Вечерняя беседа с семьей 16. 05. 2021

Ну что, ребята. Сегодня мы с вами пережили. Самое главное. Соприкосновение с храмом. Причастие Святых Христовых Тайн. Я хочу вам рассказать, очень кратко, как это всё начиналось у меня. Чтоб вы поняли, какого рода эта материя. Сначала я, ну, как вы знаете, прочитал «Розу Мира»… Положительное значение этой книги было в том, что он там хорошо отзывался о Церкви и настаивал на необходимости таинства крещения. И под действием этой книги я пошел и крестился. Но когда я попробовал походить туда, а у меня был друг, который был согласен со мной ходить, я почувствовал, что совершенно к этому не готов. У меня тогда уже были молитвы, я молился, как мог, - ну, я вставал, начинал молиться, и я чувствовал, что мне мешает хор. Ездил я с ним в Данилов монастырь – это ближайший был к нам храм. Очень сильно болели ноги. Никто меня не приучал к необходимости, вот, так долго стоять. Я выстаивал, но никакого утешения не чувствовал. А друг мой, которого звали Денис, он сейчас покойник, он говорил: «Я, - говорит, - как на крыльях лечу после службы. Мне хорошо очень». И звал меня ехать с ним… Но это очень рано, надо было в 7 утра вставать… Мы с ним поездили – ну, я не знаю, раза три, может быть. Может, больше… Каждое воскресенье. Я был совершенно к этому не готов. А он крестился, под влиянием моим. Это друг моего детства, с которым я очень сильно дружил, где-то с 12 до 18 лет. Он мне был как родной брат. Я за него поступил… Сонь, я тебе рассказываю, Сонь! Я поступил за него в институт! За него сдал экзамены. С ним вместе ходил и за него сдавал. (Звуки салюта. Наташа говорит: «А может, это на жен-мироносиц?» - «Да нет», - отвечаю. Возгласы Жени: «Красиво!.. Сейчас…» - «Всё. Всё. Хватить. Ложись обратно.») Так вот. Но он не смог учиться в институте, хотя я за него поступил. Институт был приборостроительный. Вот… Там же надо было учиться… А он не в зуб ногой. Причем, когда он был маленький, он учился хорошо – четверки, пятерки… А потом запустил, где-то в шестом классе, и уже очень трудно было. Хотя я ему пытался помогать, там, занимался с ним… Парень очень хороший, обаятельный… Вот я о нем вспоминаю часто – Денис. На него, кстати, внешне очень похож отец Андрей. Помните отца Андрея? Вот этот вот там, с такими седыми длинными волосами… Помнишь, Марусь?.. Вот, на него похож. (Наташа: «Я знаю только отца Андрея Ткачева». – Ну, молодец, что ты его знаешь. Тоже полезно… За каждым батюшкой стоит хорошая часть. Даже если сам лично он в чем-то и погрешает, пока он батюшка, за ним стоит Господь.) Потом мне надо было учиться. У меня было очень много заданий. Он пытался ко мне обратиться несколько раз, чтобы я ему помог. Мне было совершенно не до того. Ну, он связался с дурной компанией, стал наркоманом. Занимался он этим лет, наверное, десять, потом соскочил, но здоровье было подорвано… Он перешел на водку… Я его встречал на улице – ну, такой, погасший. Был. Погасший. Вот… Там у него была несчастная любовь… И после одного, очередного выпивона, с похмелья, умер. Его собственный папа не успел донести на опохмел дозу. Его стала бить крупная дрожь, и он отошел, прямо у него на руках. Представляете, какая история? 30 лет парню. Вот как после таких впечатлений не пойти в храм?.. М? Парень был хороший. Девушки его любили. Сердечный такой. Хороший. Но так как он был неверующий, он не понимал границу добра со злом.
