Я научилась просто, мудро жить... А. Ахматова

                Мне, лишенной огня и воды,
                Разлученной с единственным сыном...
                На позорном помосте беды,
                Как под тронным стою балдахином.
                Анна Ахматова
     Ахматова пережила, три революции, две мировые войны, блокаду в Ленинграде, две волны сталинских репрессий 1930–40-х годов, которые больно ударили по ее семье. Она выстояла после чудовищных нападок на ее творчество в 1946-м. Радовалась хрущевской оттепели. В середине 1960-х защищала Твардовского, Бродского, Солженицына. "Я не переставала писать стихи. Для меня в них – связь моя с временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных", – признавалась Анна Ахматова  в своей автобиографии "Коротко о себе". Кто лучше напишет о смысле творчества, как не сам поэт?

      Пропустив сквозь свое сердце нечеловеческую  боль, Ахматова написала в 1961-м стихотворение «Родная земля».  Земля святая и невинная, она хранит душу России, является ее «телом», неотъемлемой частью понятия «родина». Необходимость чувствовать родную землю под ногами и дышать воздухом Отчизны позволила поэту разделить судьбу со своим народом.

В заветных ладанках не носим на груди,
О ней стихи навзрыд не сочиняем,
Наш горький сон она не бередит,
Не кажется обетованным раем.
Не делаем ее в душе своей
Предметом купли и продажи,
Хворая, бедствуя, немотствуя на ней,
О ней не вспоминаем даже.
Да, для нас это грязь на калошах,
Да, для нас это хруст на зубах.
И мы мелем, и месим, и крошим
Тот ни в чем не замешанный прах.
Но ложимся в нее и становимся ею,
Оттого и зовем так свободно — своею.


       "Сей профиль женственный с коварною горбинкой". О. Мандельштам

      У читателеи стихов Ахматовой  всегда в воображении возникает профиль Анны Ахматовой, запечатленный многими ее современниками, художниками и фотографами. Многие мемуарные записи содержат восхищенные отзывы о внешности молодой Ахматовой: "Из поэтесс  ярче всего запомнилась Анна Ахматова. Тоненькая, высокая, стройная, с гордым поворотом маленькой головки, закутанная в цветистую шаль, Ахматова походила на гитану.... Мимо нее нельзя было пройти, не залюбовавшись ею", – вспоминала переводчица Александра Кублицкая-Пиоттух, мать поэта Александра Блока. "Она была очень красива, все на улице заглядывались на нее", – писала Надежда Чулкова, подруга Ахматовой. Многие  люди оценивали ее не как красавицу, но как женщину выразительную, с запоминающимися чертами и особым шармом. Сама Анна Андреевна о себе говорила так:"Я всю жизнь могла выглядеть по желанию, от красавицы до урода".
     Ее сравнивали с античной камеей, объяснялись в любви, даже стрелялись из-за нее. Именно в это время молодой художник Натан Альтман и написал известный портрет Ахматовой, казалось, сотканной из острых колючих линий. Ломкие складки ниспадающей с плеч шали застыли, образуя некую геометрическую конструкцию  с контрастом желтого и синего в одежде, оттеняющих матовую бледность кожи героини:

"И кажется лицо бледней
От лиловеющего шелка,
Почти доходит до бровей
Моя незавитая челка".

     Альтман почти с натурной точностью запечатлел необыкновенный облик Ахматовой, столь поражавший современников, как иллюстрацию  к строкам Осипа  Мандельштама "Сей профиль женственный с коварною горбинкой" . Анна признавалась, что Осип – один из самых приятных собеседников, которых ей приходилось встречать. Они  часто и помногу разговаривали и много смеялись – "хохотали до обморочного состояния", как вспоминала Ахматова. "...Иногда Мандельштам жестко любил повторять: "Ваша шея создана для гильотины..." В известном смысле шутка окажется пророческой.
   
       Анна Ахматова отмечала, что родилась в один год с Чарли Чаплином, "Крейцеровой сонатой" Толстого и Эйфелевой башней, то есть в 1889-м. 23 июня под Одессой  в семье потомственного дворянина, отставного инженера-механика флота Андрея Горенко появилась девочка, которой будет суждено стать одной из самых значимых фигур русской литературы XX века. Анна была третьей из шести детей. Ее мать, Инна Эразмовна Стогова, состояла в отдаленном родстве с Анной Буниной, которую современники называли Русской Сафо, а Карамзин утверждал: "Ни одна женщина не писала у нас так сильно".
         
