесело улыбнулся.
-В следний раз вожжами учить буду чай не малой вже, кумекать должен и подцепив со своего краю картоплю с хрустящей шкваркой без аппетита сунув ее в рот, не спешно прожевал   словно это были сухие опилки, а не жареная с душой бульба. После чего отложив ложку отвернувшись к окну пробурчал:
-Можете снедать…
И вся ватага Поддубнинского приплода застучала, заскребла ложками засопела уминая жареную матерью картоплю, запивая ее грушово-яблочневым взваром из раскрашенных матерью чеплашек.
Чуткий глаз Максима уловил какое-то оживление у куреня деревенского старшины Запятина, не то, что односельчане заметались из стороны в сторону как это бывает при пожаре или еще каком-нибудь происшествие нет, просто глаз Максима уловил движение в воздухе, а быть может дальний крик чей или свист. Отчего он привстав с лавки и наклонившись к окну протер его рукавом домашней груботканой рубахи, так чтобы получше разглядеть чего там и как. С минуту другую все было без изменений, но вот где-то гикнул большак подросток и по дороге в сторону старшинского дома, что стоял на противоположенной стороне Богодуховке чухнул  пацаненок  - внук Николы Ковыля. Он что-то крикнул невидимому Максимом человеку и скрылся за дальним куренем, как раз там, где золотоношский шлях делал свороток из степи в Богодуховку.  Из-за высокого тына что огораживал околицу не было видно в чем там дело и отец обернувшись к Митрофану взволнованным голосом попросил сына:
-А ну Митяй, метнись-ка на шлях, подивись не идут ли…
Митрофан только, только очухавшийся от отцовской, по делу выданной ему затрещины, не успел и пригубить жареной бульбы, а отец его уже гонит на улицу, посмотреть не идет ли из городу Ивась.
Митрофану дважды говорить не пришлось он ждал этого момента целый года, чтобы первым встретить старшего брата у околицы и конечно же получить от него нежданный подарок: безделицу какую или пригоршню сладких разноцветный конфетов, прозываемых в городе каким-то непонятным русскому человеку словом.
Рванув с места Митрофан, схватил в запечном куте свой потрепанный, доставшийся ему от Ивана кожушок, на ходу натягивая шапку выбежал из куреня.
Максим кивнул жене.
-Ты мать, Митрофану отложи, он вчера два стога переметал, да и вообще уже большаком ходит ни сюсякай с ним…
Анна улыбнулась и взяв со стола освободившуюся из-под саленного арбуза резаного ломтями плошку протерев ее насухо отложила сыну жаренной картошки, стараясь побольше зацепить хрустящих шкварок.
-А ты как же Максим Иванович?
Обратилась она к супругу.
Но ее вопрос уже никто не услышал, не воодушевленный отцовской заботой Митрофан, ни мелкие едоки, что за столом с аппетитом доедали соленый арбуз, ни сам Максим Иванович, припавший к окну выглядывая старшего сына и теперь отчетливо различавший крик, и гомон, на улице подле куреня старшины, то и дело улавливая отдельные радостные возгласы односельчан, залихватский свист и приветственные крики.
- Идуть! Наши идуть! Со шляху уже своротили.  За тыном метнулась тень Митрофана в расстегнутом кожухе, хлопнула входная дверь и он от дверь зычно крикнул.
-Идуть батя, уже свернули к околице…
Поддубный-старший, разыгрывая на своем лице спокойствие присев на лавку, поинтересовался чуть дрогнувшим голосом.
-Ивана-то не видать там?
Митроха виновато шмыгнул носом.
-Не углядел, далеко ведь… Так-то их под дюжину будет, да две долги да арба под волами.
Деловито затараторил Митрофан.
-Чего не разбалакаешься?
Поинтересовался отец.
-У курене натоплено.
Митрофан снова шмыгнул носом.
-Так я это батька… Побегу до старшинской хаты встречу Ивася.
Максим, прикурив от лучины чубучек и пустив струйку дыма в потолок одобрительно кивнул.
-И то дело… Токма куцевейку свою запахни чтоб не захворать.
Последние слова он уже говорил захлопнувшейся за Митрофаном двери, который как угорелый умчался на край села к дальней околицы туда где свороток с златоношского шляха, что выводил путников прямиком в богатое село с почти с четырьмя тысячами душ населения,  телеграфом, полицейским околотком, магазинами, большим рынком и уездной  Богодуховской управой.
                Глава 55
                Исповедь и причастие
Прихожане, допущенные к причастию выстроившись в чинную очередь со скрещенными на груди руками не торопясь подходили к младшему священнику дабы вкусить дары Божьи. 
Хор певчих вместе с регентом пропев молитву «Тело Христово примите, источника бессмертного вкусите» покинув клирос отправился в большую трапезную, а Иван, сойдя с помоста остался ждать отца Модеста. Минут через пять, а может и десять дьяконская дверь в алтаре бесшумно открылась и из нее, не привлекая к себе внимания наконец-то вышел и сам батюшка и подойдя к Ивану с чувством, но не громко похвалил его.
-Однако сын мой   и голос у тебя...  Божественно выводишь.
-Спасибо отче…
Так же негромко ответил ему Иван, чуть склонив голову в знак благодарности. 
-Пойдем со мной.
Священнослужитель  взяв Ивана за рукав  увлек за собой   в темный угол притвора туда,  где уж не было ни оглашенных желавших принять веру, ни венчающихся, ни тех кто пришел в храм на службу, туда, где можно было без лишних свидетелей выслушать покаяние новоиспеченного прихожанина и по мере грехов его  отпустить ему их, либо  наложить на него епитимью, то есть посильное наказание. Остановившись и поправив крест на груди, отец Модест, откашлявшись задал вопрос:
-С вечеру читал ли молитвы?
Иван кивнул в знак согласия
-Читал отце.
-Это хорошо.  А вот за то, что опоздал к началу литургии накладываю на тебя приходское послушание сын мой Иоанн, честь до двадцати раз к ряду Пятидесятый псалом.
Иван кивнул в знак согласия покорно пробасив:
 -Со смирением и благостью принимаю сие отче.
 И отец Модест, погрузившись в мысли свои и сосредоточившись, понизив голос обратился к Богу:
-Се;, ча;до, Христо;с неви;димо стои;т, прие;мля испове;дание твое;,
не усрами;ся, ниже; убо;йся, и да не скры;еши что; от мене;,
но не обину;яся рцы; вся;, ели;ка соде;лал еси;, да прии;меши
оставле;ние от Го;спода на;шего Иису;са Христа;.
Се; и ико;на Его; пред на;ми, а;з же то;чию свиде;тель е;смь,
да свиде;тельствую пред Ни;м вся;, ели;ка рече;ши мне;:
а;ще ли что; скры;еши от мене;, сугу;б гре;х и;маши.
Внемли; у;бо: поне;же бо прише;л еси; во враче;бницу,
да не неисце;лен отыдеши.
И выдержав паузу позвал Ивана:
-Исповедуйся сын мой…
Иван, помолчав и переступив с ноги на ногу откашлялся.
- На неделе в бардак ходил с девкой продажной валялся там…
-Ты не венчан ли?
Поинтересовался отец Модест.
-Нет, отче, молод еще, мне вот только двадцать четыре навернуло…
Иван замолчал.
-Что еще мучает тебя?
Иван неопределенно пожал плечом.
-Да нет вроде…Ничего такого.
Батюшка поинтересовался:
-Не бил кого под горячую руку, неправедно?
-Было разок… У мальца на торговых рядах у Казарм, что не доходя до Караимской слободы взрослый дурень копейки отобрал… Я вернул…
-То не грех, то доблесть заступничества. 
Он перекрестил Ивана.
-Благословляю тебя и впредь на такие деяние, столько душегубцев в городе после строительства чугунки и порта, что прости господи впору вводить войсковые команды, как по приходе императорского флота.   
Отец Модест, укоризненно качнув головой, одними губами прочел молитву.
-Сам может стыдишься чего?
Поинтересовался священник.
Иван пожал плечами.
-Матерюсь много.
-Грех это, сын мой. Но поправимый.  Грязь это и ее нужно очистить с себя. Омыв рот свой, сквернословящий искренней молитвой…  По матушке-то надеюсь не ругаешься, не Богохульствуешь?
-Нет отче за мной такого.
Подтвердил Иван.
-И то уже благостно, что не хулишь матерь свою и Господа нашего Иисуса Христа.  Есть что еще за тобой?
Иван, помолчав ответил:
-Нет отче, не чего мне таить…
Отец Модест одобрительно кивнул Ивану. 
-Испросил ли прощения у тех, кого обидел вольно или невольно.
Поинтересовался отец священник. Иван неопределенно качнул головой.
-Особо то и не у кого…. Родителем вот обещал на Рождество домой прийти, побыть до Крещения, но хозяин не отпустил, говорит, что место новое, нужно обживаться пока не началась кутерьма.
Отец Модест кивнул.
-Родители — это важно. Хоть пол строчки написать нужно, чтобы не маялись, не казнили себя.
Иван согласно кивнул.
-Так и сделал отче. И подарки передал с Николой и записку с звиненьями…И грошиков малость…
Отец Модест одобряюще кивнул.
-Это по христиански, родителей почитать нужно и помогать им… На причастие не емши ли пришел? Не употреблял ли чего скоромного?
Иван замялся.
-Халвой, с утра угощался…  У Филоненки… В кофейни.
Модест построжал лицом.
-Халвица, конечно, сластосердная, но не пагубная, а вот кофей не пил ли?
-Нет отче фруктовой водой запивал. Немчин один варит.
 Батюшка укоризненно покачал головой. 
-Ничего не попишешь… Уж сильно ладно ты выводил Богоугодные песнопения…
И перекрестившись, взяв в руку край богато расшитой золотой нитью епитрахили возложил ее на голову Ивана. И как и прежде, выдержав паузу и понизив голос до грудного не торопясь с расстановкой прочел отпускающую грехи Ивана молитву.
-Господь и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедротами Свеоего человеколюбия да простит ти чадо Иоан сын Максимов вся согрешения твоя. И аз, недостойный иерей, властью Его мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во Имя Отца, Сына и Святаго Духа. Аминь.
И молча взяв Ивана за рукав отвел его в центр уже опустевшего «корабля», туда, где на аналое лежали крест и Евангелия.
Отче кивнул 
-Крест Спасителя целуй и книгу Божью, чтобы язык твой грязь более не молол. Допускаю тебя сын мой Ион к причастию.
Отец, Модест, перекрестив Ивана благословляя на вкушение Даров Божьих, протянув ему руку для прощания, напомнил:
Про епитимью не забудь «Пятидесятый псалом» до двадцати раз подряд прочти.  А в следший раз, как придешь отчитаешься.
Иван, поклонившись отцу Модесту и прикоснувшись губами к протянутой ему руке, скрестив руки на груди – правая по верх левой подошел к ожидавшему его молодому батюшке храма феодосийской Всесвятской церкви Василию для причащения.
                Глава 56
                Плохая и хорошая новость.

Поддубный старший к окну больше не поворачивался, решив дожидаться Ивана степенно, без бабьей суеты.
Минут через десять, на крыльце послышались грузные шаги и в дверь постучали.
-Заходь не заперто!
Крикнул, не вставая с места Максим.
-Здорово дневали?
Снимая лохматую черкесскую папаху и устало крестясь, поздоровался вошедший в курень Никола Лещук.
-Слава Богу. И Вам не хворать. Проходь до стола Микола, не тушуйся.
Лещук помявшись у двери, скинув, отяжелевшие от грязи, чоботы и оставшись в толстых   шерстяных носках прошел в дальний конец просторного зала, туда, где на лавке подле окна восседал Максим.
-Сидай…
Протянул руку Поддубный Лещуку для пожатия.
Микола поручкавшись с хозяином и сняв из-за спины увесистую торбу, опустил ее подле себя, на крепко утрамбованный глинобитный пол устланный, сухими полевыми цветами и травами.
-А Иван где?
Насторожено поинтересовался Максим, задав вопрос ни то Лещуку, ни то у зашедшего вслед за ним Митрофану. 
Микола пожевав губы и оправив длинные запорожские усы, пробасил.
-У мени, Максим Иванович до теби две новины: поханая та  добра… Тоби яку  з початку?
Поддубный зло зыркнув на охнувшую у печи супругу, не выдавая внутреннего волнения и превозмогая сдавивший горло спазм, сказал:
-Давай с доброй… Опосля разберемся.
Гость, не торопясь распахнул добрый, с овчинным отворотом жупан и расстегнув поддевку и ворот черной, саржевой рубахи достал из-за пазухи холщовый кошель. Пока он возился с ним в курене повисла зловещая тишина, которую нарушали своим тиканьем только старые ходики.  Микола же, все так же не спешно   достав из кошеля сложенную пополам тонкую пачку разноцветных ассигнаций, деловито слюнявя пальцы, отсчитал три купюры по двадцати пяти рублей каждая и аккуратно, с почтением, положил их на стол перед онемевшим от удивления Поддубным.
-Иван велив вам гроши передати…
Торжественно сообщил   Лещук.
-Ось…
Он кивнул на стол.
-Ривно як у банка. Семьдесят пять карбованцев… Грошик к грошику.
Поддубный взяв деньги со стола, молча смотрел на них, лишь пальцы, привыкшие к тяжелому крестьянскому труду, отчего-то слегка подрагивали. Нет он и раньше видел большие деньги: у перекупщиков зерна, в лабазе или на телеграфе, но чтоб вот так вот держать в руках самому не доводилось.
-Что же это?
Наконец спросил он у устало щурящегося на него Миколу.
-Так я ж Максим Иваныч…
Забормотал Лещук.
Поддубный, окончательно придя в себя не дал ему договорить
-Я спрашиваю откуда у него такие деньжищи?
Лещук ухмыльнувшись, обернулся, ища поддержку у Анны Даниловны, но той в курене уже не оказалось, а от притихшего на дальнем конце лавки Митрофана толку не было.
-Так видомо  звитки! Вид Ивася! Вид твого старшого сина.
Поддубный, ничего не ответив поднялся с лавки и молча пройдясь несколько раз по куреню остановился подле гостя, нависнув над ним словно грозовая туча над мазанкой. Глаза его сузились в недобром прищуре, а упершиеся в стол кулаки затрещали в казанках и побелели от напряжения.
-Говори правду... 
Тихо прохрипел Поддубный-старший.
-Где Иван? У каторге?
Микола попытался было встать, но Максим Иванович осадил его грудью, припечатав к лавке.
-Говори, як есть… Не молчи.
Гость и сам не робкого десятка детина, понимая, что с Поддубным
ему не сладить криво ухмыльнулся.
-Ну ти  Макстим Иваныч як чого скажешь…
Он вытер рукой выступившую на лбу испарину.
-Кошт цей чесний. Нема за ним никого лиху.
Он перекрестился.
-Ось тоби хрест. 
Поддубный с облегчением выдохнув опустился на лавку.
-Тьфу ты ж…
Удержавшись от бранных слов, покосился в красный угол, на Божницу.
-Прости Господи. Я уж, грешным делом, решил, что Ваня лихим делом занялся.   
Максим, подперев обеими руками голову, помолчав вскинулся.
-Да где ж он тогда, такую деньгу зашиб?
Микола степенно поправив жупан и   спрятав на груди   кошель улыбнулся.
-Так у порта же… А як що ти не пити меш та по девкам продажним ходити то и в тебе хороши гроши заведуться. Були часи по п'яти рублив в день запроцововали.
Максим не поверил услышанному.
-В день? В один Божий день? По пяти рублей зарабатывали? Это что же Микола за работа такая?
Лещук посмурнев  лицем  больше не улыбался.
-Клята робота Максимо Иванович... По чотирнадцять годин на пилу та в жари з пятьма пудами на плечах. И так весь день...
Они замолчали. 
Микола встав с лавки запахнув жупан, засобирался.
- Пиду ... Ще до Котов потрибно. Сашко тож гроши сунув ...
 Поддубный встал с лавки.
-Как-то не по-людски получается Микола, ты с дороги… Посидел бы рассказал, как там у Ивана… Закусили бы… Да горилки бы по чарочки… А?
Лещук лукаво улыбнулся, огладив запорожские усы присел обратно на лавку.
-Зайду на тижни…  Поговоримо, а зараз закушувати я не хочу, а ось самогонки твоэй випив би з задоволенням.
Максим, достав из шкафа   бутыль и два граненных, полновесных лафитника, позвал супругу. 
-Анна Даниловна ты бы собрала нам с Миколой чего закусить…
Лещук отмахнулся.
-Мени не треба… Чай не скипидар.
И Максим поставив на стол лафитники наполнил их прозрачной как слеза младенца, горилкой.  Микола оценив на взгляд чистоту напитка предвкушая удовольствие, почмокав губами и оправив усы поднял лафитник.
-Здоровья та прибудку вашему будинку.
Бодро выпалил Лещук залпом выпив целый лафитник крепчайшей горилки.  Максим хотел было то же выпить, но вдруг осенившая его мысль остановила его и он повернувшись к Лещуку  растеряно спросил:.
-Погодь Микола, а где ж тогда Иван?
Гость не смутившись вопроса, пригладив вздыбившиеся от папахи волосы, не то от выпитого, не то от своего скверного характера     сочувственно скривил лицо.
-Це и э пагана новина. Не приде ён. Дуже в рост пишол.
Максим удивился.
-Это как это еще в рост?
Микола пожал плечами.
-Як, як… Як   приказчик у лабазе…  Ну там…
Он бестолково покрутил растопыренными пальцами в воздухе.
-Головний писля господаря…
Анна принесла закуску в миске и поставила на стол. Микола не выдержав взял соленый огурец славящуюся крепостью горилку Максима Поддубного.
-Дякую Хана Даниловна…
Поблагодарил Микола, хозяйку.
-Ивась у вас не дурень яакой! По писаному разумеет, та рахунох знаэ…
Лещук с хрустом откусив кусок огурца, поймал струйку рассола, сбежавшую по подбородку, и ловко утер ее рукой.
 -Якось у порта нимецьке судно загнало штормим, так Иван з ними як ми з тобою Максим Иванович розмовляе!
Он пьяно поднял указательный палец вверх!
-Ось как! Чую Ивась дюже великою людиною стане!
Максим хотел было ещё налить Миколе, но тот упредив его прикрыл лафитник ладонью.
-Дякуэмо. Мени буде… Шо до Котов трусить…
И встав с лавки хотел уже было забросить за плечи торбу, но вдруг вспомнив что-то поднял палец к потолку.
-Ось дурна голова… Подарунки та лист ще вид Ивана…  Пол торбы мни напхав…
Он привычным движением дернул за веревку, затягивающую горло торбы, и она раскрылась.
-Ось це для вас   Хана Даниловна.
Дурачась поклонился он Анне, передавая алый плотного шелка вышитый золотыми нитками по краю платок.
-Кращий  рантух…   
Митрофан услышав слово «подарки» моментально переместился с края лавки, он двери поближе к торбе, как впрочем и еще пятеро детей Анны и Максима Поддубновых: старшая Матрена, Никита, Емельян, Марина и самая младшая  Евдокия, все собрались у стола облепив веселого дядьку Миколу.   
 А он, радуясь чужому счастью, как ребенок, все вынимал из волшебного куля подарки и вынимал.
-Це теби…
Гомонил он передавай детям крашеные леденцы на палочках в виде петушков и рыбок.
-Це тебеи Максимо Иванович…
Передал он Максиму цветастый, упакованный в плотную желтую бумагу брикет, с нарисованным на нем турком в красной феске и зеленых шальварах и чубуком в руке.
-Це дуже дорогий турецкий тютюн…
Максим, понюхав брикет неуверенно мотнул головой. 
-А пахнит как диколона… Вот же придумают?
Но Микола не слушал его, доставая все новые и новые гостинцы.
- От кава турецьке. Дуже мицне я тоби скажу, Максимо Иванович. Так вранци очи откривется сонця не треба.
Максим присев на лавку и глядя на гору подарков все время пытался подсчитать сколько ем потребовалось бы вырастить и сдать перекупщикам на биржу пшеницы, чтобы заработать хотя бы треть от тех денег, что прислал Иван. Но так и не сумев посчитать махнул на это занятие рукой, увлеченно занявшись присланным табаком. Дети радовались конфетам и бубликам, опьяневший с дальней дороги Микола Лещук балагурил, завязывая опустевшую до половины торбу  и только Анна стоявшая под Божницей накинув на голову присланный сыном  платке  плакала…
Наверняка от счастья, наверняка за Ивана… Подняв голову к образам незаметно крестилась, одной рукой, другой прижимая к сердцу полученное от Ивана письмо и губы ее беззвучно шептали молитву матери сердцем, переживавшей за сына ушедшего в неблизкую и чужую ей землю.

                Глава 57
                Человек человеку волк.

Иван выйдя из храма несколько раз перекрестившись уже на ходу надел котелок и достав из жилетного кармана часы посмотрел на циферблат, стрелки на котором указывали, что сейчас уже без четверти час по полудню.
-Ах ты ж…
Но   опасливо глянув за спину, на дом Божий, удержался от бурного выражения своих чувств.
-Припоздал…
Только и буркнул он, прибавив шагу.  Часы никак не хотели помещаться обратно в пистонный кармашек и Иван, завозившись с ними, в церковных воротах нечаянно врезался в широкую, туго обтянутую черной шинелью спину тюремного стражника. 
-Куда прешь…?
Огрызнулся было старшина конвойной команды, дородный мужчина   лет сорока, но обернувшись и увидев перед собой: хорошо одетого молодого человека смягчил тон.
-Звиняйте господин… Арестантов водворяем у замок… Придётся подождать трошке.
Предупредительно сообщил он.  Остановившись, Иван наконец-то всунул часы в   жилетный карман, но прежде, чем он запахнул пальто и застегнул его, острый, профессиональный глаз конвойного старшины оценил и нешуточную стоимость золотого брегета, и массивность цепочки. От чего он на всякий случай улыбнулся молодому господину в «англицком» котелке в чужом не знакомом ему городе. Кто его знает с кем его свела нынче судьба.
Тем временем серый строй из примерно ста арестантов одетых в серые тюремные халаты и закованные в кандалы вытянулся саженей на тридцать, ожидая когда нерасторопные торговцы хворостом и дровами пропустят его к уже к распахнувшейся пасти  феодосийского тюремного замка. 
-Откуда это такие?
Поинтересовался Иван у старшины.
-Почитай со всего Крыма согнали. Ваше благородие
Сейчас с Севастополя пришли…
-А потом куда их?
Старшина, подкрутив смоляной ус бодро сообщил.
-Известное дело куда.
И усмехнувшись своей шутке значительно добавил.
-У Сибирь матушку за Урал.
-Пешком?
Изумился Иван, глядя на массивные цепи кандалов сковывающие руки и ноги арестантов.
-Да нет. Вы скажите тоже господин хороший… Разве ж кандальники дойдут пешком-то.?
Сейчас отлежаться, в баню сходють, а ночью на станцию и чугункой в специальные для них вагоны… И поминай как звали душегубцев.
-Не уж то они все убивцы?
Старшина, деловито окинув строй поджал губы.
-Да нет… Вот энти… Видите?
Старшина ткнул нагайкой в сторону этапа.
-У энтих и на руках и ногах вериги.
Иван кивнул.
-Так вот это самые опасные душигубцы… Идут, так сказать по первой категории - бессрочные, а у энтих… Видите?
Он снова ткнул нагайкой в сторону строя.
-У энтих токма ножные кандалы, это так себе мазурики вторая и третья категория...
Он еще что-то говорил, но Иван уже не слушал его, а все смотрел и смотрел на безропотно стоящих серой массой кандальников, почему-то напомнивших ему стадо баранов, которых гонят на стрижку или на убой. Краем глаза он заметил у ворот тюремного замка какое-то движение и в следующую секунду кто-то не видимые Ивану, гаркнул:
-Шапки долой!
И это «Шапки долой» ударило его куда-то под дых, в сердце, побежало по базарной площади, заметавшись от одного жандарма конвойной команды к другому, усиливаясь с каждым новым выкриком, так словно они соревновались кто из них крикнет его погромче и еще более поуничижительней.
-Шапки долой! Шапки долой! Шапки долой!
Бежала под пасмурным феодосийским небо команда словно эхо в горах. И безропотный серый строй: отцеубийц и обычных душегубов, насильников и аферистов, выродков революционеров взывавших к свержению царя и Бога как единое существо потянулось   стягивать с на половину обритых голов, выкатанные из овечьей шерсти,
серые войлочные колпаки.
Снова от конвоира к конвоиру эхом пробежал отданный кем-то приказ.
-Марш!
И строй кандальников заворочавшись, забряцав кандалами медленно, с пробуксовкой словно паровоз на станции, двинулся вперед в бездонную пасть небытия, распахнутую глотку каторги, питающейся отбросами общества. 
Ивана   замутило не то от голода, ни то от вида этих   на половину обритых голов, а быть может от сладковатого тюремного запах, расплывавшегося во все стороны по базарной площади от серой массы арестантского строя, заглушая и перебивая нежный запах степного сена и свежего конского навоза.
Иван отвернулся, чтобы не видеть этих безвольных, закованных в ржавое от влаги и пота железо людей и не дышать этим мерзким сладковатым покойницким запахом. И только он избавился от одного наваждения, как передним, словно корячившиеся вошь на гребешке образовался прицерковный юродивый.
-Не делай лиха будешь жить тихо.
Поучительно проблеял он, и осклабившись беззубым ртом добавил.
-А коль жить будешь тихо - съедять лихо.
Расхохотался верижный дурак, позвякивая ржавыми, надетыми на голое тело, по собственному приговору кандалами.
-А как же тогда жить?
Чуть склонившись к нищему, с укором спросил Иван.
Юродивый, хохотнув потряс веригами:
-Жить надо как волки живут.
И он, подняв грязный указательный палец к небу заблажил, закатывая блеклые глаза под лоб. 
-«Хомо хомини лупус эст».  Человек человеку волк.
Не ты съешь так тебя сожрут.
И он, задрав по-собачи голову вверх, хотел было завыть, но видно передумав громко испортив воздух разразился: злым, скоморошьим хохотом.
Иван, отшатнувшись от добровольного кандальника и выбравшись через толпу зевак на базарную площадь, туда где свежий, степной ветерок дувший со стороны Метридатова холма приносил в Феодосию запах высохшей прошлогодней травы смешенной со свежестью спрятавшегося в балках от весеннего солнца еще не растаявшего снега.
                Глава 58
                Царь Иван али Ампиратор
Отдышавшись и подождав, когда волна дурноты накатившая на него отступит Иван огляделся. Идти через Военную, мимо казарм на Итальянскую ему не хотелось по причине  нахождения  на той стороне базарной площади  бардака Мадам Жу-Жу, по Новой же улице было идти далеко да и путано, потому  определившись с направлением Иван глянув на часы зашагал  вниз  по Кладбищенской в сторону видневшейся старой  генуэзской башни, где летом по вечерам играл оркестр а господа и дамы в вечернее время выходили гулять на Большой мол или присаживались тут же за столы чебуречной, где подавали лучшие в городе  чебуреки и караимские пироги под  прохладное, янтарного цвета, свежее сваренное пиво.
Именно здесь у фонтана Айвазовского Иван сговорился встретится с Сашкой Котом. 
Переходя Почтовую улицу, что за казармами Рожнова переходила в Почтовый тракт который вел на Керчь, Иван увидел раскорячившуюся по середине перекрестка уткнувшуюся одной осью в брусчатку груженую тяжелой некромленой плахой дрогу, возле которой матерясь и ругаясь друг с другом крутились трое ломовиков пытаясь с помощью лаги надеть на ось неподъемной телеги свалившееся колесо. 
-Здорово дневали славяне.
Поприветствовал он запарившихся мужиков, лицо, одного из которых ему было знакомо по работе порту. 
-Слава Богу и Вам не хворать.
Как гуси забормотали они в разнобой.
-Чего тут у вас?
Щуплый мужичонка, тот самый которого признал Иван, сделав шаг вперед развел руки в стороны.
-Дык вот… В душу мать ее… Колясина слетела...
Иван обернулся в сторону Сенной площади и посмотрев на маковку Всесвятской церкви перекрестился.
-Звиняйте за выражение господин хороший…
Заторопился извинится выругавшийся по матери щуплый мужичонка.
-Силов больше нету. Колясина кованая, плахи сырые, тяжелые ежели развязать вовсе сползут…
Иван, оценив ситуацию и в очередной раз вспомнив что спешит на встречу с другом решительно отодвинув щуплого мужичонку в сторону, забрал увесистое колесо у другого и подвинув плечом третьего наклонившись приподнял край телеги не торопясь одел колесо на ось, хотел было поставить телегу на место, но передумав крутанул колесо чтобы проверить не погнулась ли ось.  Колесо, сделав несколько оборотов основательно усевшись на ступицу, не издало ни единого скрипа.
-Ух ма…
Хотел было в слух изумится щуплый мужичок за ненадобностью, бросивший лагу, в дрогу, но поймав укоризненный взгляд Ивана вместо матерка пробурчал, что-то не похабное, деревенское.
-Вот, так.
Самому себе сказал Иван, довольно улыбаясь, на ходу отряхивая руки и не оборачиваясь на изумленных мужичков зашагал своей дорогой.
Когда Иван свернув на Земскую улицу и исчез  из вида мужик, что помоложе  поинтересовался.
-Кто энто, дядька Агафон?
Щуплый, беря в руки вожжи передразнил молодого.
-Кто-кто дед Пихто!  Заместо этого варнака в порте теперь атаман, усе топереча через него.
-И таможенные стражники?
Поинтересовался не охочей до болтовни третий, недоверчиво мотнув головой, на что щуплый задумчиво пожал плечами.
-Да кто их разберет… Может и кордонные под ним ходють…
Задумчиво пробормотал ломовой.
-Вот откель он щас чапает?
Молчун, на кого воззрился Агафон пожал плечами.
-Да, я-то откель могу знать? Нешто мы с ним сговаривались?
Щуплый хитро подмигнул ему.
-А этап душегубцев у замок пришел? Говорять, ныне с Севастополя пригнали… Може кого своих встречал али провожал...
Молодой мужик, проверявший веревку которой были увязаны плахи на дрогах заступился за Ивана.
-Чаво ж ты дядька Агафон сразу его в душегубцы прописал? Мож человек у церкву ходил али ещо как…
Агафон лихо тряхнув бороденкой и нахально ухмыльнувшись ответил ему, хитровански прищурив один глаз.
-Ага. Обедня-то когда еще кончилась? И кажись седня никого с ночи не отпевали. Так что одна у него думка – каторга и вся недолга. Как есть с арестантами ручкался, даром что он и банда егоная  бугаев, неделю, другу, как с Севастополя приперла, а уже весь город поскрутила.   Бачил як они в ватаге его кличут?
-Как?
В один голос выдохнули ошельмованные брехуном мужички. Агафон же для пущей значимости понизив голос до утробного хрипа и наклонившись к ним поближе выкатив и без того выпуклые, как у рака глаза прохрипел страшным голосом:
-Царь.
Он картинно перекрестился.
-Вот, тебе крест. Царь Иван…
Но потом засомневавшись в сказанном и крутнув растопыренными пальцами руки для пущей верности добавил:
-Али   Ампиратор. Кто его разберёть?
-Как?
Не дослышал третий мужик, приложив к уху ладонь.
Агафон хотел было ответить ему с выражением, как положено про прозвище нового портового решалы, но впряженный в дроги рослый, серой масти мерен дернув телегу звонко заперебирал  кованными копытами по каменной брусчатке, напоминая мужикам о себе. 
-Прррр хрепетай!
Зло крикнул Агафон натягивая поводи, осаживая коня и побледнев лицом разразившись такой руганью по матери, что даже, взбрыкнувший мерин прижал уши.
-Чего раззявились?! Клиньте колесо покаместь  наново не слетело! Второй раз энтот Царь туды его в качели   тут ходить не станет!
Мужичонка помоложе кинулся к дрогам ловко сунул в ступицу, заранее приготовленный стопорный   клин и забив его поленом, что все это время держал в руке наготове. Агафон еще что-то хотел крикнуть, но как раз в этот момент его тираду пресекла легкая, сверлящая прозрачный зимний феодосийский воздух трель свистка квартального поручика.
-Чаво растележились тут по середине!? А ну проваливайте покуда я вас в околоток не стащил!
И Агафон словно ждав этой команды, поперхнувшись матерным словом для виду огрев вожжами по сытым бокам мерина нарочито громко, специально для полицейского, крикнул.
-Вывози родимый!
Но кинув хитрый взгляд за плечо откуда свистел и орал полицейский и убедившись, что тому уже до них нет дела больше меринка нахлестывать не стал. 
-Больно надо кормильца надрывать… Было бы за ради чего…
Пробурчал он, нарочито медленно вышагивая рядом с гружёной тяжелой плахой дрогами.
                Глава 59
                Конец Ампиратору.

Иван чтобы не идти через еще оживленную к этому часу площадь Нижнего рынка, что упиралась в тыльную стену женской уездной гимназии, приняв вправо и пройдя до середины Полицейского переулка свернул на Константиновскую улицу откуда без труда вышел на Александровскую площадь. И пройдя гостиницу Европейскую заметил томившегося у торговых галерей своего товарища.
-Сашко!
Крикнул было Иван, подняв приветственно руку, но поймав на себе строгий взгляд городового, стоявшего возле фотографического павильона Крамса, сконфужено умолк и больше голос не повышал, а прибавив шагу поспешил к Александру.
-Сашко.
Хлопнул Поддубный по плечу заждавшегося товарища.
-Ты я как посмотрю совсем по-летнему вырядился.  Вон и бушлат скинул.
Сашка не то, чтобы не узнал Ивана, но от удивления какое-то время просто не решался обнять, стоявшего перед ним молодого барина, так сильно похожего на Ивася Поддубного.
-Ну чего ты?  Вступило тебе что ли?
Смеясь, полез обниматься к нему Иван.
-Ты чего казак?
И взяв друга в обхват несколько раз оторвав его от дорожки Лазоревского сквера хорошенько тряхнул за плечи.
-Ну?
Сашко, наконец-то поборов изумление и оторопь, отступив от друга с любопытством разглядывая Ивана криво усмехнулся.
-Ну ты даешь паря…
И как-то неуверенно мотнув головой задал глупый вопрос.
-Не совестно так ходить-то?
Иван откровенно расхохотавшись, подхватив Сашко под руку увлек его за собой по дорожке сквера уходящей в сторону Карантинной слободы, подальше от глаз бдительного полицейского дежурившего  у фонтана Айвазовского и строительной площадки памятника Александру Третьему. .
-Ну ты чего?
В полголоса забасил на друга Иван.
-С какого перепугу мне будет стыдится. Чай я не голый, хозяйством не отсвечиваю.
Сашко смутился.
-Прости друже, это я так… От неожиданности…Сам не пойму с какого ляду...
Иван, остановившись примирительно махнул рукой.
-Да забудь тебе, я тут Кочура встретил… Помнишь в Севастополе на лебедки механиком майнал?
Сашко, оживившись закивал.
-Это тот у которого жена с цыганом сбежала из Орловской ватаги?
-Ну да!
Подтвердил Иван, хитро улыбнувшись и толкнув Сашку плечом.
-И чего?
Поинтересовался Сашко.
-Так тот вообще дар речи потерял. Веришь нет шел мимо меня с выпученными зирками  и ртом как карась воздух глотал.
Иван, сняв котелок обмахнулся им словно веером, но поняв что сие действие не поможет ему побороть жару расстегнул обе верхние пуговицы, распахнув пальто, не намеренно блеснув толстой, золотой, в 24 карата часовой цепью.
-Матка Боска…
Вырвалось у Сашко.
-Эко ты обвесился, чисто богатей какой…
Иван, добродушно усмехнувшись и еще раз обмахнув себя котелком махнул рукой.
-Хозяин подарил, говорит для форса, для солидности значит.  Ты слухай что с Кочуром дальше то было…
Иван совсем расстегнул пальто, ибо солнце пекло так как будто уже наступил май месяц.
-А я ему и говорю: Здравствуйте Аристарх Карлович, спасибо, говорю, Вам за помощь в поимке особо опасного душегубца  Гоги Шлепноги.
Иван, хохотнув огляделся.
-И чего?
Поторопил его заинтригованный Сашко.
-Так тот в    хвелину осип. Нет говорит, попутали господин хороший меня с кем-то и так припустил клозетным шагом, что и захотел бы его догнать вряд ли б вышло.
Встречные прогуливающиеся дамы с детьми и гувернантки   удивленно глядели на двух совершенно не подходящих друг к другу молодых людей одного возраста, одного в холщевых белых штанах, заправленных в черные высокие сапоги и с бушлатом в руках, другой элегантный, ухоженной наружности с широкими как у античных героев плечами… Впрочем и у того что с бушлатом плечи были не уже. Но так как молодые люди явно дружелюбно смеялись дамы им то же пытались умиленно улыбаться. Мол вот же и у нас в России принц и нищий могут ходить рука об руку и даже иметь какие-то общие интересы.
На смеявшись парни остановились.
-Слухай, Сашко нам бы присесть куда, а то я с утра ни маковой росинки и всю дорогу столбом на службе простоял.
Сашко, отступив от Ивана на шаг осмотрел его нарочито нагло.
-И чего? Притомился что ли?
Иван кивнул.
-Веришь нет друже ноги гудять, как пароход, лучше бы я на трапе с тобой кули ворочал...
Сашко хлопнул Ивана по плечу.
-Ну а чего? Приходь, скоро шторма спадут      работы будет прорва, не то, что сейчас по барже в неделю.
Иван, перестав улыбаться поправил котелок.
-Я, кстати, хотел с тобой зараз и про процевку поговорить…
И оглядевшись в слух спросил сам себя.
-Куда бы нам…
-Так ты ж хотел в кофейню к этому…
Иван оживился.
-К Филоненке?
-Вот, вот пугал халвой кравайской.
Иван замер и весело посмотрев товарищу в глаза хохотнул.
-Ну ты Сашко деревня. Не каравайская халва, а караимская, как слобода. Понял?
Приятель, нервно передернув плечом огрызнулся
-Да какая хрен разница, главное, чтобы наваристо было. Пошли в твою каву.
Иван отрицательно качнул головой.
-Нет не пойдем мы туда…
-Энто по што?
-У него кофейня, толком и не поснидаешь, так побаловаться холвами, та трубочками сладкими…
-А куда двинем?
-Може к туркам у харчевню?
Иван, вдруг вспомнив что-то отрицательно качнул головой.
-Чего не так?
Поинтересовался Сашко.
-К ним то же нет ходу…Тыж почеревок любишь, а у них на это харам.
-Чего?
Не понял Сашко.
-Харам. Запрет значит у них на поросей, считают ее по Корану грязной скотиной.
-Да ладно вот так прямо… Постой а в Севастополе у  Акима окорока и головы вареные подавали…
Иван, поджав губы довольно хмыкнул.
-Так то в Севастополе, а тут кошт другой.  Тут все по полочкам, по регламенту. Турки и армяне держат харчевни на Центральном базаре видел пол улицы одних только харчевен, кабаки держат наши русаки, а Кофейни армяне та греки.
Сашко удивленно посмотрел на Ивана.
-Ты я уж смотрю тут везде в курсе.
Иван развел руки в стороны.
-Так с утра до вечера торчу в них. С одними одно решаю у других другое. Пойдем в трактир к Алексею Семенову ух я тебе доложу кормит он отменно, одни гусаки печеные чего стоят… Айда.
Сашко было задумался и Иван, истолковав это по-своему хлопнул себя по карману брюк.
-Та не журись Сашко я угощаю. Хозяин подъемных мне дал на всю ватагу хватит. Айда.
-Ну тогда…
Сашко дурачась поклонился приятелю.
-Тогда царь Иван веди меня…
Он не успел договорить начатую фразу, как Иван, потемнев лицом и взяв его за ворот рубахи, не зло, но настойчиво притянул его к себе, но опомнившись пробормотал:
-Прости, прости друже…
Сашко высвободив из рук Ивана помятый ворот сочувственно поинтересовался у товарища.
-Да что с тобой? Ну пошутил я… Пошутил про царя…
На бледное лицо Ивана словно набросили сетку страдания. Иван застонал и закрыв лицо ладонью стоял так с минуту, а может и две собираясь с мыслями. Сашко не лез к нему с детства зная крутой нрав Ивана.
-Ты понимаешь друже…
Лицо Ивана становилось с каждым мгновение светлее и приветливее, Иван приобнял товарища за плечи.
-Когда тебя за ради шкоды дразнют царем наш брат амбал, это одно, а когда начальник таможенной стражи — это совсем другое.
Иван, отстранившись от Сашко заглянул ему в глаза.
-Кумекаешь, о чем я?
Сашко, помедлив отрицательно мотнул головой.
-Ни черта я не понял? Скажи ладом.
Задиристо ответил Сашко.
-Подь сюды скажу, чего…
Иван поманил товарища рукой, но Сашко отрицательно мотнув головой, напротив, отступил от него, по тому, как вовремя увидел пробежавшую по лицу Ивана ледяную волну, что льдинками застыла в глазах его. Иван отвел взгляд и молча пошел один, а Сашко за ним.  Они какое-то время шли по Итальянской молча, а когда свернули на примыкающую к ней улицу Иван остановившись повернулся к другу.
-Дружде, я ведь тебя редко о чем прошу. Так?
Сашко, осознав серьезность момента скупо кивнул.
-Так, друже…
-Тогда услышь меня и накажи всем нашим.  Никогда не называть меня царем или императором или государем каким…
Иван посмотрел Сашко в глаза и для убедительности добавил.
-Никогда.  Понял?
Сашко утвердительно кивнул.
-Ну вот и добре….
Обнял он было Сашко за шею, но тот не поддавшись остался стоять на месте.
-Чего ты?
Сашко упрямо наклонил голову.
-Хочу узнать пошто тебя нельзя так кликать, энто ведь с Севастополя еще завелось…
Иван, повернувшись к нему лицом молча посмотрел в глаза. Постояв так взял его за плечи и притянув к себе негромко и спокойно сказал.
-А как Сашко по-другому? За энту шкоду начальник таможенной стражи порта меня уже пытал… Как ты думаешь, чем это все грозит всем нам если меня под в каторгу подведут?
Они смотрели друг другу в глаза, не отворачивая взгляда не моргая, словно играли как в детстве в гляделки. Наконец Сашко моргнув обмяк, сбрасывая общее напряжение.
-Я же не знал…
Виновато пробурчал он.
 Иван улыбнулся.
-И я не знал, а вот теперь друже знаем и всем нашим скажи чтобы языки прикусили, а чужим, чтобы в мордасы сразу кулаком если будут  трындеть. Все амба. Нет больше царя Ивана.
Сашко улыбнулся.
-Вечером всем накажу, думаю, что к побудке желающие дразнить тебя ампиратором, али царем каким изведутся.
Сашко протянул Ивану руку и тот пожав ее до хруста не выпуская увлек приятеля за собой с Итальянской улицы вверх по Греческой, а оттуда поднявшись до   Дворянской, туда где на углу красовалась зазывная вывеска: 
 «Жарим парим гостей угощаем»
     «Трактир Алексея Семенова».
                Глава 60
                Все что есть в печи на стол мечи
В трактире почти никого не было, лишь в дальнем углу гужевали какие-то лихие дядьки в шелковых рубахах и дорогих на парче шитых золотой каймой жилетках. Иван, бросив в угол беглый взгляд сразу уразумел что и как.
-Воры гуляют… Вчера говорят в Керчи почтовую карету обнесли, видать сабантуй теперь по этому случаю...
И не успел он это сказать как к ним, не весть откуда взявшись, подскочил проворный половой в белом фартуке и начищенных до зеркального блеска сапогах.
-Рады видеть дорогих гостей… Куда изволите господа?
Он оценивающе посмотрел на Сашко на его бушлат в руке, но тут же, его кислая рожа расцвела в радушной улыбке. Иван, сняв с головы котелок пробасил:
-Давай-ка нас подальше от энтих…
Он многозначительно кивнул головой, себе за спину, в сторону загулявших лихоимцев.
-Сей момент, вот пожалуйте к окну здесь за колоннами ни видно никого не будет ни слышно… а если что можно-с и в кабинете. Так-то в три рубля вечером-с, а сейчас и рублика-с хвати…
Иван посмотрел на Сашко, но тот не слушал что говорит халдей да и сам ничего не говорил, потому Иван кивнув сказал:
-Веди в свой кабинет.
И без того масляное лицо полового засияло словно новый рубль на солнце.
-Всенепременно господа-с… Прошу-с, за мной-с…
В кабинете было покойно и тепло от стены, за которой по всей видимости располагалась кухня.
-Сей момент.
Засуетился половой обмахнув белым полотенцем и без того чистый с ночи стол.
Приятели опустились на лавки за большим толстой плахи столом, друг супротив друга
-Что будите кушать-с?
Сашко глянул на Ивана, а тот не торопясь сняв пальто и котелок подал их половому, который тут же в кабинете повесил все на приспособленную к этому гардеробную. Подражая товарищу Сашко так же освободившись от бушлата и мичманки расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
-Гуси готовые?
-Как же-с, всенепременно с ночи-с ставим, вам значит гусика…
Сашко, заерзав на лавке поправил.
-Двух… Яблок моченых, водки казенной штоф…
Иван, запустив пальцы в волосы зачесал их назад.
-Тебе десять чарок не многовато будет?...
Сашко расплылся в улыбке что халдей.
-Понятно.
Тряхнул головой Иван.
-Тогда мне гранец квасу неси черного на изюме и мяса холодного, отварного, на перекус…
Халдей, почуяв широкую гульбу превратился в саму учтивость.
- Хочу предложить вам господа мясную тарелку-с…
Сашко хохотнул.
-На кой черт нам твоя тарелка?
Половой разулыбавшись шутке гостя очень деликатно пояснил.
-Да нет господа хорошие просто тарелка с холодными мясами: телятина отварная, курочка белое мясо, утица холодного-с копчения, колбасы нашего приготовления, паштет из гусиной печени, окорочок-с с жирком-с и… прошу прощения конина-с есть.
Сашко, бросив взгляд на Ивана   отрицательно мотнул головой.
-А ну давай, тащи свою тарелку…
И уже в след рванувшему с места халдею крикнул.
-Коняшку не надо, чай не татары мы… А этак давай все что есть в печи на стол мечи.
Когда за половым закрылась толстая деревянная дверь Сашко достал было из кармана поддевки пачку папирос «Кафа», но поймав недовольный взгляд Ивана хотел было спрятать ее обратно, но Иван примирительно сморщив лицо махнул рукой.
-Да ладно друже чего уж там?  Я чай не девка кури свою махру… Не бегать же тебе за двери…
Пока Сашко готовился закурить: достал из плоской пачки с нарисованной на ней башней святого Константина папиросу, размял ее в пальцах, потом зачем-то продул, сломав бумажный мундштук папиросы навроде голенища ялового сапога в гармошку. Иван внимательно следил за его руками вспоминая отца с его чубуком на длинном мундштуке.
-А дай друже и мне одну…
Неожиданно попросил Иван. Сашко от просьбы такой опешил.
-Ты же не куришь Ваня…
Но зная характер Поддубного, если он чего надумал, то его уже не своротить, протянул ему пачку папирос и чиркнув о стол английскую спичку, те что местные мальчишки выпрашивают у моряков с иностранных кораблей на причале, сам прикурил и протянул огонь Ивану.
Иван, закурив не затягиваясь выпустив через нос дым удивленно посмотрел сначала на папиросу, а потом на своего дружка.
-Местный, Феодосийский табачок, готовят на черносливе с медом…
Поспешил сообщить Сашко секрет ароматного, сладковато-пряного папиросного дыма.
Иван, оценивающе почмокав губами снова одним ртом втянул ароматный дым…
-Прости Господи…
Пробасил Иван крестясь.
-Слаще ладана, однако…
Сашко лишь утвердительно кивнул, раскуривая свою папиросу.
-Они тут и не такое чудят…
Он затянулся и выдул дым в потолок.
-На меня… На меня пускай…
Попросил Иван.
-Уж дюже смачный дымок.
Иван еще пару раз дымнул и оглядевшись встал чтобы выбросить тлеющую папиросу, прошелся по кабинету и не найдя куда определить окурок положил его на каменный подоконник.
-Послезавтра придет «итальянец», Коста вчера подписал с Дариопулисом договорную на отгрузку чечевицы, так что готовь ватагу. Сколько нас?
-Со мной девятнадцать душ, плюс Василь с Николой Лещуком до хаты учапали…
-Значит со мной двадцать… Не много ли?
Сашко пожал плечами.
-Не гнать же едоков.
Иван посерьезнел лицом
-Интересно, как они дошли?
Сашко, взяв рукой с блюда кусок холодной телятины и макнув его в тертый хрен пожал плечами.
-Ты за Василя с Миколой?
Иван кивнул.
-Та чего им будет, я их на чугунку посадил до Джанкоя, а там пересядут и через Золотоношу…
Отложив окурок папиросы на край стола Сашко не чокаясь махнув пол лафитника ледяной, поднятой со льда из подвала водки смачно закусив ее телятиной закончил свою мысль.
-А со Златаноши с обозом абы пехом часов семь и у Богодуховке.
Иван налил себе квасу в чарку.
-Деньги то не шутейные… Вдруг чего?
Сашко хохотнул.
-Подивился бы я на того лихоимца, кто у Миколы гроши захочет оттяпать…
Иван кивнул.
-Это да.
И подняв глиняную чарку с квасом сказал здравицу.
-Ну что бы все было под завязку.
Сашко, возмущенно замычав налил себе водки.
-Погодь так-то не гоже…
И звякнув лафитником о иванову посудину с удовольствием выпил. Словно по команде дверь распахнулась и в кабинет влетело человек пять половых каждый из которых нес на подносе разную еду и закуску, выставляя ее с поклоном, да каким-то пожнлатильным приветствием.
-Угощайтесь гости дорогие.
 Двух печеных с яблоком гусей под карамельной корочкой, еще дымящихся   на деревянных блюдах, поставили перед гостями.
-Ну!
Иван потер руки.
-Поснедаем трошке...
И взяв из рук одного из халдеев   свежее полотенце постелил себе на колени, чтобы нечаянно не запачкать едой новые, неделе не ношенные штаны из магазина Иды Шнайдер.
-Дас ист гуд аппетите...
-Чего?
Не понял Сашко, с хрустом отламывая от печеного гуся лапу.
-Говорю: хорошего аппетита тебе басота.
Сашко мотнул головой.
-Вот же ты балясаешь… А по турецки могешь?
Иван, деловито закатав рукава рубахи и приладив подсунутую ему, халдеем салфетку за ворот рубахи расправил ее.
-По-турецки не могу, не у кого послухать, а с крымчаками общий язык нашли, так что уже пол дела. 
И подняв наполненную чарку с кипящим от газа квасом, чокнулся с Сашкиным лафитником.
-Ну будем брат, чтобы усе у нас было и нам за это ничего бы не было!
 



                Глава 61
                Босяк

Иван, стоя на палубе у распахнутого настежь люка   грузового трюма итальянского судна «Маэстро» еще из далека увидел подкатившую на причал к деревянной пристани Азовского торгово-пароходного общества дорогую, темно-красного лака двуколку с щегольски разодетым седоком.
Возница, не бросая поводьев спрыгнув на причал, жестом подозвал к себе парнишку удившего у лестнице для купания рыбу. И передав ему поводья неспешно, прогулочным шагом проследовал к стоящему у центрально трапа изнывающему под уже горячим февральским солнцем таможенному стражнику Тихонову, разговор с которым как мог догадаться Поддубный у щеголя не получился. Так как младший надзиратель, предупредительно поправив висевшую у него на боку кобуру с револьвером, рявкнув свое извечное «Не положено» отвернулся от подошедшего к нему просителя.
Грузчики, словно часть огромного механизма, монотонно   подходя к дрогам груженым мешками с чечевицей, подставляли Сашке Коту спины, а тот не особо церемонясь забрасывал им за плечи неподъемную ношу обязательно выкрикивая при этом разные веселые глупости, в том числе и не слишком приятные дамскому или благовоспитанному уху.
-Ходи красиво, да щупай девку боязливо!
Ободряюще, весело покрикивал ватажный атаман. И портовые амбалы, хмыкнув в ответ, а кто и послав Сашку, так же шутейно, за три девять земель, со своей ношей, умещавшейся на седелке, этаком специальном приспособление для более удобной, для заплечной переноски мешков, так же монотонно поднимались на палубу парохода по уложенным сходням, где их встречал Иван, который сняв с седелок куль в свою очередь предупредив товарищей старающихся в трюме окликом «Бойся» сбрасывал в бездонную  пасть трюма очередной, шестипудовый джутовый мешок с чечевицей.
Одни дроги сменяли другие вывозя из полукруглых, сияющих на солнце еще не окислившимся цинком пакгаузов чечевицу, другие вставали в тех же пакгаузах под загрузку и так эта карусель крутилась практически без остановок двенадцать а то и все четырнадцать часов в сутки, с небольшим перерывом на обед.
-Эй любезный!
Обратился подкативший на коляске щеголь к только что вставшему под разгрузку ломовику Агафону.
-Подскажите, где можно увидеть помощник хозяина компании «ЛивасЪ», Господина Поддубного?
Агафон, нагло оглядев франта фыркнул словно впряженный в дроги мерен.
-Кому и баклан помощник, а ежели управляющий нужон тык вон он…
Агафон, вскинув голову и приложив ладонь козырьком к глазам посмотрел вверх на палубу, где   Иван снимал очередной куль и сбрасывал его в трюм.
-Бойся!
По лицу франта пробежала неприязненная тень.
-Этот?
Недоверчиво переспросил модный барин.
-Он, он не сумлевайся!
Уже на ходу крикнул Агафон нахлестнув вожжами мерина.
Щеголь хотел видно спросить еще что-то у Агафона, но вместо него, обернувшись увидел перед собой уже другого дрогаля, поставившего свою колымагу под разгрузку.
-Э-э-э…
Протянул он. Ему ответил Сашко Кот закидывая на подставленное седёлко очередной куль.
-Поддубного ищешь?
Франт кивнул.
-Да. Господина Поддубного
Нарочито сделав ударение на слове господин ответил франт.
-Энто он и есть. Господин…
Щеголь, услышав в ответе Александра некое пренебрежение к своей персоне обижено, поджав и без того тонкие губы и ловко крутанув в руках черную, отполированную трость с серебряным набалдашником в виде обезьяньей головы, иронично переспросил.
-Вот этот босяк? …Как его…?
Сашко хохотнул.
-А как не назови все одно ца…
Он кинул веселый взгляд в сторону Ивана, и улыбка слетела с его лица, потому как Иван хоть и не слышал разговора, но на всякий случай показал дружку увесистый кулак.
-Иван Максимович…
Поправился Кот забрасывая очередной мешок за плечи заждавшегося ватажника.
-Двигай поршнями! Жить будешь с кренделями!
Крикнул Сашко вдогонку крючнику и без передыха тут же закинул еще один уже следующему горбачу на спину очередной куль.
Франт крутнувшись на каблуках словно ища кого-нибудь другого кого могли бы звать уважительно Иваном Максимовичем Поддубным  остановив свой взгляд на  стоявшем у  трапа таможенном стражнике еще сильнее поджал обескровленные губы. 
-Бойся!
 Гаркнул Иван сбрасывая очередной мешок в трюм корабля и  придержав  коренастого мужика за рукав попросил. 
-Хведорыч айда подмени меня…
И отряхнув с рубахи пыль, упруго зашагал по сходням  к причалу.
-Любезный, подскажите, где я могу увидеть…
Обратился щеголь к Ивану.
-Кого ищите?
Перебил его Поддубный, спрыгнув со сходней на причал. Модный, презрительно осмотрев с головы до ног одетого в моряцкую робу и грубые ботинки Поддубного помедлив сквозь зубы процедил.
-Я разыскиваю помощника владельцев компании «ЛивасЪ»… Господина Поддубного.
Иван, не улыбаясь ответил.
-Ну я Поддубный что хотели?
-Вы?...
Не сумев скрыть удивления, переспросил щёголь. Отступив на шаг окинув Ивана тревожным взглядом с головы до ног. 
-Я думаю, что мне не о чем говорить с Вами… Быть может в конторе если Вас, конечно, к этому времени не уволят.
И не прощаясь, развернувшись на каблуках и жонглируя тростью, словно балаганный шут, устремился к своей двуколке, где сунув в руку державшему поводья пареньку алтын, запрыгнул в возок и нахлестнув серую в белых подпалах лошадь с тонкими грациозными ногами лихо вынесся с причала в сторону Карантинной слободы.
Иван, проводив его недобрым взглядом на вопрос Сашко Кота «Кто это» сплюнув на землю мутной от пыли слюной негромко но отчетливо ответил
-Падла какая-то…
После чего ушел в амбар подменить на высадке Леху Карася.


                Глава 62
                Каторжанский заговор.               

          День прошел быстро, пока загружали итальянца. Уже солнце закатилось за горы и над феодосийским портом зажгли гигантские угольные прожектора, отчего на территории порта стало еще светлей чем днем.  Иван, накинув в бараке моряцкий бушлат и натянув на голову мичманскую фуражку с лаковым козырьком, но без кокарды пошел на выход когда в барак забежал посыльный от маклера порта Андрея Севастьянович Себялюбова и по мальчишески запыхавшись выпалил стоящему перед ним Ивану.
 -Большой тебя в контору зовут…
Иван, закрывая поплотнее за собой дверь в пол голоса упрекнул посыльного.
-Ну чего ты орешь? Ведешь же люди отдыхают… Чего там у них?
Парнишка, не смутившись улыбнулся щербатым ртом.
-Завтра должны два корабля зайти, сам слышал. Один с маслом, грек, второй турок с кофием и табаком.
Иван   достал из кармана медный пятак.
-Держи, купишь себе сальник чи конфектов.
-Только ты меня не выдавай…
Иван, согнув вопросительным знаком указательный палец показал его Антохе, чем премного успокоил паренька.
-Ну что я дурень что ли? Кто своего вламывать будет?  Погодь только до Сашко дойду.
И он, оставив конторского посыльного подошел к стоявшему у трапа Коту, заканчивавшему бумажные дела с мореходами.
-Сашко…
Позвал он. Кот, подойдя к Ивану сунул ему в руку свернутую пачку кредиток.
-Рассчитались сполна, да еще червонец бумагой дали сверху за скорость…
-Когда они отваливают?
-Завтра, с утра.
Иван кивнул и развернув пачку денег отсчитал из нее сто рублей которые вернул другу.
-Всем по синенькой раздашь…
И послюнявив указательный и большой палец отсчитал еще пятнадцать рублей.
-Это тебе с бригадирскими. Сколь у нас ломовиков пахало?
-Четверо вместе с Агафоном.
Иван отодвинув Сашко загородившего свет от прожектора  принялся считать деньги.
-Даш им по семи рублей… Агафону двенадцать…
Сашко, принимая деньги для гужевиков недовольно хмыкнул.
-Не много ли им будет?
Иван отрицательно   мотнул головой.
-Не кишнись. В самый раз… Два рубля за премию не разгонишься, зато они по первому свистку наши, а не каторжанские. 
-Это да…
Сообразив выгоду, согласился Сашко.
-А болтуну этому за что двенадцать рубликов?
Иван внимательно посмотрел на Кота.
-У тебя своя ватага у него своя… Вот ежели бы я тебе как всем заплатил?
Иван вытащил из пачки еще сто рублей и протянул их ватажному атаману.
-Разделишь сам, как накумекаешь.  Смотри только Клюя не обноси с его парнями…
Сашко пожал плечом.
-Да чего его обносить он вроде в упряжке вместе со всеми не халтурит.
-Ну тогда тем более. Сибиряки силу набирают, даром, что половину у них каторжан, так еще и земляки вчера к ним человек пять прибыли.
-Откуда знаешь?
Иван,   помолчав, ответил.
-В чоботах  катаных… Жупаны цигейковые, треухи опять же… Их сразу видно…  Борода сам на вокзале встречал.
Иван Сашко протянул зеленую трехрублевку.
-А это чего?
-Метельщикам дай пусть все как следует   выметут, чтобы маклер мне потом в глаза не тыкал.
-Сделаем. Ты куда сейчас?
Иван, кивнув на ожидавшего его у барака посыльного недовольно ответил:
-Знамо дело куда… К кровопийце нашему… Благодетелю…
Они, попрощавшись за руки, обнялись.
-Ну бывай казак.
-И тебе не кашлять Ваня.
Отшутился Сашко проверяя разложенные по карманам деньги.
И Иван, не говоря больше ни слова отвернувшись от приятеля махнул рукой Антохе.
-Айда малой…
Идти было не далеко, Корабельная кантора - небольшой домишка скатанный из кругляка и проконопаченный просмоленной пенькой стоял с торца девятнадцатого цинкового пакгауза, который блестел серебром даже в лучах ночных фонарей и прожекторов. 
-Чего там еще у вас слышно?  Каторжане к нему приходили? Здоровый мужик такой с бородой? 
Антоха деловито шмыгнул носом.
-Был, был такой. Сапоги бутылками…
Иван кивнул.
-Точно. Значит сговорились каторжане. Заговор с Себялюбивым затеяли. Ну-ну…
И не глядя достав из кармана широких штанов монету   сунул ее парнишке в руку.
-Держи. Ежели узнаешь, чего   серьезное, сразу дуй до мене. Кумекаешь?
Антоха снова деловито шмыгнув носом и мельком глянув на серебристую, пятигривенную деньгу у себя в кулаке удалецки тряхнул головой, срываясь с места.
-Обижаешь Большой! Еже ли чего я сразу до тебя.
Уже на ходу крикнул ему Антоха.
-А ты далеко?
Но так и не получив ответ от убежавшего в сторону чугунного переходного моста, что поставили у башни Святого Константина Иван, запахнув поплотнее бушлат направился к главному мздоимцу Феодосийского торгового порта старшему маклеру Себялюбову в Корабельную контору.   

                Глава 63
                Благодетель

У входа в Корабельную контору Иван столкнулся с выходившим из нее портовым толмачом и капитаном только что загруженного под завязку чечевицей итальянского судна. Узнав Поддубного, капитан, всплеснув руками затараторил на своем птичьем языке.
-Браво! Брависсимо! Амиро ла ту фоца!
Недовольно поморщившись и натянув поглубже форменную фуражку, переводчик устало улыбнулся Поддубному.
-Он Вас благодарит. И восхищен Вашей силой.
Иван понимающие кивнул.
-Да я понял…
И чуть повернувшись к капитану как умел ответил ему.
-Грация…
И добавил, много раз слышанное в севастопольском порту от толмачей пожелание.
-Бона страда.
И уже не обращая внимания на восхищенный щебет итальянца, вошел в крепко натопленное, освещенное тремя лампами помещение. Иван поморщился, он не любил этот сладковатый запах керосина, напоминавший ему запах покойника. В конторе никого не было кроме старшего маклера Себялюбова восседавшего за своим столом под семилинейной лампой с зеленым абажуром и перебиравший по всей видимости фрахтовые бумаги, только что покинувшего его итальянца.
-Кто там?
Беспокойно поинтересовался маклер подслеповато щурясь и привычным движением руки приоткрывая ящик стола, где у него от лихих людей лежал наготове: «Бульдог» - пятизарядный, револьвер восьмого калибра.   
Иван отозвался.
-Поддубный…
Маклер и сам уже увидел, что в контору вошел, не чужой человек, оттого дежурно улыбнувшись так же бесшумно задвинув ящик стала предложил Ивану:
-Присаживайтесь Иван Максимович, как известно в ногах правды нет…
И завязав зеленую, бумажную папку на тесемку и спрятав ее в стол, снял пенсне и протерев пальцами переносицу умиленно улыбнулся Поддубному.  Иван с подозрением покосился на стоявший у стола хлипкий стул с венской выгнутой спинкой.
-Присаживайтесь. И даже не сомневайтесь. Смею Вас уверить господина Карамазина выдерживает, а в нем пудов под десять будет…
Иван усмехнулся.
-Куда мне до Кирилла Андреевича со своими семью пудами? Но я все-таки постою, тем более что дело у меня не длинное. 
Иван полез во внутренний карман бушлата. Старший маклер, откинувшись на спинку стула устало протер лицо руками и не глядя на завозившегося Ивана задал ему вопрос.
-Что же это Вы Иван Максимович такой человек и сами ручки пачкаете?  Ни хорошо-с… Вы ведь лицо… Все-таки…
Иван безапелляционно перебил его.
-А мне не в тягость господин управляющий… Это у меня на вроде променада с барышней.
Иван наконец-то достал из кармана две красные, десятирублевые купюры и сложив их гармошкой в несколько раз положил на край стола у стеклянной колбы настольной керосиновой лампы. Маклер, глянув на деньги сладко улыбнулся, прикрывая их четвертиной писчей бумаги.
-Маловато Иван Максимович, будет… Маловато… Завтра корабликов то два зайдут. Один, конечно, можно и сибирякам отдать…
Поддубный нахмурился, но грубость, которая крутилась у него на языке, вслух не сказал, а чуть помедлив безразлично ответил.
-Нам ваш грек без надобности Андрей Севостьянович...
Себялюбов поддержав игру Ивана растеряно улыбнувшись развел в стороны холеные ручки.
-Почему же это Иван Максимович?
При этом убирая в ящик стола полученную мзду поинтересовался чиновник.
Иван улыбнулся.
-Так он и так наш. Это же «Спарта» корабль такелажной компании братьев Константинопольских, Вы в судовой ведомости посмотрите, так что все по-честному, да еще с горкой.
Себялюбов, умиленно вскинув руки наиграно наивно заулыбался.
-Ах! Вот же промашка какая вышла! Ну да ничего, ничего, я думаю Вы же не станните обсуждать это с Костой Арестофановичем.
И снова расплывшись в радушной улыбке добавил.
-По-дружески.
Иван, изобразив на своем лице улыбку, пряча во внутренний карман документы на груз кивнул ему в ответ.
-Конечно нет, Андрей Севастьянович, какой разговор между настоящими партнерами?
И не прощаясь вышел   из конторы в зябкий полумрак Феодосийского вечера. На самом конце волнореза мерно работал маяк, освещая   путь запоздавшим торговым мореходам, не успевшим по свету  зайти в бухту и встать на якорь в ожидание своей очереди на погрузку или разгрузку трюмов.
Если бы не огромные угольного накала прожектора, которые каждый вечер зажигали над портом и чугункой, Ивану было бы не уютно шарахаться в складских закоулках, для того чтобы пройти обратно к пристани, где у него осталось одно небольшое, можно сказать, копеечное дельце. Ветра почти не было и из темного неба сыпал невесомый словно мучной сеянец снежок.
Иван поднял ворот бушлата и зашагал по пирсу на выход. Проходя мимо таможенного стражника, теперь уже зябшего у поднятого трапа загруженного чечевицей «Маэстро», сунул ему  зажатую между пальцев трехрублевой ассигнацией, которую тот не глядя, словно голодный птенец чайки,  жадно выхватив «проглотил», буркнув слова благодарности.
-Благодарствуйте Иван Максимович…
Иван, не глядя на пожилого стражника кивнув ему в ответ так же скупо пробурчал.
-И Вам не хворать…
Он не успел договорить, сначала услышал, неопределенный шум, а лишь потом и увидел несущегося к нему из-за деревянных амбаров выкрашенных в казенный, красно-бурый цвет щербатого Антоху прижимавшего к груди обеими руками кулек свернутый из магазинной бумаги, и только потому увидел троих подростков лет по семнадцати, а то и постарше, молча бегущих за ним.
-Поможи Большой…
Задыхаясь, пробормотал Антоха уткнувшись в упругий если не сказать каменный торс своего спасителя. Ивану поблазнилось будто в руке одного из загонщиков блеснул нож. И шагнув им навстречу в одно движение пряча Антоху за свою спину предупредительно поднял вверх левую руку.
-Стоять? По чем это у нас полугар хлопцы?
Преградил он дорогу распалившимся погоней хлопцам.
-А тебе чего? Интерес якой або разваги шукаешь?
Ивану не понравился разговор, и он сделал еще шаг вперед выйдя из корабельной тени в яркий луч прожектора. 
-Давай дуй в контору, и чтобы на пирсе я тебя не видел.
Не оборачиваясь скороговоркой, пробормотал Иван запыхавшемуся Антохе. 
Пока он говорило это один из парней наклонившись к уху того что понаглее что-то прошептал ему, но тот оттолкнув его нагло рассмеявшись сунулся к Ивану с выставленным перед собой ножичком.
-Да мне наплевать, что он Поддубный…  Хоть подберезовый.
Я сын Бороды слыхал про такого? Тронешь меня пальцем и считай, что ты уже покойник…
Он не успел договорить, потому что в следующую секунду Иван выписал ему такую оплеуху ладонью по сытой лоснящейся харе, что у нападавшего перехватило дух и он с размаху уселся на каменный пирс напрочь отбив себе копчик, а   из ослабевшей вдруг руки, с плаксивым звяканьем, словно жалуясь на сытого, выпал нож к ногам Ивана. В горле налетчика что-то забулькало, словно водолаз, спустившись у пирса под брюхо кораблю, пускал из-под воды воздушные пузыри.  Какое-то мгновение в воздухе повисла тишина которая через секунду была разорвана в клочки тревожной трелью жандармского свистка.  Это стражник Тихонов увидев, что на Поддубного напали трое дал им острастки.
-Я вот вам мать вашу в участок вас!
Почти радостно заорал он, выдирая из кобуры табельный наган. Втайне обрадовавшись, хоть какому-то оживлению, внесшему разнообразие в его ежедневную, монотонную службу в порту.  Двое тех кто не попал под раздачу Поддубного хотели было бежать, но Тиханов дважды пальнув из нагана над головами загонщиков прокричав не человеческим голосом на всю округу.
-А ну лежать архаровцы! Мать вашу! Всех перестреляю!
Бряцая наручными кандалами на бегу, орал жандарм.
В воздухе засверлила еще одна трель жандармского свистка, потом еще и еще…  Блюстители российского кордона бежали со всех концов порта на помощь своему товарищу, подавшему сигнал бедствия.
-Ну все теперь начнется…
Пробормотал Иван ногой сбрасывая с пирса в темную воду предательский блестящий лезвием нож юного варнака. 
Иван наклонившись к юному грабителю негромко, но вкрадчиво сказал:
-Крохоборам своим скажешь, что ножа не было. Кумекаешь, о чем я?
И не дождавшись ответа   шагнул на встречу запыхавшемуся таможеннику Тихону.
Который, ухватив его за руки стал внимательно разглядывать на предмет ранений. 
-Иван Максимович ты как?
-Нормально…
Иван достал из кармана пятирублевую ассигнацию и попытался сунуть ее в руку жандарму, но тот отверг ее.
-Побойтесь Бога… Он же с ножом на Вас… Меня ж под трибунал отдадут ежели я в задпятки дам…
Иван поморщился.
-Все равно возьми… Скажи, что показалось от того и стрелял. А с капитаном вашим я сам все решу. 

