Кружево

8

 

Грязный вестибюль пансионата, гордо именовавшего себя «отель „Лондон“, имел такой вид, будто тут никому ни до чего не было дела. Под Потолком от стен отходили выцветшие и отклеившиеся обои, плиты пола были выщерблены.

— Где здесь лифт? — спросила Максина у дежурного.

— В «Ритце», — буркнул он, ткнув пальцем в сторону находившейся в дальнем конце вестибюля лестницы.

Девушки прошли мимо наполовину увядшей, с обвисшими листьями пальмы, которая мучилась в медном горшке, и по скрипучей лестнице поднялись на пятый этаж. Там, в самом конце полутемного коридора, они и отыскали мастерскую Ги. Она размещалась в маленькой комнатке с низким потолком, гораздо более чистой и опрятной, чем пансионат в целом; окно комнаты выходило в небольшой внутренний дворик. На фоне окна выделялся силуэт женщины, согнувшейся над стрекотавшей швейной машинкой. Мужчина в белом фартуке и в рубашке с высоко закатанными рукавами вырезал что-то из большого куска розовато-лиловой шерсти, раскатанного на длинном столе, занимавшем большую часть комнаты. Слева от двери, на стеллаже, были сложены рулоны тканей, а справа стояли две передвижные, на колесиках, высокие вешалки, на которых что-то висело; туалеты были закрыты сверху белой оберточной бумагой.

— Ну вот, теперь я вам все покажу, — сказал Ги после того, как познакомил девушек с закройщиком и со швеей, которые как раз собирались уходить. Ги начал по очереди снимать туалеты с вешалок и осторожно вынимать их из-под оберточной бумаги. Здесь были весьма художественно сделанные шелковые жакетки и юбки в размытых розовом, бледно-лиловом, голубом с красным тонах и такие же по цвету, только более темных оттенков, брюки из джерси. Были и вельветовые костюмы цвета граната, топаза или сапфира, которые можно было надеть с шерстяным пальто подходящего оттенка. Модели были простые, без корсетов, вставных или набивных деталей.

— Эту одежду надо носить с какими-нибудь яркими и необычными украшениями, лучше всего золотистых оттенков, — объяснял Ги, а девушки тем временем примеряли то одно, то другое и долго восхищались каждой вещью, глядя на себя в большое зеркало. — Я конструирую один плащ, но делаю его в трех вариантах по длине: можно выбрать любой. Его можно носить и с поясом, и без пояса, и он будет сочетаться с любой другой вещью из той же коллекции. — Ги извлек откуда-то светло-коричневый габардиновый плащ на пурпурной шерстяной подкладке. — Мне очень хочется сделать этот фасон еще оловянно-серого цвета с бледно-розовой подкладкой. Но для первой коллекции мне просто не по карману делать один фасон в нескольких цветовых гаммах.

— Мне почти все нравится, — с восторгом заключила Джуди после того, как они с Максиной, помешанные на модной одежде, как и все девушки, вот уже на протяжении получаса мерили, не останавливаясь, все, что показывал им Ги. — Они все так легко надеваются. Я бы даже сказала, что в этой одежде, должно быть, очень легко жить. Впечатление такое, как будто на тебе вообще ничего не надето. Этих вещей на себе просто не ощущаешь.

— Я стараюсь делать такую одежду, в которой женщина выглядела бы изящной и элегантной, но при этом не испытывала бы никаких неудобств. Вы обратили внимание, что у всех моих юбок эластичные пояса? Я всегда прошу манекенщицу в каждом платье сходить в уборную: тогда только я могу быть уверен, что это платье практично.

Удобная одежда, которую шил Ги, сильно отличалась от тех изысканных, но стискивающих женщину вдоль и поперек моделей, что Джуди видела у Диора.
Удобная одежда, которую шил Ги, сильно отличалась от тех изысканных, но стискивающих женщину вдоль и поперек моделей, что Джуди видела у Диора. В моделях Ги внешне не было ничего особенного, бросающегося в глаза. Но выглядели они очень элегантно из-за оригинального покроя. Кроме того, Ги использовал великолепные ткани.