         В 1890 году семья Горенко переехала  в Павловск, а 1896 г. - в Царское Село, где в 1899 году Анна  стала ученицей Мариинской женской гимназии. Она вспоминала, что училась читать по азбуке Льва Толстого. В пять лет, слушая, как учительница занималась со старшими детьми, она научилась говорить по-французски, в 10 лет прочитала всю Войну и мир и Анну Каренину. Ахматова писала: "Мои первые воспоминания — царскосельские: зелёное, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пёстрые лошадки, старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии в «Царскосельскую оду».
       Семья Анны подолгу жила на юге, где  мать Анны,  расставшись  с мужем лечила обострившийся у детей туберкулез. "Каждое лето я проводила под Севастополем, на берегу Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Самое сильное впечатление этих лет — древний Херсонес, около которого мы жили".  "Я получила прозвище «дикая девочка», потому что ходила босиком, бродила без шляпы и т.д., бросалась с лодки в открытое море, купалась во время шторма, и загорала до того, что сходила кожа, и всем этим шокировала провинциальных севастопольских барышень" (А. Ахматова. Коротко о себе).
        Позже Анна переехала к родственникам в Киев – там она окончила Фундуклеевскую гимназию, а затем записалась на юридическое отделение Высших женских курсов. Все это время она продолжала писать стихи.  Однажды прочитав  стихотворение семнадцатилетней дочери , отец строго сказал ей: "Это – декадентство, не смей позорить моей фамилии!" Дочь послушалась и сменила фамилию Горенко на фамилию своей прабабки из рода татарских князей – Ахматова.

      В Петербурге будущая поэтесса застала «краешек эпохи», в которой жил Пушкин; при этом запомнился ей и Петербург «дотрамвайный, лошадиный, конный, коночный, грохочущий и скрежещущий, завешанный с ног до головы вывесками». Как писал Н. Струве, «Последняя великая представительница великой русской дворянской культуры, Анна Ахматова в себя всю эту культуру вобрала и претворила в музыку». Характерными чертами творчества Ахматовой, по словам критика,  можно назвать верность нравственным основам бытия, тонкое понимание психологии чувства, осмысление общенародных трагедий XX века, сопряжённое с личными переживаниями, тяготение к классическому стилю поэтического языка.
      
 "...Назвать нельзя ее красивой,  Но в ней все счастие мое". Николай  Гумилев.    

      В Киеве Анна начала переписываться с Николаем Гумилевым, который ухаживал за ней еще в Царском Селе. Долгое время Гумилев докучал девушке "настойчивой привязанностью" и "неоднократными предложениями брака". Она же поначалу была с ним холодна, ибо была влюблена в другого. Кроме того,  поэт, как и ее отец,  не воспринимал ее творчество всерьез. "Ты такая тонкая и гибкая. Может, ты бы лучше танцевала?" – говорил он. Тем не менее именно Гумилев,  издававший  в Париже русский еженедельник "Сириус",  способствовал в 1907 году публикации стихотворения Ахматовой  "На руке его много блестящих колец..."
      Гумилев, поклонник Оскара Уайльда, представлял Ахматову – такую непохожую на других девушек – своим идеалом, "прекрасной дамой". Несколько раз хотел из-за нее покончить с собой. В ноябре 1909-го  Анна неожиданно для всех согласилась стать его женой. В апреле следующего года состоялась свадьба, а в сентябре поэт отправился на четыре месяца в поездку по Африке. По возвращению из  Африки в 1910—1912 годах  супруги  дважды были в Париже, путешествовали по Италии. Они увлекались, влюблялись, но пока брак сохранялся.   Три месяца в 1911 году Ахматова  провела в Париже с художником Модильяни."Вы во мне как наваждение", "Я держу вашу голову в руках и окутываю вас любовью" – эти слова художника, обращенные к ней, Ахматова приводит в своем автобиографическом эссе. Ее портрет, который нарисовал Модильяни, Ахматова очень любила – он переезжал с ней из дома в дом и неизменно висел в рамке на стене
      С 1911 по 1917 годы А. А. Ахматова каждое лето приезжала в Слепнево, имение Гумилевых в Тверской области.  Анна Андреевна часто вспоминает  об этом доме:
Там тень моя осталась и тоскует,
Всё в той же синей комнате живёт…

       Здесь  она написала около шестидесяти стихотворений. В  1912 году вышел в издании «Цеха поэтов» тиражом 300 экземпляров первый   тоненький сборник Ахматовой "Вечер", сразу принесший ей славу. В этом же году у нее родился сын Лев, будущий блестящий ученый-историк, этнограф и философ. Родители, погруженные в собственное творчество, мало занимались ребенком, его воспитывала свекровь,.
       Весной 1914  вышел новый сборник  «Чётки» в издательстве «Гиперборей» немалым по тем временам тиражом] в 1000 экземпляров. До 1923 года книга выдержала ещё 8 переизданий. Дела на поэтическом поприще у Гумилева в этот период шли хуже, чем у жены и Анна нередко подкалывала  этим мужа. Брак давно давал трещины.
       Гумилев и Гумильвица (так прозвали Ахматову после свадьбы) официально прожили в браке  8 лет.  Они развелись в 1918 году, у обоих на тот момент были другие отношения. Гумилев сразу же после развода женился на другой Анне – Энгельгардт. Ахматова в том же году стала женой давно знакомого по "Цеху поэтов"  Владимира Шилейко, поэта и востоковеда, близкого друга Гумилева.  Ахматова рассказывала, что "как муж он был катастрофой в любом смысле": запрещал ей писать, черновиками сборника ее стихов "Подорожник" топил самовар.      