                Глава 64
                Разговор с хозяином 

Настенные часы в конторе показывали без четверти десять. Утренняя прохлада растворилась в солнечных лучах еще часа два назад и теперь солнце, уже поднявшееся больше чем на треть от морского горизонта, пекло на славу.  В конторе компании «ЛивасЪ» еще сохранилась ночная прохлада, и в открытые окна проникали не только звуки портовой жизни и железной дороги, но и мягкий теплый воздух, напитанный морем и угольным дымком.
-Здравствуйте Коста Аристофанович.
Поздоровался Иван с хозяином компании.
Грек сидел на высоком стуле у бюро и что-то писал. Оторвавшись от бумаг, внимательно посмотрел на вошедшего в контору Поддубного и выдержав небольшую паузу поприветствовал своего помощника.
-Здравствуй Иван… Ты встретился с турками?
Иван утвердительно кивнул.
-Еще вчера. Договорились, что большая часть грузов пойдет через нас, остальной я думаю можно отдать Бороде.
Константинопольский, выпрямившись посмотрел на Ивана в упор.
-Какому Бороде? Это этому каторжанину с его бандой?
Иван подойдя к чайному столу налил себе фруктовой воды с газом  из сифона залпом осушив полный стакан  крякнул, пытаясь  перевести разговор на более приятную тему.
-Ох в нос шибает…
Коста отложив перо на чернильный прибор снял с носа стекляшки.
-Я правильно тебя понял ты хочешь часть кораблей от турка отдать под разгрузку и погрузку Егорову?
Иван кивнул.
-Точно так Коста Аристофанович... И не только часть груза, что прейдет через Турка, но и другие оказии, с которыми мы не успеем справится.
Хозяин компании «ЛивасЪ» слез со стула и пройдясь по конторе, размяв ноги, остановился у окна откуда был виден фонтан Айвазовского и башня святого Константина.
-Для чего? Ты встречался с ним, и они тебя принудили?
-Нет.
Простодушно ответил Иван.
-Я только, что разговаривал с Бородой и он со своей ватагой готов помогать нам, чтобы суда, стоящие у нас на швартовке, мы могли бы загружать или разгружать в два раза быстрее, что даст нам возможность получать премию и от владельцев судоходных компания и от корабельной конторы.
-Каким образом?
Заинтересовался грек.
-Все просто на аврале он нам гарантировал на общих условиях давать своих лучших грузчиков, ну а мы ему своих.
Константинопольский, задумавшись снова прошелся по конторе.
-А мы ему для чего?
Иван подошел к окну и повернувшись к хозяину поинтересовался.
-Вы не против если я закрою, а то так печет словно уже август.
Коста кивнув снова уселся на свой стул за бюро, но к бумагам не притронулся.
-За это Борода… Евлампий Егоров будет с нами солидарно держать цены на   такелажные работы… И купчины нас не смогут загнуть как они это сделали в Севастополе, когда ватага волгарей «пахала» на них за копейки и день и ночь. 
Константинопольский удивленно посмотрел на Ивана.
-Умно…
Похвалил он Поддубного.
-Иван, ничего сказать не могу умно.  А другие?
Иван весело махнул рукой.
-А что другие? У нас такие ватаги никто не успеет за нами, а от того  все корабельщики захотят працювать с нами, Иван кивнул на висящие на стене часы.
-Как говорит Бахшиш: «Время деньги», они ведь то же платят за швартовку и кошт у них немалый… Да чего я Вам рассказываю Вы и сами все знаете.
-Ну допустим… Я только не очень понимаю к чему ты клонишь.
Растеряно констатировал хозяин.
-А чего тут не понятного, раз все к нам будут обращаться всех остальных по мимо Бороды мы загнем под себя и будем получать подрядный процент. Хочешь быстро ходи к нам, не хочешь стой на рейде. Опять же и судоходным компаниям выгода прямая и они как правило готовы платить чтобы через их пристани проходило как можно больше груза в обе стороны. Я прикинул нам нужно еще человек десять крючников, чтобы закрыть   почти все причалы в том числе на Широкий молу и на Волнорез.
В конторе повисла тишина. Было слышно, как за окном пыхтит, трудится порт, ухают по стальным бортам кувалды кузнецов-ремонтников, скулят троса лебедок, лязгают буфера грузовых вагонов подгоняемых пронзительными свистками маневровых паровозиков, прозванных почему-то «Петушками» и «Овечками». От защитного мола, плыла тягучая песня которую пели девки чинильщицы штопавшие прохудившиеся кули под пшеницу, овес и другие сыпучие грузы, покрикивали жадные чайки, а с рейда басовито давал о себе знать получивший разрешения следовать в Азовское море   бельгийский каботаж. 
-Гениально…
Прервал молчаливую идиллию Коста еще что-то добавив, на греческом, но из всего сказанного Иван понял только несколько слов, потому как хозяин и раньше, и сейчас почти не говорил при нем на своем языке.
-Так Вам понравился план?
Коста   лихо соскочив со стула порывисто подойдя к Ивану обнял его.
-Гениально, все просто и гениально. Спасибо. Спасибо тебе мой друг, я восхищен твоей стратегией.
Поддубный смущенно улыбнулся.
-Да чего там… Мы вот тут с господином портовым инженером думаем, как сделать так чтобы и лебедку не мотать, стоит то она не дешево и груз чтобы с борта на пирс сам ногами шел. Вот смотрите…
Иван подошел к бюро и взяв карандаш и осьмушку бумаги нарисовал чертеж механизма, протянул его хозяину.
-Можно и наоборот, но тогда паромобиль нужно будет ставить…
Константинопольский забрав из рук Ивана набросок к разглядывая его через стекляшки пенсне, то удивленно выпячивая тонкие губы то снова втягивая их. И посмотрев на Ивана долгим изучающим взглядом поинтересовался:
-Это твоя идея или инженера?
-Моя. А про парамобиль это уже он предложил…
Коста сделав несколько шагов назад так чтобы оглядеть Поддубного с головы до ног и убедившись что это его Иван,  Иван Поддубный, тот самый паренек который два года назад пришел к нему  в Севастополь устраиваться простым портовым грузчиком. 
-Тебе нужно учится Иван…  Непременно учится.
-На кого Коста Аристофанович? Писать и считать я умею, опять же в языках кумекаю, немчинский, татарский вот думаю англицкий подтянуть по словарю…
Не понял Иван хозяина. Хотя и тот сказав эти слова от чувства и сам не знал на кого еще можно выучить   своего помощника. Отчего не найдясь, что ответить пожал плечами и усевшись за бюро и взяв в руки бумаги неожиданно сам для себя сказал.
-На управляющего.
Иван хохотнул.
-Да разве ж на них учат Коста Аристофанович? Да и чем я управлять буду?
Иван криво улыбнулся.
Грек, пристально посмотрев на него ответил.
-Нашей компанией будешь управлять, я ведь не всегда бываю в порту, брат сам понимаешь болен и ему не до дел, а ты я смотрю и без меня все вопросы решаешь. Кстати, что там у нас сегодня?
Иван расстегнул ворот белоснежной рубахи.
-Турков с табаком я пришвартовал сюда, на Широкий мол, на пристань Волго-Донского общества, а нашу «Спарту» поставил на волнорезе на Войтовскую пристань. Там и пакгаузы ближе и вообще сподручней все…
Коста кивнул.
-Отлично, спасибо тебе что переживаешь за дела компании.
Иван непонимающе улыбнулся.
-Ну а как иначе-то? Как говорится: «Как потопаешь, так и полопаешь». И бросив взгляд на циферблат настенных часов заторопился.
-Может я пойду? Мне до Сашко Кота нужно… Расчет дать, на артель и всем кто около по малости их…
Константинопольский кивнул, но что-то вспомнив тут же вскинулся.
-Подожди...
Иван остановился в дверях.
-Вернись…
Попросил его хозяин.
-И дверь за собой закрой...
Иван зашел обратно в контору, плотно прикрыв за собой дверь.
-Слушаю Вас Коста Аристофанович.
Грек поправил на груди весящие стекляшки в золотой оправе.
-Я вот что хотел тебе сказать…
Константинопольский, пройдясь несколько раз по конторе обдумывая с чего бы начать щепетильный разговор прикрыв окно повернулся к Ивану.
-Не хочу давить на тебя, но прошу просьбу мою выполнить.
Он снова промерил расстояние от бюро к окну своими небольшими шажками пряча руки за спину, то и дело нервно подергивая тонкой шеей.
-Да что стряслось Коста Аристофанович.
Грек, остановившись нервно крутнул шеей так, словно ему с вечера надуло ее или он неловко спал.
-Ничего не стряслось Иван.
Константинопольский потер шею тонкой ладонью. 
-Ничего не стряслось, я просто хочу тебя просить больше, лично не принимать участие в такелажных работах…
Иван от изумления открыл рот.
-Ты пойми Иван…
Грек не дал ему возможность возразить.
-Ты лицо нашей компании, наше с братом лицо… А тут приходят господа и выговаривают мне, что управляющий наш босяк… Пусть человек посторонний, да еще с подмоченной репутацией, но это факт.
Коста подошел ближе к ничего не понимающего Поддубному.
-Дай мне слова Иван, что ты больше не будешь появляться на людях в босяцкой… В рабочей одежде.
Иван, наконец поняв, о чем идет речь и уже хотел, что-то сказать в свое оправдание, но Константинопольский усевшись за бюро молча поднял правую руку требуя внимания.
-Ничего не говори… Просто сделай как я тебя прошу. Хорошо?
И Коста одев на нос очки посмотрел на Ивана поверх стекляшек.
Иван замялся.
-Что еще? Если хочешь что-то сказать говори сейчас.
 Иван, расстегнув ворот не зная, что ему делать, присев на стул возле чайного стола, снова встал.
-Не могу я… Коста Аристофанович ей Богу не могу! У меня ж руки выкручивает еже ли я не потягаю кули, ноги выворачивает ежели я без дела чапать по причалам буду. Мне же куда все это девать?
Коста подняв свой нос от конторки укоризненно покачал головой.
-Если дело только в этом займись… Как это?
Он несколько раз щелкнул пальцами в воздухе явно подыскивая нужное слово.
-Олимпизмом…
-Чем?
Не понял Иван.
-Олимпизмом или как оно там это называется… Поднятие тяжестей… Сейчас в Шкиперских классах я слышал для будущих мореплавателей  на уроках физического воспитания  преподают этот самый Олимпизм… Ну, в общем науку… По поднятию тяжестей.
Иван удивленно посмотрел на хозяина.
-Так это Вы меня этому учить собрались?  Мне что теперь в кадеты податься? Чтобы меня, как и их всех дураком и пьяницей считали?
-Зачем?
Коста снова слез с высокого стула и подойдя к Ивану посмотрел на него снизу вверх.
-Тебе не нужно там учится. Инспектор Ларионов, который курирует Мореходные классы, мой давний партнер по шахматным баталиям, и я мог бы его попросить, чтобы тебе разрешили у них там иногда, в свободное от работы время заниматься…
Он снова несколько раз щелкнул пальцем.
-Физическими занятиями…
Иван криво усмехнулся.
-Ну да и я буду с этими сухопутными штурманами, дурнями и прохиндеями тяжести поднимать, да если кто-нибудь из них на горб возьмет пятипудовый куль тут же насмерть подломится.
Коста поднял руку.
-Ты то же Иван не мерь всех и сразу под одну мерку. Не все там пьяницы и таскуны за юбками, есть вполне  приличные молодые люди… Или ты думаешь, что когда тебя видят в босяцком виде ты лучше чем они выглядишь. 
Иван задумался, а Грек, пройдясь по конторе и лихо крутнувшись на каблуках рубанул ладонью по воздуху.
-Все! Вопрос решен, я поговорю с господином Ларионовым, и ты сходишь к ним в классы… Хотя бы на ознакомительный экскурс…
Иван кивнул.
-Ладно… Только ради Вас Коста Аристофанович…
Константинопольский кивнул.
-Ну вот и отлично… Пусть ради меня.
И моментально переключившись на другую мысль с шелестом потер свои сухие словно листья ладони, неожиданно предложив Ивану.
-Не составишь мне компанию в шахматишки?
Иван развел руки.
-С превеликим удовольствием Коста Аристофанович, но не могу, Сашко ждет, расчет людям нужно дать.
Константинопольский махнул рукой.
-Прости, совсем забыл. Иди уже, но будь готов на следующей неделе сходить в классы к мореходам…
-Да зачем мне это?
Пытаясь, было всеми правдами и неправдами отбрехаться Иван, но хозяин был неумолим.
-Нужно, нужно. Был босяк, а станешь настоящим физиком.
И подняв в знак прощания руку снова углубился в чтение бумаг. Иван неопределенно кивнув в ответ вышел из конторы надев на голову уже порядком поднадоевший ему котелок.
-Может забудет?
Выходя из конторы на горячее солнце сам себе под нос пробурчал Иван.
На что вахтенный дежурный по конторе тут же вскинулся.
-Чего Иван Максимович?
Но Иван, отмахнувшись от бдительного дневального широким шагом устремился в сторону волнореза, туда, где под навесом отдыхала только что закончившая загрузку корабля его ватага крючников.
   
                Глава 65
                Ознакомительная экскурсия.

Сухенький, невысокого роста человек, в черном сюртуке представился.
-Здравствуйте, я директор Мореходных классов   Николай Евгеньевич Галсов.
Директор, скупо поклонившись продолжил.
-Господин Константинопольский попросил меня показать Вам наш класс физической подготовки. Как, я могу к Вам обращаться?
-Поддубный.
Галсов кивнул.
-Хорошо господин Поддубный… Пройдемте со мной.
Он сделал неопределенный жест своей   крошечной ладонью и не дожидаясь Ивана стал подниматься по широкой лестнице вместительного холла. Вслед за ним хмурясь последовал и Иван.
Проходя мимо   вытянувшегося пред директором дневальным тот не обращая на него внимания свернул в примыкающий к лестничной клетке коридор с множеством дверей.
-Это наши учебные аудитории. 
Пояснил Галсов так словно шел в полном одиночестве разговаривая сам с собой.  На одной из табличек Иван прочел, «Судостроение», чуть дальше: «Мореходная география», «Морской закон и право»,  «Пароходная механика», «deutsche Sprache».
-У вас преподают немецкий язык?
Искренне удивился Поддубный.
Галсов остановившись удивленно посмотрел на Ивана.
-Да... Таково положение о мореходных классах. Математика, география, навигация… Это для первого звания, для получения аттестации в нашем учебном заведение к этим трем предметам курсантам необходимо успешно выдержать экзаминацию по: Мореходной астрономии, счетоводству, письму, судостроению и пароходной механике…
Галсов чуть довернувшись к Ивану всем тельцем попытался улыбнутся.
-К сожалению или, к счастью, парусный флот уходит в прошлое…
В голосе директора мелькнула и тут же исчезла искорка сожаления. Он, снова заложив за спину руки все так же неспешно вышагивая по коридору вел Ивана, все так же негромко говоря с ним через спину.
-А также, хотя бы один иностранный язык. Для штурманов мы даем немецкий, а для шкиперов дальнего плавания немецкий и англицкий… Но это не важно…  Пока мы следуем к физическому классу, если Вам интересно, я расскажу немного о нашем учебном заведение.
И не обращая больше внимания на Ивана, монотонно зашелестел своим бесцветным, многократно усиленным высокими сводчатыми потолками коридора, голосом.
-В Феодосии   Мореходный класс, готовящий штурманов для каботажного флота, был открыт по высочайшему повелению ровно двадцать лет назад в 1875 году, а уже через год он был преобразован в Мореходные классы второй ступени…
Остановившись, с гордостью сообщил директор, торжественно подняв вверх указательный палец правой руки. Иван ждал, что скупой на эмоции  «Сверчок» как он  про себя прозвал Галсова еще что-то ему скажет, но тот замерев с поднятым вверх пальцем, вдруг наклонил голову к двери одного из классов  замер, явно прислушиваясь к тому, что происходит в аудитории и  насладившись  тишиной, и не произнеся более ни слова  продолжил свой путь все так же не обращая никакого внимание на идущего чуть позади него Ивана.
И только дойдя до самого конца бесконечного галереи господин директор, остановившись у двустворчатой двери, с табличкой «Атлетика», повернулся к Ивану.
-Ну вот мы и прибыли… Пойдемте со мной господин Поддубный я Вас представлю.
И с усилием отворив дверь и просочившись вовнутрь в образовавшуюся щель уже на ходу поманил за собой Поддубного. 
В просторной комнате даже при открытых окнах пахло потом и сыромятной кожей. Прикрыв нос, директор извиняющийся улыбнулся гостю.
-Издержки так сказать преподаваемого предмета…
Сломав губы в улыбке, сообщил директор, подняв руку вверх, для привлечения   внимания занимающихся.  Движение в атлетической замерло, а к незваным посетителям, не спеша с достоинством подошел невысокого роста молодой мужчина в отрытом трико, с бугристыми руками и широкой, как у хорошего крючника грудиной. 
-Здравствуйте господин директор.
Слегка кивнув Галсову поздоровался он с легким не то польским, ни то чухонским акцентом.
-Чем обязан?
Галсов неодобрительно осмотрев аудиторию, заполненную молодыми людьми одетым в одно исподние, снова поморщившись и проигнорировав вопрос, представил подошедшего указывая на него своей миниатюрной ручкой.
-Ян Альбертович Куц… Чемпион Лифляндской губернии по… Атлетизму.
Человек в трико машинально кивнул в ответ, а Галсов довернувшись к Поддубному продолжил свой монолог.
-Господин Поддубный имеет желание ознакомится с Вашей системой физического воспитания будущих мореходов… Я прошу Вас Ян Альбертович ответить на все вопросы господина Поддубного… За сим я вас покидаю.
И директор зажимая тонкий покрасневший нос двумя пальцами   поспешно вышел, на ходу извлекая из внутреннего кармана туго надушенный одеколоном платок и прикладывая его к покрасневшему носу, плотно закрыв за собой дверь.
Движение в классе возобновилось, кто-то поднимал пудовую гирю, кто-то снаряд напомнивший Ивану вагонеточную колесную пару, только на концах оси которой вместо стальных колес были прикручены черные чугунные шары, а в самом дальнем углу аудитории, где на полу был постлан старый вышарканный до основания ковер двое рослых парней затянутых в сбрую широких кожаных поясов с чудными как у чайника ручками барахтались пытаясь опрокинуть друг друга на спину.
Губы Ивана застыли в презрительно улыбке наблюдая за борцами.
-Вас как зовут?
Поинтересовался   Ян Куц.   
-Иван… Иван Максимович, меня зовут, Поддубный.
Коренастый в трико протянул руку.
-Очень приятно.
Дружелюбно улыбнулся педагог.
-А меня Ян Альбертович Куц… Будем знакомы. 
Беря руку Лифляндского чемпиона в свою, глаза Ивана хищно прищурились, а где-то там на самом их дне вспыхнула и погасла злая комета.
Иван сжал руку господина Куца, с интересом наблюдая за изменениями, происходящими в лице своего нового знакомого. 
Оно сначала покраснело словно переспевший помидор, потом стало бледным, как выбеленный на весеннем солнце лен. Но справившись с секундным замешательством Ян Альбертович, холодно улыбнувшись неотрывно глядя в глаза Поддубному стал и сам прибавлять в рукопожатие да так что у обоих затрещали хрящи и кости в пальцах.  Они на столько были увлечены своим занятием, что не заметили, как в атлетической классе воцарилась гробовая тишина, и только те двое что топтались в дальнем углу на ковре пыхтели не обращая на единоборство между профессиональным спортсменом, чемпионом Лифляндской губернии Российской империи Яном Куцом и хоть и бывшим, но портовым   крючником Иваном Поддубным.
Иван хохотнул.
-Унд ду бист гут. Ди махт ист да.
Услышав похвалу от соперника, да еще на родном языке лифляндиц в ответ, как можно дружелюбнее улыбнулся Поддубному.
-И Вы не плохи Иван Максимович. И в Ваших руках то же есть сила.   
Иван, довольно улыбаясь разжал пальцы выпуская из своей пятерни побелевшие от рукопожатия пальцы учителя атлетизма.
-Очень приятно, что Вы посетили нас. 
Слегка кивнул головой Ян Альбертович, растирая одну руку о другую.
-Насколько я понимаю, Вы уже имеете практический опыт атлетических тренировок?
Дружелюбно констатировал факт господин Куц.
Иван неопределенно пожал плечами.
-Понятно…
Чемпион Лифляндии бросив беглый взгляд на аудиторию и убедившись, что каждый курсант занят своим делом, негромко, но четко предложил Ивану:
-Если Вы хотите развить еще большую силу, приходите ко мне на занятия, сюда в кружок.
Иван оглядев класс и занимавшихся в нем кадетов скептически улыбнулся.
-А чего мне ее развивать? Мне и так хватает, не знаю куда дурнинушку эту девать…
 Немец, совсем оправившись от рукопожатия обвел рукой комнату.
-Здесь занимаются будущие мореплаватели, которые получают не только развитие естественной мускульной силы, но и обучаются приемам русско-швейцарской борьбы на поясах и…
Иван, отрицательно покачав головой не дал ему закончить начатую фразу.
-Не думаю, что здесь найдется человек, которого бы я не смог уложить на спину на поясах или в обхват…
И снова в атлетическом классе повисла тишина и даже те двоя что боролись в углу остановились, вслушиваясь в разговор.  Немец, выдержав паузу одобрительно кивнул.
-Гут.
И снова перейдя на русский добавил:
-Вполне вероятно, что так оно и есть… Или может быть… Но я Вас, без ложной скромности, уверяю в этом классе найдется человек, который сумеет Вас тушировать.
-Чего?
Усмехнулся Иван, не поняв новое, по всей видимости, французское слово.
-Нимм дихь ауф дем Рюкен… Положить Вас на спину в рамках правил французской борьбы.
Уточнил Куц свою фразу, на что Иван нагловато хохотнул.
-Мне Ян…
-Альбертович.
Подсказал Куц.
-Короче мне все едино господин преподаватель: французская, англицкая, татарская или наша исконная на кушаках русская борьба, готов побиться об заклад, что никто из здесь присутствующих не сможет сделать со мной это…
Иван замялся, пытаясь вспомнить дурацкое слово.
-Что Вы тут говорили.
- Нимм дихь ауф дем Рюкен?
-Найн.. Тоесть нет, Вы сказали, что-то вроде как потушить.
Куц улыбнулся.
-Туше… Я сказал слово туше – термин из набирающей силу и популярность французской борьбы, обозначающий прикосновение борца обеими лопатками к ковру, что знаменует его поражение в поединке.
Глаза Поддубного снова хищно прищурились, а губы сломала злая юношеская ухмылка.
-Ну это Вы господин Куц зря так зарекаетесь… В России говорят: «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь».
Куц задумался. И когда уже Иван решил, что чемпион Лифляндии сопрел, и дал попятную, тот неожиданно повернувшись к парям что боролись в дальнем углу на ковре подозвал одного из них.
-Антоний… Будде так любезны подойдите к нам.
Молодой человек на ходу расстегнув несколько кожаных ремней, удерживавших пояс   оставил его на гимнастической лавке, стоявшей у стены.
-Знакомьтесь господа Антоний Михайлович Преображенский мой лучший ученик, атлет и борец. А это…
Ян Куц повернулся к Ивану представляя его Антонию.
-Это Иван Максимович Поддубный…
Антоний и Иван поздоровались за руку и Антоний не выдержав дружеских объятий схватился за кисть.
-Эх…
Огорченно выдохнул он, пряча руку за спину.
Губы немца и без того были не слишком широкими, теперь превратившись в два обрезка стальной проволоки недружелюбно лязгали при смыкании.
-Если Вы так себя ведете, я берусь научу Вас уважать не только силу, но гибкость и ум. Ван унд во?
Иван побледнев от злости сбрасывая с себя сюртук и жилетку
зло подшагнув к господину Куцу под ноги зло прошептал ему глядя в глаза. 
-Хир унд йецт… Здесь и сейчас.    
Когда накрахмаленная одной из работниц мадам Шнайдер рубаха легла на скамью в атлетическом классе и Иван, готовый к схватке, оголил свой торс, раздался возглас слишком впечатлительного юноши почитателя атлетизма.
-Он же монстр!
Мышцы Ивана не были такими картинными и рельефными как у Яна Куца, казалось, что Бог собрал его тело из отдельных, не обработанных каменных глыб, соединив   не видимыми, под смуглой кожей, стальными тросами. Иван, разойдясь не на шутку подошел к атлетическому снаряду, напоминавшему ему вагонеточную колесную пару и прихватив ее за ось несколько раз к ряду поднял к потолку одной рукой.
-Чем вы тут занимаетесь? Что это?  Гирьки с весовой? Все у купчишек перетягали?   
И небрежно опустив штангу Иван подступил к невысокому   побледневшему лицом лифляндцу.
-Чему ты можешь меня научить?
Ян неожиданно отвернувшись от Поддубного и отойдя в углу атлетического класса обратился к молодым людям отрабатывавшим там хитроумные парады французской борьбы.
-Господа помогите нам перенести ковер на середину и очистите пространство от лишних предметов, чтобы во время борьбы никто не пострадал и не травмировался.
Курсанты как один кинулись помогать преподавателю и уже через минуту Ян Куц стоял в центре класса.
-Прошу.
Предложил он Ивану скупым жестом руки встать напротив себя.
-Антоний я прошу Вас выступить в нашей схватке в качестве рефери.
Иван хохотнул, заносчиво взмахнув рукой. 
-На подмену что ли? Когда я тебя… Припечатаю… Как тушу.
Куц ничего не ответив отшагнул от Поддубного на шаг и  встал в стойку чуть согнув колени и выставив правую руку  чуть дальше от торса чем левую.
Антоний, встав между ними скороговоркой сообщил.
-Бороться можно любым манером запрещено: подножки, подсечки, удары ногами, руками, за удар пальцами в глаза нанесшему будет засчитано поражение. Схватка будет продолжаться до полной победы. 
Антоний поднял не травмированную левую руку вверх.
-Салют! Ан гард!
И поняв, что Иван не понимает подаваемых им на французском языке команд, перешел на русский язык. 
-Приветствие друг друга! Встать в стойку! Приготовится! Начали!
Антоний взмахнул рукой, и Иван шагнул к лифлянцу протянув вперед обе руки и вдруг земля под ним качнулась и перевернувшись с низу вверх замерев на длю секунды опрокинулась на него все своей тяжестью.  Иван не видел, как Антоний, взмахнув рукой сдерживая радость выкрикнул.
-Туше господа!
И   еще сдержаннее добавил
-Ля фан ди кумба!   Конец схватки.

                Глава 66
                Строительство балагана.

В дверь конторы стукнули и не дожидаясь ответа   в помещение ввалился разбитной Сашко Котт.
-Здорово ночевали!
Гаркнул Сашко видя, что в конторе никого нет кроме  Ивана, да и тот квело лежит на подоконнике настежь распахнутого окна с закрытыми глазами.
-Слава Богу и Вам не хворать…
Вяло откликнулся он.
-Ты чего друже захворал, чи с будуняки маешься?
Иван, ничего не ответив с тяжелым вздохом открыл и снова закрыл глаза.
-А ну я подивлюсь!
Затормошил его въедливый Сашко.
-Закохався чи шо?
Иван отмахнулся от друга.
-Будет тебе зудеть и так тошно…
Сашко, перестав улыбаться подхватив стоящий у бюро стул подсел к товарищу.
-Правда, Иван, что случилось?
Иван, отвернувшись от Кота бесцельно смотрел вдаль Екатерининского проспекта за пустующий в этот ранний час «Мостик вздохов» и городские купальни.
-Ну… Что случилось друже? Говори.
Иван, вздохнув еще раз повернулся к товарищу.
-Присрамился  я вчера Сашко. Ой как присрамился…  Да еще прилюдно…
Сашко встревожившись не на шутку ухватив Ивана за плечи с силой встряхнув его.
-Да ты ладом чего скажи, что ты все загадки загадываешь? Что за гоньба така?
Иван повернулся к Коту.
-Помнишь в Севастополе    у нас в артели Петро Куцуляк  процювал?
-Ну…
Не понимая куда клонит Иван неопределенно ответил Сашко. Иван, же поднявшись с подоконника прошелся по конторе.
-Вот так…
Иван показал рукой чуть ниже плеча рост того самого Куцуляка, что к концу года загремел на каторгу по политическому делу.
-Аршин с кепкой та с табуреткой…
Сашка Кот поднялся со стула.
-Я чего-то невразумлюсь ты о чем Иван? Нешто Петро с каторги чухнул?
Не понятый Иван раздраженно махнул рукой.
-Та ну тебя!  Вчера вот такой же шпендель мои пятки солнышку показывал.  Во как! А ты говоришь! Да еще при людно…
Иван, подойдя к окну безвольно рухнув на подоконник локтями снова закрыл глаза. Сашко не зная чем поддержать друга   ляпнул первое попавшееся.
-Та и бис с ним, словим того пана коротышку и юшку ему пустим.
Иван, отрицательно мотнув головой меланхолично прикрыл глаза.
-Втопиться чи повесится?
Пробормотал он. 
Сашко еще плотнее притиснувшись к Ивану надавил на него плечом.
-Да ты толком кажи чего там случилось? Не мотай мне душу еще расчет всем дать надо, французишку загрузили уже в две ватаги… Ох у бороды и верблюды ишачат я тебе скажу, не хуже тебя  по два мешка за ходку мечут и не остановишь, говорит: «Гулять некогда  своих дел по ноздри».  О как!
Сашко поднял к потолку палец. Иван достал из кармана приготовленные деньги сунул их  атаману артели.
-С премии удвоим им, раз такое дело, обижать Сибирь себе дороже.
Сашко, поднявшись со стула не пересчитывая деньги сунул их в карман.
-Сашко!
Взъерепенился Иван.
-Сколь раз тебя упреждал: «Деньги счет любят».
Сашка отмахнулся.
-Да ладно… Мы же друзья.
Иван вытащил Сашкину руку с зажатыми в ней деньгами из кармана.
-Тем более. Между друзей двойной счет нужен, чтобы за гроши не рассорится. Кумекаешь?
Сашка посмотрел на толстую скатку денег.
-Сколь здесь?
-Сто двадцать, да сто рублей премиальных... Сто я на контору оставил.
Сашко, довольно кивнув снова, не пересчитав, сунул деньги в карман.
-Сколь сказал, столь значит и есть.  Ты лучше скажи, чего там с этим… Куцуляком или как его? Который убарахтал тебя…
Иван, разозлившись развернул Сашко к себе спиной и не сильно, но ощутимо толкнул его к выходу коленом.
-Да иди ты к бису, поди вже весь порт за то судачит.
Сашко пожал плечами.
-Толком скажи.
И прищурив наглый лихой глаз и лихо заломив картуз добавил.
-Ты меня друже знаешь не уйду пока не сповидаешься.
Иван, отвернувшись от приятеля подошел к окну.
-Заборол он меня вчера, да еще в присутствии пьяньчужек этих из мореходцев…
-Да ну!
От неожиданной вести ахнув просел в коленях Сашко.
-Тебя вот этот…
Он показал рукой от полу сажень с вершком.
-Да быть такого не могет.
По перекошенному лицу Ивана пробежала недобрая тень.
-Могет, Сашко… Могет.
Передразнил друга Иван.
-Еще как могет… Наука ця називаэться французьска боротьба…
Иван, развернувшись и сжав кулаки, грозно пошел на Кота.
-Смотри никому не брякни… Может не станет этот чемпион лифляндский всем звонить раззванивать...
Сашко, картинно подняв руки вверх словно сдается в плен напустил на себя серьезности.
-Ты меня знаешь! Я могила.
Иван криво усмехнулся.
-Ага, слыхали. Кто ж тогда в Богодуховке про меня с Ксанкой все растрепал?
Сашко разведя в стороны руки сделал удивленное лицо.
- Друже я конечно за ней подсыхал, но чтобы вот энтак…Ни Боже мой.
Он отрицательно качнул головой, давая понять Ивану, что тот наговаривает на него лишка. 
-Я пойду?
Иван отмахнулся от него.
-Да иди уже, а то ватажники поди тебе фофанов наставят.
Сашка вышел и уже из коридора снова приоткрыв дверь брякнул.
-Слухай Ивась, мож это Аросьевна?  Она там тогда с козой своей ошивалась.
Иван, схватив со стола учетную книгу швырнул в Сашко, но тот вовремя закрыл за собой дверь, гроссбух ударившись в косяк шлепнулся на пол подняв   облачко пыли.
-Тимофей!
Гаркнул Иван.
В двери показалась пронырливая рожа вахтенного дневального по конторе.
-Слухаю Иван Максимович!
Иван зло откашлялся.
-Пошто пол в конторе не мыт?
Тимофей за-озиравшись хотел было поотпереться, но Иван не был расположен к шуточному разговору, и Тимофей это прочувствовав шкурой примолк.
-Ежели двугривенный жалеешь девкам чинилкам платить за уборку тогда сам драй палубу. Кумекаешь?
Тимофей громко совершенно не к месту икнув соглашаясь со справедливой критикой Поддубного соглашательски затряс головой.
-Больше не повторится Иван Максимович. Богом клянусь…
Тимофей перекрестился, а Иван, устало махнув на него рукой вроде как отмяк голосом.
-Ладно, исчезни клятвопреступник…
И когда дверь за Тимофеем закрылась, он снова лег на подоконник локтями бесцельно смотря в даль Екатерининского проспекта, идущего параллельно отполированной до блеска колесами вагонов Джанкой-Феодосийской линии Лозово-Севастопольской железной дороги.
За башней Святого Константина стучали топоры, визжали пилы и ручные лебедки.
-Тимоха!
Позвал Поддубный вахтенного.
-Ась Иван Максимыч. Здесь я…
Тут же отозвался дневальный словно стоял за дверью в ожидание.
-Ты ж местный?
Тимофей неуверенно кивнул.
-Типа…
Иван нахмурился.
-Что еще за типа?
Тимофей, заскромничав виновато улыбнулся.
-С тятей на строительство порта пришли года как четыре назад, а то и пять, а чего нужно то Иван Максимович?
Иван встал от окна и подойдя к буфетному столу взял из вазы пряник.
-Не знаешь, чего это тут на базаре мастерить наладились?
Тимофей, глянув мельком в окно махнул рукой.
-Да то балаган.
Иван налив себе в стакан сельтерской поднял бровь.
-Какой еще балаган?
-Цыркачи  кажный год  ставят… Фамилию забыл хозяина, деловой такой, не жадный, ежели берет кого-то да поручкается то под расчет  копейка в копейку платит. 
Иван хотел было что-то спросить, но Тимофей радостно вскинулся.
-Безхлебов его фамилия будет…
Но засомневавшись уже поскромней добавил.
-Али Безкороваев…
Иван, достав из кармашка часы и щелкнув крышкой чтобы посмотреть время слегка кивнул головой.
-Понятно…
Для чего-то приложил к уху брегет и убедившись, что тот ходит снова спрятал часы на цепочке в кармашек, но теперь уже не в нижний на атласном жилете, а в верхний в сюртуке. И допив одним глотком сельтерскую, кивнул в сторону набережной головой.   
-Я в чебуречную, по делам… Ежели кто справляться меня станет отсылай туда.
Тимофей осклабился, показывая удивительно ровные белые, как только что гашеная известь зубы.
-К крымчакам пойдете, кофей пить?
Иван насторожился зло добавив.
-Не твоего ума дело.
И оглянувшись уже с порога конторы добавил, не зло, но строго.
-И полы помой шкуродер.

                Глава 67
                Нежданное знакомство с мореходами

Поднявшись по чугунным художественного литья ступеням переходного моста над железнодорожными путями Иван, еще сверху увидел сидевшего на открытой веранде чебуречной кутавшегося в свой халат Бахшиша и курившего рядом с ним кальян Махсуда. 
 -Халтура его зовут… На актеришку похож… В том году приезжал пел…
Бахшиш так и не вспомнив как звали того певца на кого похож купец новой формации из столицы Халтурин разочарованно махнул рукой.
-Без дела. Носится на своей эгоистки людям соломой уши протирает взял деньги под табак и теперь говорит, что не получается, говорит баркас затоп, товару нету, обещает вернуть деньгу уже неделю…
-Сколь взял?
Поинтересовался Иван, откусывая от только что принесенного халдеем чебурека. 
-Врать не буду полторы тысячи бумажками.
Иван расслабился, даже расстегнул верхнюю пуговку рубахи так как уже неделю, ходил без галстука от чего не мог в таком виде появится к своей патронессе Идее Адамовне фон Шнайдер, в ее галантерейный магазин. 
-Вот же люди а брешут, что он вас на двадцать тысяч нагрел да еще и золотом.
Бакшиш, удивленно посмотрев на Ивана запахнул плотнее халат, словно ему вдруг стало холодно.
-На двадцать?
Покачал головой Бакшишь взглядом ища поддержки у своего друга и партнера по опасному контрабандистскому бизнесу Махсуда.
-Кого же он так крепко шайтан-башка надул?
Иван улыбнулся.
-Ты не понял, Баха про вас гутарят, что этот стрикулист вас обобрал.
Махсуд затянувшись пахучим турецким табаком от возмущения закашлялся.
-Собака гяурская…
Но перехватив недовольный взгляд Ивана остыл.
-Прости Иван не про тебя речь это я так… Обидно знаешь! Деньги взял, табак не дал, так еще и слухи пускает про двадцать тысящь.
Бахшишь сдвинув на затылок караимку чего-то подсчитывал в уме.
-Ты чего?
Поинтересовался Иван.
-Слушай на двадцать тыщ если табака взять это сколько же бахшиша можно сделать?
Иван рассмеялся.
-О чем ты щас? Ваше бы вернуть, а уж потим  шкуру делить.
Махсуд искренне удивился.
-Какую шкур?
Иван махнул рукой.
-Сибиряки так говорят: шкуру медведя, которого еще не убили.
К разговору подключился и Бахшишь.
-Какого медведя? Из балагана?
И оглянувшись по сторонам, пододвинувшись к Ивану еще ближе, горячо зашептал, обдавая его табачным духом.
-Ты лучше этого кяфира убей, все одно без Аллаха живет… Зачем Земля такой собака на себе носит…
Он горько плюнул в уже раскаленную апрельским солнцем пыль и видно было хотел еще что-то добавить для убедительности, но столкнувшись с ледяным взглядом Ивана осекся.
-Он у тебя гроши потянул, а ты хочешь, чтобы я за них жизнь у него отнял!  Это неправильно. Не я ему ее дал не мне и забирать, вот поломать курву эту важливую дюже треба.
Махсуд оживившись усердно закивал.
-Правильно, правильно говоришь Иван Царь, эту шайтан-курву обязательно нужно ломать… Посильнее через колено, чтобы ходить не смогла...
Иван, отодвинувшись от приятелей посмотрел в честные глаза Махсуда по прозвищу Табак.
-Махсуд ага, ну какой я тебе царь?  Что вы как дети малые, просил же не называть меня так.
Махсуд не понимающе посмотрел сначала на Ивана, потом на Бахшиша, но тот ничего не ответив только плотнее запахнув свой халат буркнул.
-Не поймешь тебя Иван… Этим значит можно, а нам с братом нельзя.
Иван прожевав кусок чебурека и запив его холодным сшибающим в нос колючками газа пивом.
-Кому можно?
Страдальчески поинтересовался Иван.
-Кому можно меня царем называть?
Бахшишь затянувшись кальяном и выдохнув ароматное облако в пол посмотрел Ивану в глаза.
-Федяя вчера вашего с Васькой на вокзале встретили они по чугунке с Севастополя притюхали… Он-то нам и присоветовал  с тобой  про барана этого перетереть.
Поддубный отмяк.   
-Понятно… Ну дядьки давайте так сговоримся. Я козла этого вашего найду, если не сбежал конечно, деньги вернет, только царем меня больше не кличте. Уговор?
Бахшишь удивленно посмотрел на Ивана.
-А чего? Не нравится?
Иван неопределенно мотнул головой.
-Не мне.
-А кому?
Наивно удивившись, полюбопытствовал любознательный Махсуд.
Иван, помедлив ответил.
-Жандармскому начальству… Да и говорят полицмейстер городской от этого то же не в восторге. У нас ведь есть в России один царь зачем нам второй?
Бахшишь согласно закивал.
-Это правильно Ивна-башка, зачем нам второй? Не будем тебя так звать…
Иван встал.
-Ну тогда по рукам…
Он бросил на блюдце полтинник встал, протянув руку выставив указательный и безымянный палец для рукопожатия.
Махсуд с Бахшишом отказавшись от рукопожатия с Иваном по очереди приобняли его за плечи. 
-Рахмет, рахмет тебе Иван хан…
Бормотали контрабандисты. Иван, усмехнувшись и безнадежно махнув рукой, попрощался   с друзьями.
-И вам уважаемые сульан баи, добрячего дню. 
И отойдя от Бахшиша с Табаком к дальнему краю веранды удобно устроившись в плетеном из ракитника кресле поднял руку.
-Что угодно-с?
Поинтересовался тут же подоспевший к Поддубному халдей.
-Барана жареного, тюленя вареного, зайца перченого…
Хмурясь, пошутил Поддубный.
-Что-с?
Удивленно переспросил официант.
-У нас такова-с не подают-с… Пиво, чебуреки-с, сладкая вода-с и мороженое-с си все-с.
Иван разозлившись на самого себя качнул головой.
-Прости…
-Принеси мне еще пол гранца пива Байбугского от немчинов… Посветлей и позабористей, да еще штук пять чебуреков для начала, а там посмотрим, как пойдет.
Халдей, записав зачем-то на клочке бумаги заказ поинтересовался:
-Вам сразу все нести-с или предпочитаете порционно-с?
Настал черед удивляться Ивану.
-Что еще за порционно-с? Сказал же тебе полтора литра пива холодного и чебуреков все сразу. Какие еще порционы?
Официант поспешно удалился, а Иван устроившись поудобнее в плетеном кресле без особого интереса стал рассматривать суетившихся перед железнодорожными путями землемеров, которые не понятно зачем обмеряли землемерным циркулем свободную площадку перед железнодорожной товарной конторой и чебуречной. На минуту отвлекшись от созерцания людей в форменных кителях инженерной службы, Иван бесцельно посмотрел в сторону Итальянской улицы, где на пересечение с Полицейским переулком возле здания Азовско-Донского коммерческого банка он заметил знакомую фигурку. Той самой девушке, что поразила его своей кротостью и красотой во время посещения полицейского участка. Кажется ее звали Глафира, Иван встал, чтобы получше рассмотреть ее, но фигурка исчезла не то в парадной гостиницы Европейская, не то в рядом стоящем застекленном пассаже галантерейных товаров из Европы.
-Эх…
Разочарованно вздохнул Ивана умащиваясь в скрипучем кресле поудобнее, невольно обратив внимание на сидевших за соседним столиком молодых людей в черных форменных полушинелях без знаков различия. Так в   Феодосии   одевались отставные боцмана и вечно пьяные слушатели   Мореходных классов, день и ночь шатавшихся по злачным заведениям города. Но, к удивлению Ивана, эти двое были трезвы и опрятны, неспешно попивая чай из стаканов в мельхиоровых подстаканниках обсуждая действия землемеров.
-День добрый господа…
Обратился к ним Поддубный, чуть склонившись к столику «сухопутных мореходов», именно так, а не иначе жители Феодосии называли слушателей Мореходки.
-Не подскажите, что будут строить?
Кивнул Иван в сторону инженерной команды. Тот, что повыше ответил на приветствие Ивана.
-Здравствуйте.  Точно не могу Вам подсказать… Но говорят памятник… Почившему в прошлом году в Ливадии императору Александру третьему Миротворцу… 
Его товарищ, дожевав кусок чебурека и промокнув губы салфеткой, утвердительно поздоровавшись дополнил товарища.
-День добрый.  У нас в классах, в прошлом году волентерствующие собирали добровольные пожертвования, на возведение и даже демонстрировали прожект самого памятника.
Иван кивнул, удовлетворив свое любопытство.
-Понятно…
Тот, что пил пустой чай развернулся к Ивану лицом. 
-Я извиняюсь… Мы могли бы задать Вам один вопрос?
И хотя Ивану было не до вопросов он из вежливости согласился, утвердительно кивнув.
-Валяйте…
И чему-то ухмыльнувшись добавил.
-Видно, у меня доля такая, отвечать на вопросы…
Молодые люди переглянулись и тот, что повыше спросил:
-Это ведь Вы вчера к нам в физический класс приходили?
Ивана словно ударили пустым кулем по голове. В глазах на мгновение потемнело, а сам он, непроизвольно откачнувшись от молодых людей сжал кулаки, недобро прищурив глаза.
-Ну я… И чего?
Грубо переспросил он.
-Дело в том что я считаю, что в борьбе, по крайней мере во французской главное гибкость и знание техники самих приемов… Разумеется при обладании атлетом достаточной физической силы, а вот мой товарищ утверждает, что физическая сила стоит на первом месте… Вы сами как считаете?
В апрельском воздухе повисла пауза Иван еще не решил, послать этих двух обормотов к черту или… Обстановку разрядил появившийся  с подносом официант.
-Все как Вы заказывали-с.
Выставляя на стол запотевшие кружки с пивом и   еще шипящие, с хрусткой золотой корочкой чебуреки.
-Так сказать с пылу-с с жару-с…
Этого времени Ивану хватило чтобы собраться с мыслями и справится со вспыхнувшей злостью.
-Чего-нибудь еще желаете-с?
Осведомился официант. Иван кивнул ему.
-Пока хватит...
Официант, порхая у стола положил перед Иваном белую накрахмаленную салфетку.
-Приятного аппетита-с.
Пропел халдей тут же упорхнув в не закрывающиеся двери чебуречной.
-Я извиняюсь.
Не отводя взгляда от Ивана, сказал высокий.
-Если Вам не удобно или неуместно говорить сейчас о таких вещах, я аннулирую свой вопрос.
Иван, еще сильнее прищурившись, словно   припекавшее солнце помешало ему разглядеть   молодого человека разжав кулаки и откинувшись на спинку, заскрипевшего под ним кресла ответил.
-Отчего же, можно… Эта ваша французская борьба ничего не стоит если нет силы, а борьба на поясах наша исконная русская борьба куда как сильнее против любой другой.
И подхватив со стола салфетку   встряхнул ее с такой силой, что она издала щелчок словно в руках у него был пастушьей хлыста, а отрез хлопчатобумажной ткани.
-Вот видишь Антон!
Радостно воскликнул любитель чебуреков. Явно не замечая накала дискуссии.
-Я же тебе говорил!
Он довернулся к Ивану.
-Нас вчера не представили.
И отложив салфетку и встав из-за стола, он смешно склонил голову.
-Разрешите представится. Меня зовут Василий Васильев я родом из Казани, а здесь волей судеб прохожу аттестацию на штурмана дальнего плавания. Спасибо Вам, что поддержали мою точку зрения.
Иван, машинально последовав примеру. Василия, то же встал из-за стола.   
-Иван… Иван Поддубный, с Полтавщины.
Пробасил Иван, протягивая руку для рукопожатия Василию два пальца.
-Очень рад.
Но уловив во взгляде нового знакомца удивление взял его руку всей пятерней, но тут же разжал пальцы.
-Однако…
Воскликнул будущий штурман, выдергивая руку ладони Ивана.
-Ну у Вас и сила!
Потирая руку с восхищением, откликнулся он. Вслед за Василием из-за стола поднялся и высокий.
-Ян Альбертович, меня Вам вчера представил, но я с Вашего позволения напомню о себе Антонин Преображенский… Являюсь так же слушателем Мореходных классов, но прохожу аттестацию на шкиперском курсе.
И протянув руку Ивану открыто, без вызова, но с интересом посмотрел замешкавшемуся Поддубному в глаза.
-Не тушуйтесь господин Поддубный, я более тренированный человек чем господин Васильев и готов принять Ваше рукопожатие в любом, так сказать виде.
Неотрывно глядя друг другу в глаза, они пожали руки. Было видно, что Преображенскому не слишком уютно в объятиях Ивана, но он терпел и более того, как и его учитель Ян Куц давал отпор железной хватке Поддубного. Иван оценил стойкость молодого человека и разжав пальцы улыбнулся.
-Такую руку и пожать приятно. 
Доброжелательно заметил Иван.
-Так что Вы там говорили на счет силы?
Антон, размяв побелевшую от пожатия кисть улыбнулся Ивану в ответ.
-Я говорил, опираясь на опыт господина Краевского, описанный им в его статьях о физическом воспитании, что к силе атлету и тем более борцу необходимо знание приемов борьбы и навыки их применения и это быть может даже важнее силы имеющейся у соперника.
Иван, заглянув в чистые глаза оратора и слегка склонившись к нему и чуть понизив голос поинтересовался.
-А Вы то сами как к борьбе?
Антонин утвердительно кивнул.
-Я не скрывая являюсь фанат французской борьбы, как и наш преподаватель Ян Альбертович, впрочем как и мой товарищ…
Он корректно указал ладонью на господина Васильева, доедавшего свой чебурек.
-Как в прочем и весь наш атлетический кружок.
Иван поморщился.
И наклонившись еще ближе к Антонию негромко поинтересовался:
-Я так понимаю атлетический кружок это там где гирьки из лобазу тягают?
Антонин вскинув гордо голову с достоинством ответил.
-И не только гирьки. Мы занимаемся и пропагандируем приемы самообороны, французской борьбы, а также упражнения атлетизма.
-Французской?
Лукаво прищурив глаз, поинтересовался Иван.
-И не только, но и русско-швейцарской, коя является неотъемлемой частью более современной борьбы, пришедшей к нам из Франции.
Иван ухмыльнулся.
-А в обхват могешь?
Азартно поинтересовался Иван, расплывшись в улыбке, перейдя на более демократичное в общение ТЫ.
-Могу. Хотите попробовать? Но я бы Вам…
Антонин споткнулся.  Но Поддубный одобрительно махнув рукой поддержал его, протянув руку.
-Да давай уже по-свойски, без всяких там фанфаронств. 
Антонин ответив на рукопожатие Ивана поддержал его. 
-Согласен. Я бы тебе очень посоветовал заняться именно французской борьбой…
И взглянув на наручные часы неожиданно спросил.
-Мы могли бы где-то сойтись? Так сказать, проверить теорию практикой.
Иван удивленно, как-то по-новому взглянул на собеседника. И чуть помедлив ответил.
-Рядом здесь… В конторе можно...
И кивнув в сторону порта добавил
-На Широком молу.
Антонин взглянул туда, куда указывал Иван.
-Отлично. Я думаю, у нас есть три четверти часа чтобы проверить наши теории.
Иван поднял руку подзывая официанта. 
-Что хотели-с?
Тут же подлетел халдей.
-Сколько с меня?
-Тридцать шесть копеек-с.
Моментально ответил халдей в застегнутой до самого верха белой поварской куртке.
Иван достал из кармана мелочь и положив на блюдце два двугривенных буркнул:
-Сдачи не треба…
Повернулся к засобиравшимся приятелям.
-Нас то же рассчитайте…
Попросил Василий и официант взмахнув полотенцем протараторил.
-С вас господа за два чебурека и чаи о двадцати семи копеек-с.
Васильев, моментально покраснев лицом и недовольно бросив взгляд на Ивана негромко, в пол голоса упрекнул халдея:
-Что-то ты больно много насчитал братец, два чебурека по 3 копейки да чаи…
Официант, изобразив на лице растерянность всплеснул руками.
-Ах простите господа, закрутился-с.
И посмотрев на Василия   елейными глазами ничуть не смутившись сообщил:
-С вас будет о шестнадцати копеек…
Преображенский, достав из кармана небольшой кожаный кошель отсчитал медяками требуемую сумму копейка в копейку.
-А на чай-с? Не изволите-с оставить-с?
Как ни в чем небывало полюбопытствовал нагловатый официант.
Антонин оглядевшись и убедившись, что рядом кроме Ивана никого нет негромкой, с иронией в голосе ответил.
-Ну ты и проныра…  Чай будет тебе следующий раз…
И показав из-под тяжка кулак   добавил.
-Ежели ты каналья обмишуришь меня или моего товарища еще раз я лично выдам тебе чаевые… Да еще и с пряниками…
Иван хохотнул.
-Приношу Вам… В смысле тебе свои извинения. Ведите нас Иван…
И снова бросив мимолетный взгляд на наручные часы добавил:
-А то у нас сегодня практические хождение под парусом, с финской командой, а чухонцы, хоть и подданные Российской империи, но как и швабы уважают пунктуальность.

                Глава 68
                Урок французской борьбы

Как и рассчитывал Иван в конторе, по случаю субботы никого не было кроме вечного дневального дежурного Тимофея.
-Тимоха, тащи брезент из чулана.
Заспанный Тимофей, ничего не понимая развел руками, тем самым расписываясь в том, что он не понял смысл приказа.
-Парусины кусок тащи!
Иван ткнул пальцем в центр комнаты.
-И здесь стели его на пол, по центру.
Скидывая с себя сюртук весело приказал Поддубный.
-Давай пошевеливайся, а то, как баржа на рейде.
И сняв жилетку и рубаху и аккуратно повесив вещи на спинку стула повернулся к изумленным гостям.
-А вы чего?
Хохотнул Иван, разминая руки.
Василий, нервно сглотнув охрипшим голосом прокомментировал события.
-Ну ты… Вы…
И не найдя нужных слов махнув рукой сел на свободный стул у чайного стола.
-Ты вон пока пряников Вася пожуй…
Кивнув на постоянно собранный для чаепития стол, посоветовал Иван.
-Помогает. А мы пока с Антоном побарахтаемся.
Антонин не спеша вынул булавку из галстука и так же неспешно сняв рубаху в свою очередь удивил Ивана.
-А ты я как погляжу, то же не из хлебного мякиша слеплен…
Разглядывая рельефность мышц, Антонина подвел итог Иван.
Антонин улыбнувшись все так же без лишних слов и спешки размяв шею и руки замер в ожидание обещанного куска паруса.
-Тимоха!
Крикнул, Иван, обернувшись на проем распахнутой входной двери, где из-под вороха смятого беленого солнцем и морской солью брезента возникло помидорное лицо Тимофея.
-Здеся я Иван Максимович!
Жалостно промычал Тимофей. Иван показал рукой на центр конторы, на пространство между ним и Антонином.
-Бросай сюда.
И ухватившись за торчащий край мануфты потянул на себя. Тут же Василий и Антонин не сговариваясь подбежав взявшись за углы паруса растянули их в стороны и не сговариваясь разок всплеснув руками постелили ее на еще не затоптанный блестящий свежим охровым глянцем краски пол такелажной конторы «ЛивасЪ» братьев Константинопольских. Василий тут же вернувшись на стул откинувшись на спинку и закинув ногу на ногу обвел взглядом картину. Тело Ивана не было столь художественно и рельефно, как у Антонина зато оно излучало нечеловеческую мощь, молодость и упорство, или точнее будет сказать молодость и волю.
-Ну готов?
Кивнул Антонину Иван.
-Чоботы будем сымать?
Поинтересовался Иван, на что Антонин дружески ему улыбнулся.
-Это не обязательно. Просто ногами аккуратнее, когда сойдемся.
Он встал на парус и несколько раз подпрыгнув на месте, разминая ноги глубоко присел.
-Как бороться будем?
Заступая на импровизированный ковер, поинтересовался Иван. Но вдруг что-то вспомнив подошел к стулу, на который повесил свои вещи и вытащил из карманов брюк кошелек и еще какую-то мелочь.
-Как скажешь, так и будем бороться.
Ответил ему в тон, посуровевший Антонин.
-В обхват.
Предложил Иван.
-Кушаков то у нас нет.
Антонин кивнул.
-Хорошо, только давай договоримся Иван. Если ты меня возьмешь на парад то не станешь бросать вовсю силу, а только, так слегка   продемонстрируешь свои действия, я со своей стороны так же обещаю не припечатывать тебя к ковру со всей дури.
Иван от этих слов удивленно воззрился на своего соперника.
-Ты меня кумекаешь забороть? Ну ты даешь паря!
Он от души рассмеявшись протерев кулаком   выступившие на глазах слезы.
-Давай Антоха договоримся так, ежели ты меня положишь на цею перинку…
Иван указал на расстеленный на полу парус.
-Я Вас с Василем буду неделю подучивать в чебуречной всем чем пожелаете или у Филоненко в кофейне. Годится?
Антонин неопределенно пожал плечами.
-Что так?
Поинтересовался Иван. Скромно улыбавшемуся Антонину.
-Бобо фафа?
Подтрунивал над ним куражливо Иван.
-Да нет. Никакое ни «Бобо» и уж тем более не «Фафа».
Снисходительно ответил Антонин.
-Просто это обман выйдет не иначе. Ты ведь не подготовлен как я… И уж тем более не готов для борьбы на французский манер.
-Я?
Еще пуще удивился Иван, наглости мореходчика.
-Ну ты гусь! Это я-то не готов? Да сильнее меня только мой батька, так и то я валял его ни раз.
Иван, осмотревшись остановил свой смеющийся взгляд на развалившемся на стуле Василе.
-Вот подивися!
И он, подойдя к Васильеву и взяв его за ремень свободно словно пушинку поднял перед собой на вытянутой руке. Василий, охнув собравшись в комок схватил Ивана за руки поджав колени. Иван же не замечая ничего прошелся по залу конторы без видимого усилия  нося Васю на вытянутой руке.
-Иван!
Наконец-то очнувшись, взмолился Василий.
-Поставь меня на место… Я же тебе не куль с мукой.
Иван, браво глянув на скептически улыбающегося Антонина аккуратно усадил взъерошенного от возмущения знакомца обратно на стул.
-Сколь в тебе пудов будет?
Поинтересовался Иван у вскочившего на ноги Василя, заправляющего в брюки выбившуюся из-под ремня рубаху.
-Ну ты и шутник Иван…
-Так сколь? По мне так не больше пяти.
Справившись с подолом рубахи и застегнув ремень Василий обиженным тоном буркнул ему в ответ.
-Пять… Пять пудов и восемь фунтов.
И усевшись на стул демонстративно сложил руки на груди и закинув ногу на ногу   поинтересовался.
-Вы бороться будите или только меня в качестве эспадрона использовать?
Иван наморщил лоб.
-Ладно прости меня… Не хотел я, просто…
Фразу закончил Антонин.
-Просто господин Поддубный попытался применить психическое воздействие на своего противника пытаясь его своими действиями деморализовать.
-Чего?
Не понял Иван.
Антоний снисходительно улыбнулся.
-Так ничего… Давай лучше начнем, а то у нас время на исходе.
И он, деловито прищурившись посмотрел на настенные часы.
-Через двадцать пять минут мы отчаливаем, отсюда, с Широкого мола…
Иван, кивнув шагнул на парусину, навстречу ему вышел сосредоточенный Антонин.
-Мож и правда не будем шибко барахтаться, а то я тут все разнесу к чертовой бабушке… 
Антонин пожал плечами.
-По большому счету мне все равно, я не сахарный не растаю. Так как ты хочешь бороться?
Иван удивленно посмотрел на противника.
-Так обхватом же… Кушаков нет…
Антонин кивнул.
-Хорошо, но следующий сет будем бороться по моим правилам в стойке кто бы ни выиграл в первой схватке.
Иван скупо кивнул в ответ, ему надоела вся эта словесная возня и он сделав еще один шаг к Антонину обхватил его руками крест на крест за торс, прижав его к себе, как это всегда делают борцы на ярмарках.
-Ух…
Выдохнул Антонин.
-Руки у тебя Иван и правда железные.
И обернувшись к другу все так же спокойно сказал.
-Вася ты у нас сегодня за рефери...
Василий, встав, поднял руку.
-Атасион!
Тут же войдя в роль весело и звонко выкрикнул он в потолок конторы.
 Анград!
Иван усмехнулся.
-Чего?
Василий перевел.
-Это на французском означает: Внимание! Приготовились!
И махнув рукой, отступая от сцепившихся парней на безопасное расстояние уже по-русски выкрикнул:
-Начали!
Иван, поднажав на Антонина попытался его поднять, но руки соперника моментально уперлись в подбородок Ивану, а тело его проскользнуло через стальной обруч сомкнутых рук.
Освободившись от захвата Антонин, встал в стойку словно собирался выяснить с Иваном отношения   в кулачном бою, но при этом не сжав кулаки. А на немой вопрос Ивана к Василию тот подняв руку выкрикнул.
-Парад засчитан! Господа прошу продолжа схватку!
Иван, усмехнувшись мотнул головой. На что Антонин в тон ему усмехнувшись сообщил.
-Рефери засчитал мои действия по активной защите.  Это и есть   французская борьба…
-Так мы же крест на крест вроде договорились…
Но легкомысленно махнув рукой добавил.
-Хотя какая хрен разница, давай по-всякому.
И подражая сопернику встал в точно такую же стойку чуть выставив вперед правую ногу и руку.
-Ну?
Он хотел, что-то еще спросить у Антонина, но тот цепко ухватив Ивана за запястье резко дернул его на себя. Но Иван не поддавшись снова шагнул на него  пытаясь   обхватить его за торс чтобы уложить на парус, но тот  как скоморох на базарной ярмарке  крутнувшись  перед ним  снова схватив  его за руку   теперь уже толкнул  Ивана назад, а когда Иван инстинктивно ринулся вперед на противоходе  преодолевая сопротивление Антонина, тот  перемахнув  за спину Ивана и поднырнув под него, слегка разогнув колени  оторвал беспомощно  лежащего у себя на спине Поддубного оказавшегося в роли беспомощной черепахи и крутнувшись в пол-оборота  оказался сверху поверженного на  брезент колосса.
-Ан!  Ду! Труа!
Открыл счет Василий. Иван, машинально выгнув спину на мгновение уперся головой и ногами в пол, чтобы в следующую секунду словно заряженная в пусковом механизме стальная пружина подбросить свое напряженное тело вверх вместе с соперником. Уже в полете перекрутившись ужом Иван рухнул на импровизированный ковер вместе с Антонином, но уже сверху него издав   не человеческий рык.
Изумленный Василий так и замер с поднятой воздух рукой, а Тимофей поставленный следить за уличным входом в контору открыв рот от удивления присел на пороге зала.
-Что здесь происходит!?
За спиной Тимофея возникла субтильная фигурка хозяина конторы грека Косты Арестофановича Константинопольского.
От его возгласа перепуганный Тимофей упал с корточек на пол, а Иван, мозг которого отказывался верить в случившейся с ним конфуз ничего не слыша и не видя перед собой крикнул обращаясь к назначенному рефери.
-Считай якорь тебе в дышло, счетовод!
-Иван! 
Снова   возмущенно окликнул его Константинопольский, но поняв, что тот его не слышит, прикрикнул на вскочившего на ноги Тимофея.
-Беги за городовым!
И подняв в руке увесистую трость с серебряным набалдашником бесстрашно ринувшись на перепуганного явлением хозяина Васю.
-Кто вы такие?! Что вам здесь угодно?!
-Я… Мы… Иван…
Забубнил ошалевший от неожиданности Василий, закрываясь руками от ударов по плечам.
-Нам ничего от Вас не надо! Мы пришли с господином Поддубным…  В гости!
Брякнул Василий. Коста замахнувшись было, чтобы нанести очередной удар незваному гостю замер. 
-Как в гости?
Переспросил он и посмотрев на уже отошедшего от приступа ярости своего управляющего, на разостланный парус, на аккуратно вывешенные на спинки стульев сорочки обратился к Поддубному.
-Иван! Что здесь происходит? Кто эти люди?
В контору топоча сапогами вломился городовой Антип Столяров с двумя помощниками.
-Что здесь?  Коста Аристофанович?! 
За их спинами маячил Тимофей.
-Иван!
Требовательно взвизгнул грек.
-Немедленно объясни мне, что ты тут устроил!
Иван, поднявшись с припечатанного Антонина, вынув из кармана бумажник и достав трехрублевую ассигнацию, подойдя к городовому привычно сунув ему ее в руку, выпроводил гостей за дверь.
-Спасибо Антип Пантелеймонове, что зашли к нам… Это мы шуткуем так… 
Когда дверь за квартальным полицейским и его помощниками закрылась Иван виновато расчесал волосы всей пятерней, но увидев, что Антонин до сих пор лежит на брезенте подал ему руку стараясь не смотреть на хозяина.
-Иван.
Вкрадчиво и уже миролюбиво обратился к нему грек.
-Объяснись... 
Иван, подняв Антонина лихорадочно соображал, что ответить, нежданно вернувшемуся в контору хозяину.
-Так Вы же сами Коста Аристофанович… Сказали чтобы я не ходил  с ватагой на  причал…
-Я?! Тебе?!
Коста пройдясь по залу конторы и подняв с пола опрокинутый стул, устало присел на него.
-Да… Кажется мы говорили с тобой об этом… Чтобы ты не появлялся в босяцком виде в порту, но при чем здесь все это…
Он развел руками осматривая смущенного Ивана, заправлявшего в брюки рубаху, Антонина и потиравшего ушибленные тростью Константинопольского плечи Василия Васильева, который опасаясь яростного старика на всякий случай спрятался за спину Преображенского.
-Я не понимаю, как это связано с моей просьбой?
И повернувшись к двери, где жался перепуганный Тимофей потребовал у него, как у дежурного по конторе объяснений.
-Чего молчишь?
Тимофей замялся.
-Так это… Господа барахтались в обхват…
Залепетал Тимофей, прячась за косяк дверного проема.
-а вышло по-французски… Вот, Иван Максимович… Привели их… Велели постелить-с…
Подражая халдеям в трактирах, с перепугу, за сыкал Тимофей.
Грек подойдя вплотную к Ивану и глядя на него снизу вверх  еще раз переспросил:
-Что значит боролись? И для чего?
Иван пожал плечами.
-…Вы же сами меня, Коста Аристофанович, отправили к мореходчикам в классы...
-Да, так и было… И что из того?
Иван показал на Преображенского и Васильева рукой.
-Мы там, с этими господами и познакомились… А они в свою очередь, по моей просьбе, пришли мне преподать урок борьбы.
Иван снова указал на Антонину.
-Разрешите Вам представить… Господин Преображенский будущий мореплаватель…
Он дождался, когда Василий выйдет из-за спины товарища представил и его.
-И господин Васильев… Тоже экзаменуется по морскому делу и является как и господин Преображенский слушателем Мореходной школы и атлетического класса господина…
Он замялся, вспоминая фамилию преподавателя атлетизма. Ему на помощь пришел Антонин.
-Чемпиона Лифляндской губернии господина Яна Альбертовича Куца…
И сдержано, кивнув Константинопольскому поинтересовался.
-Вы не против если мы приведем себя в надлежащий вид и оденемся?
Хозяин   конторы, неожиданно устало, но дружелюбно махнув рукой снял с головы цилиндр вытер выступившую от волнения на лбу испарину батистовым платком.
-Напугали вы меня господа… Я-то уж думал, что это форменный налет…
Он покосился на стоящий в углу засыпной, несгораемый сейф немецкой фирмы «Шварцсберг», в котором хранил наличные деньги для расчетов с грузчиками и партнерами по работе в порту.
-Я рад Иван, что ты больше не будешь ходить на пристань грузить мешки…  Но и тут…
Он замолчал, подбирая слова и встав со стула и постукивая палкой по полу пройдясь по залу посмотрел в распахнутое окно в сторону   рейда, где неспешно коптили небо в ожидание своей очереди на разгрузку или погрузку несколько иностранных пароходов и парусных клиперов.
-Голландец уже стоит?
Неожиданно сменив тему разговора, поинтересовался грек. Иван застегивая непослушные пуговицу жилета поднял голову.
-Нет…
-Как нет?!
Возмущенно удивился Коста.
-Они ведь с самого утра хотели встать на причал…
Иван, наконец застегнув вертлявую пуговицу и достав из кармашка часы поглядев на циферблат улыбнулся:
-Так часа как два уже отпустили его, а на Азовскую пристань поставили нашего одессита…
Он снова мельком глянув на часы добавил:
-И его, уже почитай, как час с гаком, грузят…
Коста всплеснул тонкими руками с зажатой в руке палкой.
-Как же так? У них что недогруз?
Иван сунул часы в нижний жилеточный кармашек.
-Нет. Все как указано во фрахте 60 тысяч пудов пшеницы, все до последнего фунта погружено под метлу…  Борода со своей ватагой пособляет от чего имеем премию за скорость и от судовладельца, и от Азовского пароходного общества по триста рублей.
Иван, отперев ящик конторского стола маленьким ключом достал пачку кредиток и передал их хозяину.
-Это уже чистый кошт…
Коста снова присев на стул, снова вытер лоб.
-Ты меня так до могилы доведешь Иван.
И на немой вопрос Тимофея убирать ли брезент раздраженно поторопил его.
-Убирай, убирай, что смотришь на меня? Не спрашивай.
Тимофей аккуратно сложив брезент потащил его обратно в чулан на ходу приметив, как Поддубный бесшабашно улыбнувшись показал ему из-за спины кулак, пока хозяин   феодосийской такелажной компании «ЛивасЪ» задумавшись о чем-то смотрел в распахнутое настежь окно, с пухлой пачкой ассигнаций, так и не убрав деньги в сейф.
Уже из-за двери Тимофей услышал спокойный слегка подрагивающий от волнения голос хозяина.
-Это хорошо господа что вы помогаете Ивану… И извините если что-то не так… Но хочу чтобы вы свои занятия проводили, в надлежащем для этого месте в физическом классе или на пленэре…


                Глава 69
                Гибель крестного.

Иван и двое его спутников дойдя до железнодорожной товарной конторы стали прощаться.
-Ну все…
Иван протянул руку Антонину.
-Вы куда теперь?
Антонин ответив рукопожатием на рукопожатие кивнул в сторону Карантинной слободы.
-На таможенный причал… Через…
Он оттянув рукав бушлата мельком глянул на циферблат наручных часов.
-Через семь минут, мы должны отвалить на катере…
Иван, щадя руку Василия протянул ему два пальца для рукопожатия.
-Ну тогда, как говорится: «Семь футов под килем».
И не выдержав похвалил Антонина.
-Красавчик! Как же ты меня хитро подцепил! 
Иван сделал движение, словно закидывал на спину куль с мукой или пшеницей.
-Как чувал, на горбулю. 
Антонин скромно улыбнулся.
-Это и есть французская борьба, где нужна не только сила, но и ловкость.  Приходи к нам в классы будем вместе заниматься и атлетизмом, и борьбой…
Иван, моментально насупившись отрицательно мотнул головой.
-Не. Не пойду…
Антонин кивнул Ивану, вроде как соглашаясь с ним, но продолжил зазывать его.
-А вот и зря. Ян Альбертович нахваливал тебя и ставил всем нам в пример.
Антонин бросил настороженный взгляд на часы.
-Все нам пора… Завтра увидимся. Мы с Василием каждое утро завтракаем в чебуречной….
И еще раз пожав Ивану руку хотел было развернутся, чтобы бежать, но остановившись выхватил из кармана бушлата сложенный в четверо лист тонкой папиросной бумаги, протянул его Поддубному.
-Что это?
Удивился Иван, принимая бумагу.
Антонин кивнул.
-Это правила французской борьбы и название некоторых приемов. Думаю, тебе это будет интересно, тем боле, что ты решил самостоятельно осваивать ее…
И   не говоря больше ни слово рванув в сторону той части порта, что примыкала к Карантинной слободе и уже на бегу, не оборачиваясь, задорно крикнул Ивану:
-Увидимся!
Иван, проводив взглядом мореходских, развернул бумагу.
-1848 год солдат Жан Эксбрая первым изобрел стиль борьбы названный им «Простая борьба руками» …
  Успел прочесть Иван, когда легкий, весенний ветерок ухватившись за бумажку затрепал ее у него в руках, то сменная в бесформенный комок, то снова разворачивая и надувая ее словно парус небольшого ялика, не позволяя ему прочесть ни слова из того что в ней говорилось.  Поддубный крепко выругавшись повернулся спиной к ветру для того, чтобы   усмирить непослушную бумагу и вдруг, невнятно, издалека, услышал свое имя.  Подняв голову и оглядевшись, он заметил маленькую фигурку Сашко Кота бежавшего к нему со стороны артельного барака с поднятыми вверх руками. Он что-то кричал, но Иван не мог понять, что именно. От чего в груди его вдруг черным пламенем полыхнула   тревога.   Иван, наспех сунув бумагу в карман, устремляясь на встречу к товарищу и еще не зная в чем дело сердцем почувствовав неладное.
-Федька! Федька!
Орал запыхавшийся Сашко.
-Что Федька? Какой Федька?!
Тряс его за плечи Иван, но Сашко не  в силах отдышаться   еще с минуту повторял только одно имя.
-Федька…
И наконец отдышавшись   выпалил:
-Крестного твоего тросом разорвало!
Иван не поверил своим ушам.
-Как разорвало?
Сашко сделал жест руками словно рванул перед собой намотанную на кулаки тесьму.
-Навпил.
Иван обомлел.
-Да ты чего мелишь? Как на пополам? Разве так бывает, чтобы человека… Пополам…
Сашко, совсем отдышавшись посмотрел в сторону защитного мола откуда только, что отвалил   паровой катер «Кафа».
-Лебедчик проворонил, тросом захлестнуло…
И он перекрестившись для верности провел рукой себе в области чуть ниже живота.
-Як шматок масла… навпил…
Уже когда бежал в сторону причала Иван перекрывая сигнал пароходика, заходящего в порт к Широкому молу, спросил у Сашко.
-Живой он чи не?
-Колы я за тобою побиг ще був… Кричав тильки сильно…
Черный молот бил в голове Ивана по наковальне выколачивая из его мозга слякотную тревогу и заполняя его волчьей злобой и ненавистью ко всему, что есть в этом мире. 
Он почувствовал, как язык его онемел и лишь кулаки с хрустом сжимались все сильнее и сильнее не зная пощады ни к себе самому ни к другим.
                Глава 70
                Занимательная механика

-Ай беда, беда!
Запричитал Карл Давыдович главный механик припортового паровозного депо кивком поприветствовав Поддубного.
-Как же так-то Иван Максимович? Как же можно такое?
Иван беспомощно развел руки.
-Лебёдчик… Будь он трижды клят… Дрянь человек, прозявил…
Механик, снова запричитав сочувственно закачал головой.
-Да уж… Беда… Где он теперь-то?
 Иван махнул рукой в сторону Карантинной слободы. 
-Говорят городовой его сразу свел в замок на Приморскую к судейским приставам, чтобы наши его не поломали…
Механик снова сочувственно покачал головой.
-Одного значит в могилу… А другого значит в каторгу…
Он вдруг остановился и посмотрев на Ивана с надеждой спросил:
-Может обойдется еще? А?
Иван отрицательно качнул головой и через сжатые зубы процедил.
-Нет… Ванька Малой казал, что лебедчик хмельной был… А потому нет курве этой ни милости ни пощады.
И сжав до треска в казанках кулак добавил:
-Жаль не застал эту суку в порту…  Уж я бы ему все зубы выбил бы! На память о Федоре…
Иван замолчал, а механик отхлебнув из стакана остывшего чая, снова сочувственно закивал головой. 
-Это да. Где водка там беда…
Неопределенно пробормотал Карл Давыдович.
-А Федора куда теперь?
Иван устало провел ладонью по лицу.
-Знамо дело в морг, потом в церкву на отпевание, а с утра уже в цинк запаяют и до хаты по железке отправим…  В Богодуховку.
И склонив коротко остриженную голову и обхватив ее руками горестно запричитал:
-Ах Федор, Федор… Вот уж горе так горе…
И подняв на механика сухие воспаленные от бессонницы глаза добавил:
-У него ведь семеро спиногрызов и все мал мала меньше… Как же теперь-то?
Механик, допив чай и понимающе кивнув спрятал стакан в железный ящик слесарного верстака.
-Так он же вроде как в годах был?
Иван задумчиво кивнул.
-В солдатах продержали вот и припозднился трошке с дитятами…
Они какое-то время стояли молча ни о чем не говоря, каждый думая о своем. Наконец скорбное молчание первый нарушил Карл Давыдович.
-А помин-то, где надумали?
-У Смирнова в трактире…
Неопределенно кивнув куда-то за спину, пробормотал Иван.
Механик одобрительно кивнул ему в ответ. 
-У Смирнова хорошо… Место доброе, даром, что на Дворянской, а бы кого туда не пустят, а то матросня совсем распоясалась.
Иван полными печали глазами посмотрел за окно мастерской, что выходило на порт задумчиво пробормотав.
-Это верно… Абы кого к Смирнову не пускают…
И словно в подтверждение его мыслей, высказанных вслух, в гавани, прощаясь с Феодосией, от пристани Российского Общества Пароходов и Торговли   располагающейся на внутренней стороне Широкого мола, трижды разорвав портовый гомон басовито прогудел   каботажный гигант, название которого Иван прочел про себя, одними губами:
-Санто мортире Теодоро…
Механик туговатый на оба уха от вечного грохота механического молота, железнодорожных сцепок   и работы карусельного станка, по губам услышав Ивана согласно закивал головой, размашисто перекрестившись.
-Истинно так Иван Максимович. Царствия Небесного убиенному мученику Федору… Светлая ему память.
Но Иван уже не слышал и не видел его, погружаясь все глубже и глубже в пучину своей меланхолической печали,  успокоено созерцая  как буксир «Упорный» чадя трубами, и  молотя изо всех сил лопастями ходовых колес по воде, потянул  гигантский корабль  под завязку  засыпанный прошлогодней полтавской  пшеницей, за волнорез на рейд, на  открытую воду туда, где  выстаивая на якорях в ожидании своей очереди на разгрузку или погрузку стояли другие большие и малые  суда.
Поддубный  глядя на всю эту мощь, не видел ее и не слышал,  он мысленно перенесся  в далекую  дедовскую  Богодуховку, в  большое родовое село своего отца и матери, туда, куда сегодня  ближе к полудню в последний путь  поедет изуродованное лебедочным тросом тело   его земляка и крестного  Федора Петрухина.  Он отчетливо видел, перед собой, старую богодуховскую церковь и жинку Федора Наталью стоявшую на паперти вместе со всеми детьми и плачущем дурнем – юродивым с   Кладбищенской, Всесвятской церкви, что в Феодосии.  Лицо Ивана замерло, глаза сузились, а плечи опустившись налились холодной   свинцовой тяжестью. Иван хотел было совсем закрыть глаза и отдаться течению неведомой реки, но пронзительный   свист буксира «Упорный», задиристо сигналившего   лоцману на итальянском судне, словно игла проник в его мозг, напрочь прокалывая   начавшую было набухать и сгущаться меланхолическую пелену, что так убаюкивала и затягивала Ивана под свою перину спокойствия.  Лицо перекосила болезненная гримаса, глаза его широко открылись, а кулаки сжавшись до хруста в костях  подняли за собой и  плечи.   Окончательно Иван пришел в себя, после того, как к нему, вплотную подошел механик и прикоснувшись к его руке сочувственно сказал:
-Як очи плачут, Иван Максимович, то уси бачут, а як сердце плаче, никто не бачет…
Иван, тряхнув головой, словно сбрасывая с себя дурное наваждение не весело улыбнулся.
-Ты чего это Карл Давыдыч запричитал?
Механик, отмахнувшись от Поддубного пройдясь по мастерской остановился подле окна.
-Так…  Слезу тебе нужно выпустить… Смотреть на тебя больно… Почернел як головешка с костровища… Ты бы поплакал, что ли… Все бы полегче было.
Иван, разомкнув спекшиеся губы зло ухмыльнулся.
-Нечто мне тут сопли разводить? 
Он перекрестился.
-Что случилось то случилось и теперь уже взад пятки не поворотить…
И поворачивая разговор в другую сторону добавил.
-А этого-то с Дворянской поперли…
Механик, больше доверявший своим глазам чем слуху, смутился, не прочитав толком по губам сказанного.
-Кого поперли Иван Максимович?
Неуверенно переспросил немец. Иван махнул рукой.
-Кого, кого. Твоего этого самого Семенова вместе с его трактиром Месяц как почитай на Портовую перебрался…  В дом контролера Евсеева…
Иван словно примеряясь, словно пробовал вернувшуюся к нему жизнь на вкус, для чего не слишком уверенно прошелся по мастерской.
-Неужто!
Всплеснув руками, залопотал механик.
-Сколько ж он за дом-то этого кровопивца отвалил?
Иван неопределенно пожал плечами.
-Да кто ж это, Карл Давыдович, кроме стряпчего знает?
Вопросом на вопрос ответил Поддубный.
-Люди брешут, что тысяч тридцать, тридцать пять за купчую отдано…
Карл Давыдович совсем развеселившись вскинув указательный палец к закопченному потолку мастерской, потрясая им в воздухе.
-Ой брешють Иван Максимович! Как есть брешють…   
-По что так?
Поинтересовался Поддубный.
-Люди завсегда брешють…
Он еще что-то горячо говорил и даже кричал, отчаянно размахивая руками, посвящая  Поддубного в  свою  теорию брехливости феодосийских босяков и прочего населения Российской империи, но  вышедший из  ворот соседнего депо  маневровый паровозик, сожрал его голос, раздробив его, на мелкие всплески и восклицания, лязгом колес и  прерывистыми гудками  сигнального свистка,  туго обмотав слова и смысл его теории  облаком горячего пара, который со  зловещим шипением и свистом вырывался из перепускных  клапанов паровой машины. 
Когда вакханалия звуков наконец-то закончилась и паровозик, недовольно пыхтя сладковатым угольным дымком и паром, укатил   в сторону портовых амбаров, построенных специально для приемки пшеницы, главный механик Карл Давыдович Херд из местных немцев-колонистов наконец-то закончил свою пламенную речь.
-Брехали, брешють и брехать будут!   Вот что я Вам скажу дорогой Вы мой Иван Максимович!
Поддубный безнадежно махнув рукой, собрался было выйти на свежий воздух, но механик придержал его.
-Постойте, Иван Максимыч, я извиняюсь конечно, Вы заходили-то зачем?
Поддубный вспомнив, что он приходил в мастерскую не просто поточить лясы или выслушать соболезнований, а с конкретной
 просьбой механику. 
-Хотел Вас просить Карл Давыдович об одной услуге…
Механик, подобравшись улыбнулся.
-Слушаю Вас.
Иван, осмотрев мастерскую остановил свой взгляд на узкоколейной колесной паре от вагона, установленной на козлах прямо по центру мастерской.
-Вы бы мне не могли добрую гирьку смастерить?
Иван неопределенно повел рукой воздухе. Немец удивленно поправил на носу оправу стекляшек.   
-Так в скобяной лавке, поди ж есть… Зачем изобретать велосипед?
Иван, отрицательно мотнул головой.
-Нет… Не пойдет… Маловата.
Он снова осмотрелся.
-Мне бы чего пудиков на пять – шесть.
Карл Давыдович лихо продув мундштук папиросы и сломав его словно голенище сапога, чиркнув спичкой и прикурив папиросу, хохотнул.
-Это Вам Иван Максимович якорь может, какой лучше взять. У нас таких не водится мы ведь по железнодорожному делу, а якорями у нас Антип Варсанофьевич заведуют в портовом ремдоке…
Иван подойдя к колесной паре и   аккуратно прикоснувшись к оси пальцами и убедившись, что она не маркая, ухватив ее двумя руками несколько раз, без особых усилий   поднял над головой
-Ну как?
Поинтересовался механик с любопытством, наблюдавший за опытами Поддубного со своего металлического стула, стоявшего у слесарного верстака. Губы Поддубного сломались в скептической усмешке.
-На две руки легковато будет…
Механик, удивленно выпучив глаза протянул Ивану чистый клубок ветоши, чтобы тот протер руки.
-Легковат? О! Майн Год!
Механик, недоверчиво покосившись на Ивана, попыхивая папироской обойдя опущенную на тщательно утрамбованный земляной пол колесную пару задумчиво произнес.
-Ну не знаю, не знаю Иван Максимович…  В ней ровнехонько десять пудиков, копейка в копеечку и не золотником меньше… На метрический манер сто шестьдесят два килограмма.
И сдвинув на затылок форменную фуражку с металлической кокардой в виде перекрещенного топора и якоря задумчиво добавил:
-Можно, конечно, попробовать еще пару колес приклепать...
И подняв взгляд на молчавшего Ивана по-отечески, с сочувствием поинтересовался:
-Соорудить недолга… А вот осилите ли?
Иван, отбросив ветошь на верстак правой рукой несколько раз, с усилием, выжав импровизированный атлетический снаряд над головой, бросил его на земляной пол мастерской. От чего копченые дымом кузнечного горна стекла мастерской в хлипких деревянных рамах жалобно звякнули, словно ложка в стакане, а механик, от удивления поперхнувшись папиросным дымом, откашлявшись примирительно вскинул руку: 
-Верю! Верю, что справитесь! И так по всему видно…
Иван, не разделяя радости механика недовольно качнул головой.
-Для одной не удобно…  Пудиков бы пять шесть… и так чтобы….
Иван показал в воздухе нечто объемное и круглое. Механик, тщательно следивший за телодвижениями гостя, развел руки в стороны.
-Не знаю, не знаю Иван Максимович… Чем тебе помочь…
И неожиданно натолкнувшись взглядом на кусок парусины в углу мастерской озорно сверкнув глазами протараторил:
-Хотя… Айн момент!
И словно балаганный факир, подскочив к куску парусины и ухватив его за край, перекрывая звуки натужно пыхтящего за окном мастерской паровоза, потащившего на станцию груженые, казенной нуждой вагоны выкрикнул:
-Айн, цвай, драй!
После чего картинно сдернул парусину с мерцающей кучи металла.
-Что это?
Удивился Иван увидев в углу небольшую пирамиду сложенную из круглых с виду чугунных шаров.
-Ядра. Точнее сказать по арсенальной описи бомбы… Берегового калибра, каждый такой снаряд весит ровно шесть пудов как в аптеке.
-Да откуда же у Вас такое?
Поинтересовался Поддубный бережно ощупывая холодный, проморенный маслом, уже чуть взявшийся местами ржавчиной чугун.
-Еще в том году приперли с Двуякорной батареи, хотели резать их на полусферы, да нужда отпала…  А мы сюда Вам…
Он похлопал по круглому телу ядра жилистой рукой.
-Ухватец на болтах прикрутим… Сиречь Кронштейн!
Он подошел к слесарному верстаку и покопавшись в груде каких-то отдельных хитрых железяк и целых механизмов счастливо улыбаясь повернулся к Ивану держа в руке увесистую рукоятку.
-От тендерного люка…  Я думаю…
Он ловко поправил на кончике носа складное пенсне с узкими стеклами.
-Думаю здесь она в самый раз будет…
И примостив рукоятку на поверхность бомбы, чего-то забормотав, стал чиркать свинцовым карандашом по безразличному к его манипуляциям чугуну.
-Здесь вот отрежем… Здесь чуть припустим…   подтешем подпилком и сядет, как влитая…
Но вдруг перестав хлопотать у чугунины и пристально посмотрев на Поддубного предложил:
-А ну Иван Максимович спробуйте, не тяжко ли будет… Все же шесть пудов… По метрической почти сто килограмм.
Иван склонившись над пирамидой и взяв на руки верхнее ядро словно младенца, оценивая его покачав на руках, довольно мотнув головой.
-Добрая чушка. Ох Карл Давыдович… В самый раз…
Улыбнулся он, бережно опустив на место некогда смертоносный для вражеских парусников снаряд.  Протерев руки клубком, предложенной ему механиком белоснежной ветоши. Иван сунул руку в  карман сюртука, достав оттуда портмоне.
-Чем обязан буду?
Поддубный замер перед механиком с раскрытым портмоне, набитым разноцветными бумажками российских ассигнаций и турецких лир.
-Най най!  Гельд вирд нихт бунутихьт.   
Почему-то перейдя на немецкий язык, замахал руками возмущенный механик.
-Деньги не нужны!   Для Вас, Иван Максимович я лично к завтрашнему дню все сделаю с моим удовольствием.  Вам останется только прийти и забрать это… Этот… Эту…
Он отступил от пирамиды бомб и других снарядов прошлого девятнадцатого века, словно художник от холста, чтобы охватить всю картину одним взглядом. 
-Вундервафе Поддубного.
Он недовольно поморщился.
-Звучит подозрительно… Может лучше просто снаряд?
С надеждой посмотрел он на Ивана.
-Можно…
Подтвердил Ивана согласно кивнув головой.
-Снаряд Поддубного. Звучит убедительно. Как винтовка Мосина или скажем…
Иван, кашлянув неуверенно предложил:
-Может уж лучше гиря?
Механик смешно сморщил нос и пенсне свалилось с него заболтавшись на шелковом шнурке.
-Мне кажется слово гиря припахивает купечеством и торговлей...
Он обернулся к Поддубному.
-Как считаете Иван Максимович?
Поддубный ухмыльнулся.
-По мне так ничего зазорного в купчинах нет, да и гиря она на то и гиря чтобы измерять вес.
Механик, картинно подперев подбородок рукой, внимательно смотрел на артиллерийскую бомбу думая о чем-то о своем.
-Мне кажется, что вряд ли найдется кто-либо другой, кроме Вас, кто мог бы поднять это... Этот с позволения сказать болид…
Налюбовавшись на гирю механик повернувшись к Ивану снова наткнулся на раскрытый кошелек управляющего компанией «ЛивасЪ». 
-И все-таки… Карл Давыдович… Уважьте.
Механик снова встав в позу Наполеона Бонапарта.
-Найн! Нихтц! Нет! Нет! И еще раз нет! Даже не уговаривайте, все одно не уговорите. Для вас мастерские нашего локомотивного депо работают бесплатно и круглосуточно!
-Это почему это?
Убирая в карман брюк портмоне, поинтересовался Поддубный.
Механик, подкурив потухшую папиросу, пыхнул сизым, чуть сладковатым дымом в потолок.
-Ну во-первых…
Начал он загибать на руке пальцы.
-Вы, так сказать, воспитанник моей кузины Иды Адамовны фон Шнайдер, во-вторых, и в самых главных если бы не Вы, меня бы эти клюевские лихоимцы со своими ножичками давно бы уже до каторги довели… И отказать не мог прирезали бы и делать по закону опасно коли они кого им убили бы… А Вы мою проблему разрешили, как только появились в порту. Так что, Иван Максимович, в любой день, месяц, год или тяжелый час я всегда в Вашем распоряжение.  Да и дел-то там, смешно сказать, просто, я бы даже сказал, кот наплакал – четыре резьбы метчиком нарезать… Тьфу!
Он сделал вид, что плюнул на пол.  Он хотел было углубится в тему обработки чугуна резьбонарезным метчиком в два прохода, но Иван вспомнив, что меньше чем в трехстах саженях от него сейчас лежит бездыханное теле крестного, не прощаясь вышел из мастерской. Услышав уже за спиной неуверенный голос механика.
-Завтра приходите все будет готово.
               
