Бродил я слишком долго по дорогам

Бродил я слишком  долго по дорогам,
Приютов,  знойных  женщин,  кабаков-
Прошел  с  избытком  и  порою
Ломал  я  в  жизни  много  дров.

Домой же  не спешил, не  торопился.
В  задоре  юности, в  пылу,
Как  угорелый  по  миру  носился,
Калечил, рвал  свою  судьбу.

Вдали  от  матери,  от  дома,
Жизнь  жег  в  безумной  кутерьме:
То  я  женился, то – развелся,
То - находил  себя  в  вине,

То - чаша  грязного  разврата,
То - запах  денег, то - любовь
К  особе  юной, безвозвратна.
Совсем забыл про отчий  кров.

А  матушка родная, на  дорогу
Смотрела  непрестанно  из  окна.
- Ждала  и  обращалась  к  богу,
Чтоб  уберег  от  неудач  меня.

И  вот  ступил  я  на  порог  родимый.
Скитаний  пыль  забила  волоса.
Но  дом  покинут, нелюдимый.
- Жмет  грудь  безудержно  тоска.

А  нынче  осень. Тихо. Тленно .
Морозцем  воздух  уж  набит.
Земля  замерзла. Только бренно
Листва  под  каблуком  хрустит.

И  очи  луж  во  льду  стеклянны.
Деревья  черные  стоят.
Пушинки  снега  первозданны
Бесшумно  в  воздухе  парят.

 Сижу  на  чурке  я  у   дома,
 На ней по юности - давно,
Дрова  раскалывал с задором,
Преданье  памяти  свежо.

Там -  школяром  еще  зелёным
Под  огород  траву  срубал.
Сейчас -  всё  заросло  бурьяном,
Да  к  свету  рвётся  краснотал.

О, мама, мама! Где  ты? Где  ты?
Быть  может,  смотришь  ты  с  небес
На  сына  блудного - повесу,
Что  в  дом  вернулся,  наконец.

А, помнишь, сидя  мы  на  кухне,
Могли  часами  говорить
За  чашкой  чая. И  судьбу  я, 
Свою  любил  тебе  излить.

И ты  меня  любым  любила;
Лишь  ты мне  всё  могла  простить.
И  никому  не  позволяла
О  мне  нелестно  говорить.

Но, видно, так  угодно    богу,
Чтоб  с  сединою  в  бороде,
Я  сиротой  пришел  к  порогу
Родного  дома  в  сентябре.

А  снег  всё  гуще, словно  ватой
Обложил  осень, хороня.
На  дом  я  глянул  на  прощанье
И  тихо  вышел  со  двора.   

В.Б. Пурдик
февраль  2000 г.