           Акмеизм Анны Ахматовой

     При участии Сергея Городецкого и Михаила Кузмина, Ахматова и Гумилев создали поэтическое объединение "Цех поэтов", заявившее о "школе акмеизма". Акмеизм — это литературное течение, которое возникло в начале XX века в России в противовес символизму. Акмеисты провозглашали материальность, предметность тематики и образов, точность слова, в то время как символисты прибегали в текстах к недосказанности и загадочности. 
        Анна Ахматова, Осип Мандельштам, Владимир Нарбут, Михаил Зенкевич с другими акмеистами  собирались на квартире у одного из членов «Цеха», сидели в кругу, читали друг другу свои новые стихи и подробно их обсуждали. Если ее коллеги искали творческий импульс   в энергии действия, в непосредственном переживании культуры как памяти, то Ахматова сосредоточила свое художественное внимание на внутренней, эмоциональной сфере «трагический лиризма» - отличительной черты  творчества Ахматовой.
       Известность поэтессе принесло выступление в литературном кабаре "Бродячая собака":

Я пришла сюда, бездельница,
Все равно мне, где скучать!
На пригорке дремлет мельница.
Годы можно здесь молчать.
Над засохшей повиликою
Мягко плавает пчела;
У пруда русалку кликаю,
А русалка умерла... 1911 год.

      В первую половину своего творческого пути Анна Ахматова стала мастером любовной лирики и приобрела этим широкую известность.  В отточенной художественной форме она изобразила яркую и  и разнообразную  шкалу переживаний.    Первые сборники «Вечер» и «Четки» — лирический дневник, пронизанный интимностью и юношеским пессимизмом. Это любовная поэзия, наполненная женским изяществом, невинностью и страданиями о неразделенной любви.

Перо задело о верх экипажа.
Я поглядела в глаза его.
Томилось сердце, не зная даже
Причины горя своего.
Безветренен вечер и грустью скован
Под сводом облачных небес,
И словно тушью разрисован
В альбоме старом Булонский лес.

Бензина запах и сирени,
Насторожившийся покой…
Он снова тронул мои колени
Почти не дрогнувшей рукой.

 Вот еще одно стихотворение 1910 года – удивительное по чистоте звучания и четкости рисунка:

 Хочешь знать, как все это было?
Три в столовой пробило,
И прощаясь, держась за перила,
Она словно с трудом говорила:
«Это все… Ах, нет, я забыла,
Я люблю Вас, я Вас любила
Еще тогда!» –
«Да».

       Именно в   ахматовской любовной лирике сформировался  светлый трагизм, сопряженный с чувствами одиночества и  боли даже на  фоне радости любви.  Мы здесь угадываем тот чистейший кристалл человеческого достоинства, человеческой души. Можно было бы подумать, что стихов о родине в ранней лирике нет, если бы не цикл «В Царском Селе», вошедший в сборник «Вечер». В стихотворении «Ты знаешь, я томлюсь в неволе…» 1913 года впервые звучат деревенские мотивы, определяющие облик сельской России. В стихотворении «Лучше б мне частушки задорно выкликать…» Ахматова переживает, что дворянское происхождение мешает сближению с народной Россией. 
       Все ее воспоминания о детстве и юности связаны с Петербургом.  Именно в Царскосельском цикле прозвучали первые нотки о любви к родному краю. В этот же период произошла в ее поэзии  встреча с Пушкиным-лицеистом.   Пушкин в творчестве Ахматовой – тема особая. Пушкин прошел через всю ее жизнь.

Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.

Иглы сосен густо и колко
Устилают низкие пни…
Здесь лежала его треуголка
И растрепанный том Парни.

       Она думала и писала о нем всю жизнь, он как бы до конца сопровождал ее. Пушкин, Петербург, Империя, страдание, русский народ – вот основные линии, определяющие позднее мир Ахматовой.

     Пушкинский оптимизм помогал еи выживать и творить при самых тяжелых обстоятельствах,  оставаясь верной себе.
Я научилась просто, мудро жить…
Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу.
Когда шуршат в овраге лопухи
И никнет гроздь рябины желто-красной,
Слагаю я веселые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.
Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
Пушистый кот, мурлыкает умильней,
И яркий загорается огонь
На башенке озерной лесопильни.
Лишь изредка прорезывает тишь
Крик аиста, слетевшего на крышу.
И если в дверь мою ты постучишь,
Мне кажется, я даже не услышу. 1912г.
   

           Поэт Найман, работавший секретарем Ахматовой, вспоминал ее удивительную  манеру слагать стихи, которая родилась еще в молодости: «Когда она "слагала стихи", этот процесс не прерывался ни на минуту: вдруг, во время очередной реплики собеседника, за чтением книги, за письмом, за едой, она почти в полный голос пропевала-проборматывала - "жужжала" - неразборчивые гласные и согласные приближающихся строк, уже нашедших ритм. Это гуденье представлялось звуковым и потому всеми слышимым, выражением не воспринимаемого обычным слухом постоянного гула поэзии. Или, если угодно, первичным превращением хаоса в поэтический космос. С годами этот процесс у Ахматовой уходил на все более конкретные самоуточняющиеся уровни: знаменитый ее дольник подавлялся классическим метром, трех- или четырехкатренное стихотворение тяготело к модифицированному сонету, приблизительное созвучие вытеснялось изысканной рифмой. Она рассказывала, что Лозинский говорил про рифмы сказал - глаза или наш - отдана: "Так рифмовать и чтобы выходило хорошо - получается только у вас".

