Синдром стукача

Медицинский студент из Израиля, Давид, проходил практику в одном из нью-йоркских госпиталей. В департаменте работали четыре врача: трое евреев и один украинец. Все были русскоязычными. Израильтянин Давид быстро нашёл общий язык с Николаем, врачом из Украины. Они часто обсуждали личные истории, обменивались шутками и вспоминали общие реалии советского прошлого.

С заведующим отделением Владимиром Липштейном, выходцем из Белоруссии, отношения у Давида с самого начала не заладились. Липштейн был воплощением всех худших стереотипов советской системы: формально вежливый, не терпящий возражений и всегда готовый пожаловаться начальству на любое, даже самое малое, отклонение от правил. В отделении шутка ходила: если Владимир заметит, что кто-то опоздал на пять минут, то начальство об этом узнает раньше, чем сам нарушитель успеет снять пальто.

Несколько лет назад в отделение пришёл работать Алекс, бывший заслуженный учитель физики в Украине и крещённый еврей. После эмиграции он долго не мог найти работу по специальности, но хорошие люди посоветовали поступить в медицинскую школу на Карибских островах. Алекс успешно её окончил, а затем, благодаря своим знаниям и логическому складу ума, доучился на врача-рентгенолога.

Хотя Алекс был уважаемым специалистом, для Липштейна он не был «своим». Они работали вместе, но в личном плане держались на дистанции. Алекс прекрасно понимал, что Липштейн предпочитает сохранять дистанцию, и это устраивало обоих.

Когда Давид только начинал свою практику, Алекс был одним из тех, кто помог ему освоиться и понять, как всё устроено. Он был сдержан и старался не вмешиваться в конфликты, но однажды, наблюдая, как Липштейн в очередной раз придирается к Давиду по пустякам, не выдержал.

— Владимир, может, хватит? — неожиданно для всех произнёс Алекс. — Человек только учится, зачем сразу рубить на корню?

Липштейн смерил Алекса взглядом, полным недоумения и раздражения:
— Ты что, теперь его адвокат?

— Нет, я просто считаю, что все имеют право на ошибки, — спокойно ответил Алекс. — Ты же сам говорил, что учитель — это тот, кто помогает понять, а не судит.

— О, теперь ты, значит, Талмуд цитируешь? — усмехнулся Липштейн.

Давид, до этого молчавший, неожиданно вмешался:
— В Талмуде сказано: «Тот, кто укоряет другого, указывает прежде всего на свои собственные недостатки». Может, в этом и заключается суть? Мы все здесь не идеальны, но поддержка друг друга — вот что действительно важно.

— Ты хочешь сказать, что я придираюсь? — нахмурился Липштейн.

Алекс спокойно кивнул:
— Владимир, ты хороший врач, но иногда в тебе говорит не человек, а старая система. Мы здесь уже не в Союзе. Давид старается, он учится, и ему нужно помочь, а не ставить препоны. Да и ты сам знаешь, что все эти доклады и замечания только отдаляют нас друг от друга.

Липштейн замер, как будто слова Алекса ударили его сильнее, чем он ожидал. Он медленно перевёл взгляд на Давида, затем на Николая, и, наконец, снова на Алекса.

— Ты, наверное, прав, — произнёс он с неохотой. — Привычка, понимаешь ли… Трудно её менять.

Алекс улыбнулся и похлопал Липштейна по плечу:
— Главное — начать с малого. Мы здесь не для того, чтобы друг друга судить, а чтобы лечить. И не только пациентов, но и самих себя.

Давид и Николай переглянулись с облегчением. Липштейн, хоть и медленно, но всё же кивнул. Возможно, это не было полным примирением, но первый шаг был сделан. Ведь иногда настоящие перемены начинаются с простых слов — тех, которые мы боимся произнести, но которые могут открыть двери, ведущие к взаимопониманию.

Мораль такова: старые привычки уходят с трудом, но искренность и честный разговор могут преодолеть любые барьеры. Важно видеть человека за маской и помнить, что каждый из нас — не только врач, но и ученик жизни.