Ги снял со стеллажа рулон розовато-лиловой материи, отмотал от него несколько метров, набросил ткань на обнаженные плечи Джуди и стал орудовать булавками.

— Большинство модельеров работают не так, — пытался он объяснять, сжимая губами булавки. — Только мадам Грес кроит прямо из рулона и делает разметку булавками на человеке.

— А твои закройщик и швея снимают мерки с клиентов? — поинтересовалась Джуди.

— Никогда! Снятие мерки — это самая важная часть во всей работе, и это всегда делаю только я сам. Мне не нравится этим заниматься, но у меня нет никого другого, кто бы мог это делать. Хорошим примерщиком можно только родиться, научиться этому нельзя. В Париже работают самые лучшие примерщики в мире. Стой спокойно, а то уколю. Я могу делать выкройки, шаблоны, кроить, шить, снимать мерки, могу быть мастером небольшого пошивочного цеха. Но прежде всего и главным образом я модельер, и, когда у меня будет настоящий салон, ничем другим я заниматься не стану, увольте.

— А продавать? — спросила Джуди. — Кто сейчас продает то, что ты шьешь? Вид у Ги стал озабоченным.

— Пока еще у меня не возникало необходимости в продавщицах, потому что все мои клиенты знают меня лично и приводят своих друзей. Они находят в этих посещениях даже нечто интригующее. Им нравится приходить в этот обшарпанный пансионат, нравится думать, что, покупая у меня, они здорово экономят, — и это действительно так. К тому же у них появляется чувство, что они открывают новый талант, и я надеюсь, что в этом они тоже не ошибаются. Но вот, дорогая, как тебе это нравится? — С этими словами Ги отступил назад, а Джуди осторожно подошла к зеркалу. На ней был классический хитон греческой богини.

— Ой, как мне такое хочется!!!

— Когда стану побогаче, посмотрим. А пока я вынужден экономить каждое су. — Он быстро вынул булавки, скреплявшие платье, и бережно и ловко поймал распавшийся и упавший с плеч

Джуди шелк. — Пойдемте выпьем по аперитиву.

Он распахнул дверь в смежную комнату, в которой жил сам. Она являла собой странный контраст с предельно практичной, находящейся в безупречном порядке рабочей комнатой. Личные вещи Ги — книги, нижнее белье, ботинки — валялись грудой в ногах кровати, которая производила впечатление единственного полупустого места в комнате, до отказа заставленной и заваленной полуодетыми манекенами, металлическими стойками-вешалками для одежды, тюками муслина, бумажными выкройками. Ги сдвинул гору книг подальше к краю, и они, все трое, уселись на кровать, скрестив по-турецки ноги. Белый вермут был разлит по стаканам — в два бумажных и один для полоскания при чистке зубов, — и Ги стал делиться с девушками своими планами и замыслами. Он рассказал о том, как начинал, и о том, что хотел бы делать дальше. Эти планы были столь же отчетливы, как вид с Триумфальной арки, на которой Джуди побывала вчера. Отметив про себя с завистью это их качество, Джуди задумчиво произнесла:

— Ты так уверенно говоришь обо всем этом.

— Я?! Да я живу в постоянной неуверенности» в себе, в постоянной нерешительности. Внутренне, про себя, я все время панически сомневаюсь, есть ли у меня хоть какие-нибудь способности, — ответил Ги, а потом мрачно добавил: — Ты и представить себе не можешь, какое это мучение — решить, должен ли пиджак быть однобортным или двубортным. А решение это крайне важно, потому что я не могу позволить себе пробовать большое число разных вариантов, и поэтому мне приходится решать сразу, как и что делать.
А решение это крайне важно, потому что я не могу позволить себе пробовать большое число разных вариантов, и поэтому мне приходится решать сразу, как и что делать. И пока у меня не будет средств на то, чтобы нанять помощника, мне даже не с кем посоветоваться. На этой. работе испытываешь ужасное одиночество, можете мне поверить.
— Да, я тебя понимаю, — сказала Джуди. — Мне тоже будет страшно не хватать Максины. Не только поговорить не с кем будет, мне пока жить и то негде.

