Бурый пепел осени

БУРЫЙ ПЕПЕЛ ОСЕНИ. Уж не совсем спустя рукава какое десятилетие живём всё же с Супругой. Стратегии остались. Одна из них: твердь земную запасти надыть лесную из-под лип. Под комнатные цветы, под будущую рассаду. Надыбал тверди килограммов пять. Плыл итильским лесом (рядом с санаторием «Итиль»), аки в золоте. Золотом усыпаны и душа, и твердь земная. И никому — никакого спасу от этой золотой седины висков Природы. Опадающий золота лист совершает необычайный реверанс в воздухе и, припадая к земле, как бы кланяется за всё былое прекрасное, за солнце, за лето, за ласковые ветра, с которыми листочек так часто шептался, за голубое, приветливое лето… За всё за то, что он видел, чем жил, чем радовался, а, главное, радовал собой. Вот просто: жил и радовался, и радовал всех своей зелёностью.
Сделал воздушный реверанс, ещё пытаясь бодро, оптимистически поблёскивать золотом, чтобы таким гордым и запомниться всяк глаза имущему.
И откланялся. И отблагодарил. И под Романс Гомеса вдруг так отчаянно тихо затих. Нет, ему не больно. Нет, он ещё не умер. Он ещё будет видеть голубое небо сквозь родимую голую ветвь, которую покинул. Будет видеть ещё несколько дней. А потом золото сойдёт с него и его не… Он превратится в бурый пепел осени.
А пока он, вот этот ещё один золота листочек, загрузился в мою душу. Сколько их, по-осеннему ярких, уже загрузилось в мою душу! Им тоже надо войти в вечность, необходимо в вечность! В память!
И этот вот листочек вот так тоже вошёл в вечность, попав в меня. Я буду помнить его всю свою вечность! Другие попали в душу другим людям. И всё-всё сохранилось теперь в вечной памяти людей. Природа всесильна. Природа всё может, а памятник каждому её прекрасному мгновению соорудить может только человек.