                Глава 71
                Проводы.       

В этот день, с самого утра дел навалилось столько, что Иван совсем забыл, что обещал зайти к механику припортового депо, чтобы забрать заказанную им гирю, сконструированную из списанной в утиль пушечной бомбы берегового калибра. Часов до восьми не поднимая головы от конторского стола он разбирался с нарядами на погрузо-разгрузочные работы, скопившиеся за неделю, чтобы наконец окончательно убедится в нечистоплотности видения дел старшим маклером Корабельной конторы  феодосийского порта Себялюбовым.  Закончив подсчеты Иван отправился в Товарную контору  Джанкойско-Феодосийской железной дороги, что располагалась не далеко от Широкого мола в самом начале Приморской улицы, чтобы уладить все вопросы  связанные с отправкой запаянного  в оцинкованное железо гроба  с телом  Федора Петрухина, которого  специально отряженный, для этого дела,  из ватаги крючников Степан Ляд должен был  проводить на малую родину   до места его последнего пристанища  кладбища богодуховской церкви.   
Когда городские часы на башне городской ратуши отзвонили девять часов до полудня, Иван, выйдя из товарной конторы направился на железнодорожную станцию Феодосия-город, что располагалась тут же в четверти версты от конторы на Генуэзской улице, чтобы передать Степану сопроводительные документы и простится с близким ему человеком. Он еще издали приметил долговязую фигуру Степана что маялся на перроне возле длинного ящика, сколоченного из не обрезной доски. 
-Я вже думал ты не встигнешь… Встрянешь где.
Невразумительно забормотал нескладный с виду Степан, топчась на месте в начищенных по торжественному и случаю сапогах. Иван молча пожав ему руку, подошел к чинно стоявшему у входа в почтовый вагон старшему кондуктору в мундире, и достав из внутреннего кармана накладной наряд и товарную плацкарту протянул ее «ливрейному». Так внутренне окрестил Иван старого кондуктора с лакейскими бакенбардами.
-До Полтавы с нарочным.
И не оборачиваясь на ящик, чуть развернувшись кивнул себе за спину. Кондуктор приняв документы и нацепив на нос пенсне внимательно ознакомившись с плацкартой оторвав контрольный край картонки, снимая с носа пенсне, бесстрастно пробурчал.
-Можно заносить…
Разрешил он, возвращая  отрывную часть плацкарты Ивану.
-В дальней угол... Да поаккуратнее.
Иван, сунув корешок плацкарты Степану в руку жестом отстранил склонившихся было к скорбному грузу привокзальных носильщиков.
-Я сам…
И не говоря больше ни слова взяв ящик с гробом бережно подняв подошел с ним к раздвижной двери почтового вагона, на пороге которого поигрывая револьверным шнурком стоял младший кондуктор почтовой службы, отступивший в глубь вагона только после того, как Иван поднял на него мокрые от слез глаза. 
-Звиняйте-с…
На халдейский манер прощебетал   младший кондуктор, застыдившись своей напускной наглости. Иван ничего не ответил ему, только уже в прохладной утробе вагона, пока их никто не видел словно невзначай притер плечом младшего почтового чиновника так что тот скорбно выдохнув без чувств осел на дощатый пол казенного вагона.  Собравшиеся на платформе слышали, как Иван опустив гроб что-то неразборчиво запричитал над ним, словно просил прощения у покойного, а быть может просто читал над убиенным молитву. 
Наверное, это продолжалось бы вечно если бы не станционный смотритель, который сверившийся с карманным хронометром, затянутой в белую перчатку рукой дважды ударив в латунный отполированный еще с утр станционный колокол, громко с внутренним достоинством прокричав:
-Дамы и господа прошу вас занять места согласно имеющимся у вас плацкартам! Провожающих прошу покинуть вагоны! Поезд отправится от станции Феодосия-город через три минуты!
Иван, выйдя из вагона на ходу надев на голову котелок   сунул старшему кондуктору трешку, и не обращая внимание на его поклоны и благодарственные причитания, раздал привокзальным носильщикам по рублю.
-На помин раба Божьего Федора…
Повторял он одну и ту же фразу всовывая в руки увесистый серебряный кругляш. Когда благодарные грузчики, закрестившись и закланевшись отошли к вокзальному зданию Иван притянув к себе Степана помолчав передал ему скрутку синих пятирублевых ассигнации.
-Здесь тридцать карбованцев, передашь моему отцу Максиму Ивановичу…   В Полтаве тебя, на подводе, будет ждать Агей, брат Федора и Никандр Коломейчук… Гроши, что собрали ватажники  для Натальи  захавал хорошо?
Поинтересовался Иван.
Степан, помедлив кивнул, прижав руку к груди.
-Ванька малой мне все в сюртук зашил и это…
Он не ловко по-мужицки вынул нож из бокового кармана так чтобы никто кроме Ивана его не увидел.
-Еже ли чего ты меня Ваня знаешь… Коль живой останусь без грошей тады сам прибей меня друже…
Ударил третий станционный колокол.
-Дамы и господа до отправления поезда осталась одна минута.
Иван притянув к себе Степана.
-Добре…
Придержал он его в объятиях.
- Держись там, тетке Наталье скажи, что каюсь я… Недоглядел…
Иван смахнул кулаком слезу.
-Пусть простит еже ли сможет.
Они молча стояли обнявшись пока станционный смотритель не дунул в заливистый, серебряный свисток на красном  плетеном из шелковой нити шнурке, а паровоз  отозвавшись  на его свист  гуднув в белесое феодосийское небо паром из надраенного латунного свистка дернув застоявшийся  поезд  медленно, с прокрутом передних колесных пар стал медленно, словно нехотя,  набирать ход.
-Господа…
Запричитал боязливо озирающийся старший кондуктор почтового вагона стоя в дверном проему.
-Прошу вас…  Сопровождающего   занять свое место… На ходу не положено…
Иван, хлопнув Степана по плечу и подтолкнув в спину, запихнул его в вагон, и не говоря больше ни слова пошел рядом с траурно тащившимся вагоном, то и дело, не стесняясь стоявших на дебаркадере провожающих вытирая кулаком влажные от слез выбритые до синевы скулы.


                Глава 72
                «Французские трубочки»

На следующее утро выйдя из номеров гостиницы Поддубный  придирчиво оглядев себя, в огромную зеркальную витрину  магазина «Вестито феменили пронто», что располагался в соседнем  двухэтажном здание,  и  оправив белую парусиновую куртку удовлетворенно хмыкнув направился в кофейню на Итальянской улице, что держал вместе с лавкой, купец первой гильдии Яков Филоненко, чтобы испить свой утренний   кофе и закусить  по заведенной у него привычке, так полюбившейся ему караимской халвой с фисташками и  кремовыми французскими  трубочками название которых, к своему стыду, он постоянно забывал.
-Экер… Эстер… Будь он неладен!
Уже вслух пробормотал Иван, вспоминая заковыристое название французского лакомства. И вдруг вспомнив что-то всплеснул руками.
-В пароходную трубу булки эти!  Вчера ведь с механиком сговорились, что он бумажку эту с французскими парадами перетолмачит, чтобы лучше понимать, что и как там с их борьбой… Да и бомбу поди уже сладил, а я тут…
И Иван, сорвав с головы белую английского кроя спортивную кепку и зажав ее в кулаке зло зашагал в сторону видневшегося в стороне Карантинной слободы припортовое железнодорожного депо. Проходя мимо чебуречной, что раскинула свои хлебосольные веранды у фонтана Айвазовского на ходу поприветствовав своих новых знакомых мореходов, торопливо махнув рукой им в ответ озабочено сообщив:
-Сейчас не могу… Вечером увидимся! У синематографа!
Крикнул Иван   будущим мореплавателям подчивавшимся чебуреками и утренним чаем и перепрыгнув через рельсы зашагал по шпалам пропитанным свежим остро пахнущем каменно-угольным дегтем по инженерному называемым креозотом, прямиком в депо, но наткнувшись на торопившегося в город посыльного из Корабельной конторы Антоху остановил его.
-Здрав будь боярин. Ты далеко ли наладился?
Антоха прикоснулся к руке Ивана в знак приветствия. 
-И Вам Иван Максимович не хворать. Так-то на Полицейскую…
Показал он казенную папку, что бережно держал в руке.
- К Милославу Пантелеевичу ведомости снести…
Иван, достав из кармана гривенник сунул Антохе в кулак.
-На держи… Вернешься к себе в контору скажи Себялюбову, что буду у него через пол часа… Да пусть до того никуда не отлучается, вопросы у меня к нему есть. Все понял?
Антоха утвердительно кивнув хотел было что-то ответить Ивану, но тот, не дожидаясь его устремился в сторону депо.
Посыльный мальчишка шмыгнув носом мельком глянув на содержимое кулака и скроив недовольную рожицу прибавив ходу до бега продолжил свой путь, рассудив, что за пол часа он пожалуй два раза мог бы добежать от Корабельной конторы до Полицейской и обратно, чтобы предупредить своего добродетели Андрея Севастьянович Себялюбова, о том что его ищет Поддубный с явно недобрыми намерениями. По крайней мере так ему показалось.   Антоха аккуратно прижав к груди казенную бумагу, на ходу обернулся, чтобы убедится, что Поддубный не следит за ним, к своей радости увидел только его обтянутую белой парусиной куртки спину в дверях железнодорожного депо.
                Глава 73
                Гиря-бомба-книппеля.

Войдя с яркого света в депо Иван, остановился, чтобы дать глазам привыкнуть к прохладному сумраку, что монументально царил в деповских мастерских при любой жаре и даже в любое время года. Пахло шпалами, паровозом и свежим угольным дымком. Лишь пламя горна что освещало просторный кузнечный участок   где у механического молота мельтешили темные силуэты кузнеца и его помощника молотобойца.
Когда глаза попривыкли и Иван стал различать детали в полумраке одна из фигурок, что возилась в кузнице, выхватила клещами из горна раскаленный до бела кусок металла и сунув его на наковальню и придавив ногой педаль управления запустил на полную мощность громкоголосый молот, который с каждым новым ударом все сильнее злился на кузнеца, и оттого все силнее и гуще отплевывался малиновой окалиной и искрами.
-Савелий придержи поковку.
Перекрывая шум механического молода орал кузнец своему помощнику.
И Иван под звук ухающего молоха, и  выразительного  простонародного крика кузнеца   придерживаясь за борт  поднятого на подъемнике  вагона, практически на ощупь добрался до  обитой толстым войлоком двери мастерской  механика. И как только дверь за ним закрылась ему показалось что он оглох от навалившейся на него тишины, словно оказавшись в другом мире, где   кузнечный молот бил откуда-то из далека, а механическая пила, распиливающая каленые оси колесных пар не так скреблась   и сипела, высказывая свое недовольство. Звуки портовых маневровых паровозов – Петушков и Овечек слышны были приглушенно и как будто издалека, а огромные витринные окна мастерской, хоть и были подернуты налетом угольной сажи, все равно ослепили его утренним солнцем, поднимавшимся над феодосийской бухтой. Так оглохшим и ослепленным Иван предстал перед господином механиком удобно умастившемся на своем высоком стуле у верстака и безмятежно попивавшим из стакана в мельхиоровом подстаканнике свой, заваренный на русский манер чай с сахаром и лимоном.
-О!
Приветствуя Ивана, встрепенулся невысокого роста человек в черной форменной куртке, отрывая свой взгляд от разложенного на
слесарном верстаке чертежа какого-то хитрого строения или механизма.
-Я уж думал, Вы забыли обо мне Иван Максимович…
И приветственно подняв руку, и отставив от себя стакан с чаем ловко   спрыгнул на утрамбованный земляной пол мастерской, со своего металлического стула.
Иван, отряхивая запачкавшиеся о вагон ладони отмахнулся.
-Здравия желаю Карл Давыдович, как же тут забудешь… Вы ведь мне еще и названия французские перетолмачить грозились.
Механик энергично крутнувшись на каблуках направился к верстаку.
-Это всенепременно дорогой Вы мой…
На ходу натягивая на глаза очки с каучуковой резинкой на заушниках. И пошебуршав разложенными на столе вычерченными на дорогой, почти прозрачной калечной бумаге чертежами и бумагами наконец-то вытащил искомый им лист.
И отстранив от себя рукопись и развернув сложенную в четверо бумагу протянул ее Поддубному.
-Здесь все как говорится и старое переписанное и новый перевод, так чтобы было удобнее Вам изучать сей предмет.
Иван приняв из рук механика     само изданный учебник по французской борьбе   вчитываясь в четко выведенные печатными буквами строки пытался произносить прочитанное им на французский манер названия.
-Туше – затрагивать, касаться, в борьбе сие обозначает чистую победу в схватке, когда один соперник другого укладывает  на лопатки.
Тур-де-Бра - Башня с руками – захват руки через плечо, защищающийся рычагом, перебрасывается через голову. 
Бра-Руле - Руки катят…
Иван молча вскинул на механика взгляд, но тот безмятежно прикрыв глаза дремал на своем стуле.
- Рычаг в бок, захват под руку. Захватить правой рукой левую руку противника выше локтя, сделать полуоборот направо, охватывая сверху своею левой рукой левую руку противника так, чтобы она оказалась под мышкой, опуститься на колени, поворотом корпуса направо положить противника на лопатки.
Бормотал увлеченный чтивом Иван, то и дела неосознанно поводя то плечами, то рукой, а то и всем корпусом.
Бра-Руле-Партер – рычаг в бок в партере.
Иван повел плечом.
-Что-то не понятно?
Негромко спросил механик.
-Да вот здесь…
Иван подошел в плотную к механику и ткнул пальцем в бумагу.
-Не понятно, что такое партер.
Механик, сбросив очки на резинке на грудь достал из кармана пенсне на шелковой шнурке и ловко приладив его на кончике носа заглянул в бумагу.
-Ах это, все просто. На французский манер словосочетание «пар терре» переводится как – на земле. То есть когда соперники продолжают бороться не на ногах а на земле.. Ничком…
Иван понимающе кивнул.
-А-а-а… Понятно…
Продолжив чтение самоучителя все так же невнятно бубня незнакомые слова в слух, то и дело проверяя прочитанное своим телом.
 -Суплекс – сиречь гибкость – бросок прогибом через мост с большой амплитудой; сложнейший силовой приём, наиболее красивый и впечатляющий.
Он хотел было поинтересоваться у механика что такое мост и амплитуда, но взглянув на задремавшего и от того слегка похрапывавшего Карла Давыдовича только   весело качнул головой.
-Ну Довыдыч горазд поспать.
И углубившись в бумагу уже читал ее до конца не отрываясь, негромко вслух, так чтобы получше понять, о чем она ему рассказывает.
-Тур-де-Тет  – бросок через спину с захватом руки и шеи противника.
Тур-де-Ганш  - бросок через спину с захватом руки и туловища противника.
Нельсон – английское слово в борьбе подразумевается, как «Ключ», осуществляется путём просовывания руки через подмышки противника и нажима кистью руки на шею и затылок противника.
Двойной Нельсон – приём в борьбе «Ключ» удержание, осуществляется путём просовывания обеих рук через подмышки и давления на шею противника. Считается одним из наиболее травматичных действий в борьбе.
ПАРАД – с французского обозначает готовность, маневр цель которого отвести удар или прием противника, так сказать, ответить на прием противника приемом. Контратаковать. 
Иван замолчал пытаясь осознать прочитанную часть самоучителя, но проснувшийся механик решил, что Иван окончательно закончил краткий курс ознакомления с французской борьбой теперь ждет его. И потому не поинтересовавшись о причине задумчивости гостя поспешил Ивану ознакомится с изобретенной им новацией. 
-А книппель не потребуется Вам Иван Максимыч? Гляньте-ка только! Красота.
Указал   он рукой на лежащие на верстаке отлитые из чугуна разнокалиберные шары, соединенные чугунными рукоятками, напомнившие Ивану увиденную им в атлетическом классе Мореходного училища гантели.
-Что?
Не понял Иван выныривая из французских и английских борцовских понятий и словечек. Механик виновато откашлялся.
-Книппель говорю… Тут у меня их всяких разных…
Он прикоснулся к одному из замысловатых снарядов.
-Вот, к примеру двадцати четырёх фунтовый или полупудовый книппель, сто пятьдесят второго, основного флотского калибра.  В метрической системе это будет…
Механик задрав голову к потолку прикрыл глаза переводя массу снаряда из фунтов и золотников в килограммы и граммы.
-Восемь килограмм, двести грамм.   Незаменимая, я скажу Вам Иван Максимович, вещь была в морских баталиях. Предназначалась для сокрушения такелажной оснастки вражеских парусных судов.
С явным усилием приподняв с верстака один из книппелей, подняв его над головой демонстрируя удобство в обращение снарядом.
-А ну-ка дайте мне Карл Давыдович…
Подступил к Карлу Давыдовичу Иван забрав снаряд из подрагивающих от слабости рук механика и повертев его в руках с ироничной улыбкой опустил на верстак.
-Хороша игрушка, но легковата…
Он взялся за шершавую поверхность стержня более крупного снаряда ощутив в ладони приятную прохладу.
-Это шестидесяти фунтовый… Двести четырнадцатого калибра… На килограммы получается…
Он снова прищурился. А пока он подсчитывал сколько весит «дубинка» именно так с немецкого языка переводилось принятый в русской армии артиллерийский термин «книппель», Иван несколько раз с удовольствием поднял чугуняку над собой покрутив его в воздухе и так и этак.
-Двадцать шесть килограмм с хвостиком…
Иван одобрительно «крякнул».
-Вот это мне по душе будет…
И огляделся по сторонам.
-Нет ли у Вас еще такого чуда?
Механик обрадовано всплеснул руками.
-Как не быть? Мне этой дряни с Двуякорной батареи еще в запрошлом году навезли… Вот.
Не спрыгивая со стула он указал рукой в сторону угла где под тонким куском парусины покоилась  невнятная, плохо прорисовывающиеся под парусом очертания пирамиды.
-Выбирайте Иван Максимович чего душа пожелает.
Поддубный оставив на верстке пришедшиеся ему по душе   пушечный снаряд, подойдя к брезенту и отбросив его край уперся взглядом на ранее сделанный им механику заказ.
От неожиданности и совершенных форм и пропорций артиллерийской бомбы, он замер боясь пошевелится, чтобы не спугнуть увиденного.
-Ух ты…В горло паровоза…
Наконец-то выдохнул он восхищенно.
-Выглядит почтенно.
С уважением в голосе пробормотал Поддубный беря гирю за отполированную рукоятку, намертво прикрученную к гире надраенными латунными болтами.
-В этой бомбе Иван Максимович… Прошу прощения гире…
Поправился вынырнувший из дремоты механик.
-Ровнехонько шесть пудов, как Вы и искали. На европейский манер, по метрической системе, вместе с рукояткой будет ровно сто килограмм. Или два Саксонских центнера, да еще с довеском в семь фунтов. 
Поддубного поразила мистическая целеустремленность и законченность форм снаряда. Казалось, что прикрученная к ядру отполированная до зеркального блеска рукоять, может схватить его за руку и увлечь за собой. Словно, не она была создана для человека, а человек для нее, тот самый который мог бы своей рукой удержать ее от необдуманного полета.
-В метрической ровно сто килограмм…
Напомнил Ивану вес гири окончательно проснувшийся и от того закуривший папироску механик. Иван, оглаживая красавицу по черным, лоснящимся бокам улыбнувшись пробормотал.
-На черта мне в метрической? Мне она и так по душе…
Карл Давыдович, прочитав по губам деловито усмехнулся.
-Ну не скажите Иван Максимович, не скажите. За этой прогрессивной системой будущее и все, абсолютно все переведу в европейский стандарт пуды и фунты в килограммы и граммы, а ведра в литры…
Механик деловито поправил форменную фуражку с перекрещенным, на кокарде, крест на крест золотыми топором и якорем на черной бархатной тулье.
-Так что чем мог… Дорогой Вы наш Иван Максимович.
Иван, расчувствовавшись сунул было руку механику, но тот лукаво улыбнувшись спрятал свою руку за спину.
-Ну нет… Не стоит господин Поддубный, просто примите это от меня в знак благодарности.  Все-таки в порту стало поспокойнее с Вашим появлением в нем.
-Благодарствуйте Карл Давыдович… Век не забуду…
Иван все-таки приобнял немца.
-Ежели Вам лично чего нужно будет от меня прошу Вас обращаться без стеснений.  Я всеешь-таки Ваш должник теперь.
Механик припортового железнодорожного депо Карл Давыдович Хэрд почтенно поклонился Ивану, слегка прикоснувшись к форменной фуражке пальцами правой руки вроде как отдавая честь, еще по сути дела молодому, но по взрослому мудрому человеку.
-И я Иван Максимович всегда к Вашим услугам.  Да кстати…
Вот.
 Он вытащил из металлического ящика верстака лист дорогой молочной 12 фунтовой бумаги стандартного размера четырнадцать на семнадцать с половиной дюймов на котором, черной китайской тушью был идеально выполнен чертеж, над которым красовалась каллиграфическая надпись «Элеватор Хэрда. Для транспортировки малогабаритных грузов при помощи конвейерной подачи».
-Вы просили, что-нибудь придумать с машинерией для механизации такелажных работ…  Тюков там да чувалов… Вот возьмите, я думаю мне удалось решить задачу.
И механик сломав в четверо тугой не поддающийся в руках лист бумаги протянул его Ивану, который сунув чертеж во внутренний карман куртки, одной рукой подхватил за рукоятку гирю, а другой два полуторапудовых книппеля. Механик хотел было запротестовать, но поняв по решительности движений Поддубного что его не остановить, смерившись кивнул головой.
-Да, да, конечно, я совсем забываю, что Вы вундеркинд в области поднятия тяжестей. 
Иван уже протискивался в распахнутую дверь мастерской когда господин Херд спохватившись взяв с верстака кусок старой парусины бросился за Поддубным вдогонку.
-Иван… Иван Максимович…
Иван на ходу повернув голову с интересом посмотрел на механика.
-Очень Вам рекомендую накрыть ядро… Во избежание недоразумений.
Он догнал приостановившегося Поддубного и набросив парусину на бомбу подоткнул свободные края так чтобы под сукном не угадывался зловещий силуэт этого некогда смертоносного снаряда.
-Вот это другое дело!
Одобрил механик выходя на яркий свет полуденного феодосийского солнца, провожая Ивана из мастерской к подъездным путям, где уже четверть часа томился сговоренный Иваном заранее Агафон со своей меринком впряженным в ломовую телегу.   
-Если что Иван Максимович прошу Вас без стеснений заходите ко мне. Всегда с Вами готов обсудить любой интересующий Вас вопрос.
Увещевал механик Поддубного.
-Здравствуй Агафон Никандрович…
 Пожал механик слабую и отчего-то взопревшую   руку настороженно следившему за Поддубным Агафона.
-Это чей-то Иван Максимович у Вас?
Дрогнувшим голосом поинтересовался Агафон выпуская из своих ослабших пальцев руку механика. Поддубный перехватив укутанную в парусину гирю двумя руками аккуратно поставил ее на телегу так, что   та надсадно застонав, перекосилась на одну сторону.
-Ох мать моя женщина! Ровнее! Ровнее ставь Иван Максимович! Кормилицу загубишь! 
Неожиданно громко с подвыванием запричитал возница, сунувшись к атлетическому снаряду, чтобы поправить его на телеге. Отчего тонкий кусок паруса соскользнул с гири открыв перед Агафоном во всем своем грозном обличие ужасного вида бомбу главного берегового калибра.
-Ах ты мать моя!
Вскрикнул он от неожиданности Агафон. Ноги его подогнулись сами собой и если бы он не успел вцепится в край телеги, то обязательно бы плюхнулся на колени на отсыпанный щебнем откос железнодорожной насыпи.
-Ох ты ж в туды ее в кочелю.
Забормотал он, пытаясь встать в полный рост на непослушных ногах.  То и дело вытирая рукавом рубахи покрывшийся холодной испариной лоб.
-Энто у тебя не бомба ли часом Иван Максимович?
Забормотал он, шлепая дрожащими от испуга губами.
Иван, молча забрав из мелко подрагивающих руки Агафона   кусок парусины повернувшись к телеге накрыл ею спортивный снаряд.
-Я энто… Как хочешь…
Агафон снова протер рукавом суконной рубахи липкий лоб.
-Шибко извиняюсь Иван Максимович... Но дурру энту не повезу… Зараз сымайте ее… Покуда она не ахнула…
Иван, обернувшись к Агафону молча улыбнулся. От чего ломовик еще пуще заартачился.
-Сымайте Иван Максимович… Богом прошу. Не повезу я…  Как есть не повезу. Воля Ваша хоть ешьте меня, хоть на куски дери, а не повезу я… Энто…
Кивнул он на   прикрытую Поддубным шестипудовую гирю.
-Почему?
Напуская на себя наигранную строгость, поинтересовался Иван.
-Мы ведь с тобой сговорились чин чинарем. Ты слово свое забрать не можешь.
Словно не замечая испуга Агафона   продолжал разыгрывать недовольство Иван.
-Так как жжешь? Иван Максимович, а ежели зараз ахнет энта адская балалайка? От порта токма карантинный причал и останется...
Иван отвернулся от перекошенного ужасом побледневшего лица Агафона, чтобы скрыть улыбку.
-Ладно уговорил… Не повезу ее никуда, здесь пусть взрывается и делу конец.
Иван не видел, как Агафон придерживаясь одной рукой за телегу, а второй истово крестясь снова опустился на ослабевших ногах.
-Господи! Иван Максимович, да на кой черт тебе энто все!? Не бери греха на душу… Тыж не люцинер какой… Тыж наш портовый…
Иван одной рукой подняв безвольное тело Агафона аккуратно положил его на посланную на телеге солому.
-Не кашляй Агафон, ты ж знаешь я Ванька Поддубный чего хочу того и ворочу и рассмеявшись в голос, от души, над страхами Агафона ловко нахлестнув впряженного в гуж мерена кончиком вожжей деловито прикрикнул на настороженно прядущего ушами конька.
-А ну вывози родимый!
И уже на ходу ловко запрыгнув на передний край телеги, еще раз взбодрил заскучавшего в ожидании лошаденку вожжами.   
На выезде из порта Поддубного догнал рассыльный из Корабельной конторы.
-Здрасте. Вы далеко Иван Максимович?
Гаркнул поравнявшийся с телегой конопатый Антоха. Иван, посомтрев на него рассеяно ответил.
-И тебе не хворать. Чего хотел?
Антоха сунув в нос палец с нестриженным давно ногтем провернув им в недрах курносого носа, деловито ответил.
-Как чего хотел? Вы же велели Себялюбову передать что будите через пол часа, а сами уходите не пойми где.  Андрей Севастьянович ждут…   
Поддубный хотел было отмахнуться от Антохи, но тот с серьезным лицом добавил.
-Грек с карантину   на причал встать должен, оне хотели знать, куды Вам сподручнее его притулить.
Он наконец вытащил палец из носа вопросительно посмотрев на Поддубного.
-Скажи буду через четверть часа… Там решим.
Он кивнул за спину на телегу, где Агафон окончательно придя в себя обреченно сидел на краю телеги подпрыгивая на ухабах в такт деревянным дрогам неотрывно глядя на укутанную парусиной гирю.
-К себе до нумеров доберусь и обратно, а пока малой дуй к Сашко Коту, он с ватагой на Широком моле, спроси за грека куда ему сподручней будет. Лады?
-Лады!
Радостно подтвердил конопатый Антоха пряча в карман очередной гривенник от Ивана.
                Глав 74
                Игра с Чугунной Дурой
               

Проснувшись у себя в гостиничном номере, Иван посмотрел   на настенные часы стрелки которых показывали без четверти пяти. Так как торопится было особо не куда он   снова прикрыл глаза в надежде еще немного подремать, но вспомнив о гире, что   с вечера принес в номер гостиницы тут же резко поднялся на локти, дабы убедится, что это ему не приснилось. Шестипудовая красавица мирно покоилась в углу рядом с двумя книппелями, торчавшими из-под выгоревшей на солнце парусины.
Убедившись, что игрушка на месте он отчего-то нагловато   ухмыльнулся и не закрывая глаз снова провалился с головой в мягкую тонкого лебяжьего пуха подушку, пахнущую морем и весной.   Хотя конечно же понимал, что запах весны принес ему ночной бриз, проникающий в распахнутое настежь окно выходившее на Итальянскую улицу Феодосии     откуда открывался прекрасный вид на еще сонный порт, башню Святого Константина и новенький железнодорожный вокзал.
-Эх… Ма!
С удовольствием выдохнул Иван, сбрасывая с себя одеяло, сладко потянувшись   напрягая все мышцы молодого крепкого организма ощущая прилив сил и бодрости.
-А ну гуляй красивый!
Ухарски негромко рыкнул он в одно движение спрыгивая на еще прохладный, с ночи, пол, так что висевшая  под потолком новомодная,  электрическая, трех рожковая  люстра жалобно  отозвалась тонким хрустальным  звоном.
-Так, так… Что тут у нас?
И Иван подтянув  купленные им  за приличные деньги  во  французском магазине  мужского белья на Галерейной: срамные, едва доходящие ему до середины бедер, но очень удобные для ношения   и в  особенности для  купания  «кулот труссе», этакое мужское исподние обрезанное выше колен,  которые Иван на отрез отказался называть  трусами, ведь выходит, что трусы для трусов, но здравый смысл победил живущие в нем предрассудки, и он надо сказать очень любил эти французские трусы удивляя их видом, не только  купальщиков в мужских городских купальнях, но и молоденьких девиц  торгующих в надлежащем порядке любовью посещаемых им  для обретения  душевного равновесия. Подойдя к круглому столику у входной двери, налил в нежно розовый фаянсовый таза для умывания из кувшина с широким горлом прохладной воды с удовольствием заплескался, омывая лицо, торс и плечи прохладной влагой, прогоняя, тем самым, остатки   сна и дурного настроения. Уже растираясь пахнущим лавандой и свежестью полотенцем, Иван то и дело поглядывал на гирю мирно покоившуюся словно большая черная кошка на белоснежной подстилке. Откуда-то со стороны Караимской слободы запел муэдзин, а следом за ним на колокольне греческой Введенской, пожалуй, что самой древней в Феодосии церкви, загудел воскресный колокол, сзывая православных на заутреннюю молитву.
Невидимый звонарь на колокольне сперва трижды торжественно    ударив в самый большой колокол   звонницы чуть придержав язык Большака стал мерно отзванивать   благовест на мелких колокольцах.
Иван, повернувшись в красный угол, где в божнице стояла икона Спасителя, а под ним теплился огонек в лампаде трижды перекрестившись беззвучно прошептал молитву.
-Во имя отца сына и святого духа.
После чего замерев и прикрыв веки снова перекрестившись и поклонившись в красный угол продолжил моление:
-Боже, милостив буди мне грешному.
      И перекрестившись снова, в очередной раз степенно поклонился лику Божьему.
- Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере и всех святых, помилуй нас. Аминь.
И открыв глаза и глядя на лик Спасителя   трижды поклонился ему шепча благодарность истово крестясь и не смущая себя в поклонах.
-Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
Все так же негромко шептал Иван, то и дело поднимая взгляд свой к иконе, то снова опуская его долу. 
-Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша.
Иван открыл глаза и глядя на икону снова перекрестившись случайно бросил успокоенный взгляд в угол туда, где томилась чугунная гостья Ивана.
Колокол за окном замолчал и хоть звон его еще плыл по феодосийским улочкам все выше и выше забираясь по склону Митридатова холма и теряясь там в колоннаде городского музея древностей и в крыльях ветряных мельниц. Иван не то чтобы обрадовавшись, а как-то с облегчением перекрестившись и поклонившись   лику Спасителя, подошел к гире залюбовавшись ее совершенной фигурой. По первости он даже склонился над ней, чтобы ухватив ее за отполированную в зеркало рукоять поднять над собой, но ощутив приятную прохладность металла отчего-то вдруг передумал.
А отпустив зачем-то поправил и без того ладом стоявшие у входной двери свои белые парусиновые туфли.
Потом снова посмотрев на «гостью», улыбнулся и погрозил ей пальцем пробормотав:
-Буду звать тебя Дора Ивановна…  Ты не против?  Ну вот и договорились… Дора Ивановна.
После чего одевшись и наскоро перекусив приготовленным с вечера завтраком, перенеся круглый обеденный стол из центра комнаты в угол к балкону торжественно постелив на его место кусок парусины и аккуратно поставив на него новоиспеченную красавицу Дору Ивановну.   
-Вот так… Майне либе  Дора.
И отступив от нее на несколько шагов, ловко   подхватив   полутора пудовые книппеля закрутил ими в воздухе на манер жонглера, то поднимая, то подбрасывая в воздух с явным удовольствием на  лице.
- А ну родимые…
Бормотал он, ощущая приятный прилив силы в мышцах.
-Вот це харно… Хорошо… Дас ист гуд.
Бормотал он ни то самому себе, ни то Спасителю в красном углу, ни то послушным в его руках книппелям, которыми он так ловко управлялся, а быть может и взиравшей на него из центра совершенно белой комнаты Доры, которая с молчаливым нетерпением ждала  прикосновения рук Ивана. 
Наигравшись с орудийными снарядами предназначенными, как известно для перебивания парусной оснастки судов Иван положив их на место наконец-то подошел к гире. Молча постояв над ней, неожиданно наклонившись словно отбивая земной поклон замерев рванул ее вверх к белоснежному потолку. В это мгновение показалось что воздуху в комнате тесно и он, ударив в стенки   волной заметавшись по комнате вырвался наружу через распахнутое настежь окно. Было слышно, как что-то несколько раз хрустнуло у Ивана в плечах, но он, не обращая внимания с довольным выражением лица замер, удерживая гирю над собой на вытянутой руке.
-Ах тыж как хорошо…
Не открывая глаз, выдохнул Иван и в следующее мгновение опуская гирю и на лету перехватывая ее другой рукой уже поднял над собой словно это был не шести подовая чугунная чушка, а надувной каучуковый детский мяч.  Теперь, когда чугунная Тетка Дора летала в его руках словно птица, все та же детская блуждающая улыбка то и дело озаряла его, до неприличности загорелое, загрубевшее, как у матерого матроса или тертого казака лицо.
-Ох и хороша же дуренушка, ох и зла, и вертлява…
Бормотал он, все увереннее, все выше вращая гирю то правой, то левой рукой.
-Раз… Два… Три… Четыре… Пять…Шесть… Семь…
Считал он вслух то опуская, то поднимая над собой бомбу главного калибра береговой артиллерии, досчитав так до дюжины не спеша менял руку продолжая упражняться.
-Ай хорошо, ай чугун-баба…
Протяжно выговаривал Иван, все больше и больше обживая в руках шестипудовое чудовище. И подкинув ее несколько раз к потолку словно мяч весело рассмеялся. Ему почему-то вспомнилась дальняя родственница его мадам Шнайдер: толстая глупая и безразмерная как бочка для черноморской селедки молодая девица фройляйн  Дора Дункель, которая  прониклась к Ивану какой-то  внутренней, ни чем не объяснимой, но ощутимой ненавистью.
-Ну как тебе май либен фрейлян Дора?
Спрашивал он у безмолвной чугунной бомбы, что теперь перелетала   по воздуху из одной руки Ивана в другую.
-Люстих?  Я заною тебе весело!  Весело…
Дурачился он, вопрошая к воображаемой   Доре Дункель чьим именем он, по всей видимости и окрестил гигантскую гирю.
На какое-то мгновение Иван от удовольствия и увлеченности, а быть может от усталости в руках прикрыв глаза потерял из виду взлетевшее под потолок чудище. Рука его хотела привычно ухватить Дору за стальную, отполированную до зеркального блеска ручку, надежно  прикрученную к ядру  толстыми латунными болтами, но пальцы его с хрустом сжали воздух… И уже в следующую мгновение  пол под ногами Поддубного дрогнув, издав такой оглушительный треск, словно   неожиданный   порыв ветра в момент ока  переломил большому каботажному барку фок или бизань мачту. Иван ощутив кончиками пальцев ног, что стоит на краю пропасти отшатнулся от нее, а в следующее мгновение из зиявшей по середине его гостиничного нумера дыры, или вернее сказать пролома раздался звон разбиваемого в осколки   стекла, вперемешку с жалобным блямканье столового серебра и визгом перепуганной барышни.
Когда Иван придя в себя, сделав шаг к внушительных размеров пробоине и заглянул в нее к своему великому удивлению увидел там восхищенное лицо бравого мужчины средних лет с явно армейской выправкой в плечах, который весело поглядывая на Ивана снизу вверх улыбался. 
-Здрасте…
Брякнул Иван, чуть наклонив для приветствия голову. Мужчина, вставив в глаз стекляшку монокля и запахнув потуже яркий турецкий халат   хохотнув обратился к невидимой Ивану даме.
-Ты посмотри! Каков наглец Мари! Проделал дыру чтобы поздороваться?
И подняв голову к Ивану поманил его к себе пальцем увенчанным массивным золотым перстнем с сияющим в лучах солнца крупным рубином.
-Спускайтесь сюда друг мой, я хочу воочию увидеть человека, который может поднять эту…  Это… Этот снаряд, для того чтобы проломив   воскресным утром пол в нумерах лучшей феодосийской гостиницы    поздороваться с постояльцами.
И обратившись, по-прежнему к не видимой Ивану даме закончил фразу.
-Нет Мари   кому рассказать в столице, ведь не поверят…
Иван хотел было спустится через пролом в потолке нижнего номера, но натолкнувшись на ироничный взгляд человека внизу передумал. И приведя себя, на скорую руку в надлежащий вид   спустился этажом ниже. По дороге придумывая какие-то очень правильные слова чтобы извинится перед замечательными людьми, которых он чуть не поубивал этой своей немецкой подружкой. 

                Глава 75
                Покушение на убийство.

У распахнутой настежь двери гостиничного номера люкс уже толпились постояльцы, пару полицейских чинов, а также приказчик и управляющий гостиницы в одном лице и другой статский люд.  Дора лежала на скатерти некогда стоявшего по середине номера большого круглого стола подмяв под себя английский завтрак, тарелки с сыром и мясной нарезкой, виноградами и другими фруктами, а также мельхиоровый   кофейник густо заваренного аппетитно пахнущего арабика, из которого кофе медленно сочилось через деформированный носик окрашивая белоснежную скатерть в темнокоричневый цвет – венозной крови.
-Вот он! Хватайте его!
Отчего-то фальцетом взвизгнул феодосийский полицеймейстер, коллежский секретарь Евгений Федорович Экерт, одетый нынче в статское платье по случаю выпавшего на этот день неприсутственного дня в полицейском управление.  Ни то от астмы, что мучила   коллежского секретаря с самого детства, не то от волнения он задыхаясь пытался еще что-то крикнуть, но ринувшихся выполнять приказ начальника городовых остановил   веселый петербуржец в разноцветном халате и   в ночных туфлях с загнутыми вверх носками напомнившими Ивану турецкие чарыхи.
-Стойте господа! Остановитесь!  Так дело не пойдет…
И обратившись к Ивану с ироничной улыбкой поздоровался.
-Здравствуйте молодой человек. Что это у вас там произошло?
И он, бросив взгляд в изуродованный Дорой потолок весело блеснул стеклышками пенсне. Иван хотел было ответить, но Экерт, снова, безцеремонно вломился в разговор   проявляя глупую сейчас в сложившейся ситуации бдительность и усердие в службе.
-Вы понимаете, что Вы натворили!?
Потрясая указательным пальцем затянутой в белую перчатку, возопил полицеймейстер.
-Это же чистой воды бомбизм! И не меньше! И наверняка будет квалифицирован городской судейской коллегии как покушение, так сказать на особо важную персону!
Человек в турецком халате беззвучно рассмеялся, схватившись руками за живот. И когда у задохнувшегося в очередной раз феодосийского полицеймейстера не хватило воздуху продолжить свою гневную тираду смешливый господин, ловко подхватив его под локоток увлек за собой в дальний угол комнаты, где доверительно сообщил ему принеприятнейшую новость.
-Поверьте мне Евгений Федорович…
Зашептал он ему на ухо.
-Если этот инцидент попадет в газеты и меня из-за Вас ославят, Вы не то, что титулярного советника не дождетесь, но боюсь и свой чин потеряете, так и уйдя в отставку без содержания.
Сказанные улыбчивым господином в халате слова словно кулак  молотобойца переломили полицмейстера  пополам  ударив его сначала под дых, а потом  под колени   и он   с перекошенным от ужаса лицом и согбенной фигурой на полусогнутых ногах  неуклюже раскланиваясь и пытаясь изобразить на своем лице улыбку,  поспешно ретировался восвояси прихватив с собой и двух  своих церберов примчавшихся по первому же зову из  околоточного участка, что располагался  несколькими домами выше Итальянской улицы в  переулке.
А жизнерадостный господин из Петербурга закрыв за свитой господина полицеймейстера входную дверь, разведя руками весело посмотрел на Ивана.
-Ну. Молодой человек. Расскажите мне кто Вы и зачем содеяли эту горос тху?
И уловив в лице Ивана растерянность переспросил.
-Вы не понимаете французский?
Иван отрицательно мотнул головой, тем самым подтверждая догадку столичного гостя.
-Нет… Немного по-немецки если Вас это устроит.
Казалось, незнакомца этот факт развеселил еще больше.
-О! Дас ист гуд! Но надеюсь, юноша что Вы не являетесь немецким шпионом иначе мы совсем застрянем в этой…
Он посмотрел наверх сквозь пролом в потолке, где то и дело появлявшиеся перепуганные лица непойми кого.
-В этой гросес лох… В этой дыре.
Этажом выше кто-то невидимый ахнул.
-Господи Боже! У него здесь и книппеля заготовлены!
Из спальной номера выглянула кукольная головка.
-Эжен ты скоро? Мне скучно сидеть здесь одной. 
Жеманно пропела капризная птичка, выглянувшая из-за двери спальни.
-Айн момент дорогая. 
И когда дверь закрылась человек в халате посерьезнев лицом поинтересовался у Ивана.
-Ну а все-таки, молодой человек, что произошло у Вас там на верху и зачем Вам мой друг устаревшие и морально и материально артиллерийские книппеля…  Какого калибра?
Иван, переступив с ноги на ногу виновато потупился, разглядывая у своих ног усеянный осколками стекла и фарфора пол.
-По полтора пуда… Каждый… А калибр убей Бог не помню…
-Ого!
Не скрывая своего восхищения, громко возгласил господин.
-Это для занятий…
Поторопился пояснить Иван.
-Каких еще занятий?
Удивился вдруг улыбчивы.
-Атлетизмом будь он трижды неладен. Просто не пересчитал с гирей…
Лицо столичного гостя снова озарила лукавая усмешка и он, отступив от Ивана на два, три шага к распахнутому балкону как-то по-новому взглянул на него. 
-Атлетизма?  Ну а что… Верю вот в это верю… Кто ж вам такую гирьку подсуропил? Пудов пять будет?
Иван отрицательно мотнул головой
-Шесть…
Улыбчивый человек уважительно качнул головой поправляя чуть выбившуюся из-под вискозной сетки для укрепления прически непослушный чуб.
-Молодец ничего не скажешь… Шесть пудов.  Он задумался что-то подсчитывая в уме, но не справившись с задачей поморщился.
-Это сколько же в метрических килограммах будет?
Иван без особого азарта и рвения все так же глядя в пол пробасил.
-Сто килограммов и будет…
Господин из Санкт-Петербурга восхищенно всплеснул руками.
-Такой игрушкой и капонир очень даже можно снести.  Вас как зовут?
-Иван.
Человек в халате плотнее запахнув халат наущал Ивана.
-Вот что дорогой мой Иван все это похвально конечно российская империя нуждается в таких как Вы соколах, но атлетизмом, дорогой Вы мой, нужно заниматься в специальных для этого созданных кружках или клубах…  Как это сделали в Санкт-Петербурге, лет о десяти назад мой добрый друг и наш семейный доктор господин Краевский.
-Что сделал?
Не понял сказанного Иван ведь все мысли его крутились вокруг Доры, что фривольно развалилась по середине чужого номера на останках разгромленного венецианского стола на тонких загнутых ножках и классического английского завтрака с беконом и чаями и кофеями. 
-Как что?
Удивился улыбчивый господин из столицы.
-Он открыл первый в Российской империи «Кружок любителей атлетики», а за два года до этого  в 1883 в богомольной  Москве  он  и его товарищи: промышленник Григорий Александрович Крестовников,  братья-милионьщики Сергей Тимофеевич и Савва Тимофеевич Морозовы,  а так же писатель Антон Павлович Чехов и журналист и народный бытописец  Владимир Алексеевич Гиляровский, больше известный на Москве как дядюшка Гиляй учредили  «Русское  гимнастическое общество «Сокол».
Столичный гость торжественно поднял указательный палец к пролому в потолке.
-Я и сам бывает посещаю для поддержания так сказать мужского тонуса кружок Викентия Францевича, умело устроенного им у себя в квартире на Михайловской площади.
Граф Герчаков изобразив античного метателя диска   напряг мышцы.
-Девиз нашего кружка…
Наконец-то выдохнул он, принимая обычное обличие.
-«Занятие с отягощениями — есть средство от всех болезней, развитие красивого и гармоничного тела». Ну как?
Иван неопределенно кивнул головой пробормотав себе под нос:
-Це добре…
-Что Вы говорите?
Не понял столичный любитель атлетизма.
-Я говорю: «Тож, в столицах, а тут то где? Тут негде, у шкиперов в мореходных классах может быть, так там они гирями из лабазу воздух гоняют, а мне так не шыбко интересно.
Столичный гость с иронией посмотрел на Ивана.
-Знаете, что молодой человек я Вам точно не советую этим заниматься в гостиничных номерах.
Он иронично указал на дыру в потолке.
-Вот, видите к чем это приводит?
Поддубный хотел возразить ему, но в номер ввалилась целая ватага плотников и перепачканных краской маляров, сопровождаемых   приказчиком гостиницы, который тут же изогнувшись вопросительным знаком подобострастно обратился к графу.
-Ваше сиятельство прошу Вас пройти в другой номер. Уже все готово-с.
Герчаков рассмеялся.
-Но мне нравится этот тем более мы теперь с Иваном…
Он вопросительно посмотрел на Поддубного.
-Максимовичем.
Подсказал ему свое отчество Поддубный.
-С Иваном Максимовичем сможем общаться на интересующие нас темы, так сказать, не выходя из своих номеров.
Он хохотнул, чуть крутнувшись вокруг своей оси восхищаясь своим каламбуром.  В номер влетел голова Феодосии Викентий Иосифович Дуранте.
-Вы еще здесь Евгений Аркадьевич?  Как же так? Все готово…
Весельчак из Санкт Петербурга протянул Ивану руку.
-Ну не держите на меня зла…
Он бросил озорной взгляд на корячившихся над Дорой плотников, которые пытались волоком оттащить виновницу крушения  в угол.
-Иван Максимович, не сочтите за труд. Не могли бы Вы, так сказать,   продемонстрировать свое владение этой… Матерью всех бомб
России?
От слова бомба Дуранте тревожно посмотрел на Горчакова зябко поведя плечом.
-Какой бомбой?
Дрожащим голосом поинтересовался Дуранте.
-Простите Иосиф Викентьевич атлетическим снарядом…
Поправил себя Герчаков. 
Но поняв, что хрен редьки не слаще отмахнулся от него, снова обратился к Поддубному.
-Ну Вы поняли Иван Максимович...
Иван кивнув молча раздвинув толпящихся вокруг Доры плотников ожидающих когда местный огнеборец из соседней пожарной части принесет кусок брезента, чтобы артелью перетащить чугунное чудовище к черному ходу гостиницы, чтобы навсегда избавится от него.
-А ну мужики…
И подхватив гирю за рукоятку свободно без видимых усилий с виноватым видом подошел к графу.  За его спиной раздался ни то вздох не то выдох изумленных работяг полный удивления и тревоги.
-Господи… Господи…
Многократно повторяясь словно эхо зашелестело за его спиной не то мольба, ни то молитва.
-Это Вы меня извините… Неподрасчитатал  я…
И смущенно подняв несколько раз без натуги Дору и перебросив ее из одной руки в другую. Чем привел присутствующего при разговоре управляющего гостиницы в ажитацию.
-Прошу Вас немедленно прекратить….
Он явно подбирал   подобающие случаю слова.
-Сие вольтирование.  Не хватало нам еще одной дыры в подвал.
Иван молча поставив гирю на пол упрямо, по-детски наморщив лоб.
-Вот так всегда…
Герчаков восхищенно поглядывая на Поддубного достал из кармана серебряную визитницу и вынув из нее карточку, на зависть Дуранте протянул картонку Ивану.
-Вы уникум друг мой, вот моя карточка, и как только будите в Санкт-Петербурге прошу Вас тут же, без обиняков ко мне.
Иван, бросив на картонку беглый взгляд прочел золотом тесненные буквы с вензелями: «Граф Аркадий Александрович Герчаков».
Иван с сомнением протянул Герчакову ладонь для рукопожатия. Евгений Аркадьевич было взявшись за нее но не дождавшись пожатия поморщился.   
-Ну что же вы Иван Максимович, а как же мужское крепкое рукопожатие? Скрепим, так сказать, наше знакомство.
Иван снова потупился.
-Боюсь Евгений Аркадьевич руку вам сломать, свои то я не чую.
-А как же вы обходитесь?
Удивленно поинтересовался граф.
Иван молча выставил указательный и безымянный пальцы протянув их веселому человеку.
Герчаков    усмехнулся.
-Вы действительно уникум… Ну коль так тогда в полную силу, Вы знаете я ведь то же пятаки гнуть могу.
Иван с сомнением в пол силы сжал двумя пальцами кисть графа. Что-то хрустнуло или это чиновник так выдохнул и покраснев лицом выдернул свою руку из пальцев Ивана, потирая   ладонь другой рукой.
-Однако Иван Максимович у вас и силушка…
Но успокоившись и сведя все дело к шутке улыбнулся Ивану.
-Ну ладно забирайте свой болид и будем расходится.
Иван согласно кивнув хотел было уходить, но граф Герчаков, убедившись, что городской голова занят вместе с управляющим гостиницей делом и не слышит его, негромко попросил:
-А Вы могли бы еще что-нибудь этакое продемонстрировать со своим снарядом?
Иван пожал плечами
-А чего с ним демонстрировать Антоний говорит, что нужно на количество нажимать и то, что дадено от Бога станет еще сильнее.
Он вытянул руку с гирей перед собой и на прямой руке несколько раз поднял к зияющей в потолке дыре.
-Завтра хотел вторую привезти, но теперь уж…
Герчаков азартно потер руки.
-Это да, друг Вы мой ситный   вторую бомбу этот пансион точно не выдюжит. А вы чем заняты? По государевой службе или по коммерческой?
Иван, опустив гирю задумался.
-Пожалуй, что по коммерции…
И поняв, что Герчаков не очень все понял пояснил.
-Управляющим я в конторе у греков, компания «ЛивасЪ»  в порту.
Герчаков усмехнулся, чуть запахнув халат.
-Эх как…
И отступив от Ивана на шаг осмотрел его.
-Вам бы батенька Иван Максимович в столицу, в цирке выступать с такими-то номерами, а вы в порту, очень вам рекомендую - не зарывайте свой талант.
И снова сунув руку для прощания вспомнив недавный опыт улыбнувшись отдернул ее.
-Ну уж нет. Будите в столице всенепременно заходите… Василиостровская дом 10, а если забудете у любого спросите дом Герчакова. Я вас обязательно познакомлю с господином Краевским, ему как медицинскому светиле будет занятно изучить Вас и Ваш феномен.
К ним подошел голова города и шепотом чтобы никто кроме Поддубного и Герчакова не слышал зло прошептал:
-Под суд Вас нужно молодой человек в солдаты или в каторгу отправить, эко Вы тут наворотили…
За Ивана снова вступился граф. 
-Ну что Вы…
И обернувшись к Ивану и как-то серьезно заглянув ему в глаза добавил для солидарности с господином Дуранте.
-Попомните мое слово, Иосиф Викентьевич, мы еще гордится будем что нас проведение… Бог, так сказать, свел с этим уникальным молодым человеком...
И он, переведя пристальный взгляд на Дуранте добавил:
-Так что я искренне надеюсь, что Вы ничего такого... В отношение Ивана Максимовича не станете затевать?
Голова Феодосии попытался было улыбнулся, но на его лице сама собой образовалась злая гримаса.
-Как скажете Евгений Аркадьевич… Как скажите… Пройдемте      нас ждет коляска   я хочу предложить вам погостить, так сказать, у меня для удобства и без стеснений.
Герчаков кивнув прошел в соседнюю с гостиной комнату.
-Одну минуту мне нужно привести себя в порядок…
Оставшись вдвоем Дуранте откинув чопорность и напускную любезность, снова зашипел на Ивана.
- Я так и быть прислушаюсь к просьбе графа Герчакова и не стану Вас мытарить по присутственным местам, но только в том случае если с Вашей стороны, молодой человек, будет так сказать полная лояльность и желание загладить свой…
Он подыскивая подходящее выражение закрутил в воздухе зажатыми в кулаке белыми перчатками.
-Проступок…
Иван соглашаясь молча кивнул, а Дуранте сделав полушаг к двери смежной с гостиной комнаты и прислушавшись к тому что там происходит снова подступив почти в плотную к Ивану закончил свою мысль.
-И чтобы завтра же…
Он поднял свое с острой бородкой не молодое лицо вверх.
-Слышите меня? Завтра же господин Поддубный, чтобы Вас здесь не было иначе не знаю, что я с Вами сделаю.
Неожиданно в коридоре раздался веселый женский смех и голову города окликнул граф Герчаков, вышедший из номера через дверь в спальной. 
-Господин Дуранте, где же Вы? Мы готовы следовать за Вами…
Оставшись на едине вместе со своей «бомбой», Иван, укоризненно покачав головой   погрозил ей чуть скрюченным указательным пальцем.
-Дас ист шлехт  май либен Дора, дас ист…
Он не закончил, так как в номер вошел плотник с инструментами в деревянном лотке и карандашом, заложенным за ухо.
-Я извиняюсь…
Обратился он с почтением к Ивану.
-Дозволите начинать али как?
Иван, к удивлению плотника, пошел на выход буркнув на прощание…
-Ремонтируйте чего уж так оставлять что ли?
Но столкнувшись с гостиничным приказчиком в коридоре подле лестничной клетки   поинтересовался:
-Это кто ж такой шустрый был-то?
Иван сделав свободой от гири рукой движение словно оглаживал бороду, вопросительно посмотрел на приказчика у которого от наглости нарушителя спокойствия и без того вздернутые брови поползли в верх на взопревший от переживаний лоб словно хотели забраться на самый верх блестящей от испарины лысины.
-Кто это был? Это, молодой человек, голова города Феодосии, господин Дуранте, Иосиф Викентьевич собственной персоны, а Вы господин хороший, ежели приезжаете в гости к порядочным людям, то хотя бы не пакостили нам здесь. Попрошу Вас оплатить ремонт и завтра же покинуть наше заведение. 
-Да куда же я пойду…
Обреченно пробасил Иван, жалостно глядя на холеного приказчика.
-Это уже не наше дело-с.
Иван ничего не ответив пошел было к себе, но   приказчик окликнул его.
-Господин Поддубный!
А когда Иван обернулся то увидел недобрую улыбку, блуждающую на лице приказчика, который не двузначно указывал своим   коротким толстым пальцем на Дору.
-И не вздумайте это… Поднимать к себе в номер.
Иван, скептически улыбнувшись бережно опустил гирю на пол подле стенки коридора, отчего пол под ней жалобно заскрипел. 
-Оставляю ее здесь под Вашу полную ответственность…
Управляющий, строго посмотрев на Ивана холодно кивнул ему в ответ, предупредительно подняв указательный палец торжественно сообщив.
-Я сейчас поднимусь к Вам… С платежным требованием можете ознакомится без меня, оно лежит в Вашем номере на столе.   
Иван неловко улыбнулся.
-Вряд ли у меня есть такая сумма наличными.
-Ничего.
Ехидно улыбнулся приказчик, успокаивая постояльца.
-Мы примем от Вас долговой вексель.
Иван, кивнув стал было подниматься по лестнице на свой этаж, но управляющий снова остановил его.
-Да и вот еще что господин Поддубный. После этого происшествия Вас вряд ли пустят в приличное заведение на постой… Если только в частном порядке или в отдельно заангажированный Вами дом. Хотя лично я и в этом сильно сомневаюсь. 
Иван ухмыльнулся и отчего-то с сожалением посмотрев на Дору подхватил ее словно щенка, приготовленного к лишению жизни через утопление, зашагал на выход из гостиницы.
-Вы куда это?
Возмутился управляющий, но Иван, не поворачиваясь к нему равнодушно ответил.
-Не твоего ума дело.
-А как же счет?
Иван отмахнулся от назойливого служащего гостиницы.
-Подождет твой счет.   

                Глава 76
                Нечаянные соседи

По случаю базарного дня   порт был безлюден, как впрочем и железная дорога, которая: не гомонила, не толкалась товарными да пассажирскими вагонами на сортировочной горке, не пугала чаек паровозами – Петушками и Овечками, не гудела паровозными свистками и не орала охрипшими голосами составителей и железнодорожных обходчиков, которые словно дятлы молотками на длинных рукоятках то и дело стучали по буксам и вагонным парам проверяя их на исправность. Не голосил железнодорожный вокзал станции Феодосия в пять часов утра принявший единственный в этот день поезд, прибывший из Джанкоя, не ржали лошади, впряженные в извозчичьи лаковые пролетки и неказистые дроги и ломовые телеги, в которые возницы запрягали не красивых с виду, но очень выносливых и неприхотливых крымских лошадок.  Даже корабли, томящиеся на рейде и у причалов, казалось, смущались блямкать латунными рындами отбивая вахты и склянки, делая это в пол голоса словно извиняясь за свою назойливость. Пуста и безлюдна была и вечно оживленная в обыденный день  площадь у фонтана Айвазовского, ведь в базарный день вся жизнь портового города  перемещалась на рынки и  базары, что  начинались от башни Святого Константина расположенного на Приморской улице  и шли непрерывной кавалькадой вдоль  старого оборонительного рва по краям которого еще кое где сохранились останки генуэзской крепостной стены, что когда-то защищали город Кафу, поднимаясь от моря вверх,   проходя  рядом или разрезая улицы и улочки  Феодосии.  Итальянскую, Генуэзскую, Военную, проходя параллельно Земской, пересекая в районе Казарм Георгиевскую улицу. Оборонительный ров был местами узок и крут спусками, но в основном засыпан и объезжен людьми, превратившими его в пустыри - базары и базарчики на которых коммерческий люд, съезжавшийся по воскресениям в Феодосию, торговал: сеном, дровами, углем, всевозможной снедью, скобяными товарами и бакалеей. Жарил шашлыки и бараньи сальники, давал в разлив вино и местную чачу, сохранившую от генуэзцев благозвучное название «Граппа». Не отходя от прилавка, немецких колонистов с Байбуги торговавших: сметаной, сыром   простоквашей и творогом, можно было отсепарировать утром надоенное молоко, чтобы тут же, в механической маслобойне сбить из полученных сливок свое собственное масло.  Чуть дальше, за Казармами между Суворовской и Греческой улицами располагался   большая базарная площадь где торговцы предлагали покупателям: свежую рыбу, фрукты и овощи, убойное мясо и живой скот и птицу, а так же мануфактуру  на любой вкус и цвет начиная от дешевого пестрого ситца, до дорогущего  китайского шелка.  На всем протяжение   крепостной стены от башни Святого Константина до Иноверческого  кладбища, что располагалось  у основания горы Митридат, где  крепостная стена делала резкий поворот к морю и спускалась до  Доковой башни   Карантина всюду  самодеятельные музыканты и певцы,  разогретые  вином и чачей пели и плясали веселя отдыхающую публику с удовольствием  поглощающим здесь же  приготовленные: чебуреки, шашлыки,  бараньи сальники, сладкую пахлаву  и шербет.
Иван   перекусив на веранде чебуречной у фонтана Айвазовского выпив пару кружек прохладного со льда, шибающего в нос пузырьками газа пива, в повисшей над этой части города тишине умудрился задремать не заметив как к его столу подошли его недавние знакомцы мореходы: Василий Васильев и Антонин Преображенский. Которые, увидев, что Иван дремлет, хотели было уйти за другой стол, но вопрос выскочившего из чебуречной расторопного халдея в белой куртке с полотенцем в руке разбудил задремавшего Ивана.
-Что будет угодно господам-с?
Иван, открыв глазах стряхнул с себя дрему что как-то сама собой навалилась на него. 
-О-о-о! Здорово ночевали парни… 
Поздоровался Иван с Василием и Антонином.
-Будите чего?
И не дожидаясь ответа обратился к застывшему в позе готовности халдею.
-Принеси-ка нам дружище пол дюжины чебуреков, та пива…. Ну и так чего…
Иван неопределенно покрутил растопыренной пятерней над застланным белоснежной скатертью столом. 
Халдей   сияя как новый гривенник исчез, а на лицах, любителей атлетизма и мореходного дела Иван прочел смущение.
-Да у нас…, да мы…
Начал было Василий, но не найдя слов замолчал. Иван оглядев их догадливо улыбнувшись.
-Да ладно, чего там?... Я угощаю…   Присаживайтесь господа.
И Иван, взяв свободное кресло за плетеную спинку отодвинул его от стола.
Антоний и Василий переглянулись, но так и не сели.
-Да вы чего?  Заболел кто у вас, чи шо?
Антоний, отрицательно качнув головой как-то не весело улыбнулся.
-Нет. А ты чего такой веселый?
Иван, окончательно проснувшись хохотнул.
-У меня характер такой… По мне чем хуже жизнь, тем она смешнее.
Парни, заинтересовавшиеся разговором не сговариваясь присели за стол иронично ухмыльнувшись.   
-И что тебя сегодня развеселило?
Вроде как с вызовом поинтересовался Преображенский.
-Попросили меня с пансиона окончательно…
Он резко махнул рукой словно отгонял от себя мошкару.
-Сказали, чтобы завтра вместе с Дорой… С чугункой моей   выкатывался. А куда я с ней? Меня с ней теперь не в одну гостиную или в номера не пустят… Может вы к себе ее заберете? Даром отдам…
Иван кивнул на   бомбу.
-Шесть прудов с хвостиком, красота.
Преображенский, встав из-за стола подойдя к гире, не отрывая взгляда от снаряда поинтересовался.
-А попробовать можно?
Иван, хохотнув откинулся на плетеную спинку кресла.
-Валяй… Если конечно…
Он не успел договорить, Преображенский в одно касание рванул гирю на плечо, блаженно прикрыв глаза выдохнул:
-Ох и хороша твоя гирька...
Иван, опасливо оглянувшись по сторонам забеспокоился.
-Коли не потянешь скажи пособлю, а то    нас и отсюда попрут…
Но Антоний уже его не слышал, в барабанных перепонках радостно колотился пульс, он чуть обождал, наслаждаясь ощущением силы, после чего поднявшись во весь рост вытолкнув вместе с телом и снаряд, замер держа чугунное чудо в подрагивающей руке над собой.
-Кра-со-та…
Негромко с большим удовольствием пробормотал он, тут же выскальзывая из-под Доры, которая увлекаемая земным притяжением в свободном полете шмякнулась на отсыпанный мелким щебнем пол веранды утонув в нем почти на треть.
Иван тут же вскочив из кресла и схватив Дору за рукоятку   попытался засыпать образовавшуюся воронку мелким щебнем.
Когда в дверях чебуречной появился халдей с полным подносом гиря, невинно поблескивая черным, матовым боком у кромки веранды, а стол, передвинутый Иваном, прикрывал от любопытных глаз воронку от снаряда.   
-Ну так чего? Примите подарунок?
Поинтересовался Иван пока халдей собирал стол.
-Подарок хорош нет слов…
С грустной улыбкой ответил ему Преображенский.
-Только брать нам его то же некуда пристроить…
Иван, взяв со стола кружку свежайшего пива и сделав большой глоток настороженно поинтересовался. 
-По что так? Некуда… Вы же в классах…
Антонин отмахнулся, а Василий, привстав пояснил:
-Атлетический кружок закрыли.  По причине убытия господина Куца   на малую родину по семейным обстоятельствам…
-А может до хаты ее…?
Преображенский отрицательно покачав головой зло плюнул в сторону строительной площадки, где полным ходом шли работы по возведению памятника усопшему в прошлом 1894 году здесь же в Крыму в Ливадийском дворце   императору всея Руси Александру Третьему – Миротворцу.
- Хозяин объявил нам, что со следующей недели собирается на два с половиной рубля поднять квартирные…
К разговору, деловито присоединился и Василий.
-А нам мореходный класс всего по пяти рублей постойных дают и ни копейкой больше... 
Иван недовольно качнул головой.
-Так как же вы выкручиваться будите?
Василий, посмотрев на Антонина, предложил.
-А может нам вместе держаться господа? 
И улыбнувшись доверчиво посмотрел на Ивана.
-У тебя то же жизнь не сахар, раз тебя с пансиона поперли. А мы бы командой могли бы у пиндосов или караимцев кубрик какой или домишко на Карантине зафрахтовать и там жить себе и в ус не дуть. И тебе рукой подать до конторы и нам пять, шесть кабельтов до мореходки…
Иван, задумавшись испытующи посмотрел на парней.
-Может и так… А вы табаку не курите?
-Нет.
Твердо ответил Антоний и упреждая следующий вопрос Ивана добавил.
- И крепкого не пьем… Пивом бывает балуемся, да чайком, опять же, кофей да сельтерская.
Иван, посветлев лицом улыбнулся.
-Тогда я с вами… А то в последнее время осатанел я уже от своей кельи, хотел уйти в порт в ватагу, так хозяин говорит, не презентабельно мол, через это мол компания солидность теряет.  А я уже на Луну выть хотел…
Василий доверительно наклонился к Ивану.
-А где искать будем? Нужен маклер или сводня какая. 
Иван отмахнулся.
-Этого люда здесь как грязи…
Он заозерался выглядывая кого-то в чебуречной.
-Я думаю нам курень нужен, чтобы основательно все было.
Добавил Иван вроде как разговаривая сам с собой.
Василий неуверенно качнул головой не зная радоваться этому или уже начинать сожалеть о своем предложение.   
-Дом дорого, цены то вверх пошли…
-С чего это?
Поинтересовался Иван.
-Сезон курортникам начинается…  Отдыхающие поехал, на моционы, да на воды…
Доверительно сообщил Василий.
-Наш то хозяин думаешь с чего наемные поднять решил? Барыш торопятся нажить.   
Иван недобро ухмыльнулся, укоризненно покачав головой.
-Понятно…
И поднимаясь из плетенного, хрустящего под ним кресла пробурчал.
-Не беда… Все одно чего-нибудь да придумаем. Закусите пока, а я   пойду пообщаюсь…
-А ты?
Иван отмахнулся.
-Снидайте, я уже откушал…
И более ничего не говоря зашел внутрь павильона чебуречной, где, как всегда, для этого времени суток   портовые барышники и маклеры-перекупщики и контрабандисты пили свой предобеденный кофе и курили кальян.
Бахшишь с сотоварищами, заседал в самом   дальним углу чайханы пуская меж собой по кругу гибкую кожаную кишку с мундштуком огромного словно ведерный самовар кальяна, пыхтящего ароматным дымом.
Уже подходя к компании Иван услышал, как Калым один из контрабандистов Бахшиша  в красках повествовал  о вчерашнем утопление очередной  жертвы любовных похождений  некой ученицы  старших классов  городской гимназии для девиц.
-Брехать не буду, но она вроде, как на сносях была…
Выпучив глаза запальчиво увещевал Калым вытирая с потного лица испарину черной тюбетейкой.   
-Все одно, с чего бы ей топиться, да еще дитя не рожденное губить?
Вяло возражал ему Бахшишь.
-Брехня все это…
Калым возмущенно крутнулся, ища подмогу среди товарищей, но не найдя поддержки еще более убежденным тоном продолжил свой рассказ.
-Правильно! Говорят, папаша ребенка на отрез отказался вести ее под венец.  С того все и началось…
Бахшишь снова хотел было что-то возразить запальчивому Калыму, но увидев, что к нему идет Иван приветливо улыбнулся, поднимаясь с топчана навстречу ему.
-Ба-а-а брат мой… Здравствуй Иван-хан…
Раскрыв объятия, радушно затараторил контрабандист.
-Здравствуй, здравствуй Баха…
Иван, сунув всем сидящим за низким столом по два пальца для рукопожатия отвел Бахшиша в сторону.
-Что случилось родной?
Поинтересовался глава феодосийских контрабандистов.
-Поперли меня с постоя, завтра велели выезжать, а некуда… 
Бахшишь вскинулся.
-Кто тебя попер? Скажи Баха сейчас все решит…
Иван отмахнулся.
-Городской голова… Я там потолок проломил… случайно…
Бахшишь сочувственно закачал бритой головой то и дело повторяя.
-Ай беда, беда, Иван-хан. С Дурантеем с этим так не сговориться… Это он с виду такой веселый, так-то шибко строгий, я не решу твое дело, и никто не решит раз он сказал уже…
Иван отмахнулся.
-Та и Бог с ним, я уже сам решил… Ты вот чего помоги мне курень найти в найм, чтобы не тесный был, на троих.
Иван непроизвольно бросил взгляд    через широкие окна чебуречной туда, где за столиком его приятели мореходцы Василий и Антонин поедали горячие чебуреки запивая их студеным, пахнущем хмелем и хлебом пивом.
Бахшишь улыбнулся.
-Для тебя хоть Луну с неба брат…
Он ловко послюнявив свой мизинец, так словно делал это по пяти раз на дню, снял с него плоскую потемневшего золота печатку с хитрыми арабскими каракулями протянул ее Ивану.
-Возьми, зайдешь в кофейню Яшке Филоненко, спроси Мотю Малого он из караимов, но наш человек, скажи от меня от Бахшиша мол и он все тебе устроит…
Иван повертел в пальцах золотой перстенек.
-Не жалко?
Поинтересовался Иван испытующи глядя на товарища прищурив глаз.
-Для тебя?
С иронией переспросил Бахшишь.
-Ничего Иван–хан не жалко…
Хитровански, так же с прищуром посмотрел Бахшишь на Ивана. И чуть выдержав паузу весело добавил. 
-Тем более Мотька же потом вернет мне его…  Это мой знак такой, без него он и мне ничего делать не будет… Не узнает паршивец.
Иван улыбнулся и уже собрался было уходить, но Бахшишь придержал его за рукав легкого льняного сюртука. После чего картинно приложив руку к груди произнося на пиндосский (греческий) манер с распевом   попросил:
-Только больше трехрублевой гаденышу не давай прошу тебя брат мой…
-Это по что так?
Удивился Иван.
Бахшишь оживившись, вроде как выйдя из образа наставника снова затараторил:
-Разбалуешь малого, а мне как потом с ним бахшишь делать?
И подхватив Ивана под локоть и провожая в сторону выхода из Чебуречной благодарно зашептал:
- Спасибо тебе Иван-хан, что с Халтуры этого деньгу вышиб… Так позор был бы…  На всю губернию, от такой позор Бахшишу  и провалится некуда было бы…
Он, остановившись на пол пути и подняв взгляд снизу вверх посмотрел на Ивана своим агатовыми с матовым мерцанием глазами зло зашептал, то и дело озираясь по сторонам, для того чтобы убедится, что их никто не слышит.
-Вчера начальника Горин видел говорит что за курвом этим шайтан Халтурой  много дел…  И что прихватили его на чугунке, на дебаркадере, хотел  собака отвалить в Джанкой…
Иван улыбнулся.
-Понятливая сволочь…
Бахшишь отстранившись от Ивана   посмотрел на него с негодованием и детской обидой, чуть выпятив нижнюю губу.
-Зачем так говоришь Иван-хан, я плохого тебе не сказал, не сделал. Мы с тобой как два весла у одной лодки.
Иван, не стесняясь рассмеялся.
-Ну да, как же, конечно, ты монополию цареву на табак грабишь, мы працюем…
Контрабандист прищурил хитрый глаз.
-Зачем так говоришь? Разве я свой бахшишь нечестно зарабатываю?
Он стал загибать пальцы.
-Стражнику дай, полицейским дай, чиновник дай… Ты ведь то же не все пишешь в своих бумажках, да и с Бородой каторжной этой, однако   монополию в порту закрутил…
Бахшишь весело подмигнув Ивану шутейно погрозил ему пальцем. Иван примирительно улыбнулся.
-Ладно, чего мы?  Я ведь не на тебя ругнулся…
Успокоил Бахшиша Иван.
- Я про этого сытого на коляске, щукиного сына.   Я ведь когда долг твой забирал палец ему вывернул наизнанку и упредил, что если в городе увижу то руки ему вставлю в одно место… 
Контрабандист зло рассмеявшись весело затряс башкой.
-Вот это ты правильно! Ой как правильно Иван-хан, курву эту ломал. Надо было ему сразу руки и ноги ломать и вставлять туда куда Бог ему их не вставил, пусть помнит нас… Чтобы шайтан этот не ходил по земле и честных людей, таких как я на дурака не брал…
Иван, легко прикоснувшись к плечу Бахшиша попрощался.
-Спасибо тебе Баха, пойду, а то товарищи меня заждались уже.
-Иди, иди Иван-хан знай, если что мы с Махсудом для тебя хоть джина в бутылку загоним, а захочешь и выгоним его оттуда. 

