Чудесный Столп Света

После первой операции в девять лет, в которой мне располосовали вдоль весь живот, во время которой моя душа покидала моё тело и взирала на моё тело свысока, я довольно быстро восстановился и занялся спортом: вслед за старшим братом, который уже довольно успешно занимался спортивной гимнастикой, меня приняли в группу лидеров из-за моих длинных ног. Тренер считал, что я смогу продолжить успехи одного из его учеников, который лидировал в республике.
 
Мой страший брат красотой своего тела походил на Аполлона, был уже кандидатом в мастера спорта, а мышцы моего живота не позволяли мне делать нечто невероятное, да и ноги вырастали слишком уж быстро, да становились такими длинными, что впору было заняться баскетболом, потом бегом с барьерами на короткие дистанции.
 
Я пробовал себя в разных видах спорта, не достигая особенных результатов, но потом, совершенно случайно, дурачась, сломал руку, прягая в высоту играя с детьми на зелёной лужайке (двойной перелом со смещением костей), и сразу выпал из большого спорта. Оставалось проявлять себя только в физике, химии, математике, да игре на гитаре.
 
В это время в нашем районе бывший наш дворовой атаман Толик выставил на крыше своего дома динамик-колокол, и из него на весь район полились песни Владимира Высоцкого, а у моего друга появились пластинки Битлс, вот тут-то я вместо баяна, на котором играл по нотам уже Полонез Огинского, взял в руки семиструнную гитару и начал сам слагать песни, да и стихи, а сначала даже басни!

О том, что я выиграл две республиканские олимпиады по физике и химии, я уже писал, да собственно и о том, что музыка как-то совершенно естественно занимала всё большее и большее место в моём сознании. Дело в том, что с самого раннего детства я наслушался совершенно чудесных (на русском и украинском языке) песней, который мне пела двоюродная сестра, приехавшая из детдома Полтавы после Великой Отечественной войны. И когда она пела, все соседи думали: что это передают по радио?

— Галя! — кричали они, — ты какую передачу слушаешь?
А передач-то  по радио было две или три. И найти нужную было невозможно, пела сама Галя!

Мой отец, вернувшийся из немецкого плена в Дахау, а потом и из Сибири, считал, что Только Музыка Вечна, — и купил нам баян, и нанял учителя — для старшего брата и меня, который сам мог, слушая радио,  записывать музыку песен и других музыкальных произведений. С нотами у него было всё в порядке.

И тут, когда в мои семнадцать лет случилась вторая хирургическая операция, и я увидел весь этот преобразившийся в Нереальность Мир, сотканный из света и музыки, и я Молил явившегося мне то ли Ангела, то ли Иисуса Христа, чтобы Он Спас мою жизнь, то я твердил только одно: я буду Писать Музыку, посвящу свою жизнь Музыке. И что-то ещё потайное.

Я был снова, уже второй раз, спасён. И нужно было решать, чем заняться в жизни, чему посвятить себя.

Помню, что я перепрыгнул через небольшой дувал и оказался в зелёном пространстве зреющих трав. Никто мне не не мешал думать. Летали шмели, пчёлы, ползало множество насекомых, солнце струилось на колосках, я сидел в траве и рассуждал о предстоящей своей своей жизни.

Назовём это погружением в себя, погружением в будущее своей жизни, погружением в жизнь земную. А мне семнадцать лет. А жизнь впереди. Кем же мне быть, кем стать на этой земле?

Была физика, которую я очень любил; химия, в которой я был впереди планеты всей; и музыка! Была музыка. Что мне делать, чему посвятить себя?
 
Вот это решение — не дословно, а в своей сущности, — я помню до сих пор: я решил Изучать Саму Жизнь, чтобы потом — Описать Её, Рассказать о Ней!

В руках у меня был толстый справочник Вузов и Университетов СССР, и я думал, какой же выбрать мне: Университет Московский Биолого-Почвенный факультет или Киевский или Университет Харьковский, Факультет Биохимический? Я, сидящий в таджикской траве города Душанбе, размышлял о Своём Пути. И я выбрал Харьковский Госуниверситет. Впереди у меня был целый год, чтобы готовиться к экзаменам.
В нашей семье — четыре сына, и я понимал, что надо бы финансово, организационно обеспечить своё будущее. Социалистическое общество только познавалось мной, довольно интуитивно. Первое, что я сделал, устроился дворником в детском садике, чтобы часа два-три заниматься зарядкой. Оказалось, что я справляюсь за два часа, а больше быть на рабочем месте и не требуется? И тогда я устроился в мою любимую школу к любимому учителю физики лаборантом: я приходил пораньше, протирал пыль, выставлял всё необходимое для данного урока в физическом кабинете, а потом был свободен.