       
         Тема родины в творчестве Ахматовой эволюционировала с течением времени. Поэтесса жила и творила в период тяжелейших общественных потрясений. Революция, гражданская и мировые войны наложили серьезный отпечаток на ее творчество. Заметным явлением дореволюционной России стал сборник из шестидесяти стихотворении   Ахматовой "Белая стая", вышедший в 1917 году. Сборник написан в период тяжелых испытаний, выпавших на долю поэтессы. На фронт ушел супруг, она мучительно долго борется с туберкулезом, страну сотрясает война.
         Свою личную трагедию она объединяет с бедой народа. Поэтесса больше не сторонний наблюдатель, а участник событий. Сборник открывало стихотворение "Думали: нищие мы…"  Оно говорит о ценности прошлого, которое многие начинают ценить только потеряв. Эта миниатюра из семи строк с глубоким смыслом, насыщенным философским подтекстом,  посвящена первым потерям на фронтах Первой мировой войны:

Думали: нищие мы, нету у нас ничего,
А как стали одно за другим терять,
Так сделался каждый день
Поминальным днем, —
Начали песни слагать
О великой щедрости Божьей
Да о нашем бывшем богатстве".1915 год.

       Начало Первой мировой войны стало переломным моментом в творчестве Ахматовой.  Острая боль переживания за судьбу страны — главные мотивы стихотворений. «Пахнет гарью… Торф сухой по болотам горит…», «Дождик с Пасхи полей не кропил…» .Сквозными образами проходят через сборник  смерть, кровь, страх. Война была объявлена в день памяти Серафима Саровского, который задолго предсказал эти страшные события. Ахматова верила, что Русь православная выиграет войну: «…нашей земли не разделит на потеху себе супостат». Бог не допустит поражения, а Богородица защитит народ от врага.

        Необходимо напомнить и о религиозности Ахматовой. Эта тема тоже неуклонно присутствует в ее поэзии. Когда мы говорим о трагической ахматовской теме, мы должны отметить, что трагизм ее не безысходен, как в античности (а вообще, античность ей близка). Трагизм Ахматовой - трагизм христианский: в нем постоянно чувствуется надежда на возможность выхода. Темнота в нем является темнотой предрассветной. Героическое состояние одушевлено всей силой религиозного чувства. Еще в 1915 году она писала:

Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья, бессонницу, жар,
Отыми и ребенка, и друга,
И таинственный песенный дар –
Так молюсь за Твоей литургией
После стольких томительных дней,
Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей.

      Трагично прозвучало стихотворение «Майский снег». Текст полностью пропитан семантикой смерти. «Белая пелена» ассоциируется с саваном, а «свежий дерн» — с новой могилой. Если «Июль 1914» это только предчувствие беды, то в «Майском снеге» апокалипсис уже случился. На полях войны гибнут тысячи молодых солдат.
В «Белой стае» патриотизм зазвучал со скорбной торжественностью и мужественностью.      

      "Семнадцать месяцев кричу, зову тебя домой, кидалась в ноги палачу, ты сын и ужас мой". 