                Глава 77
                Мотя, караимы и  Пурим

Иван, выйдя на веранду и не обращая внимания на   товарищей, расправляющихся с пивом и чебуреками   зашел   в соседнюю кофейню Якова Филоненко, где, пробыв несколько минут появился возле приятелей    торжественно держа в поднятой вверх руке желтый обрывок оберточной бумаги.
-Ну як хлопцы зараз подивимся на курень?
Преображенский, встав из-за стола, на встречу сияющему Ивану, протерев   салфеткой губы и сложив в четверо, аккуратно положил ее на стол.
-Готовы.
Василий   на ходу допивая пиво поинтересовался. 
-А куда идти?
Иван, оглядевшись   пожал плечами.
-Да кто ж его знает. Написано Караимская слобода.
Антонин протянул руку.
-Дай посмотрю.
И заглянув в бумажку с мотькиными каракулями прочитал вслух:
-Караимская слобода, дом Пурима Кафели…
-Это где?
Поинтересовался в свою очередь Иван.
Преображенский, повернувшись к алее с чахлыми деревцами, разделявшей Приморскую и Итальянскую улицы махнул рукой в сторону Тепе Оба.
-Нам почти до конца бульвара, до старой мечети, а там уже на Караимскую улицу…
Он снова посмотрел в бумажку.
-Там и спросим, где дом Кафели… Как говорится: «Язык до Киева доведет».
Иван усмехнулся.
-Он что итальянец этот Пурима?
Василий укоризненно посмотрел на Ивана.
-Что?
Не понял Иван.
-Ничего… Тебе прощается, так как ты недавно в городе. Пурима Кафенли наверняка местный феодосийский караим, что указывает на место, где он проживает… И знаете братцы, что-то мне подсказывает мой компАс, что пошлет он нас…
Нараспев словно веселую песню пропел приятель.
-Куда?
Поинтересовался Антонин.
-Куда подальше, своим галсом.
В тон ему ответил   Василий.
Иван помрачнев забрал записку из рук Преображенского.
-То же мне чуйкашы… Раскудахтались как бабки на базаре, пошлет не пошлет… У Бахшиша осечек не бывает…
И подняв руку призывно махнул томившегося у буфетной официанта.
-Чего-с изволите-с Иван Максимыч?
Моментально оказавшись подле Поддубного, вопросил официант.
-Сколь с нас?
Халдей, вскинувшись моментально выхватив из нагрудного кармашка сложенную пополам осьмушку бумаги кинув на нее беглый взгляд подобострастно изогнувшись бойко сообщил.
-Под расчёт-с шестьдесят восемь копеек-с Иван Максимович…
Поддубный хмыкнув вытряхнув из гомонка два сияющих серебром полтинника протянул их халдею.
-Сдачи не треба…
И кивнув на стоявшую подле стола чугунную Дору добавил.
-Мы отойдем пока, а ты за имуществом моим присмотри, а то неровен час варнак какой упрет.
Официант деловито усмехнулся, при этом показно пожав плечами.
-Чего щеришься?
Возмутился было Иван и улыбка тут же перепуганной птахой слетела с конопатого лица официанта.
-Шутите Иван Максимыч?
Оправдываясь, затараторил халдей.
-Кто ж кроме вас чушку эту без лебедки упрет? 
Иван одобрительно кивнул.
-Вижу разбираешься.   
И выудив из кошеля пятиалтынный сунул сообразительному официанту в руку в довесок к оставленной «на чай» сдачи.
-Ладно, все одно глаз держи. Время сейчас такое, прут все что не приколочено…  Если кто меня шукать будет с конторы там или из портовых, или с ватаги скажи, чтобы ждали здесь я скоро буду. 
И обернувшись к товарищам и весело подмигнул.
-Ну, чего хлопцы по коням?
-Постой...
Неожиданно остановил его Преображенский и дождавшись, когда официант, собрав кружки со стола удалится резонно поинтересовался.
-Сколько простят за дом-то…
-Пять синеньких... 
Весело сообщил Поддубный.  Было видно, что оба сухопутных моряка тут же сникли и заскучали.
-Да вы чего братцы?
Обнял их за плечи Иван.
-Не тушуйтесь, где наша не пропадала. В складчину же наем делаем вы красненькую да я еще пятнадцать рубликов вот и выйдет… При этом у меня даже экономия получается…
-Какая еще экономия?
Недоверчиво поинтересовался Василий.
-Ну как какая, прикинь я ведь сейчас в нумерах по рублю в день плачу, это 30 целковых в месяц! Так что я еще и воду с дровами на себя возьму и то останется. Так-то годится?
Антонин и Василий переглянулись.
-Годится.
Обрадованно сказал Преображенский и протянул Ивану руку.
-Ну вот и любо…
Пожимая руки товарищам, заключил Иван.
-Айда побачим шо це за курень такой караимский… Вдруг дыра дырой…
Василий хохотнул.
-Не должно. Пироги с мясом у них ладные, думаю, что и дома не хуже.

                Глава 78
                Караимская слобода

Пройдя по Итальянской почти до конца Матросского сквера молодые люди заозирались.
-Ну и где она?  Где эта твоя Караимская?
Укоризненно поинтересовался Преображенский у Васильева.
-Вон…
Василий указал ладонью на противоположенную сторону.
-Нам нужно просто перейти на Екатерининскую, а там после Армянской будет и Караимская…
Он заглянул в бумажку с Мотькиными каракулями. 
-В записке ясно написано: супротив мечети Муфти Джами.
И повернувшись спиной к порту уже на ходу весело крикнул приятелям, указывая рукой куда-то вперед:
-Вот и она! Я же говорил!
Иван и Антонин последовали за Василием, который, не сбавляя шага устремился к малозаметной узкой улочке, карабкающейся вверх, на Митридатов холм, на углу которой возвышалось странное сооружение с широким куполом, напоминающее   обычную турецкую мечеть, увенчанную, к удивлению Ивана, черным, католическим крестом, как в прочем и возвышающийся подле нее минарет.
-Ну и где тут мечеть?
Иронично улыбаясь, поинтересовался Иван.
-Ну так вот же она….
Васильев торжественно указал вытянутой перед собой рукой по направлению к странному сооружению.
-Просто переделали. Была мечеть стала кирхой.
Иван хохотнул.
-Ловко у тебя Вася все получается. Была мечеть стала храмом Божьим, была синагога стала офицерским клубом, был трактир превратился в молельный домом.
-Нет ну правда…
Не унимался Василий.
-Точно Вам говорю.
И подойдя к дворнику, тщательно метшему пешеходный тротуар поинтересовался.
-Подскажите любезнейший не это ли Караимская улица?
Дворник, оставив подметание и поправив белый фартук с номерной бляхой и блестящим мельхиоровым свистком на красном шелковом шнурке откашлявшись подтвердил.
-Так и есть господин хороший, эта улица так и прозывается Караимская… А Вы кого-то ищете или так, за ради познавательности любопытствуете?
Иван и Антонин вовремя подошли к Василию, который тут же повернувшись к ним поинтересовался:
-Господа, а чей дом нам нужен?
Иван, достав из верхнего кармашка сюртука записку прочел:
-Господина Кафели… Пурима Кафели.
-Ох!
Ни то обрадовался дворник, ни то разочаровался.
- Как не знать, у меня участок от Греческой улицы до Нагорной, всех не знаю, но многих-то уважаемых, очень даже...
Он повернулся лицом к мечете с крестами и указывая рукой пояснил.
-Щас же, как в вулицу зайдете за мечетью, третий дом по той стороне…
Он поднял левую руку, давая понять с какой стороны улицы находится искомый дом.
-И будет как есть дом господина Кефалия.
Иван было сунулся всучить дворнику гривенный для чего достал уже из кармана гомонок, но дворник, крутнув сивый ус запротестовал.
-Благодарствуйте господин хороший… Не положено.
И поправив на груди новенькую сияющую самоварным золотом бляху с надписью «Старший дворник Матросского сквера №17» добавил.
-Мы как есть на службе, так что сами понимаете господа хорошие.
И махнув рукой, вроде, как отдавая честь, дворник нарочито сосредоточенно вернулся к своему обыденному метельному делу.
Парни же, пройдя двадцать, тридцать саженей по Екатерининской улицы оказались на углу искомой ими   Караимской. Где, отсчитав за мечетью с крестами третий дом остановились подле крепких, дубовых ворот.  Иван огляделся. Двухэтажный дом был обычным для Феодосии, точнее для той ее части, где селились крымчаки и караимы.
Первый этаж без единого окошка больше напоминал тюремную стену, зато второй этаж украшало целых три широких окна, правда забранных в ажурную, тонкой ковки решетку.
-Здесь что ли?
Задумчиво пробормотал Иван, оглядываясь по сторонам.
-Вот же… И спросить-то не у кого.
Иван, подняв руку ударил кулаком в наглухо запертую калитку. Какое-то время никто им не отвечал, и они так и стояли в полной тишине на незнакомой улице.
-Надо же у них здесь даже собак нет…
Озираясь и прислушиваясь к тишине, висевшей над слободой, заметил Василий.
-Ну и хорошо, не будут брехать по ночам.
Хохотнул Иван и хотел было еще разок садануть по воротам, но со стороны двора послышались шаги и невнятное шуршание накрахмаленной ткани.
-Кто нужен?
Поинтересовался недружелюбный голос из-за ворот.
-Мы ищем дом Пурима Кафели…
За воротами замолчали, явно раздумывая открывать пришлым или нет.
-Зачем Вам нужен господин Кафели?
Иван, недовольно покачав головой отошел от ворот в надежде увидеть человека что разговаривает  с ним. 
-У нас дело к уважаемому господину Кафели...
Взял на себя инициативу Антонин Преображенский.
-Дело?
За воротами снова замолчали, но теперь пауза была короче.
-Кто вы?
В разговор вмешался Василий и каким-то по-детски, обиженным тоном, по всей видимости разомлев от выпитого еще в чебуречной пива попенял невидимому собеседнику.
-Мы курсисты Феодосийских Мореходных классов второго разряда… Вот мы кто! А вот кто Вы такой?
Локоть Антонина Преображенского чувствительно ткнул не в меру разговорившегося товарища в бок, Антонин хотел было что-то шепнуть Василию на ухо, но деревянный запор почти беззвучно прошуршав и тяжелая калитка приоткрылась. На пороге двора стоял немолодой, бородатый мужчина в черной стриженной барашковой папахе караимке и черного атласа кафтане.
-Ну?
Скрестив руки на груди перед собой, все так же недружелюбно спросил он.
-Какое у вас дело?
Василий хотел было выступить вперед, но Преображенский остановил его за подол рубахи.
-Здравствуйте…
Поздоровался Антонин и не получив ответа, сделал вид что не заметил этого.
-Мы пришли посмотреть дом…
-Для чего?
Теперь уже искренне удивился бородатый.
-Говорят Вы сдаете его на постой…
Антонин не успел договорить как тяжелая, строганная из ладных в вершок толщиной дубовых досок калитка без звучно захлопнулась перед его носом.
-Вы ошибаетесь молодые люди, этот дом не сдается.
Уже из-за   ворот раздраженно сообщил голос.
Василий, дернув плечом нервно заметил:
-Я же говорил, что из этой затеи ничего не выйдет…
Он еще что-то хотел добавить, но не успел, голос его утонул в возмущенном голосом Ивана.
-Э! Э! Уважаемый!
Со всей силы забарабанил кулаком в ворота Поддубный.
-Мы к Вам от господина Бабовича!
Брошенная Иваном фраза произвела магическое действие, и калитка неожиданно распахнулись, а на пороге   стоял все тот же бородатый караим, но в глазах его, ранее излучавших холодность и надменность, теперь появился огонек заинтересованности.
-От какого еще господина Бабовича молодой человек?
Иван заглянув в Мотькину записку пытаясь прочел его каракули.
-Ка… Га… Казана…
Бородатый шагнув к Ивану, бесцеремонно забрав из его рук   кусок оберточной, уже, как следует, помятой, бумаги, тут же погрузившись в   его изучение, а дочитав  содержимое  пристально посмотрел Ивану в глаза.
-Где ты ее взял?
Негромко, но настойчиво поинтересовался бородатый. Иван, выхватив записку из его рук   в тон ему   ответил.
-Где взял там уже нет…  Нам нужно увидеть господина Кафели… Дома он или нет?
Бородатый   не торопился отвечать пристально рассматривал Поддубного. Наконец его темно-коричневые глаза сузились и на самом дне их мелькнула искра догадки.
-Ты Иван… Иван Царь…
Неожиданно нарушил повисшую в воздухе слободки тишину.
-Я узнал тебя, ты держишь порт…
Иван недружелюбно, как перед кулачной стычкой, наморщив лоб, опустил голову, чуть скосив недобрый взгляд на старика.
-Ничего я не держу уважаемый… Это Вы путаете что-то. 
И посмотрев исподлобья в безмятежные глаза   караима демонстративно отвернулся от него, криво ухмыльнувшись.
-Айда хлопцы… Нечего тут   сопли жевать…
Бросил он своим товарищам и хотел было уже уйти, но старик, отступив в глубь двора сделал приглашающий жест рукой.
-Проходите молодые люди… В этом доме с уважением относятся к посланникам почтенного газана Товия Симы  Леви-Бабовича, да хранит его Ашем и да не  погаснет, раньше времени  его свеча. Простите мне старику мою недоверчивость, сейчас столько проходимцев в городе.  Проходите во двор, я тот, кого вы ищите.
Иван, все еще глядя на старика исподлобья, чуть помедлив примирительно кивнул.
-Ладно… Зайдем коль не шутите.
 И переступив каменный порог, отделявший внешний мир от мира внутреннего очутился в прохладной тени караимского мощеного белым камнем двора, в глубине которого стояла вместительная беседка, увитая виноградом, а над ней словно крыша мира нависала огромное уже охваченное цветением тутовое дерево в пять, а то может и в шесть саженей высотой.    
Бородатый улыбнувшись краем пухлых губ прикрыв за визитерами калитку, привычным движением руки с легким, едва различимым шелестом вернул на место деревянный запор служивший этому старому караимскому дому надежной защитой, как минимум пару сотен лет.

                Глава 79
                Караимский дом
Иван огляделся просторный двор был вымощен   каменной плиткой.  Фонтан, устроенный перед беседкой, успокоительно журчал ключевой водой, а в каменной стене отделяющей двор Кефали от соседнего двора виднелась небольшая узкая калитка.
Заперев ворота, старик – караим, подойдя к ожидающем проследив взгляд Ивана пояснил.
-Это «конши капу»…  Дверь для соседей… Но она вам не понадобится… Здесь…
Он указал на холм внутри двора с небольшим лазом у основания.
-Подвал для вина и припасов, вина в достатке так что, если есть в этом нужда Вы можете пользоваться. За ним черный двор для птицы и животных, но он пусть… Мы ведь уезжаем в Америку к сыну, так что скотину раздали по соседям и родственникам.
Он раскрыл входную дверь дома жестом приглашая Ивана войти. На первом этаже было светло от двух больших окон, расположенных со стороны двора, большой кухонный стол, ладно собранный из толстой ореховой плахи, скамейка перед закопченным очагом, полки с   кувшинами и жестяными коробками.
-Это тандыр.
Указал старик на очаг.
-Дрова во дворе уложены вдоль забора. Можете брать по нужде.
Он обвел взглядом пустую кухню остановившись на деревянной двери расположенной под лестницей ведущей на второй этаж.
-Это кладовая… И хозяйственная комната…Я думаю вы сами разберетесь…  Давайте поднимемся на этаж…
Он снова сделал приглашающий жест рукой и сам же не ожидая никого подойдя к лестнице сняв обувь с чуть загнутыми как у турецких ичигов носками  неспешно стал подниматься по поскрипывающей под ним лестнице черного маренного дерева.   Иван, Василий и Антонин последовав примеру старика скинув обувь поднялись по лестнице во второй этаж. На полу от стены до стены большой, светлой залы в два окна лежала мягкая войлочная кошма, а все предметы в комнате: два окованных медной пластиной сундука, пустые полки, топчаны    располагались вдоль стен, на которых были видны следы висевших когда-то там ковров.   
-Прошу меня извинить, но ковры мы сняли… Кто их знает, что нас ждёт в этой Америке… Что касаемо сетов…
Он указал на застланные небольшими ковриками топчаны на невысоких ножках, чуть больше сажени в длину и локтя в два в ширину.
-То под каждым из них есть ящик для белья…  Миндары…
Он откашлялся, вспомнив что гости не понимают по-караимски перевел:
-Стеганные на овечьем пуху одеяла. Стирать не рекомендую иначе потом не разберете… Софа…
Он указал на невысокий столик как раз под стать стоящим вдоль стен топчанам.
-Стол для обеда…  Там мужская половина с окном на улицу, там женская, там…
Он указал на дверь за лестницей
-Там ода и лаз на чердак…
-Что такое ода?
Поинтересовался любознательный Василий, перебив старика, который одарил его обжигающим взглядом, но тут же справившись с вспыхнувшим гневом смиренно пояснил.
-Ода — это комната для девушек… Точнее для новобрачных…  Я думаю, вы и сами разберетесь.
Он еще раз осмотрел залу и прикрыв глаза с минуту простоял молча по всей видимости прощаясь с родовым домом. После чего скупо всплеснув руками что-то пробормотал на непонятном Ивану языке и огладив лицо и бороду ладонями печальными глазами посмотрел на Ивана.
-Плату за наем передавайте в кенассу нашему уважаемому габаю  Мовше Гаркали Пигиту  так как мы и  сговорились по двадцати пяти рублей  в месяц…
Он еще что-то хотел сказать, но передумав быстро спустился на первый этаж.  Откуда позвал Ивана.
-Иван Царь спустись вниз…
Иван, смутившись зло крутнул головой посмотрев на ухмыляющиеся рожи своих товарищей, уже развалившихся на мягкой кошме и на сэте стоявшем у наружной стены залы под окном.   
Иван, напрягшись всем телом устремился вниз от того почти натолкнулся на старика, только что обувшего свои ичиги с загнутыми носками и теперь державшего перед собой увесистую связку ключей и ключиков.
-Возьми…
-Что это?
Удивился Иван принимая ключницу, на ходу натягивая белой парусины туфли.
-Это ключи от замков этого дома… Этот…
Он указал корявым пальцем на большой кованный ключ.
-От погреба, этот от двери к соседям, этот от дома, а этот…
Он вытащил из кармана кафтана длинный тонкий ключ на зеленой атласной ленте.
-Этот ключ от наружных ворот…
Иван, приняв ключ с лентой    с сомнением пожевал губами.
-Вас что-то смущает молодой человек?
Поинтересовался караим.
-Ключ один…
Бородатый утвердительно кивнул.
-Это правильно. У нас не принято лишний раз выходить в мир, тем более женщинам или детям… Но если Вам нужно будет сделать еще несколько ключей, Вы можете обратится к слесарю Шломе  Хаему на Форштадте он вам сделает сколько нужно… Разумеется за отдельную плату…
Он снова огляделся и хотел было уже выйти из кухни во двор, но Иван остановил его.
-Я извиняюсь уважаемый господин Кефали, я бы хотел заплатить Вам за дрова, что Вы оставляете нам... Сколько нужно?
Старик грустно улыбнулся.
-Ни сколько молодой человек… Просто, когда будите уезжать из этого дома пополните запасы для того, чтобы те, кто придут сюда после Вас не нуждались…
И скупо поклонившись ни то дому ни то Ивану, еле слышно пробормотав что-то на «къарай тили» или каком-то другом языке Крумского полуострова, поспешно вышел из кухни во двор, а уже оттуда на улицу, не плотно прикрыв за собой дубовую калитку.
Иван стоял у ворот глядя в спину, удаляющемуся от своего дома   старику в черной, коротко стриженной караимской папахе и в таком же черном, шелковом кафтане полы которого еле слышно шелестели своим подолом при каждом шаге, словно годы, которые он прожил здесь и теперь уже на всегда, безвозвратно уносит с собой в непонятную тогда еще Ивану Поддубному Америку.
 -Прощайте господин Пурим Кефали… Увидимся ли еще…

                Глава 80
                Бес попутал

Неделя пролетела не заметно за делами, да за благоустройством по дому и за первыми атлетическими занятиями.  Каждое утро Иван и его товарищи вставали пораньше и умывшись в фонтане отправлялись на пробежку вдоль старой крепостной стены, точнее рва что остался от городских стен древней Кафы. Перво-наперво они взбегали на самый верх Митридатова холма к Музею древности и у же оттуда трусцой спускались  вниз мимо  старого Караимского фонтана, Армянской улицы, где когда-то родился   прославившийся на весь мир Феодосию живописец Иван Константинович Айвазовский,  пробегая пустую базарную площадь  мимо  Греческой и Суворовской улицы бежали дальше на пересечение с Георгиевской улицей убегая параллельно Земской и не сворачивая в Полицейскую улицу захватывали Нижний базар где вот уже месяц как антрепренёр Безкоровайный  возводил  купол циркового балагана откуда спускались к морю, к башне  Святого Константина, чтобы прибавив хода  устремится по Приморской   мимо Широкого мола, порта с его зерновыми   амбарами и до самой Карантинной слободки, где почти всегда за стенами Морской Карантинной части, находились  люди прибывшие кто с хаджа из Мекки и Медины, а кто от гроба Господнего из Земли Обетованной. Так пробежав до самого конца улицы, молодые атлеты замыкали пяти верстовое кольцо утреннего бегового моциона. Прибежав обратно, в дом, на Караимскую парни долго плескались у фонтана, а Иван под наблюдением и наущению Антонина завел себе привычку обливаться нагишом из старого сколоченного из досок квадратного ведра, ледяной ключевой водой из   фонтана.
-Эх хорошо! 
Не громко, но проникновенно бурчал Иван, чтобы не разбудить так не разу не виденных им соседей. Мелкий дождишка сыпавшийся с затянутого облаками неба загнал парней в дом и они растопив тандыр пожарче, уютно устроились на первом этаже где  помимо  кухонной утвари  теперь проживали: два книппеля, Дора, каучуковый эспандер, три скакалки и  одна колесная пара  от портовой вагонетки, которой все таки соблазнился охочий до  атлетизма Антоний.
-Может на Сенной базар сходим? Там сегодня кулачка будет…
Иван, попивая крепко заваренный, только что намолотый им самим кофе усмехнулся.
-А я уж думал ты Вася в бордель собрался.
Василий, по-юношески нервно дернув плечом фыркнул.
-Фу! Скажешь то же. Что я там не видел…
И помолчав неожиданно добавил.
-На Итальянскую бы закатится… К мадам Кити… Говорят там такие барышни…
-Не барышни, а кокотки… Желтобилетницы.
Поправил его Антонин не замечая того, что Иван от его слов потемнел лицом.
Василий отмахнулся.
-Да ладно, они хоть честно занимаются своим делом, а сколько девиц и дам в этом городе промышляют непотребством нелегально, без должного полицейско-медицинского контроля…  Володьку Меньшикова на прошлой неделе с позором попросили из классов, а за что?  За то, что он заразился перелоем от какой-то там мамзельки из Учительского института. Разве ж он виноват? Скажи Иван.
Иван, прячась за кружкой с горячим кофе угукнув, неопределенно кивнул.
-Вот и я говорю про это. А у Мадам Кити все барышни   образованные и говорят есть даже дворяночки знатного происхождения.
Антоний поднявшись с лавки от тандыра рассмеялся в голос.
-Чего ты ржешь, как конь на привязи?
Возмутился Василий.
Антоний, поставив кружку с дымящимся кофе на стол потрепал Василия по голове.
-Тебе-то откуда знать про кокоток мадам Кети?  Там ведь от ста рублей принимают ника не меньше.  Так что свои футуристические измышления и интимные фантазии предлагаю оставить при себе, а еще лучше заняться полезным делом.
Антонин кивнул в сторону скучавших под окном выходящим во двор атлетические снаряды: шестипудовую гирю Дору Ивановну, полуторапудовыми книппелями и десятипудовой вагонеточной осью с новенькими не касавшимися чугунных рельс колесами.   
Василий, неохотно встав с лавки и скинув наброшенный на плечи черный шкиперский бушлат, оставшись в морской рубахе и белых матросских брюках подошел к атлетическим снарядам.
-Ты точно хочешь, чтобы я не дожил до аттестационных экзаменов?
И ухватив один из книппелей двумя руками засопел, поднимая и опуская его над головой, ощущая как кровь ускоряется с каждым поднятием наливая мышцы рук жаром и силой.  Преображенский, воодушевленный порывом Василия подойдя к   узкоколейной паре молча собрался было поднять ее над головой, но Иван остановил его.
-Ты же обещал   рассказать про борьбу…  И про этого…  Чемпиона…
Преображенский оглянувшись на Ивана молча, на выдохе несколько раз вытолкнув импровизированную штангу над головой аккуратно опустил ее на выложенный плоским камнем пол кухни.
-Давай сначала позанимаемся, а уж потом я хоть весь день могу рассказывать, идти в такую погоду все одно некуда, хоть и день базарный. 
И помолчав добавил.
-Правда кулачники-то все одно сойдутся на базаре, не зря же они приперлись в город?
Иван, согласно кивнув то же встал с лавки. 
-Это да, деваться им некуда… Только сначала в храм зайдем на службу и перекусить к Яшке Филоненко в кофейню…
Преображенский хохотнул...
-Чего я там не видел?
-Где?
Не понял Иван, опуская Дору на пол.
-В церкви.
Усмехнулся Антонин и выдыхая при каждом поднятии оси добавил:
-Как попы причитать да наущать начнут то да се…
Иван, взявшись было за рукоять гири, так и не подняв ее настороженно замер.
-Не говори так…
И оставив Дору в покое   выпрямившись прищурив глаза посмотрел на товарища. 
-Ты что в Бога не веришь?
Преображенский усмехнулся.
-С чего ты решил. Верю, как не верить… Иначе смотритель   посечет, да еще анафеме придадут, а потом и из курсов изгонят.
-Ну а чего тогда?
Антонин опустив на пол   самодельную штангу, серьезно посмотрев в лицо Ивана негромко сказал. 
-Понимаешь Иван я в Бога верю… В Бога, а не во власть попов на земле.
Иван, довернувшись к другу заглянул ему в глаза, не шутит ли тот над ним.
-Чего же они тебе такого плохого сделали? Они ведь рукоположены для того, чтобы простой человек мог общаться через них с Богом.
Преображенский замолчал не зная, что ответить, а быть может, просто подбирая наиболее точные слова для того, чтобы объяснить своему товарищу то, что еще не мог объяснить даже самому себе.   Неожиданно догадка пронзила Ивана раскалённой иглой. И он, зло прищурив глаза почти шепотом поинтересовался.
-А ты крест-то носишь?
Преображенский спокойно кивнул ему в ответ.
-Ношу конечно. Как без Спасителя?
-А ну покаж.
Сделав шаг к товарищу негромок, но настойчиво потребовал Иван.
-Ты чего Иван мне не доверяешь?
Иван, недобро качнув головой, не моргая уставился в глаза Антонина.
-У нас говорят: «Доверяй да проверяй» … Кто вас пешеходных мореходов знает может вы какие раскольники или сектанты.
Преображенский, сунув руку за ворот тельняшки достал золотой крестик на черной, сплетенной из кожи гайтане. После чего аккуратно спрятал его обратно под матросскую рубаху, с укором посмотрев на Ивана.
-Ну как? Так сойдет?
Иван упрямо мотнул головой.
-Сойдет для начала, а какие молитвы знаешь?
Не унимался Иван. Антонин пожал плечами.
-Разные…
Иван упрямо наклонил голову и по гладкому лбу его пробежала волной упорных складка.
-К примеру…
Преображенский, не отводя взгляд от взгляда Ивана перекрестившись перечислил молитвы:
-Во имя Отца Сына и Святого Духу…  Молитва Мытаря, молитва Предначинательная, Молитва Святому Духу, Трисвятное, Молитва Присвятой Троице, Молитва Господня… 50-ый псалом, Песня Богородице…
Иван, смягчившись лицом все-таки недоверчиво хмыкнув качнул головой.
-А на память могешь?
Преображенский, укоризненно посмотрев на Ивана хотел было возмутится, но вспомнив что их с Василем неделю назад поперли из хозяйского угла за неуплату аренды решил не усугублять положение и откашлявшись, и посмотрев в потолок стал монотонно без выражения читать молитву на память.
-Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою:
благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего,
яко Спаса родила еси душ наших.
И посмотрев на Ивана снова перекрестился.
-А Пятидесятый? На память могешь?
Антоний кивнул
-Могу и Пятидесятый.
-А 90-ый псалом Живый в помощи Вышняго?
Не унимался Иван. Антоний снова подняв взгляд к подкопченному с зимы потолку караимской кухни негромко стал читать.
-Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится.
Речет Господеви: Заступник мой есии Прибежище мое, Бог мой, и
уповаю на Него.
Неожиданно между Иваном и Антонином вклинился Васили, упершись в Ивановы глаза взглядом. 
-Зачем ты так? Нечто мы безбожники какие, нигилисты или нехристи?  Я тоже поддерживаю Антонина в том, что не каждому дано   говорить с Богом… И уж тем более быть посредником между земной жизнью и жизнью Небесной.
Иван, устыдившись отвел взгляд от пронзительных глаз Василия примирительно кивнув.
-Ладно… Прости друже… Это я так на всякий случай…  Какая без Бога жизнь?
И он, повернувшись к красному углу машинально перекрестился на пустой без божницы и лампадки угол.
-Вот опять же…
Он указал на пустое место.
-Зайдем в храм батюшку позовем, чтобы освятил курень.
Преображенский и Василий, переглянувшись кивнули.
— Это другое дело Иван…
Поддержал Антонин Поддубного и тот совсем засовестившись разом обнял Антонина и Василия за плечи притянув их к себе.
-Простите меня братцы, за сомнения… Это меня бес попутал.

                Глава 81
              Могёте господин Преображенский ой могёте!.

На улице третий день к ряду моросил дождь, и Иван с товарищами совершив утреннюю пробежку и продрогнув до костей, моцион обливания отложил на другой, более благоприятный день. В натопленном с утра доме было тепло и уютно, позавтракав Иван устроился на лавке подле очага подставив спину сухому теплу, струящемуся от протопленного тандыра. Преображенский у окна, выходящего во двор, читал книгу, а Василий в силу жизненных обстоятельств, а чтобы быть справедливее к нему, в силу графика дежурства убрав со стола остатки утренней трапезы взялся мыть посуду в медном, местами позеленевшем от времени тазу, негромко позвякивая ложками и кружками друг о друга. Иван было задремал под убаюкивающую дробь капель по подоконнику, но осознав, что вот-вот заснет встал с лавки и пройдясь по просторной караимской кухне остановился у двери в кладовую, где на толстой кошме возлежали книппеля охранявшие пузатую Дору Ивановну.  Иван, покрутив в нагретом воздухе руками словно одна из многочисленных ветряных мельниц, что крыльями ловят ветер на Митридатовом холме   подхватив полуторапудовые книппеля запыхтел, аккуратно поднимая их от бедра на вытянутую руку к потолку.
Антонин оторвавшись от книги пристально посмотрев на Ивана, мечтательно заметил.
-А ведь ты Иван свою природную силу, можешь удвоить, а то и учетверить, если будешь вот так упорно заниматься.   
Иван, закончив упражняться, гортанно рассмеялся, так что висящий над тандыром прокопченный казан в унисон его голосу загудел словно колокол.   
-Бреши Емеля, твоя неделя!  Ты смотри с этим…
Иван кивнул на книгу в руках Антонина.
-По аккуратнее, а то у нас в за тот год в Одессе учетчик из портового управления начитался до таких, что   руки на себя наложил, застрелившись…  Говорят, уверовал в себя, что он Бог, уверяя всех что он бессмертен и неуязвим…
Иван хотел было взяться за гирю, но Антоний встав с лавки и отложив книгу в сторону помешал ему встав между ним и  шестипудовым ядром.
-Зря ты так. 
Иван, усмехнувшись и пытливо посмотрев Антонину в глаза неожиданно спросил.
- Вот ты занимаешься, что ты в пять раз сильнее стал?
И не дав ответить Антонину на вопрос приступил к нему еще ближе, словно собираясь побороться с ним как есть без кушаков в обхват.
-Можа айда спробуем? Чья возьмет.
Антонин безмятежно улыбнувшись остановил напористого Ивана рукой.
-Постой, постой…  Не торопись Иван Максимович, давай сначала выясним как бороться будем. 
Хохотнув, поинтересовался Преображенский.
-Как?
Удивился Иван.
-Как все, руками. Хочешь в обхват, а хочешь на кушаках помнемся.
Антонин саркастически улыбнулся и напустив на себя значительность, неспешно, с менторской ноткой в голосе подняв к потолку указательный палец сообщил.
-Бороться в обхват, как в прочем и на кушаках является не прогрессивной, отжившим элементом истории. Так сказать, вчерашним денем. Сегодня…
Антонин напустив на себя еще большего тумана, заложив руки за спину и     заходив   из одного угла кухни в другой, то и дело потешно потрясая указательным пальцев в воздухе назидательно повествуя о современных видах борьбы, делясь с товарищами знаниями, явно почерпанными им в только, что прочтенной книге, что теперь мирно лежала на лавке у окна.
-Американская вольная борьба к примеру…
Закладывал он палец на правой руке.
-Совершенно бескультурная борьба жлобов и не воспитанных темных людей, зато французская борьба…
Он заложил еще один палец.
-Спустившаяся в Париж с самого Греческого Олимпа является эстетически выверенным зрелищем, где не схалтуришь и своего соперника кусать за нос не станешь…
Иван, недоверчиво мотнув головой прервал друга.
-Постой, разве ж и такое бывает? Что это за борьба такая где кусаться можно?
-У американцев?
Иван неуверенно кивнул, а Антонин продолжил дурачится.
-У этих еще и не такое бывает. По-другому американскую вольную борьбу называют не иначе как «Реслингом диких джунглей» где идет в ход любой прием, любая подлость.
Иван откашлялся.
-Хочешь сказать у них там, в Америках и пальцем в глаз можно?
Антонин замолчав на секунду обдумывая ответ, тут же утвердительно и бодро кивнув в знак согласия.
-Можно! Еще как можно!  И пальцем в глаз и по бубенцам коленом все дозволяется. На то она и Вольная американская борьба без правил и каких-либо ограничений. У них это за здорово живешь, дикий Запад все ж таки.
Он подмигнул Василию, замершему над тазом с посудой.
-В зату пятницу мы с Василием Николаевичем….
Антонин картинно указал на друга, зависшего над посудой с открытым, от удивления, ртом.
-Имели честь посетить синематограф «Иллюзион» господина Бобовича, что у фонтана Айвазовского на Итальянской, где давали помимо драмы в четырех частях еще и обзор «Патэ», в котором некий американский хроникер Кедми Уайт запечатлел для любителей атлетизма исторические кадры первобытной американской борьбы…
Антоний, изобразив на своем лице брезгливость, недовольно передернул плечами.
-Мерзость доложу я Вам! Еще та.
Иван хотел было что-то спросить, но Антонин не позволив перебить полет своей мысли поднял над головой руку с растопыренными пальцами. 
-Хочу Вас успокоить господин Поддубный   и не писать писем   протестации, ибо данный вид атлетического единоборства в Европе как в прочем и по всей России строжайше запрещен! Ну или будет запрещен в ближайшее время.   
Он сделал паузу, чтобы вобрать в легкие побольше воздуха и закончить свое сольное выступление перед товарищами.
-Так как уже сегодня к нам из самого центра цивилизационной Европы идет новое, более благородное и эстетически оправданное атлетическое зрелище носящее название «Французская борьба». Борьба, которую Олимп…
Антонин, снова картинно потряс воздетыми руками к висящей под потолком масленой лампе.
-Дал миру для того чтобы навсегда избавить Россию и Швейцарию, а так же Германию, Марокко и весь остальной мир Старого света от несовременной борьбы на поясах и в обхват…
Замолчав, Антонин еще несколько раз, по запалу, энергично   прошелся от окна до двери кладовой и только после этого остановился подле удивленного и отчасти завороженного его речью Ивана, уже совершенно обыденным голосом сообщив ему:
-Вот так мой друг.
И выдержав паузу эффектно добавил.
-А ты не веришь, что человек может многократно увеличить свою природную силу за счет занятий… В том числе чтобы забороть умением более сильного противника. Хотя бы вот такого противника как Карл Абс.
Иван, окончательно придя в себя мотнув головой усмехнулся.
-Ну ты брехло Антоха!  Видал я брехунов, но такого как ты первый раз. Тебе бы надо сказки травить на театре цены бы тебе не было… 
-Я? 
Антонин ткнул себя указательным   пальца в грудь.
-Я брехло? 
Иван рассмеялся.
-Ну, а кто ты еще?  У меня в порту есть приятель, атаманит у наших крючников, Сашко Котт, так вот он прямо точь в точка как ты брешет с утра и до темна и не краснеет… Где ты видел человека, который самого Абса заборол бы?
Антонин ничего не сказав подошел к лавке и подняв с нее книгу потряс ею у себя над головой.
-А я тебе говорю, что такой человек есть... Правда…
Антонин замялся.
-Чего?
Не выдержал паузы Иван. 
-Правда он с чемпионом боролся по правилам русско-швейцарской борьбы на поясах, но это ни о чем не говорит…
Заторопился Антонин.
-Французская борьба — это будущее атлетизма, а кушаки и пояса прошлое.
Иван радостно закивал головой.
-Давай, мели Емеля!   Бреши пока брешится. Нет такого человека на земле кто бы Абса победил, я-то тоже кое-что читал.
-А вот и есть.
Отозвался от окна Антоний.
-А я говорю нету!
Отмахнулся от него Иван.
-Ты я смотрю Антоша шыбко загибать любишь на холодную!
-Не веришь?
Антонин снова поднял над собой книгу что читал.
-Вот и зря звали этого атлетичного человека Владислав Алексеевич  Пытлясинский, родившейся   26 июня 1863 года на окраине Российской империи в городе  Варшаве.   Он, как ты понимаешь, поляк и там же в Варшаве работал механиком, но самое интересное то, что он от рождения ничем не отличался от своих сверстников.
Антоний, усевшись на лавку и поудобнее заложив ногу за ногу продолжил свой рассказ.
 -Просто жил крепкий паренек, работал механиком и ему приходилось иметь дело с большими металлическими предметами, для поднятия которых необходима определенная сила, он стал заниматься поднятием этих предметов все больше и больше развивая свою природную силу. Постоянно упражняясь с гирями, он развил силу своих мышц втрое, да еще к тому же овладел всеми известными парадами французской борьбы.
Иван, крякнув от удивления повел плечами.
-Да ладно... Хотя втрое не в пятеро... А про французскую борьбу опять брешешь?   Что это еще за борьба такая парадная?
Антоний примирительно улыбнулся.
-Не парадная, а парад – защита или ловкий контрприем в борьбе. Ты ведь боролся на поясах у себя там в этой как ее...?
-В Золотоноше...
Недовольно пробасил Иван название своего родового уездного городка.
И недовольно поведя плечами, отвернулся к окну.
-Вот иди сюда...
Позвал его к себе Антоний.
-Покажи нам как ты боролся на поясах.
И без того накрученный Поддубный было ринулся на Антония, но тот его осадил.
-Подожди... Подожди… Просто покажи стойку... Вот.
 Антоний достал из рундука два мичманских белых кашне, один из которых повязал Ивану на торс, а другое протянув ему и подняв к потолку руки предложил повязать ему.
-На обвяжи меня как положено...
Иван внимательно осмотрел шарф.
-Так чего тут вязать? Хлипковата   мануфта-то. Разремкается вся... Не жалко? Да и настоящая борьба на поясах идет с ухватом под обе руки.  все как положено.
Антонин улыбнулся.
-Это не важно. Мы с тобой бороться не будем, я просто хочу посмотреть, что у тебя со стойкой.
Иван втугую повязал Антонину белый шарф и приступив к нему вплотную и обвив руками ухватился за кашне так, что оно жалобно затрещало. Антонин недовольно отодвинул Ивана от себя.
-Не торопись. Смотри сюда. В каждой борьбе есть правила. Что в ней можно делать, а чего нельзя, как вставать в стойку. Так вот, в борьбе на кушаках или русско-швейцарской на поясах есть то же правила и нарушать их не годиться...
Он снял с себя повязанный Иваном шарф и подойдя к уже закончившему дежурные дела с посудой Василию, не спрашивая его    повязал шарф на пояс.
-Теперь встаньте друг напротив друга.
Наущал Антоний.
 -Грудь в грудь.  А теперь положите друг другу подбородки на правое плече и возьмитесь за пояса.
Василий с Иваном завозились, выстраивая гимнастическую фигуру, от вида которой Антонин, не выдержав и расхохотался в голос.
-Ты чего?
Возмутился Иван.
-Так... Ничего, это я так господа...
Ему было потешно смотреть, как кряжистый Иван обнимает долговязого Васю.   
-Возьмитесь за пояса!
Иван неохотно снова взялся за кушак обеими руками. Но тут же получил дружественный шлепок от Антонина.
-Нет Иван Максимович не так, твоя левая рука должна быть сверху правой руки противника, то есть Васиной, а у тебя Вася твоя левая рука должна быть поверх правой руки Ивана...
Он поправил им хват и отойдя в сторону полюбовался.
-Вот так правильно будет. Теперь ноги расставьте на ширину плеч, но правая нога должна быть чуть впереди на нее и перенесите центр своей тяжести.
-Чего?
Не понял Иван. Вместо Антония ответил Василий и надавил всем корпусом на Ивана.
-Дави теперь на меня опираясь на выставленную вперед ногу.
-А-а-а...
Подал голос Иван. И слегка подался навстречу сопернику.
-Идеально!
Радостно вскрикнул Антоний и обежав ребят по кругу всплеснул руками.
-Будь я Рубенсом или Буонарроти я бы запечатлел бы вас на века!
Ивану надоело изображать из себя статую и он, легко подняв за пояс Василия, и отнеся его к сэту стоявшему у стены, почти ласково опустил его как ребенка заботливый папаша на тахту.
-Ты давай не финти…
Обратился он Преображенскому.
-Ты же  про Пытлевского  рассказывал, так и рассказывай дальше, а не фигуры тут выставляй.
-Не Пытлевского, а Пытлясинского...
Иван недовольно повел плечами.
-Ладно пусть будет Пытлясинкий... И как он Абаса этого заломал?
Антонин прикрывая рот хохотнул, отчего Иван нахмурился.
-А ты чего?
Преображенский, перестав смеяться принял нарочито серьезный вид.
-Ничего… Это я так от нервности. Немецкого борца, выступившего против Пытлясинского звали Карл Абс!
Иван повернулся к Антонину, но перебивать не стал.
-Так вот…
Преображенский снова взял в руку в книгу и открыв на нужной странице стал читать вслух:
Карл Иоганн Теодор Абс родился в 12 сентября 1851 года в городке Грос-Гордемс  в Германии в семье плотника и гордо носил  прозвище "Немецкий дуб".
Антоний оторвался от книжицы и посмотрев на притихших товарищей добавил:
-Пытлясинский выступил против Абса, ему шел тридцать пятый год.
Иван удивленно присвистнул.
-В годах уже господин, а смотри ж как ты туда же...
Антонин тряхнув белокурым чубом запальчиво продолжил чтение, по всей видимости согласившись с умозаключением товарища по поводу великовозрастности борца.
- Но и до него находились борцы, пытавшиеся побороть Абса, их было ровно десять этих смельчаков.  Пытлясинский стал одиннадцатым и первым, кто победил ловкостью и сноровкой грубую груду мышц.
Иван вскочил с тахты.
-Ладно брехать!
Антонин махнул возле носа Ивана книгой, обдав его волной теплого, сухого воздуха и запахом типографской краски.
-Брешут, Ваня, собаки, а я тебе рассказываю историю реального человека!!! Дисциплина, спорт и совершенствование парадов. Вот секретная формула успеха по Пытлясинкому! Абс считается первым силовиком немецкого цирка. Некоторые немецкие газеты называют его "Великий ланцкнехт", «Дуб нации».
Антонин раскрыл снова книгу углубившись в чтение.
-Вдумайтесь  метрические измерения параметров господина Абса приводят в трепет: Рост - 184 сантиметра, вес - 122 килограмма, обхват груди - 125 сантиметров, бицепс 43 сантиметра,   предплечье - 35, бедро -  65, икра 44 сантиметра!!!
Антонин вскинувшись и пробежав через кухню остановился у окна привалившись спиной к стеклу потряс над головой книгой.
-Каково!? Бицепс сорок три!!!
Иван, посмотрев на свою руку неожиданно задал вопрос.
-Сколько ж это в вершках или дюймах будет?
Антонин отмахнувшись от Ивана продолжил чтение.
-Первую свою схватку Карл Абс провел в 1880 году сойдясь с "Железным Уильямом" и хоть бой окончился ничейным результатом, зато Абс взял свое в матче реванше поборов 156 килограммового соперника на 62 минуте поединка. 
Иван вскочил с лавки так что она застонала под ним. Но Антонин не унимался.
-А в 1889 году в "Зимнем цирке" пал "Немецкий дуб" от рук русского
поляка Владислава Пытлясинского, который победил своего противника, превосходящего   его не только в силе, но и габаритах. Вот что значит владение приемами борьбы и умение управлять своим чувствами и мышцами.   
Иван вплотную подступил к товарищу.
-А ну урони меня!
-Зачем?
-Хочу посмотреть, как этот ваш секрет работает, ты ведь занимаешься и про борьбу читаешь. Так как на счет дисциплины спорта и как его там еще?
-Самосовершенствования...
Подсказал Антонин.
-Вот, вот этого самого…
Иван ухмыльнулся, кинув взгляд на Василия, развалившегося на сете с маленькими подушечками – думками и загадочно улыбавшегося глядя на спор своих товарищей.
Антонин отложив журнал на подоконник встав в стойку наклонил как молодой бычок, собравшийся бодаться, голову поинтересовался у Ивана:
-Мы вроде это уже проходили с тобой дважды…
Но поняв, что Иван не желает слышать о своих предыдущих фиаско, а движим только жаждой реванша спросил его.
-Готов?
Иван ухмыльнулся.
-А чего тут готовиться?
Антонин осунувшись и побледнев лицом повторил вопрос:
-Готов или нет?
-Ну готов… Готов!
Уже проревел Иван и вытянув руки вперед замер в ожидание атаки. 
Антонин схватив Ивана за кисть потянул на себя, а   когда тот   поддаваясь инстинкту ответил ему обратным движением и сместил центр тяжести своего тела назад, Преображенский хитро и быстро нырнул под Ивана и ухватив его за правую пятку поднял к себе на спину, чем несказанно удивил Поддубного который ничего не понимая   беспомощно как перевернутая на спину черепаха смотрел в плавно кружащийся потолок просторной кухни.  Когда его ноги вновь обрели под собой твердь, а удивление испарилось Иван сгреб Антонина в охапку своими железными лапами и оторвав его от пола несколько раз крутнулся с ним вокруг своей оси.
-А как тебе такая чехарда?
Нахально выкрикнул Иван, но в тот же миг   сильные руки товарища снова, как и в конторе уперлись ему в подбородок, а расслабленное тело проскользнуло словно медуза сквозь пальцы вниз через стальной обруч обхвата.  Иван удивленно смотрел на Антонина сквозь замкнутые в кольцо руки, а Преображенский, примирительно улыбнувшись подвел итог третьему, познавательному уроку будущего Чемпиона всех Чемпионов.
-В борьбе, как и в жизни Иван нужна не только сила, но и голова, а также выносливость и целеустремленность, об этом в своей книге подробно пишет господин Краевский из Санкт-Петербурга.
Иван, одобрительно покачав головой протянул руку товарищу и помогая ему встать на ноги тепло и даже радостно добавил:
-Могешь Антоха! Щучий сын!   Ох могёш господин Преображенский.
 Антонин криво улыбнулся.
-Скоро все натренируемся….
И не дожидаясь ответа товарищей добавил, обращаясь к Поддубному.
-Видел на рейде казенные крейсера встали? 
Иван молча кивнул, он и правда обратил во время утренней пробежке, что на рейде против Карантина и за мысом Ильей в Двуякорной бухте помимо гражданских судов появилось с десяток грязно-серых с ржавой подпалом «утюгов» с ощетинившимися, по обоим бортам крупнокалиберными  корабельными орудиями.
-Практические маневры Черноморской флота начались…
Иван, не понимая, куда клонит Антоний неуверенно качнул головой.
-И чего? 
-А ничего.
Как-то обреченно выдохнул Антонин присаживаясь на своем место у окна.
-На днях отпустят на берег команды и затрещит сей городишка по швам, как узкий кафтан на битюге.  И в очередной раз умоется кровавой юшкой отбиваясь от спятившей от водки матросни, вот тогда погуляем...
Иван усмехнулся.
-Ладно брехать и не таких видали! В Севастополе да Одессе колотили мы их и еще поколачивали. Супротив ватажником моих сдюжат ли они?
И не дожидаясь ответа Иван, показав Антонину растопыренную ладонь с такой силой шмякнул о нее кулаком другой руки, что   застекленные по бедному мелкими кусками стекал окон, отозвались жалобным позвякивание.
-Пусть только сунутся, размажем любого по вдоль и поперек. Как Бог черепаху не уродовал.

                Глава 82
                Не попроцюем так пожартуеэмо.

Ближе к полудню с моря задул   бриз и уже через час другой всю эту феодосийскую туманность и слякоть разметало, растрепало и унесло из города легким ветерком, давая возможность еще не злому, но уже припекающему солнцу высушить старые улицы и переулки древней Кафы.
Антонин и Василий  еще с утра  отправились в  Мореходные классы, на дополнительные курсы  по морской географии и  судостроению, очень важным и нужным для них предметам,   ведь через  три месяца  им  предстояло выдержать  строгую экзаменацию,   перед почтенной комиссией Императорского общества содействия русскому торговому мореходству, на  право  получение аттестации  шкипера торгового флота дальнего плавания.
Иван же после утренней гимнастики с удовольствием провалялся на топчане с книгой в руках часов до десяти после чего облачившись в обыденную для такого дня одежду: белые парусиновые брюки широкого кроя и такой же легкий сюртук на двух костяных пуговицах, который ему лично подобрала мадам Шнайдер в своем салоне, собрался по делам.
Иван, спустившись в порт прошелся вдоль пакгаузов   до Корабельной конторы, чтобы засвидетельствовать там свое почтение старшему маклеру господину Себялюбову, а за одно получить погрузо-разгрузочные наряды для своей такелажной компании «ЛивасЪ».  Ватага крючников под предводительством Сашко Кота   еще затемно вышла на пристань Азовской пароходной компании, что располагалась в ста саженях от Защитного мола, и к этому времени уже заканчивала погрузку пшеницы в трюмы итальянского сухогруза «Санта Мадонна».
 Сашко стоявший у сходней на   борту судна рядом с Таможенным учетчиком, что вел подсчет отгруженному зерну еще из далека увидел крепкую фигуру Ивана в белой широкополой шляпе и для того чтобы не отвлекать ватажников   ручканием  с управляющим   на легкой ноге пустился ему на встречу.
-Привет Иван…
Обнимая приятеля за плечи, пробасил Сашко, принимая от приятеля заполненные убористым подчерком бланки нарядов.
-Как дневали?
-Слава Богу.
Ответил Поддубный.
-Сам-то как?
В свою очередь поинтересовался Иван.
-И мы не кашляем.
Хмыкнул Сашко.
-Через час здесь закончим, отобедаем и пойдем до Сибиряка на Широкий мол на Волго-Донскую пристань, там чугунка вдоль лабазов так, что часть ломовиков я отпущу.
Иван одобрительно кивнул.
-Дело говоришь друже…  Працовки подперло ломом не провернуть…
И он прищурившись оглядел  загроможденное судами пространство и без того тесноватой для такого количества кораблей феодосийской бухты, из-за мачт которых с внешнего рейда  поднималась  коптящая белесое южное небо  серая трубы дредноута «Александра III»  притащившего за собой  из Севастополя  на ежегодные ходовые маневры Черноморской эскадры как минимум пять из семи эскадренных броненосцев, пару минных крейсеров,    штук пять, шесть канонерских лодок, с десяток миноносцев и под дюжину вспомогательных судов, команды которых  вот уже дня два три томились в ожидание праздника  и роспуска команд на берег.
 -Еще этих принесло…
Хмуро кивнул Иван в сторону открытого моря, где черный дым из трубы главного броненосца по причине штиля и установившегося послеобеденного безветрия накапливался словно грозовая туча готовая разродится в любой момент громом и молниями.  Сашко, понимавший Ивана с полу слова зло оскалился.
-Нечто нам в первой Ваня? В затот год холку им намылили в Одессе, когда они забузили в порту, и тут не отпустим, расчешем братишек, как Бог черепаху не чесал.
Иван угрюмо улыбнулся.
-Все так Сашко, да не так. Ты не забывай, что пока мы их чесать будем грошей у гомонке, не прибудет.
Сашко согласно кивнул и протягивая руку чтобы попрощаться с Иваном зло зыркнув добавил.
-Ну не хай. Не попроцюем так пожартуеэмо.
И пожав протянутую ему руку не оглядываясь кинулся к причалу, где по сходням на борт поднималась последняя загруженная кулями с пшеницей дрога.
-Эй Ванек! Малой!
Уже на ходу перекрывая стрекот и скрип лебедок и паровых механизмов гаркнул Сашко кашевару ватаги Ване Маленькому.
-Буде пидитате!  Обид готовь!
Ванек озорно отшвырнув в сторону   огромную, больше его роста связанную из голых веток метлу кинулся к тележке, на которой стояли армейские термосные баки для горячей, заранее приготовленной пищи. Которые Иван Поддубный, еще будучи ватажником, приобрел у одного корабельного старшины, что позже пошел в Сибирь этапом за картежные растраты.
Иван кивнув стоявшему на посту таможенному стражнику Марусеву уже на ходу посмотрел на циферблат карманных часов, стрелки которых показывали без четверти два по полудню.
 Он еще зашел в пустую контору, сделал распоряжение дневальному и   перейдя по переходному мосту припортовые железнодорожные ветки направился в чебуречную у фонтана Айвазовского, чтобы обговорить с Бахшишом, как бы сколотить   еще одну ватагу  сидёльщиков  из  крымчаков и пришлых из Сибири татар, что населяли бедняцкую Карантинную  слободу Форштадт, ну а за одним и отобедать чем Бог пошлет в кофейне у Якова Филоненко.
                Глава 83
                Подготовка к бузе.

Странное дело, Иванну показалось, что город притих и насторожился, словно изготовился к шторму   или еще какому-то неведомому разрушительному стихийному бедствию.  Некоторые магазины на торговой галереях, по всей видимости так и не открывались с ночи, а приказчики открывшихся с утра дорогих павильонов   поспешно сворачивали торговлю и закрывали их, наглухо баррикадируя огромные зеркальные ветрины металлическими жалюзи. Иван, подмечая все эти перемены и сам заражался тревогой и скрытым напряжением. Только веселое щебетание спутницы не давало ему с головой окунуться в чувство тревоги и настороженности витавших в прозрачном небе Феодосии.   И хотя в порту у пирсов и на рейде под разноцветными флагами томилось   порядка двадцати, двадцати пяти каботажных кораблей: любопытствующих горожан, мелких коммивояжеров и прочего торгового люда было немного. И это было по крайней мере странно, так как большая часть горожан кормилась с этого ведя торгово-обменные дела с матросами в обход    вечно сонной таможенной стражи.
 Еще спускаясь из дома по Караимской, Иван заметил, что   вечно пылящие и скрежещущие, спозаранку, веялки зерноприёмных пунктов молчат, а сами амбары наглухо закрыты словно по середине недели вдруг образовалось воскресение или начался большой престольный праздник запрещавший работать в этот день.  Ему вдруг вспомнился, нарочито глухой голос архидиакона Богодуховской церквушки, наущавшего православных прихожан законам Божьим.
-Так двадцать девятое   правило Святого Поместного Лаодикийского Собора гласит: «Не подобает христианам иудействовати, и в субботу праздновати, но делати им в сей день: а в день воскресный преимущественно праздновати, аще могут, яко христианам. Аще же обрящутся иудействующие: да будет анафема от Христа».
Иван, придержав шляпу рукой, слегка тряхнул головой, чтобы сбросить с себя наваждения и снова слух его наполнился безмятежным щебетом Глафиры, а рука согнутая в локте ощутила легкое прикосновение ее миниатюрных пальчиков затянутых в белоснежный гипюр перчаток.
Злило Ивана лишь то что тревога поселившаяся в этот день в городе не давая окончательно растворится в ауре сияющей рядом с ним в барышне в которую он бесповоротно влюбился с первого взгляда раз и навсегда, еще тогда в полицейском участке.
Поднявшись на чугунный железнодорожный мост тревога, с первым же сигналом «Петушка», настырно тащившего со стороны Керчи вереницу   красных казенных вагонов с огромными, черными двуглавыми орлами на боках развеялась, а спутница его всенепременно решила дождаться на мосту, когда паровозик, сверху напоминавший игрушку, пройдет под ним.
-Да Вы что Глафира Михайловна!
Умалял ее Иван, пытаясь ненавязчиво увести с моста вцепившуюся мертвой хваткой в чугунные поручни барышню.
-Нас потом ни Бог ни черт не отмоет. Будем как два дегтярных сапога.
Но Глафира не слушала его увещеваний, а только громче и задорнее смеялась.   
«Петушок», отчаянно просигналив, замешкавшимся на мосту зевакам, не сбавляя хода неотвратимо приближался все ближе и ближе к ним. И когда ему до моста осталось саженей десять, пятнадцать и медлить больше было нельзя Иван, словно пушинку, в одно движение подхватил Глафиру на руки и сбежав с ней по ступеням бережно, словно дорогую фарфоровую куклу поставил на землю перед собой, при этом прищурив глаза в ожидании звонкой пощёчины за самовольство.   Мимо молодых людей, стоявших друг напротив друга, со скрежетом и буханьем в раскачку шел железнодорожный состав, колеса которого отбивали барабанную дробь, заглушавшую и поглощающую   все остальные звуки в порту. Все кроме одно. Шёпота Глафиры, которая поцеловав Ивана в   щеку, прикоснувшись прохладными губами к его уху виновато прошептала.
-Спасибо Вам…
И уже более смущенно, отстраняясь от него добавила.
 - Простите меня… Это я от чувств... Меня давно никто не носил на руках. 
В глазках Ивана потемнело, ноги ослабли в коленях и если бы не поддержка госпожи Ивлевой он почти наверняка бы рухнул перед ней на колени, но уже в следующее мгновение Бог вернул ему свет и силы и даже возможность слышать исчезнувшие на какое-то время звуки. Не успел он опомнится, а Глафира как ни в чем ни бывало снова взяв его под руку увлекая, как неразумного телка за собой, в сторону корабельной конторы и Защитного мола, на конце которого стоял белого камня маяк. Окончательно придя в себя, Иван попытался извинится.
-Это Вы меня простите…
Но она, словно не услышав его с нескрываемым, почти детским любопытством разглядывая портовую машинерию – продукт технического прогресса, обитавшего в феодосийском каботажном порту. Особенно понравились и напугали ее портовые лебедки, стучавшие подле разгружаемых судов на растопыренных в разные стороны железных ногах во всю чадящих черным нефтяным дымом котлов и изрыгающие, словно от напряжения, столбы пара из предохранительных клапанов и сигнальных свистков.
-Ой мамочки…
То и дело восхищенно шептала она, прикрывая алые губы ладонью еще крепче прижимаясь к руке Ивана.   
Оторвав восхищенный взгляд от свой спутницы, Иван заметил у входа в Корабельную контору, делегацию чиновников портовых служб во главе с полицеймейстером Феодосии, которые, не смущая себя в жестикуляции что-то бурно обсуждали между собой. Иван хотел было изменить маршрут прохода на волнорез свернув к такелажной артели, но его и его спутницу приметил начальник таможенной стражи ротмистр Распекаев, приветственно поднявший руку и быстрым шагом направившийся к Ивану с Глафирой.
-День добрый господин Поддубный.
Поздоровался Распекаев   улыбнувшись Глафире и слегка наклонив голову галантно приподнимая белую фуражку за черный лаковый козырек.
-Вы не будите против если я Вашего спутника украду на пять минут?
И когда Глафира улыбнулась ему в ответ Распекаев сочтя ее улыбку за всемилостивейшее разрешение молодецки подправив черные с проседью усы браво козырнул ей в ответ приложив два пальца к безукоризненно подстриженному виску.
-Благодарю Вас мадмуазель.
И тут же подхватив Поддубного под локоть увлек за собой к Корабельной конторе, подле входа в которую собралось высокопоставленное собрание. 
-Что тут у вас стряслось Александр Иванович?
Уже на ходу поинтересовался Иван.
-Ничего экстраординарного, просто Черноморская эскадра, после маневров, уходит   в Севастополь, но перед этим обязательно отпускает у нас в Феодосии команды на берег. Так сказать, на разговение. Ну и сами понимаете… Буза. Как без этого? В прошлом году они тут наделали дел: били витрины, дрались с   военно-патрульными командами, с крючниками в порту, артельщиками рыбаками с Карантина и Форштадта, безобразничали в Морсаду и  в трактире Смирнова,  где  они собирают нечто вроде народного штаба своей бузы. То и дело  городок оглашался ревом  луженых глоток, широкоплечих  матросов в белых  праздничных  рубахах на выпуск: «Полундра наших на Галерейной бьют»! И тогда  разгоряченная  водкой  безумная толпа  закусывая ленточки на бескозырках, с криками и десятиэтажным матом  ломилась по улицам города сметая на своем пути все что  попадалось у них на встречном курсе, чтобы по ходу движения смертельной волны то и дело встречая на своем пути очаги сопротивления виде  отрядов самообороны местных жителей, полицейских, рыбаков и военных команд дежурившими в этот день  с примкнутыми к караульным винтовкам штыками  сметать все на своем пути. Все это Иван знал и без ротмистра не понаслышке сталкиваясь с пьяной бузой моряков в Севастополе. Теперь он наконец-то осознал откуда в воздухе Феодосии так много «электричества» и напряжения.
Подойдя к совещавшимся, Иван   поздоровался.
-День добрый господа…
-Здравствуйте.
Совещавшиеся, учтиво кивнув Поддубному в ответ продолжили начатый еще до появления Ивана разговор. Точнее сказать полицмейстер говорил, а все остальные сосредоточенно внимали сказанному.
-Вы...
Полицмейстер учтиво указал снятой с руки белой перчаткой на командира 134-го феодосийского пехотного полка флигель-адъютанта полковника Троцкого.      
-Владимир Иннокентиевич распорядитесь что бы как можно больше свободных камер было и в верхнем остроге, и в нижнем на Карантинной, а также предлагаю одну из казарм Вашего гарнизона устроить для приема заарестованных матросов и мичманов.
Троцкий, кивнув подкрутил ус, но комментировать ничего не стал.
-Нужно так же чтобы городской суд к завтрашнему вечеру как начнут отпускать команды на берег освободил и свои Судейские карцера. Ему в ответ записав все в небольшой блокнот   утвердительно кивнул неизвестный Ивану господин в статском мундире, пробормотав.
-Будет сделано Евгений Федорович. Будет сделано.
-Как Вы планирует несение патрульной службы войсковыми командми Вашего гарнизона?
Поинтересовался полицмейстер у командира полка и начальника военного гарнизона.
-Все, как всегда.
Делово заговорил Троцкий.
-Дежурство войсковых команд будет нестись полувзводами в подчинение офицеров и унтер-офицеров гарнизона.  При выявление бузы или совершения неправомерных проступков иже с ними преступных действий, нарушители и подозреваемые будут доставляться в казармы на гауптвахту, а так же в верхний и нижний остроги, как и в судейские карцера и там содержаться до подаваемого с кораблей Черноморской флотилии сигнала к возвращению отпускников на борта флотилии. При наличии винтовок патронов выдавать не велел. Командиры патрулей имеют, согласно штатному табелю, наганы с боевыми зарядами, но не более шести положенных зарядов на каждый ствол.   
Полицмейстер утвердительно кивнул.
-Отлично… А как у Вас Александр Иванович?
Поинтересовался он у высокого, лощённого, с крепкими плечами начальника таможенной стражи порта господина Распекаева.
-Я думаю у нас в порту будет тише всего. Рыбаки, артели крючников и железнодорожных рабочих разгуляться бузотерам не позволят, а если те сунутся сюда дадут им достойный отпор… Кроме того все жандармы находящиеся в отгульных и отпускных вызваны для усиления в порт и вооружены револьверами и винтовками с примкнутыми к оружию штыками согласно   регламенту несения службы таможенной жандармерии.
Полицмейстер, сняв с головы белую фуражку протер платком вспотевший лоб.
-Это хорошо... 
Уже без нервной нотки одобрил он доклад Распекаева, продолжив его.
-Дополнительными единицами околоточных и дворников планирую   усилить несение охраны порядка на центральных улицах города Итальянской и Приморской, на Земской рабочие табачных фабрик Стамболи и артелей   дежурят самостоятельно с двумя полувзводами военных команд. Так же усилием специальной военной команды будет нестись служба по охране дома и художественная галерея господина Айвазовского и прилегающих к ним улиц: Генуэзской и Новой.
И посмотрев на Ивана кивнул.
-Я надеюсь Иван Максимович, Ваши портовые трудяги не откажутся поддержать городских дружинников и войсковые команды?
Иван утвердительно кивнул.
-С большим удовольствием Евгений Федорович, что же мы не понимаем, такое дело. Закон превыше всего.
Эккерт устало кивнул ему в ответ и в молодцевато щелкнув каблуками начищенных до зеркального блеска сапог объявил.
-На этом, господа, предлагаю завершить «военный совет», если будут какие-то новые вводные или неразрешимые Вашей компетенцией коллизии немедленно телефонируйте мне в Уездное Полицейское управление. В ближайшие 24 часа я неотрывно буду у себя в кабинете.   
                Глава 84
                Предупреждение
         