— А почему бы тебе не поселиться здесь? — предложил Ги. — Из всех приличных мест это самое дешевое, что мне удалось найти, всего пятьсот франков за сутки. Это где-то около двух долларов, верно? На левом берегу полным-полно дешевых пансионатов для студентов, но тут чисто и даже приносят завтрак в постель, если можешь заплатить. Когда у меня был грипп, мне три раза в день приносили еду в комнату. А кроме того, здесь внизу есть телефон, и, если раз в месяц будешь немного давать на лапу тому мрачному типу, что там дежурит, он может даже записывать, кто тебе звонил.

— Прекрасная идея, — заявила Максина. — И к тому же Ги сможет за тобой присматривать, а ты ему будешь советовать, какие костюмы шить: однобортные или двубортные.

Когда они отправились ужинать, то по дороге остановились возле мрачного дежурного, и Максина быстро договорилась с ним об оплате, выторговав пятнадцатипроцентную скидку. Потом по улице Бонапарта они дошли до расположенного на углу шумного ресторанчика «Бо арт». Поднимая стакан с вином, Джуди чувствовала себя гораздо увереннее, чем утром. Теперь ей оставалось только найти работу.

Два дня спустя, когда Джуди занялась поисками работы, от ее бодрости и уверенности не осталось и следа.

Вооружившись своими швейцарскими дипломами, она отправилась в затрапезную контору по найму, где ей пришлось долго дожидаться в очереди, пока ее вызвали. Вопросы ей задавала женщина неопределенного возраста с типично французским лицом: болезненная желтоватая кожа, усталые карие глаза, ярко-блондинистые, выкрашенные дорогим красителем волосы, стянутые сзади в пучок. Говорила она очень быстро, и поначалу Джуди, отвечая ей, запиналась. В конце беседы женщина выразительно фыркнула, чтобы подчеркнуть свои сомнения в пригодности Джуди к чему бы то ни было; пожала плечами, как бы говоря «ну что я могу тут поделать?!»; а затем вытащила из ящика своего стола большой кухонный таймер и устроила Джуди экзамен на скорость печатания на машинке. Несмотря на давящую атмосферу, Джуди его выдержала. Женщина еще раз фыркнула, выражая свое удивление, пожала плечами — дескать, заранее не угадаешь! — позвонила в какие-то четыре места, вручила Джуди четыре карточки с адресами и отправила ее беседовать с потенциальными нанимателями.
Найдя после долгих блужданий тот дом, который был ей нужен, Джуди вошла в похожий на тесную клетку лифт и поднялась наверх, в контору, где было нечем дышать и где с ней беседовал какой-то вычурный низкорослый толстяк, который неотрывно смотрел в пол и всякий раз, когда задавал вопрос, отряхивал свой левый рукав. Здесь ее не взяли, и Джуди пошла по второму адресу, потом по следующему… В таких хождениях по совершенно одинаково выглядевшим обшарпанным конторам она провела в общей сложности полторы недели. Все эти конторы были выкрашены в серый или бежевый цвета, пропахли пылью и высохшим печеньем, повсюду на столах громоздились горы картонных папок, одинаково светло-коричневых, одинаково забитых до отказа, с торчащими в разные стороны бумажками и одинаково мятых. В конце концов Джуди вынудили согласиться на меньшую зарплату, чем та, которую запросило агентство по найму, и взяли в качестве временной секретарши в фирму, занимавшуюся импортом тканей. Владельцем этой фирмы был крупный человек среднего возраста, лицо которого чем-то напоминало серое яйцо с нарисованными на нем черными, свисающими вниз усами.
Он диктовал письма на французском языке. Если было необходимо, Джуди переводила их на английский или немецкий, потом печатала, а затем мучительно заполняла многочисленные таможенные формуляры, без которых невозможно было доставить в Париж твид из Шотландии или полотно из Дублина, как нельзя было и отправить в Нью-Йорк шелк из Лиона или кружева из Валенсии. Ее наниматель видел в Джуди машину, способную лишь ходить, говорить и печатать, и ни разу не сделал ни малейшей попытки о чем-либо заговорить с ней, ограничиваясь ежедневным «B'jour, mademoiselle».
— Вчера я надела на бал твое изумительное шелковое платье, танцевала каждый танец с разными молодыми людьми, а в результате чуть не умерла от скуки и захромала, — мрачно пожаловалась Максима тетушке Гортензии. Они сидели в небольшой, отделанной кленовыми панелями библиотеке парижской квартиры тетушки. Максина, попросившая об этой встрече, была внутренне в напряжении, но говорила решительно и целеустремленно. — Я совершенно не могу поговорить об этом с родителями без того, чтобы дело не кончилось скандалом. Такое впечатление, будто мы живем не в 1950 году, а в 1850-м! Мама не может понять, что я не хочу ходить на все нужные вечера, танцевать с нужными людьми, чтобы в итоге выйти за одного из них замуж. Я не хочу выходить за этого героя снежных склонов Пьера и вести потом точно такую же комфортабельную и скучную жизнь, какую вела моя мама.