       Русская революция стала  основой самого острого из личных конфликтов Ахматовой. Трагическая лирика ее, все расширяясь и усложняясь, становится голосом эпохи, приобретает эпические черты.Она становится реальным человеком своей страшной эпохи.  И очень важно, что этот человек, наделенный предельной чуткостью эмоционального и художественного восприятия, унаследовавший высокую и сложную культурную традицию международного диапазона, человек, глубоко чувствующий Россию (тема России у нее одна из основных), человек, живущий вселенским сознанием и глубоко религиозный, стал свидетелем, участником и живым голосом трагической эпохи жесточайшей коммунистической диктатуры. Эта диктатура пыталась зажать рот Ахматовой (она долгие годы бедствовала, вынуждена была молчать, писать в стол, но не сдавала своих позиции).
        Сборник «Подорожник» стал своего рода завершением «Белой стаи». Почти все произведения в нем написаны в 1917—1918-х. Тем не менее, он вышел только в 1921-м. В этом же году по сфабрикованному заговору казнили уже бывшего мужа поэтессы Николая Гумилева.   Поэта обвинили в причастности к контрреволюционному заговору. Ахматова писала в дневнике: "Блок, Гумилев, Хлебников умерли почти одновременно. Ремизов, Цветаева и Ходасевич уехали за границу, там же были Шаляпин, Михаил Чехов и половина балета". Но од потрясений и утрат стал плодотворным для поэтического творчества Ахматовой. В апреле 1921 года вышел сборник стихов "Подорожник", а в октябре – книга "Anno Domini MCMXXI" (в переводе с латинского – "В лето господне 1921-го").
        Это было время революции и гражданской войны, время потрясений и разрухи. Старый мир разрушен, а новый еще не создан. На переломе исторических эпох происходит мировоззренческий сдвиг в поэзии Ахматовой. Теперь она скорбит о судьбе страны, гибели культурных традиций. Поэтесса не приняла революцию. Гражданскую войну же она считала наказанием за бездуховность, расплатой за греховную жизнь. Лирическая героиня чувствует общую вину и готова разделить страдания с народом.       
       В сентябре 1921 года девятилетнему Леве Гумилеву не дали в школе учебники только потому, что расстрелян его отец. Это был знак, с которого началась травля, преследовавшая Анну Ахматову и ее сына долгие годы. В октябре 1935 года по обвинению в контрреволюционной деятельности в тюрьму попадают сразу и сын, и гражданский муж Ахматовой – Николай Пунин, комиссар Русского музея и Эрмитажа. Она осмелилась написать письмо Сталину. Четвертого ноября Пунина и Гумилева освободили. Но еще более страшным для Ахматовой стал 1938 год, когда Льва снова арестовали по тому же обвинению. Она проводила по 17–19 часов в очередях в следственный изолятор "Кресты" с передачами для сына:      
    После "Крестов" Лев отправился в Норильский лагерь, а оттуда – на фронт и вернулся домой только после победы. В 1949 году снова был арестован по тому же обвинению, получил второй лагерный срок – десять лет, но в 1956 году был признан невиновным и освобожден.
     В период с 1935 по 1940 гг. Ахматова создает свой «Реквием» – одно из самых страшных и вместе с тем замечательных произведений русской поэзии.

Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне…
      
    Ахматова очень плотно работала над ним в 1938–40 годах и вернулась к нем позже, в конце 1950-х. Рассказывают, что Ахматова сжигала рукописи "Реквиема" после того, как прочитывала их людям, которым доверяла, в частности, своей подруге и биографу Лидии Чуковской. Полный текст поэмы был опубликован только в перестройку – в 1987 году. Название достаточно ясно: это плач, панихида по погибшим в советских тюрьмах и лагерях. Стиль поэмы не похож на прежний стиль Ахматовой. Страшная реальность передана предельно прямо, скупо и пронзительно

Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, —
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.
1961

       Предыстория поэмы описана самой Ахматовой. Как-то одна из женщин, стоявшая у ворот тюрьмы узнала ее и спросила: «А это Вы можете описать?» Она ответила: «Могу». Из народной  традиции мы знаем плакальщиц на похоронах. И вот «Анна всея Руси» выступает плакальщицей по русскому народу, идущему на страдание. Прямота придает ее строкам обобщенно-символический смысл.  Она родилась «в просторной детской молодого века», а потом стояла у тюремной стены с передачей, среди сотен других женщин.

Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой,
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой.
Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
И только пышные цветы,
И звон кадильный, и следы
Куда-то в никуда.
И прямо мне в глаза глядит
И скорой гибелью грозит
Огромная звезда.
1939

VI
Легкие летят недели.
Что случилось, не пойму,
Как тебе, сынок, в тюрьму
Ночи белые глядели,
Как они опять глядят
Ястребиным жарким оком,
О твоем кресте высоком
И о смерти говорят.
Весна 1939

VII
Приговор
И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.
А не то… Горячий шелест лета
Словно праздник за моим окном.
Я давно предчувствовала этот
Светлый день и опустелый дом.

      В поэме можно выделить несколько смысловых планов. Первый план представляет личное горе героини — арест сына. Но голос автора сливается с голосом тысяч российских женщин — сестер, жен, вдов репрессированных — это второй план рассмотрения личной ситуации. Ахматова говорит от лица своих «невольных подруг». Ахматова обращается к кровавым страницам истории России со времен стрелецкого бунта. План повествования соотносится с историей России. Евангельский сюжет «Распятие» расширяет рамки «Реквиема» до общечеловеческого масштаба. «Реквием» — это истинно народное произведение и по форме (Ахматова использует фольклорные элементы), и по содержанию: в нем говорится о трагедии и скорби всего русского народа.         
      
..А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,
Согласье на это даю торжество,
Но только с условьем — не ставить его
Ни около моря, где я родилась:
Последняя с морем разорвана связь,
Ни в царском саду у заветного пня,
Где тень безутешная ищет меня,
А здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов...

         В 1936 году, в стихотворении «Воронеж», посвященном замученному большевиками Осипу Мандельштаму, звучит отчаяние: «А в комнате опального поэта / Дежурят страх и Муза в свой черед. / И ночь идет/ Которая не ведает рассвета». Здесь вся полнота, напряженность интенсивности переживаемого момента. Ахматова пишет кратко. В каждую строку, в каждое двустишие вкладывается максимальный смысл и символ.

