Вставайте, граф! Часть десятая

Долгоиграющего графа Панина на посту министра юстиции сменил Дмитрий Николаевич Замятнин (1805-1881). Не граф, никак не барон, а просто из дворян Нижегородской губернии. Без выдающихся заслуг своего рода, а значит, и без выдающегося вспомоществования в карьерном продвижении.
Что-то я увлёкся сухой «газетной» информацией о наших «номинантах», забывая о хотя бы игре с именами.
Например (если о родах), чем Панины отличаются от Пановых?
Оба рода (дворянских) – достаточно древние. Обозначились, по крайней мере, с XVI века. Панины – чуть раньше (до Ивана Грозного). Впрочем, оформленное дворянство (с внесением в Гербовник и пожалованными поместьями – уже в следующем веке) первыми могли обрести уже Пановы. Хотя... Происходило это оформление при Михаиле Романове, и кто там протолкнулся в очередь раньше, уже не суть важно.
Панины – всё-таки, уже при Алексее Михайловиче. А ведь один из них (Никита) в 1572-м аж нёс фонарь перед Государем (Иваном Васильевичем) на его третьей свадьбе. Да и среди опричников их мелькало куда больше, чем Пановых.
И у тех, и у других (мы – о Паниных и Пановых) различают, вроде, как три ветви. Мабыть, просто в дань этому числу.
На гербе Паниных (уже – графском) – на голубом поле изображены два дельфина, больше похожих то ли на осётра, то ли на чудо-юдо-рыбу.
У Пановых (по ветвям – кое-что варьируется), на таком же голубеньком – по жёлтому песочку расхаживает лебедь (смахивающий на гуся).
Да. И Пановы, и Панины отметились среди опричников. Что говорит об их усердии перед Властью и склонности к активному участию в обновлении элит.
В графья (графы) выбились только Панины. Родной и двоюродный деды меченого Толстым юриста Виктора Никитича.

[Высочайшим указом (22 сентября 1767) генерал-аншеф Пётр и действительный тайный советник Никита Ивановичи Панины Императрицей Екатериной II возведены в графское достоинство Российской империи.]

Отчего им (Паниным) с титулами повезло больше, чем Пановым?!
Мабыть, оттого, что больше старались.
А и легенда о благородном происхождении от сеньоров из Луккской (центральная Италия) республики могло немке-европейке показаться.
А то и в самих прозвищах (П-П) что-то такое дифференцировано. В суффиксах, да в ударениях. К тому, кто к Пану (Господину) поближе будет.
Из наших современников (уже отнюдь не дворян) Панины отметились среди актёров. Алексей Вячеславович и Андрей Владимирович. Андрей (1962-2013) мне даже нравился. Заслуженный (России). Роли заметные: исторические, детективные... Пусть те фильмы (нулевых) и не особенно котируются среди гурманов. А погиб по-дурацки загадочно...
С какой стороны он оказался бы сегодня?! – С Машковым да Певцовым? По своему таланту он стоял где-то посерёдке (правда, у Певцова я такого (Т) и вовсе не нахожу)...
Никто не знает (про «сторону»). А взбалмошный Алексей от имперского возбухалова отстранился. Мабыть, случайно-ситуативно.
Правда, как актёр он – мне – не очень... Но, точно, не хуже своего кореша по «Жмуркам» дундука стоеросового Дюжева.
С актёрами вот что ещё (в герменевтское) подвернулось...
Екатерина Шпица вертела одно время роман именно с Алексеем Паниным, а замуж вышла (вторично и, дай Бог, чтобы удачно) за Панова. Руслана. Всего-то фитнес-тренера. Зато – крепкого и с двумя высшими (образованиями).
Зацепить (по-настоящему) крутого Марюса Вайсберга ей не удалось. Мабыть, оно и к лучшему. Да Руслан и помоложе того будет (на добрую десяточку).
В 2014-м Катя навестила Крым, за что ей прилетело (запрет на въезд) от Украины. Но в 2022-м выступила против вторжения России.
Мабыть, ей и фамилию поменять стоит?! – Пусть не на Панину, так на Панову.
Шпица – оно, конечно, звучит импозантно. А мне (на слух и вкус) таки и колет. И не столько тем, что «шпиц» к «шприцу» подтягивает, сколько намёком на того собачку, которого наш Гауляйтер за собой повсюду таскает.
Отвлёкся (от Списка). В угоду своей блажи (с именами, да перекликами).
Замятнин. Дмитрий Николаевич. Министром юстиции отслужил в 1862-1867 годах. Самых реформационных. И судебную реформу Александра II раскрутил именно он. За что – честь и хвала. А и какая-то надежда (в укор нынешним «отвертикаленным»).
Позабавлюсь и округ него. С прозвищем. И отнюдь – не в иронию (ибо – самого судейского реформатора уважаю; да его и без меня достойные мужи, подвизавшиеся на почве российского Права, оценили).
«Замятнин»... Если прямо – от «замятни». Гммм... Имечко-то – более, чем!
Если просто слово... Ну, в «метели» – ничего такого, чтобы...
Зато и через неё – уже по Списку – с пристроенным к Панину Метлиным перекликается. Даже, если тот Метлин ближе к «метле», чем к «метели».
Кстати, уже в нём (адмирале Николае Фёдоровиче) я – к пристраиванию – нахожу немногое. Особенно – в строку с Паниным, да над Замятниным. Но о нём – всё-таки позже, да и он – совсем не невзрачен будет. По крайней мере, не тусклее хотя бы Брока.
Я оговорился (наперёд) лишь к тому, что самому АКТ этот моряк мог зайти уже под прозвище. В ассоциацию. По-герменевтски. И к Замятнину (с Путятиным), и к «новой Метле» (по-новому, метущей).
Замятня... За метелью у нас маячат замешательство (смятение), волнение, смута... Не слабо! И даже – в какую-то застерёгу. Если уж – по части «законности», да «власти». Непорядок! Однако...
Правда (ежели в «застерёгу»), так и в самый раз:

[По мнению Б.-О. Унбегауна, Замятня, возможно, одно из так называемых «охранительных» имён: «для того чтобы не искушать судьбу и отвести зло, детям давали имена со значением прямо противоположным тому, что ожидали или желали родители для детей».]

А ещё и такая «памятка-заметка» наличествует.

[Замятня (др.-рус. Зам;тьн;) – русское полное прозвищное мужское личное имя. Первое письменное упоминание зафиксировано в 1471 году. Использовалось до конца XVII – начала XVIII века, пока не было полностью запрещено правительством Петра I в числе других нецерковных имён.]

И мужей с такими прозвищами было изрядно – среди, как бояр, так и мещан да крестьян.
От имени Замятня чего только не образовалось. От мянушек до крепких фамилий. Включая Замятнина.
Слово нашему «мотиватору» – Алексею Константиновичу. Дабы не обиделся, что я тут его всё норовлю собой заместить да замести.

[Перстень, хотя досадовал на себя, что сам предложил эту сказку, но, не зная, до какой степени она уже известна Иоанну, решился очертя голову начать свой рассказ, ничего не выкидывая.
– «Как во старом было городе, – начал он, – в Новегороде, как во том ли во Новегороде, со посадской стороны, жил Акундин молодец, а и тот ли Акундин, молодой молодец, ни пива не варил, ни вина не курил, ни в торгу не торговал; а ходил он, Акундин, со повольницей и гулял он, Акундин, по Волхову по реке на суденышках. Садится он, Акундин, на суденышко оснащенное, кладет весельца кленовые во замки дубовые, а сам садится на корму. Поплыло суденышко по Волхв по реке и прибыло суденышко ко круту бережку. Как во ту пору по круту бережку идет калечище перехожее. Берет калечище Акундина за белы руки, ведет его, Акундина, на высок курган, а становивши его на высок курган, говорил такие речи: «Погляди-ка, молодой молодец, на город Ростиславль, на Оке-реке, а поглядевши, поведай, что деется в городе Ростиславле?» Как глянул Акундин в город во Ростиславль, а там беда великая: исконные слуги молода князя рязанского, Глеба Олеговича, стоят посередь торга, хотят войной город отстоять, да силы не хватит. А по Оке-реке плывет чудовище невиданное, змей Тугарин. Длиною-то был тот змей Тугарин во триста сажен, хвостом бьет рать рязанскую, спиною валит круты берега, а сам все просит стару дань. В ту пору калечище берет Акундина за его белы руки, молвит таково слово: «Ты гой еси, добрый молодец, назовись по имени по изотчеству!» На те ли речи спросные говорит Акундин: «Родом я из Новагорода, зовут меня Акундин Акундиныч».
«Тебя-то, Акундин Акундиныч, я ждал ровно тридцать лет и три года; спознай своего дядюшку родимого Замятню Путятича; а и ведь мой-то брат, Акундин Путятич, был тебе родимый батюшка! А и вот тебе меч-кладенец твоего родимого батюшки, Акундина Путятича!» Не домолвивши речи вестные, стал Замятня Путятич кончатися, со белым светом расставатися; и, кончаяся, учал отповедь чинить: «А и гой ты еси, мое милое детище, Акундин Акундиныч! Как и будешь ты во славном во Новегороде, и ты ударь челом ему, Новугороду, и ты скажи, скажи ему, Новугороду: а и дай же то, боже, тебе ли, Новугороду, век вековать, твоим ли детушкам славы добывать! Как и быть ли тебе, Новугороду, во могучестве, а твоим детушкам во богачестве…»
— Довольно! — перебил с гневом царь, забывая в эту минуту, что цель его была только следить за рассказчиком. — Начинай другую сказку!
Перстень, как будто в испуге, согнул колени и поклонился до земли.
(Князь Серебряный. Повесть времён Ивана Грозного (Иоанна Грознаго), Глава 21. Сказка).]