Тетушка Гортензия, сидевшая в огромной соломенной шляпке, украшенной зеленой лентой, приподняла под ее полями густые кустистые брови, повела костлявым крупным носом и фыркнула. В отличие от Джуди Максина немного побаивалась своей тетки. Но сейчас та помолчала немного, а потом кивнула, ничего не сказав. Приняв это за признак одобрения, Максина продолжала:

— Конечно же, я люблю своих родителей, всю свою семью, но я не хочу больше вести эту жизнь. Как будто живешь в детском саду. Я хочу от них уехать и жить собственной жизнью. «Но ты и будешь жить собственной жизнью, если выйдешь за младшего Бурселя», — вот что мне говорит мамочка. — Максина передразнила раздраженный голос матери. — Знаешь, тетя, Пьер уже поговорил с папой. Но, когда я прихожу к его родителям, в эту квартиру на улице Георга V, единственное, чего мне хочется, это удрать оттуда как можно скорее. Я себя там чувствую как в ловушке, я ее просто боюсь, этой квартиры. Правда, она намного больше, чем наша, вся в белом мраморе и с черными служанками. Но его мать живет точно такой же жизнью, что и моя. Единственная разница в том, что она и по дому расхаживает в выходных туалетах. Я не хочу выходить замуж за Пьера, потому что не хочу вести такую жизнь. — Максина сердито закусила ноготь, хотя обгрызать на нем было уже почти нечего. — Но есть и еще одна причина, более важная. Пьера по-настоящему интересуют только лыжи. Я понимаю, что это звучит странно и что ты сейчас скажешь мне, что со временем это пройдет. Но мне кажется, когда этот интерес пройдет, на его место у такого человека, как Пьер, не придет никакой другой. Он богат, и ему нравится кататься на лыжах, вот и все. Но ему совершенно не нравится работать, и нет никакой причины, которая бы заставляла его работать. — Максина умоляюще посмотрела на тетушку. — Я же не могу выйти за богатого бездельника, помешанного на лыжах. Я этого не вынесу, особенно когда он начнет превращаться в стареющего богача, помешанного на лыжах. Поэтому я собираюсь отказать Пьеру. А потом я бы хотела на некоторое время уехать из Парижа. Я знаю Париж, я прожила тут всю свою жизнь. Я хочу посмотреть другие города — Лондон и Рим.

