Дениз Левертов - В Калифорнии, во время войны...

В Калифорнии, во время войны в Персидском заливе

На эвкалиптах, погибших от фитофтороза,
среди деревьев и кустов, порыжевших от рождественских морозов,
на склонах холмов, измученных пятилетней засухой,
воздушные белые цветы появились.
А вместе с ними – скопления бледно-розовых и темно-розовых цветов…
Они показались мне похожими на гостей,
радостно приходящих на праздник,
не ведающих о происходящих событиях,
не обращающих внимание на власяницы,
в которые были облачены другие.
Некоторым из моих близких до этого момента казалось,
что унылый пейзаж хорошо сочетался
с переживаемыми нами чувствами стыда и горечи.
А когда появлялось голубое небо, и проливался солнечный свет,
то цветы эвкалипта вызывали у нас отторжение,
как улыбки в день скорби.
Но цветы, цепляясь за тонкие ветки,
легче, чем птицы, готовые к полету,
подняли к солнцу затонувшее сердце,
став символами надежды.
Они были хрупки, как наше сопротивление преступлениям,
совершаемым нами вновь и вновь…
Цветы возвращаются год за годом,
ненадолго засияв безмятежной радостью
перед тенями зимы и окаянных дней.
Цветы есть, и их присутствие наполняет нас тишиной невыразимой,
хотя взрывы были и еще будут, несомненно,
так же, как будет эта тишина, не сопоставимая со звучанием войны.
Природой не было дано никаких обещаний,
не было голубей, и не было радуги,
но когда расцвели цветы,
война взяла паузу, но не закончилась…


Denise Levertov

In California During the Gulf War


Among the blight-killed eucalypts, among
trees and bushes rusted by Christmas frosts,
the yards and hillsides exhausted by five years of drought,
 
certain airy white blossoms punctually
reappeared, and dense clusters of pale pink, dark pink—
a delicate abundance. They seemed
 
like guests arriving joyfully on the accustomed
festival day, unaware of the year's events, not perceiving
the sackcloth others were wearing.
 
To some of us, the dejected landscape consorted well
with our shame and bitterness. Skies ever-blue,
daily sunshine, disgusted us like smile-buttons.
 
Yet the blossoms, clinging to thin branches
more lightly than birds alert for flight,
lifted the sunken heart
 
even against its will.
                But not
as symbols of hope: they were flimsy
as our resistance to the crimes committed
 
—again, again—in our name; and yes, they return,
year after year, and yes, they briefly shone with serene joy
over against the dark glare
 
of evil days. They are, and their presence
is quietness ineffable—and the bombings are, were,
no doubt will be; that quiet, that huge cacophony
 
simultaneous. No promise was being accorded, the blossoms
were not doves, there was no rainbow. And when it was claimed
the war had ended, it had not ended.


Перевод Александра Копытина 2