Что так возмутило Ивана Васильевича в этом сказе, догадайтесь сами.
Повесть свою АКТ сверстал к 1862-му году. «История державы расейской» слагалась позже, но была вдохновлена двумя поэмами, явившимися в 1861-м в антологии «Русская скрытая литература XIX века», составленной Николаем Огарёвым в Лондоне («Сказка» и «Как наш Великий Новгород...»).
«Великий Новгород» – Михаила Александровича Дмитриева (1796-1866). От 1854-го. Впечатаем (ибо – невелика).

Когда наш Новгород великий
Отправил заА море послов,
Чтобы просить у них владыки
Для буйных вольницы голов,
Он с откровенностию странной
Велел сказать чужим князьям:
«Наш край богатый и пространный,
Да не дался порядок нам!»
С тех пор род Рюриков владеет,
А всё порядка не видать.
О Нестор, Нестор! кто посмеет
Тебя во лжи изобличать –
Когда на первой же странице
Печать ты правды положил?
Ни веки буйною станицей,
Ни Пётр железною десницей –
Никто её не сокрушил.
Всё тот же Руси жребий странный:
И край обильный и пространный,
И немцев – эка благодать!
А всё порядка не видать.

Угу! Про не ведомый Руси «порядок» у самого А. К. шло потом рефреном.
О чьей «Сказке» в том вдохновении идёт речь, не ковырял. Вряд ли – что-то из Некрасова.
«Сказок» розных (где больше в тему, где меньше) хватало. Как до, так и после.
Жахну (не совсем в тему, зато из любимого мною Бунина).

…И снилось мне, что мы, как в сказке,
Шли вдоль пустынных берегов
Над диким синим лукоморьем,
В глухом бору, среди песков.
Был летний светозарный полдень,
Был жаркий день, и озарён
Весь лес был солнцем, и от солнца
Весёлым блеском напоён.
Узорами ложились тени
На тёплый розовый песок,
И синий небосклон над бором
Был чист и радостно-высок.
Играл зеркальный отблеск моря
В вершинах сосен, и текла
Вдоль по коре, сухой и жёсткой,
Смола, прозрачнее стекла...
Мне снилось северное море,
Лесов пустынные края...
Мне снилась даль, мне снилась сказка,
Мне снилась молодость моя.

Это – скорее, к моему Беловодью (из зачинного в сию – Толстовскую – серию «Колдовского»). Хай у самого меня с «лукоморьем» вяжутся и иные ассоциации... Отнюдь не добрые.
Типа такого.

«Не до жиру…»

Где-то шла война Алжирская.
Думал думу Шарль де Голль.
А у нас – мечта чеширская.
В скрепах – дурь и алкоголь.
Старцы лепят шарж империи.
Воры делят барыши.
В храмах духи двоеверия.
Коммунизма миражи.
На чужое мы не заримся
В царстве пядей и вершков.
По чащобам чьи-то затеси
«продираются» пешком.
Лукоморьюшко родимое!
Всюду бестолочь и голь.
За Великую-Единую!
Путин крепче, чем де Голль.
Если будет покушение,
Леший под руку толкнёт.
А смотрящий за мишенями,
«Ординарца» упрекнёт.
(12.06.2022)

Ну, а у АКТ – байка Грозному-царю от атамана-разбойника (ермаковца) Ваньки Перстня (Ивана Кольцо, (?) – 1583).
Хороша картина С. Р. Ростворовского «Посланники от Ермака у красного крыльца перед Иваном Грозным», 1884.
А к нашему (из «КС») – Замятня Путятич. Сразу – и к «списочным» Замятнину и Путятину, и к чему-то нынешнему. Не обязательно, чтобы в прямой «попад». Мабыть, и в «застерёг».
А теперича можно и за самого министра юстиции (эпохи Александра-реформатора) браться. В немногое, но зато – в доброе (имя, да дело его).
А то, что под ногами (у меня) путаются (в переклик) то лукаморский идеолог Заметалин (Владимир Петрович, 1948-2019), то один из немногих мне симпатичных секретарей ЦК КПСС Зимянин (Михаил Васильевич, 1914-1995) – виновата только моя блажь. Кстати, Зимянин – уроженец моего Витебска.
Из относительно симпатичных (в переклик) я бы ещё и Евгения Замятина (1884-1937, Париж) мог заметить. С его романами «Мы», да незаконченным «Бич Божий».
Но такое (путанье) – было бы уже занадта.

30.09.2024