Тетушка Гортензия снова медленно кивнула, давая тем самым себе время обдумать услышанное. В таком возрасте многие девушки рассуждают точно так же, как сейчас Максина; но она необычайно взволнована и явно старается добиться того, чего хочет.лишком явно. Со временем Максина научится добиваться своего медленно и осторожно, не ввязываясь в такой прямолинейный и агрессивный спор, как сейчас. Спор, в котором совершенно очевидно, что свою роль в нем она отрепетировала заранее. Научится, за кого бы она ни вышла замуж.
— А чего именно ты хочешь? — спросила тетушка Гортензия.

— Я хочу поехать в Лондон, чтобы выучиться там на специалиста по интерьерам. А потом вернуться в Париж и открыть здесь собственную фирму. Ты сама привила мне интерес к этому: брала меня с собой покупать одежду, антиквариат, водила по музеям. У тебя есть свой собственный стиль. Я тоже хочу, чтобы у меня был мой собственный стиль., Французские модельеры и дизайнеры делают сейчас все то же самое, что они делали и до войны. Расфуфыренные, разукрашенные, чересчур дорогие интерьеры. Я хочу делать другое. — Она бросила на тетушку прямой взгляд из-под ресниц. — Я хочу попросить папу, чтобы он разрешил мне поучиться два года в Лондоне. И я хочу, чтобы ты помогла мне его в этом убедить. Одна я не смогу, а ты, я знаю, сможешь.

Тетушка Гортензия опять кивнула, как делала всегда, когда полагала более уместным промолчать.

Вдохновленная этим кивком, Максина продолжала дальше:

— Пэйган, моя подруга, говорит, что лучший дизайнер в Лондоне — Джеймс Партридж. Он только что отделал квартиру ее матери. Она говорит, что у него великолепное чувство цвета и понимание старинных вещей. Пэйган с ним уже поговорила и спросила, сможет ли он найти для меня работу.

Тетушка Гортензия кивнула в очередной раз. Мысль об учебе в Лондоне показалась ей не такой уж глупой. Во всяком случае, это поможет девочке удачно выйти замуж и, безусловно, разовьет ее вкус. А если она к тому же начнет еще и сама зарабатывать деньги — что ж, тем меньше придется на нее тратить.

Поэтому тетушка Гортензия пригласила родителей Максины на один из устраиваемых ею торжественных ужинов — такой, где гостей было не очень много, зато сам ужин был великолепнее, чем обычно. Отца Максины она усадила между актрисой, в меру известной и в меру склонной пофлиртовать, и симпатичной маленькой графиней, оставшейся в прошлом году вдовой, но, по слухам, давно уже утешившейся. Отец Максины чувствовал себя на седьмом небе и расплывался от удовольствия и собственного великолепия. После ужина, когда все гости собрались в библиотеке, попивая бренди и кофе, сестра отвела отца в сторону и заявила ему:

— Хочу поговорить с тобой, Луи, насчет моей крестницы. Мне кажется, что здесь, в Париже, посреди этой светской жизни, Максина только попусту тратит время. Ей пора уже заняться продолжением своего образования.

— Ну, мы полагаем, что она выйдет за сына Бурселей…

— Только не это! Неужели ты этого хочешь для своей дочери?! Она такая умница, а он же полный идиот! Девочка только-только окончила школу, и ты хочешь, чтобы она сразу же выходила замуж за подобного безмозглого болвана?! Ну что ты, в самом деле! По-моему, Максина так похожа на тебя: такая же умная и в ней явно есть художественный вкус и артистический дар. Мне кажется, ей бы стоило серьезно заняться искусством.

— Быть может, ты и права, Гортензия, — сказал отец Максины, которому на самом-то деле было достаточно безразлично, чем станет заниматься его дочь до замужества, лишь бы ее занятия не обходились ему чересчур дорого. — Спрошу у жены, какие есть подходящие курсы.