        К трагическому крылу ее поэзии принадлежит «Поэма без героя». Это многоплановое и сложное по структуре произведение, сюжетно-тематически связанное с гибелью Империи и посвященное всем тем, кто вместе с нею погиб. Эта могучая Империя была колоссальным явлением на пересечении культуры, истории и человеческих судеб. Анна Ахматова была кровно связана с Империей, и когда Империя погибла, голос Ахматовой стал одним из самых чистых по звучанию, в котором слышалась память Империи и голос Петербурга.
       Трагедийная глубина и насыщенность ее поэзии бездонны. Анна Ахматова – это сама Россия и боль за нее.

Нет, это не я, а кто-то другой страдает.
Я бы так не могла. А то, что случилось,
Пусть черные сукна покроют,
И пусть унесут фонари…
Ночь.1940год

                Отношение к эмиграции

      После революции 1917 года многие представители интеллигенции подались в эмиграцию. Вопрос нравственного выбора вставал и перед поэтессой. Свою позицию она выразила в стихотворении «Когда в тоске самоубийства…». Ахматова считала недопустимым для себя покинуть родину в тяжелое время. Уехавших она называла отступниками, предателями: «Не с теми я, кто бросил землю…».

Не с теми я, кто бросил землю
На растерзание врагам.
Их грубой лести я не внемлю,
Им песен я своих не дам.
Но вечно жалок мне изгнанник,
Как заключенный, как больной.
Темна твоя дорога, странник,
Полынью пахнет хлеб чужой.
А здесь, в глухом чаду пожара
Остаток юности губя,
Мы ни единого удара
Не отклонили от себя.
И знаем, что в оценке поздней
Оправдан будет каждый час…
Но в мире нет людей бесслезней,
Надменнее и проще нас. 1922 г.
        Эмигрант для нее «вечно жалок» и горек ему «хлеб чужой». Как мать не может бросить заболевшее дитя, так и Ахматова не смогла оставить окровавленную Россию.


      Анна Ахматова в годы Великой Отечественной войны
       
         Начало войны застало Ахматову в Ленинграде. Вместе с соседями она рыла щели в Шереметьевском саду, дежурила у ворот Фонтанного дома, красила огнеупорной известью балки на чердаке дворца, видела "похороны" статуй в Летнем саду. Поэтесса Ольга Берггольц вспоминала: "С лицом, замкнутым в суровости и гневности, с противогазом через плечо она несла дежурство как рядовой боец противовоздушной обороны. Она шила мешки для песка, которыми обкладывали траншеи-убежища..."
      В сентябре 1941 года, когда Ленинград постоянно бомбили, Ахматова выступала на радио, по словам Берггольц, "как истинная и отважная дочь России и Ленинграда".
В октябре больную Ахматову эвакуировали из осажденного города. Об этом времени она говорила: "До мая 1944 года я жила в Ташкенте, жадно ловила вести о Ленинграде, о фронте. Как и другие поэты, часто выступала в госпиталях, читала стихи раненым бойцам. В Ташкенте я впервые узнала, что такое в палящий зной древесная тень и звук воды. А еще узнала, что такое человеческая доброта: в Ташкенте я много и тяжело болела".
В печати снова стали появляться ее стихи, строчки из которых можно было увидеть на плакатах военного времени:

"Мы знаем, что ныне лежит на весах!
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки".
("Мужество", 1942)

        Ахматова в годы войны пишет не о себе, а о женщине вообще, матери, для которой все дети – родные: первый дальнобойный немецкий снаряд в Ленинграде "равнодушно гибель нес / Ребенку моему"; словно о родном (и живом: "Постучись кулачком – я открою") пишет она в эвакуации о погибшем под бомбами маленьком сыне ее соседей по Фонтанному дому ("Памяти Вали"), и даже старинная статуя в Летнем саду, заботливо укрываемая землей, для нее – "доченька".

"Ноченька!
В звездном покрывале,
В траурных маках, с бессонной совой...
Доченька!
Как мы тебя укрывали
Свежей садовой землей.
Пусты теперь Дионисовы чаши,
Заплаканы взоры любви...
Это проходят над городом нашим
Страшные сестры твои".
("Nox: Статуя "Ночь" в Летнем саду", 1942)
      
       В годы Великой Отечественной войны Ахматова, ощутив свою жизнь как часть народно-национального бытия, пишет стихотворения, которые отражают душевный настрой сражающейся России. Интимная лирика полностью исчезает. Все стихотворения наполнены патриотической взволнованностью за судьбу России. В цикл «Ветер войны» входят стихотворения, пронизанные как утверждением силы, воли, мужества народа, так и щемящим чувством матерей, жен, сестер русских солдат. Характерно, что в лирике второй мировой войны господствует местоимение «мы». Стихотворения, посвященные войне, свидетельствуют о торжестве народного начала. Ахматова чувствует, что вся страна — это и Родина. В своих стихотворениях она выражает любовь к России и веру в победу.
         
       Рассказ об Ахматовой будет неполным, если исключить его из контекста взаимоотношении с самыми заметными современниками эпохи.

