Писарь Божий

Писарь Божий


Никаких дел на вечер Добрица не планировал, он уже точно знал, чем займётся, едва закатные лучи равнодушного осеннего солнца коснутся окон с уличной стороны: високосный сентябрь заканчивался, как и вившаяся-перевившаяся во время оно ниточка в бабушкиной швейной машинке «Зингер», целых пару столетий намертво скреплявшей — вопреки библейскому изречению — новые заплаты и старые штанины мужчин в немаленькой семье Ву;ковичей; сентябрь догорал, будто чёрный кобылий хвост, подпаленный рукой деревенского дурачка Ивко, тайком завладевшего бесценной домашней реликвией — почерневшим от давности коробком огромных охотничьих спичек с циановыми фосфорными головками, по слухам, не гасшими даже под водой; сентябрь обрывался, словно отливающая золотом эполет жизнь русского поэта-вольнодумца Михаила Лермонтова, не то тайком, не то явно возводившего хулу на представителей правящей в России в те дни династии; по всему выходило, что у побитого гнилью порога стоит играющий желваками октябрь, а это ничего иного не могло означать, кроме того, что пришла пора разобрать мешочек красноречия.

Что за мешочек такой, спросите вы, откуда он у какого-то неопрятного серба, и почему этот мешочек нуждается в том, чтобы его разбирали именно в это незащищённое от случайностей время года? Всё очень просто, замечу я, Вуковичи — хранители славянских «сонных формуляров»: на всех Балканах только они владели ремеслом видеть сны, в которых люди обращались друг к другу на глаголице, и только Вуковичи умели записывать эти сны «всегда современной кириллицей». Зачем и кому могли понадобиться эти записи, вероятно, мы не узнаем никогда, а если и узнаем, то весьма не скоро, но вот что известно почти наверняка: в один из уже не видимых отсюда дней древности темноглазый Господь-отец словно нечаянно снизошёл на землю, предстал перед предками Вуковичей, которые тогда ещё не ведали, что они — сербы, и по нигде более не виданному благодушию даровал им спокойную жизнь в века;х — с тех пор они не теряли сыновей ни в одной из многочисленных войн, регулярно смывавших чумными волнами всё живое и не разучившееся дрожать от страха в долине Дуная, они больше никогда не пасли ни своих, ни чужих коз, не сеяли ни белых, ни чёрных хлебов, каким-то чудом не платили процентов со своих медяков, случайно звенящих в худой мошне — ни родному государю, ни пришлому. Взамен Творец, который ещё только собирался принять обет молчания, принудил семя Вуковичей каждый год устраиваться на поребрике, отделяющем октябрь от сентября, извлекать из тайников волшебный мешочек, вытряхивать из него всё, чему было суждено именно в этот раз выпасть наружу — тетради в кожаных переплётах, берестяные свитки, а то и плоские камни, покрытые полустёртыми ерами и ятями, и копировать слова из человеческих снов, записанные в тетрадях в прошлом, в отдельный годовой формуляр в два столбика: южные слова — в левый столбик, а северные — в правый.

Отца Добрицы не стало совсем недавно — на Яблочный Спас, и если говорить по совести, выходило, что обязанности божьего писаря теперь перешли к нему, к Добрице, как к единственному сыну, по наследству. — Ничего, ничего, — уговаривал он себя, — как-нибудь одолею эту неожиданность, как-нибудь одолею. Херувимам — вечная слава, а мне — Бог на помощь!