— Прекрасная мысль, Луи. Да, и вот еще что. Мне кажется, у нее не очень хороший английский язык. Во всяком случае, тут ей далеко до тебя. Она говорит по-английски примерно так же, как Уинстон Черчилль — по-французски: execrable! Мне бы очень хотелось, чтобы она поехала года на два в Лондон и позанималась бы там у какого-нибудь очень хорошего декоратора. На реальном деле всегда учишься быстрее, чем когда просто долбишь учебник, ведь так?

— В Лондон?! На два года?! Да ты с ума сошла, Гортензия, мать ее никогда не отпустит.
На реальном деле всегда учишься быстрее, чем когда просто долбишь учебник, ведь так?
— В Лондон?! На два года?! Да ты с ума сошла, Гортензия, мать ее никогда не отпустит. Ты что, забыла, что ей всего девятнадцать лет?!

— Ты сам только что сказал, что она достаточно взрослая, чтобы выходить замуж. А кроме того, у нее в Лондоне есть друзья. Вспомни, Луи, какая у нас была безрадостная юность. Твоя Максина такая талантливая! Быть женой — это серьезное, а часто еще и утомительное и скучное дело. Пока Максина за него еще не взялась, надо дать ей возможность расправить крылышки. И ты должен помочь в этом бедному ребенку.

Они оба помолчали немного, потом отец Максины спросил:

— А если я отпущу ее в Лондон, то к кому там она поедет?

— Естественно, к самому лучшему декоратору, какой есть в Лондоне, — решительно произнесла тетушка Гортензия. — Это некий месье Партридж. Я не знаю, есть ли у него сейчас в фирме свободное место и берет ли он какую-нибудь плату за обучение, но я могу ему завтра позвонить и все это выяснить. Нет, нет, Луи, не возражай! В таком деле я буду рада выполнить все твои пожелания.

Она проводила его обратно в библиотеку, вполне довольная собой. Просто поразительно, как легко покормить с ложечки лестью взрослого мужчину и добиться от него всего, чего хочешь.

Спустя какое-то время Максина расцеловалась на прощание с Джуди и уселась в идущую в Лондон «Золотую стрелу». На вокзале Виктория в Лондоне ее встречали Кейт и Пэйган. Кейт уже успела снять квартирку для себя и Максины в Челси. В квартирке были только две темные комнаты, и располагалась она в полуподвале, но зато на одной из самых очаровательных улиц Челси — Уолтон-стрит, сплошь застроенной маленькими домиками XIX века.

Каждый вечер в шесть часов Джуди торопилась из навевавшей на нее уныние конторы, где она работала, к себе, в запущенную комнату пансионата «Лондон», стены в которой были оклеены обоями с изображением гигантского размера роз. Окно комнаты выходило во внутренний двор, который был постоянно наполнен событиями и чем-то напоминал театр или балаган. Занавески на окнах закрывать было не принято, и потому можно было видеть и слышать происходившие в других квартирах семейные скандалы, любовные сцены; из квартир на противоположной стороне двора доносились даже кухонные запахи.

По мере того как коллекция Ги пополнялась, жить в его собственной комнате становилось все невозможнее, поэтому после работы он поднимался на два этажа выше, в комнату к Джуди, чтобы выпить стаканчик вина и услышать слова сочувствия. Джуди, сидевшая во время таких посещений обычно на подушке кровати, скрестив под собой ноги, благодаря этим встречам быстро постигала мир французских ателье мод.

— Целый день угробил на то, чтобы подобрать нужные пуговицы, и на примерки, — простонал как-то Ги, плюхаясь на краешек возле задней стенки кровати. — Как же мне хочется шить для модных магазинов!

— А что тебе это даст?

— Массовые заказы, дорогуша. Массовое производство, без всяких этих проклятых примерок. Когда что-то шьют на заказ, то положены три примерки. Это пустая трата времени, но священный ритуал. А для модного магазина шьется готовая одежда, сериями и стандартных размеров. Ес ли необходимо, покупатель сам подгоняет ее, как ему нужно, или для него это делает магазин.