В библиотеке имени Фирдоуси у меня появилось Своё место, где я ещё и ещё раз проходил самостоятельно все программы по химии, физике, биологии, литературе, углубляясь вновь и вновь в школьную программу, но и, отклоняясь от школьной программы, в поэзию Поля Элюара и Пабло Неруды, полюбившихся мне.

И вдруг из самого Парижа в Душанбе приехал удивительный музыкант Жак, арменин, который проработав в автомобильной промышленности за бугром пару лет, смог купить просто классную усилительную аппаратуру и три гитары. Он устроился в центральном кинотеатре имени Джами на площади Ленина, чтобы играть  перед сеансами кино! Я пришёл, и меня взяли, чтобы я пел. И я пел английские и американские песни, и сам уже написал и аранжировал первую тоскливую песню из глубин своей души.

Таков был распорядок моего каждодневного рабочего дня шесть раз в неделю: дворник, лаборант, библиотека, песни в кинотеатре, сон. Три минимальных заработных плат превращались чудесным образом в неплохой оклад, равный высокооплачиваемой должности, который я переводил на сберегательную книжку, чтобы потом потратить их на учёбу в Университете.

Но успехи на сцене, реакция милых девушек, и что-то ещё потайное сбивали меня с толку. И вот уже маячила иная ипостась: я задумывался о своей Песеной карьере.
Новая Концепция родилась в моей голове. Мне было очевидно, что Песнь должна быть Печальной! И я написал Самую Печальную Песнь — с удивительной мелодикой и стихами, сам аранжировал, то есть расписал её для инструментов, и пригласил совсем другой ансамбль, чтобы её исполнить. Ребята были много старше и опытнее меня. Они сыграли, что я расписал, сказали, что очень интересно, но предложили некоторые свои ходы. Возник спор. Я проиграл его. Ведь я был неопытен.

Но тут, под Новый год, у нашего ансамбля украли все инструменты, всю аппаратуру. Оказалось, что украл наш ритмач, участник ансамбля, но это выяснится много-много позже, а пока музыка для меня и публики просто исчезала, оставалась только моя гитара и тексты, авторство в музыке.

И тут я уже начал непроизвольно слышать целые Симфонии в моей голове. Я шёл прогуливаясь и различал игру и мелодии отдельных инструментов. А симфонии-то были новые, совершенно новые, но моя способность расписывать аранжировку для всех инструментов была очень-очень слабая. Вот я слышу Нечто,  а Записать все инструменты не могу. Ну, да и ладно, слышу себе, и слышу! Одну симфонию, другую. Мне хорошо, да и ладно.

Только сейчас я начинаю сожалеть об этих произведениях, утерянных навсегда.
Но приближалось лето, и надо было организовавать моё поступление в университет. Надо сказать, я понимал, что на биохимический факультет желающих поступать уже пятнадцать человек на одно место. И потом, кто я такой, ведь в Харькове все свои?!

Выяснилось, что моя двоюродная сестра, взятая из Детдома в Полтаве моим отцом, имеет неплохии завязки: профессор химии, работающий в Университете, с которым она была в одном Детдоме, и есть даже некие далёкие бедные родственники, где я мог бы остановиться.
 
Я рванул в Харьков, прихватив гитару, учебники, аккредитив, равный почти годовой зарплате. В подарок для профессора я вёз огромную таджикскую дыню, для родственников — фрукты, и всё было принято с благодарностью. У меня было жильё, я записался в библиотеку, чтобы готовиться к экзаменам по восемь-десять часов в день. Профессор договорился с хорошей знакомой учительницей биологии, чтобы она проверила мои знания. Она определила их, как блистательные, и профессору было не стыдно за меня хлопотать.

Сначала был общий письменный экзамен — сочинение. Переписывание понравившихся стихов выработало у меня интуитивную грамотность, и экзамен я прошёл успешно. Второй экзамен был устный, по биологии, принимал его некто Лисецкий. Я ответил на все заданные вопросы, а он улыбнулся и говорит: Четыре! А это соответствовало полнейшему провалу. Я попросил задать ещё вопросы, самые сложные, но он и не собирался это делать, говорит: Четыре — хорошая оценка! И я понял, что стоит позаботиться об обратном билете на самолёт в Душанбе. Я был в шоке. Я понимал свершившуюся ужасную несправедливость. И надо было искать выход из сложившейся ситуации.