     «О том, как у меня не было романа с Блоком»

         Многие современники Блоку и Ахматовой приписывали Блоку и Ахматовой любовный роман. Однако, по словам самой Ахматовой, её встречи с ее учителем и небожителем были немногочисленны и всегда происходили в присутствии посторонних, но  были  очень важными и  значительными.
     Вероятно, то — то увидел это между строк из дневников Ахматовой и Блока:  "Летом 1914 года я была у мамы в Дарнице, под Киевом. В начале июля я поехала к себе домой, в деревню Слепнево, через Москву. В Москве сажусь в первый попавшийся почтовый поезд. Курю на открытой площадке. Где-то, у какой-то пустой платформы, паровоз тормозит, бросают мешок с письмами. Перед моим изумленным взором неожиданно вырастает Блок. Я вскрикиваю: «Александр Александрович!» Он оглядывается и, так как он был не только великим поэтом, но и мастером тактичных вопросов, спрашивает: «С кем вы едете?» Я успеваю ответить: «Одна». Поезд трогается. Сегодня, через 51 год, открываю «Записную книжку» Блока и под 9 июля 1914 года читаю: «Мы с мамой ездили осматривать санаторию за Подсолнечной. Меня бес дразнит. — Анна Ахматова в почтовом поезде».      
      Ахматова была в гостях у поэта лишь однажды — «в одно из последних воскресений тринадцатого года». Она принесла Блоку его книги — «чтобы он их надписал». «На каждой он написал просто: «Ахматовой — Блок»… А на третьем томе поэт написал посвященный мне мадригал: «Красота страшна, вам скажут…». В ответ на это Ахматова написала стихотворение «Я пришла к поэту в гости…», очень точно запечатлев психологический портрет поэта и проницательные блоковские глаза:

Я пришла к поэту в гости.
Ровно в полдень. Воскресенье.
Тихо в комнате просторной,
А за окнами мороз
И малиновое солнце
Над лохматым сизым дымом…
Как хозяин молчаливый
Ясно смотрит на меня!

У него глаза такие,
Что запомнить каждый должен;
Мне же лучше, осторожной,
В них и вовсе не глядеть.
Но запомнится беседа,
Дымный полдень, воскресенье
В доме сером и высоком
У морских ворот Невы.
   
       После похорон блока в 1921 году она посвятила ему стихи:

Он прав — опять фонарь, аптека,
Нева, безмолвие, гранит…
Как памятник началу века,
Там этот человек стоит

         Блок, по ее определению был «трагическим тенором эпохи» послереволюционной России. В одной из из заметок поэтессы она писала: «Блока я считаю не только величайшим поэтом первой четверти двадцатого века, но и человеком-эпохой, т. е. самым характерным представителем своего времени…».

      За что Ахматова не любила Есенина

        Однажды к Ахматовой и Гумилеву Есенина привел уже известный  поэт Клюев.  Позднее из разговора с Павлом Лукницким можно понять, что "АА бесконечно возмущалась его поведением, его хамством." Московская его слава скандалиста еи тоже понравиться не могла. Она стала воспринимать Сергея Александровича, как самородка, чьи мозги не омыты культурой: " Я не понимаю, почему так раздули его. В нем ничего нет — совсем небольшой поэт. Иногда еще в нем есть задор, но какой пошлый!».
     Смерть нелюбимого ею поэта Ахматову потрясла. «Он страшно жил и страшно умер», - сказала она, воздав ем должное в стихах, как Поэт – Поэту.

Так просто можно жизнь покинуть эту,
Бездумно и безвольно догореть.
Но не дано Российскому поэту
Такою светлой смертью умереть.
Всего верней свинец душе крылатой
Небесные откроет рубежи,
Иль хриплый ужас лапою косматой
Из сердца, как из губки, выжмет жизнь.