Джуди наклонилась, достала из-под кровати бутылку вина и наполнила два стаканчика.

— Мне всегда казалось, что тебе нравятся твои клиенты.

— Только потому, что они мне необходимы. Но шить на заказ могут себе позволить лишь очень немногие женщины. Все эти женщины избалованы и испорчены, и большинство из них непостоянны. Почти все они, кроме тех, что одеваются дороже всех, не верны своему портному и салону, а постоянно перебегают от одних к другим.Почти все они, кроме тех, что одеваются дороже всех, не верны своему портному и салону, а постоянно перебегают от одних к другим. — Он медленно отпил глоток вина и продолжал: — Важные клиентки часто берут бальные платья напрокат, на один вечер, и возвращают их грязными, иногда даже порванными, и без единого слова благодарности. Ужас! Я не хочу растрачивать мою жизнь на прихоти нескольких богатых сук, которые свою жизнь проводят лишь в размышлениях о том, как им одеться к коктейлю. — Внезапно он выпрямился на кровати и показал пальцем под умывальник. — Nom d'un nom, а это что такое? — Там на полоске линолеума стояла корзина для бумаг, верхняя часть которой была обернута алюминиевой фольгой, и в этой фольге, как в гнезде, лежал перевернутый вверх ногами электрический утюг.
— Это моя печка. Я купила маленькую сковородку и готовлю на днище утюга. Это совсем новый утюг, с терморегулятором. Когда мне надо сварить яйцо или поджарить тост, я его ставлю на «полотно», а если потушить что-нибудь, то на «шерсть».

Ги выкатил глаза.

— Но это же жутко опасно! Ты же можешь сгореть! Как ты вообще еще до сих пор жива?! В пансионате не разрешают готовить в комнатах. Тебя отсюда выгонят.

— Мне не по карману питаться все время в ресторанах. Поэтому в чемодане, под кроватью, я держу продукты.

— У тебя же тут мыши и тараканы разведутся.

— Нет, у меня все в банках и коробках. — Она вытащила чемодан, чтобы показать ему. — Хочешь, сварю яйцо?

— Ради бога, не надо. — Хоть Ги и не одобрял изобретения Джуди, он тем не менее был заинтригован и сказал: — Вы, американцы, страшно изобретательны. Я это вижу по вашей швейной промышленности. В производстве, сбыте, да и в специализации вы на десять лет впереди нас. Во Франции одна и та же фирма предлагает своим клиентам все, от нижних юбок до бальных платьев. В Штатах так не делают. Если фирма шьет юбки по цене от десяти до двадцати долларов за штуку, то она уже и слышать не желает о юбках от сорока до пятидесяти долларов. В моде, если специализируешься на чем-нибудь, легче зарабатывать.

Вспомнив о собственной тоскливой работе, Джуди вздохнула:

— Наверное, работа модельера дает огромное удовольствие.

Они помолчали.

— Да нет, пожалуй, — мрачно произнес Ги. Он вернулся от умывальника и снова уселся на краешек кровати. — Извини, я сегодня в плохом настроении. Хандрю. Устал, масса всяких волнений. Да еще вместо того, чтобы заниматься важной работой, целый день был занят всякой чепухой: тут на четверть дюйма отпустить, там на четверть дюйма подобрать.

— Ты хандришь просто потому, что устал и в ^плохом настроении. А завтра снова будешь влюблен в свое дело.

— Да. Но повторяю, я не хочу растратить всю свою жизнь, работая на нескольких богатых женщин. Я хочу делать такую одежду, в которой бы тысячи женщин чувствовали себя королевами. — Он вздохнул, и вздох этот выражал отчаяние. — Сейчас женщины хотят выглядеть самими собой, и я хочу им в этом помочь. — Он фыркнул. — Работа на заказ — это исчезающий рынок. С каждым годом становится все меньше богатых клиентов.

— Давай помассирую тебе спину, — предложила Джуди, поворачиваясь к нему от окна. — Это поможет тебе расслабиться.