Я позвонил знакомому профессору, он спросил, кто поставил мне четвёрку, сказал что-то резкое, подумал и предложил план: я должен был написать заявление, что хочу поступать не на биохимию а на физиологию растений, где конкурс поменьше, ведь главное поступить в университет, и готовиться к следущему экзамену. Это была химия. Милая женщина задала мне пару лёгких вопросов и говорит: Вы можете идти! Мне чуть не стало плохо, ведь если это была ещё одна четвёрка, с университетом можно было попрощаться. Но она, практически не копая до самых глубин моих знаний, поставила мне пятёрку. Заслуживал ли я пятёрку? Безусловно! Показал ли это экзамен? Нет!

До самого последнего мгновения я не был уверен, что поступлю в Университет. Напряжённая работа и стресс довели мою нервную систему почти до изнеможжения.
Наконец вывесили списки тех, кто принят в университет. Пробежав фимилии. Я не нашёл своей. Потом снова внимательно исследовал список, и когда увидел моё имя, свою фамилию, кажется я подпрыгнул так высоко, как в баскетболе до самого кольца!
Потом меня вызвали в приёмную комиссию и предложили компромисс: либо я получаю стипендию, либо мне предоставляют общежитие, но мне хватило ума и настойчивости, я доказывал, что приехал издалека, я из многодетной семьи, и добился того, что мне предоставили и то, и другое! Это была полная победа, и я отбил телеграмму родителям.

А в первый день занятий, когда нас должны были познакомить с кафедрами, случилось то, ради чего я собственно и затеял этот рассказ. Я стоял в длинном коридоре, совершенно расслабленный после долгого стресса, у стены, и вдруг услышал очень низкий бархатный голос, который колокольчиком приближался ко мне. И вдруг совершенно неожиданно Материальный Мир снова преобразился, как перед второй моей операцией, и какой-то Чудесный Столп Света обрушился на девушку и на меня, и я увидел Её и Речь Её звучала как музыка.


ТВОЯ ВЕСНА

Пока женщина любима,
Она — твоя Весна!


НАВСЕГДА!
               
Этот столп уходит в бесконечность,
он — свет,
какой-то радужно-весёлый!

Обрушивается водопадом —
так струи его сильны
и так звонки!

И неожиданно-нежданно —
без всяких видимых причин,
в одно мгновенье!

И то мгновенье растворяет
все представления
о времени-пространстве.

Ты словно в пятом измеренье:
струится свет — её глаза,
её улыбка, по-детски сладкий смех,

какая-то нечаянная радость, —
а перехватывает дух
и замирает сердце.

Вибрируют — и воздух, и ресницы…
И ты — как-будто рядом.
И вы — одно!

И над тобой — такой же столп!
И так же светел он,
и два столпа мгновения — едины!

И это ощущенье эйфории:
как-будто ты вознесся на вершину
горы и — вот он, горизонт!

И мотыльки-стрекозки кружат,
цветочные поляны
полны весенним зудом,

жужжит и кружит истома —
и в животе, и в сердце,
и подступает к горлу

песней тоски
прекрасного несбывшегося
реального живого

навсегда!


Перевод на немецкий Тани Вагнер:
 FUER IMMER!

Saeule, die bis ins Unendliche reicht!
Sie ist — das Licht!
Erheitert und erleuchtet in tausend Farben!

Sie droehnt wie ein Wasserfall herunter —
stark sind ihre Strahlen
und so hell der Klang!

Und auf einmal — auf einmal —
ohne einen ersichtlichen Grund,
In einem Augenblick!

Und dieser Augenblick loest in sich auf
alle Vorstellungen
ueber Zeit — und Raum.

Als ob du in der fuenften Dimension waerst:
Stroeme des Lichts — Ihre Augen,
Ihr Schmunzeln, naives, suesses Lachen,

eine unerwartete Freude,
fassungslos und erstaunt,
das Herz und der Atem bleiben stehen.

Die Luft vibriert, die Wimpern…
Und du bist ploetzlich ganz nah.
Und ihr seit — Eins!

Die gleiche Saeule — ueber dir!
Genau so hell,
Zwei Saeulen — vereint in einem Moment!

Und das Gefuehl der Euphorie:
als ob man hoch, auf einem Gipfel des Berges waere —
nah dem Horizont!

Ueberall Schmetterlinge, Libellen,
Blumenwiesen…
Alles voller Leben,

alles summt und dreht sich, Kraftlosigkeit
im Bauch, im Herz,
naehert sich dem Hals…

Ein Lied der Sehnsucht,
das schoene Unerfuellte,
vom etwas reellem, lebendigem,

fuer immer!
© Copyright: Евгений Свидченко, 2011