            Иван проводив знакомую девицу до пансиона мадам Кети, вернулся к себе в портовую контору, чтобы закончить намеченные дела и отдать необходимые распоряжения   дневальному по компании «ЛивасЪ» круглосуточно дежурившему при ней. После чего направился   в чебуречную у фонтана, чтобы встретится там с Бахшишом и  Махсудом только что вернувшимися из Севастополя, где они, по всей видимости, удачно обстряпали  какое-то  большое и важное для себя  дело.  Иван поднявшись по решетчатым ступеням чугунного переходного моста, установленного над железнодорожными путями, пройдя до середины его и обернувшись лицом к морю невольно загляделся открывшейся ему панораме феодосийской бухты, где на рейде монументально, с какой-то потаенной угрозой   стояли на якорях грозные корабли Черноморской эскадры, над трубами которых вился едва приметный дымок. Порт же на оборот жил бурной жизнью и казалось всем своим видом говорил зевакам: «Некогда тут стоять, поворачивай да не зевай паря»!  Паровые лебедки скрипя и постанывая выбрасывая в небо клубы пара и черного нефтяного и угольного дыма опускали свои длинные руки-цепи в трюмы отшвартованных у пирсов кораблей, чтобы достать оттуда словно фокусник из волшебного цилиндра ящик с   немецким станком или тюки с тканями из Константинополя или Марселя, мычащих коров и молчаливых быков-производителей привезенных из Англии.  Неожиданно резкий свист маневрового паровоза «Петушка», что натужно тянул за собой из порта   целую вереницу затянутых белой парусиной платформ выкинул Ивана из созерцания портовой идиллии в обыденную реальность.
-Ого-го!
Приветственно крикнул Поддубному и из кабины «Петушка» знакомый машинист, приветственно подняв руку вверх.
-Ивану Максимовичу наше всенепременнейше почтение!
И он на мгновения скрывшись в кабине паровоза   трижды дернул за сигнальный шнур открывавший паровой клапан свистка паровоза, который трижды весело и задорно отсалютовал Поддубному фанфарами.
Иван в ответ приветственно вскинув руку, хотел было еще что-то крикнуть машинисту, но передумав зашагал в город   в чебуречную оставляя по правую руку Железнодорожную товарную контору, что стояла тут же на Приморской.  Механически вытащив из кармашка часы и щелкнув крышкой посмотрев на   циферблат и недовольно качнув головой в слух, самому себе заметил:
-Что-то я сегодня разгулялся…
Он решительно двинулся к своей цели, но неожиданно заметил на аллее сада прогуливающуюся фрау Шнайдер вместе с супругом.  Иван   ускорил шаг, чтобы догнать и поздороваться с супругами, к которым он вот уже недели две как не мог зайти.  В   ресторанчике у башни Константина играл духовой оркестр девушек, дул легкий бриз и солнце даже после того как вскарабкалось в зенит не палило своими лучами прогуливающихся по парку и вдоль моря людей.
-Гутен таг.
Догнав супругов, поздоровался Иван
-Гутен таг фрау Ида… Иншульдигунг…
Ида Адамовна, устало улыбнувшись отмахнулась от Ивана белым платочком что держала в свободной от зонта руке.
-Прошу тебя, кавари по рюсски…Так  пудет полезнее...
Иван как послушный ученик, внимавший учителю, покорно кивнул.
-Здравствуйте… Извините, что не заходил   к Вам последнюю неделю… много дел было.
Фрау Шнайдер лукаво улыбнулась, шутливо погрозив ему пальчиком.
- Я часто тебя видеть, как ты бегать с друзьями для шпорт…
Иван кивнул.
-Так и есть фрау Шнайдер.  Проверяем одну медицинскую теорию, доктора Краевского.
-Ты заболел?
Иван улыбнулся, а фрау Шнайдер взяв Ивана под руку неспешным шагом двинулась вперед, продолжая свой променад.
-Тогда зашем доктор?
Иван смущенно замолчал, явно подбирая нужные и понятные слова для своей наставнице.
-Теория профессора медицины господина Краевского говорит о том, что если заниматься спортом и каждый день увеличивать количество поднятий тяжести, то станешь в несколько раз сильнее.
-Пф!
Невольно вырвалось у   фрау Шнайдер.
-Штоило этому господину становится доктором медицин, штобы говорить прописной истин.
Она, не закончив фразу остановив Ивана пристально, по-матерински посмотрела Ивану в глаза.
-Милый Иван я сегодня видела тебя с премилой фрау… Кто она?  Насколько я понимать, эта юная особа не местный…
Она презрительно пожевала губами в поисках нужного слова, но не найдя его снова посмотрела своему воспитаннику в глаза. От чего Иван смутился и отведя свой взгляд от проницательного взгляда фрау Шнайдер смущенно ответив. 
-Да так… Знакомая одна.
Фрау Шнайдер, довольно улыбнувшись подбадривающе закивала головой увлекая Ивана и супруга за собой в сторону площади Александра Третьего.
-Гуд… Это карашо… Карошая  барышня… Пусть  так… Ты сам разбираться со своим чувств…
Она снова остановилась и погладив Ивана по щеке печально посмотрела на него.
-Я скоро буду уезжать в Санкт-Петербург… К мой сын…
Иван вдруг забеспокоился.
-Но Вы ведь вернетесь фрау Шнайдер?
Та еще более печально покачала головой.
-Нет… Май швестер… Сестра покупить там помещение под галантерейный галерей…  Я, быть может, останусь у нее.
На Ивана вдруг нахлынула невидимая волна и утопила его в своей пустоте с миндальным горьким привкусом.
-А как же…?
Иван и не заметил, как проводил чету Шнайдер до их магазина на Итальянской. Фрау Шнайдер, поднявшись на ступеньку крыльца магазина притянув Ивана к себе поцеловала его дважды в щеки.
-Я буду молить за тебя Бог…
Она легко прикоснулась рукой к щеке Ивана вроде как стирая с нее след поцелуя посмотрев на него полными   материнской любви глазами.
-Я прислать твой кантора, наш новый адрес… Ты приехать к нам… В столицу. Так?
Иван молча кивнул и запоздало улыбнулся тем самым ободрив свою названную мать.
-Натюрлихь… Обязательно…
Иван замялся всего на секунду и когда Ида Адамовна решила помочь своему воспитаннику скороговоркой пробормотал. 
-Ауф еден фал коменн…
Под бледной кожей фрау Шнайдер вспыхнула еле заметная искорка осветившее ее немолодое лицо из нутрии теплым светом.
-Гут… Мой машик… Карашо… Я буду тебя ждать в гостинцы…
Иван улыбнулся.
-Что ты улыбаешься?
-В гости…
-Что?
Не поняла фрау Шнайдер.
-Нужно говорить: «буду ждать тебя в гости»…
Фрау Шнайдер то же улыбнулась.
-Карашо пусть будет в гости…
Она еще раз притянула к себе Иван и поцеловав его в лоб перекрестила на православный лад пробормотав:
-Иди… Храни тебя Бог…
-Ауф видерзейн…
Чуть поклонившись, не громко сказал Иван.
-Чюсс…
Быстро в след ему бросила  фрау Шнайдер и  не говоря больше ни слова  обернулась на шум опускаемых господином Шнайдером железных ставень,  которые должны были надежно укрыть витрины магазина пока в городе будут  отмечать завершение маневров  матросы  Черноморской эскадры которые уже маленькими стайками словно вываленные в муке воробьи  стали прибывать в   порт со швартовыми командами на  весельных и паровых ботах, незаметно просачиваясь в город в своей  белоснежной, парадной форме.
-Майн Год!
Неожиданно всплеснула руками фрау Шнайдер и укоризненно покачав головой уже на ходу, не глядя на Ивана, добавила обращаясь к супругу:
-Дух хаст нох нихьт гетан!
Иван догадывался, вернее почувствовал сердцем, что фрау Шнайдер отворачивается от него, потому что по ее бледному лицу бегут горькие слезы печали. Она не выдержала и смахнув платком слезы  уже в след Ивану громко сказал:
-Береги себя, будет много пьянств… И кровь… 
Иван обернувшись благодарно приложив руку к груди слегка поклонившись, после чего устремился в чебуречную где его уже заждались Бахшишь, Махсуд и  Евлампий Арестархович Егоров по прозвищу Борода  - компаньон Ивана по такелажным делам  и глава  сибирской артели крючников для того чтобы обсудить вопрос о неожиданной конкуренции.   
                Глава 85
                Кровавая мельница   

В полдень, с первой склянкой, отбитой на стоящих на рейде военных судах, катера с чадящими, как самовар трубами паровых машин засновали по зеркальной глади феодосийской бухты ошвартовываясь на Широком молу каждый раз доставляя с кораблей на причал до 30 матросов, отпущенных в увольнение по случаю завершения Черноморской эскадрой ежегодных маневров.
На все культурно-увеселительные   мероприятия морякам отводилось всего восемь часов или если говорить морским языком две вахтенные смены, по истечению которых с восьмым ударом корабельной рынды, в восемь часов вечера последний матрос должен был прибыть на борт своего судна засвидетельствовав свое почтение заступающему на дежурство вахтенному офицеру.
Пока же первые стайки опрятных, разодетых в крахмально- белую форменную робу морячков, поскрипывая навощенными до зеркального блеска хромовыми ботинками   неторопливо расходились из порта в город устремляясь в подвальную прохладу кабаков и   питейных заведений, дабы откушать там не казенного харча, а сытой купеческой пищи и выпить местной водки, что называется здесь на итальянский манер Граппой.   
В опустевшем, еще с утра, городе повисла напряженная тишина, в неосязаемое тело которой к тягучей полуденной жаре подмешивался миндальный привкус тревоги и приторно сладкий вкус любопытства. По всему городу от Карантинного поста, что стоял  на отшибе за высоким  каменным забором древней Генуэзской крепости  на мысе Святого Ильи и  до   казарм Маслянникого находящихся на  выезде из Феодосии по  Почтовому тракту  ведущему  в Керчь, везде и всюду прячась в хлипкую тень чахлых городских деревьев и  домов   дежурили войсковые и полицейские команды выведенные в город  по случаю праздника для  поддержания  воинской дисциплины и порядка.  Наконец тягучая, невыносимо напряженная атмосфера тишины лопнула   словно мыльный пузырь, но еще не   забурлила кровавой беспощадной бузой, что лезет из кастрюли злой, бессмысленной   кашей все больше и больше разбухая и заполняя еще пока пустое пространство заливая его кровью и пьяными слезами.
Первая большая драка   вспыхнула часов в шесть после полудня в излюбленном месте гуляний феодосийских рыбаков и пришлых матросов в трактире Семенова.   Один из рыбаков гулявшей здесь артели зацепившись языком за язвительный язык чернобрового морячка с водолазного судна «Спрут» похожего на турка или мадьяра. Когда слова закончились в ход пошли кулаки, а когда и этих аргументов не хватило, чтобы разрешить спор, соперники словесной дуэли, под одобрительный гул пьяной толпы, схватились за ножи.  Все дело решилось в считанные секунды. Схватка была фатальной и молниеносной рука матроса вскинувшись вверх белой чайкой вдруг ослабев выронила из своего «клюва» нож, а крахмально-белая роба на его груди   неожиданно расцвела двумя красно-черными розами. И теперь под сводами питейной   в повисшей замогильной тишине   было отчетливо слышно, как матрос с последним, неловким всхлипом выпустил из себя душу.
Мельничная лопасть под первым дуновением бриза лениво качнувшись, замерла на мгновение, чтобы уже в следующий миг потянуть за собой весь громоздкий механизм ветряной мельницы передавая ему силу и безразличие стихии. Многопудовые жернова, дрогнув угрожающи засипели, запришипетывали словно обиженный на весь мир сипатый сифилитик, прячущий в своем кармане ненависть ко всему миру.  Застывшую, чутко вслушивающуюся в страшный шепот молоха толпу словно бритвой раскромсал пронзительный вопль одного из моряков.
-А ну братва режь этих падлов! 
И волна-убийца, поднявшись во весь свой рост ударилась белой крахмальной грудью во встречную волну вонзая в нее: ножи, разбитые бутылки и пустые побелевшие от злобы и страха кулаки.  И уже невозможно было понять кто есть кто, ибо бескозырки давно слетели с буйных голов, а кровь, заливавшая все и вся окрасила и тех и других в один   пурпурный цвет, что венчает   жизнь и покой.  И только когда кровь залила каменный пол кабака так что на нем невозможно было устоять, чтобы не поскользнуться, выкупанная   с ног до головы в кровавой бане   толпа рвотной массой отрыгнулась на притихшую с утра Екатерининскую улицу сонной Феодосии, бередя и пробуждая в городских жителях азарт и страсть, напрочь унося в степь сонную атмосферу осовевшего от раскаленного солнца городка.
На крики беснующейся толпы со всех сторон к дерущимся сбегались все новые и новые силы, пьяных матросов и рыбаков, пополняя ряды дерущихся с обеих сторон. Пытаясь остановить драку от тюремного замка, что располагался на Карантине ощетинившись примкнутыми к винтовкам штыками   двинулся полувзвод тюремной охраны во главе с младшим офицером Рыльниковым, браво выдернувшим из кобура табельный наган единственное оружие команды, снаряженное боевыми патронами.
-Приказываю прекратить кровопролитие!
Выкрикнул   Рыльников и выстрелив в воздух тут же был поглощен не на секунду не останавливающимся бешено вращающемся жерновом драки, уже не сипевшему, не вывшему, а властно гудевшему чугунным черным набатом.  В след за командиром тюремного полувзвода пропали и дюжина служивых, одетых в черные с красной окантовкой мундиры, а вместе с ними неснаряженные патронами винтовки. Мельканье черных мундиров в красном клубке драки еще было видно какое-то время, но   покатившись по улице под горку в сторону моря черные мундиры то и дело вываливались из месива оставаясь неподвижно лежать на брусчатке улицы окрашивая ее сочившейся через темное сукно кровью.
Но как только в обученные военному делу руки моряков попало пусть и не стреляющее оружие в картине бойни тут же наметился перевес в их сторону, а клубок драки распавшись на две части упорядочил  свое  движение. 
Пьяный мичман Кайтов с крейсера «Разящий» прославившийся на службе своей жестокостью словно Кровавый черт, что управлял этой дьявольской мельницей   то и дело бросался на потесненную штыками толпу рыбаков каждый раз с безумным криком разя на право и на лево своих противников турецким складным ножом, при этом изрыгая из разбитого вдрызг рта вместе с осколками зубов и кровью  матерные команды матросам в чьих руках оказались штыки и винтовки.
-Коли без пощады! Якорную цепь им в глотку!
Орал взбесившийся мичман.
-Ломи! Режь! Этих сук!
Рыбаки и присоединившиеся к ним биндюжники из Форштадтских босяков и местных татар   дрогнув побежали в разные стороны в ужасе пытаясь спасти себя от визжащего резаной свиньей Кровавого  мельника.
С пригорка было видно как от таможни к  наступающему на город строю  моряков выдвинулся небольшой отряд  таможенных стражников  во главе с подпоручиком Алдониным, который не то что выстрелить не успел, кровавая мельница не дала ему даже достать свой, новёхонький,  шестизарядный револьвер из кбура. Бритвенно отточенный нож слетевшего с катушек садиста мичмана Кайтова  от уха до уха перехватил ему горло, с глухим хрустом поставив точку у него на груди   проткнув юного подпоручика таможенной  стражи на сквозь.   
Таможенные стражники, оцепеневшие от неожиданности и ужаса силились понять, что хочет им скомандовать их командир раскрывавший бестолково рот, из которого словно фонтан, со страшным хрипом легких, выплевывающих на них теплую и липкую кровь.
-А ну братва огонь по тварям!
Приказал Кровавый демон бузы! Реж — эту сволоч!
Но двухметровый заика Валентин Кровец, что служил под его началом потрясая над головой бесполезной винтовкой за гоготал и закаркал, словно голодный баклан над выброшенной волной на берег подпорченной рыбой или мертвым дельфином. 
-Га-га-гады! Па-па-патронов нет!
И словно подтверждая свои слова конкретным действием подскочив к младшему стражнику, юноше лет 19-20 отроду проткнув его штыком на сквозь   поднял над головой словно на вилах и бешено крутнувшись   на месте, вокруг себя зашвырнул его еще бьющееся в конвульсиях тело в пьяную от водки и крови толпу прячущуюся за строем  еще оставшихся в живых таможенников. Толпа замерев вдруг разом отпрянув завопила так страшно, что казалось если бы на мясобойнях за Байбугой взялись бы резать разом под сотню свиней и то визг этот был бы несравнимо мал, по сравнению с брезгливым визгом страха толпы бегущей от вздувшейся в городе бузы.
Черные мундиры таможенников не успев ощетинится не снаряженными как и во всех комендантских взводах дежуривших в городе боевыми патронами, растворились смешавшись с толпой и кровью бунтарей, а  потерянное ими  оружие   тут же находило своих новых хозяев  в лице  пьяных и разъяренных жарой, водкой и запахом крови  матросов.
И буза подстегиваемая  Кровавым мичманом  Кайтовым  покатила было  на тюремный замок, но неприступный  забор с ощетинившимися  винтовками и пару выстрелов по верх голов беснующихся моряков  остудил их пыл  развернув кровавую кашу по пути наименьшего сопротивления   вдоль  Итальянской улицы в сторону башни Святого Константина, сметая и круша все что попадалось ей на пути: витрины магазинов и челюсти гражданских обывателей, лавки сквера, фонари, фонтан в котором обезумевшие моряки не только утоляли жажду но и плескались в нем остужая пыл и окрашивая воду в красный цвет вишневого пунша цвет…
Вышедший в это время, из   кофейни Филоненко Иван моментально уловил гул пьяной толпы, сплетающейся в толстый жгут с одиночными выкриками глумящихся над беззащитными жертвами палачей.  Иван недовольно закусив нижнюю губу зачем-то поправив на себе сюртук безошибочно угадывая направление не спеша, независимой походкой пошел   на встречу крикам и воплям пока еще не видимой толпы.  Уже у фонтана Айвазовского он встретил первых людей с окровавленными лицами и руками   и чем дальше он углублялся по бульвару вдоль моря, тем чаще ему попадались бегущие на встречу люди с обезумевшими от страха глазами.  Ноздри Ивана щекотнул знакомый мутный, чуть сладковатый запах крови. Словно он снова свел на  Золотоношенскую  бойню старого вола предназначенного  на убой. Улыбка словно маска слетела с его лица и обострившиеся черты его стали грубы и отточены. Иван не заметил, как с медленного шага перешел на бег. Ведь где-то там быть может на пути гудящей толпы салон мадам Кити и дорогой его сердцу человек. Его хорошая знакомая барышня, с которой он иногда гуляет по бульвару и которая так нравится мадам Шнайдер.
                Глава 86
                Кровавая жатва         

Он подоспел вовремя, как раз в тот момент, когда первые камни полетели в высокие витринные окна нижнего, парадного этажа   салона мадам Кети, забранные тонким узором не слишком практичных жалюзи.
Выставленный с полудня отдельный вспомогательный отряд жандармерии забаррикадировался перед главным входом в салон выставив в качестве заграждения реквизированные у ломовиков подводы выставив их подковой.
Пока что заграждение справлялось с поставленной задачей спасая дом и его обитателей, от незваных гостей, но притомившиеся в драке под послеполуденным солнцем матросы хоть и лениво, но все-таки покидывала камни в стекла бельэтажа откуда выглядывали бледные, перепуганные личики продажных барышень и их патронессы.
-Эй цыпа, чего прячешься? Подь ко мне я с тобой попляшу!
Выкрикивали откровенные грубости и матерные глупости, пропитанные уже начинавшей запекаться кровью матросы, сопровождая свои устные предложения неприличными жестами и телодвижениями.
Жандармский офицер с револьвером в руках что-то кричал ухмыляющейся окровавленной толпе, но голос его бесследно тонул в жирном гомоне сальных шуток и ругани. Иван с фланга обошел выстроенный перед парадным подъездом салона тележный обоз, чтобы в случае попытки матросов прорваться силой вместе с жандармами отразить наглое посягательство на беззащитных дам.
-Вы кто?
Перекрывая гул, крикнул жандарм Ивану в ухо.
-Я Иван Поддубный.
-Что Вам угодно?
Прикладывая руку к кровоточащему уху разбитому брошенным кем-то камнем, допытывался офицер.
-Я хочу помочь.
Офицер, бегло осмотрев Ивана удовлетворительно кивнул.
-Это хорошо! Пара крепких рук нам очень пригодится.
И осмотревшись вокруг себя неожиданно предложил Поддубному.
-Хотите я Вам дам нож? Сегодня на Постовой изъял у двух… Мореплавателей. 
Иван, закатывая рукава отрицательно покачал головой.
-Нет, не нужно… я так.
Офицер, пожав плечами снова сунул финку за борт отполированного до зеркала сапога.
-Как будет угодно...
И перестав обращать внимание на Ивана, воззрился на все больше оживавшую толпу. Кто-то метко швырнул небольшой голыш и жандармскому рассекли еще и лоб, отчего он вскинулся было стрелять, но передумал, злобно прищурил и без того не слишком широкие калмыцкие глаза и пряча револьвер за спину и смахнув побежавшую из раны кровь дерзко вскочив на опрокинутую телегу стал высматривать в толпе любителей бросать камни.
-Этот будет стрелять к бабке не ходи.
Сам себе под нос пробурчал Иван.
-И правильно сделает, стадо — это только силой уваландать можно.
Иван повернулся к толпе боком и только тогда увидел, что ротмистр, спрыгнув с телеги подошел к нему.
-Я обязан Вас уведомить господин…
-Поддубный.
Напомнил ему свою фамилию Иван.  На что офицер, кивнув продолжил.
-Господин Поддубный…
Он на мгновение отвлекся уворачиваясь от брошенного в него камня.
-Вверенной мне властью от лица головы города Феодосии дозволяю Вам производить оборону дома и личную оборону от взбунтовавшихся матросов любыми доступными Вам физическими средствами…
 Он о чем-то задумался, но уже в следующую секунду решительно добавил.
-Вплоть до смертоубийства бунтовщиков. В рамках самозащиты от бесчинств.
Поддубный усмехнулся.
-Я смотрю Вам господин ротмистр голову напекло.
-Что Вы имеете ввиду?
Взъерепенился жандармский офицер, делая шаг к Поддубному.
-Вы значит мне, на словах, разрешаете убивать… А потом?
-Что еще за потом?
Иван, перекрывая рев толпы ответил.
-Ну потом…
Иван неопределенно махнул рукой.
-Когда весь этот бардак закончится. 
Иван кивнул на оживляющуюся с каждой минутой толпу.
-Мной займетесь как душегубом?
Офицер побледнел лицом так, что Иван испугался не хвати ли того нервный удар или паралич какой.
- Я Вам не кокотка от мадам Кети досточтимый господин, я офицер. И даю Вам слово офицера…
Он оглядел бойцов своего небольшого отряда и с места вскочив на телегу   усилив голос, как можно громко крикнул всем и каждому присутствующим.
-Вверенной мне властью предписываю всем статским и жандармским чинам несущим охранение данного дома применять любые средства против бунтовщиков вплоть до смертоубийства.   
Толпа было смолкла, прислушиваясь к уже выпорхнувшим из уст жандармского офицера словам, пытаясь осознать их, а на середину в пространство между баррикадой и замершей на мгновение толпой выполз извиваясь змеей, кривляясь словно пьяный коверный шут мичман Кайтов, плавно помахивая зажатым в руке турецким складнем ножом напоминавшим теперь зуб ядовитого гада.
-Ну чего раззявились соколики!?
Весело верещал он.
-Чего вы курву энту слухаете?
Он обвел притихших матросов нетрезвым взглядом.
-Кто из вас желает со мной повеселится с мамзельками?
И подхватив с клумбы круглый камень с чувством   запустил его в сторону витрины салона метя в голову жандармского офицера, который только чудом увернулся от меткого броска мичмана. Иван в один прыжок перемахнув телегу, так словно родной тын в одно движение приложился к голове Кайтова, который не только тут же замолчал и перестал улыбаться, а как подкошенный отлетев в сторону бессознательно рухнул на городскую брусчатку смешно засучив ногами в конвульсии, тут же обмочившись.
-Ну?! Кто еще хочет повеселится?!
Иван, опустив голову посмотрел на моряков, словно волк собиравшийся бросится на стаю собак. Ответом ему был брошенный   кем-то невидимым из-за спин бунтарей камень, рассекший Ивану бровь на пополам.  По лицу Ивана, заливая глаз заструилась кровь, заливая ему всю левую половину лица.  К удивлению толпы он не отпрянул, не сломался пополам от боли, а вместо этого неспешно проведя рукой по лицу растирая теплую юшки неожиданно с чувством облизнул испачканные кровью пальцы, широко и кровожадно улыбнувшись дико расхохотавшись выпрямился во весь свой рост. И толпа зашевелилась и по ней словно огонь по битфордову шнуру побежал шепоток.
-Царь… Это же царь Иван…
Пробежало по переставшей скалится толпе.
Кто-то из матросов участвовавший в стычке в севастопольском порту, а быть может в Одессе с крючниками закрестившись попятился было, но задние ряды, не давая им отступить напротив надавили своим товарищам на спины выталкивая их на развеселившегося поддубного.
-Хренам нам этот царь?!  На винт его! Кнехты мне в глотку. У нас свой царь есть! Реж этого бугая!!!
Выкрикнул кто-то из гущи бузы и тут же толпа ощетинилась несколькими штыками, целящимися в грудь Ивана. Медлить было нельзя. Сигналом к нападению послужил меткий выстрел жандармского ротмистра влепившего пулю в лоб живописного вида моряку с винтовкой в руках и с серьгой в ухе.  Ахнул выстрел и на секунду отвлекшаяся толпа недоглядела за Иваном, точнее его прыжком. В одно мгновение он, вырвав из скользких от крови и пота рук матроса оружие замахал ими словно мельница мельничными крыльями   раздавая на право и на лево страшные по силе и беспощадности удары прикладам.  Когда толпа бунтовщиков поредела   Иван, отшвырнув винтовку в сторону баррикады вытирая на ходу кулаком затекший кровью глаз, ворвался в гущу и без такого запаниковавшую от ужаса толпу.   Лицо его было перекошено страшной гримасой сведенных нервным припадком и судорогой лицевых мышц. В одно мгновение весь окружающий его мир вдруг замедлился, так будто бузотеры решили подурачится над ним нарочно двигаясь медленно и не поворотливо.  Из-за его спины грянул еще один выстрел и он, повернувшись за спину неожиданно увидел в окне бельэтажа совершенно бледное и перепуганное лицо Глафиры, которая, молитвенно прижимая   к груди руки смотрела на него осеняя себя крестным знамением. Ивану хотелось, чтобы она молилась за него. За своего Геркулеса, который здесь и сейчас бьется с врагами желающие причинить ей боль и страдание.  Отчего Иван, рыкнув словно лев в клетке с удвоенной яростью бросился в гущу толпы круша ее на право и на лево кулаками кроша в крошку зубы и хлипкие челюсти быстро приходящих в себя и трезвеющих матросов.  Забава эта была не нова, он любил сходится стенка на стенку и дома у себя в Богодуховке и здесь в далекой от речушки его детства Ирклеи Феодосии. Самое смешное, что заводила бузы мичман Кайтом придя в себя лежа на мощенной мостовой крутя педали, невидимого велосипеда  то и дело издавал странные звуки  пуская кровавые пузыри разбитым вдребезги  ртом.  Иван бил морячков с удовольствием, словно пуховую перину в барском доме взбивая вместо пуха кровавую пену. До слуха Ивана долетел откуда-то из далека голос жандармского офицера, который все громче и громче взывал к Ивану  возвращая его в действительность.
-Господин Поддубный! Господин Поддубный!
Ивана обернутся.
-Господин Поддубный еще раз заявляю Вам от лица…
Он не успел договорить, толпа за спиной Поддубного пополнившаяся свежими силами морячков, жаждавших крови   взревев кинулась на Ивана «девятым валом» с головой захлестнув его. Увидев это жандарм выхватив из ножен шпажонку, что-то крича на ходу бесстрашно бросившись на клокочущую кровавую кашу раздавая на право и на лево рубящие удары.  Наблюдавшая за дракой, или вернее сказать рукопашной схваткой из окна пансиона госпожа Ивлева наконец-то обрела покой опустившись без чувств в объятия вовремя подоспевшей мадам Кети вооруженной большим черным револьвером системы «Смит енд Вессен» огромным совершенно недамским десяти дюймовым стволом.
-Ах Боже мой!   
Всплеснула она руками тем самым непроизвольно нажав на спусковой курок, чем только усугубила паническое состояние своих подопечных.
Последнее что слышала госпожа Ивлива это страшный грохот выстрела и совершенно обезумевшие крики своих товарок.
А с улицы, через разбитые окна, неслось усиливая эффект от выстрела:
-За царя и отечество!!! Коли руби! Коли руби!
Взывал к своим жандармам офицер, зажимая свободной рукой кровоточащую рану у себя на лице.  Иван почувствовав, как его кто-то невидимый ему подло ткнул ножом в бок зарычав утроив свои кулачные бдения в ярости, а схватив обидчика за кисть в одно движение сломав ему запястье вместе с зажатым лезвием складного ножа.  Отчего бедолага взвыл так словно ему вырвали кишки одним разом и тут же бросили ему к его ногам. Клокочущая толпа вдруг остановилась, но лишь на мгновение лишь для того, чтобы понять, что не ему выкололи глаз или проткнули живот или сердце. В следующее мгновение не человеческой силы удар, словно кувалда   вбил крик боли, обратно в раззявленный рот негодяя, в его зубы и горло.
Иван, окончательно озверев от раны в боку, стиснув до песочного скрежета зубы   терзал зажатую между ним и отрядом жандармов воющую от боли и животного ужаса толпу монотонно молотя и истребляя ее словно крестьянин, вымолачивающий на току цепом зерно из сжатого им урожая пшеницы.
               
                Глава 87
                Ангел Божий
Очнулся Иван уже в госпитальной палате от звона в ушах. Рядом со склонившемся у его одра ангелом в белоснежном одеяние.  Отчего   ему вдруг подумалось, что он убит в драке и преставился. Иван хотел было приподняться на локтях, чтобы перекрестится, но тело его отозвавшись болью    окончательно разбудив его.
-Болит значит живой…
Негромко, вслух произнес Иван, попытавшись снова подняться на локти. Отчего ангел, что прикорнул у его кровати встрепенувшись белым мотыльком бросился ему на грудь пытаясь водворить его обратно на подушки.
-Лежите. Лежите же!
С трудом справившись с Поддубным укоризненно выговаривал ему ангел… Оказавшийся возле него в обличии сестры милосердия. 
-Доктор Вам строго, на строго запретил вставать…
Иван хотел было   уже послать к чертовой бабушке того доктора, но головной платок, заслонивший лицо сестры милосердия распахнулся и Иван, не веря своим глазам обмяк и онемел от неожиданности и счастья, навалившегося на него разом. А в груди у него снова затрепетали своими сухими крылышками не меньше сотни пучеглазых стрекоз.
-Глафира Михайловна?
 С придыханием прошептал Иван.
-Это Вы?
Госпожа Ивлева посмотрев на Ивана как на деревенского дурочка 
сделав вид, что чрезвычайно сердита на него, и от того нравоучительно заметила.
-Вот видите… Иван Максимович Вам все еще дурно, а Вы уже пытаетесь подняться с кровати.
Иван, не выпуская из своих огромных рук ее маленькую ладонь зачем-то полюбопытствовал.
-Отчего же мне дурно Глафира Михайловна? Мне дивно как хорошо.
И когда Поддубный в очередной раз потянулся привставать, Глафира попыталась урезонить несговорчивого больного придавив его  к белоснежной, хрустящей от крахмала постели всем своим хрупким телом.
-Туше…
Почему-то мелькнуло в голове у Ивана малознакомое слово, которое часто   выкрикивал Васька или Антонин, когда Иван, борясь укладывая приятелей на войлочную кошму.
Он хотел было оказать сопротивление, но передумал, радостно решив про себя, что, эта самая победа, досталось ему от самой прекрасной барышни на свете.
Глафира склонившись над Иваном невольно коснулась губами краешка уха, отчего Поддубный  вздрогнув всем телом снова попытался привстать на локтях, но услышав самый сладкий  в мире голос, мило  умолявший его не вставать повиновался ему. -Прошу Вас, не вставайте Иван Максимович…
Прошептала она.
-Заклинаю Вас, не шевелитесь, иначе доктор…
Она снова прикоснулась губами к мочке уха Ивана и по саднившему телу Поддубного пробежал электрический разряд блаженства и неги.  Отчего Иван, окончательно обмякнув опустился на подушку с каким-то недозволительно блаженным выдохом. Отчего Глафира, отпрянув от него запунцевела лицом, но быстро оправившись строго поинтересовалась:
-Вам плохо Иван Максимович?
На что Поддубный прикрыв глаза рукой, испещренной свежими ссадинами и царапинами совершенно счастливым, полуобморочным голосом ответил ей:
-Мне хорошо Господи… Как же мне хорошо.
 -Не хорошо?
Встревожено переспросила госпожа Ивлева, от волнения не расслышав ответ Ивана. Который, открыв глаза снова поднялся на локти и глядя своей пассии в лицо негромко, но четко произнес.
-Хорошо… Хо-ро-шо мне… С Вами Глафира Михайловна хорошо…
Он не договорил. Глафира, привстав снова наваливаясь на грудь Ивана всем своим весом Божественного    мотылька или Ангела.
-Ах Иван Максимович…
Попеняла она ему.
-Вам нужно молчать… Доктор совсем не велел…
Уже не на шутку застрожилась госпожа Ивлева пытаясь подоткнуть выбившуюся из-под Ивана легкое байковое одеяло. 
-Ах Божечки…
Внутренне ликовал Иван, внезапно осознав, где и в каком виде он находится перед барышней.  Отчего теперь покраснел лицом сам больной, устыдившись положения в коем оказался перед Глафирой, отчего мертвой хваткой вцепился в поправляемый Ангелом пододеяльник.
-Что с Вами?
Удивленно поинтересовалась Глафира, пристально посмотрев на больного. Иван, громко сглотнув слюну, испуганно замотал головой.
-Ничего… Это я так… 
Глафира словно догадавшись, что там себе напридумал Иван   присев подле него, на   стул бессовестно рассмеялась.
-Ах! Иван Максимович! Иван Максимович.   Не беспокойтесь так… Вас обмыли и одевали в больничное… В приемном покое. А вовсе не я.
Иван зажмурился от стыда, чем рассмешил Глафиру еще больше и по палате запорхал своими хрустальными крылышками звонкий колокольчик. Глафира смеялась по-детски, слегка прикрывая рот ладонью, затянутой в белую перчатку. Стыд отступил, и Иван любовался ею тихо радуясь тому, что подрался с моряками и попал сюда, в эту замечательную со всех сторон лекарню… Где рядом с ним чудесным образом оказался его Ангел.  Насмеявшись вдоволь Глафира, сделав многозначительное лицо, словно читая его мысли ответила:
-Мадам Кети меня настоятельно попросила поухаживать за Вами… Она хотела Вам лично передать свою благодарность… Но у нее, как всегда, образовались неотложные дела с феодосийским полицмейстером.
Иван, вдруг насторожившись и резко поднявшись на локти попытался выглянуть из окна, рядом с которым стояла его кровать.
-Что с Вами?
Испугано спросила госпожа Ивлева.
-Вам нельзя! Ну что же Вы Иван Максимович.
Запоздало укорила его Глафира, пытаясь уложить в постель. 
-А буза? Я давно здесь?
Глафира, успокаиваясь улыбнулась ему.
-Не беспокойтесь… Все уже закончилось… 
И наклонившись к Ивану добавила.
-И во многом благодаря Вам мой Геркулес.
При этих словах целуя Ивана в щеку чуть дольше чем должно, чуть более чувствительно, чем просто поцелуй благодарности.  Отчего Иван задохнулся от нахлынувших на него чувств, а Глафира, не замечая этого посмотрев на циферблат миниатюрных золотых часиков у себя на руке задумавшись над подсчетом сообщила:
-Вы здесь уже как без четверти два часа…   Но Вы не беспокойтесь
доктор сказал, что у Вас все хорошо и завтра он Вас отпустит. Рана в боку пустяшная, а руки ноги целы…
Она нарочито строго посмотрела на Поддубного чуть надув нижнюю губку.
-Что не скажешь о Ваших виза ви…
-О ком?
Не понял Иван.
-О Ваших соперниках.
Иван, нахмурившись вдруг вспомнил все, что произошло с ним после того, как жандармский ротмистр бросился ему на выручку.  И огромного матроса-заику, который, на удивление Ивану, никак не хотел падать под его ударами, а когда Иван сшибал его с ног,  на брусчатку то верзила каждый раз снова и снова поднимался на ноги, выкрикивая одну и ту же фразу.
-В-в-врешь ку-курва! Не вввозьмешь! 
Иван уже бил его без злости, даже жалея или, вернее сказать, с уважением и то лишь за ради того, чтобы хоть как-то угомонить стойкого матросика. Так продолжалось бы до самого вечера пока Иван
не  обхватив заику в обхват и не бросил его  на землю парадом который   недавно  разучил с  Антонин и Василием  из книжки чемпиона Мира  господина Абсса о новой и такой полезной борьбе.  В затылке у Ивана кольнуло и он тут же нащупал под волосами саднившую шишку дружеский «подарок» мерзавца Кайтова, проткнутого тут же жандармской сабелькой уже навсегда.  Все это в момент ока промелькнуло в памяти Ивана  отчего он забеспокоившись о своем одеяле заявил.
-Мне нужно в порт…  Христом Богом молю Глафира Михайловна сделайте что-нибудь… Мне нужно уйти.
И вскочив с кровати заматываясь на ходу в легкое байковое одеяло как в тогу древнеримский патриций.
В таком виде его и застал вошедший в палату доктор.
-Что тут у нас?
Поинтересовался заведующий госпитальным отделением поправляя золотое пенсне на носу с горбинкой.
-Мне срочно нужно уйти…
Вошедший в палату ординатор Обухов виновато улыбнувшись безвольно развел руки в стороны.
-Куда же Вы голубчик пойдете в таком виде?
Иван, окинув себя взглядом   выпалил.
-Прикажите пусть вернут мне мою одежду.
Обухов чему-то улыбнувшись, выглянув в коридор громко в голос позвал:
-Тимофей, голубчик, будьте так милостивы принесите пожалуйста одежду господина Поддубного…
В палате повисла неуклюжая тишина, которую нарушил бородатый санитар Тимофей, внесший на вытянутых руках, оцинкованный таз в котором покоилась груда   грязного, истерзанного в лоскуты, пропитанного кровью тряпья.
-Что это?
Удивился Поддубный подозрительно глядя то на Тимофея, то на Обухова, то на побледневшую от вида крови Глафиру.
-Это?
Доктор иронично переспросил Ивана поправив на переносице пенсне.
-Это… Это Ваша, так сказать, одежда любезнейший.
Он подошел было к Тимофею, по всей видимости для того, чтобы продемонстрировать Ивану лохмотья, но не решившись брать его в руки, вернулся к Поддубному.
-Так что… Кхе, кхе… Сами понимаете... Идти Вам не в чем.
И снова поправив пенсне теперь уже обратился к госпоже Ивлевой.
-Но самое удивительное, это то, что на больном кроме небольшой раны на левом боку от острого предмета, гематомы на затылке и рассеченной брови, больше никаких повреждений нет.
Он о чем-то задумался, молча пройдясь по палате и вернувшись к стеклянной двери, где и закончил свою мысль обратив свой подслеповатый взгляд к Поддубному.
-Думаю, что в плане здоровья состояние Ваше более чем удовлетворительное и Вы могли бы… 
Он повернулся к двери и сделав два шага с милой улыбкой открыл входную дверь.
-Чисто теоретически прямо сейчас уйти… Но я не настаиваю на этом, ибо был бы очень даже не против понаблюдать за Вами и Вашим титанически сложенным телом хотя бы ближайшие сутки.
Иван, обернувшись к Глафире и подступив к ней в плотную зашептал.
-Глафира Михайловна, не сочтите за труд, не могли бы Вы дойти до конторы… Там дневальный скажите, что от меня…
Глафира улыбнулась.
-Я думаю будет проще если я просто дойду до мадам Шнайдер и передам ей Вашу просьбу.
Иван озарено улыбнулся.
-Точно… Я про это, по всей видимости, и хотел Вас просить…
Виновато хлопнул себя по лбу.
-Вот я дурья башка! Как я сам не догадался?
Глафира улыбнулась ему в ответ и уже на выходе снимая с себя белый балахон больничного халата и передавая его приветливому ординатору Обухову, как ни в чем ни бывало кокетливо улыбнулась Ивану. 
-Я буду ждать Вас Иван Максимович… У привратницкой.
С чем и исчезла за стеклянной дверью больничной палаты, оставив Ивана на едине с его разноцветными стрекозами, стрекочущими у него в животе.

                Глава 88
                Нечаянная встреча на Широком молу               
 
Через три четверти часа посыльный мальчишка из магазина   фрау Шнайдер доставил Поддубному   несколько больших пакетов с покупками, а еще через четверть часа на выходе из госпитальной аллеи тонкая ручка госпожи Ивлевой твердо и даже требовательно обвила руку Ивана упреждая его возражения и вопросы.
-И Геркулесу нужна своя Омфала…
И рассмеявшись, увлекла покрасневшего от смущения Ивана в город в сторону Широкого мола, где под защитой войсковых команд собралось большое скопление горожан, прогуливающихся по набережной и пристани, колкими остротами и шутками провожавшие возвращавшихся на свои суда матросов из увольнения.  Кто-то шел сам, кто-то при поддержке друзей в обнимку, а кого-то, кто был мертвецки пьяны или подранен в драках, и вовсе привозили на телегах уложенными в штабеля.  Дрогали и ломовики подвозили   свой скорбный груз к причалу, где мичман швартовочной команды умело вытаскивал личные жетоны матросов   висящие на груди вместе с нательным крестами живо определял кого куда нужно отправить указывая на моряка рукой зычно выкрикивал название судна, а сильные руки вахтенных матросов растаскивали бедолаг на нужные катера, что  по заполнению уходил на рейд доставляя  из увольнительной личный состав императорского флота.
-Смелый! Спрут!  Разящий!  Водолазный Бот!
Часы на ратуше отзвонили без четверти пять по полудню.
Праздник для моряков закончился, зато местные жители и курортные отдыхающие ожидавшие теперь наступления сумерек, для лицезрения праздничного салютования из мортир и ежевечерних катаний на лодках по тишайшему феодосийскому заливу, только, только вошли в настроение.
Спустившись с железнодорожного моста и дойдя до начала Широкого мола Иван, смущенно откашлявшись и чуть довернувшись к спутнице осторожно снял ее руку со своей.
-Глафира Михайловна извините за ради Бога я на минуту…
И оставив барышню скучать и разглядывать выставленные к погрузке казенные железнодорожные вагоны, стремительным шагом направился к конторе, у двери которой возился   с большим амбарным замком дежуривший в этот день Гришка Хабаров.
-Ты куда это наладился?
Негромко поинтересовался Иван, от звука голоса которого Гришка вздрогнув даже слегка просел в коленях, отчего несговорчивый амбарный замок в его руках громко лязгнув словно капкан на волка   тут же закрылся.
-Фу!
Оробев, выдохнул дневальный, повернувшись к Поддубному.
-Вы меня так заикой Иван Максимович сделаете.
И прижав к груди кулак с зажатым в нем ключом укоризненно посмотрел в холодные глаза Поддубного.
-Тебе вопрос задали. Куда наладился? Велено ведь было меня дождаться.
Снова повторил свой вопрос Иван.
-Так… это…
Забормотал дневальный.
-Перекусить я… Я ж без обеда тут Иван Мксимович… Буза же…
Поддубный едва заметно кивнув ему и смягчился взглядом.
-Ага есть такое…
Подтвердил он.
-А Кот чего приходил?
Парень засуетился.
-Так Александр Васильевич Вас спрашивали…
Иван отвернулся в сторону Таможенного поста, что ютился в дальнем углу порта у Защитного мола на той стороне гавани, но увидев томящуюся в одиночестве Глафиру поинтересовался у Григория.
-Как тут у вас?
Парень молодцевато подтянул поясной ремень.
-А чего у нас? У нас тут…  Распекаев со своими цириками морячкам такого перцу задал… Мало не показалось никому…
Но смутившись тут же заговорил делово и по существу.
-Эти и к нашим то же было сунулись… Ну матросня эта, но тут же передумала…  Говорят, малую Аську, дочь старика Мальгинова… Ну эту, дурочку, что под красными парусами ходит на фелюге.
Иван недовольно наморщил лоб.
-Александра Степановича дочь?
Гришка оживленно закивал коротко остриженной головой.
-Его, его.  Аську эту говорят чуть флотские   не того… Так она, говорят, двоих ножом запорола… Ну и Борода со своими вахлаками подоспел вовремя… В смысли Сибиряк.
Иван одобрительно кивнул.
-Как у них дела?
Парень простетски отмахнулся.
-А чего им будет? У них знамо дело: тайга закон, медведь прокурор. Лемех на шею и под кранцы крабов кормить…
Иван, задумавшись замолчал.
-Иван Максимович может Вам контору отпереть?
Поинтересовался Гришка.
-Чего?
Не понял Иван, выныривая из задумчивости.
-Говорю: «Может контору отворить»? Чего на дворе-то торчать?
Иван хотел было согласится, но вспомнив, что пришел не один обернувшись в сторону госпожи Ивлевой тут же отказался.
-Да нет не надо… Погрузку начали?
Парень, улыбнувшись кивнул.
-Так и не заканчивали, пока братва эта в кабаках праздник праздновала наши француза загрузили льном, а щас на дальний причал итальянца грузить поставили пшеницей, а с той стороны мола под выгрузку встал грек… С табаком и китайским чаем…
Иван, скупо улыбнувшись одобрительно похлопал парня по плечу.
-Ходко, ходко... Ладом все. Так что Гришка давай дуй перекуси и обратно… Я буду…
Он хотел было достать карманные часы, но рука его скользнула по жилетке, так и не зацепившись за цепочку часов.  Отчего он нахмурился и досадливо чмокнув губами повернулся в сторону берега пытаясь разглядеть циферблат часов, установленных на башне городской ратуши, но солнце отразившись в диске часового механизма только ослепила его.
-В общем если кто спрашивать будет скажи буду через час другой.
Парень, кинув на Глафиру Михайловну деловито заулыбался.
-Понимаю Вас Иван Максимович.
Поддубный в момент похолодев взглядом осек его.
-Чего ты понимаешь? Давай вали по малой, пока я не передумал про тебя…
Парень смутившись пробормотав какие-то невнятные извинения в момент ока скрывшлся за вагонами, стоявшими на железнодорожных путях. После чего Поддубный постояв еще несколько минут в одиночестве вернулся к заждавшейся его Глафире. 
-Звиняйте Глафира Михайловна…
Запростонародил Поддубный широко разводя руки в стороны.
-Дела.
И тут же элегантно подав, своей спутнице, руку снова ощутил ее невесомое прикосновение и снова к нему вернулась   тихая радость и легкость, что как правило дарована либо дуракам, либо влюбленным.
И он словно проверяя здесь ли она не глядя на Глафиру чуть прижал к саднившему боку левую руку на которой покоилась рука его спутницы и Глафира тут же отозвалась ответным нежным рукопожатием.
Какое-то время они таки и стояли, глядя на пестрый порт, на зеркальную гладь феодосийской бухты пропитываясь друг другом привыкая к взаимной близости. Иван не мог точно определить родившиеся в нем чувства, но неосознанно понимал между ними, сегодня что-то произошло, что-то большое и важное. Рука его снова непроизвольно дрогнула и Глафира посмотрев на него снизу вверх нежными слегла влажными глазами сочувственно спросила.
-Болит?
Иван отрицательно мотнул головой.
-Нет…
Потом зачем-то добавил:
-Так…Немного.
И устыдившись этого крепко запунцевел лицом. На счастье за спиной  у Поддубного на полном ходу промчался маневровый паровозик пуская в разные стороны шипящие струи пара, то и дело подававая сигналы своим зычным гудком, что помогло Ивану скрыть  смущение, а во-вторых вернуться в реальный мир вместе с другими его звуками: скрипом  тележных колес, портовых лебедок, гудками «Петушков»-паровозов, криков  стропальщиков и крючников стоящих на высадках и днем и ночью у трюмных бездонных люков.
-Может все-таки прогуляемся?
Отчего-то неуверенно спросила Глафира.
-Можно…
Чуть осипшим от волнения голосом ответил Иван, неспешно направляясь в сторону мола, где уже собирались горожане, дабы совершить свой ежедневный или точнее сказать ежевечерний променад по над морем, чтобы себя показать и других посмотреть.   
Пройдя несколько десятков саженей парочка наконец-то влилась в общую массу гуляющих, от чего ощутив присутствие посторонних им людей замолчала, обмениваясь едва различимыми   пожатиями рук.
Мимо них то и дело обгоняя неспешно прогуливающихся горожан    груженные пьяными матросами телеги, дрожки и пролетки, из которых было слышно нестройное пение, неразборчивая брань или невнятная колготня отходивших от выпивки матросов. Возницы, сопровождавшие свои «экипажи» как правило степенно шли подле них удерживая лошадей на вожжах то и дело нарочито громко, но с почтением оповещая гуляющих горожан о движение гужевого транспорта:
-Посторонись господа хорошие!
-А вот везем, перевозим! Хлеба не просим!
Вдоль всего Широкого мола по ходу следования этой трагической  кавалькады,  через каждые десять шагов, словно в почетном карауле,   выстроились полицейские и жандармские чины бдительно наблюдавшие за  еще не проспавшимися и оттого еще не до конца осознавшими себя сознательными гражданами, дабы те не могли физическими действиями нарушить покой проминирующих граждан  и всячески их беспокоить словесными   и уж тем паче  рукоприкладствами  или  мордобоем.  А уж коли сыскивался среди моряков  такой ухарь, то его в ту же минуту ловкие полицейские определяли  в  ручные кандалы с  препровождением в судейские карцера, где  безжалостный, но справедливый  присутственный чин  военно-полевого суда раздавал меры наказания, отправляя  притихших буянов на корабли с особым предписанием о наказание, а особо непокорных или кровожадных карал штрафными ротами и полной деструкцией в чинах и званиях, а коих, за кем числились злодеяния  в каторжный острог для дальнейшего расследования по существу совершенного им  преступления.   
В вечернем воздухе скрипели оси телег, пролеток, весело переговаривались гуляющие неспешно горожане, невнятно бубнили пьяные, а Иван и Глафира  все так же молча, еле касаясь друг друга и почти не дыша дошли до оконечности мола длинна которого достигала не меньше половины версты, где на самом его окончание   стояла ладная, белого камня  часовня установленная там в память о первом строителе феодосийского каботажного порта, военном-инженере Николае Михайловиче Шевцове,  скоропостижно почившему 17 июля  1892 году в местечке Домброво и упокоенному на кладбище Александро-Сергиевской лавры в Санкт-Петербурге, о чем, досужливым  обывателям всеобъемлющи сообщала  мраморная доска на которой золотом была выписана подробнейшая послужная  первого  подрядчика обновленного феодосийского порта.  Тут же у парнишки торговавшем с тачки дарами феодосийских садов Иван купил красивую янтарного цвета, чуть поддернутую белой дымкой ветвь бело-мускатного винограда щедро одарив юного негоцианта серебряным гривенником.
-Угощайтесь Глафира Михайловна…
Он протянул ей ветвь, но Глафира не взяла ее в руку, ибо для нее это был дар великана, а как птичка, улыбаясь стала отрывать с кисти по одной ягодке отправляя их в свой красивый ротик с чуть припухшими, чувственными губками.  Иван так по-дурацки любовался ею, что Ивлева не выдержала и громко рассмеявшись тут же устыдилась своего фривольного поведения прикрыв рот ладошкой в короткой как у гимназистки белой гипюровой перчатке.
-Прости те меня Иван Максимович…
Все еще давясь от смеха, негромко сказала она, прикрывая лицо ладонями.
-Но у Вас такой смешной вид…
От чего лицо Ивана засветилось еще более дурацкой улыбкой. Глафира не в состояние сдержаться снова прыснула.
-Не смешите меня… Имейте совесть, а то я подавлюсь виноградом…
Иван очнувшись от чар огляделся и как раз во время к причалу Волго-Донской пароходной компании откуда то и дело отшвартовывались паровые катерки развозя команды моряков с увольнения подошла очередная кавалькада ломовых во главе с Агафоном, который узрев Поддубного чрезмерно приветствовал Ивана поднятием  края затисканного и выгоревшего на солнце картуза.
-Здрасте Вам Иван Максимович…
И кивнув на уложенных штабелем в телеге в окровавленных робах морячков криво усмехнулся.
-С Вашего позволения только разгрузимся и тут же всей артелью к Александру Васильичу на разгрузку, говорят грека поставили с табаком и кофием…
Иван озабоченно кивнул, протягивая Агафону указательный и безымянный палец для приветствия.
-Добре Агафон, завтра мне нужно к твоим еще пол дюжины подвод… Сегодня то толком и не работали, в Двуякорной на карантин еще четыре парусника принесло так что ждем.
Агафон, снова приподняв край картуза деловито кивнул.
-Всенепременно Иван Максимович не сумлевайтесь, сделаем…
И бережно нахлестнув запряженного в телегу меринка вожжами по сытым бокам негромко, но по-хозяйски прикрикнул:
-Посторонись частной народ, едет ампираторский флот!
И под шутки гуляющих причмокивая губами и негромкой подсвистывая повез свой скорбный груз к сходням пристани, где во всю трудилась флотская комендантская команда рассортировавшая прибывающих с увольнения моряков на свои корабли.
-Каленый!
Выкрикивал   видавший виды боцман с серебряной дудкой на цепочке.
-Есть Каленый!
Отзывались уставшие мореходы.
-Третий кнехт якорь мне в глотку! Своих не узнаете? А ну подхватили.
И морячки с канонирской лодки «Каленый» подхватив только что прибывших на телегах   моряков со своего судна ловко грузили их на нужный катерок, а в воздухе   медным гласом звучал густой голос корабельного боцмана.
-«Спрут» шканец мне на гюйса! Взяли своих!
 И команда с водолазного вспомогательного судна «Спрут» считывая с жетона названия судна тут же как муравьи начали таскать водолазов его императорского величества флота на нужный катерок.
Иван, загораживая Глафиру от все прибывающих моряков, мягко, но настойчиво оттеснил ее подальше от пристани к часовне, где своей спиной отгородил ее от причала, дабы барышня не смотрела на непотребный вид новоприбывших и не переживала бы через это. Иван скорее услышал, чем почувствовал изменение обстановки за своей спиной. Сначала гул толпы притих, но в следующее мгновение горожане, наблюдавшие за всем этим зрелищем не сговариваясь стали обмениваться насмешками в адрес доставленных моряков.
-Слона привезли?
-Что за великан? С синей как у баклажана рожей. Наверное, это не слон, а главный баклажан…
Иван обернулся в три четверти и сразу же узнал того самого заикастого морячка, что он крепко бил, а тот все не падал, обещая запомнить Ивана чтобы отомстить ему.   
-Тьфу ты…
Негромко выругался Иван.
-Принесло лешего.
-Что не поняла Глафира, задирая голову с потемневшими омутами встревоженных глаз.
-Так… Говорю идти нам бы надо Глафира Михайловна…
-От чего же?
Поинтересовалась она, но Иван не успел ей ответить. 
Гигант-заика неожиданно поднял распухшее  лицо в запекшейся крови сквозь щели глаз бессмысленно посмотрел на Ивана и снова сник головой отдавшись на  попечение товарищей по оружию и лишь дойдя до вахтенного офицера который руководил погрузкой и отправкой на корабли катеров вдруг вскинулся и неожиданно развернувшись всем корпусом так что тащившие его  матросы разлетелись в разные стороны, потрясая рукой что-то крикнул в сторону Ивана и Глафиры попытавшись я высвободится из рук снова навалившихся на его  сотоварищей, пытавшихся  погрузить его  на катер.
-Он…. Это-тот!
Донеслось до Ивана, и он подумал, что пора бы им с Глафирой Михайловной    слиться с толпой зевак чтобы не дразнить гуся.  Но в следующее мгновение заика наотмашь саданув боцману с дудкой и окончательно высвободившись из рук экспедиционной команды неуверенно как всякий перепивший малый побежал в сторону Ивана заплетаясь в собственных ногах, что-то гортанно крича и воинственно размахивая руками. Наблюдавшие за этим горожане, указывая на бедолагу пальцами откровенно потешались над ним выкрикивая обидные слова и прозвища и давая не совсем светские советы. Всем было смешно, только Глафира испугано, сжавшись прижалась к Ивану. Иван ощутит трепет ее тела и ярость на мгновение ослепила его затуманив его рассудок, но уже в следующее мгновение он овладел собой машинально прижав госпожу Ивлеву к себе рукой, заслоняя плечом от бежавшего в их сторону матроса в любой момент готовый осадить взбесившегося буяна.  Но заика, так и не добежав до влюбленной парочки саженей двадцати был снова схвачен моряками дежурной команды и с десяток крепких рук привыкших к тяжелой флотской службе снова пытаясь обездвижить его повалив на брусчатку мола...
-Я-я з-з-зап-омнил т-тебя к-курвач!
Ревел заика, разбрасывая как щепки матросов, а когда он, полностью освободился от их рук распрямившись направился в сторону Ивана и Глафиры пьяной заплетающейся походкой сжимая в руке  подобранный им невесть где стальной шкворень. Он сделал несколько шагов, но снова был остановлен не расположенными к нежностям и шуткам руками моряков флотской команды, отчего рассвирепев со всей силы несколько раз к ряду саданул металлическим прутом по голове одного из матросов пытавшихся его усмирить.
Вахтенный офицер, выхватив из лакированной красного дерева кобуры маузер потрясая им над головой зло и властно выкрикнул:
-Немедленно прекратить!  Приказываю прекратить бузу!
Обращался он к заике, бездумно молотившему по голове уже бездыханного матроса, железным шкворнем чья бескозырка, затянутая белым чехлом, пропиталась блестящей в лучах закатного солнца совершенно черной кровью.  Ротозеи, безмолвно отпрянув от разбушевавшегося зверя замерли как обезьяны перед удавом, напрочь загипнотизированные им.   
Вахтенный офицер, сделав предупредительный выстрел в воздух на ходу произвел несколько прицельных выстрелов в разразившегося безумным смехом гиганта. Тот, дернувшись распрямился и повернувшись к Ивану и Глафире и подняв шкворень над головой хотел было сделать еще шаг, но очередной выстрел вахтенного офицера   ударив по перепонкам и без того оглохших с непривычки барышень и статских граждан размозжив моряку-гиганту череп уложил его на Широкий мол прямо к ногам молодых людей.
И Иван прижав к себе Глафиру, мелко перекрестившись, и прошептав:
-Царствия Небесного раб Божий.
Утешая и уже не выпуская из объятий, увел дрожащую от пережитого Глафиру на Итальянскую улицу в сторону салона мадам Кети.

                Глава 89
                Конец пробежкам

Иван, проснувшись утром первым делом ощупал саднившую всю ночь рану, но вспомнив о Глафире Михайловне мечтательно заулыбался и настроение его переменилось в лучшую сторону. Как она там? Подумалось ему с нежностью.  Почивает еще… Или уже пьет кофе?
Он поднялся с топчана и на носочках, так чтобы не разбудить приятелей скрипом половиц спустился в прохладную, выстуженную за ночь кухню. Разжег тандыр и наполнив кофейник водой из фонтана стал собирать на стол завтрак для всей компании.   И как только запах свежесваренного кофе и жаренного до шкварок бекона смешались, друг с другом заполняя огромную кухню или как на морской лад называли ее мореходы камбуза, тут же на верхнем этаже заскрипели половицы и в кухню, вернее в камбуз по лестнице скатился заспанный Антонин, а уже за ним Василий.
-Ты чего так рано?
Поинтересовался Василий, присев на лестнице.
-Спал бы себе да спал…
Иван укоризненно посмотрел на сотоварищей.
-Здорово дневали…
За Василия отозвался уже проснувшийся Антонин.
-Слава Богу и Вам не хворать.
И тут же сунув голые ноги в шлепанцы выскочил из кухни к фонтану, где громко словно конь стал фыркать и плескаться в ледяной воде.
Иван бросил взгляд на заспанного Василия и снова укоризненно качнул головой.
-Просыпайся Вася! Нет времени сны доглядывать.  Перекусим и на пробежку, а то еще увидит кто, так    смеху не оберемся.
Василий вяло поднявшись со ступенек обувшись вышел на двор на ходу бросив.
-А чего такого? Не голые же мы бегаем, в трико.
Иван, поджав ногу сел на лавку за стол и взяв ломоть хлеба и колбасы только примериваясь откусить от бутерброда кусок возразил ему.
-Вам то, что… А мне как? Подрядчики не поймут, чего это я тут без портков по городу бегаю.  Надо бы нам за мельницы дорожку протоптать за Госпитальную улицу…
-Да ладно…
Возразил ему вошедший на кухню с полотенцем в руках уже основательно проснувшийся Антонин. 
-Ты ведь атлет.
Иван ухмыльнулся.
-Ну вы парни даете! Я в первую очередь управляющий греческой такелажной конторы, человек, который решает вопросы, а уже в пятую или двадцать пятую атлет, любитель котлет. Так что давайте как собирайтесь и айда… 
-Готовы?
Василий и Антонин протестующе замычали на ходу откусывая от приготовленных Иваном бутербродов.
-Конечно, мы ведь не управляющие, чего нам боятся?
И натянув на ноги грубые флотские ботинки со смехом выбежали из дома, не ожидая Ивана устремившись в гору по узкой Караимской улочке к зданию музея с его древними фаллическими символами и сфинксами, привезенными сюда в Феодосию со всех сторон света.
Иван, заперев на ключ ворота и откусив от бутерброда, прихваченного с собой, поспешил за товарищами.
Через пол часа, легкой трусцой они уже спускались с Митридатова холма к верхнему базару, что начинался от Греческой улицы и заканчивался на пересечение с Георгиевской.  Всюду были видны следы вчерашнего гуляния. Если вдоль Крепостного вала, где располагались деревянные лавки, лавчонки и просто выставленные вдоль дороги ломовые телеги и арбы попадались битые бутылки и квасные крынки, то поднявшись проулком выше на Земскую улицу Ивану сразу бросились в глаза битые стекла располагавшихся на этой улицы фабричных зданий и окна мелких артелей.  Дворники в фартуках с бляхами на груди звеня осколками выгребали мусор то и дело громко, в голос поминая на чем свет стоит нерадивых морячков, что могли бы, по их мнению, гулять во всю от пупка до загривка да не расхристываться. Один из блюстителей чистоты заметив Ивана со товарищами хотел было дунуть в свисток, чтобы позвать городового с дружинниками, но его приятель Ферапонт Аллилуев, служивший дворником на соседней улице и брошенный сюда для помощи остановил его.
-Не дуди, Никандра Петрович.
-Так это!
Ткнул свистком дворник в сторону бегущих мимо людей в странных одеждах.
-Поди беглые какие моряки или еще чего похуже.
Ферапонт весело сплюнул в горку хрустальной мелочи что осталась на брусчатке от зеркальных витрин мануфактурного магазинчика.
-Господа энто, кажное утро здесь матаюстя. Энтот вон здоровенный, то из портового начальства, а энти двое из мореходов.
Никандр Тряпкин опять было сунулся свистеть, но Ферапонт ухмыльнувшись припугнул глуповатого собрата.
-Давай, дуй дурилка, щас тебя быстро ухомутают варнаки в околоток.
 Тряпкин от слов таких изумился, через что дуть в свисток погодил.
-А меня то, за что Никандра Петрович? 
Аллилуев прикурив папироску фабрики местного богатея Пигита с удовольствием затянувшись, так же с удовольствием выпустил клуб дыма, и выдержав по истине гениальную паузу любезно ответил на вопрос дворника Тряпкина.
-Так они давние приятели с господином полицмейстером… М-да
Делая затяжку, пробормотал он, вкушая армат местного табака  известного в округе Большой Феодосии под маркой «Дюшес».
-Да ещо и в шахматы мать их поигрывают, да кофей с чаями распивають… Так что свисти Емеля… Твоя неделя.
Пока они обсуждали нужно ли сигнализировать полицейским  о присутствии на улице подозрительных личностей Иван с приятелями уже оставив их далеко позади выбежав на Сенной базар по краям которого  аккуратно, словно в  бакалейной лавке на полочках красовался товар:  скирды сена, брикеты соломы,  дрова и аккуратно увязанный  в охапки хворост. Завидев кресты Всесвятской церкви Иван, не сбавляя хода широко перекрестился, на мгновение закрыв глаза, для того чтобы вспомнить лицо матери и отца, но тут же врезался в спину бегущего впереди него Василия.
-Ты чего?
Хотел было спросить Иван, но увидев перед собой молчаливую похоронную процессию несущею на своих плечах закрытый, обтянутый черным сатином гроб передумал, машинально перекрестившись еще раз шепотом прочел «Отче наш».
-Рыбаки...
Придвинувшись к Ивану шепотом, пояснил Антонин и когда черная «ладья» домовины проплыла мимо, дернул Ивана за рукав рубахи.
-Ладно чего зевать? Побежали…
Иван придержал Преображенского.
-Не хорошо это Антон. Не по-христиански. Человек преставился, его в последний путь, а мы тут бегать будем…
Иван снова перекрестился, а за ним осознав важность мгновения перекрестились и Василий с Антоном.
-Пусть пройдут посля потрусим.
Они стояли в своих нелепых, срамно обтягивающих фигуры трико, годных разве, что для купания или какого-то другого домашнего употребления, но никак не для гуляния по городу, и уж точно не для похоронной процессии. Иван прочел это в мимолетных, недоброжелательных взглядах провожающих покойного. Отчего смутившись отвернулся от процессии, дабы не встречаться с укоризненными взглядами людей. И когда траурная колонна полностью втянулась на площадь рынка, одинокая старуха замыкавшая траурное процессию, и отставшая от нее по старости, сверкнув такими же черными, как ее одежды глазами, зло сплюнула на брусчатку Кладбищинской улицы.
-Тьфу ты срамцы! Нехристи креста на вас нет…
Отчетливо прошамкала она своим пустым, беззубым ртом, отчего лицо   Ивана вспыхнуло так словно старуха, со всей силы ударила его своей сухой иссушенной жизнью ладонью по щеке.  Иван, неосознанно приложив руку к груди и нащупав под ней нательный крестик отвернулся от старухи. Так они и стояли на углу улицы в своих нелепых одеждах и лишь когда траурная процессия полностью исчезла в арке прицерковного кладбища, Иван, словно стряхивая с себя старушечье проклятие, дернув плечом, негромко сказал.
-Ладно будет стоять.
И не говоря больше ни слова, вместо того чтобы бежать вниз к морю, где они обычно купались после пробежки, развернувшись побежал по Приморской.
-Ты чего Иван?
Догоняя Поддубного поинтересовался Преображенский.
-Конец пробежкам, я больше срамится не буду.
Ивана и Антонина догнал Василий.
-Да ты чего Иван? Бабка попятившаяся умом, чего с нее взять?
Иван, кинув на него холодный взгляд, чуть помедлив не останавливаясь ответил.
-Пусть и блаженная и дура… Только и мне это не по натуре…  Не по нутру бегать по городу в исподнем.
-Так…
Хотел было что-то сказать Антон, но Иван пресек его.
-Сказал, больше не буду на людях без порток значит не буду. Все амба. 
-Ты, что совсем бросаешь занятие атлетизмом?
Иван, усиленно засопев и прибавив ходу устремился вверх по Караимской желая как можно скорее очутится во дворе дома, чтобы никто больше его не видел в таком виде.
А когда за ними захлопнулись ворота дома, ответил приятелю.
-Почему же бросать? Просто заниматься буду дома во дворе...
И о чем-то подумав поинтересовался.
-А чего это они так рано понесли его?
-Кого?
Не сразу понял Антонин, тяжело дыша после ускоренного бега в гору.
-Покойного.
-Так я же сказал – Рыбаки своего хоронят…
-Ну и что? Что он не человек что ли?
-Не в этом дело.
Подключился к разговору Василий.
-Им в море выходить нужно, вот они пораньше, а молча без музыки, чтобы никого не будить, иначе от полицмейстера штраф выйдет на артель.
Ивана совсем отдышавшись кивнул.
-Понятно.
И сбросив с себя, на лавку беседки, черную просторную рубаху в которой он раньше выходил в артель «поломаться», и размять кости
зачерпнув ведро воды и вылив его себе на голову, ничего более не говоря ушел в дом.
В то утро они  не брали в руки книппеля и не крутили в руках увесистую фрау Дору, а молча перекусив и запив свой завтрак остывшим кофе, разошлись по своим делам, Иван в свою такелажную контору «ЛивасЪ», а Антоний и Василий в свои Мореходные классы постигать тайны шкиперского дела, чтобы через три месяца  успешно сдать государственную экзаминацию на получение сертификата шкипера дальнего плавания после чего тут же будут зачислены на каботажные суда помощниками шкиперов и лоцманов, после чего  разойдутся по всему миру бороздить моря и океаны во славу и благо Российской империи. 
 
                Глава 90
                Если вы говорите на немецком вы грубиян

Со времени вспыхнувшей в городе Кровавой бузы прошло недели полторы, а то и две. Антоний все-таки уговорил Ивана возобновить утренние пробежки, сменив по настоянию Поддубного обтягивающие тело атлетические трико, на повседневную моряцкую робу, дабы не смущать своим видом ранних, на подъем горожан.  В порту дел было предостаточно, отчего Иван почти весь день и вечер пропадал то в корабельной конторе, то на железнодорожной станции или, у себя в «ЛивасЪ» решая вопросы по отгрузке и погрузке судов, договариваясь о подрядах и разрешая, словно третейский судья множество мелких конфликтных ситуаций и споров, возникавших у добропорядочных тружеников феодосийского каботажного порта.
В это воскресное утро, он отказавшись от физических занятий, направился в церковь, дабы причесться, а за одно посоветоваться с духовником об одном щепетильном деле в которое его пытался втянуть Бакшишь суля Ивану не малые барыши.    
Часам к десяти Иван сделав все свои дела и прочитав отповедь Бакшишу по поводу его не Богоугодной коммерции, удобно устроился  на веранде в  чебуречной, где пил крепкий англицкий чай с чебуреками и сладким щербетом. А сидевший в дальнем углу веранды   Бахшиш  словно нахохлившийся воробей всем своим видом  демонстрировал не заслуженную им обиду, но Иван зная, что продолжаться это будет не долго, день, ну в худшем случае два, не обращал на старшего товарища внимание  с видимым удовольствием человека проголодавшегося угощался  хрустящими  чебуреками внимательно, как всякий хороший едок разглядывая прогуливающихся  по алее сквера прохожих дам и их гувернанток. Кафеджи в белом переднике в красной турецкой феске на голове принес ему очередную порцию горячих чебуреков. И именно в этот момент в дальней части сквера мелькнуло белоснежное платье Глафиры, и он скорее почувствовал, чем увидел, что это она… Отчего сердце его встрепенувшись забилось словно крылья пойманного воробья, а в груди застрекотали своими прозрачными крылышками стрекозы. Уже на ходу вырвав из-за ворота крахмальную салфетку, укрывающую его безупречный белый, легкий сюртук, бросив на чайное блюдце серебряный рубль, словно ополоумевший бросился в след за неясной, белевшей в далеке фигуркой. 
Уже на бегу выхватив из кармана брюк платок тщательно вытер им лицо  и прячась за тщедушные деревца и кустарником высаженным в алее между улиц, забежав вперед с непроницаемым видом вроде как неожиданно вышел из-за поворота аллеи на перерез госпоже Ивлевой, беззаботно крутящей в руке белоснежный зонтик и ее сопровождающей мадам Кети.
-Доброго утра.
Чуть наклонив голову и сдерживая дыхание, негромко поприветствовал дам Иван, прикоснувшись к обнаженной голове. Он было смутился, что забыл шляпу в чебуречной и теперь предстал перед своей пассией в ненадлежащем виде, но уже в следующее мгновении, услышав ее голос напрочь забыл об этой мелочи. 
-Иван Максимович?!
Удивленно и чуть смутившись пробормотала Глафира пряча свой горящий взгляд под краем широкополой, с алым пером шляпы.
-Здравствуйте молодой человек.
 Грузно и не слишком радостно поприветствовала его мадам Кети.
-Что же это Вы к нам не заходите? Или Вас матушка не пускает.
Иван хотел было нахмурится, но заглянув в чистые, сияющие аквамариновой радостью глаза Глафиры невольно улыбнулся, иронично ответив даме.   
-Вовсе нет, мадам Кети батюшка.
-Что батюшка?
Всполошившись, переспросила мадам, не уловив ироничной нотки в голосе Поддубного.
-Говорю батюшка меня к вам не пускает.
И Иван, едва заметно кивнув куда-то за спину улыбнулся Глафире. 
-Вы шутите?
Мадам Кети, взглянув на церковь за спиной Ивана украдкой перекрестилась
-Нет. Вовсе нет.
Сделав простецкое лицо, ответил Иван.
-Вы, что сын попа?
Она снова перекрестилась.
-Простите священника?
И уловив легкий, утвердительный наклон головы Ивана всплеснула руками.
-Господи… Чего только не узнаешь в это забытом Богом городке!
Она как-то по-новому, снизу вверх осмотрела Ивана.
-А по вам-то и наскажешь что Вы попенок.
-Почему это?
Поинтересовался Иван.
На что мадам Кети неопределенно разведя руки в стороны изобразила нечто большое.
-Я просто и вообразить себе не могла…
И быстро собравшись с мыслями ловко перевела разговор в другое русло.
-Вы так сражались за нас…  Против этих… 
Она явно пыталась подобрать соответствующее слово, но то, почему-то, никак не находилось, отчего она, рассмеявшись словно портовый дневальный отмахнулась от Поддубного.
-Ну что же это я? Вы ведь все знаете. 
Она достала из ридикюля лорнет с перламутровой рукояткой и манерно открыв его попыталась через стекла рассмотреть Ивана как можно тщательней.
-Вы были просто ангел войны какой-то!
С восхищением пробормотала она.
-И вдруг попенок…  Невообразимо.
Иван улыбнулся.
-Бывает и не такое.
И слегка поклонившись мадам Кети обратился к рассматривающей его во все глаза госпоже Ивлевой.
-Я извиняюсь, не могли бы мы с Вами Глафира Михайловна пройтись… Вдвоем, только Вы и я?
-Можно без отчества…
Негромко попросила Глафира, поднимая к нему свои полные света глаза.
-А Вы мадам не будите против?
По всей видимости, мадам Кети хотело было возразить Ивану, но вспомнив о его мужественном поступке, слегка кивнув ему в ответ, натужно улыбнулась.
-Отчего же молодой человек… Променад дело полезное, но учтите, я даю свое согласие только в зачет Ваших героических подвигов и проявленного благородства в отношение нашего пансиона, меня лично и моих девушек.
Мадам Кити, снова внимательно посмотрев Ивану в лицо и сделав небольшой шаг, так чтобы приступить к нему как можно ближе, уперлась накрахмаленным подолом своего нарядного платья в ноги Поддубному, понизив голос громко прошептала.
-Только смотрите молодой человек… я дружу с полицмейстером этого городка и если Вы что-то решите себе позволять лишнего я вас моментально урезоню.  Вы меня поняли?
-Ме компроме ву?
Иван, улыбнувшись одними глазам кивнул.
-Ну тогда се мюзи… Ме компра ти?
Иван снова улыбнулся, но теперь уже отрицательно качнул головой.
-Их ферштее зе нихт. Бите шпрехен зи  дойч.
Тонкие вычерненные восковым карандашом брови мамам Кити взлетели, ввысь прикоснувшись к тулье широкополой шляпки.
-Вы не понимаете французский?
Как-то обиженно почти брезгливо вскрикнула она.
-Фи! Молодой человек! Немецкий язык — это так вульгарно…
Но по всей видимости вспомнив, что она то же не классная дама сбавила тон.
-В прочем вам мужчинам… Таким как Вы, молодой человек брутальный немецкий даже к лицу. 
Она перевела взгляд с Ивана на Глафиру.
-Глашенька я рассчитываю на Вашу благоразумность. Если Вы вернетесь в солон к…
Она вскинула лорнет и посмотрела на башню городской ратуши, где совсем недавно были установленные новый фасадные куранты отбивавшие теперь не только часы, но и четвертные и получасовые интервалы времени, уточнила.
-К шести часам…
Мадам Кити наигранно улыбнулась.
-Я буду Вам очень благодарна… Вас устроит мон свеп? Мое пожелание?
Глафира, изящно кивнув одним пером своей шляпки, грациозно продемонстрировала легкий, не глубокий книксен, давая понять своей воспитательнице, или как там у них это называется… Надзирательнице или соглядотайке, что поняла ее просьбу, ответив ей в тон.
-Оке мадам, же сурен фил биисан.
-Чего?
Вдруг захлопав белесыми ресницами, простовато переспросила мнимая любительница французского языка.
-Я сказала, что мы договорились и я буду прилежной девочкой.
И Глафира улыбнувшись Ивану и взяв его под руку решительно увлекла его за собой в сторону набережной.
-Пойдемте Иван Максимович… Я бы хотела, чтобы Вы попрактиковали со мной «Майне дойче шпрахе».
И нагло посмотрев в глаза оробевшей вдруг мадам добавила на русском, жутко коверкая слова немецким акцентом.
-Мой несовершенный, немецкий язык».
При этом госпожа Ивлева трогательно приподняла бровку и так озорно захлопала ресницами изображая неведение, что Иван, не выдержав расхохотался в голос, правда тут же принеся извинения застывшей в мрачной позе смотрительнице салона.
-Простите ради Бога…
Иван и Глафира уже отошли от мадам Кети саженей на десять, а она все непонимающе пялилась им в след, но придя в себя тут же передернула пухлым плечом многозначительно хмыкнув, точно так же как это делают недовольные торговки на базаре.
-Вы ведь меня спасете, мой Геркулес?
Иван, очнувшись, увлекаемый это миниатюрной женщиной за руку, откашлялся.
-Конечно…
В тон ей ответил Поддубный.
-Вам кто-то угрожает?
Она скорбно улыбнулась.
-Нет. Главный мой враг это я сама… Иван Максимович Вы не хотите составить мне компанию? Посетить синематограф?  Я угощаю.
Весело, по-свойски сообщила она.
Иван кивнул.
-Можно… Но давайте Глафира Михайловна договоримся с Вами так: Во-первых Вы то же не будите меня называть по отечеству, а во-вторых я хочу чтобы Вы не думали о деньгах, я человек не бедный… И могу себе позволить сводить барышню и в синематограф и в ресторацию…
Он, артистично   сделав какой-то вольтаж свободной рукой, на чем успокоившись с весело, по-детски посмотрел на свою спутницу. 
-Согласны?
Глафира рассмеявшись, кивнула ему в ответ, плотнее прижавшись к руке Ивана.
-Да… Конечно, извините меня ради Бога… Это я так.  Я почему-то подумала, что Вы учитесь в штурманских классах…
-Это ничего…
Согласился Иван примирительно кивая.
-Это можно. 
-Значит я могу Вас называть мой Геркулес?
-Конечно… Как Вам будет угодно.
Не задумываясь радостно ответил Иван, предложив Глафире:
-А я тогда буду Вас называть «мой Ангел» Вы не против?
Глафира, спрятав неожиданно побледневшее лицо под широкие поля шляпы пробормотав в сторону, так чтобы не услышал Поддубный.
-Да… Да… Если только падший…
Прошептала, одними губами она.
-Что Вы говорите?
Не расслышал Иван.
Она отрицательно мотнула головой.
-Так… Безделица…
И тут же улыбнувшись и взяв Ивана покрепче под руку повлекла его за собой, делая все чтобы он не увидел в ее васильковых глазах нежданно набежавшей слезы.
-Мой Ангел Вы хотите мороженного? Или эклеров?
Неожиданно вспомнив название французских трубочек с кремом, поинтересовался Иван.
-А потом мы можем пойти в синематограф, а если у Вас будет желание и Вас не укачивает на волнах мы можем прокатится на паровом катере по бухте…
Она улыбнулась, глаза ее быстро просохли и она, не отвечая Ивану   только сильнее сжимала своей кукольной ручкой руку Ивана, который   не останавливаясь говорил ненавязчивую чушь, пытаясь развеселить свою милую его сердцу спутницу.
В конце Итальянской улицы стояла большая тумба, оклеенная афишами на которой красовалась большая, в сажень высотой реклама циркового балагана.
«Только в этом сезоне! Цирк Безкоровайного в Феодосии! Магические пассы и пассажи, женщина с бородой и веселые коверные Бим и Бом. А также борьба на поясах в швейцарском стиле и поднятие тяжестей.
Иван приостановился подле афиши.
-Или вот в балаган можем посетить. Вам мой Ангел нравится представления?
Глафира кивнула.
-Да… Очень нравится, только мы не пойдем туда…
Улыбка на лице Ивана застыла.
-Почему?
Она посмотрела на Ивана снизу вверх придерживая рукой шляпу, так словно гувернантка смотрит на своего несмышленого воспитанника переростка.
-Разве Вы не видите мой Геркулес, что представление начинается в половине седьмого, а я должна быть в салоне уже к шести…
-Каждый день?
По лицу Ивана пробежала тень.
Она не весело кивнула ему в ответ.
-Почти…
И тут же отвернувшись от красочной тумбы увлекла его за собой
туда, где Генуэзская улица, за домом Айвазовского переходила в Екатерининский проспект, что шел вдоль моря и железной дороги приводя всякого пожелавшего променаду горожанина к сказочной вида даче господина Суворина. Они молча шли, а когда остановились у Сыргольского виадука украшенного красивым, кованным ограждением она снова заглянула в глаза Ивану печально сообщив.
-Я, быть может, скоро уеду… На полгода… Или может даже на год…
-Куда?
Удивился Иван.
 -В Ниццу… На воды… А потом сразу обратно… Вот тогда мы точно сходим в цирк этого самого господина Безкоровайного. Договорились?
Иван кивнул.
-Вот и мило.
Прощебетала Глафира. Они около часа стояли над пляжем, загроможденным огромными кусками скал глядя на то, как по зеркальной глади феодосийской бухты сновали работяги буксиры и большие колесные корабли, бросавшие свои якоря на рейде, а на пляже дачи Суворина бессовестные актеры и актриски купались почти нагими под жадными взглядами местных зевак.

