Легенда

               
      

Предание слыхала от одного разбойника:

«На христианском кладбище лежали три покойника.
Один — крестьянин-пахарь, вторым — зарыт палач,
А третий был подпольный зажиточный богач,
Из тех, что не протиснутся куда войдет верблюд.
(Однако, им без разницы... И верно, что плюют.)

К усопшим возвращаюсь — помянули стих...
Над свежими могилками витали души их.
В густой, кромешной ночи далеко до свету,
Промеж себя затеяли приятную беседу.

«Отбыл своё, сердешный, и вот тебя не стало...»  —
Крестьянская душа тихонечко сказала.
«До пота землю вспахивал, она теперь — дом твой.
По совести и честно прожил хозяин мой.
Иной раз, белым хлебушком накормит и бродягу...
Пусть пухом земля будет и мир твоему праху.
Корпел, спины натруженной почти не разгибая,
И вот, я — при тебе, а не в воротах рая.
Рубаху, домотканную, в день смерти натянули,
Всплакнули, закопали и миром помянули.
Пахал, пшеничку сеял... Да заґради чего !
Жилось в тебе привольно, только и всего...»

Душа второго молвила с оттенком злым укора:
«Он был лишь исполнителем чужого приговора.»

До этих слов душа имела с камнем сходство,
Некстати распахнулась, обнажив уродство:
«Ужель не вижу, вид мой не по нутру обеим !
Отпрянули чего ?!»  А те, ей, мол, робеем.

«Красы необычайной была прежде, поверьте.
Лишать другого жизни — страшнее своей смерти.
Заголосишь невольно, только бы забыть...
Видала то и это, было с чем сравнить.

Днем развлечешься, к ночи надоть спать ложиться.
Глаза закроешь, темень, а пред тобой их лица.
А выраженье ! Лик... Не передать словами.
Стоят, не пошевелятся, только стучат зубами,
Как будто зябко им — всё потрясают сущее...
Аль в сговоре секретном: нагнать кошмару пущего.
Иной раз, окаянные, промучат до зари.
Качают головами, а головы в крови.
Небось теперь отпустят их останки бренные...
Когда бы это были безвинно убиенные !

Все — элемент преступный, вот и исход фатальный,
То изверг-душегуб, то заговорщик тайный.
«Кривой глаз легче выколоть и смять» — премудрость стара.
На то законы писаны, виновного ждет кара.

Не заводил знакомства и не имел с кем дружбы.
Запрета вроде не было — свои издержки службы.
Не сахар ремесло то, а надобно служить.
Никто не соизволил гроб с телом проводить...
Слезу, натужно выдавив, пустила тетка-рохля,
Старуха, мать покойного, лет двадцать как оглохла.

В мученьях помирал, просил испить водицы,
А поднести и некому... Эх, душеньки-сестрицы!»

Душа златоимущего скрепилась через силу,
От восклицанья этого ее перекосило:
«Ну, полно ! Что копаться в безобразном прошлом.
Вот я, хоть не живала во дворце роскошном...
Хозяин мой имел характерное свойство:
Сам жировал и мне — полнейшее довольство.
Умом — с царем сравниться, а горькую не пил.
Деньжата с ранней юности в кубышечку копил.

Монетой купишь всё и всех, как говорится.
Владеючи богатством, лучше не жениться.
А смерть придет — найдется, кому устроить плач.
Без разницы людишкам, крестьянин иль палач.

На слезы щедрый люд — безделицей проймешь,
А попроси копеечку, шиш у кого займешь !
Тугой кошель возносит последнего плебея,
Лишь дураки живут то, думкой богатея.
Но мой был не таков... В кого только удался !
Однажды, поутру, с родного места снялся,
Чего ловить на родине, состряпав состоянье ?
Хозяин порешил держать богатство в тайне.
О помыслах не ведала и головная вша...»  — 
В восторге умиленном произнесла душа.