        Ахматова и Лили Брик

       Современники вспоминают, что « эти женщины стали музами для великих русских поэтов, создали долгоиграющие «шведские семьи», имели когорты поклонников и  завораживали богемный мир своей  магией."
      Анна Андреевна обволакивала помещение, в котором находилась каким-то любовным чародейством, порой ее муж, поэт Гумилев восклицал в сердцах: «Угораздило меня жениться на ведьме». Ахматова любила принимать гостей, или приходить с визитом в чем-то струящемся-змеевидном. Выпив вина, поэтесса ставила на полу коробок с вертикально торчащей спичкой, противоестественно перегибалась и зубами вытаскивала ее из импровизированной подставки. Говорили, что она обладала змеиной гибкостью и  в плаванье и гимнастике еи не было равных.
       Ахматову влекли мужчины с активным творческим началом, Брик предпочитала кавалеров, обладавших властью, деньгами и возможностями.После расстрела Николая Гумилева в 1921 году Ахматова не раз говорила друзьям, что Коленька не только защищает ее с небес, но и надиктовывает божественные строчки, покуда он молчит, она и не берет перо в руку. После смерти Маяковский часто являлся Лилии Брик во снах, сюжет которых из раза в раз повторялся, вложив в руку любимой роковой маузер «модели 1914 года» поэт говорил: «Киска моя от судьбы не уйдешь, настанет день, сделаешь то же самое». Позднее Брик, по иронии судьбы,  тоже покончила жизнь самоубийством.
       Где бы ни появлялась "сутулая, большеголовая" Лиля Юрьевна Брик, она источала порочное сладострастие, почувствовав которое мужчины надолго становились ее рабами.  «… Волосы крашеные и на истасканном лице наглые глаза», характеризовала ее Ахматова. Михаил Пришвин сожалел, что Брик не жила во времена Гоголя, вот с кого Николаю Васильевичу следовало списывать такую отчетливую, всамделишную ведьму.
      Практически все возлюбленные Лили плохо кончили, может быть, потому что в Москве шептались, что Брики работают в «ЧК». Пастернак вспоминал, что все боялись получить от «Лили и Оси» приглашение на ужин, идти никому не хотелось, а прислать отказ было нельзя. Порой приглашение к столу затягивалась, и Лиля Юрьевна с улыбкой говорила: «Ося задерживается на встрече с председателем ОГПУ товарищем Менжинским». Лилия Юрьевна, за счет связей с чекистами помогала Маяковскому получать большие отечественные и западные контракты, зная, что обратно ей вернется львиная доля гонораров поэта в виде денежных подношений и дорогих подарков.  Трагическую  любовь Маяковского к Брик и его странную смерть Ахматова оценила, одной колючей фразой: «Не нужно было с Лилькиными чекистами шашни водить».   
     Этих женщин объединяло то, что они были несчастны в официальных, гражданских и смешанных браках. Интим Ахматовой и Гумелева закончился в 1912 году с рождением сына Левушки, а Брики стали «верными друзьями» спустя год после свадьбы благословленной старым московским раввином. В 1922-1923 гг. Ахматова и Брик не поделили любовь критика и историка искусства Николая Пунина. В той схватке победила Ахматова, прожившая с Пуниным и его официальной женой 15 мучительных лет. Лилия Юрьевна, менявшая мужчин без сожаления как перчатки, так и не простила Пунину, что у него хватило сил отказаться от союза с ней, ради «тройственного союза» с Ахматовой. Отношения Анны с Пуниным были сложны и неоднозначны, как и два предыдущих брака.            
      Да, Ахматова не была монахиней, трагичной и неустроенной была ее личная жизнь. Но она никогда не рассматривала возлюбленных как трамплин к успеху и жизненному благу. Она искренне и безоглядно любила. После смерти еи воздали должное и еще воздадут.
Брик трижды очень удачно  выходила замуж и всегда жила в роскоши и безмятежно наслаждалась   жизнью. Она вошла в историю как возлюбленная великого поэта, смерть которого встретила  не с наигранным спокойствием и равнодушием, отдыхая с Бриком за границей, оставив после себя след негодования и разочарования.

    "Декадентка" и номинант на Нобелевскую премию

         В 1946 году было вынесено специальное Постановление оргбюро ЦК ВКП (б) "О журналах "Звезда" и "Ленинград" – за "предоставление литературной трибуны" для "безыдейных, идеологически вредных произведений". Оно касалось двух советских писателей – Анны Ахматовой и Михаила Зощенко. Зощенко при этом был назван "литературным хулиганом", а Ахматова "блудницей". Партийный функционер Жданов называл ее стихи "поэзией взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и молельней". Собратья-писатели тут же исключили ее из своего союза.
Однако  в этой ситуации Анна Андреевна только пожала плечами: Постановление, как ошибочное, было отменено на заседании Политбюро ЦК КПСС 20 октября 1988 года.
       В 1951 году поэтессу восстановили в Союзе писателей. Никогда не имевшая собственного жилья, в 1955 году Ахматова получила от Литературного фонда дачный домик в поселке Комарово. В 1960-е годы творчество Ахматовой получило широкое признание — она стала номинантом на Нобелевскую премию, получила литературную премию "Этна-Таормина" в Италии. Оксфордский университет присвоил Ахматовой степень почетного доктора литературы. В 1965 году вышел последний прижизненный сборник стихов и поэм – "Бег времени".
        Болезнь заставила Анну Андреевну в феврале 1966 года переехать в подмосковный кардиологический санаторий. В марте она ушла из жизни. Анну Ахматову отпели в Никольском морском соборе Ленинграда и похоронили на Комаровском кладбище. Власти планировали установить на могиле обычную для СССР пирамидку, однако Лев Гумилёв вместе со своими студентами построил памятник матери самостоятельно, собрав камни, где смог, и выложив стену, как символ стены «Крестов», под которой стояла его мать с передачами сыну.
      Памятник Ахматовой – это облик самой Ахматовой и то наследие, которое она нам оставила. Мы слышим голос вечной России  в каждой светлой ее строке:

Еще не осень! Если я
Терплю, как осень терпит лужи,
Печаль былого бытия,
Я знаю: завтра будет лучше.
Я тыщу планов отнесу
На завтра: ничего не поздно.
Мой гроб еще шумит в лесу.
Он - дерево. Он нянчит гнезда.