                Глава 91
                Прощание с товарищами

Время пробежало незаметно, как это бывает, когда живешь наполненной интересной жизнь, утром приятели тренировались, купались за городской купальней, подле пляжа дачи Суворина, потом возвратясь в свой дом на Караимской завтракали и расходились кто куда по своим делам. Иван шел в порт и в свою контору решать вопросы а, Антоний и Василий в Мореходные классы изучать шкиперскую науку мореплавателей. Так незаметно пролетело лето, и наступила осень. Единственное что мучило Ивана так это то, что от Глафиры Михайловны отбывшей в Ниццу перестала поступать корреспонденция, да еще к тому же Антон и Василий окончив шкиперские классы, и получив предписания на корабли, помощниками  шкиперов дальнего плавания засобирались в дорогу. В сентябрьское утро после пробежки, купания и занятий атлетизмом с книппелями и слегка взявшейся ржавчиной тетушкой Дорой они с удовольствием завтракали на «камбузе» у горящего тандыра Антоний, посмотрев через окно во двор на фонтан   грустно сказал.
-Ну вот и все… Завтра уходим...
Иван бездумно смотрел на очаг и на душе его было тепло.
-Не грусти Иван…
Дружески похлопал Поддубного по плечу Василий.
-Мы тебе будем писать.
Иван, улыбнувшись отрицательно мотнул головой.
-Не надо… Я-то же уйду…
Вдруг сказал он.
-Куда?
Иван, встав прошелся по просторной    кухне.
-В артель обратно… В крючники… Надоело мне все это…
И остановившись у окна   о чем-то размышляя простояв так минуту, а может и две неожиданно развернувшись и широко улыбнулся.
-Хлопцы, а чего же это мы так в цирк и не сходили? Может сегодня вечером наладимся на представление. Вы как?
Антоний и Василий переглянулись.
-Мы хотели отходную устроить…
Сказал Василий, вопросительно посмотрев на Антония. Который, встав с лавки и подойдя к Ивану обнял его за плечи.
-Мы же отваливаем.
Грустно улыбнулся Антоний. В ответ Иван прихватив приятеля в обхват и оторвав от утрамбованного земляного пола словно собираясь бросить его одним из вымуштрованных и выученных по книге чемпиона Абса парадов.
-Вот це гарно. Я в отгул сегодня, а мы пойдем к Филоненки и отметим ваш уход, а потом в балаган, а то ведь он скоро уедет… Как и Вы.
Он снова вспомнил о Глафире и руки его безвольно разжались, отпуская Антонина.
-Ох и крепок ты стал Иван Максимович...
Иван безвольно кивнул головой, так словно вот это новое его качество его совсем не радовало.
-Толку то?
Он отмахнулся.
-Все одно мне не хватает, все жилы гудят… Бывает порой сижу в конторе или у фонтана и думаю: «Да пропади оно всё пропадом» контора эта, пойду обратно в крючники, да за день так наломаться, чтобы прийти в барак упасть на топчан и тут же провалиться в сон.
Антоний настороженно посмотрел на Ивана.
-А что это у нас за меланхолизм такой?
Иван махнул рукой.
-От Глафиры Михайловны писем нет вот уже вторую неделю… Может случилось чего.
-Так ты к мадам Кети зайди она-то наверняка все знает.
Встав из-за стола, предложил Василий. Иван горько усмехнулся.
-Был уже...
И подняв на приятеля взгляд, полный какой-то отчаянной ворнаковской лихости добавил.
-Бегает она теперь эта твоя мадам.
-Как бегает?
От удивления открыл рот простоватый Василий.
-Мационно, трусцой?
Иван, недобро хохотнув обнял парней за плечи притянув к себе.
-Ага. От полиции бегает, оказалась какой-то аферисткой, вот и побежала себе по матушке России. 
И крепко стиснув парней в объятиях добавил.
-Ну так как на счет банкету у Филоненко?
Не сговариваясь, Антоний с Василием надавив на Ивана разорвав замок и вырвавшись из его объятий в голос выпалили.
-«Метридат»!  Какой Филоненко?
Перебивая, друг друга затараторили приятели.
-Мы аттестацию получили!!!
Подняв к потолку указательный палец, величественно сообщил Василий.
-Да еще с отличием!
Поддержал его Антонин.
-Теперь в море. Нам и подъемные выдали. Так что на четвертак закатимся в ресторацию.
-Тогда сговорились в «Митридат», так «Митридат». Гуляют наши не пляшут Ваши.
Хохотнул Иван.
-Я тогда в контору заскочу, а вы сами тут… А в три часа встретимся у ресторации.
-Отлично, так и сделаем, мы пока собираться будем!
Поддержал его Антонин.
И Иван, пропустив фразу товарища мимо ушей протянул парням руку, дабы скрепить уговор.
-Добро. В три по полудню у входа в «Митридат».
 
                Глава 92
                Дай Бог.

Часам к шести Иван, Антоний и Василий вышли из ресторации «Митридат» в благостном расположение духа, после праздничного обеда устроенного ими в ознаменовании того, что Антонин и Василий наконец-то закончили обучение в Феодосийских Морских Классов и получили, как и положено в таких случаях, патентную аттестацию штурманов дальнего плавания. Стояла тихая осенняя погода, горожане неспешно тянулись семьями и в одиночку к порту чтобы совершить свой ежевечерний променад по Широкому молу. Торговцы на базаре закрывали лавки и лавчонки, но зато едальни, кабаки, ресторации и другие питейно-увеселительные заведения еще шире распахивали свои двери для разношерстного люда, обитавшего в припортовом городке.
Антоний и Василий, пригубив четвертьштофовую бутылку настоящего «Капитанского рома» чувствовали себя на веселее, впрочем, как и Иван который из солидарности с друзьями весь праздничный обед попивал черное, сладковатое до приторности пиво «Кы-Рим», изготовитель которого по всей видимости из переселенных Екатериной на полуостров немцев с забавной фамилией Кугиль намекал названием пива, что Крым когда-то был частью Римской империи. А быть может   только для того, чтобы выделится из сотен других пивоварен, варивших множество сортов пива порой с труднопроизносимыми или нелепыми названиями на бутылочных этикетках: «Пена Ялты», «Слеза Карадага» или что-нибудь вроде «Кырым хаджчысы».    Сентябрьское солнце, уже давно перевалив зенит медленно и верно катилось за мыс Ильи чтобы там спрятаться на ночь. Прогуливающихся по бульвару между Приморской и Итальянской улицами было не много и потому друзья шли широко, смеялись и обсуждали экзотические французские блюда кои отведали за обедом. Неожиданно со стороны порта кто-то окликнул Ивана.
-Иван Максимович!
Поддубный остановился и прикрыв ладонью как козырьком глаза посмотрел в сторону железнодорожной конторы, где между казенными вагонами мелькала фигурка паренька с поднятой вверх рукой. Иван, махнув в ответ обернулся к приостановившимся приятелям.
-Вы идите, я догоню. Встретимся у балагана. 
 Минуты через две к Поддубному подбежал   посыльный «Корабельной конторы».
-Здрасьте дядь Ваня…
Слегка запыхавшись от бега, протараторил Антоха.
-Привет племянничек…
Поздоровался Иван, оглянувшись на удалявшихся в сторону фонтана Айвазовского приятелей.
-Вас Андрей Севостьянович  ищут…
Иван удивился.
-Срочное что-то?
Посыльный, отдышавшись вытащил из бокового кармана куртки сложенный в четверть лист бумаги и протянул его Ивану.
-Велели Вам передать.
Иван, развернув и прочитав записку нахмурился.
-Вот чего малой…
Иван, вытащив из кармана портмоне и отсчитав семьдесят рублей   укромно сунул их в руку конопатого Антохи.
-Здесь ровно семьдесят целковых, передашь их Себялюбову, да смотри, чтобы никто не видел…
Посыльный мальчишка деловито нахохлился.
-Что я малой, какой дядь Ваня?
Поддубный поморщившись, вытащил из бумажника рубль, протянул его самоназванному племяннику.
-Чего это?
Принимая из рук Поддубного желтую бумажку, прозванную в народе «канарейкой», поинтересовался посыльный,
-Это твой воробей… За старания. 
Иван пристально посмотрел парнишке в глаза.
-Да смотри, не упусти его…  Ты все понял, что нужно сделать?
Антошка, деловито кивнув спрятал рубль в карман портов, а кулак с   зажатыми деньгами для Себялюбова в карман куртки и больше уже оттуда ее не вынимал.
-Вот и добре. И передай на словах, что завтра с утра буду у него. 
И кивнув, добавил.
-Давай дуй. Если кто остановит или дониматься будет, скажи, что дело будет иметь со мной. 
Посыльный, ничего не ответив рванул с мест, он конечно же не мог видеть, как Иван, перекрестившись негромко пробормотал:
-Ну дай Бог, а там как пойдет…   
И развернувшись в сторону башни святого Константина поспешил за своими товарищами, которые по уговору должны были ждать его возле циркового балагана господина Бзкоровайного.   

                Глава 93
                Кресел нет один ложемент.

Своих приятелей Иван нашел тут же у центрального входа в балаган над которым, уместившись на небольшом балкончике играл веселый оркестрик, а парочка размалеванных и разодетых в нелепые одежды коверных веселила   базарных зевак зазывая их на вечернее представление.
Афиша, намалеванная над главным входом цирк гласила
«По Величайшему соизволению снятия траура по усопшему императору Александру Третьего, балаган-шапито господина Безкоровайного ежедневно представляет: Конную вольтижировку потомственных бессарабских жакей-наездников Маммаевых под руководством мадам Розалии Баланотти. Индийский факир-фокусник и повелитель времени Джабхар Хаддур с магическими опытами и прорицаниями.  Воздушные акробаты с «Полет над бездной» во главе с всемирно известным левитографом  Ольгертом Ефимолле. Неслыханные чудеса дрессировки диких зверей господина Карла Турнэра. Китайская гимнастическая группа с номером «Каучуковый человек», а также в программе «Неимоверная сила» поднятие тяжестей на пари в сочетании с чемпионатом по швейцарско-русской борьбе на поясах всемирно известного борца Георга Луриха и его атлетов.   
Антонин положив на плечо Ивана руку, заметил.
-Вот господин Поддубный полюбуйтесь.
Кивнул головой Преображенский на афишу.
-Именно так процветает в России невежество и ретроградизм.
-Чего?
Не понял Иван.
-Ретроградизм… Ну сопротивление всему прогрессивному.
Иван хохотнул.
-Чем же это господин Безкоровайный тебе насолил Антоша?
Антоний скептически улыбнулся.
-Ну как же Иван Максимович! На дворе почти коней 1895 года - время, когда все прогрессивное человечество увлеченно изучает приемы новомодной, римско-французской борьбы, а твой, этот…
Преображенский, бросив беглый взгляд на афишу, так словно забыл фамилию циркового антрепренера, наигранно поморщился.
-Господин Безкоровайный   демонстрирует нам в своем балаганчике    старинную русскую забаву на швейцарский лад.
Иван рассмеялся.
-Ну и что тут такого?
Антонин дурачась нарочито возмущенно всплеснул руками.
-Как что тут такого? Он бы нас еще в лапту учил играть или того хуже устроил бы по ней чемпионат в Феодосии.
И громко рассмеявшись собственной шутке, подошел к окошку цирковой кассы.
-Дайте, как нам, любезнейший, лучшие места в вашем увеселительном заведение.
И обернувшись к приятелям вальяжно добавил, указывая на них рукой.
-Для меня и моих друзей.
Антонин достав из кармана морского кителя пятирублевую купюру сунул ее в окошко кассы, откуда незамедлительно   высунулось подслеповатое словно у крота, лицо кассира, который осмотрев Антонина с головы до ног и расплывшись в подобострастной улыбке предложил:
-Ложемент-с не желаете-с?
 Антоний снисходительно кивнул.
-А что? Ложемент, нам тоже сойдет.
И обернувшись к приятелям поинтересовался:
-Вы не против господа?
Кассир, поправив на переносице тонкую металлическую оправу аптекарских очков резонно заметил:
-Если желаете ложемент-с, тогда-с попрошу Вас внести еще о пяти рубликов-с.
Преображенский, удивленно воззрившись на кассира передразнил его.
-Как еще о пяти рубликов-с? Сколько же стоит в Вашем балагане этот самый ложемент-с?
Кассир, обиженно оттопырив нижнюю губу и чуть приподняв безвольный подбородок гордо сообщил.
-Цена ложемента в нашем заведение в обыденные дни-с обходится о десяти рублей ассигнациями, а в выходные и праздничные до пятнадцати.
Преображенский, присвистнув весело заметил.
-Однако?  Быть может, у Вас милейший найдется, что-нибудь более экономичное для трех товарищей   решивших с размахом посетить ваше представление?
Кассир, вынув невесть откуда взявшуюся кассовую ведомость и поправив очки стал монотонно читать прейскурант.
-Стоячая галерея о тридцати копеек, лавки бельэтажные по пятигривенному, лавки партерные по рублю серебром-с, кресла партерные о полутора рублей-с за место…
Антон хотел было обрадоваться, но кассовый служащий тут же огорчил его.
-Кресла-с господин моряк уже-с закончились, в наличии осталось одно-с, а вот ложементная комната еще-с имеется.
Антонин повернувшись к приятелям кисло улыбнулся.
-Широко гульнуть не удалось.
И снова обернувшись к кассиру, попросил:
-Тогда дайте нам три места по рублю…
Кассир, кивнув взялся было за билетную книжку, но Иван, дружелюбно оттеснив Антонина от окошка сунул в него еще пятирублевую купюру.
-Давайте Ваш ложемент…
В полумраке кассовой будки радостно блеснули стекла очков.
-Всенепременно-с... В лучшем-с виде. 
И расправив сложенную в двое, только что полученную, купюру, и спрятав ее в жестяную коробку кассы, вытащил оттуда же открытку, напоминавшую почтовую и расписавшись на ней протянул ее в окошко ожидавшему Ивану.
-Вот-с получите, лучшие-с места в цирке господина Безкоровайного. Гарантирую фееричное зрелище. Останетесь довольны. Все видно-с будет как на ладони.
Иван, приняв из рук засуетившегося кассира карточку, на которой был изображен господин во фраке с длинным форейторским кнутом в руке удивился.
-А чего ж одна-то?  Нас ведь трое. 
И покрутив в руках плотного картона карту посмотрел на высунувшегося из крохотного оконца улыбчивого кассира-крота .
-Точно такс-с, молодой человек. Вы приобрели-с посещение ложемента. А это значит, что, Вы-с можете посетить его как в полнейшем одиночестве, так и с компанией-с, но не более о пяти человек единомоментно-с.
Туманно манипулируя словами, сообщил служитель цирковой музы Талии, на лице которого словно отсвет от заката блуждала радостная улыбка, по всей видимости от того, что ему удалось в обыденный день втюхать, по-другому и не скажешь дорогой ложемент обывателям.   
 -Это как понимать?
Совсем запутался в словесных кренделях Иван.
-Ну что же ту мудреного-с молодой человек? Хотите один сидите-с, а хотите в патером-с.
Иван хохотнул над наивностью кассира.
-Ну ты голова! Нас же трое, где мы еще двоих возьмем?
Кассир наигранно возмущенно пожал плечами.
-А мне почем знать-с?  Может Вы с дамами-с соизволите.
Иван, развеселившись не на шутку передразнил кассира.
-С какими еще дамами-с?
Кассир надушись спрятался в норку кассы и больше уже оттуда не высовывался, давая понять, что аудиенция окончена.
Антоний, обняв Ивана за плечо предложил.
-Да ну его. Может лучше бутылочку возьмем? Не пойдем же мы в балаган на сухую?
Кассир, забыв о своих обидах тут же высунувшись из окошка подобострастно сообщил:
-Не извольте беспокоится-с господа моряки, у нас в ложементе-с и буфетная комната устроена… Так что милости просим-с.
-Да ну его…  Мы и сами с усами. 
Отмахнулся Антонин от старика.
-Ну так возьмем бутылочку?  Или так махнем? По одной.
Иван, сунув пригласительную картонку во внутренний карман сюртука одобрительно кивнул.
-Можно, конечно. Отчего же не взять? Кто их знает, что у них там подают…
И тут же оглядевшись направился к ближайшей винной лавке подле которой стояли две опрокинутые вверх дном двадцати-вёдерные бочки, а за широким прилавком сияя и излучая вселенскую любовь и смирение, в ожидание покупателей и настоящих ценителей вин томился краснощекий молодой человек с льняными густо смазанными конопляным маслом волосами расчесанными на прямой пробор.
-Чего желаете господа моряки?
Слащаво полюбопытствовал приказчик. 
-Дай-ка нам, мил человек бутылочку самого сладкого винца.
Добродушно попросил Поддубный, а виноторговец, в свою очередь, чуть склонившись над прилавком уточнил.
-Какого желаете? Красного, белого или розового?
Иван, скептически поджав губы отмахнулся. 
-Да все одно. Давай на твой вкус. Да послаще.
Приказчик в дорогой, китайского шелка жилетке от удовольствия крутнувшись на месте, к великому удивлению приятелей, повернулся к ним уже держа в руках непочатую бутылку вина с засургученным горлышком.
-Всенепременно господа моряки. Рекомендую. Наисладчайшее вино «Пино-гри Магарач» при 22-х частей сахару всего о 13 оборотах спиртов. Или вот…
И он, снова крутнувшись на месте словно фокусник обернулся к приятелям уже держа в руках совсем другую бутылку.
-Ликерное,  из подвалов Его Императорского величества.  «Пино-гри Ай-Даниль Массандра». От трех лет в бочках и выше… Откушаете на пробу?
Иван и кивнуть не успел, как холеный приказчик уже всем троим всучил чистые прозрачные стаканчики, нацедил в них из стоявшей подле него на прилавке бутылки тягучее, янтарного цвета вино.
-Отведайте господа моряки! Очень рекомендую.
Иван понюхав стаканчик благоухающий не то ржаным хлебом со сладковатым привкусом груши или айвы, ни то ржаной пропитанной медом ковриги для проформы поинтересовался.
-Сладкое?
Приказчик, всплеснув белоснежными рукавами рубахи молитвенно сложил руки на груди.
-Господи Бежишь ты мой. Сладче, сладкого онеметь можно, уста слипаются. 
Иван, пригубив вино от удовольствия закатил глаза загудев как большой медный колокол на Пасху.
-М-м-м-да… 
Выдохнул он вместе с ароматным винным букетом, но тут же натолкнувшись на недовольные лица своих приятелей перестал улыбаться.
-Вы чего?
Василий, сморщив лицо словно только что разжевал дольку лимона поучительно пробурчал.
-Это не вино Ваня, а какой-то компот с варением!
Его поддержал и Антонин.
-И мне, Ваня чего-то не того…
Иван, посмотрев на приятелей как на деревенских дурней снова прикрыв глаза и пригубив вина улыбнувшись по-доброму укорил их.
-Много вы понимаете мореходные чертяки?
И сделав еще небольшой глоток и снова просеяв взглядом, блаженно добавил.
-Це вино солодке  як дивчина. Эх вы…
И повернувшись к приказчику одобрительно сказал.
-Добре, я возьму бутылочку, а этим…
Он иронично кивнул себе за спину в сторону приятелей.
-Дай  бомбу «Капитанского».
Приказчик засмущавшись извиняющимся тоном ответил.
-Пардон имею господа. Рому не держим господа моряки.
И упреждая недовольство мореходцев поднял вверх указательный палец.
-Но…
И снова взмахнув руками словно мотылек крыльями крутнувшись на каблуках выставил на прилавок прозрачную полуштофовую бутылку
на этикетки которой под солнцем у моря зрел розовый мускатный виноград.
-Смею предложить вам граппу. Крепчайший, доложу я вам, итальянский напиток, произведенный в отечественных винокурнях на Байбуге… Отменного качества и крепости, соответствующее стандартам Российской империи как «Трехпробное вино», крепость которого составляет   47% спирта или соответствует 33 и трем десятым единиц по таблице господина Гесса.
И явно удовлетворенный собой и своей эрудицией укоризненно жеманясь добавил, обращаясь к Антонину и Василию, подошедшему поближе к прилавку.
-Куда уж там какому-то «Капитанскому» рому?   
И добивая зачарованных словоблудием покупателей, чуть наклонившись над прилавком доверительно сообщил.
-Между прочим…
Он зачем-то осмотрелся по сторонам и приблизившись еще ближе к покупателям шепотом, очень доверительно добавил:
-Всенепременный напиток итальянских шкиперов и кровожадных флибустьеров...

                Глава 94
                Запах цирка

В буфетной комнате ложемента куда их лично проводил подслеповатый в аптекарских стекляшках кассир балагана Безкоровайного тут же нарисовался в белом фартуке половой или вернее сказать прибуфетный малый в белой куртке с салфеткой на руке, который в момент любезно выложив перед посетителями на стол отпечатанное на дорогой тесненной бумаге меню приготовился писать огрызком карандаша  в небольшую книжонке, что держал в руке.
Иван ухмыльнулся.
-Чего писать? Принеси закусить к крепкому да мороженного какого…
Иван поставил бутылку с вином на стол, его примеру последовал и Антоний.
Буфетчик дернув плечиком нервно заметил:
-Пордон имею, но у на со своим не положено-с…
На что Иван, хитро подмигнув буфетчику, заверил его.
-Не журися, на чай не обидем. 
И буфетчик, молниеносно оценив опытным взглядом гостей словно увидел их впервые, только что, расплылся в улыбке.
-Ежесекундно-с ваше купечество. Все будет-с…
И уже хотел было исчезнуть за дверью, но вдруг остановившись сконфуженным тоном сообщил.
-Пордон имею ваше купечество мороженого нет-с, есть щербет от господина Бокова… Но оченно плотного заморожения.
Иван дружелюбно махнул рукой.
-Неси щербет, раз плотного… Да бутылки нам открой. 
Халдей подобострастно кивнув церемонно, с какой-то особой гордостью вытащив из кармана складной штопор и сбив с  бутылки сургучную печать, ловко вытянув пробку из горла  тут же налил тягучего  янтарного вина в стоявший перед Иваном лафитник. После чего промокнув   горлышко белой салфеткой и обойдя стол собрался было налить и двум другим господам, но те по-плебейски, не сговариваясь и нагловато улыбаясь накрыли стоявшие перед ними лафитники ладонями.
-Э Нет дружок… Нам другого.
Кивнул на бутылку граппы Василий.
Буфетчик, не смутившись так же ловко справившись с бутылкой Байгуги налил приятелям после чего тут же незаметно исчез из приложементной комнаты.
-Ну, за семь футов под килем!
Подняв лафитник протостовал Иван и звонко чокнувшись с приятелями пригубил ароматной амброзии.
Иван уже допивал чашку ароматный кофе, запивая его небольшими глотками ледяной воды, когда напольные часты, стоявший в углу ложементного буфета начали отзванивать восемь по послеполуденному времени. И как только прозвучал последний, восьмой звонок часового колокольца, а большая стрелка на циферблате дрогнув замерла на латинской цифре двенадцать за портьерой, отделявшей буфетную от ложе невидимый духовой оркестр ударив в литавры разразился бравурным маршем.
Иван стремительно встал из-за стола и выдернув из-за ворота салфетку, устремился к тяжелой портьере, за которой остолбенев оказался в кромешной темноте, наполненной маршем.
За его спиной весело чертыхаясь и путаясь в складках тяжелой ткани   отпятились его слегка захмелевшие приятели.
-Черт побери! Тут и без ног можно остаться.
Бурчал Василий. Иван, не обращая внимания на дружков устроившись в кресле замер в ожидание представления, а приятели, дурачась и толкая друг друга уселись в одно кресло на двоих, но как только под куполом балагана вспыхнул яркий прожектор расселись каждый в свое кресло окончательно угомонившись. Антонин хотел было отпустить какую-то шутку, по всей видимости по поводу   пустого манежа и одинокого светового пятна на нем, но в следующее мгновение в освещенное пространство на алый ковер ворвался господин с билетной карты, во фраке, лакированных сапожках и с длинным форейторским кнутом в руке. Он, живо раскланявшись перед публикой, тут же, бес промедления вскинув хлыст ударил им в воздухе с такой силой и ловкостью, что Иван мог побожиться, что видел, как с кончика кнута в темноте осыпался сноп искр. И тут же оркестр, находившийся на противоположенной стороне манежа, разом смолк словно провалился в бездонную яму, и в полной тишине, фрачный господин, снова ударив в воздухе хлыстом, неожиданно громким и зычным голосом поприветствовал пришедшую на представление публику.
-Дамы и господа!  Я Иван Безкоровайный рад лично приветствовать Вас у себя в цирке, где сегодняшним вечером вы сможете лицезреть:
Он, снова ударив в воздухе хлыстом и на манеже словно по волшебству вспыхнули бегущие по кругу разноцветные огоньки, а оркестр ожив сдержано заиграл мазурку. А в следующее мгновение на манеж выскочили два коверных и пройдясь по нему колесом замерли в центре подняв приветственно руки. Господин же Безкоровайный, взявший на себя роль шпрехшталмейстера еще раз щелкнув в воздухе кнутом представил артистов.
-Встречайте! Знаменитые на всю Европу коверные клонены братья Крутто! Евгений!
Клоун, у которого на голове вздымался огненно-рыжий парик, приветственно вскинув руку дурашливо отвесил земной поклон.
-И Васисуалий!
Белый, клоун, сделав шаг вперед с достоинством поклонился. Иван никак не мог освободиться от ощущения, что все эти люди на манеже говорят и представляются только для него одного, ну или для него и его притихших в своих креслах товарищей. Вот и сейчас Рыжий клоун глядя на Ивана махнул ему приветственно рукой и нагло подмигнув  достал из кармана колоду карт ловко, несколько раз к ряду  запустив  ее  между  рук зычно выкрикнув. 
-Кто хочет сладко пить и есть!
Его фразу неожиданно весело поддержал Белый клоун.
-Того мы просим к нам присесть!
-Але ап!
Выкрикнул грустный клоун   и в то же мгновение зажатая в руке Рыжего колода игральных карт сжатой пружиной вырвавшись из пальцев ударила в темноту под купол бумажным фонтаном наполнив балаган тревожным шелестом, словно   с манежа только что испугано вспорхнула стайка воробьев ища спасение от прожорливого кота.
-Але ап!
Выкрикнул фрачный господин и со свистом рассек воздух хлыстом отчего оркестр словно дрессированный медведь, беспрекословно повинуясь ему перешел от веселой мазурки к плавному вальсу в такт которого из-под купола медленно словно опавшие листья с деревьев кружась опускались на манеж игральные карты.
-Без финансовых потерь и последствий! Карточные игры на интерес! Обман и надувательство!  Только сегодня и только у нас в Феодосийском цирке Безкоровайного антре от ковёрный   Евгения и Васисуалия Крутта!!!
Скороговоркой выкрикнул Безкоровайный перекрывая аплодисменты и свист публики. Клоуны, учтиво поклонившись встали за его спиной, а господин Безкоровайный, щелкнув кнутом умерил старания оркестра. 
-А также!
Продолжил он.
-Только сегодня и только у нас! 
Выкрикнул Безкоровайный, но Рыжий клоун   вдруг поманил кого-то пальцем из партера, и ближняя к нему карта в такт музыке прошмыгнула по атласному ковру тут же запрыгнув к нему в карман. Отчего в публике послышались удивленные «ахи», а по рядам пробежал легкий смешок.
Господин с хлыстом не договорив, на полуслове резко обернулся к коверным, но те изображая невинность нарочито усердно разглядывали темноту под куполом цирка.
-Жакей-наездники!
Торжественно, растягивая слова выкрикнул господин Безкоровайный. 
Но карты, лежащие на манеже, вдруг ожили и поползли в сторону Рыжего клоуна сами собой запрыгивая к нему в карман, отчего публика разразилась смехом снова перебив шпрехшталмейстера, недовольно следившего за картами и извиняющимися ужимками коверных.
-Ах так!?
Нарочито строго выкрикнул шпрехшталмейстер и в ту же секунду кнут в его руках ожил и со свистом прорезав воздух разразился искрами чуть ниже спины Рыжего, отчего тот смешно подпрыгнув и схватившись за мягкое место стал убегать от разъярённого антрепренёра. Белый клоун взявшийся было передразнивать Безкоровайного тут же получил свою порцию искр и так же смешно подпрыгнув на месте помчался в след за своим братцем по манежу. Публика, разразившись гомерическим хохотом   поддерживая господина Безкоровайного, в его справедливом гневе, то и дело подбадривала его с мест восклицаниями:
-Поддай еще этим дурням горячих дядька!
Орала   галерка.  Дамы в портерных креслах жеманно прятали свои улыбки за веерами, а подвыпивший купец сидевший в кресле у самого манежа сняв с себя сапог запустил им в Рыжего клоуна, попав ему прямо в лоб, отчего тот комично взбрыкнув ногами рухнул в опилки насыпанные вдоль борта манежа.
-В каторгу мошенников!
Несколько раз выкрикнуло купец, полезший было в манеж, но получивший от господина Безкоровайного такой залп искр по выпирающим из-под жилетки бокам, что был вынужден ретироваться обратно в лоно своего кресло.
-Поможите господа хорошие!
Орали мечущиеся по манежу под веселую музыку клоуны, совершая в воздухе не мыслимые   прыжки и фляки сопровождаемые дурацкими ужимками и причитаниями. Иван и сам не сдерживая себя   от всей души смеялся кульбитам коверных, которые они совершали под воздействием волшебного кнута хозяина цирка.  Вскочивший с места Антонин хлопая в ладоши и перекрывая смех, крики и музыку наклонившись к Ивану прокричал.
-Купчишка-то подсадной! Он в прошлый раз тут вообще черт его знает, что вытворял!..
И кивнув в темноту купола, сунув в рот два пальца лихо по-разбойничьи засвистел так, что у Иван заложило правое ухо. Смеялся Василий и Антонин, смеялся и Иван смеялась публика смеялись все кроме мечущихся по арене клоунов и шпрехшталмейстера размахивающего в центре манежа длинным хлыстом. В какой-то момент господин Безкоровайный, сорвав себя фрак и брючную пару остался в блестящем обтягивающем ладную фигуру трико и в жокейской куртке, несколько раз к ряду ударив в воздухе хлыстом громко выкрикнул:
-Але ап!
Отчего оба коверные, одновременно сделав сальто напрочь исчезли с манежа, а оркестр ополоумев взорвался визгом   дудуков и бешеным ритмом кавказских барабанов оглушая публику звуками пронзительной лезгинки. В то же мгновение униформисты, откинув форганг - занавесь отделявшую закулисье от зала выпустив в манеж несущийся на бешенной скорости табун бурых лошадей с развивающимися черными гривами.  Чем не просто ошеломили развеселившуюся публику, и напугал чувствительных дам, сидевших в креслах партера.
 Хлыст шпрехшталмейстера теперь и вовсе не останавливаясь то и дело рассыпая искры в воздухе все сильнее и сильнее разгонял табун лошадей. Лезгинка, крики всадников в белых папахах, свист и пощёлкивание кнута все это с каждой минутой набирало все большую скорость несясь по манежу. И Ивану вдруг показалось что еще мгновение и кружащийся перед ним смерч поднимется над бренной землей и пойдет гулять по креслам и лавкам, над галеркой циркового балагана круша и сметая все на своем пути.
-Алле ап!
Выкрикнул Безкоровайный и из-за кулис перепрыгнув через барьер манежа в круговерть смерча ворвался еще один наездник, точнее наездница в блестящем облегающем гибкую фигуру трико, бесстрашно управлявшую вороным жеребцом стоя в полный рост на седле.
И тут же ураган который казалось уже больше не сможет набрать силы под свист и гиканье всадников обрел еще большую мощь и скорость, а оркестр словно сойдя с ума заколотил в барабаны так что они и вовсе оглушили Ивана который вцепившись в мягкий парапет ложа так стиснул пальцы, что ощутил как   шелковая обивка трещит и расползается под его рукой.
-Ациан!
-Ациан чву!
Выкрикивали наездники, угрожающе крутя в руках острые чуть загнутые как у турков шашки.  Алые султаны на головах лошадей развивались вместе с вороным гривами, а наездница, пролетая мимо ложе, где замерли от восторга и восхищения друзья так громко и пронзительно взвизгнула, что Ивану показалось будто сердце его на двое рассек острый как бритва турецкая клинок.
И чем больше кругов по манежу неслась бешенная кавалькада, тем более фееричнее и захватывающи казались акробатические трюки, вытворяемые всадниками в седлах. Вызвав этим шквал аплодисментов и восторженных криков по вскакивавшей со своих мест восхищенной публики.  И чем сильнее кружился вихрь погони, чем сильней и гортанней кричали наездники и вторившая им разгоряченная публика, тем сильнее проникал в Ивана плотный пропитанный: конским потом, запахом опилок и дорогих дамских духов воздух настоящего циркового представления.  Иван закрыл глаза, но бешено вращающийся вихрь под звуки лезгинки и топот копыт продолжал крутится у него в голове, а запах цирка казалось проникал через легкие все глубже и глубже в каждую клеточку его мозга и тела.
Сам господин Безкоровайный, отбросив в сторону хлыст и пробежав несколько сажень по ковру словно барс, легко и грациозно вскочив на круп головной лошади зычно вскрикнул.
-Але ап!
После чего нырнув под брюхо несущегося скакуна, чтобы в следующее мгновение вынырнуть, с другой стороны, уже с поднятым над собой трепещущим от бешенной скорости императорский флаг  черно-желтого-белого шолка. 
Оркестр, вдруг споткнувшись торжественно заиграл «Боже царя храни» в мгновение ока останавливая вихрь погони, а лошади гарцуя и фыркая замотали головами и гривами, а всадники, встав в полный рост в седлах в знак уважения сняли белые кудлатые папахи. Публика бесновалась.
Безкоровайный соскочив на манеж, размахивая флагом Российской империи выкрикнул в очередной раз свое: 
-Але ап!
И Иван, окончательно придя в себя разомкнув похолодевшие пальцы тяжело опустился в кресло.
-Фу-у-у ты…
Выдохнул он. И сделав глубокий вдох снова ощутил едко-сладкий запах конского пота, опилок и дорогих дамских духов. В тот же момент господин Безкоровайный, подхватив из рук униформиста протянутый ему кнут несколько раз к ряду громко щелкнул им в воздухе, полностью останавливая гарцующую кавалькаду всадников.
-Але ап!
И наездники, стоявшие до этого н в стременах, как один соскользнув в седла и демонстрируя публике великолепную выездку лошадей вместе с ними поклонились разгоряченным зрителям.  Барабанная дробь оборвалась и Безкоровайный указывая рукой на девицу-жокея выкрикнул.
-Дамы и господа   встречайте!
Он ударил в воздухе хлыстом и бесстрашная наездница, сделав несколько оборотов воздухе в сальто грациозно приземлилась рядом с шпрехшталмейстером на ноги.
-Великолепная гротеск-наездница Розалия Боллоти-Безкоровайная и ея группа потомственных бессарабских жакей-наездников Маммаевых!
Балаган вздрогнул от аплодисментов и свиста, несущегося сверху с галерейных тридцатикопеечных мест.
-Браво!
Кричали господа и дамы в партере швыряя на манеж букеты цветов. Купчина же без сапога снова полез в манеж, но на этот раз добравшись до цели оттопыривая толстые губы целовал руку бесстрашной Розалии, так отчаянно скакавшей в конном аттракционе.
И снова на манеже появились коверные клоуны братья Крутто, задумавшие избавится от назойливого купчишки и снова хлыст господина Безкоровайного бесцеремонно разогнал свару, устроенную клоунами и купцом под хохот публики разогнав их по своим углам.
Бесстрашная наездница вскочив в седло своего вороного приветствуя зрителей подняла руку одновременно заставляя послушного жеребца гарцевать и поворачиваться на месте. Иван не мог оторвать взгляда от ее точеной фигурки в облегающем блестящем словно рыбья чешуя трико и когда она повернувшись к нему своим прелестным личиком   мило улыбнулся, Иван не зная что делать поднялся в ложе в полный рост.
Взгляды их встретились и наездница, что-то углядев в лице юноши, потянув на себя украшенную серебром изящную уздечку останавливая вольтижировавшего под ней скакуна грациозно вспорхнув на седло оказавшись в уровень с ложементом, неотрывно глядя зачарованному Ивану в глаза протянула ему свою хрупкую ручку для поцелуя. Секунды растянулись в столетия и они, глядя друг другу в глаза так и стояли друг на против друга ошарашенный Иван и мило улыбающаяся ему цирковая куколка. Неловкое положение спас находчивый Антонин, бросившийся к руке и галантно прикоснувшийся к прохладной руке губами. Еще мгновение и всадница, весело рассмеявшись соскользнув в седло, с поднятой к куполу балагана рукой продолжила объезжать манеж приветствуя публику.
-Але ап!
Прозвучала команда и форейторский кнут владельца цирка словно капельмейстерская палочка приказал оркестру играть бравурный марш, под звуки которого наездники   в еще более разкудлатившихся от скачки белых папахах лихо выкрикивая непонятные Ивану слова один за одним на полном скаку скрывались в распахнутые униформистами пологом форганга. Последней манеж покинула ОНА, грациозно сидящая в седле, блестящая мишурой бесстрашная наездница, пославшая воздушный поцелуй неизвестному юноше купеческого вида, так и стоявшему в ложементе столбом.
 Иван задыхался, захлебывался увиденным, никакая Золотоноша с ее кислыми лицами и наездниками на квелых клячах не могли сравнится с увиденным им праздником скорости, силы и молодости. Безкоровайный ударив трижды в воздухе кнутом громко выкрикнул.
-Данной мне властью объявляю антракт!
И смягчив голос добавил
-Дамы и господа, получасовой перерыв позволит нам подготовится к выступлению летающих гимнастов, а вам посетить наш буфет, где вы можете утолить свою жажду прохладным пивом со льда.
В этот же момент на арену выскочил вороной жеребец и приклонив колено перед Безкорованым пригласил его вскочить в седло. После чего антрепренёр лихо промчавшись по манежу скрылся за разноцветным пологом форганга.  Было слышно как в оркестре укладывают свои инструменты, свет в манеже потускнел, а публика переговариваясь смеясь и охая устремилась к выходу из балагана, где у центрального входа буфетчики уже развернули пивную со столиками и прилавком заваленным снедью. 
Антонин прикоснувшись к руке Ивана позвал его.
-Пойдем не будешь же ты стоять тут весь антракт.
Иван, что-то промычав ему в ответ не членораздельное очнувшись окончательно утвердительно кивнул ему в ответ.
В буфетной комнате присев за стол Иван промокнул испарину со лба.
-Пива холодного принеси...
Устало попросил Иван ожидавшего у сервировочного столика   буфетчика.
-Раков, камбалы вяленной, саргана не желаете-с?
Иван неопределенно мотнул головой.
-Пива четверть…
Антонин хотел было сказать буфетчику чтобы нес и сарганов, но тот уже за дверью стучал каблуками по лестнице несясь в пивной буфет выполнять заказ «его купечества».   
-Ну как тебе?
Иван бросив мимолетный взгляд на стоящие напротив него часы удивился, тому что с начала представления прошел целый час и теперь стрелки показывали девять.
-Феерично…Какая уж там Золотоноша…
И хотя Антонин не понял, что имел в виду его товарищ, вспомнивший небольшой уездный городок на Полтавщине с удовольствием поддержал его.
-Это Ваня еще цветочки, ягодки будут впереди.
Иван, протерев лоб тыльной стороной кулака иронично улыбнулся.
-Куда уж там ягодки, я тут и от цветочков запрел как бобик.
В разговор было сунулся Василий, но Антонин приложив палец к губам по-дружески усаживая Василия за стол налив ему пол лафитника граппы.
-Молчи Вася не видишь человек в чувствах.
И негромко чокнувшись с дружком пригубил сладковатой с привкусом белого муската крепчайшей крымской водки, которую на левой стороне речки Байбуги, за скотобойней выкуривали  немецкие колонисты. 
Иван, прикрыв глаза и глубоко вздохнув с новой силой ощутил щекочущий ноздри терпкий запах цирка и ее духов.  Улыбающуюся девицу-даму в тонком, облегающем хрупкое тело трико, которая протягивала ему руку для поцелуя.
-Вот я дурень…
Вслух самому себе пробурчал Иван, спрятав в большие грубые ладони гладко выбритое лицо. Он еще что-то хотел сказать, но дверь приложементной комнаты распахнулась и на пороге ее, словно джин из бутылки, образовался буфетчик с подносом на котором красовался   полуведерный с запотевшими боками стеклянный кувшин с пивом увенчанным белой как снег шапкой пены, обложенный рыбой всех видов и приготовлений.
-Я на свой вкус ваше купечество… Изволите?
Иван, придя окончательно в себя хохотнул.
-Давай свою рыбу Ваше буфетчиство…
Халдей засуетившись стал выставлять на стол принесенное им угощения.
-Чего это ты взялся звать меня Ваше купечество? Нечто я на купчину похож.
Халдей, испуганно замерев словно байбак в степи виновато пробормотал.
-Пордон имею… Коли ошибся… Ваше…
Иван рассмеялся в голос.
-Наше не ваше, наливай давай Клаша…
Буфетчик виновата улыбаясь кинулся к застекленной горке доставать оттуда пивные, немецкие кружки на ходу ни то оправдываясь, ни то размышляя в слух.
-Я просто подумал... Вроде как одеты с иголочки… Но в плечах, что наши борцы цирковые… Зря я конечно…Ваше…
Иван   отмахнулся.
-Да не тушуйся ты кухня! Моряки мы. Нешто не видишь?
Буфетчик облегченно выдохнул, наливая из кувшина в большую стеклянную кружку, увенчанную каким-то замысловатым вензелем. 
-А я-то дурак дураком решил, что Вы сынок купца какого или банкира… А вы значит мореходцы, но все одно пардону прошу…
Он ловко налил в кружку пенящееся пиво и отерев носик кувшина от капель полотенцем, что висело у него на плече обернулся к закусывающим Василию и Антонину.
-А вы господа желаете прохладительного… Только что со льду?
Антонин отрицательно мотнул головой.
-Не беспокойся дружище, иди уже, если, что мы тебя крикнем.
И буфетный щелкнув по-офицерски каблуками в момент ока исчез за дверью.
Иван, отпивая из кружки холодное с горчинкой, чуть сладковатое пиво снова бросил взгляд на часы.
-Не беспокойся…
Заметив его взгляд успокоил его Антонин.
-Во втором отделение ничего особенного нет: гимнасты, каучуковые китайцы, да фокусник-покусник, вот в третьем то да.
Он допил из своего лафитника остатки граппы поморщившись заметил.
-Борьба, пусть и примитивная, но борьба и самое главное поднятие тяжестей на пари…
Они переглянулись с Василием и тот отложив вилку с наколотым на нее куском холодного приправленного хреном и горчицей мяса, навалившись грудью на стол тем самым вплотную приблизившись к Ивану пьяным, от того казавшимся еще более заговорческим голосом спросил его.
-Ты же примешь вызов?
Иван, поперхнувшись пивом обведя взглядом товарищей лукаво улыбнулся.
-Так вот вы чего хлопцы затеяли… 
И поставив кружку на стол и промокнув салфеткой губы уже серьезно ответил.
-Ну уж нет, что я клоун. Не стану я народ смешить.
Василий еще что-то хотел сказать, но Иван, отвалившись в кресло осек его.
-Баста, не будем больше об этом… Сегодня ваш день вот вы и принимайте пари.
И рассмеявшись довольный своему каламбуру закинув ногу на ногу посмотрел на сконфуженного Василия.
-Хиба ж слабо вам такой фортель отчебучить?
Второе отделение Ивану не понравилось, он вспомнил как приспал в золотоношенском балагане и ему снилось черт его знает что с колдуном в высокой шапке расшитой золотыми звездами. Они то выходили в ложе позевать на летающих гимнастов, то   привлеченные чужеземной китайской музыкой глазели на извивающихся как змей каучуковых китайцев, то смеялись проделкам Рыжего и Белого клоуна.
В антиракете между вторым и третьим отделениям Иван не пошел в буфетную оставшись понаблюдать за тем, что происходит в опустевшем от публики балагане. И на манеж тут же выбежали униформисты в пошитых под гусарские мундиры формах с метлами привычно обметя алый манеж и застелив опилки вдоль борта изумрудной дорожкой вынесли и расстелили на середине манежа вытканный арабским орнаментом ковер после чего, большая люстра над манежем дрогнув опустилась сажени на три, а боковые софиты и вовсе потухли. Униформисты кряхтя и переговариваясь вытащила на ремнях увесистую штангу по краям которой были прикручены два шара похожих на «Тетку Дору» уложив ее на деревянный помост что принесли из-за кулис и положили возле выхода на манеж.
-Фють…
Присвистнул Иван и откинув полог ложемента позвал приятелей.
-Антонин, Василий айда сюда…
И когда на балконе появились дожовывающие закуску приятели кивнул в сторону штанги.
-Как вам? Две тетки Доры никак не меньше! Справитесь с пари-то с этим?
Василий отмахнулся.
-Надо было… Я-то же в коверные не гожусь, а вдруг как шкипер с моего судна с дамой здесь? А я тут дураком скачи?
И он отрицательно покачал головой.
-Нет…
И пьяно мотнув головой уселся в кресло.
-Не бывать этому.
Зато Антонин развеселившись чему-то нырнув за портьеру уже оттуда крикнул.
-Не теряйте меня, я скоро…
Но в следующее мгновение вернувшись обратно негромко попросил Ивана.
-Вань дай рубля два три…
Иван полез в портмоне, а Василий, не поняв, о чем речь переспросил.
-На кой черт тебе деньги, все давно закрыто…
Антонин только отмахнулся от него и выхватив из рук Ивана зеленую трешку снова скрылся за портьерой.
Когда Преображенский вернулся в приложементный буфет Иван потягивал еще холодное пиво из кружки, а Василий, развалившись на пышном пружинном диване с интересом рассматривал лубочного вида фрески на потолке буфетной изображавшие цирковую жизнь.
Ничего не говоря Антонин, под удивленные взгляды товарищей кинулся раздеваться.
-Ты чего Антоха задумал?
Первым придя в себя поинтересовался Иван.
-Решил поучаствовать в поднятие на пари… Да может и на поясах покуражусь… Там как пойдет.
Иван, поднявшись со стула подозрительно прищурив глаза весело поинтересовался.
-Антон ты часом не опьянел ли?
Преображенский отмахнулся от друга
-Скажешь то же – пьяный, с чего? С полбутылки этой горилки?
И больше не обращая на реплики   изумленных товарищей внимания задрав до колен морские клеёные брюки, сняв китель и оставшись в полосатой   рубахе с длинными рукавами стал закатывать их до локтей.
-А если ли тебя признают?
Антонин закончив с рубахой вытащил из кармана кителя пару черных шелковых чулок, тут же один из которых проворно, словно делал это каждый день, натянул себе на коротко стриженую голову.
-А маска на что?
Азартно поинтересовался Антонин разглядывая себя в большое овальное зеркало над диваном.
-Как есть негр…
Всплеснул руками Иван.
-Я бы и за «Катеньку» тебя бы не узнал встреться мы в порту…
И отпив пива чтобы смочить горло поинтересовался.
-Где добыл?
Антоний еще пуще развеселился.
-Где взял там уже нет… Теплые еще…
И бросив второй   чулок Ивану и задрав до носа ажурный ободок фильдеперсового изделия чулочно-носочной фабрики Абрикосова из Парижу сделал из кружки жадный глоток пива, решительно поставив ее на стол. Иван, сжав чулок и вправду ощутил на нем остаток чужого тепла.
-С потаскушки одной снял… Она на Генуэзской, у городских купален проминирует…
Иван рассмеялся.
-Ну ты Тоша даешь… Ни замерзнет деваха-то?
И подняв кружку с пивом произнес тост.
-Ну хай буде.
И в ту же минуту напольные часы в буфетной зашипев стали отзванивать одиннадцать часов.  Василий, выглянув за портьеру заторопил приятелей.
-Господа, начинается…
Антонин перед тем, как выйти в ложе еще раз осмотрел себя в зеркало.
-Как?
Поинтересовался он у Ивана. Поддубный оценивающе осмотрев приятеля показал большой палец.
-Во!  В таком маскараде тебя и мать родная за чертяку примет.
Приятели ввалились в ложе в тот момент, когда господин Безкоровайный, выйдя в центр манежа, подняв руку выкрикнул:
-А теперь дамы и господа приветствуйте! Чемпион России по русско-швейцарской борьбе, атлетический вундеркинд, ученик доктора Краевского, обладатель нескольких мировых рекордов в поднятие тяжестей премьер чемпионата великолепный Георгий Лурих!
В партере несколько дам вскочив с места что-то кричали молодому человеку, идущему впереди колонны с увесистой гирей, удерживаемой им на плече. К его ногам полетели букеты цветов то и дело слышались мужские голоса, которые на манер оперных приветствий выкрикивали знаменитое «Браво» и неистово били в ладоши. А сам чемпион, картинно подняв правую руку потрясал ею в знак приветствия публики.  Иван же от изумления открыв рот так громко расхохотался, что его услышал, не только кондуктор, стоявший внизу у входа в балаган, но и виновник торжества, премьер чемпионата господин Лурих. С удивлением и открытой, почти детской улыбкой вскинув голову воззрился он на гостей ложемента. 
-Ты чего?
Зло ткнул в бок Ивана Антонин.
Иван, сдерживая смех и закрывая себе рот рукой указал на   Лурих не в состояние произнести что-либо членораздельное.
-Перестань, он смотрит на нас!
Поддубный оглянувшись на товарища и увидев его в маске, сооруженной из чулка бардельной девицы еще больше развеселился. 
-Ой, ой... Ой не могу…
Только и мог выдавить из себя сползший под кресло Иван.
-Держите меня семеро... Ну и чемпион, соплей перешибить можно.
Когда Антоний поднял голову, улыбчивый молодой человек с гирей на плечах приветливо помахал ему рукой, делая знак чтобы Антонин спустился к нему. 
-А также! 
Продолжал представлять участников чемпионата господин Безкоровайный.
-Чемпион Эстляндской губернии в русско-швейцарской борьбе на поясах, рекордсмен по поднятию тяжестей, чемпион эстляндского железа Карл Греберг с номерами «Разрыв цепей» и ломка подков.
Повелитель цепей из Эстляндии сделав приветственный знак рукой в одно мгновение разорвал цепь, обвивавшую его тело которая тут же упала к его ногам.
Публика же, ахнув от удивления и неожиданности благодарно засвистела, загикала, не жалея аплодисментов.
-Чемпион Польского Королевства Российской империи по поднятию тяжестей и атлетизму, бесподобный борец в русско-швейцарской борьбе Адам Козуляк.    
И снова буря оваций и криков «Браво» и задорного свиста с галерки…
Иван, вытирая слезы вышел в приложементный буфет попросил чаю.
-Принеси-ка эклеров... да чаю.
И прыснув от смеха добавил.
-А то я осерчаю…
Буфетчик исчез за дверью, а в буфетную возмущенно ворвался Антонин на ходу стягивая с головы маску из чулка скороговоркой выговаривая Ивану за его не корректное поведение.
-Это же Лурих!
Потрясая руками в воздухе задыхаясь от восторженности, затараторил Преображенский.
-Иван это же  вундеркинд гиревого атлетизма и юный гений борцовских ковров. А ты?
Он посмотрел на давящегося от смеха Ивана и отмахнувшись от него как-то обижено, плеснув себе в лафитник граппы и выпив ее залпом скрылся за портьерой ложемента на ходу буркнув.
-Эх ты…
Иван еще вытирал глаза салфеткой, когда из-за портьеры послышался голос шпрехшталмейстера роль, которого все так же исполнял владелец циркового балаган господин Безкоровайный.
-А сейчас первой парой на ковер вызывается непревзойдённый премьер феодосийского чемпионата, чемпион Российской империи по атлетизму и борьбе на поясах господин Лурих!
Гром аплодисментов обрушился на борца выбежавшего в центр разостланного униформистами ковра с поднятой для приветствия публики рукой. 
-А также!
Из-за форганга на арену выбежал толстый дядька в черно-белую полоску трико обтягивающее непомерно большой живот. Иван, вернувшийся в ложе и только устроившийся в кресле хохотнул.
-Як у быка пузырь, как он барахтаться то будет?
 Антоний, сделав вид, что не услышал едкого замечания товарища еще больше навалился на перила ложемента, чтобы еще лучше видеть все то, что происходит на манеже балагана господина Безкоровайного.
-А также истинный сын турецких мамелюков, чемпион Африканского континента по поднятию тяжестей и в поясной борьбе господин Гююк Гёбек Даг.
Публика отреагировала вяло лишь с галёрки послышался недобрый свист и обидные выкрики в адрес пузана.
-Эй бюль бюль тыква!
Но Безкоровайный подняв руку потребовал от публики тишины.
-Дамы и господа прошу блюсти достоинство и соблюдать этикет вежливости.
И повернувшись к партеру ведущей громко выкрикнул.
-Схватку двух чемпионов будет судить от дирекции цирка известный спортивный корреспондент из столицы господин Чесноков!
И тут же на манеж под негромкий марш прошествовал худощавый господин не высокого роста в белом костюме, приветственно поднявший руку.
-А теперь, прошу достопочтенную публику назначить и делегировать для честной оценки поединка представителя общественности, разбирающегося в правилах борьбы!
Безкоровайный обвел взглядом публику, но никто особого рвения не проявлял. 
-Я! Я хочу рядить!
Вскинулся было проснувшийся в кресле купчишка без сапога.
Зрители оживилась и по рядам пробежал смешок.
-Ну уж нет господин хороший, сидите себе пока Вас не вывели на свежий воздух. И униформисты по едва заметному движению головы Безкоровайного кинулись унимать закудахтавшего купчишку. Когда реприза с пьяницей закончилась Безкоровайный снова обратился к публике.
-И все-таки дамы и господа, для честного суждения борцовской схватки нам нужен делегат от публики. Кто возьмет на себя ответственность и поможет нам всем?
Неожиданно рядом сидящий с Иваном Антонин в мгновения ока натянув на голову чулок, порывисто встав с кресла и вскинув руку громко выкрикнул.
-Я! Я могу судить борцов!
-Вы?
Господин Безкоровайный повернулся к ложе и тут же яркий луч софита ослепил бесстрашного Антонина.
-Знакомы ли Вы с правилами русско-швейцарской борьбы?
-Да!
Срывающимся от волнения голосом выкрикнул претендент. Безкоровайный обведя заволновавшуюся публику развел руки, как бы предлагая самим зрителям оценить предложение молодого человека.
-Ну как доверим мы столь ответственное дело этому господину в маске?
Публика невнятно забурчала, послышались негромкие выкрики.
-Подсадная утка! Лезут тут всякие!  Маску сымай!
Безкоровайный поднял руку и публика, как и оркестр повинуясь его жесту тут же притихли, тогда он обернувшись к уже пожалевшему о своей дерзости Антонину поинтересовался.
-Чулок… Пардон… Свою маску Вы одели чтобы публика не видела Вашего лица, когда Вы будите судить?
-Нет!
Надтреснутым голосом, но громко и твердо ответил Преображенский.
-Для чего же тогда?
Антонин хотел было упасть в кресло сказавшись пьяным, но теперь уже Иван поддержал его дружеским тычком локтя в бок.
-Взялся за гуж, не говори, что не дюж!
Пробурчал Иван, подпирая друга кулаком в спину.
-Я хотел… Сразится с кем-нибудь из борцов Вашего чемпионата!
Безкоровайный не ожидавший такого ответа обведя публику взглядом и собравшись с мыслями обратился к зрителям:
-Ну что позволим господину инкогнито поучаствовать в суждение   финального поединка, после чего пусть и он покажет свои таланты в борьбе?!
Трибуны оживились, а с галерки кто-то, опознав в Антонине выпускника Мореходных классов громко выкрикнул:
-Давай морячка!
Заулюлюкала галерка. Засвистели матросы с каботажных суденышек, крючники из такелажных артелей и простой люд. Даже дамы в партере зааплодировали бесстрашному юноше лишь пьяный купчишка удерживаемый оставленным поле него униформистом попытавшись привстать с мета выкрикнул.
-Нет! Нет ему нашего доверия!
Но его пьяный голос утонул в одобрительном реве публики, а выбежавший на манеж Рыжий клоун с разбегу ловко запрыгнув к купцу на колени и обхватив его словно родную мамашу заблажил писклявым голосом.
-Я! Я-то же против этого маскарадного!
Публика разразилась гомерическим хохотом, а купчишка, вырвавшись из рук Рыжего как был в одном сапоге под свист и хохот публики пробежав вдоль манежа скрылся за пологом прикрывавшем уличный вход в балаган.
Хозяин цирка подняв руку и усмирив развеселившихся зрителей обратился к Антонину.
-Ну что ж господин моряк прошу Вас спустится к нам и занять свое место в судейском кресле.
Иван ощутил, как Антонина бьет лихорадка и когда луч софита отвернулся в сторону манежа оставив обитателей ложемента в кромешной темноте подбодрил товарища.
-Давай не дрейфь паря. Еще не в мыле харя.   
К удивлению Ивана, молодой человек, что вышел бороться со знойным сыном Турции, быстро расправился с ним каким-то затейливым приемом, как, впрочем, и с тремя последующими борцами, пожелавшими сразится с ним.   Антонин то и дело вскакивал со своего судейского кресла грамотно комментируя проведенные борцами приемы к удовольствию, господина Чеснокова, публики и самого Безкоровайного.
После чего немало удивил и публику, и цирковых атлетов поднимая с ними на пари тяжести заработав при этом пятнадцать рублей из призовой кассы, которые ему тут же при очевидном восторге публики вручил владелец заведения. А уж когда Маска он же Морячок поймав некоего чемпиона Вятского уезда Полупьянова, вышедшего побороться с ним, на задний пояс и красиво бросив через себя с прогибом на ковер, а господин в Чесноков - судья чемпионата зафиксировал туше сереч чистую победу    публика ополоумев чуть не бросилась на манеж качать Морячка и только строгое предупреждение господина Безкоровайного остановило ее.
-В случае беспорядков в вверенном мне заведение публика будет облита холодной водой из брандспойтов пожарной командой феодосийского общества спасения от огня.
И вскинув руку и успокоив разгоряченных зрителей объявил.
-А сейчас будет разыграна финальная лотерея с главным призом в пятьдесят рублей…
Он не договорил, на манеж вышел блистательный Георг Лурих с большим горящем золотом в свете прожекторов самоваром в руках и что-то шепнув шпрехшталмейстеру на ухо поднял самовар над головой. Безкоровайный же откашлявшись, подняв руку   громко огласил.
-А сейчас, дамы и господа, почтенная публика, перед тем как мы разыграем главные призы сезона, чемпион Российской империи, господин Лурих желает лично вручить приз юному атлету выступившему в финале нашего борцовского дерби под маской Моряка, наградив его большим тульским самоваром, за его увлеченность атлетизмом и любовь к борьбе!
Иван, улыбаясь, прикрыл глаза и аплодируя вместе со всей публикой вдруг снова с новой силой и ясностью ощутил будоражащий запах цирка, запах свободы, запах силы и победы в котором единовременно умещались запах дорогих духов, конского пота, опилок и восторженных оваций.

                Глава 95
                Прощание

Иван, Антоний и Василий, как и большинство зрителей вываливших из балагана Безкоровайного пошли к башне святого Константина, где в ресторации горели яркие фонари, а венгерский женский духовой оркестр исполнял вальсы и мазурки. Почти каждый кто проходил мимо друзей и видел самовар в руках у Антнина смеясь подбадривали неудавшегося Маску.  Антонин вдруг поставив самовар на  брусчатку повернувшись к Василию прихватив его за руку и аккуратно продемонстрировав бросок, так же аккуратно поставил его на ноги подле предательски блестящего в  полумраке  самовара.
-Смотри Иван этот мы с тобой то же изучали… Вот я захватил руку и шею противника, как называется этот парад?
Иван, задумавшись сказал первое, что ему пришло на ум.
-Тутр… Тур-дер…
Мимо   товарищей прошел старший маклер Корабельной конторы господин Себялюбов с супругой в сопровождение двух сыновей недорослей Иннокентия и Тимофея.
-Вечер добрый господа…
Сделав знак рукой, поприветствовал он Поддубного и его товарищей.
-Не дурной трофей.
Себялюбов улыбнувшись кивком головы указуя на стоявший подле товарищей самовар.
-Здравствуйте, Андрей Севастьянович…
Ответил ему Поддубный обернувшись на приветствие Себялюбова.
-Я завтра Вас жду у себя Иван Максимович… Ваша лошадка пришла первой.
Поддубный кивнул.
-Хорошо. Всенепременно… С утра сразу к Вам.
Себялюбов еще раз взглянув на самовар и легкомысленно махнув на прощание рукой был тут же увлечен своей жеманной супругой и наследниками на летнюю веранду ресторации, где подавали бесподобный французский пломбир с орехами, а привлекательные музыкантши, облаченные в яркие мундирчики с неприлично короткими юбками неведомой армии, выдували из горящей золотом меди легкий как вечерний бриз вальс.
-О чем это он?
Настороженно поинтересовался Василий.
-Так, по работе.
Отмахнулся Иван.
-А про какую это он лошадку говорил? Ты что на бегах играешь?
Не унимался Василий.
-Да нигде я не играю… Сказал же по работе. И где этот ты бега здесь видел?
Василий задумался, а Иван, наклонившись поближе к приятелям негромко сообщил.
-Завтра большой итальянец встает на причал, наша ватага на него получила подряд.
-А-а-а…
Промычал так ничего и не понявший Василий, а Антонин отмахнувшись продолжил начатый до встречи с Себялюбивым разговор.
-Так как называется парад?
Иван, запустив пятерню в волосы задумался.
-Я же сказал, Тур-де… Чего-то там.
Антонин поддержал его.
-Правильно, а дальше как? Давай вспоминай.
 Иван, виновато улыбнувшись развел руки в сторону.
-Ну не помню я не помню. Может человек забыть?
-Тур-де-тет…
Со смешинкой в голосе выпалил Антонин и отмахнувшись от Ивана как от безнадежного человека и подняв с тротуара самовар добавил. 
-Учи. Ты же все записывал. Это сейчас оно тебе не надо, а потом может очень даже пригодится.
Разговор перехватил Василий.
-Да чего ты?  Выучит он. Иван ведь выучишь?
Иван кивнул.
-Вот видишь, а ты его распекаешь.
И неожиданно оживившись, и забежав перед приятелями затараторил как брехливая базарная тетка.
-А мне этот… Ну толстый в леопардовой шкуре понравился. Сила… Хоть с виду и пельмень пельменем.
Из порта донеслось два протяжных пароходных гудка.
-Машина задний ход…
Механически отметил Василий.
-Какая машина?
Василий пожал плечами.
-Да кто его знает, по голосу большего водоизмещения корыто…
Деловито заметил он. И тут же из порта донесся один протяжный и три коротких гудка, по всей видимости с того же судна.
-Ну вот и отшвартовался… Куда он там себе уходит?
Мечтательно спросил сам себя Василий.
Антонин хотел было съязвить, но Иван вдруг как-то грустно ответил.
-Это «Франциск Третий», отшвартовался на Мадрид через Мальту…
Иван, остановившись под фонарем грустно посмотрел на приятелей.
-А вы когда?
Антоний, взглянув на наручные часы чуть развернувшись к неверному лучу света уличного фонаря посмотрел на циферблат.
-Я через шесть часа ухожу… Наливняк «Баку» уже вторые сутки стоит под разгрузкой…
Иван кивнул, так как знал о все о всех судах в феодосийском порту, стоящих у причалов, на рейде или в карантинной - Двуякорной бухте на очереди под разгрузку или погрузку.
-А мой «Император» отваливает через четыре часа…
Сказав это Антонин крепко обнял Ивана за плечи.
-А я?
Как-то по-детски спросил у Василия Иван.
-Как же я?
И Иван, притянув плотнее к себе Василия обнял его и тут же к ним присоединился Антонин.
-Ладно, чего уж там…
Пробурчал Иван.  И они, обнявшись втроем стояли, так глядя себе под ноги на битую столетиями брусчатку Феодосии, освещенную неверным светом уличного фонаря, трепетавшим в их до зеркала начищенных штиблетах.   Первым нарушил молчание Антонин.
-Не грусти… Все когда-нибудь заканчивается. Вот и наша учеба…
И размыкая круг добавил.
-Простимся здесь…
Иван   оглядел приятелей. 
-А до куреня не пойдете?
Василий отрицательно мотнул головой.
-Уже нет… Мы еще днем рундуки снесли, когда ты в порту был…
-Так что друг ты наш сердечный будем прощаться.
Добавил Антонин снова притягивая к себе Ивана. Они еще раз крепко обнялись, но теперь уже по очереди.
-Ты только борьбу не бросай и атлетизм, у тебя все получается… А эти что в цирке просто бурдюки с салом… Только так… С виду сильные, а на самом деле жиртресты через одного.
Иван утвердительно кивнул, безмолвно соглашаясь со словами Антонина. 
-Вот Лурих то да! Наглый, сильный, дерзкий. А эти все шкафы в чемпионате так для блезира. Как говорится: «Чем больше шкап, тем громче падает».
И бросив настороженный взгляд на Ивана извиняющимся тоном добавил.
- Это не про тебя друг!
Поддубный дружелюбно отмахнулся от приятеля.
- Да ну брось ты… Правда твоя Тоха…
Антонин улыбнулся и хлопнув Ивана по плечу предложил.
- Может мы тебя до дому проводим?
Иван отрицательно качнул головой, не глядя на товарищей. И нежданно развеселившись, и растолкав друзей добавил.
- Я ж не девка, чтобы мене до хаты гулять.
И они дружно рассмеялись так, что парочка, проходившая в саженях десяти от них испуганно оглянувшись тут же скрылась в темноте неосвещенной фонарями аллеи.
Иван, еще раз обняв парней прошелся с ними до переходного железнодорожного моста, но дальше не пошел и рук больше не пожимал. Просто остановился и когда приятели поднялись на мост  и отсвет портовой иллюминации высветил их силуэты на звездном  ночном небе подняв  на прощание руку  ничего не говоря пошел в  теперь уже осиротевший на двух носельников  дом…
                Глава 96
                Именинное утро.

