на излёте

Зрелищ досыта и хлеба. Я иду смотреть на небо
расплескавшееся в муть. Сердцу надо отдохнуть
от условностей приличий, погружаясь в грохот птичий.
Лето кончилось. Прощай! Возвратиться обещай
маем вспыхнувшей сирени, жаром, пеклом. Я из тени
всё равно не выйду, знай! Светит да не греет – знак.
Скоро грянут и морозы, когда в лёд – печали слёзы.
Чем бы душеньку согреть? Страшно в холод умереть –
словно режут без ножа, жаром похоти дрожа.
Осень славною была. Все гуляли от стола
до угла заветной тени. Там к Неве гранит-ступени,
бледный гений, крики чаек. Помнишь, что они кричали?

Рыбы! Рыбы! Рыбы бы… По реке плывут гробы,
по проспектам, переулкам – шатко-валко, глыбко, гулко.
Гробом всякое и тело. А душа? Чего хотела?
Жарим, парим, кочегарим, варим. – Будь, насущный, стань!
Зной рябиновый в угаре. Яркой, пёстрой красота.
А у пристани кораблик загрустил, туриста ждёт.
Сколько нам на те же грабли?! Небо – хлеба пароход –
облаками затянуло, будто дымом из трубы,
разлилось роскошным гулом. И кругом – гробы, гробы…
Рыбы! Мяса! Крови! Плоти! – Бодрых чаек сущий бред.
Бабье лето на излёте. Вот и кончилось, и нет.