Он устало поднялся и начал расстегивать синюю хлопковую рубашку, все еще продолжая размышлять вслух:

— А еще один недостаток работы на заказ в том, что все модели у нас постоянно воруют швейные фирмы всего мира. Так что получается, что в конечном счете мы все равно фактически работаем на них, только бесплатно.

Джуди сняла с кровати подушки, расправила покрывало, положила сверху чистое полотенце и засучила рукав Ги сел на край кровати, скинул ботинки и лег лицом вниз.
— …Но на массовом производстве имени себе не сделаешь, имя можно сделать, только если шьешь на заказ, — договорил он, уткнувшись лицом в постель, и Джуди стала массировать ему позвоночник, начиная снизу и идя вверх, сильно нажимая пальцами. Когда она перешла на плечо, он почувствовал облегчение, задышал глубже и снова заговорил: — Хочешь, расскажу тебе о своих планах? Я хочу сделать кое-что новое: заняться массовым производством очень высококачественной одежды. Она будет не такой дорогой, как та, что шьется на заказ. Но не будет такой дешевой, как основная часть массовой одежды. Со временем я бы хотел обзавестись фирмой, которая бы производила по моим моделям и фасонам, под моим именем, а цены были бы где-то посередине между стоимостью нынешней массовой одежды и заказной.

Джуди перешла уже на шею, сильными движениями своих пальцев снимая накопившееся там напряжение и усталость.

— М-м-м-м… уже хорошо… Я хочу делать изящную готовую одежду, которая по фасону, покрою и качеству ткани не уступала бы сшитой на заказ, но которая шилась бы без личных примерок. Такая одежда должна быть очень хорошо сконструирована, чтобы она легко поддавалась подгонке, переделке. Я начинаю сейчас работать над коллекцией из отдельных предметов, в основном из шерсти джерси… у-у-ух, как здорово!

— Теперь перевернись и ляг лицом к окну, а то я не достаю до левой стороны как следует, — скомандовала Джуди. — Послушай-ка, мировое светило, а когда будут готовы те костюмы, над которыми ты сейчас работаешь? И что ты тогда станешь с ними делать?

— Полный комплект образцов будет готов в июле. Тогда я сниму «люкс» в какой-нибудь гостинице и покажу коллекцию магазинам и салонам. Если повезет, магазины мне что-нибудь закажут. Тогда одежду по их заказам станет шить небольшая фабрика в Фашоне.

Джуди легонько шлепнула его рукой по спине и сказала:

— Ну вот, теперь ты новый человек! Ги встал и натянул рубашку.

— Спасибо. — Он наклонился вперед и покрутил локон ее новой прически, сделанной под куличного мальчишку. — Послушай, Джуди, мне действительно очень жаль, что я сегодня был в таком отвратительном настроении, но у меня весь день пошел прахом. Хосе, швея, отсутствует целую неделю, потому что растянула кисть, и из-за этого мы здорово выбились из графика. Мне приводится заниматься всем, даже доставкой необходимого, черт возьми.

— Приглашаю тебя на ужин, — сказала Джуди.

— Джуди, ты ангел, но это совершенно невозможно. Завтра мне надо выплачивать зарплату, а перед этим я должен еще все просчитать. Бухгалтерия меня с ума сводит: на нее уходит всего час в неделю, но этого часа почему-то всегда не хватает.

— Если хочешь и если это на самом деле всего лишь час в неделю, я могу тебе в этом помочь, — предложила Джуди. — Расплатишься, когда сможешь. Я на работе занимаюсь заказами и инвойсами. А если я чего-то не пойму, то смогу спросить у Денизы, нашей бухгалтерши. Я могла бы заниматься этим по четвергам.

— Ты ангел! Хочешь, я тебе вместо аванса сошью костюм? Из голубого шелка, с низким вырезом? Сможешь по вечерам носить его прямо так, ничего не поддевая. Только с ниткой жемчуга.
Ширли Конран