С ночи накрапывал мелкий холодный дождь. Иван встав пораньше и сделал легкую зарядку, остановившись у широкого окна во втором этаже долго смотрел на Митридатову гору увенчанную  белым зданием старой турецкой мечети теперь служащей Феодосии музеем Древностей, точнее сказать  хранилище этих самых древностей, где по ночам, по слухам,  собирались феодосийские масоны и делали там свои тайные дела. Тем более, что на портике здания бывшей мечети, как символ победы России над Османской империей красовался золотой крест, а значит ничего дурного или предосудительного там не могло происходить по определению. По крайней мере так для себя решил Иван.
Нужно было спустится в низ, в кухню, разжечь очаг и позавтракать чем Бог послал, но Ивану совершенно не хотелось есть, тем более в одиночестве, ведь дружки его мореходы давно отвалили в свои дальние плавания.  Иван кисло улыбнулся, вспомнив своих товарищей. Он все смотрел и смотрел туда в верх, где низкие облака то вовсе прятали   гору Митридат, то снова оголяли ее, выставляя всему свету на обозрение.  Мысли его как этот туман над горой то выбрасывали на поверхность воспоминания, то снова прятали их в непроницаемую пелену памяти. Он подышал на оконное стекло и нарисовав на нем пальцем девичий профиль, закрыв глаза нежно приложился к нему губами. 
- Мой Ангел…
Прошептал он, прижимаясь щекой к уже растаявшему портрету девицы и все думал и думал о ней, о своем Ангеле, о своего Глафире Михайловне Ивлевой. Где она? Что с ней? И от чего не пишет больше своих нежных, пахнущих сладкой кельнской водой писем?
Прошло не менее часа, пока в глухую калитку дома не ударило медное кольцо, прибитое с улицы к двери и предназначавшееся для визитеров дабы те могли оповестить хозяина дома, о том, что к нему желают попасть на аудиенцию или по каким-то другим делам. Иван не сразу отреагировал на стук в надежде, что непрошенный гость передумает и не станет беспокоить еще, быть может, спящих обитателей дома. Но стук только усиливался и Иван, не желая причинять неудобства соседям, которых он, к слову сказать, более чем за полгода так ни разу и не видел, зябко кутаясь в шкиперскую парусиновую штормовку вышел к воротам и не спрашивая настойчивого посетителя молча   распахнув перед ним калитку.  За которой негромко, но зло матерясь дожидался Ивана его приятель Сашка Кот.
- Вань ты никак спишь еще?
Не здороваясь, попенял ему Александр протискиваясь в калитку вместе с множеством бумажных пакетов, которые он прижимал рукой к груди.
- Совсем забарчюговал.
И хлопнув Ивана по плечу, свободной от кульков рукой, окончательно ввалился во двор.
- Привет друже… Какой там сон?
Невнятно пробурчал Иван. Сашко воззрился на Ивана оглядев его с головы до ног.
 - Так какого ж рожна я тут долблюсь в ворота як дятел? Воскресенье же.
Сашко, весело подмигнув Ивану и приобняв его за плечо потянул за собой в дом.
- Ну а то!  Седня день-то какой?
Иван, приостановившись   перед входом в дом непонимающе посмотрел на приятеля пустыми и грустными от далеких мыслей глазами.
- Какой еще день…?
Сашко хохотнул.
- Ну ты даешь Ваня! Совсем со своей барыней от отчалил…
В глазах Поддубного промелькнула искра надежды.
- Глафира, приехала?
Сашко, серьезно посмотрев на Ивана, присвистнул.
- Вы Ваше именитство совсем уже я смотрю чудить начали. 
И проталкивая в дом вялого телом Ивана нравоучительно добавил.
- С именинами Вас Иван Максимович. Дай. Боже седня 27 число вересня одна тысяча восемьсот девяносто пятого року, а что это значит?
Иван, не понимая, к чему клонит Сашко неопределенно пожал плечами. 
- Да кто его знает?
Сашко, ничего не говоря, подскочив к столу и вывалив на него бумажные кульки со снедью, особо торжественно  выставил получетвертную бутылку водки, после чего кривляясь и скоморошничая дурным голосом пропел:
- Многие лето!  Многие лета,
Православный Русский Царь!
Дружно, громко песня эта
Пелась прадедами встарь…
И снова посмотрев на растерявшегося Ивана колюче добавил.
- Вообще от любви своей своротился? С днем рождения Вас Царь Иоанн!
И комично поклонившись в пояс уселся на лавку бросив на стол намокшую под дождем купеческую фуражку с лаковым козырьком, закинув ногу на ногу развалился на лавке упершись спиной в подоконник. 
- С амининами тебя Ваня, все ж таки 24 годика седня  втетерило...  Да и с Иоанном тебя Златоустом и С Воздвижением креста Господнего, слыхал как колокола разошлись?
Иван, прислушавшись и только теперь услышал, как празднично и радостно вызванивают колокола на церковных колокольнях.
Иван перекрестился.
- Благодарствую Сашко… С утра что-то…
Сашка перебил его.
- Давай одевайся друже, по шустрому, да почапаем у церкву на службу, а потим и твой   ангельский день…
Он щелкнул себя указательным пальцем по горлу, так что раздался звук словно из бутылки вытащили пробку.
- Отпразднуем. 
Иван ничего не говоря поднялся во второй этаж и пока он там возился с одеждой Сашко захозяйничев на кухне развел в тандыре огонь и поставил на таган кофейник с пахучим, только что смолотым в лавке крымчака Илима кофеек.
Иван спустился как раз к тому моменту, когда Кот разливал по татарским расписным чашкам, без ручек благоухающий напиток.
- Давай кофею для сугреву и ходу.
Пододвигая к Ивану пиалу с горячего кофе, предложил Сашка, но Поддубный насупившись и напустив на себя тучи от чего-то нахмурился.
- Нечто мы нехристи какие, кофей перед воскресной службой лакать?
И сняв ключ от дома, что висел тут же на вбитом в дверной косяк плоском кованом гвозде, распахнул входную дверь давая понять другу детства, что обсуждать свое решение не намерен. Но когда Сашко что-то бурча протискивался мимо него во двор прижав его к косяку не зло но укоризненно сказал.
- Просил же тебя «царем» меня не дразнить…
На что Сашко дернув плечами и вырвавшись на улицу резонно ответил.
- Так я ж дома Ваня. Между нами. Чего тут такого? Не на людях же.
Иван, проворачивая ключ в замке понимая, что не прав пробурчал.
- Все одно не к чему это.  Царь у нас один.
И справившись с замком вяло перекрестившись добавил
- Дай Бог ему здоровья…
И увлекая за собой друга детства вышел на улицу, где по глинистой, круто идущей вниз улице бежали к Черному морю ручейки и без того опресняя малосоленую воду залива.
                Глава 97
                День рождения 26 сентября 1895 года
Пока шли из Всесвятской церкви что на Сенном рынке молчали, каждый думал о своем после разговора с настоятелем храма отцом Модестом. Только дома на Караимской сидя с выложенными из кулей покупками Сашко откашлявшись распечатав залитую сургучом бутылку водки заговорил.
- Так-то я Ваня струхнул слегонца, думал все амба опять ты замеланхолил, а ты вон ничего с батюшкой побалакал за жизнь… 
- А тебе то чего?
Прищурив глаз не зло, поинтересовался Иван.
- Ну так как же? Мы ведь с тобой с малых ногтей… Да и тетка Анна просила приглядывать за тобой, коли замолчишь там или заголодуешь…
Иван грустно улыбнулся.
- Скажешь то же «заголодуешь», что я юродивый чи схимник?
Сашка налил себе в лафитник водки.
- А чего было же у тебя такое… Ты месяц молчал, и батя тебя с  батогами кормил…
И подняв лафитник выпил залпом, закусив куском еще теплой, недавно снятой с вертела жаренной баранины, купленной ими на обратном пути из церкви на   углу Суворовской и Крепостной улиц.
- А барашка хорош.
Похвалил Сашка мясо с аппетитом откусывая куски сочной таящей во рту баранины.
Иван хмыкнул.
- У Татарина плохого не водится… Я у него завсегда прикупаю.
Сашко схватился было за кувшин с пивом, чтобы запить закуску, но Иван перехватил его руку.
- Шутишь?
- А чего?
Не понял Сашко.
- Чай пей или кофей себе заведи.
Кивнул Иван на горящий в тандыре огонь.
- С чего это я водку буду чаем запивать? Ну ты придумал.
Иван встал и взяв с полки большой чайник налив в него воды поставил на огонь.
- С того…
Возвращаясь к столу, буркнул Иван.
- Баранина от пива замерзнет и пиши пропало. Хорошо если фельдшер тебя касторкой откачает, а так вон…
Иван кивнул куда-то за спину в сторону Госпитальной улицы что тянулась от Митридатова холма до самого Карантина.
- На погост к иноверцам.
Сашка   наиграно заерепенился.
- Водкой значит можно, а пивом нет? Скажи уж что другу пожалел пиваса.
Иван, поглядев на   Сашко улыбнулся, так как он это делал перед дракой и в минуты опасности, холодно и снисходительно.
- Ну коли ты такой дюжий хлопец с железным ливером тогда, конечно, на… Хлебай.
Сашко, подозрительно посмотрев на придвинутый к нему кувшин пива заглянул в холодно мерцающие иронией глаза Ивана и тут же поостыл.
- Да ладно… Это я так для форса… Нечто мне в лазарет охота или на цвинтар съехать… Я кофей дождусь… Чем кишки потом касторкой
полоскать.
Иван рассмеялся.
- Ага! Сдрейфил?
Сашко, довольно дернув плечом и достав из кармана трубку с табаком собрался было закурить, но вспомнив что он у Ивана в гостях, а не в своем портовом кильдыме   просительно посмотрел на Ивана.
- Ни че если подымлю у курене?
Иван утвердительно кивнул.
- Давай, дыми седня можно… Седня Сашко ты мой друг сердешный тебе все можно. Гуляем ведь.
Иван молча, не упуская ни единого движения следил за Сашко как тот   сунув трубку в кисет и наполнив ее крупно резанным табаком крепко втрамбовал его в люльку большим пальцем.
- Турецкий?
Поинтересовался Иван. Сашко, деловито прикусив зубами мундштук и чиркнув спичкой о стол раскуривая трубку сквозь зажатые зубы процедил.
- Не… Наш, домашний… Миколе Лещуку дед Захар с обозом прислал, ох и едреный же… Не табак прямо, а... Выдери глаз какой-то.
Раскуривая трубку, цедил приятель, утонув в напущенном облаке густого, сизого дыма, щуря заслезившийся от дыма глаз. Иван, потянув носом дошедший до него дымок вдруг почувствовал внутри себя где-то в груди прилив тепла, словно оказался в отцовском курене и мама вот, вот зайдет, держа в руках только что вынутый из печи пирог с цибулей с курячим яйцом со сметаной, да с сиром.  Иван, прикрыв глаза улыбнулся и проведя ладонями по лицу неожиданно потянул руку к Саше.
- А ну дай Сашко люльку?
Попросил Иван у приятеля трубочку.
- Ты ж тютюном не балуешь?
Иван отмахнулся.
- Так…
И улыбнувшись добавил
- Батькой пахнет…
И сделав небольшую затяжку   мечтательно выпустил едкую, с полынной горечью струйку дыма в потолок. И тряхнув головой   закашлявшись рассмеялся.
- Ну дед Захар!  Вот же уж. Он, что самосад свой у степа шукает?
Сашко, обидчиво поджав губы забрал из рук приятеля дымящуюся трубку.
- С чего это?
Иван, откашлявшись и вытирая кулаком выступившие слезы, отцовским, хриплым после табаку голосом ответил.
- Так нечто ты не чуешь друже?  Як степь шает?  Полин або чебрец горить.
И расхохотавшись в голос   весело треснул кулаком по   добротному караимскому столу.
- Вот лис старый! Внуку такую бузу прислал! Хорошо, что он туда дурману або белены не натрусил, а то бы мы тут вже зачудоковали.
Сашко подозрительно посмотрел на притухшую трубку.
- Так мне не курить что ли? Али как?
Иван весело махнул рукой.
- Та дыми уже в метелки ее бабушку… Все одно у нас с тобой веселуха сегодня. День нарождения у меня нечто ты запамятовал друже.
И налив Сашко полный лафитник водки поднял бокал с пивом.
- За тебя Сашко и за всех наших ватажников, ибо без вас и меня нет…
Сделав большой глоток, колючего от газа пива Иван с удовольствием стерев ладонью пивные усы с верхней губы, покосился на задребезжавшую на чайнике железную крышку. Не охота ему было возится с кофеем, и Сашко словно угадав нехоть Ивана, отложив на стол совсем погасший чубук сам  взялся наводить кофе. 
- Сашко, а давай ко мне… На совсем…
Вдруг предложил Иван.
- Я теперь один, места в курене досталь… Да и чутка тоскливо мне одному...
Сашко, сделав небольшой аккуратный глоток кофе так чтобы не обжечься отрицательно мотнул головой.
- Нет Вань, не могу. Сам понимать должен, ватага без ватажника як стадо без пастуха поскудничать начнут, бузить.
Иван, помолчав рассудительно согласился.   
- И то верно. Карты, девки, водка и уже не остановишь гульбу эту пока зубы кому не выбьешь, а то и так не поможет.  Верно говоришь… А до Богодуховки-то собираешься?
Сашко, раскурив трубку потянув из нее выпустил струйку сизого дыма в потолок щуря слезящийся от табака глаз неспешно ответил.
- Ну а то… Нужно батьке грошев привезти, да и подарки, я уж подкупаю по-тихому, кому чего, а ты?
Иван, отпив пива из кружки и смахнув ладонью пену с губы   крякнул.
- Хорош пивас у колбасников… Конечно, пойду я ведь мамане обещал каждые святки домой…  Опять же гроши батьке, чтобы землицы прикупал…
Сашко снова выпустил в потолок сизый дымок хотел было что-то сказать, но Иван опередил его.
- На меня дуй…  Так я навроде дома, в курине, рядом с батькой. 
Сашко хохотнул.
- Так ты ж сам говорил, что у дедуна Захара не табак, а   труха степная.
Иван улыбнулся.
- Нешто ты думаешь у Максима Иваныча другой тютюн?
Сашко понимающе кивнул.
- Так оно конечно… Поди ж с одной грядки рубят.
И чуть помолчав, и посерьезнев лицом добавил:
- Севастьян-то Кирнос гутарил, шо на шляху лихоимцы шарятся, дань с казаков, та с мужика стрегуть…
Иван небрежно отмахнулся.
- Они что первые? Одного другого вздернут, да в каторгу угонят и опять тишина… Век так было. 
И помолчав о чем-то азартно добавил.
- Я тут, Сашко, намедни у почтмейстера был, так он брешет, что Почтовый департамент со следующего года гроши переводить по телеграфу будет
- Это как так?
Недоверчиво посмотрел Кот на Ивана.
- Так. Просто. Здесь на Почтовой в телеграфе сдаешь гроши, а в Богодуховке у нашего Прыщавого телеграфиста они уже через час.
- Ух ты!
Удивился Сашко от чего даже придержал в руках наполненный водкой лафитник, который еще секунду назад собирался выпить.
- Вот это добре, це и есть забота о простых людинах.
Иван ухмыльнулся.
- Пожалел волк овцу…
Сашко, выпив водку и запив ее приостывшим кофе одобрительно кивнул.
- А чего? Справно тут отдал, а там забрал… И трусится не надо что потеряешь чи вкрадут на чугунке.
И дожевывая закуску ни то у Ивана ни то у самого себя спросил.
- Я вот только неразумею якой с того почтарям прибуток?
Иван расцвел в улыбке.
- Вот тут-то Сашко самая что ни наесть собака зарыта. Допустим, чтобы у Богодуховке твой батька получил от тебя сто рублей, ты здесь на телеграфе у Громакова еще два рубля сверху должен приплатить, вроде как за удобства.
Сашко, разинув рот поставил опорожненный лафитник на стол.
- Вот жешь пацюки чего удумали! Это ж сколь получается Ваня?
Иван пожал плечами, не поняв вопроса уже захмелевшего Сашко.
- У процентах?
Иван, пожевывая кусок окорока посмотрел в потолок.
- Два рубля с Катеньки... Это два процента с общего кошту выходит. 
И запив окорок пивом заметил.
- Не так уж и много, тем более что ты сам балакал, что на шляхе канитель лихоимцы крутят.
Сашко, помолчав недовольно сказал.
- Оно конечно справедливо, с одной стороны, но и два карбованца на дороге не валяются, айда пошукай ка их!
Иван, соглашаясь с резонными доводами друга кивнул.
- Это точно кому вши крупные, а у кого жемчуга мелкие…
И помолчав добавил
- Не морочь башку, сказал же почтмейстер только еще думают такой телеграф навести так и то не раньше, чем в следующем году. А пока, как и было гроши в капшук та к душе поближе.
Иван, отпив пива поинтересовался. 
- Лучше скажи, как там у Сибиряка дела?
Кот отмахнулся.
- Чего тебе Борода? Ты же знаешь у нас с Евлампием Аристарховичем все полюбовно, он нам мы ему…
Сашко поднял со стола наполненный водкой лафитник.
- Давай лучше за тебя выпьем Иван Максимович, тебе сегодня аж двадцать четыре года присусалило, чай не мешок картошки…
И он, подняв лафитник над головой и расплескивая из него водку добавил.
- С днем тебя нарождения друже. Здоровья, тебе, девок гарных, та кошеля тугого.
И звонко чокнувшись им о пивную кружку Ивана в один присест осушил граненый лафитник до дна.
Они еще час другой покутили, побалакали за родных и близких, пока Сашко совсем не сомлел от выпитого и дышащего на него сухим жаром из угла кухни тандыра. После чего Иван на плече, словно куль с пшеницей снес  дружка во второй этаж и уложив его спать  на атаманку где раньше обретал Антонин Преображенский, спустился в кухню чтобы прибрать со стола снедь, после чего и сам  улегся на ночлег, но долго еще выручился без сна  и не мог уснуть, вспоминая  то свою Глафиру Михайловну, то нагловатую мадам Кети, которая и вовсе оказалась не мадам, а какой-то вертихвосткой… И главного почтмейстера феодосийского телеграфа… Который плел ему в дреме, про какой-то  межконтинентальный телеграф и силу электричества и проводов и еще  черт его знает что…
Мысли Ивана запутались в тонких проволочках мудреной телеграфно-телефонной машинерии утаскивая его все глубже и глубже  в сон на самое дно Ирклеи речушки его детства… Где было тепло и где был он счастлив, где  шелестел своими острыми листьями камыш с рогожей,  и хрустальным колокольчиком звенел голос его белокурого Ангела, которая все звала и звала его к себе  плещась в прозрачной расшитой зеленой травой и водорослями неспешно бежавшей  по своим делам речушки.
-Мой Геркулес… Мой Геркулес…  Геркулес...

                Глава 98
                Письмо к Ангелу.

На следующий день чуть свет Сашко подскочив ошпаренной собакой метнулся в порт, где его на причале Русского пароходного общества ожидали ватажники и таможенный чиновник, чтобы начать разгрузку ошвартовавшегося еще с вечера сухогруза.  А Иван, еще повалявшись на топчане и понежившись в лучах заглянувшего в верхнюю комнату солнца, взяв   со стола чернильницу непроливайку, стальное перо фирмы «Pelican» с золотым шариком на кончике пера и лист беленой 40 копеечной бумаги, улегшись на нагретый солнцем пол и немного подумав о чем-то выписал, как мог, старательнее   первую строку своего письма.
- Здравствуй, мой Ангел… 
И полюбовавшись на просыхающую, на глазах радужную строчку фиолетовых чернил, склонив над листом бумаги голову и отбросив с глаз, выгоревший за лето до соломы челку, продолжил писать письмо.
- Твой Геркулес совсем остался один. Письма от тебя не приходят вот уже два месяца и три недели к ряду... Я многократно перечитываю твои письма, что ты прислала мне ранее и почти все их знаю наизусть. Где ты мой Ангел? Что с тобой? Уже более полу года как ты уехала в разлучницу Ниццу и мне без тебя одиноко и сумрачно. Мои товарищи Антоний Преображенский и Вася Васильев с отличием закончив Мореходные классы, разъехались в разные стороны, а чтобы быть справедливей к ним, ушли в дальние моря и океаны: Антоний получил предписание в Баку, а Василь в Севастополь, они тоже пишут мне, но крайне редко.  Я теперь один живу в большом старом доме, пробежки мои совсем сошли на нет, иногда занимаюсь атлетизмом с моими верными книппелями и тетушкой Дорой, ну да это тебе вряд ли, мой Ангел, интересно. В общем скучаю, крайне и напрочь лишился аппетита и какие-либо удовольствия к жизни. Перед отъездом мы с хлопцами сходили в ресторацию отметили их выпуск, а после пошли в цирковой балаган, куда мы с тобой, мой Ангел, так и не попали, а зря очень даже зря скажу я, тебе бы очень там понравилось. Взяли с парнями ложемент и восседали в нем словно знатные особы. Я когда-то посещал балаган в Золотоноше, но то представление, со всеми их колдунами и толстомясыми борцами и в сравнение не идет с тем, что довелось мне увидеть нынче здесь в Феодосии.  Пообещай мне мой Ангел, что, когда ты вернешься, первое что мы сделаем это посетим с тобой   представление в балагане на нижнем базаре у женской гимназии. Я возьму для нас ложемент, и мы вдвоем будем смотреть на это чудо.  Хотя теперь уже скоро начало ноябрь и цирк   вот, вот должен уехать, в Одессу или Севастополь. Часто бываю на Широком молу у часовни и на волнорезе у маяка вспоминаю наши прогулки. Жду тебя мой Ангел всем сердцем, всегда той Геркулес.
Феодосия.       
Сентябрь, 27 дня, 1895 года 
PS
Вчера приходил ко мне мой друг Сашко Кот, ты должно быть помнишь его, посидели отметив мой двадцать четвертый день рождения. Знаю, что получил бы и от тебя мой Ангел подарок, но ты далеко.
PPS
К письму прилагаю почтовую карточку типографии господина Крыма со знакомым тебе местом. «Широкий мол».
На веки твой Геркулес – Иван Поддубный.
 
  И дождавшись, когда радуга исчезнет с поверхности чернил и они окончательно просохнут, сложил лист в четверо, приложив к письму раскрашенную акварельными красками почтовую карточку. Все это он аккуратно вложил в почтовый конверт, надписав его как можно, прилежней выводя адрес получателя корреспонденции в далеком французском городке Ницца:
Recours-de-Ville
636 Nice
France
M. Glafira Ivlеva.


                Глава 99
                Цирк уехал - клоуны остались

Ноябрь 1895
Проснувшись в один из дней начала ноября Иван спустился в кухню, где привычно разжег    огонь в очаге и заготовленные с вечера щепки и тонко наколотые дрова тут же занялись ярким, радостно потрескивающим пламенем.  После чего осмотревшись и остановив свой взгляд на висевшем на дверном косяке отрывном календаре сорвал ставший уже прошлым ненужный листок численника смяв его и бросил в огонь. Листок вспыхнув распрямился и почернев словно большая траурная бабочка лениво шевеля крыльями улетел в дымоход увлекаемый в гулкую пустоту трубы потоком горячего воздуха и печной тягой. 
Иван наклонился поближе к календарю чтобы вслух прочесть подпись под изображенной на листке иконе Святого Дмитрия.
- Восьмое ноября, пятница… День почитания святого Дмитрия Солунског (Феленикийского)…  В это т день не рекомендуется: шить, вязать, а также заниматься ткачеством...
Иван усмехнулся.
- Так этому мы и без того не обучены…
И вспомнив Нюрку Цуканову заводилу в артели портовых чинилок улыбнулся.
- А как же девки-то сегодня? Загуляют поди…
В слух улыбаясь пробормотал он сам себе, после чего продолжил чтение календаря в слух.
- «В этот день и воробей под кустом пиво варит», поэтому всенепременно рекомендуем нашему читателю испить сегодня пива покрепче и не упорствовать в работе.
Иван, уловив в воздухе сладковатый запах дыма обернулся к тандыру и убедившись, что тяга наладилась и дым свободно уходит через дымоход снова углубился в изучение календарного листка.
- А также в этот день вместе со святым Дмитрием в святцах значатся имена: Лупп, Афанасий и Феофил…
Иван рассмеялся в голос.
- Достанется же кому-то, прости Господи…
Он перекрестился, не оборачиваясь в красный угол, где на сделанной им самим божнице стояла икона Спасителя, рядом с которой ютилась небольшая иконка Иоанна Богослова – Евангелиста подсвеченная вечно горящей лампадкой.
- Этакое имечко Лупп или   Феофил… Хотя все одно Федькой дразнить будут, а вот с Луппом дело позаковыристей…
Иван, снова оторвавшись от чтения посмотрел в окно и глаза его светясь лукавой улыбкой сузились до хитрых щелок.
- А чего? Лупп Феофилович… Или скажем Лупп Иванович… Или скажем Иван Лупич или Лупатович… То же почтительно звучит…
Иван, скептически улыбнувшись и запустив в волосы растопыренную пятерню задумчиво почесал голову.
- Хоть и неказисто, но… Сойдет, однако. 
И обернувшись к столу стал собирать завтрак разговаривая сам с собой. 
- Лупп…  Всем даст отлуп…
Иван взял с полки чайник и налив в него воды до половины поставил на таганок, под которым уже во всю дышал жаром разгоревшийся огонь. Молча подойдя к буфету, вынул из него большую глиняную миску накрытую словно крышкой другой точно такой же миской и поставив ее на стол и неотрывно глядя на огонь иронично заметил:
- Надо бы зайти в магазин к Виноградову купить граммофон, а то я тут совсем головой попячу, разговаривая с чайниками…
Иван сняв с вбитого в стену  гвоздя увесистую чугунного литья сковороду устроив ее на тагане  подле уже начавшего закипать чайника, нарезав острым как бритва крымчаковским ножом соленого сала бросив его целую жменю  на чугун и дождавшись когда оно зашкворчяв станет прозрачным ловко разбил в сковороду пять крупный куриных яиц отчего кухня словно задохнувшись от  пряно-соленого запаха жареного сала заполнилась  ароматом домашней, маминой стряпни. Крышка чайника заплясала, мелко дребезжа на чайнике давая понять кашевару, что вода сварилась  и пора было бросать в нее заварку, что Иван и сделал, почти механически сунув в чайник пригоршню черного китайского чаю крепко сдобренного местным феодосийским чебрецом и по кухне поплыл запах степи смешиваясь с солоноватым запахом шкворчащих на сковороде сальных шкварок.  Отчего в Иване тут же проснулся голодный подросток, который готов был съесть фунта два белого хлеба со сливочным маслом, а еще лучше смальцем, густо намазанным на хрустящую корку только что вынутого из печи хлеба, запивая все это сладчайшим чаем заправленным колотым с головы саратовским сахаром. 
Но прежде, чем устроится на лавке за столом откушать Иван, повернувшись к красному углу прочел молитву после чего истово перекрестившись трижды внятно вслух произнеся слово Аминь, тут же устроившись перед сковородкой с жареными яйцами первостатейно отзавтракав.
Передохнув и переодевшись в моряцкую робу после завтрака заперев дом на ключ, побежал своим извечным маршрутом по уже просыпающейся Феодосии. Он как раз свернул с верхнего Сенного базара на Кладбищенскую улицу, когда часы на башни ратуши отбили шесть часов утра и его взгляд уперся в опустевший кусок земли подле башни святого Константина, где еще с вечера стоял и гремел оркестровой медью цирковой балаган господина Безкоровайного.  Его это так неприятно поразило, что он, сбавив темп уже не бежал мимо разорённого балагана, а ссутулившись понуро поплелся в сторону кофейни Филоненко никого и ничего не замечая, пока его кто-то робко не окликнул по батюшке.
- Иван Максимович…
Иван оглянулся и увидел засмущавшегося Агафона - бригадирного ватаги портовых ломовиков, что подъедались подле артели крючников Сашко Кота.
- Здравия желаю…
Он, приподняв край картуза свободной рукой поприветствовал Поддубного.
- И тебе не хворать Агафон.
Ответил ему Поддубный.   
- Мы это…
Агафон мотнул головой за спину.
- Еще ходку, другую сделаем и на мол до Ваших хлопцев махнем… Сашко говорил, что пароход под фураж хранцуский поставят…
Иван кивнул.
- Так и есть… Но ты не торопи своих, у иноземцев документы еще не выправлены…
Иван посмотрел в сторону порта, где во всю уже кипела жизнь добавил.
- Я думаю часам к девяти не раньше разрешат грузится. Так что заканчивай здесь, посля   уж дуй к Коту на причал.
Агафон хотел было задать вопрос Ивану, но тот упредил его добавил.
- А если что, я к тебе   Малого Ваню пошлю, он тебе подскажет чего и как.
Агафон, кивнув снова приподнял край картуза.
- Всенепременно благодарствую Вам Иван Максимович.
И без размаху нахлестнув своего серого меринка вожжами вдоль боков громко чмокнув пухлыми губами зычно прикрикнул на него.
-А ну ходи по малой…
Иван, снова набирая темп побежал по алее, между Итальянской и Приморскими улицами, не вызывая никакого интереса даже у дежурившего на развернутой против входа в порт строительной площадкой, на которой через год городской голова Феодосии обещал открыть монументальный памятник почившему, 1 ноября прошлого года в Ливадийском дворце после крушения поезда императору всея Руси Александру Третьему - Миротворцу.
На встречу ему плелись прокутившие всю ночь в одном из трактиров городка цирковые коверные братья Крутто Рыжий и Белый, пьяно бормоча какую-то грустную песню.  Когда их голоса остались за спиной у Ивана он горько усмехнулся, вспомнив наказ отца зло тряхнув головой, громко не стесняя себя в голосе крикнул.
- Цирк уехал, клоуны остались…
И он более не оборачиваясь припустил к своему дому в Караимской улице, а два пьяных цирковых обхватив друг друга пошатываясь все смотрели и смотрели ему вслед пока он не свернул в проулок перед старой мечетью, из которой сделали католическую кирху. 
                Глава 100
                Стоянка на станции Джанкой.

22 ноября 1895 года
Вагон второго класса, выкрашенный в зеленый цвет и мерцавший своими лаковыми боками, предназначенный, по большей части, для перевозки средне зажиточных пассажиров из мещан и другого служащего царю и отечеству люда   мягко покачивался на стыках чугунных рельс отбивая стальными колесами словно маятник ходиков ровный, успокаивающий ритм: тах-тах, тах-тах, тах-тах…
Через неплотно закрытые веки Иван видел или, вернее сказать, больше слышал, как его дружок детства выпивая бренчит стеклянным стаканом из-под чая о водочную бутылку, как по-отцовски сдержанно, с удовольствием каждый раз после выпитого четверть стакана крякает в кулак, каждый раз нахваливая казенный, хлебного выгона напиток, закусывая цебулей смачно кусает луковицу словно сочное яблоко.
- Мы с тобой Ваня, как купчины устроились, может от Золотоноши   на бричке прокатимся? Как Абели? А?
Иван, приоткрыв глаза сонно посмотрел за окно, где мимо них словно картинки в синематографе проплывали бесконечные пейзажи степного Крыма с ковыльными далями на которых паслись бесчисленные отары баранов, табуны лошадей и одногорбых верблюдов. Налюбовавшись пейзажем, Иван отхлебнув из стакана остывший чай отрицательно мотнув головой окончательно избавляясь от навалившейся на него колесной дремы.   
- Нет…
Твердо, но негромко сказал он и помолчав немного словно распробовав простывший чай на вкус добавил.
- Не знаю как твой батька, а мой думается мне   не оценит нашего купеческого размаху…
И допив чай, и поставив пустой стакан на откидной столик закончил мысль, не двузначно похлопав себя увесистой ладонью по широкой, жилистой   шее.
- Как бы за колясочку твою по вые от него не схлопотать... 
Пробормотал Иван, устало улыбнувшись Сашко.
- Так что лучше уж друже почапаем, как, бывало, за волами по шляху и мудрить с тарантасом не станем. Себе дороже.
Сашко, откинувшись на спинку дивана добродушно улыбнулся.
- Как скажешь Иван Максимович, в пешки так в пешки.
Сашко, вдруг вспомнив что-то вытащив из-под купейного дивана торбу, рассупонив ей горло, и сунув в нее руку насторожено зашарил в ней руками.
- Тьфу ты!
Чертыхнулся он, покосившись на богомольного старичка сидевшего с другого краю дивана.   
- Ты чего чертыхаешься?
Сашко, обреченно затянув на горле торбы лямку снова сунул ее под ноги.
- Иголки для машины матушке купил, так видать в кут у себя оставил.
Иван отмахнулся вроде как от назойливой мухи.
- Та ну тебя. Нашел заботу. В Золотоноше купишь. 
Сашко пристально посмотрел на Ивана.
- Где же там куплять-то?
Иван, хохотнув и весело мотнув головой заверил приятеля.
- На базаре, у циркового балагана добра этого видимо невидимо, ныне уже и поляки наладились торговать в Золотоношу и китайцы…
Сашко облегченно выдохнул.
- И то верно… Я-то по-старому все думаю, да гадаю, чтобы там хватило да сям не сползло… А уж денег домой отвез десятин на 20… Батька будут в этом году у Кублицкого торговаться… А может и у Абеля…
Иван потянулся.
- Вот это дело. Мы то же с батькой подкупаем потихоньку прикупать.
Одобрительно кивнул Иван.
- Бекешу вот новую та с папахой сладил ему, а то он еще дедову донашивает, все расстаться не может…
Иван посмотрел в окно на бегущую в даль бесконечную Таврическую степь и по всей видимости для себя, совсем негромко проронил:
- А может и не хочет…
- Чего?
Недослышав, переспросил Сашко.
Иван отмахнулся.
- Так…
И отвернувшись к окну и поудобней устроившись снова закрыл глаза погружаясь в приятную мягкую словно обивка вагонного дивана дрему. И снова забил чечетку вагон колесами по стыкам чугунки словно маятник ходиков принося Ивану с собой запах родного куреня, уют и спокойствие и тепло мамы. Тах-тах, тах-тах, тах-тах…
Отбивали колеса, мерея ни то часы и минуты в пути, ни то версты и сажени, что отпущены человеку для прибывания под солнцем, на Земле Матушке.      
Он не то спал не то прикрыв глаза думал о чем-то о далеком, из детства, а Сашко не теряя времени, успокоившись за забытые им в портовом бараке иглы к швейной машине с аппетитом выпивал и закусывал то и дело негромко нахваливая казенную водку.
- Вань…
Толкнул он в бок друга.
- Чего?
Не сразу отозвался Иван.
- Может ты чего будешь?
Иван, не открывая глаз отрицательно мотнул головой.
- Нет…
-Може водочки? На полушку… губы промочить…
Иван, не открывая глаз улыбнулся.
- Чего их мочить, нешто я дама трефовая?
И беззлобно отпихнув от себя прилипчивого по выпивке дружка снова хотел было нырнуть в дрему в память, но именно в этот момент кондуктор вагона второго класса встрепенувшись словно кенар на жердочке у себя в клетке   высоким голосом пропел:
- Господа. Поезд прибывает на станцию Джанкой, пассажирам, следующим до станций по полтавскому направлению, можно будет размять ноги или оставаться на своих местах. Транзитным же пассажирам на Харьков, Москву и Санкт-Петербург напоминаю пересадка будет производится через три с четвертью часа на первой линии Вокзала.
Кондуктор вагона отдалившись от места, где сидели приятели еще, что-то негромко бубнил и заботливо пояснял пассажирам и под этот размеренный словно у церковного дьяка голос и под мерное покачивание вагона Иван снова провалился в сон, где его держала за руку его ангел-хранитель Глафира Михайловна, и они снова гуляли с ней по волнорезу аж до самого маяка. 
Так и доехали они до станции Джанкой, где паровозу что тянул пассажирский поезд из десяти вагонов положено было пополнить запасы угля и воды, после чего продолжить свой пусть.
Сашко задремал, а Иван, выйдя на перрон остановился подле кондуктора
- Сколько стоим?
Поинтересовался он.
- Сорок пять минут.
Четко по-армейски ответил смотритель вагона приложив лодочкой правую ладонь к околышу форменной фуражки.
Иван, щелкнув крышкой часов заглянул на циферблат.
- Не проспать бы…
Кондуктор, подобострастно прогнувшись доверительно сообщил.
- Не извольте беспокоится, еже ли здесь по перронной галерее гулять будите, то обер-кондуктор упредит и подаст сигнал ударом в колокол, а коли Вы в буфете будите, то там-с швейцар в колоколец отзвонится и голосом сообщит кому и куда торопиться нужно.
Иван, защелкнув крышку часов и сунув их в кармашек кивнул старику кондуктору.
- Благодарствуйте.
После чего сначала неспешным шагом прогулялся по галерее вдоль состава, а заскучав зашел в здание вокзала, где великолепно устроился в буфете у большого витринного окна заказав халдею в белом кабацком фартуке чаю с горячими кулебяками и холодной порционной бужениной с хреном, и всякой зеленью.
Он уже отужинал, когда к станционному колоколу, что висел в самом начале галереи подошел станционный смотритель и сверившись с карманными часами неспешно со знанием своего дела степенно ударил в бронзовый колокол, напомнивший Ивану корабельную рынду и тут же дремавший было у дверей буфета ливрейный швейцар, оживившись затрезвонил в колоколец не громко но настойчиво выкрикивая положенное в таких случаях сообщение.
- Господа и дамы первый звонок на Полтаву! Прошу вас проследовать к вагонам согласно имеющимся у вас плацкартам.
Иван, неспешно допив свой чай в знак благодарности буфетному аккуратно, без эффектов оставив на блюдце медный пятак на чай, еще раз промокнув губы салфеткой вышел на галерею вокзального перрона, как раз в тот самый момент, когда обер-кондуктор закончил выговаривать кондуктору вагона второго класса, где путешествовал Иван.
- И чтобы это было в первый и последний раз…
Только и услышал Иван из вкрадчивого, но явно нервного разговора начальника поезда и его подчинённого.
При виде Ивана кондуктор услужливо распахнул дверь вагона перед пассажиром пропуская его внутрь.
- Не извольте беспокоится, второй звонок будет через пятнадцать минут, но уже коли не займет, вовремя, своего место пусть пеняет на себя.
Иван, зайдя в вагон и оставшись на площадке праздно поинтересовался.
- Что же будет с таким?
Вагонный кондуктор, засучив ножками словно застоялый жеребец молодцевато доложил.
- Не пущу-с.
Иван улыбнулся.
- Так уж и не пустите?
Усатый, вытянувшись по стойке смирно по-солдатски отчеканил.
- Как есть не пущу. Ибо имею предписание свыше, после второго звонка-с в вагон пассажиров нее пускать.
Иван недоверчиво мотнул головой. Кивнув в сторону салон-вагона, поинтересовался.
- Не тревожим никого?
- Не извольте беспокоится.
Иван, оглядев опустевшую перронную галерею сунув в руку кондуктору пяти гривенный поблагодарил его.
- Благодарю что приглядели за товарищем…
Бравый кондуктор, снова вскинув ладонь к тулье фуражки   негромко, но бойко ответил.
- Блюдем-с как без этого.
Иван, кивнув ему в ответ ушел   к себе в купе, где усевшись поудобней 
Стал ждать второго и третьего удара в станционный колокол после чего машинист паровоза дав один короткий свисток начал движение поезда. Ивану нравились все эти звуки железнодорожной жизни: пассажиры замолкли и прильнули к окнам, звякнули вагонные сцепки поезд дернулся и натужно пыхтя струями пара медленно стал набирать скорость. 
 
                Глава 101
                Золотоноша

Иван крепко спал, когда вагонный кондуктор негромко, но настойчиво сообщил пассажирам:
- Золотоноша господа хорошие, не проспите стоянка пять минут. Сашко, растолкав Ивана заторопил его.
- Просыпайся. Наша станция…
Поддубный взглянул за окно вагона, но кроме тусклого отражения купейного пространства ничего больше там не увидел так как пирон и освещенное здание вокзала находилось с противоположенной стороны вагона.
Иван и Сашко пройдя через вокзал, вышли на привокзальную площадь, где чинно, в ряд   стояли извозчики, а распределитель, бойкий парень приглашал всех прибывших проехаться до места с комфортом.
- А вот конный ход   на любые ноги кому телега на соломе кому с соломой на дроги. Везут не дорого сажают не дешево.   
Иван с Сашко не слушая зазывалу направились к ближайшей коляске с масленым фонарём на козлах.
- Куда изволите господа купцы?
Иван, устроившись в мягком умащенном пружинами диване устало прикрыв глаза и не дожидаясь Сашко, негромко сказал вознице:   
- В «Ниву» к Лемехову…
Возница было засуетился, предлагая другие более комфортабельные места откуда, по всей видимости, за каждого доставленного постояльца ему причитались наградные, но Иван, выслушав затараторившего возницу устало повторил.
- В «Ниву» к Лемехову. Нечто ты людского языка не разумеешь?
После чего отвалившись на спинку мягкой седушке закрыв глаза, под неспешный цокот копыт по мощёной части улочек Золотоноши задремал и открыл глаза лишь тогда когда кучер натянув вожжи остановил коляску у высокого деревянного крыльца постоялого двора купца Лемехова о чем свидетельствовала крашеная в охру табличка на стене заведения.
- «Нива» господа хорошие.
- А чего мы сюда?
Встрепенулся Сашко, приспавший в коляске, пока катили от станции на дальний край уездного городка Золотоноши.  Иван, оставив его интерес без ответа и сунув в руку извозчику двугривенный потянул было парусиновый сидор за лямки, чтобы спрыгнуть с коляски, но возница, оправляя вислые усы замямлил.
- Добавили бы пятачок ваше купечество…
- С чего это?
Не столько возмущенно сколько удивленно поинтересовался Иван. 
- Всегда пятиалтынный выходило, я тебе и так сверх того пятак по щедрости отвалил.
Легковой по-детски шмыгнул носом. 
- Так ночь ведь Ваше купечество…
- И чего?
Весело поинтересовался Иван.
- Кобыла резвее ходит?
Возница, щелкнув языком хитро прищурил глаз.
- Так и маслице в лампу, та и реоср новый, чтобы не шалохнуло Вас покуда вез.
Иван, хохотнувполез в гомонок.
- Ладно…
Иван, достав еще гривенник и протянул его оборотистому и ладному на язык извозчику.
- На…  И то только потому, что лампада не иначе как на елее у тебя   работает.
Возница как жадная чайка ухватив монетку верной рукой понимая серебро в его ладони или медяк услужливо закланялся пряча прибыток в карман зипуна, бойко запричитав: 
- Ох спасибочки Ваше купечество… Век не забуду. Благодарствуйте.
Дождавшись, когда Сашко Кот сойдет с коляски тут же нахлестнув резвую кобылку унесся в темноту Золотоношских улиц и проулков.
- Ты чего их балуешь Ваня? Этак скоро и за рупь не доедем…
Иван, помолчав несколько раз глубоко вдохнул морозный с запахом снега воздух.
- Раз просит человек, значит нуждается…
И ни говоря больше ни слова поднявшись по лестнице постучал в уже запертую на ночь дверь постоялого двора. 
- Надо было в «Лоскутный» там подешевше да и привычней.
Недовольно забормотал Кот за спиной у Ивана дыша ему в затылок перегоревшим сырым луком и перегаром с казенной водки.
Иван хотел было сказать что-то по этому поводу, но за дверью трактира послышалось движение и нетвердый скорее старческий голос поинтересовался.   
- Чего треба?
- Комору на двоих до утра…
Было слышно, как мужичек, что интересовался у ночных гостей о целее их визита завозился с дверным засовом.
- Зачекайте шановни добродии…
Наконец кованый засов, звякнув поддался, дав возможность сторожу распахнуть перед ночными гостями двери. И в лицо Ивану пахнуло домом, хлебным духом и теплой почти ощутимой нежностью только что вынутого из печи ржаного хлеба. Голова его закружилась  он еще успел предупредить  сторожа, чтобы шумнул их часам к пяти утра, так и не поняв как добрался до постели тут же провалился на дно бездонного колодца, падая в который  видел маму, отца, улыбающуюся ему Глафиру и недовольного мужика-сторожа, который стуча деревянной ложкой по тесовому столу просил Ивана проснуться.
- Прокидайтеся шановни господии… Прокидайтеся!
На скулеж за дверью номера отозвался Сашко из своего угла.
- Що те потрибно?
Сторожишка виновато ответил из-за двери.
- Панови просили на пяту годину будити. Так?
Сашко, усаживаясь в кровати свесив босые ноги мотнув головой ответил.
- Так, так… Благодарствуйте дядько…
Сашко, глянув в темное окно и протерев глаза недовольно заметил.
- Кой черт так рано чопать, ночь на дворе ещо…
И прильнув к стеклу и вглядевшись в едва освещенную фонарем улицу еще более недовольным тоном заметил. 
- Та и снег вон сыплет злыдень.
Иван, натягивая теплые юфтевые сапоги на толстой подошве недовольно ответил ему.
- Чего-то ты Сашко   плакаться стал часто, то дорого, то рано.  Поснидаем   у буфетной и как раз к шести на пустырь за завод выйдем.
Сашко, завозившись с сапогами поинтересовался.
- А если никого не будет?
Иван, встав и притопнув каблуками об пол, чтобы сапоги сели как следует по ноге ответил.
- А чего нам кто-то? Мы и сами с тобой с усами. Сколь с тобой по этому шляху за волами хаживали? Не знаю как ты, а я так по нему могу с закрытыми глазами ходить.
И поправляя накинутую на плечи бекешу негромко добавил.
- Не будет никого может так оно и еще лучше. Пойдем одни.


                Глава 102
                Домой на Святки.
 Конец 1895 год
Да ты степь широкая степь матушка
Не видать в тебе даже краешка…


За кирпичным заводом что стоял на отшибе от Золотоноши, на выбитом копытами лошадей да волов пустыре стояла арба с впряженными в нее быками и человек пять шесть пешего люда.  Сашко наконец-то прибравшись весь и упрятав прикупленную у трактирщицы постоялого двора колбасу за пазуху зипуна догнал Ивана.
- Вань я чего думаю, может на   куцифейке какой уедем? Сколь идти-то нам? Часов семь, восемь…  Тридцать верст веж… А так дадим зелёненькую на двоих и любо дорого часа через два у курене…
Иван, не оборачиваясь к Сашко скептически хмыкнув заметил.
- Эко это Вас Ляксанд растопорщило.
- А чего?
Засуетился Сашко.
- Хочешь я сам?
Иван, остановившись и поправив на дружке папаху, ответил.
- Я думаю ни твой батя ни уж тем более наш такого фортеля не одобрит…
И поправив лямки закинутой за спину торбы с удовольствием добавил.
- Да и часто ли ты ходишь вот здесь по родной степи, где хаживал с самого младнего возрасту своего и с волами и так босяком и в намет?
Сашко, ничего не ответив насупился. А Иван, вдохнув всей грудью утренний морозный воздух поучительно закончил свою речь.
- Так что Сашко наслаждайся друже проминадом.
И уже больше ничего не говоря развернувшись на заскрипевшем под каблуками снегу пошел к волам на ходу поднимая руку в знак приветствия собравшихся идти ходоков.
- Доброго ранку усим.
И аккуратно поручкавшись с каждым чтобы не повредить людям руки привалившись к арбе замер в ожидание замешкавшегося Кота.  С виду казак, оглядев Поддубного с ног до головы хитро прищурившись ответил ему.
- И Вам не хворать… Ти не Богодуховский ли мил человек? Не Максима ли Ивановича Поддубного син?
Иван, сменив позу, на более почтительную утвердительно кивнул.
- Так и э, шановний…
Козак в бекеше отороченной смушкой и в такой же серой папахе, как у Ивана протянул ему руку. Иван, прикоснувшись к ней чуть задержал свою ладонь в руке казака, пристально вглядываясь в заросшее густыми усами и бородой лицо.
- Тилки я Вас не впизнаю.
Козак лихо сдвинув папаху на затылок и блеснув золотой серьгой в ухе рассмеялся.
- Так и э, я з твоим батьком по молодости борсався на кушаках, ох и лютий же вин бил!
Иван кивнул, чуть позволив себе пожать казаку руку.
- Я дужий радий Вам.
Иван еще что-то хотел сказать, но погонщик волов откашлявшись поинтересовался у присутствующих.
- Ждем ли кого еще уважаемые или пойдем вже?
И когда выяснилось, что из присутствующих больше никто никого не ждет все тот же погонщик, сняв папаху и довернувшись лицом   на запад перекрестился на уже засверкавшие с макушек золоченые кресты Троицкой церкви откуда в следующее мгновение разлился благовестный перезвон колокольцев и колоколов сзывавший паству к заутренней молитве.
- Ну с Богом православные, в добрый путь.
Иван, троекратно перекрестившись подумал, что колокола хорошая примета и дорога будет гладкой, да быстрой.
После чего все покидав свои торбы и мешки на арбу и сунув вознице кто копейку, кто шмат сала в тряпице или хлеба медленно пошли по едва заметному под надутым за ночь снежком шляху, что вился по великой Полтавской степи тоненькой куделью. 


                Глава 103
                Словно в тумане
Анна Даниловна, прижимая сынка к себе раскачиваясь из стороны в сторону словно укачивала Ивана тихо плакала, отец, покуривая у окна в зале люльку дымил в потолок и похоже злился, но ничего не говорил ни супруге, ни сыну.
Младшие, получив подарки давно убежали на двор, хвалится Ивановыми гостинцами да городскими сластями. Потому теперь так тихо в курене и тепло. Ходики прошипели три часа по полудню и отец не сильно, но ощутимо приложившись мозолистой ладонью к столу откашлялся, давая понять Анне, что   пора отпустить Ивана, ибо и ему законному отцу тоже нужно пообщаться с гостем.
- Собери как нам мать… На стол.
Предложил он супруге тоном, не терпящим возражения.
- А то Иван с дороги уже как часа два, а мы все на сухую.
И глянув на Ивана и подмигнув ему не громко щелкнул себя по горлу пальцем.
- Как ты там в городах своих не припекся ли к змею зеленому?
Иван улыбнулся, мать отпустив его вытерла слезы кончиком платка, накинув кожух, висевший у двери, вышла на улицу в погреб за закуской.
- Вы как скажете, чего батя…
Прислонившись плечом к теплой протопленной с утра печи, совестливо пробормотал Иван.
Отец прикурив трубочку похлопав по лавке вроде как подзывая его.
- Чего ты там Ваньша у печи топчешься, как не родной или напакостил чего?
Иван, встрепенувшись подсел к отцу за стол.
- И чего это ты меня на Вы кличешь, нечто мы не родные, нечто ты не первенец мой. Али у тебя двоится с утра?  Пил поди с Сашко на шляху?
Он, заглянув Ивану в лицо хитро улыбнувшись снова щелкнул себя указательным пальцем по горлу.
- Для сугреву…
Иван рассмеялся.
- Да нет бать чего бы я брехал тебе? Не пью я крепкого, бывает, когда соберёмся с Котом я пивка холодненького то да.
Отец, улыбнувшись притянул Ивана за шею к себе.
- Ну так-то добре, а то смурной ты какой-то пришел, вроде, как и не домой вовсе. Или у тебя печаль какая?
Иван отрицательно мотнул головой.
- Да нет притомился я чего-то… Сашка на тарантайку звал, да я отказался, сказал, что ты и мне и ему шею намылишь.
Поддубный старший хохотнул.
- Разумеешь сынку, так бы отходил вас с Сашко, что и сидушка в тарантайке бы не помогла вам в ней сидеть.
И вдруг замолчав, и отвернувшись к окну уронил слезу, быстро смахнув ее рукавом.
- Ты чего батя?
Заволновался было Иван, но Максим Иванович уже собравшись повернувшись к сыну улыбнулся.
- Так… Тютюн Митюхин едреный, как вроде с кизяком мешанный, дым в глаз попал. Язви его…
 И снов улыбнувшись притянул Ивана к себе уперевшись своим изборожденным морщинами лбом к уже набитому жизнью горячему лбу старшего сына. Так сидели они пока не скрипнула входная двери и на пороге с крынками и мисками в руках не появилась Анна Даниловна.
В этот вечер отец с сыном сидели за столом долго, разговаривали, Максим Иванович выпивал горькую, прозрачную как вода в Ирклеи горилку, а Иван пил материн квас на хрену удивляясь бодрящей силе напитка и колючести газа в нем.
Отец, поняв по взгляду отозвался.
- Мать на изюме ставит, чтобы гулял повольнее.
 Говорили о планах на покупку у Абеля земли, о новостях в Богодуховке, о том о сем…. Иван и не заметил, как сомлел и не раздеваясь прилег на широкую лавку в отцовском курене возле родной ему теплой печки. Последнее что он почувствовал это руки матери что гладили его по голове напевая какую-то далекую и такую родную и близкую колыбельную, окуная его в теплый убаюкивающий туман и лишь одна мысль не шла у него из головы, точнее воспоминания о цирковом балагане, что в начале каждой весны ставят на Нижнем базаре в Феодосии.
Время быстро бежит, а особенно когда есть чем заняться, пособить отцу по хозяйству, побалакать с парнями за жизнь, поколядовать вдоволь нагостится у близких и родственников, подурачится с подросшими за последний год девоньками, а за одно и побарахтаться с казаками и возмужавшими парубками односельчанами…  Отдохнуть душой и телом все двенадцать дней праздников, как говорится: «От звезды и до воды». От первой звезды на небе в канун Рождества и до крещенского освящения воды.
Иван ушел ранним утром еще до петухов. Мать молча собрала на стол, и они с отцом перекусив и посидев молча за столом собрались уходить.
- Ты куда батя?
Максим Иванович, молча набросив на плечи новенький жупан и нахлобучив подаренную ему Иваном папаху не зло буркнул.
- На кудыкину гору…
И перекрестившись на образа в красном углу вышел во двор, оставив Ивана с матерью на едине.
Долго она не хотела выпускать сына из своих рук, все стояла обняв его, словно укачивая его в люльке, раскачивалась из стороны в сторону, что-то негромко напивая. Настенные часы зашипели, и осипшая кукушка высунулась пять раз щелкнув ставеньками на своем игрушечном домике, устроенном по замыслу часовщика как раз над циферблатом. Иван чуть отстранившись снова прижал мать к себе.
- Пора мне мамо…
Анна Даниловна, притянув Ивана к себе трижды расцеловала его в уже колючие по мужски скулы.
- Храни тебе Бог сынок…
И перекрестив его трижды отвернулась к горевшей под иконостасом лампадке зашептав молитву, обращенную к Избавителю. 
Иван, перекрестившись, склонив голову в поклоне пробормотал, чтобы не разбудить младших сестер и брата.
- И Вам не хворать мамо…
После чего прихватив из кута висевший на чопике бушлат и теплую мичманскую фуражку, еще раз осенив себя крестным знаменем вышел из куреня во двор.

                Глава 104
                Неожиданный попутчик.
               
 С возвращением письма без ответа из Ниццы, казалось все в жизни Ивана потеряло смысл в том числе и бесцельное его прибывание в Феодосии.
Казалось, поезд не шел, а тащился и не просто тащился, а тащился так словно вытягивал из Ивана жилы медленно с садистской улыбкой на лице услужливого дядьки-вагонного кондуктора. 
- Желаете чего-либо?
Иван, неотрывно смотревший в окно вагона, отрицательно мотнул головой.
- Нет.
В купе вошел статский чиновник в черной шинели, кажется из судейских, Иван так и не научился различать всю эту братскую шушару.
- А мне можно и чайку, да лучше самоварчик ну и к чайку грамм двести водочки и закуски на ваше усмотрение.
- Сделаем.
Негромко, но отчетливо радостно ответил контролер и уже собирался выйти из купе, но чиновник его остановил.
- Любезнейший и вот еще что у меня два конвоира в третьем классе  и препровождаемая с ними, так что будете организуйте и им перекусить, как положено…
Он сунул руку во внутренний карман шинели и извлек оттуда бумагу с печатями.
- Вот. Извольте требование… Пять рублей на четверых…
Кондуктор, недовольно сморщив лицо развел было руками, но чиновник улыбнулся ему, дружески взяв под локоток.
- Не извольте беспокоится мой, так сказать, банкет за наличный расчет.
Старик смотритель вагона расцвел и оправив пышные, ливрейские бакенбарды пробубнил пухлыми губами.
- Не извольте беспокоится ваше высокородие, сделаем все в лучшем виде.
Чиновник, сняв шинель повесил ее, на вешалку у своего кресла и уже расчесывая жиденькие брюнетистые волосенки обратился к Ивану.
- Я извиняюсь молодой человек может быть Вы составите мне компанию…
Но увидев, что Поддубный еще выше задрал воротник бушлата и еще больше отвернулся к окну, не оставил эту мысль.
- У меня сегодня праздник, я, так сказать, угощаю… Может водочки с рыбкой?
Но не получив ответа, на всякий случай выразительно показал кондуктору два растопыренных пальца, давая понять, что стол нужно собрать на двоих.  Добавив даже не шепотом, а одними губами:
- И водочки 300…
Кондуктор понимающе улыбнулся
- Будет сделано ваше высокородие…
После чего скрылся за дверью.
- Вот же старый лис не по чину величает.
И присев напротив Ивана добавил.
- Я ведь чиновник восьмого класса, а как известно к нашему брату обращение поскромнее ваше высокоблагородие, а не…
И не найдя подходящего слова покрутил над головой растопыренными пальцами.
- Значит точно на чаевых обмишурит…
Дверь купе распахнулась, и кондуктор вагона вместе со своим помощником стали выставлять на стол самовар с заварником, всевозможные сласти, водку и холодные закуски. 
- Не откажите молодой человек.
Упорствовал чиновник, обращаясь к насупленному Ивану.
- Я ведь из Полтавы нынче, по казенному интересу, сопровождаю в Феодосию, а потом и в столицу одну на известнейшую мошенниц, каких свет белый не видывал. Мой патрон мне так и сказал: «Поймаешь Жмакин»… Извиняюсь чиновник следственного  восьмого класса Георгий Альбертович Жмакин…  Так вот патрон мне и говорит: «Поймаешь Жмакин Катьку бриллиантовые губки, будет тебе повышение по классности и перевод в столицу». Вот.
Словно с братом младшим или с сыном своим поделился чиновник с Иваном.
Иван поднял на него взгляд.
- И чего теперь с того водку пить?
Чиновник, воспрянув с явным удовольствием взялся потирать свои тонкие, холеные руки.
- Ну конечно, как Вы не поймете?  Я ее сцапал! Я!
- Кого?
Удивленно устало поинтересовался Иван.
Чиновник, от изумления и восхищения, что удалось расшевелить соседа по купе привстав от ликования взвизгнул
- Ну конечно, я же эту Катьку, аферистку, в Киеве взял, сейчас были в Полтаве там на ней то же веселые дела весят, теперь перемещаю ее в Феодосию, там она ни то банк ограбила, ни то банкира обобрала вместе со своими кокотками…
Чиновник налил себе в лафитник водки выразительно посмотрев на Поддубного, но тот отрицательно мотнув головой дал понять, что не пьет крепкую вовсе. Но желает услышать продолжение истории. Выказывая свой интерес и осанкой, и заблестевшими вдруг глазами.
- Так может шампанского или вина какого, я вот пил недавно…
Иван остановил его.
- Кто эта особа?
- Какая?
Не понял теперь Ивана чиновник.
- Ну та, что вы конвоируете в Феодосию.
Чиновник, виновато улыбнувшись откашлялся.
- Пардон. Не конвоируем, а сопровождаем, мы ведь не тюремная стража и не жандармы. Сейчас идет следствие.
Иван поймал чиновника за руку и глядя ему в задал единственный вопрос, который его интересовал.
- Как зовут эту особу, что вы препровождаете в Феодосийский тюремный замок?   
Слегка сдавив кисть чиновника в своей руке, спросил Иван.
- Ох!
Вырвалось из уст словоохотливого следователя Жмакина.
- Ох у Вас и силища…
Но осознав, что сидящий перед ним человек желает только одного, услышать имя преступницы, не дожидаясь следующего рукопожатия выпалил.
- Дунька Скотоварова…
И неуверенно потянув из ослабшей руки Ивана свои тонки пальцы неуверенно добавил:
- Она же Маруха Бобенхендель, она же Сара Квагерфарен, она же Екатерина Салогуб держательница бордельного дома в Феодосии, где была известна как мадам Кети.
Внутри Ивана словно сработал пружинный механизм, и он не встал он, к удивлению, чиновника подпрыгнул в своем кресле. 
- Где она?!
Иван кинулся было к двери купе, но осознав безвыходность положения, бросился обратно к теперь уже не на шутку перепугавшемуся Жмакину, который на всякий случай потянул из кармана небольшой, карманного ношения браунинг, а вдруг что не так или того хуже сообщники этой самой Скотоваровой.
Иван, не обращая внимания на оружие как можно приветливее, чтобы вовсе не напугать чиновника переспросил.
- Где эта Мадам Кети? В каком вагоне?
Но не получив ответа, рухнув в свое кресло и закрыв лицо руками почти плача обратился к сыщику.
- Вы поймите решается судьба, моя судьба, эта старая…
Иван подыскивал пристойное слово, и от того на мгновение замолчав выпалил:
- Эта старая дрянь увезла в Ниццу дорогого мне человека, девушку и она там бесследно исчезла…
Иван издал глухой душераздирающий рык, еще глубже пряча свое лицо в ладонях. По лицу чиновника было видно, что он все понял и оттого, застеснявшись своего поведения виновато спрятал браунинг обратно под сюртук.
- Не убивайтесь так… может еще все разрешится.
Начал он утешать Ивана.
- Она вместе с двумя сопровождающими чинами в вагоне третьего класса.
Иван хотел было встать из кресла, но господин Жмакин остановил его.
- Поезд идет экспрессным ходом и до Феодосии нигде более не остановится.
Иван словно подкошенный рухнул в кресло, а чиновник, воспользовавшись моментом налил Ивану в лафитник водки.
- Давайте выпьем… Вас как зовут?
Иван поднял на сыскного заплаканные глаза.
- Иван... Иван Поддубный.
 Чиновник насторожился, прислушиваясь к внутреннему монологу.
- Мне кажется я что-то слышал о Вас…
Иван, взяв со столика лафитник с водкой молча выпил ее.
- Надеюсь не плохое.
Горько поинтересовался он у сыскного.
И тот с интересом склонив голову внимательно рассматривая Поддубного   зауспокаивал его.
- Да нет, что Вы. Только хорошее. В Полтаве судья Ласточкин рассказывал о Вас только в положительных тонах, и только самое лучшее… И то, что Вы в городе преступность практически извели… И всякую нечисть на чистую воду выводите и решаете все, по справедливости.
Он приподнял лафитник и как-то воодушевленно произнеся: «За Вас» тут же его выпил до дна. Иван рассмеялся, вытирая слезы.
- Вообще-то мы собирались выпить за Вас, это же Вы эту дрянную тетку сцапали.
В дверь, как-то небрежно стукнулись и на пороге появился помощник кондуктора.
- Аристарх Татич интересуется не нужно ли еще чего.
Сыскной воспрял духом и щелкнув пальцам, выпалил:
- Скажи кондуктору пусть бутылку ликерного вина даст или пива…
И посмотрев, как на родного, на Ивана поинтересовался:
- Вы к чему более благоволите к пиву или десерту?
Но не получив ответа от Ивана махнул рукой толстогубому помощнику.
- Неси и того и другого.
И как только за неповоротливым помощником закрылась дверь, тут же дружески заверил Поддубного.
- Мы сейчас везем эту, с позволения сказать, дамочку в Феодосийские судейские карцера, и на пироне у Вас поговорить с ней не выйдет, так как принимать ее будет старший пристав, а вот в карцерах, где мой тесть Николай Васильевич Калистратов вот уже третий десяток лет служит  верой и правдой старшим надзирателем я Вам лично обещаю устроить свидание с  этой вашей покровительницей искусств… Феодосийской мадам Помпадур  Дунькой Скотоваровой.


                Глава 105
                Черный катафалк

Поезд стоял уже минут как десять, а то и все пятнадцать, когда на дебаркадер въехала черная тюремная карета с восседавшим рядом с возницей старший судейский пристав Емельян Прокопьевич Скрипко
- Посторонись!
Выкрикивал он в независимости от того мешал ли кто-то проезду кареты или нет. 
- Посторонись!
Иван, занервничав чуть не сломал дорогую трость, которую с недавних пор стал брать с собой и не за ухудшения здоровья, с этим у него было все в порядке, а так ради форса, по настоянию хозяина такелажной компании «ЛивасЪ».
- Ну вы даете!
Пропел на ухо Ивану мелодичный голос сыскного чиновника, вышедшего вместе с ним на деревянный дебаркадер, заменявший на феодосийском пассажирском вокзал посадочную платформу.
- Вы этак тросточку сломаете, а она у вас, смею Вас заверить, дорогого стоит… Поверьте мне, на слово, я в этом деле знаю толк.
Из последнего, в составе поезда, арестантского вагона двое вооруженных карабинами полицейских вывели женщину в черной одежде, в которой Иван тут же, по первым же ее движениям узнал пресловутую содержательницу феодосийского солона мадам Кети.
- Это она… Несомненно это мадам Кети.
И хотел уже было двинуться в ее сторону, но господин Жмакин, не отходивший от Поддубного, ни на шаг, придержал его за руку.
- Нет. Нет. Иван Максимович, категорически не советую Вам этого делать…
И на молчаливый полный страдания взгляд Ивана ответил:
- Старший пристав Скрипко, слишком амбициозен и недостаточно умен, а от того любит делать из мухи слона, к месту и не к месту подчеркивая свою значимость и значимость того дела, которым занят всю свою жизнь.
И поняв по взгляду Ивана, что тот ничего не понял добавил по-простому.
- Будет много шума из-за ничего… И перестаньте так волноваться иначе Вы действительно сломаете эту замечательную трость.
Иван, глядя в даль заломил трость так что она затрещала, взывая к милости своего хозяина.  Но отозвался не Поддубный, а сопровождавший его следственный чин.
- Эко право, как, Вы волнуетесь Иван Максимович. Дайте-ка мне Вашу трость иначе быть беде, и Вы ее точно сломаете.
Он вовремя забрал у Ивана изящную красного карибского дерева трость с серебряной рукояткой в виде замершей в прыжке пантеры.
Катафалк, так Иван сам для себя обозвал тюремную карету, распахнули с задней ее части, где за решетчатой дверью и разместили скорбную фигуру мадам Кети. Жандармы же, заперев решетку на ключ и передав его старшему судебному приставу уселись по бокам двери кареты держа в руках оружие с уже примкнутыми, как полагалось при конвоирование особо опасных и государственных преступников, штыками. После чего один из них, по всей видимости старший по чину выкрикнул зычно «Можем». И Емельян Прокопьевич, восседая на козлах рядом с возницей, степенно кивнув ему, громко, так чтобы было слышно всем и каждому находящемуся на пироне отдал приказ:
- На улицу Военную, в карцерные камеры городского судьи!
Жмакин, крутивший в руках трость Ивана добавил.
- Это здесь не далеко, вверх по улице как раз супротив армейских казарм. Ну да Вы по всей видимости и без того осведомлены 
Возница, тюремной кареты, по всей видимости какой-то младший чин из приставов, слегка нахлестнув впряженную в карету кобылку вожжами негромко и без особого азарта прикрикнул на нее.
- Пошла родимая.
И черный «катафалк» поплелся в свой, неблизкий, объездной путь точно двигаясь по предписанному ему и его команде регламенту доставления в карцер препровождаемых с железнодорожного вокзала Феодосия-город.
Следственный чиновник Жмакин, освоивший за это время изящную трость, аккуратно потянул Ивана, за локоть.
- Пойдемте Иван Максимович, я знаю неплохое заведение на Бульварной улице это в пяти минутах ходьбы от камер городского судьи попьем чайку…
И на немой вопрос Ивана улыбнувшись и изящно крутнув тонких пальцах тросточку ответил.
- Часа два, а то и три потребуется, чтобы эту, с позволения сказать, мадам Помпадур водворили в карцера. А до этого все наши хлопоты будут напрасны. Иван, проводив взглядом нарочито медленно движущийся «катафалк» настороженно посмотрел на Жмакина, вытворявшего черт знает какие кренделя тростью Поддубного.
- Не прореживайте так Иван Максимович теперь уже она точно не сбежит эта мошенница раз ее водворяет в казематы сам господин Скрипко.
Жмакин, ловко крутнув трость протянул ее Ивану.
- Ваша трость, я вижу, Вы уже перестали нервничать.
Поддубный, неопределенно мотнув головой с трудом произнес.
- Оставьте себе…
Жмакина словно ударило молния.
-Трость? Мне? Нет!
Театрально жеманясь негромко так чтобы, слышал его только Поддубный выпалил чиновник.
- Это, пардон имею, чистой воды взятка выходит… Хотя позвольте какая же это взятка?
Стрекотал он, идя подле монументальной фигуры Ивана, задавая сам себе вопросы и сам же отвечая на них. После чего легкомысленно махнув рукой и прикоснувшись к локтю Поддубного заявил:
- Мерси Вам за подарок. Теперь, когда меня, волей судеб, обираются
перевести в Санкт-Петербург такая куртуазная вещица мне будет очень даже кстати, так сказать для блезира.
Иван не слышал его, сердце билось так быстро и так настойчиво что ему казалось, что он вот-вот задохнется, отчего он даже прикоснулся к горлу почувствовав под пальцами упругий биение невидимой жилы. После чего оттянув воротник, безукоризненной белоснежной рубахи, и фривольно расстегнув верхнею пуговицу почувствовал себя много легче отчего стал слышать окружающий его мир в том числе и забавное щебетание следственного чиновника, вертевший свою новую игрушку в пальцах словно цирковой жонглёр.
- …а ведь раньше, при Петре Великом, мошенников называли татьбой и драли им ноздри и клеймили в каторгах каленым железом.
Бойко как на докладе тараторил Жмакин.
- Торбовщики крали мешки и поклажу у крестьян, рыболовы выуживали сумки и саквояжи из экипажей, городушники тянули все что плохо лежит в магазинах и городскихлавках.
На мгновение Жмакин замолчал, и Иван уже было вздохнул с облегчением, но, сделав какой-то виртуозный финт с тростью он как ни в чем не бывало продолжил свою болтовню.
- Были еще понтярщики они, надо сказать занимались скандалами и провокациями. Девки малищицы, чтобы обчистить честных граждан угощали их дурман травой. Но вот самое интересное, пожалуй, хипишовщики или хипесы. Это воры, работавшие в паре с проститутками, обирали любителей… Ну Вы понимаете...
Жмакин, лукаво улыбнувшись не закончив фразу просиял.
- Вот мы и пришли…
Иван облегченно выдохнул, а подняв взгляд на вывеску заскучав прочитал ее «Таверна Пападополуса».
Иван грустно улыбнулся.
- Чему Вы улыбаетесь Иван Максимович?
Заметил оживление на лице Поддубного Жмакин.
Иван неопределённо качнул головой.
- Чему нас может угостить этот пиндос? Если с греческого папандополус переводится как «сын священника»? Разве что просвирой или церковным вином.
Иван, оглядевшись и определив место нахождения предложил.
- На Военной улице подле армейских казарм есть хороший трактир, кажется, называется «Бригадир» пойдемте туда, но теперь уж я Вас буду угощать.
Следственный чиновник вдруг замер, а улыбка как пугливая птичка, слетела с его лица.
- Что случилось?
Поинтересовался Иван. Георгий Альбертович Жмакин чиновник 8 класса, выразительно посмотрев на трость у себя в руке, и на вывеску греческой забегаловки, вдруг отчего-то шепотом поинтересовался:
- А это не будет расцениваться как мздоимство?
И снова, как и раньше ответил сам себе на поставленный им же вопрос. 
- Или, всё-таки, в нашем случае речь идет, не о каком не мздоимстве, а так сказать о дружеском застолье.
Поддубный ни то от нервного напряжения, весь день давившего на него, ни то от феодосийского вечернего воздуха, напитанного запахом моря и окрестных степей вдруг в голос рассмеялся, быть может первый раз за весь этот, непростой день. И ему, вдруг, стало легко и просто: дышать, думать и жить. Он вдруг понял, что почти ничего не ел с самого утра. С того самого момента как сел в поезд Золотоноша – Феодосия. Он даже забыл про «катафалк» с мадам Кети или как ее там? Который, скорбно стуча окованными железом колесами по феодосийской брусчатке неотвратимо вез в «судейские карцера» еще одну мошенницу коими всегда была славна наша многонациональная Российская империя. 

 

                Глава 106
                Очная ставка.
 
В привратницкой Судейских карцеров в и без того спертом тюремном воздухе зависла напряженная по силе и продолжительности пауза исходящая от внезапно вернувшегося в присутственное место старшего пристава господина Скрипко, уличившего полтавского следственного чиновника Жмакина в самовольстве и недозволительном поступков.  Теперь старший пристав Скрипко стоял у стола дежурного регистратора надменно скрестив на груди руки, презрительно глядя на Жмакина и Поддубного.
- Еще раз повторяю господа: Прошу посторонних, не имеющих соизволения к нахождению в данном присутствии покинуть Карцера городского судьи, иначе…
Он, неожиданно резво оттолкнувшись спиной от серой стены энергично прощался по привратницкой нарочито остановившись как раз напротив Жмакина, чтобы закончить начатую им фразу. 
- Иначе вверенной мне властью, я вызову жандармскую команду и арестую вас, до завтрашнего дня. Дабы городской судья решил, что с вами делать дальше.
И обведя всех присутствующих высокомерным взглядом неожиданно остановив его на спокойном, слегка бледноватом, от усталости лице Ивана. По всей видимости он, хотел что-то сказать едкое и не лицеприятное популярному в Феодосии господину Поддубному и его губы уже было надломились в презрительной гримасе, но тут как гром среди ясного неба на его седую голову обрушился запоздалый гнев сыскной чиновника.
- Молчать! Каналья! Смотреть мне в глаза, когда с тобой разговаривает старший по званию! Кого ты тут смеешь подозревать в недозволительности поступков?!
Жмакин, осерчав на старшего пристава по-детски топнув ногой ринулся на него грудью.
- И не сметь командовать тут! Я, как чиновник 8 класса департамента уголовной полиции не позволю Вам тут своеволить и наводить самодурские порядки господин старший пристав 11 класса судейского департамента.
Жмакин особо подчеркнул невысокий класс Скрипко.
- Я Вам нынче же такого выпишу, век меня помнить будите!   Немедленно водворите, доставленную Вами госпожу Скотоварову, в допросную камеру, дабы я как дознаватель по данному делу мог беспрепятственно учинить очную ставку с данной дамой и свидетелем.
Было видно, как слова, губернского чиновника вроде пистолетных пуль ранили и губили еще мгновение назад напыщенного, но по глупости своей забывшегося старшего пристава. Сначала опустились его руки, плечи и наконец он сам виновато склонив голову пред взъярившимся начальником, пусть и из другого департамента, но все же намного выше его классом.
А последняя тирада Жмакина просто добила старика, окончательно и бесповоротно растоптав его в присутствии подчиненных и случайных свидетелей. Следователь не зло, нет, яростно, махнув перед запунцовевшим лицом старшего пристава тростью, рассек воздух с такой силой, что Ивану показалось, что некто свистнул ему прямо в ухо. Иван мог покляться что видел, как кончик трости с выкованным стальным наконечником просвистел в четверти вершка от мясистого сизоватого как у горького пьяницы носа Егора Прокопьевича Скрипко.
- Я вас в муштру!
Не унимался Жмакин, потрясая в воздухе тростью словно обнажённым клинком.
 - В батоги! В Сибирь загоню… Я Вас!
В ажитации Жмакин хотел было сломать о колено подаренную ему трость, но вовремя очнувшись резонно передумал это делать, яростно потрясая кулаками перед лицом старшего пристава.
- Ах ты каналья!
Следственный еще что-то орал своим высоким пронзительным голоском, но Иван этого уже не слышал. Ему почему-то стало смешно смотреть на разъяренного Жмакина. И отчего-то из памяти вспыли слова отца, каждый раз наущавший его на покосе: «Коси зло сынок»!
Говаривал он: «Тогда и в кулачке равных тебе не будет»!
Иван, снова улыбнулся глядя на худосочного следственного чиновника, что-то выразительно кричавшего в лицо старшему приставу Судейских карцеров.
- А он едреный этот следственный. Вроде с виду дрищ, дрищем, а фасон держит».
Про себя похвалил Иван Жмакина.
- Вы согласны свидетель!?
Иван, очнувшись от мыслей только теперь понял, что вопрос о согласие обращен к нему. 
- Извините я не понял.
Виновато буркнул Иван, а ушлый следственный откашлявшись и бросив беглый взгляд на присевшего на табурет Емельяна Прокопьевича с напускной деловитостью еще раз переспросил у Поддубного.
- Я повторяю свой вопрос свидетель: «Вы согласны участвовать в очной ставке с подозреваемой, или нет?
Иван торопливо кивнул.
- Да, да, как есть. Согласен.
И чиновник из Полтавы крутнувшись на каблуках обратился ко всем сразу и ни к кому, в частности громко цитируя уложение закона.
- Статья 452 Устава уголовного судопроизводства гласит!
Он театрально поднял к закопченному потолку карцеров указательный палец.
- Что на предварительном следствии очные ставки даются свидетелям в тех случаях, когда от разъяснения противоречий в их показаниях зависит дальнейшее направление следствия.
Жмакин, нахохлившись как воробей в мороз прошелся по привратницкой.
- И от их показаний зависит дальнейшее направление следствия! А вы тут мне кисели разводите!
И оглядев всех присутствующих разом, нагло ухмыляясь зло с иронией поинтересовался.
- А чего сидим? Благородные места просиживаем?
И тут же переменившись в лице снова зло топнув ногой со свистом рассек тростью воздух.
- Почему не исполняем распоряжение вышестоящего начальства? 
И присев от напряжения вдруг заорал так, что у Ивана зазвенело в ушах.
- Сиюминутно Скотоварову в допросную!
Он даже уже не кричал, а истерично визжал, этот с виду недалекий
губернский чин по следственной части.
Через четверть часа Иван и внезапно притихший сыскной чин, и мадам Кети сидели за одним столом, в одной камере. Которая при этом подозрительно шмыгая носом то и дело вытирала платком нос и губы.
- Ванечка… Христом Богом…
Промямлила мадам Кети, отчего Иван возмущенно привстал из-за стола.
- Какой я Вам… Мадам Ванечка? И Бога попрошу Вас не трогать.
Дунька Скотоварова сжалась, так словно ее собирались ударить палкой по голове.
В повисшей тишине Иван слышал сопение и скулеж бывшей мадам Кети.
- Не верьте никому Иван Максимович… Меня оговорили. Как есть оговорили.
Иван, нервно дернув шеей, прошёлся по камере и вернувшись к допросному столу снова присел напротив неоцененной театральной столицей актрисе больших и малых театров.
- Хорошо, хорошо мадам Кети. Я все понял. Вы не такая. Но Вы сейчас и здесь должны мне сказать, где теперь находится Глафира Михайловна Ивлева? И не вздумайте мне лгать иначе…
Иван не смог придумать, что будет со Скотоваровой если она возьмется лгать ему, отчего он, ища поддержки даже посмотрел на погрузившегося в чтиво сопроводительных документов Жмакина, но тот ему не помог.
Скотоварова покосилась на следственного чиновника, зарывшегося в ее «дели» качнув головой продолжила жевать губами пустоту, так ничего и не говоря. Иван, перехватив ее взгляд как мог успокоил ее.
- Говорите, как есть говорите мада Кети! Я от этого человека тайн не держу. 
Иван заметил, как чиновник, услышав его слова, оторвавшись на мгновение от чтива бросил одобрительный взгляд в его сторону.
Мадам Кети, же вдруг скукожилась, превратившись в маленькую, беззащитную старушку, суетливо перебиравшую в руках застиранный батистовый платок, неожиданно запричитала на церковный лад.
 -Помилуйте батюшка…
Заканючила Скотоварова.
- Нету мочи моей уж более, дражайший Вы мой Иван Максимович везуть мене, везуть…
Запростонародила мадам Кети.
- По замкам тюремным, по карцерам темным, по камерам душным то в вагонах решетчатых, то в каретах каторжанских… Нет мне покою, Иван Максимович, хоть меня и оболгали чернодушные люди…
Жмакин вскинув на сказительницу ироничный взгляд громко, демонстративно хмыкнув скептически пожав плечами
- Вот уж мученица… М-да.
И снова углубившись в бумаги, оставил Ивана с начинающей драматической актрисой на едине.
- Хватит на жалость давить, рассказывай старая дрянь что с Глашей? Где она?
И Поддубный наклонившись к арестантке, как можно ближе зашептал на нее страшным голосом, полным угрозы и тайного заговора, как делала это бабка Икотка, ходившая по уезду и зимой и летом совсем без обутки.
- Говори дрянь… Ну…
- Ой... Все наровять меня обидеть, а ведь мне даже бывает покушать не на что, кормят всякими казенными мерзостями или вовсе уж тюремной бурдой... Вы бы, Иван Максимович, снизошли бы до меня грешной, да дали бы самую малость рубликов двадцать, двадцать пять по добросердечности, чтобы я чего могла в дороге покупать себе покушать…
Иван, достал из кармана портмоне выудив из него синий пятирублевый билет.
- Вот получишь пятерку коли скажешь правду, а нет, так ничего не получишь.
Поддубный не успел договорить, а маленькая цепкая, словно когтистая лапа чайки выхватила из его руки ассигнацию и тут же спрятала ее в блузку под пуговицы на груди.
- Утопла твоя Глашка! Утопла дрянь белобрысая!!!
Зло затявкала старая мымра с перекошенным от злобы лицом.
Иван, не ожидая такой новости просел в коленях и оттого почти упал на табурет у следственного стола. 
- Как утопла? Что же это Вы такое говорите? Не могла Глаша утопнуть... Как есть не могла…
Дама Кети, превратившись вдруг из маленькой беспомощной мышки в злую старую грымзу больше похожую на загонную в угол крысу щелкнув зубами отрезала.
- Пошла, да утопилась дрянь… И больше я тебе ничего не скажу. Хоть сто рублей мне давай!
В камере повисла тишина. Было слышно, как недовольно сопит мадам Скотоварова, как что-то бормочет ошарашенный новостью Иван. 
- Ну вот что.
Вмешался в разговор следственный небрежно бросая на стол дело подследственной арестантки.
- Еже ли ты сейчас же не расскажешь, что произошло, утопление белокурой девицы будет числится так же на твоей совести, а это уже бабушка кандалы.
Он показал ей скрещенные в виде решётки пальцы.
- И не в хлебном граде Владимире, а на краю земли тебя, на Сахалин остров. Коли будешь запираться и все не расскажешь этому благородному человеку. И подхватив со стола трость снова рассек ею воздух. 
- А то смотри и на виселицу не долго загреметь…
Мадам Кети неожиданно начала икала, так что завалилась на правый бок, чуть было не свалившись с прикрученной к каменному полу каземата табуретки.
- Христом Богом молю тебя благодетель, пожалей меня старую…Нечто ты
бабушку на виселицу отправишь?
Довольный произведённым эффектом Жмакин, делово улыбнувшись Ивану
снова рассек воздух так понравившейся ему игрушкой.
- То-то, а то смотри. Давай сказывай, что знаешь, а то тянешь только деньги из человека.
И она поведала Ивану все как было, прибавив наверняка и от себя
чего погорше да покислее. Иван, не шевелясь сидел подле нее и все
слушал и слушал, а мадам Кети все вещала и вещала в красках
рассказывая о злоключениях Глафиры и своих собственных. И о
враче, что воспользовался доверчивостью девицы и о ее скоротечной
чахотке, развившейся у нее от переживаний по поводу
незапланированного материнского бремени.   Когда мадам Кети
закончила живописать последние месяцы жизни несчастной
Глафиры Михайловны, Иван, не выдержав заплакал, молча утирая
Кулаком молчаливые слезы, поднялся с тюремного табурета хотел
было уйти, но повернувшись к старухе сломавшимся от горя голосом,
спросил:
- Отчего же она мне не отписала, что губит себя из-за смертельно
Больного ребенка в своем чреве?
Скотоварова, зыркнув по сторонам быстро нашлась.
- Так это… Она же не хотела, чтобы ты знал, и мне велела не говорить
тебе…Я, через это, даже клялась ей на молитвослове, что не
расскажу тебе что она на себя руки наложила.
Она боязливо покосилась на следственного который позевывая сидел
в стороне.
- Она хотела, чтобы ты думал, что она жива и живет себе за
границами припеваючи.   
И не сделав паузу жалостливым голосом снова стала клянчить у Ивана
деньги на тюремное житье.
-Дал бы ты Иван Максимович в помин за Глашеньку мне хочь бы еще
пятерочку, али мелочь какую.
Иван, сунув руку в карман и достав оттуда портмоне без счета,
Сколько ухватил пальцами ассигнаций всю пачку сунул старухе. После
Чего оглядевшись, направился было к выходу из карцеров, но
ошалевшая от такого везение Скотоварова бросилась за ним на
коленях на ходу мусоля ему своим беззубым ртом мокрую от слез
руку.
- Благодетель ты мой! Спаси тебя Бог Ванечка! Ох как она тебя
Любила голубка наша! Ох как любила! Как сохла за тобой!
Иван не помнил, ни как вышел из судейских карцеров ни куда пошел в
неверном свете заправленных нефтью уличных фонарей. Только в
распухшей от голоса Дуньки Скотоваровой голове звучал печальный
голос следователя Жмакина, обращавшегося к смотрителям и
приставам:
- Господа очная ставка завершена. Водворите подследственную даму
в карцер городского судьи.   


