Как корова языком

Сама-то бабка Настька женщина с норовом, а уж Марфуша – корова ейная – вредней во всей округе не сыскать.
  - За ей глаз, да глаз нужон, - поучала бабушка пастушонка Николяшу, - а то неровен час, ускачет.
            Как будто Николяша сам не знает, как управляться с коровами. Почитай, второе лето через него спасается вся деревня. Потому как частникам по штату пастух не положен. Пасут все по очереди. А какая очередь в деревне, где бабка на бабке сидит и бабкой погоняет? Вот и просят Николяшу подежурить за них. А Николяше что? Ему не трудно. Тем более, если не картохой платят, а конфетами.
            И все бы ничего, но с Марфушей вечно то одна беда приключается, то другая.
- Хворостины бы ей – враз бы поумнела, - говорили соседки, зная отчаянность бабушкиной домашней животины.
  - Да не берет ее хворостина-то, - отмахивалась старушка, но все понимали: жалеет кормилицу.
           Бывалоче, приведешь стадо к вечеру. Все коровы, как коровы, домой торопятся. Одна Марфуша за огороды мчится. Бабушка Настя корову свою, как дорогую гостью привечала – хлеб на ладошке впереди себя несла, густо солью посыпанный. Куда там! Марфушке некогда хозяйке вниманье уделить. А бегала она побыстрее бабульки. Могла и через жердины на огороде махануть. Ну не корова – спринтер какой!
          Соседки опять язвили:
  - Ты ей поднос купи! Не хочет она без подноса хлеб-то ести.
            Любопытна Марфуша – страсть! То рубаху соседскую на рога подцепит, и ну тягать. То голову в ведро сунет. То обед пастуха вместе с газетой сожрет. Ей бы козлом родиться, а не коровой. А то станет за Вовиным двором и ну попрошайничать, знает, что хлебца ей дачники всегда дадут. Да и Вову Марфуша особенно привечала – он ей чуть ли не целый батон белой булки выносил. Один раз так и вареньем намазал. Но Марфуша тот хлеб есть не стала. Она же благородная корова, а не свинья. А потом еще бабка Настя со своей черной краюхой суется.
           Деревенские Данькины луга аккурат возле речки стоят. Там разрешено стадо пасти. Они, конечно, похуже председателевых будут, да и подальше. Но ничего – пастись можно. Это еще от колхозных времен прозвище осталось у Михей Михеича. Председателем колхоза раньше был. Сейчас собственник. Сеет, пашет на своей земельке. А прозвище старое осталось.
            Как раз пристала Николяшина  очередь деревенское стадо пасти. Мамка велела  заодно и помыться. Ну, чтобы баню не топить.
- Не баре, - говорит. – Не зима на дворе. В речке помоешься. Вот только обмылка нет, все в машинку давечась засунула.
            Пришлось Николяше цельный кусок мыла в газетку завернуть. Еще хлебца он взял. Огурцов с огорода. Да яблок полную пазуху.
            Пришел, стало быть, Николяша со стадом на луга. Все чин чином. Коровы ушли пастись. А он в рощице разместился. Расстелил полотенце, положил мыло в газетке, яблоки в сетке в реку опустил. Яблоки когда в речке – холодные, хрусткие, сочные. Очень любит Николяша такие яблоки. Купаться можно и погодить – с ночи не отпустило. Потом Николяша еще дудочку вырезал для Вовы - лоза больно хороша на Данькиных лугах.
             То, да се. Тут к мальчику подошла лошадь – есть одна в стаде. Николяша протянул ей хлеб с солью, мух с нее согнал. До чего ж животина сознательная - прям дворянских кровей. Хлеб одними губами взяла, глаза благодарно скосила, одежду брошенную кругом обошла.
              Тут же следом и Марфуша явилась. Пришла узнать, что лошадь тут делает. Нет ли для нее занятий каких.
- Иди, злыдня, иди! – прикрикнул на нее Николяша.
              Она и поскакала. Да не в стадо, а по роще бродить. Что за корова?
Глядь Николяша – а мыла-то и нету. Куда ж оно делось? Все вокруг обыскал пастушок. Нету. Как корова языком слизала.
              Делать нечего, пришлось Николяше немытому домой идти. Мамка, конечно, расстроилась. Сказала, что так и знала, что он потеряет мыло.
               А вечером все село собралось под окнами бабки Настьки.
   - Ох, отравили меня, несчастную, ох, злыдни проклятые! – причитала на всю деревню бабка. - Наслали порчу на коровушку бедную! – приговаривала Настя.
   - Да как же это? – спрашивают соседки.
   - А так-то вот! – плакала старушка. – Чтой-то в молоко как подсыпали. Прямо пеной идет! Ну, хошь стирай в ем!
             Так вот оно куда делось, мыло-то Николяшино! Марфуша его сожрала вместе с газетой.
             Конечно, пастушок ни слова никому – даже мамке. Ни про мыло, ни про мытье, ни про то, что он виноват в порче бабНастькиной коровы. Один Вова знал. Да и то под страшным секретом рассказал ему Николяша.
             Но с Марфушей-то ничего не случилось. Отлежалась она два дня. Да и в стадо вернулась. И все такая же любопытная. Ничему не научила ее страсть к неопознанным предметам. Как вертелась вокруг пастушонка, так и вертится. Но теперь-то Николяша всегда начеку.