«Монет златых несчетно, как у собаки блох,
Да знать про то никто и никогда не мог.
Он лучезарен с виду, приветливый со всеми,
Шутил с детьми соседскими, что до сыта не ели.
Кого в несчастьи встретит, на рану — подорожник.
Тихонько, насмехаясь, обул всех, как сапожник.
И мне, признаться, радостно, когда он улыбался.
Водил округу за нос — никто не догадался !

Так жил он, услаждаясь, наедине — сатиром,
Христианин — на людях, почил, голубчик, с миром.

Возможно когда было бы, подкупил и смерть !
Прожить такую жизнь еще надо суметь.
Другой бы в знать полез, мой предпочел с простыми.
В саду зарыл, под грушей, бочонок с золотыми.
Не думайте, что хвастаю — нутро нетерпеливое...»

Да напоказ торчало нахальство горделивое.
Хотела их надуть, не ведая того:
Всё на виду тепереча, не скроешь ничего.
Вдобавок стала гнить, воняючи несносно,
И напоследок молвила, весьма победоносно,
Усаживаясь задом на могилку важная:
«Вот так, моя красавица, и ты, обличьем страшная !
Хоть вы теперь, душонки, мои подруги лепшие,
Хозяева то ваши — дураки полнейшие !
Твой давеча издох рабочею скотиною,
На свой мозоль имел ли пользу ощутимую ?»

Душа трудяги вспыхнула, в словах надменный холод:
«Видать и впрямь не ведаешь, почем на рынке голод ?»
И бросилась к той с криком: «А ну, отсель пошла !»
Однак, меж ними стала палача душа,
Сказав ее обидчице: «Полегче ты... Размажет.»
«Ты не серчай, голуба, спусти ей, пусть доскажет.»
И села. Та продолжила: «Я вот об чем толкую,
Уж если брать грех на душу, то за деньгу большую.
Поди оно и моторошно, после успокоишься,
На жалованье нынче особо не разгонишься.
Один разок убий — сорви солидный куш...»

Вскипела душа ката: «Ты что ?! Объелась груш ?!
Одно дело — злой умысел, другое дело — долг.
Есть разница в убийстве, возьми хоть это в толк...
Солдатушка, в бою, врага лишает жизни,
Аль путника случайного замордовать до тризны.

Негодна я в словесности, но спробую вдолбить,
Держава, суд решали: «помиловать — казнить».
Не говорю что, дескать, хозяин ни при чем...
Но кто-то же быть должен жестоким палачом.
И что, народ не знает ? Ересь несусветная...
Когда есть в государстве покаранье смертное.»

Возвысив к верху палец на слове пресеклась,
И в судоржных рыданиях вся так и затряслась.

Крестьянская душа к ней бросилась, не мешкая,
А третья зрит на них с ехидною усмешкою:
«Ой, да любой закон, известно, что и дышло.
Родиться не успел, ан-вон, душа уж вышла.
Где сыщешь ноне суд, что справедливо судит ?
Живи же в удовольствие ! Другой уже не будет.
Пей, наедайся досыта и весело гуляй,
Во всем родной душе исправно потрафляй.
Чего не пожелает, уважь и не отказывай.
Ну что, душа крестьянская, давай, своё высказывай !
Повесели компанию... На кой ляд спину гнули ?
Ждала Небесных Царств ? А с Царствием — надули ?..
И моему болтали про вечный рай и ад...
Но мой умнее ваших, кто умный — тот богат !»

Согласны, что легенда довольно занимательна ?
А вот что было дальше... вам знать не обязательно.

Одна из женщин голос свой возвысивши сказала:
«Финал сего предания отлично разгадала:
Крестьянин и палач, в надрывном покаянии,
Предстали пред Христом и в белом одеянии.
И ката, вельми грешного, Исус простил стократ.
А толстосум... вниз кубарем и покатился в ад.»