Эдгар Аллан По. Израфель

                … И ангел Израфель, чьи струны сердца – лютня,
                и голос которого сладчайший из голосов всех созданий
                Аллаха.
                Коран

Есть дух на Небесах,
«Чьё сердце-струны,
Как лютня благородная звучит»,
То ангел Израфель,
В его устах
Рождаются мелодии такие,
Что звёзды (так легенда говорит),
Безумногрёзовые звёзды,
Как немые,
Отдавшись его магии песней
Прекрасно-диких в радости своей,
Теряют свои гимны золотые.

Дрожащая в зените
Влюблённая луна
Румяна как волна,
Сплетённая из нитей
Багровых отблесков,
И внемлет в упоеньи
Тому пенью
(С Плеядами стремительными –
семь их)
Застывши в Небесах в смущеньи.

Они (и хор созвездий,
и те, кто слышит Израфеля песни)
Твердят, что его лира
Ему огонь священный подарила,
Благодаря которому он смог
Дать струнам трепетную жизнь
В сияньи редких строк.

Но небеса – всех ангелов тропа,
Где мысли глубочайшие – есть долг,
И где Любовь – это наивысший Бог,
Где взгляды Гурий
Пронизаны всей красотой лазури,
Чьим образом является звезда.

Поэтому, о Израфель, ты прав,
Что песни все бесстрастные поправ,
Ты страсть поёшь,
Тебе, тебе все лавры
Как лучшему из бардов,
Как наимудрейшему!
Да вечно ты живёшь!

От твоей ненависти, горя и любви,
От радости, что всё переполняют,
От твоих сверхъэкстазов, что сжигают
Пламенем лютни –
Звёзды все немы!

Да, Небеса – твои,
Но мир жесток и сладок,
Наши цветы – просто цветы
И тень всесовершенств, блаженств, загадок,
И солнца свет – лишь отблеск Красоты.

Когда б я жил, где Израфель,
А он – где я,
Не мог бы петь он
Первобытно-стратсно
Мелодий смертных бытия,
Но если б моя лира осмелела,
Стала небесной, дерзость обретя,
То Израфеля превзошёл бы я.

© Перевод Дмитрия Захарова 14.04.2018


Israfel

Is the sunshine of ours.
In Heaven a spirit doth dwell
"Whose heart-strings are a lute";
None sing so wildly well
As the angel Israfel,
And the giddy stars (so legends tell),
Ceasing their hymns, attend the spell
Of his voice, all mute.

Tottering above
In her highest noon,
The enamored moon
Blushes with love,
While, to listen, the red levin
(With the rapid Pleiads, even,
Which were seven,)
Pauses in Heaven.

And they say (the starry choir
And the other listening things)
That Israfeli's fire
Is owing to that lyre
By which he sits and sings-
The trembling living wire
Of those unusual strings.

But the skies that angel trod,
Where deep thoughts are a duty-
Where Love's a grown-up God-
Where the Houri glances are
Imbued with all the beauty
Which we worship in a star.

Therefore thou art not wrong,
Israfeli, who despisest
An unimpassioned song;
To thee the laurels belong,
Best bard, because the wisest!
Merrily live, and long!

The ecstasies above
With thy burning measures suit-
Thy grief, thy joy, thy hate, thy love,
With the fervor of thy lute-
Well may the stars be mute!
If I could dwell
Where Israfel
Hath dwelt, and he where I,
He might not sing so wildly well
A mortal melody,
While a bolder note than this might swell
From my lyre within the sky.

Yes, Heaven is thine; but this
Is a world of sweets and sours;
Our flowers are merely- flowers,
And the shadow of thy perfect bliss