                Глава 107
                Пряники да канфекты

Сашко вышел из теплого артельного барака
Натолкнувшись на посыльного мальчонку с корабельной конторы.
- Ты чего здесь Ленька?
Парнишка стушевался.
- Да говори ты бисова душа. Тебя Себялюбов подослал?
Парнишка отрицательно мотнул головой.
- Иван?
Продолжал допытываться Сашко.
И снова Ленька отрицательно замотал головой.
Сашко рассердился.
- Тогда какого хрена ты трешься тут у кильдыма? Пакостишь
или промышляешь чего бы стянуть?
Посыльный по всей видимости решившись отчаянно тряхнул головой.
- Да я это… Дядь Сашко, не знаю, как и сказать то…
Он замолчал, подбирая слова, отчего Кот уже и в заправду
взъерепенился.
- Ты часом щусенок не пьян ли?
- Да не пьян я! Не пьян!  Думаю, чтобы не наболтать чего лишнего.
Саам знаешь, ежели чего Большой и по шее может дать.
Сашко присел на корточки и ухватив Леньку за отворот 
бушлата тряхнул его безо всяких поправок на отрочество.
- Говори, где Иван!
Ленька, не дожидаясь новой встряски понизив голос доверительно, но
отчетливо и громко зашептал Сашко прямо в лицо:
- Вышел это я из Корабельной, глядь, а на Спасалке под фонарем
Иван Максимыч сидят. Ну я понятное дело кричать ему не стал,
Себялюбов-то в конторе и мало мне не покажется еже ли он узнает,
что у нас с Большим делишки разные, ну я и припустил к нему до
спасательного пирса. Подошел поручкаться, а он ни
тятя ни мама. Бубнит себе чего-то под нос да на воду
таращится как будто увидал там кого. Вот я до тебя дядько Сашко
и чухнул, мало ли чего он там себе надумает.   
Ленька договаривал уже в одиночестве, а Сашко лихая его
башка обронив на пирсе лоцманскую фуражку диким
жеребцом скакал, через пустые поддоны и бочки в сторону
спасательной станции, где Иван на пирсе облокотившись на
кранец грудью и склонившись над водой с кем-то негромко,
ласково разговаривал, уговаривая невидимого чужому
глазу собеседника, точнее собеседницу простить его за что
то.
- Что же это Вы Глафира Михайловна оставили меня, я ведь
всю жизнь бы Вас ждал… А Вы так со мной…
Сашко как можно тише подкрался к Ивану и невесомо взяв
его за руку так же невесомо потянул его к себе, как раз в тот момент,
когда Иван уже собрался сделать свой роковой шаг к невидимой
собеседнице, что манила его втемную непроницаемую воду, в которой
отражался одинокий фонарь, что подслеповато освещал пирс. 
- А вот кто это у нас тут?
Засюсюкал, вечно грубый и колкий на язык Сашко.
И на немой вопрос Ивана, повернувшего к нему голову с
пустыми как селёдочка бочка глазами, так же мягко и по-ребяче
спросил.
- Ты никак Ваня рыбку решил поудить?   
Было видно, что Иван замешкался, не зная, что ответить и этим, тут
же воспользовался Сашко.
- А почапапаем друже мой ситный у курень дам тебе чего…
Иван с усилием разомкнув губы с трудом произнес:
- Чего дашь-то?
Сашко, медленно развернув Ивана в сторону пирса тянул время,
убаюкивая его как учила тетка Ханна, ежели с Ваней чего случится.
Он ласково потянул Поддубного за рукав в сторону береговой линии.
- Та вот знамо дело конфектов тебе дам хочу, та пряников
Медовых… Та холвицы караимской.  Ты же любишь халвицу-то?
Уводя Ивана все дальше и дальше от воды в сторону
Караимской слободы, бормотал Сашко заговаривая зубы Ивану.
- Люблю… Дюже как люблю халвицу… та медовые пряники разны.
Медленно словно во сне пробормотал Иван распущенными губами.
Бредя по улицам Феодосии сомнамбулой вслед за приятелем.  Сашко,
приметив крадущегося за ними Леньку, из-за спины погрозил ему
кулаком, чтобы тот проваливал своей дорогой и не болтал никому
лишнего. А так как Ленька был, не по годам
смышленым пареньком, то уже в следующее мгновение ели бы кто и
захотел его найти в порту не смог бы этого сделать, так как
ходкий на ногу посыльный из Корабельной конторы
Феодосийского торгового порта его императорского
величества бежал быстрее ветра в родимый дом, что
располагался за Учительским институтом на углу
землевладения Григория Визирова и огромным необжитым
пустырем, на котором по дням Господним, то бишь
воскресным, всякий, по большей части иноверный люд,
устраивал большие базары. Куда Ленька, после
обязательного посещения утренней службы и Божественной
литургии во Всесвятской церкви, водил свою матушку,
вдовствующую солдатку Агриппину Ивановну, где угощал ее всякими
вкусностями, на честно заработанные в порту медяки и гривенники.

   
                Глава 108
                Шило в мешке.


Грек небольшими, нервными шажками молча мерил диагональ
Своей конторы и когда, находившись вдоволь остановился перед Сашко ни то самому себе, ни то Коту задал вопрос.
- Ну и что теперь будим делать?
Сашко неуверенно пожал плечами.
- Непонятно… Так-то он в доме на Караимской… Сидит у окна…
Коста недовольно вскинул большой, как у ворона клюв.
- Зачем?
Кот снова пожал плечами
- Не знаю, смотрит и бормочет чего-то.
Коста поморщился.
- Он что в запой ушел?
Сашко, встрепенувшись перекрестился.
- Упаси Господи Коста Аристофанович! Еще этого не хватало. Он ведь
навовсе крепкого не пьет.
Константинопольский снова прошел по пустой конторе стуча
каблуками о звонкие дубовые плахи.
- Ну а что же тогда?
Сашко виновато откашлялся.
- Лекарь говорит, что это приступ.
Коста присев на высокий стул у конторки и поправив очки
Слишком дружелюбно переспросил:
- Что еще за приступ за такой?
И не дождавшись ответа поинтересовался.
- А раньше у него, бывало, такое?
Сашко неохотно кивнул.
- Так… Почитай лет с двенадцати к нему хвороба эта привязалась,
может и год не быть и два, а потом за неделю дважды.
Новости от Кота греку явно не понравились оттого он, мотнув головой
расстегнул верхнюю давящую на выпирающий на его тонкой шее
коды пуговицу на воротнике накрахмаленной белой как снег рубашки.
- М-да… И сколько это может продолжаться?
Сашко пожал плечами.
- Да кто его знает, в Богодуховке-то его бабка Икотка, на
воду отшёптывала, а тут…
Он беспомощно развел руками.
- Тот, что из лекарни говорит надо ждать, выписал порошков каких-то
да микстур почитай на десять рублей и укатил к себе.
 Грек тут же встрепенулся.
- Дай я хоть деньгами помогу, ты ведь поди и патронаж ему полный
заказали…
Он полез было в конторку за деньгами, но Сашко остановил его.
- Не треба Коста Аристофанович с грошами вопрос решен
Все ватажники сбросились как узнали, а теперь и со всего
порта несут… И даже с мастерских ремонтных и с чугунки, я уже
и отбрехиваться устал. Всё, все уже знают за Ивана. Как
говорится: «Шило в мешке не утаишь».
 

                Глава109
                Тайное зелье

       Сашко, поднявшись в гору по крутой Караимской улице остановился напротив дома, что снимал Иван, с тоской и надеждой  посмотрев в пустые окна. Он уже хотел уходить, когда в окне мелькнула фигура патронессы в белом туго повязанном на голове платке. 
-Надо зайти, надо зайти Сашко…
Сам себя в слух уговаривал Кот.
И подойдя к неприступной с виду калитке в глухом заборе, поднял уже было руку чтобы постучать в дверь, но вспомнив что у него есть ключ достав его из кармана открыл калитку.
-Вдруг он уже очнулся… Да и гроши от наших нужно передать сиделке.
Рассуждал он, вслух бурча себе под нос.
 В доме было тепло и тихо, лишь в тандыре негромко постреливали догорающие дрова, да казан сердито урлил переваривая в себе человеческую пищу. У тандыра возилась с крышкой казана известная  в Феодосии, да и не только в Феодосии, но и во всей Полтавской губернии сестра милосердия, Таисия Тимофеевна Лапшина не молодая, но видная женщина, с кристально чистой репутацией, как и положено быть каждой из тех, кто посвятил себя служению немощным и сиротам высоко неся знаме Крестовоздвиженской общины сестер милосердия, которую, к слову сказать, учредила еще во времена Крымской войны в 1854 году  великая княгиня Елена Павловна.
- Здравствуйте, Александр.
Поприветствовала вошедшего возившаяся у очага Лапшина.
- Вы обедать будите?
Губы Сашко уже хотели было сломаться в язвительной ухмылке, но он, вовремя спохватившись передумал язвить и острословить, а его наглая улыбка так бесследно и пропала, не успев появиться на его лице.
- Спасибо Таисия Тимофеевна.
Смиренно поблагодарил он.
- Я уже пообедал с ватажниками… Здрасьте.
И, запоздало сдернув с головы фуражку перекрестился на стоящую в красном углу в божнице икону Николая Чудотворца. 
- Как он?
Поинтересовался Сашко кивнув в сторону лестнице ведущей на второй этаж. Лапшина, прикрыв казан большой медной крышкой, вытерла, на ходу, руки о рушник весящий у нее на плече неделенно качнула головой.
- Даже не знаю, что и сказать Александр… Сегодня в полдень, когда на улице шли циркачи с оркестром, мне показалось, что он прошелся по залу… 
Она неуверенно повела плечом.
- Я поднялась в бельэтаж, не сразу, конечно, но он как сидел на софе, где я его оставила, так и сидел... 
Лапшина тревожно заглянула Сашко в глаза.
- Но Вы знаете Александр, что-то изменилось в его лице… Неуловимое, быть может… Хотя мне могло и показаться.
Из-под крышки казана, шипя и причитая, вырвалась пена отчего   Таисия Тимофеевна, всплеснув руками как большая белая чайка кинулась спасать крепкий куриный бульон, который она каждый день варила специально для Ивана.
- Ах какая досада весь навар сбежал...
Запричитала она, ловко управляясь с крышкой и большой деревянной ложкой, став в мгновения ока похожей на воительницу Василису Добродеевну, о которой так часто мать Сашко рассказывала своим детям сказки. Крышка от казана превратилась в щит, а ложка в волшебный меч «сто голов с плеч».   Победив шипящего и пышущего жаром дракона, Василиса Добродеевна снова превратилась в добрейшую и сердобольнейшую Таисию Тимофеевну. И когда она снова повернулась к Коту, на столешнице, к своему удивлению, прямо собой увидела несколько красных, десятирублевых ассигнаций.
- Что это?
Холодно посмотрев на Сашко, поинтересовалась Лапшина.
- Это от нас всех…
Замялся Кот.
- Вам… Навроде подарунка…
Губы ее дрогнули, и она примирительно улыбнулась.
- Ах Александр, Александр, мне кажется, я Вам уже говорила: «Мы, сестры милосердия не принимаем, для себя лично ничего, ни денег, ни подарков». Помните почему?
Снова улыбнувшись, поинтересовалась она у совсем оробевшего Сашко.
- Вы… Вам… Всем…
Она взяла со стола деньги и не пересчитывая их спрятала в карман белого форменного передника, дружелюбно кивнув Сашко.
- Правильно, потому что все дары, что подносят нам страждущие и простые миряне мы, с сестрами, передаем в общину.
Сашко словно гвоздем ткнули в мягкое место.
- Так вот я для этого и принес… Ну то есть им, то есть всем вам от всех нас… В общину.
Таисия Тимофеевна, понимающе улыбнулась.
- Вот и славно. Храни Вас Бог Александр и близких Ваших, что милосердно заботятся о благах немощных и сирот.
И перекрестив его, отвернулась к очагу тем самым давая понять, что разговор закончен, и Сашко наконец-то может подняться в бельэтаж и навестить своего занедужившего друга.
Сашко в три прыжка взлетел по круто лестнице, что вела в большой зал караимского дома. Иван сидел неподвижно с приоткрытыми на половину глазами, прислонившись спиной к стенке, глядя куда-то одному ему известную точку на противоположенной стене залы или за окном дома, туда, где на горе Митридат устроился Музей древностей господина Айвазовского. Сашко, приблизившись к Ивану хотел было потрогать его за нос или сделать еще какую шкоду, но усовестившись передумал.
- Что ж ты друже…
Шепотом, так чтобы в кухне его не могла услышать Таисия Тимофеевна, заговорил он с погруженным в хандру Иваном.
- Заагукал опять, что я тетке Ханне, та Максиму Ивановичу скажу? Так мол и так прошляпил, проспал Ивася.
Он посмотрел в безмятежное лицо товарища продолжив свой монолог.
- Сам прикинь… В лучшем случае по вые получу от батьки твоего…
Сашко, с силой приложился к своей шее так что звонкий звук шлепка крутнувшись в воздухе слетел вниз на кухню к бдительной сестре милосердия.
- Что здесь у вас?
Тут же отозвалась она и ее голова, укутанная в белый плат, вынырнула, как поплавок на воде на лестнице.
Сашко снова засмущался.
- Да это я так… Случайно.
Таисия Тимофеевна, посмотрев на него строже обычного подняла указательный палец вверх.
- Смотрите, Александр Бог видит все.
И больше ничего не говоря ни слова скрылась из зала так же неожиданно, как и появилась.
Сашко, помолчав немного и не зная о чем говорить забубнил, передавая устные приветы от ватажников.
- И Микола тебе нижайший шлет, только воротился с дому говорит, что никто ни ухом, ни рылом за твою молчанку не ведают, так что ты уж Ваня давай, хочешь не хочешь, а шевелись с поправкой.
Он еще что-то хотел сказать, но не весть откуда ему по шее прилетела увесистая оплеуха.  Отчего он заозеравшись стал мелко крестится. Шепча молитву «Отче наш».
И снова, стоило ему закрыть глаза чтобы углубится в молитву, как чья-то не видимая рука влепила ему увесистый подзатыльник.
- А-а-а-а-а!
Вскакивая на ноги с ковра с перепугу, заблажил Сашко, крутясь перед Иваном ополоумевшим волчком.
- Чур! Чур меня!
Выкрикивал он полным страха голосом крестя все стороны света пока его взгляд не остановился на укоризненно улыбающемся лице главной патронессе Полтавской губернии.
- Иван!
Построжав голосом упрекнула она Поддубного.
-Ну нельзя же так! Мы с тобой договорились, что ты проста разыграешь Александра, а ты что творишь? Хочешь, чтобы он вместо тебя здесь остался?
Сашко еще ничего не понимая со всего маха сел на ковер сильно ушибив копчик.
И только когда услышал, родной, полный юношеского озорства смех Ивана, вскочив на ноги как ошпаренный   пришел в себя.
- Ах ты бисов сын! Я вот тебе закажу як над православными потешаться.
И кинувшись на Ивана обхватив его за пояс татарского халата в коем и обретал все это время Иван легко и задорно припечатал товарища к ковру, да так, что старый караимский дом качнувшись охнул. Казалось еще чуть, чуть и пол проломился бы и оба они оказались бы в кухне, на большом, семейном столе, ладно собранном из толстых дубовых плах. Коей Таисия Тимофеевна уже накрыла к обеду для чего и поднялась в бельэтаж пригласить исцелившегося, но еще ослабленного вынужденной голодной диетой Ивана и вечно сытого Сашко.
- Хватит дурачится господа хорошие. Ступайте мыть руки и немедленно марш к столу.
И когда ее укутанная в форменный белый платок сестер милосерд голова исчезла из поля зрения друзей, Сашко наклонившись к самому уху Ивана прошептал.
- А бабка Икотка криво не насадит.
Иван, резко повернувшись к приятелю поинтересовался:
- Ты о чем это друже?
Сашко хотел было отмахнуться, но поняв, что номер его не выйдет зашептал Ивану прямо в ухо.
- Третьего дня встретил ее тут у Карантина все рассказал, как есть, хотел ее сюда тянуть, да где там…
Сашко кивнул в сторону лестнице.
- Здесь же Таисия Тимофеевна командует… Дала она мне пузырек небольшенький, говорит: «То ведьмачно зелье…, три капли и любую хмарь сымет, любую блажь развеет»…
Иван насторожился.
- И чего?
Сашко виновато улыбнулся
- Ну я тебе вчера всю стекляшку в кофей и ухнул.
Иван наигранно возмущенно кинулся на Сашко завалив его на ковер.
-Ага злыдень уморить меня решил!?
Сашко не особо отбивался от него.
- Зато нынче вы Иван Максимович одыбались!
Он попытался было вывернуться из-под Ивана, но у него это не получилось.
- И я как вижу даже с прибутком. 
Они, не сговариваясь в голос весело расмеялись, а снизу из кухни строгий голос Таисии Тимофеевны Лапшиной требовал от друзей немедленно спустится к столу, дабы отпраздновать чудесное выздоровление Ивана.
Иван и Сашко обнялись.
- Завтра же воскресенье друже?
Поинтересовался Иван и на немой вопрос друга пояснил, покрутив у виска растопыренными пальцами.
- Я еще не до конца проясенился…
Сашко, улыбнувшись кивнул.
- Так и есть…
Иван, поднявшись с ковра стал спускаться на первый этаж в кухню.
- С утра в храм причаститься сходим, а к вечеру в балаган закатимся.
Безапелляционно заявил Иван. Сашко хотел было возразить, но Иван, ухватив его за шею согнул его в бараний рог весело прошептал ему на ухо
- Ты мне еще за Икоткину отраву ответишь… Сказано в балаган, значит в балаган.
   

                Глава     110
                Поход в балаган Безкоровайного

Ближе к восьми часам вечера Иван с Сашко после угощений в ресторации господина Тягушева, в добрейшем расположение духа подошли к окошку, над которым красовалась грубая, намалеванная красной краской надпись «КАССА».
Сашко, потеснив Ивана плечом сунулся в окошко первый.   
-Дайте два…
Сашко бросил рубль, в прибитую гвоздем к прилавку кассы металлическую миску. Отчего рубль жалобно звякнув закрутился на месте словно волчок, но не успел он еще упасть на дно посудины в дело вмешался Поддубный.    
-Э нет друже, так не гоже.
И с силой отжав Сашко от кассового окошка, заглянув вовнутрь, где скрюченный словно червяк сидел человек в круглых стекляшках на глазах, пробасил.
- Дай нам дядька чего по проще, да позабористей.
Кассир, недовольно поежившись чуть помедлив предложил.
-Стоячие в галерее… По пятиалтынному…
Иван, улыбнувшись кивнул.
-Берем.   
И получив два входных на представление с орлами и фиолетовой печаткой штампа «Балаган господина Безкоровайного», уже отворачиваясь от кассира небрежно бросил.
-Сдачи не треба…
И не обращая внимание недовольное бурчание кассира и возмущенный ропот Сашко Кота, который замешкался у окошка выгребая из миски сдачу с рубля, направился к входу в балаган что размещался со стороны набережной.
Дождавшись у входа в балаган Сашко, Иван, сделав шаг, неожиданно, снова, как и тогда с мореходами провалился в щемящее сердце прошлое, и запах балагана проникнув в его мозг больно и приятно уколол его как и в первое его знакомство с ним, где острый запах конского навоза смешиваясь с запахами дорогих духов, опилок и горького запаха пота, пьянил его доводя до умопомрачения.
И снова по манежу неслись бешенные ахалтекинцы, и снова под куполом  летали словно окрыленные гимнасты и снова  факир творил чудеса и магию напуская на зрителей, то ужас, то смех, то несказанную радость. 
 В антракте Иван лишь испив холодного пива в балаганном буфете наконец-то пришел в себя, но сердце его, все еще билось в такт бешенной лезгинки, под которую всадники в папахах, с серебряными газырями на груди вытворяли черт знает что знает, что в седлах своих горевших холодным пламенем шелка скакунов.  Над входом в балаган на небольшом балкончике   сипел, присвистывал и бумкал большим барабаном маленький оркестрик развлекая вышедших подышать и поподчиваться сладкой немецкой водой, французским крем-брюле и холодным крымским пивом зрителей.
- Ну и дела…
Сдувая с очередной кружки пива пену, выдохнул Иван. Нет есть что-то в этом всем воодушевленно заговорил Иван, но натолкнувшись квелый, почти сонный взгляд своего приятеля осекся.
-А тебе Сашко неужто не интересно все это?
Кот, неспешно допив пиво вытерев свои Запорожские усы неопределенно пожал плечами.
- Да нет отчего, все вроде добре… Но как-то так по-своему... Вот завтра на рейд встанет Японец вот то будет балаган.
Он словно отхлебнул свежего воздуха, заговорив быстро, с придыхание.
- У него трюм как у дюжины итальяшек или французиков, а то ведь еще Ваня есть американские каботажи, так те говорят можно год грузить хлебушком и половина не загрузишь.
Иван, как-то безнадежно посмотрев на Сашко, кисло ухмыльнувшись отвернулся от него в сторону моря, где стал рассматривать ошвартованные на причалах Феодосийского торгового порта корабли на фоне закатного неба, пока на площадь перед буфетом не выскочили двое размалеванных коверных которые кривляясь и смешно выламываясь стали зазывать публику обратно в балаган на представление. Иван заметил, что все дамы с детьми посетив буфет не остаются на второе отделение, полностью посвященное борьбе на поясах и поднятию тяжестей, а простившись с сопровождавшими их мужчинами уходя с представления.
На раус, на небольшой балкончик, нависавший над входом в балаган, выскочил горластый шпрехшталмейстер и ударив в звонкие оркестровые тарелки объявил.
- Господа, представление продолжается! Прошу всех пройти в балаган и занять свои места согласно купленным билетам.
Народ, довольный почтительным обращением хозяина цирка, забубнил, уплотнился и без лишней суеты и локтей, словно жирная капля ртути закатился в балаган, где уже манеж был выстлан красным  с затейливым, ярко-желтым орнаментом ковром, на котором был устроен деревянный помост с атлетическими снарядами.



                Глава 111
                Позорный проигрыш.

Поход Ивана в балаган, а особенно его выход на манеж для участия на пари в подъеме тяжестей совсем был провальный. Всю ночь ему снился  толстый как перина дядька который усмехнувшись после поднятых Иваном шести пудов оденой рукой легко с улыбкой специально громко портя воздух поднял сразу десять. Иван вслед за ним напрягая все силы подня десять пудов правой рукой, но когда пузырь  рванул пятнадцать и еще с ними повернулся вокру демонстрируя  рукоплескавшей и свистевшей ему публике Иван опустил руки и пошел было с манежа, но его остановил верткий шпрехшталмейстер.
-А куда это Вы дядька человек собрались?
И не дав Ивану ответить выкрикнул
- За второе место в соревнования на пари молодому человеку положен денежный приз, а скажите вы мне люб она вам?
И публика ногами руками и свистом ответила ему однозначное, свое бесповоротное Да.
-Так значит я могу вручить приз зрительских симпатий господину Поддубному?
-Можешь! Чего тянуть. Не этому же пожирателю котлет его отдавать. Давай приз!
Шпрехшталмейстер кивнул в знак понимания момента и подныв руку и высмотрев человека  в партере  попросил его выйити.
-Прошу господин Авдонин и Вас выйти для получения приза за третье место в атлетическом соревнование.
И неожиданно обернувшись к публике, словно эта мысль его только что осенила.
-Может быть этому господину мы присудим приз зрительских симпатий?
 Теперь рвануло на галерке.
-Чинуша! Судейская сволочь!
Орали все что придет на ум, свистели и топали ногами, в зхнак своего непринятия такого решения. Ор стоял до тех пор пока хозяин цирка не поднял руку, а когда публика утихомирилась как-то мирно и даже весело выпалил:
-Я вас понял! Пряников чиновнику не будет.
И обернувшись к остановившимуся у манежа господина  дружелюбным жестом предложил ему подойти.
- Не стесняйтесь друг мой, идите ко мне. На самом деле они добрые, только пьяные.
И достав из внутреннего кармана блестящего сюртука синюий казначейский белеет вскинув его на головой выкрикнул.
-За третье почетное место вручаю приз в пять рублей господину…
И наклонившись к мужчине извиняющимся тоном поинтересовался.
-Простите как Ваша фамилия?
На что господин в белом сюртуке со шляпой в руках шагнув вперед громко выкрикнул.
-Никакой я не чиновник и тем более судейский, меня зовут Александр Федоровский, в ваш город прибыл для курортного водолечения «Паша-тепе».
Кто-то, хохотнув выкрикнул.
- Не давайте ему больше воды, а то он завтра слона поднимет!
И Весь балаган за балагурил, не зло подтрунивая над молодым господином с вод. Безкоровайный вручил пятирублевую купюру  господину тут же повернувшись к забытому на несколько минут Ивану.
-За второе место в соревнований по поднятию тяжестей на пари занимает Иван Поддубный…
И наклонившись к Поддубному чисто для проформы поинтересовался у угрюмого Ивана.
-Я ведь правильно произношу Ваше фамилию?
И уловив почти незаметный кивок, выхватив из кармана красный казначейский билет и вскинув его на вроде флага над головой, продолжил свою тираду.
- Награждается десятью рублями и билетом в партер на любое следующее представление в нашем балагане.
Фурора  его объявление не вызвало, а как-то так вынырнуло на поверхность и уже через минуту утонуло в следующем оглавление чемпиона. Иван уже толком и не слышел что там вещал шпрехшталмейстер, так какие-то обрывки  фраз.
-Яновский… чемпион… Двадцать пять рублей…
Иван брел по едва освещенной улице к своему дому на караимской улице держа в одной руке бумажный червонец, а в другой бессрочную контрамарку, все глубже и глубже удаляясь в бездонную глубину теплой, южной ночи с ее охами и вздохами на лавочках и у кустов. И так ему захотелось выпить  казенной или горилки  байбугской, что он тут же свернул в один из кабаков, что стоял на краю базарной площади и ощутив неприятное жжение в руке в которой он с ненавистью сжимал выданный ему  приз бросив его на прилавок  половому  безапеляционно заявил6
-Водки мне штой и закусить чего!
Но вдруг заколебавшись остановил кинувшегося на кухню полового.
- Погодь паря, водки не треба, давай пива немчуровского да покрепче и к пиву чего на всю бумажку. 
Половой встрепенулся
-Есть Адамбир… Черный, с гюнтом, до десяти процентов крепости. Будите такое?
Иван замялся.
- А послаще чего нет? Кислятину эту цедить не хочется.
Халдей напустив на себя задумчивости к великой радости Ивана нут же воссеял от пришедшей ему на ум мыслью.
-А вот у нас есть  еще «Бок бир» исключительно низовогоброжения дом 7 процентов крепости…
Иван поморщился.
- Козел?
Половой, приятно удивившись заулыбался.
- Пан разумеет по-швабски?
И на утвердительный кивок Ивана продолжил свою лекцию о пиве с не лицеприятным название Козел, на чисто русской мове.
-Есть так же Допелбок, аж до 12 процентов крепости и Айсбок  от 14 аж до 27 процентов алколгольности. Пиво темное, без горечи и кислоты.
Иван довольно кивнул, словно уже отведал этого  «Ледяного козла».
- Давай Айсбок, но не шыбко едреного градусов на 15 не больше.
Половой зачемто вытянувшись по швам, только не отдал Ивану по военному честь.   
- Все будет в лучшем виде, на холодное есть утки холодного копчения, тунец в студне, холодная отварная говядина.
Иван вдруг понял, что он проголодался как волк и оттого каждый раз как половой произносил заклинания из трактирного списка кушаней он непроизвольно ему кивал, давая тем самым понять половому что и это кушание он бы попробовал. Наговорившись вдовал халдей вдруг замялся.
- Что?
Не понял Поддубный.
- Прошу прощения десяти карбованцев на заказ не выходит.
Иван смутился.
- Скольже по твоим подсчетам?
Половой, закатил лукавый глаз под лоб к потолу и о чем-то пошептавшись сам с обой  выдал
- Весь банкет будет вам в двадцати трех рубля семидесяти пяти копеек.
Встречал Поддубный пройдох, но такого увидел впервые, но он так развеселил Ивана своим представлением под названием «устный счет», что Поддубный от души рассмеявшись   подбодрил  белофартучника.
-Все что есть в печи на стол мечи.
 На следующий день зайдя к ватажникам на причал и поприветствовав всех рассказал Коту, в укромном месте у весовой, как опозорился вчера в балагане, на что кото оглядев помятое лицо Ивана хохотнул.
- Ты что же вчера пил никак?
И не дав шанса ответить ему добавил
- Брехня все это! Где же видано, чтобы живой человек 15 пудов одной рукой тягал?
Иван кивнул.
-Вот и я ему вчера говорю: «Вам дядя нужно в портовую ватагу к Сашко Коту.
Сашко заглянув в смеющиеся глаза дружка, чтобы там увидеть ответ на свой вопрос.
-Ты шуткуешь чи смеёшься надомной?
Иван не скрывая удовольствия перекрестился.
- Вот тебе крест друже не веришь сходи до балагана  они там каждый  Божий вечер на пари  железяки тягают.
Сашко крутанул шее, словно проверяя ее на прочность.
- Ну ежели ты Ваня не брешешь…
Он еще раз заглянул в смеющиеся зеленые, как у болотного кота глаза, с сомнением добавил.
- В чем, лично я сильно сомневаюсь, то тогда поведу тебя  в любую самую дорогущую едальню, но… Ежели такова пана в твоем клятом балагане я не побачу, берегись, разорю тебя и из принципу выпью четверть казенной, самой дорогой водки.
И рассмеявшись они обнялись договорившись в ближайшее воскресение посетить заведение Безкоровайного, на чем поручкавшись разошлись по своим делам, Сашко к ватажникам что готовились загружать полтавской пшеничкой итальянское «корыто», Иван в  Корабельную контору к Себялюбову чтобы устроить подряды для своей компании «ЛивасЪ» где он по прежнему  служил управляющим.
   
                Глава 112
                Проба пера. Давай еще!
          
Еще в тот раз, когда Иван посетил балаган вместе с дружком своим Сашко вызвался он потягаться на гирях, да штанге с профессиональными атлетами, что каждый вечер выходят на манеж Безкоровайного, но проиграл им вчистую. Отчего больше недели маялся и переживал безвылазно сидя в  своем доме в караимской слободе уговаривая себя пойти еще раз и теперь уже не дать спуску ни одному из силачей Георгия Лурих, что возглавляет чемпионат в балагане у Безкоровайного.
Шпрехшталмейстер, подняв правую руку, тут же угомонив не только оркестр, но и расслабившуюся в буфете пивом публику, зычно выкрикнул.
-А сейчас на манеже пройдет очередной этап чемпионата господина Луриха, по русско-швейцарской борьбе на поясах. Первой парой выйдут на ковер господа: Глинкин – Матюшенко, второй ковер  Разумов – Бороданов, третья пара премьер чемпионата Георгий Лурих и  Атос Козуляк.
Публика загудела, обсуждая объявленный результат жеребьевки, особенно бурно встретили сообщение шпрехшталмейстера на галерее. Кто-то не сдержавшись крикнул:
-Давай папашу!
-Урсуса давай!
-Медведя!
Гудел балаган, пока невысокого роста в блестящем словно чешуя рыбы сюртуке, шпрехшталмейстер не вскинув руку  выкрикнул.
- Хотите Урсуса?!
- Да!
Как единое целое отозвались зрители пришедшие насладится силой и мощью борцов и атлетов.
- Приготовьтесь! Он уже идет к вам! Чемпион мира по поднятию тяжестей, непобедимый во всех видах существующих на земном шаре видах борьбы Петр Яновский по прозвищу Усрсус!!! Может поднять без усилий одной рукой до десяти пудом веса. Встречайте! Великий Петр второй!
Оркестр, притаившийся под куполом балагана, решив посоревноваться с хозяином заведения в громогласности, так ударил в литавры, что у Ивана заложило уши. А из-за алого словно кровь бархатного форганга на арену с точно такой же как у Поддубного гирей на плечах, в черном трико грудь которого горела от золотых жетонов и медалей вышел двухметровый гигант с обритым до блеска черепом и черными, мадьярскими усами, чьей торс украшал чемпионский пояс, отлитый из чистейшего девятисотой пробы золота. После того как атлет, поприветствовав публику сбросил шестипудовое чугунное чудище на манеж, каждый из присутствующих ощутил вес этого необычного атлетического снаряда через содрогание зрительских трибун.
- Медведь!
Заорала сорвавшаяся с катушек верхняя галерея.
- Урсус!
Вторил ей партер.
Гигант воодушевленный криком и свистом публики  сделав два шага  к утонувшей почти на половину в песке манежа гире ухватив ее железной рукой неожиданно подбросил ее над своей над головой для того чтобы в следующее мгновение поймать ее рукоять другой рукой и снова запустить ее по только одному ему известной траектории. Ивану казалось, что воздух в балагане гудел и вибрировал сам по себе от полета этого чугунной чушки.
-Да… Вот это дядька.
Поражённый увиденным пробормотал Поддубный.
- Как же его ломать-то? В нем же пудов десять чистого веса будет.
Потом был борцовские поединки которые  рядил  щуплый молодой человек со смешной фамилией Чесноков, а Иван все смотрел и не видел всего этого думая об одном как убарахтать чемпиона да еще всего мира, что с теткой Дорой или вернее ее сестрой близняшкой управляется как с надувной каучуковой клизмой.
И когда все пары отборолись и среди них определились победители все тот же Безкоровайный в образе шпрехшталмейстера вскинув руку выкрикнул:
- А теперь хочу предложить добровольцам из публики  сразится с любым из участников чемпионата господина Луриха на поясах по русской-швейцарским правилам. Победитель схватки получит десять рублей ассигнациями и бесплатным проходом на  следующее представление в любой другой выбранный им день с местом в партере. 
Он обвел примолкшую публику взглядом.
-Есть среди вас смельчаки? Кто готов сразиться с нашими борцами?!
Кто-то с галереи выкрикнул.
-Ага ищи дурака! Они же все косточки переломают!
И словно дорожка, отсыпанная дымным порохом и вспыхнувшая от случайно искры   шутки и выкрики медленно но верно стали набирать обороты, пока через шум и гам развеселившейся толпы не прорвался крик Ивана Поддубного.
-Я! Я хочу!
Публика от удивления притихла, чтобы в следующее мгновение  взорваться с еще большей силой.
-Давай Янковского!
-Медведя давай!
Шпрехшталмейстер, подняв руку заткнув горлопанам глотки в звенящей тишине, срывающимся голосом оборотился к вставшему в полный рост Ивану.
-И с кем бы Вы хотели померится силами молодой человек?
У Ивана от навалившегося волнения спазм перехватил горло от того он не крикнул, а прохрипел фамилию своего соперника.
- Разумов… Хочу бороться с господином Разумовым.
Бескоровайный, отчего-то повеселев лицом крутнувшись на месте и взмахом руки запустив оркестрик который сыграв какой-то веселый музыкальный момент весело выкрикнул.
-Ну что ж! Разумный выбор вызвать Разумова, а не допустим господина Бороданова!
И в тот же миг оркестр, по его едва уловимому взмаху руки ударил бравурный марш, а сам шпрехшталмейстер стал знаками звать и подманивать Поддубного к себе на манеж.
Иван на ватных ногах спустился в низ по лестнице и преодолев бортик манежа чуть не упал от того, что не ощутил под ногами твердь земли.
- Встречайте!  Чемпион Азии и Америки, самый сильный человек Северной Африки господин Разумов!
На манеж в черном трико без верха выбежал из-за кулис борец и демонстрируя свою натренированность мышц, пробежав круг почета взошел на помост, где, подхватив в обе руки по двухпудовой гире стал крестить себя по переменно то левой то правой рукой. Ивана от увиденного попустило, и он неожиданно сам для себя расцвел в улыбке. Иван знал свой дурной характер и от того знал, что улыбки эти ничего хорошего не сулят одному единственному человеку на манеже, его сопернику. Занятый своими мыслями и наблюдая за Разумовым он вдруг вспомнил солова отца: «Чем больше шкап, тем громче ён падает».
- Молодой человек, как Вас зовут:
Наконец-то докричался  до него Безкоровайный.
-Меня?
Иван не понял вопроса, ведь его знали все в этом городе от последнего босяка до Айвазовского.
-Иван, Иван Поддубный.
-Где работаете?
Не унимался Безкоровайный.
-В порту крючником.
Как раз в этот момент опыты с чугуном закончились и музыка растаяла в воздухе как будто и не появлялась никогда.
-А с другой стороны наш доброволец Иван Поддубный!
Иван одернул шпрехшталмейстера.
-Поддубный я Иван!
 Безкоровайный улыбнувшись и приложив  руку к груди выкрикнул.
-Приношу извинения достопочтейнейшая публика. Сейчас на манеж выйдут для схватки в честной борьбе два гиганта один из которых профессиональный борец и атлет из чемпионате господина Луриха, другой профессиональный грузчик в порту Феодосии. И пока униформисты возились с облачением борцов в кожаные пояса, кто-то с галерки сначала робко, а потом все громче и громче стал выкрикивать одно и то же слово, которое было подхвачено толпой и умножено на сотни голосов.
-Царь! Царь! Царь!
Безкоровайный ничего не понимая спросил у Ивана?
-Вы знакомы с правилами борьбы?
И когда Иван не в силах переорать толпу в ответ просто кивнул, Безкоровайный подняв руку дал отмашку для того, чтобы борцы сошлись. Он даже не успел толком отойти от соперников, а некто Чесноков  еще даже не перешагнул через бортик манежа как ноги Разумова сами собой оторвались от красного с желтым арнаментом  ковра и взлетев к самому куполу  снова свалились обратно, но уже прижатые Иваном к ковру.
-Раз! Два! Три!
Считал Чесноков удержание, но когда Поддубный навалился на своего противника и приложил его обеими лопатками к манежу Чесноков вскочив на ноги неожиданно громко выкрикнул.
-Туше господа! Чистое туше!
Балаган, притихнув лишь на мгновение тут же взорвался вселенским криком, свистом и улюлюканием. Казалось, что даже несколько благородного вида дамочек в партере, не стесняясь общества сопровождавших их мужчин кричат и топают ножками вместе с разгоряченной толпой простолюдинов.
-Давай следующего!
Вечер выдался на славу, публика расходилась из балагана накрученная до белого колена, жестикулируя, споря и даже демонстрируя секретные приемы господина Поддубного, который, по только что родившейся среди публики легенде, бы ни кем иным как внебрачный сын некоего чрезвычайно влиятельного в столичном Санкт-Петербурге поклонника борьбы, вышедшего из феодосийских караимов. Восхищались его смелостью и самое главное временем затраченным Иваном на то, чтобы зарыть в опилки манежа двух профессиональных борцов, что каждый год заезжают в балаган антрепренёра Безкоровайного то из Парижа, то из Африки, а то и из американского Нью-Йорка.
- Ну и силен же Иван Царь…
Восхитился было один из зрителей, на выходе из балагана, на что идущий рядом с ним господин в выходном сюртуке зашикал на болтуна одергивая его за рукав английского френча.
- Тшшшш! Нечто ты не знаешь, что за это тебе могут и по мордасам надавать? Ведь просил же он всех не называть его Царем.
Публика выкатывалась на базарную площадь, а на манеже Безкоровайный цепившись в руку  поддубного тащил его за кулисы к себе в кабинет.
-Пойдемте со мной молодой человек, нам надо обговорить один вопрос и поквитаться по деньгам, я ведь обещал победителю пять рублей ассигнациями.
Иван Нахмурился.
-Вы же дядька говорили, десять рублей.
Безкоровайный радушно рассмеявшись шлепнул себя ладонью по упревшему лбу.
-Так и есть, за одного пять, да за другого пять, а за гурт десять. Как договаривались.
Иван, легкомысленно отмахнувшись от Безкоровайного, раскатывая закатанные для борьбы рукава покачал головой.
-Ну ты и жук дядька.
На что Безкоровайный пропуская Ивана за кулисы вперед себя процитировал народную мудрость.
-Не тот сметка, что бродит, а тот, кто других водит.
Иван, остановившись заглянул в лукаво улыбающиеся глаза антрепренёра и сам улыбнулся ему в ответ, но чуткий взгляд Безкоровайный уловил во взгляде Поддубного холодную, промелькнувшую всего на долю секунды искорку, цену которой он знал как никто другой. 
- Пойдемте молодой человек ко мне в контору у меня к Вам есть серьезный разговор.


                Глава 113
                Балаганные крестины

В конторе хозяина балагана было просторно, но не богато, ничего лишнего стол, стулья, письменное бюро с писчими принадлежностями, на нем и большая латунная,висящая под потолком,  двадцати линейная керосиновая лампа под белым абажуром.
Безкоровайный, зайдя в помещение, тут же прибавил на лампе фитиля осветив всю контору. Снял с себя блестящий словно сшитый из рыбьей чешуи сюртук и повышав его на спинку одного из стульев, устало потер глаза.
-Ну-с, давайте молодой человек будем знакомиться. Как вас зовут юноша по крещению, и кто вы такой?  В смысле кем ьрудитесь, чем хлеб свой зарабатываете?работаете?
- Иван Поддубный я, управляющий греческой такилажной компании «ЛивасЪ»
Безкоровайный сморщится, словно откусил кусок неспелого лимона.
- Все это забавно но… а Вы портовым грузчиком не работали?
Иван решительно кивнул.
-Было дело в Севастополе два года ишачил в крючниках… А зачем Вам?
Безкоровайный  картинно задумался выставив перед собой правую ногу и подперев подбородок рукой.
- Понимаете…
Начал он издалека.
- Балаган — это волшебство, народу, было бы приятнее если бы Вы были выходцем из самых низов…  Может можно Вас представлять старшим рабочим при конторе? Как?
Иван пожал плечами.
-Наверное можно. От того худа никому не будет.
Безкоровайный всплеснув руками развеселился.
-Ну какое худо? Я Вас умаляю. Старший рабочий звучит отлично! Совсем другое дело!
Он состроил кислую мину.
-Управляющий греческой… Бррр!
Безкоровайный шагнул к Ивану.
-Знаю, знаю на Приморской контора? Иван Царь! Наслышан, наслышан.
Иван хотел было возражать, но Безкоровайный не дал ему и слова сказать
-Придется вульгарные клички оставить. Что это еще за Царь за такой? Фу.
Иван, облегченно выдохнув кивнул в поддержку этой замечательной мысли.
Безкоровайный протянул Ивану руку.
- Так как значит Вас по документу звать величать будет?
Поддубный откашлялся в кулак.
- Иван Максимович Поддубный.
Безкоровайный оживился.
- А лет Вам сколько будет полных господин Поддубный?
Иван, не поняв смысл вопроса запустил пальцы в выгоревшие на весеннем солнце волосы.
- А это как полных?
Безкоровайный всплеснув руками подсказал.
- Ну полных… не с половиной, а только целых лет.
Иван понимающе кивнул.
- Двадцать четыре, в сентябре исполнится двадцать пять.
 Хозяин балагана артистически поприветствовав Ивана протянув ему руку.
- Очень приятно, значит мы с Вами Иван Максимович выходит тезки, меня зовут Иван Митрофанович Безкоровайный. Я хозяин этого увеселительное заведение, а по совместительству еще и директор этого балагана и режиссер, и автор так сказать пьес, которые мы тут иногда разыгрываем, и шпрехшталмейстер как Вы уже видели.  В одном лице. Он сделал какой-то мудреный поклон вроде тех, что Безкоровайный отвешивал на манеже.
И вот еще что молодой человек моя фамилия пишется через букву ЗЕТ то бишь через ЗЕЛО, а вовсе никак не через С, слово. Бес коровайный это уже даже не фантасмагория это уже настоящая чертовщина какая-то получается.
Поддубный взял маленькую ладонь Безкоровайного двумя пальцами, чтобы не сломать хозяину руку, слегка потряс ее. Безкоровайный поморщился.
-Ну и силища у вас молодой человек. Как же это Вы тезка проиграли пари нашим элефантам на гирях?  Вы позволите Вас называть на ты? Ведь теперь мы так сказать с Вами родственники.
-Это как это?
Искренно удивился Иван.
-А вот так. Если мы заключим с Вами честное купеческое соглашение вы станете моим крестником и никак не иначе. 
Иван, вспомнив о погибшем под лебедкой крестном помрачнел лицом.
-Что с Вами?
Иван отмахнулся.
-Так… Ничего.
Безкоровайный распалившись не отступал.
-Это балаган, французы говорят на новый лад цирк. Здесь так «дома наводнение, а у тебя на лице улыбка. Понятно?
Безкоровайный отступив от Ивана внимательно оглядел юношу. 
-Может ты еще чего умеешь кроме гирь?
Не унимался хозяин. Иван же отчего-то нахмурился.
-Я много чего умею Иван Митрофанович...
Пробурчал он, а Безкоровайный, чделав вид, что не замечает изменения в настроение Ивана сложив на груди лодочкой прошелся по конторе этаким гоголем.
-Что к примеру?
Поддубный наморщив лоб наклонил его словно молодой бычок приготовившийся бодаться. 
- Землю умею пахать, жать пшеницу, пасти скот...
Безкоровайный корректно откашлялся.
- Это понятно, а в смысле силовых упражнений. Так сказать, атлетических изысков…
Иван, пристально посмотрел хозяину балагана в глаза и осознав, что тот не шуткует и не издевается над ним, а говорит доверительно и благожелательно скупо улыбнувшись пробормотал.
-Бороться могу... на поясах, а коли хочешь и в обхват.
Безкоровайный радостно всплеснул руками.
-О ля-ля! А ты скрывал этот свой дар. Ты обладаешь навыком олимпийца, а берешься за дело торгашей.
-Каких торгашей?
Не понял заковыристой мысли Безкоровайного Иван.
-Гирьки, торговый люд, купечество, А борьба! А я так тебе скажу крестничек это борьба и так с ней капусту не продашь…
Он задумался на мгновение после чего выпалил:
-Но зато можно на бойне подрабатывать быков да кабанов валить. И то… Борьба — это борьба!
Иван Митрофанович постучал согнутым указательным пальцем себе по голове, от чего на всю контору раздался звонкий барабанный стук. 
-Это атлетический Олимп! И, в ней, в борьбе,  самое главное, в первую очередь  мысль, а у же во вторую подбрасывание в небо чугуна и стали.   
Он метеором пронесся по конторе и остановившись у двери резко на одних каблуках развернулся к Ивану.
-Завтра и попробуешь. Договорились?
Иван не очень уверено кивнул головой.
-Можно, конечно и попробовать...
Поддубный замолчал и в цирковой конторе повисла пыльная тишина.
-Ах ты про деньги? Прости…
Всплеснув руками, новоявленный крестный отец.
Иван смущенно кивнул.
-Да ладно чего уж там… Но и без них худо.
Безкоровайный неторопливо, явно что-то обстоятельно обдумывая прошелся по комнате и от двери снова повернувшись к Ивану бойко заговорил.
- Значит так - выход в манеж два рубля серебром, плюс победа пять рублей ассигнациями. Идет?
Иван, не сдержав улыбку засветился словно новая угольная электролампа.
- Пойдет такая песня Иван Марьяныч я...
Безкоровайный замер, подняв руку.
- Не Марьянович, а Митрофанович... Ладно?
Поддубный сконфужено кивнул.
-Звеняйте Иван Митрофанович, условия Ваши для меня подходящие.
Безкоровайный протянул Поддубному руку и уже без обид взяв его за указательный и безымянный палец тем самым по-купечески скрепив сделку рукопожатием.  Безкоровайный, открыл… Нет, не открыл, а распахнул перед Иваном Поддубным дверь в великий мир балаганов, шапито, цирка, синима и представлений. 
- Ну тогда до завтра крестник. Представление вечером в семь. Так что не опаздывай.  Да и приходи в простой одежде, без этого всего…
Он   махнул рукой обводя в воздухе фигуру Поддубного ни как сегодня в своей обычной одежде, а в портовой.  Ни чего такого…
-Какого?
Поинтересовался вдруг стушевавшийся Поддубный.
-Праздничного… Красной рубахи и прочего.
Иван утвердительно кивнул.
- Хорошо…
Безкоровайный с явным удовольствием потер ладони.
- Ох и устроим мы завтра сюрприз этим элефантам . Возми в кассе билет... А когда во втором отделение по завершению схваток турнира   шпрехшталмейстер…
- Кто? Выпучил от удивления глаза Иван.
Безкоровайный хохотнув уточнил
- Я. Я буду в роли организатора циркового представления то есть шпрехшталмейстером. Или на русский манер болтуном. Так вот
Когда я  объявлю всем желающим выйти побороться с цирковыми ты  представившись портовым рабочим и выходишь  в манеж со всеми остальными.
Иван улыбнулся.
- Так меня же здесь в Феодосии каждая собака знает.
Безкоровайный отмахнулся
- Тем лучше.
Иван расплылся в улыбке. 
- Сделаем Иван… Ме… Ми…  Не беспокойтесь в общем.   
Они еще раз обменялись рукопожатиями и светящийся от счастья Поддубный выйдя из задних ворот балагана в уже вечернюю темноту базарной площади пройдя по нахоженной тропинки мимо женской гимназии не спеша  вразвалочку прошел по освещенной газовыми фонарями до середины Итальянской улицы, чтобы свернув на Морскую подняться до Екатерининской повернув на лево и пройдя до Караимской улочки до опустевшего без товарищей дом. Туда где он получал азы французской борьбы и теоретического атлетизма.
-Эх!
Горько вздохнул Иван.
-Где вы мои мореходы? Даже похвалиться некому. Я теперь стал настоящим балаганщиком…
И воровато оглянувшись, не слышал ли его кто шёпотом добавил:
-Только бы батька не прознал.

                Глава 114
         Днем голгофа вечером праздник души.

Так и повелось с того вечера, утром Иван в одиночку бегал по улицам Феодосии, потом разменивался во дворе дома  с гирями, откушав чебуречной завтрака переходил железнодорожный мост и шел в контору решать дела, но весь день Иван думал и мечтал лишь об одном скорее бы наступил вечер и можно было бы облачится в свой незатейливый костюм  портового амбала, чтобы вновь выйти на арену балагана чтобы там на  ковре столкнуться лбами и  сразиться с именитыми на весь мир силачами.
Странное дело, Иван вдруг ощутил вокруг себя не страх и ужас, как это было раньше, когда встречал незнакомых людей в порту, а какое-то радостное уважение, какую-то гордость за него окружающих людей, и даже один из братьев Константинопольских Коста Аристофанович ничего не говоря о новом статусе Ивана, совсем по-другому, как-то по-отечески, стал разговаривать с ним и даже здороваться чем раньше. 
Подхваченная легким бризом унеслась в даль весна, за ней пришло знойное лето с купаниями и пешими променадами после представления в балагане по Широкому молу, с обязательным сдержанным киванием узнававшим Ивана господам и дамам. Но душа Поддубного была не там на ярко освещенном газовыми фонарями Широком молу, в толпе прогуливающихся горожан. Он думал о завтрашнем дне, торопил его, считая каждую минуту до вечернего представления, точнее до третьего отделения вечернего представления, где в программе значились богатырские забавы: поднятие тяжестей на пари и борьба на поясах в русско-швейцарской манере. Время шло, и на улицы прибрежного городка забрела осень. Феодосия преобразилась, все меньше по ее набережной прогуливалось праздношатающихся курортников, прибывших в город и его окрестности на водолечения, все чаще пустеющую день ото дня набережную окроплял не продолжительный мелкий, еще не холодный, но уже освежавший атмосферу дождик. И оттого сегодняшним вечером покинув нагретый софитами и человеческими телами, и страстями балаган Иван, поежившись вдруг вспомнил, что завтра случится, с ним, его двадцать пятый день нарождения.
-Господи.
Пробормотал он перекрестившись
-Мне двадцать пять… Это ж четверть века... 
От осознания глобальности даты и своего возраста Иван ухватившись обеими руками за голову и взъерошив выгоревшие за лето и без того русые волосы непроизвольно крикнул в бездонное, усеянное  яркими звёздочками и звездами, низкое,  южное  небо, черное как отрез панбархата.
Быстро бежит время, только в зрелости. Иван же находился в ту пору еще в том возрасте, когда секунды, минуты и часы тянулись словно мед, а от Рождества до рождества пролегала бездонная, тянущаяся столетиями вечность. Добравшись до дома на Караимской и устроившись на ночлег в навсегда осиротевшем жилище, думалось ему глядя в потолок о родных и близких, что остались на Полтавщине в Богодуховке, о Глафире что сгинула где-то в чужой стороне, о приятелях мореходах которые казались теперь Ивану  морскими матерыми волками в полосатых  матросских рубахах, о маленькой девочке, со звенящим как колокольчик смехом что словно Белый Ангел нашла его на берегу речки его детства Ирклей оставив в память о себе книжицу с картинками о славном Геракле и его славных делах…
Иван было взялся вспоминать все двенадцать подвигов героя, но на седьмом или восьмом из них, в котором Геракл усмирил критского быка вдруг, провалился в бездонную пушистую яму попав в объятия другого героя греческой мифологии, бога пророческих или лживых
Сновидений, сына бога сна Гипноса, поминаемого в книжице под именем Морфей.

                Глава 115
                Подарок в полуюбилей

Иван Максимович улыбнулся и поправив за спиной подушку сел чуть повыше, отчего из лежащей перед ним папке в руки ему   выскользнула пухлая, страниц на сто, брошюра с бумажной дешевой, изрядно потрепанной обложкой на которой тусклой типографской краской было отпечатан осведомительный текст. Губы Поддубного дрогнули, и он негромко, но внятно прочел:
-В.А. Пытлесинский… Французская борьба.  Руководство для упражнений с 60 цинкографиями.  Издание первое. Санкт-ПетербургЪ.
 Скоропечатня Евгения Тиле. 1896г.
И взяв в руки брошюру и полистав ее вдруг вспомнил то далекое феодосийское утро 27 сентября 1896 года когда ему исполнилось от рождения четверть века.
Погружаясь в память свою, он помнил каждый звук, каждое мгновения того далекого теперь уже дня.
Он, тогда вернувшись с утренней пробежки и закрыв за собой ворота, хотел было уже зайти в дом, но за его спиной кто-то не нагло, но отчетливо, по казенному постучал металлическим кольцом в дверь.
-Кого там черти несут…
Недовольно пробурчал Иван и подойдя к воротам прислушался к тишине.
-Может поблазнилось?
Но открыв калитку и увидел стоявшего перед воротами   парнишку в форменной фуражке Почтового ведомства Российской Империи понял что это не сон.
-Ищешь кого?
Угрюмо поинтересовался Иван, у почтового посыльного, который деловито заглянув в четвертушку бумаги что держал в руке по казарменному четко поинтересовался.
-Иван Максимович Поддубный здесь проживают?
Иван оглядел его еще раз с ног до головы.
-Допустим. А чего хотел-то?
Юноша, откашлявшись торжественно оповестил.
-На его имя получена особоценная бандероль.
Иван невольно усмехнулся всему этому маскараду, но прибрав улыбку поинтересовался.
- Откуда знаешь, что я здесь живу?
Почтовый усмехнулся.
-Так я только что из конторы, там и  сказали.
Иван понимающе кивнул.
- Понятно, а от кого эта особоценная?
Парнишка снова заглянул в бумажку
- От господина Преображенского А.В.
Иван хмыкнул.
- Ну и дела…
И молча покачав головой добавил:
- Я это. В смысле Поддубный.
Иван протянул было руку, чтобы забрать из рук почтового пухлый конверт, но посыльный сделал шаг назад, по-детски спрятал бандероль за спиной.
-А мне по чем знать, что это Вы и есть господин Поддубный?
Иван оторопел.
-Да меня все тут знают… Ты меня знаешь?
Нарочный почтовой службы поправив фуражку скупо кивнул.
-Скрывать не стану Иван Максимович слышал про Вас, но лично мне не доводилось с Вами встречаться.  По тому не взыщите...
Иван сделал шаг за ворота к посыльному, но тот снова отступил.
-Так отдай бандероль и всех дел.
Молодой человек, наклонив голову, словно собирался бодаться с Поддубным снова сделал шаг назад.
-Не имею права.
Иван и без того вставший в это утро не стой ноги был не расположен шутить.
-Да иди ты…
Иван хотел было уже захлопнуть калитку, но почтовый поправив сползающую на глаза фуражку сбавил обороты.
-Паспорт, купеческий или адресный билет имеете?
Почти просительно поинтересовался он. Иван пристально посмотрев на наречного ухмыльнулся.
-Ну ты и жук!
И не говоря более ни слова оставив калитку распахнутой скрылся в доме, чтобы через минуту передать юноше свой Адресный билет, дающий ему право жить и работать в портовом городке Феодосия.
Посыльный, благосклонно кивнув принял от Поддубного лист гербовой бумаги, а углубившись в чтение его то и дело посматривал на окончательно развеселившегося Ивана.
-Поддубный Иван Максимович 1871 года рождения 27 сентября
Бубнил юноша.
-Приметы… Рост… волосы…
Почтовый внимательно оглядев получателя бандероли с ног до головы по всей видимости оставшись довольным результатами осмотра снова углубился в чтение бумаги.
-Выдан 12 января 1895 года Феодосийской Адресной экспедицией в замен… Прибывшего из Севастополя… Управляющий такелажной конторы…Срок действия один год… Инспектор адресной экспедиции Провинциал-секретарь Полушкин…
Дочитав до конца документ посыльный деловито поправив фуражку  вернул его Ивану.
-Ну и чего?
С прищуром в глазах поинтересовался Поддубный.
-Соответствую?
Юноша, улыбнувшись кивнул.
-Как есть Ваши метрические совпадения…
Но вместо бандероли он протянул Ивану бумажку, в которую то и дело заглядывал.
-Распишитесь в получение господин Поддубный. 
Иван хмыкнув взял протянутый ему огрызок карандаша и в том месте  где в почтовой ведомости значилась строка Получатель оставив свой автограф  вернув  четверть листа посыльному.
-Давай.
Посыльный не понял
-Что?
Растерялся юноша.
-Как что? Ну эту свою сверх драгоценную…
-Ах да.
Спохватился почтовый и протянув Поддубному бандероль, не то поправив фуражку не то козырнув ему.
-Прошу меня извинить… Задумался…
Иван усмехнулся.
-О чем?
Юноша прищурился.
-Не очень-то Вы на управляющего похожи.
-С чего это?
-Вон и роба на Вас моряцкая и вообще… Все управляющие да приказчики субтильные да с тросточками, а Вы другой…
Иван согласительно кивнул.
- Это ты точно подметил паря, другой я…
И еще раз пристально взглянув на посыльного добавил.
-Смотрю бойкий ты… Подмечаешь все, далеко пойдешь... Подожди сейчас мелочь вынесу…
Он хотел было вернуться в дом, чтобы достать для нарочного мелочишку из гомонка, но юноша как-то подтянувшись и построжав, конопатым, мальчишеским лицом по взрослому откашлявшись в кулак отчеканил, по всей видимости подражая кому-то из старших.
-Не положено…
И чуть помедлив добавил.
-Разрешите от лица Почтмейстерского уездного ведомства поздравить Вас с полуюбилеем и пожелать Вам благополучия и благоденствия. 
И снова придержав форменную фуражку за лаковый козырек отчеканил.
-Честь имею.
Чем рассмешил Поддубного окончательно.
-Благодарствую конечно… Но откуда узнал-то про именины?
Почтовый посыльный, подняв голову посмотрел на   Ивана как на малое дитя.
-Так в гербовой прописано 27 сентября 1871 года. Значит Вам нынче как раз двадцать пять годов вступило. Возраст почтенный, ровна половина от большого юбилея.
Иван посмотрев в ясные голубые как небо глаза конопатого посыльного кивнул.
-И тебе малой не хворать. Бывай.
На чем развернувшись ушел в дом заперев за собой тяжелую дубовую калитку на запор.
Уже в доме присев к столу прочел на конверте:
-  Получатель: Упр. Такелажной конторы «ЛивасЪ» госп. Поддубному И.М. 
Адрес:   Таврическая губерния, Российской Империи .  г Федосия, Торговый порт, такелажная контора «ЛивасЪ» для господина Поддубного И. М. 
Он зачем-то потрогал три казенные марки по рублю каждая, что были
Наклеены на бандероли. В голове его мелькнула мысль, что не дешево сейчас посылать почту и взяв со стола кухонный, отточенный до бритвенной остроты нож одним движением срезал сургучные печатки с обратной стороны бандероли, вскрыв конверт плотной желтой бумаги, пропитанной для верности воском. И тут же словно ожидая этого момента на стол выскользнул пол листа белой тридцатикопеечной бумаги на котором подчерком Антонина Приображенского отличавшегося всяческими финтифлюшками и заковыками выведенными фиолетовыми чернилами   было начертано
само письмо.
-Здравствуй дорогой друг Иван. Судно, на котором я теперь служу первым помощником капитана встало на якорь в столице нашей империи городе Санкт-Петербурге.  По этой причине не занятая на вахтенном дежурстве часть команды была распущена на берег, где я и натолкнулся на эту замечательную книжицу господина Пытлесинского, о котором я так много тебе рассказывал в наши феодосийские времена. Верю, что ты не бросил занятия атлетизмом, как в прочем и борьбой. Видно именно по этой причине Всевышнему было угодно вынести меня с шумного Невского на тихую набережную Мойки к Садовой улицу, где в книготорговой лавке господина Плавильщикова я тут же углядел неприметную брошюру вышеупомянутого мной господина, я много тебе рассказывал об этом замечательном человеке настоящем «отце русского атлетизма», в нашу феодосийскую бытность. Так вот мне несказанно пофартило, и я тут же выкупил три единственных на этот момент сигнальных экземпляра готовящейся к выпуску первой книги на русском языке посвященной французской борьбе. Как видишь дорогой друг и здесь мои предсказания сбываются и Россия, как и весь прогрессивный мир заражается греко-римской, а ныне французской борьбой, что когда-то была выпестована на вершине самого греческого Олимпа.   И ты мой друг, если, конечно, не бросишь этого славного дела, достигнешь в нем многих викторий и преференций.   От себя лично и от Васи поздравляю тебя с двадцатипятилетием, с возрастом первого возмужания каждого мужчины. Желаем тебе: здоровья, любви, достатка и конечно же силы воли и упорства, коего в твоем характере и без того не занимать. Васька тоже перевелся и сейчас ходит вдоль Итальянской Ривьеры на какой-то прогулочной шаланде, я же настроился в военный флот отчего третьего дня и подал прошение на   имя Его Императорского величества.  Если корреспонденция, сея вернется я буду знать, что ты покинул славный городишка Феодосию и теперь ищешь счастья в других городах необъятной российской империи. Остаюсь всегда твоим товарищем Антонин Преображенский.
PS
Пиши мне коли будет желание на адрес: СПБ Корабельная компания Святского акционерного общества. Господину Преображенскому А.В.      
PPS
Верю, что подгадал верно и презент наш с Васей найдет тебя в твой день ангела и не днем раньше и не днем позже.
                СПБ, Центральный почтамт, сентябрь, 25 дня 1896 года.

Иван, приложив к лицу письмо и закрыв глаза потянул ноздрями воздух пытаясь уловить, что-то неуловимое, то, что не было прописано в письме, нечаянным, негаданным другом его Антоном, которого дал ему Бог для того чтобы изменить его жизнь и повести совсем другой дорогой чем ему было предначертано. 
                Глава 116
            День рождения в цирке. Первое отделение

Вечером, как всегда, за эти уже почти пять месяцев Иван, облачившись в одежду простолюдина, в одежду портового крючника пошел в балаган Безкоровайного. Купил, как всегда, в кассе билет на галерею, кулек семечек подсолнечника и перед тем, как зайти в балаган под звуки пиликающего и кудахтавшего оркестрика из трех музыкантов, расположившегося над входом в шатер две большие кружки прохладного пива.
- Не помешает Вам Иван Максимович?
Украдкой кивнув на кружки с пивом, негромко поинтересовался пришедший на представление старший маклер   портовой конторы господин Себялюбов.
- Все-таки алкоголь.
Поддубный подняв кружку за ручку двумя пальцами, как   благовоспитанные дамы берут кофейную или чайную чашку, отрицательно качнул головой.
- Нет, это я так… Для склизкости… Чтобы супротивникам моим было не с руки меня лапать.
Иван, допив пиво и сдержав отрыжку скопившегося в желудке газа, молча, не спеша удалился в балаган, предъявив на входе жутко уважавшему его кондуктору Лукичу входной билет.
- Здравствуйте, Иван Максимович с именинами вас.
Поздравил он Ивана, Поддубный кивнул ему в ответ.
-Спасибо Богдан Лукич, тогда и Вас с днем ангела.
Старик близоруко улыбнулся.
- Так у меня ж еще только завтра будет…
Иван, понимающий кивнув и достал из кармана зеленую трехрублевую бумажку ловко и незаметно сунул кондуктору в руку.
- Так у меня завтра отсыпной, когда еще увидимся.
Богдан Лукич церемонно поклонился.
-Благодарствуйте Иван Максимович и Вам не хворать.
Полог балагана сомкнулся за его спиной, и Иван в очередной раз оказался на едине с балаганом, точнее с его духом. Публика не вопила, оркестр не надрывался, кони не несли ополоумевших от куража всадников черт знает куда и черт знает зачем, в такие минуты Иван закрывал глаза и медленно, чтобы не пропустить ни одной душистой нотки втягивал густой, колючий воздух.
- Хорошо…
Медленно выдыхая, негромко пробасил Иван самому себе, на ощупь, по памяти пробираясь по лестнице на галерею, пока глаза его не привыкли к балаганному мраку.
 И когда он добрался до своего обычного место, откуда сверху смотрел очередное представление в ожидание выхода на манеж, то, к своему удивлению, обнаружил там увесистого малого, который ни в какую не хотел отодвинуться и освободить Ивану его законное место. А когда со всех сторон на него зашикали и закорили его, он надув по-ребячи губы пробормотал:
- Я можа сам ампиратор, чего мне этот дядька?
Иван, прибывая в благостном состояние от выпитого пива и балаганного духа, отмахнулся от него. Он, быть может, сказал бы молодому бычку пару ласковых, но занавесь форганга распахнулся и на манеж выскочил хозяин балагана в своем сверкающем звездами сюртуке.
- Дамы и господа сегодня в нашем балагане двойной праздник. Во-
первых вы увидите принцессу истинно английского цирка, которая без
страховочного лонжа прочих поддерживающих приспособлений, и
механизмов пройдет под куполом по канату с совершенно   с
завязанными глазами мисс Эстер Треш! А во-вторых, сегодня одному
из наших завсегдатаев, любимчику публики, борцу на поясах в Русско-
Швейцарском стиле, уважаемому гражданину славного города
Феодосии и портовому грузчику Ивану Максимовичу Поддубному
исполнилось 25 лет, что и будет отпраздновано большим борцовским
чемпионатом во главе с чемпионом Лифляндии господином Лурихом с
чрезвычайно повышенным призовым фондом зрительской лотереи,
которую мы, как всегда, разыграем по номерам ваших билетов.
Он взмахнул в воздухе не видимым хлыстом и оркестр под куполом
отозвался на его пасс радостным всплеском бравурных нот.
- За первое место счастливчик получит приз…
Продолжал Безкоровайный манерно вышагивать по красному с
желтым орнаментом ковру.
-Испанское седло для верховой езды и сто рублей ассигнациями! За
второе место счастливчик получил новомодную, французскую 
спиртовую кофеварку «А ля самовар» и пятьдесят рублей
ассигнациями! За третье место баловень судьбы получит в качестве
утешительного приза чудо технического прогресс самопишущую
чернильную ручку фирмы «Пеликан» и двадцать пять рублей
асигнациями.
Публика словно опьяненная этим известием радостно завыла, заулюлюкала, засвистела ни то одобряя это самое техническое чудо ни то подвергая обструкции известие о невысоких призовых к нему.
Но как только, шпрехшталмейстер поднял к куполу руку, затянутую в черную блестящую в свете цветных фонарей крагу, публика тут же утихла в ожидание еще какого-нибудь значимого сообщения.
-А также!
На распев словно московский лотошник-зазывала выкрикнул Безкоровайный.
- Любой, присутствующий здесь, человек, который решит сразиться с именинником и одержит над ним победу от меня лично получит двадцать пять российских империалов или одну тысячу французских франков золотом и живого верблюда в придачу.
Балаган вздрогнул, особенно воодушевились известием о золотых наполеондорах подвыпившие матросы, тут же не сговариваясь начав закатывать рукава белых форменных рубах.
-А сейчас мисс Эстер Треш, обладательница титула мисс Туманный
Альбион, принцесса цирка пройдет под куполом шатра без страховки,
шеста и возможности видеть что-либо.
И тут же, где-то вверху тревожно замолотил барабан, дежурившие у
столбов фонарщики пригасили общий свет, а в мощном прожекторе с
увеличительной линзой зажгли магниевую пирамиду при горении коей
излучался пронзительно белый свет, который попадая на крутящиеся
зеркальные шары рассыпался на тысячи ярких разноцветных
всполохов. Мисс Эстер выскочив из-за форганга на бортик манежа
в ослепительно сияющем синими и красными звездами блесток трико,
отвесив публике реверанс, во время которого незаметно ухватилась
за специально оставленную для нее лонжу, словно по волшебству, как
сияющая птица Радости из сказок индуистских брахманов вознеслась
под купол шатра и там надев на голову непроницаемую для света
чалму под чарующие индийские дудки и барабаны бесстрашно
извиваясь медленно, на ощупь пошла по тонкой и от того невидимой,
публике стальной проволоке и от чего присутствующим казалось, что
принцесса альбионского цирка не идет по канату, а каким-то
чудесным образом перемещается в пространстве без какой-либо
опоры. Иван, оглушенный зрелищем, неотрывно смотрел вверх за
раскаивающейся под куполом, горящею рубинами и сапфирами
фигурку акробатки.   Неожиданно, по чьей-то невидимой команде все
звуки в балагане провалились в бездонную
ватную пропасть и там безвозвратно умерли. Мисс Треш
в полнейшей тишине сначала присела, над распахнутой пастью
манежа, чтобы в следующее мгновение вспорхнув сияющей птицей
ловко приземлиться на струну всем телом, волшебным образом не
рухнув на вниз и не разбившись вдребезги, словно драгоценная
цветного фарфора династии Цин. В партере вскрикнули несколько
особо чувствительных дам, а одна из них, та что сидела подле
достопочтенного господина и вовсе сомлев упала на руки своего
кавалера.
Так прошло несколько тягучих затянувшихся до вечности секунд за
которые дочь, Туманного Альбиона, под яростную барабанную дробь
так раскачала проволоку, на которой лежала, так сильно, что без
особого труда, многократно отрепетированным движением вскочила
на ноги и пробежав пару последних метров ухватилась за лонжу.
После чего словно блестящая драгоценными камнями бабочка стала
медленно кружа над зеваками под прекрасную музыку спустилаться
на манеж.


А коснувшись манежного ковра, золотыми туфильками, не уделив
должного внимания оторопевшим зрителям, скрылась за форгангом и
в этот вечер больше на публики не появлялась.
Шпрехшталмейстер, что-то кричал, щелкал длинным форейторским
кнутом разгоняя бешено мчащихся лошадей вместе с наездниками,
Коверные то и дело между номерами смешили народ, а Иван все
стоял и глядя вверх с плотно закрытыми глазами боясь упустить
прекрасное видение, что танцевало там свой чарующий танец.
Он так бы и остался стоять, но с манежа антрепренёр Безкоровайный выкрикнул:   
- А теперь уважаемая публика я объявляю антракт в двадцать минут!
Прошу тех, кто хочет размять ноги или перекусить, получить у
Кондукторов входные марки и посетить наш буфет с пивом,
шампанским, фруктами и другими прохладительными десертами. 
Кто-то, где-то ударил в гонг, и Иван очнулся, счастливый и
отдохнувшись, словно вернулся из волшебной страны грез. Тут же
нарвавшись на неприязненно смотрящие на него два маленьких,
близко посаженных, свинячьих глаза
- Это ты что ли дядька которого нужно забарахтать?
С пренебрежением в голосе поинтересовался рыхлый парень,
Тот самый губошлеп, которого Иван по благости и доброте душевной
не стал сгонять перед началом представления со своего места.
Иван, спрятав улыбку за маской безразличия в тон вопрошавшему
ответил.
- А тебе какая недолга? Поди собрался подзаработать на мне?
И не дав рыхлому ответить презрительно добавил.
- На гусаках с начал попробуй, а апосля  уже в калашный ряд лезь.
При этом сопроводив свой совет неприличным движением руки.
Рыхлый, отчетливо хрюкнув ринулся было на Ивана, но тот
Осадил его.
- Если увидит кто, что мы тут с тобой мнемся выставят тебя взашей и
уж ты тогда ты точно только гусиным пометом губы намажешь.
И более не обращая на барчука внимания спустился с галерки в низ,
Чтобы, в буфете, на площади попить пива и перекусить
чего-нибудь перед продолжительным турниром устроенного
антрепренёром Безкоровайным в честь его именин дня нарождения.



    Глава 117
День рождение в балагане. Второе отделение.


Продолжение следует. Третья книга "Феодосия" еще не завершена.

Это первые три книги о Иване Поддубном: "Богодуховка", "Севастополь", "Феодосия" (Феодосия не дописана в чистовом варианте).  из десяти
 
                02.10.2024 год
                Евгений Ермаков