Если вас предоставить самим себе и лишить нашего давления, в какой-то момент вы перепутаете добро со злом. Вы что-нибудь такое сделаете – что вы и делаете с нами, тут тоже, но постольку-поскольку мы рядом, вы не можете какую-то черту переступить. А если нас не будет рядом, вы эту черту переступите. И обязательно сделаете что-то, что вам будет казаться невинным, а на самом деле будет преступлением. Вот в чем опасность вашего возраста. Вы ещё не поняли, насколько мы грешные существа. Как нас с огромной силой тянет не туда. Грех всегда под рукой, и к нему тянет! Вот в чем наше бедственное положение. Просто мы в бедственном положении находимся, чрезвычайно бедственном! Каждый из нас! А добродетель, святость и всё хорошее очень трудны и отвратительны для нашего грешного нутра, которому хочется грешить. Нам хочется грешить всем! Нам хочется гадости! И это наша огромная беда! И для этого нужны все эти труды, все эти напряги – и учёбы, и молитвы, и всё горькое, неприятное, скорбное – и болезни, и всякого рода огорчения,  - чтобы нейтрализовать вот это наше испорченное нутро, которое мы все несем в себе, от Адама. От Адама! От Адама! Даже не просто от мамы с папой – от Адама.
(Алеся: «Пожалуйста, почитай Евангелие, спать надо…») Потом. («Но ты же уже много раз рассказывал!») Потом. Потом. Потом. Было общение у меня с хорошей девушкой. Как я вам уже говорил. С которой я вместе крестился. Таня ее звали, Володина. На которую мама похожа. Вернее, она была похожа на маму. У нее были карие глаза. Она была не такая красивая, как мама. Но она была хорошая. Она меня тоже звала в храм. Она ездила в Оптину Пустынь. Я с ней хотел съездить в Оптину Пустынь, меня мама не пустила. Это было на новый 92-й год. Если бы меня мама пустила, я бы уже, может быть, в 92-м году пришел бы в храм… И вот она ездила в храм… Я уж не помню, в какой храм она, кстати, ходила… Но я чего-то такое запомнил – Андреевская церковь… И чего-то такое – на «Проспекте Мира»… Может, я путаю? Это был где-то 93-й год. Я туда пару раз приходил – то же самое впечатление. Невозможность выстаивания, хор отвлекает, молиться лучше дома… Опять неудача. То есть я был взращен в совершенно другой среде! Где никто никогда не учил – благоговейному отношению к Церкви, необходимости выстаивания церковных служб, необходимости послушания Церкви, благоговейному отношению к священнику – никто меня никогда ничему этому не учил. Слава Богу, Господь посылал мне православных людей. Посылал, вот, Аллу Александровну Андрееву, Владимира Борисовича Микушевича, Саню Митина… И, я знал, Достоевский – православный, даже Бердяев был православный, Соловьёв… И, постольку-поскольку я тянулся к Богу, мне важна была Истина, я постепенно узнавал все эти порядки православия, установления, и Таня мне рассказывала, как это важно всё – выстаивание церковных служб, посты, молитвы… И очень медленно, но я созрел до этого. Вот, в том числе благодаря таким опытам, как с этим Денисом. Меня очень поразило, что он был нормальный парень, хороший, стал наркоман… И в результате умер! Вы понимаете, что, если вы не свяжете свою жизнь с Богом, вас ждет что-нибудь вот в этом роде? Слышишь, Маруся? Вот прям считайте, что на каждого из вас раскрыта диавольская пасть. Чтобы вас сожрать. И каждого из вас ждет свой грех. И своя гибель от этого греха. Каждого из вас – и девочек, и мальчиков. Как только вы выйдете из-под нашего родительского крыла, как только вы сбросите с себя этот гнёт, вас этот грех настигнет. Ни больше, ни меньше – такое положение дел. Мы с матерью тормозили. Каждого из вас с безумной силой влечет в эту сторону! С безумной силой! Побыстрей извазюкаться в грязюке сладкой. Вот это ваш портрет. Не только ваш – каждого человека! Думаете, я какой-то другой? Я другой, потому что могу откровенно это сказать. Если я могу вслух это произнести, значит, всё-таки действительно что-то изменилось. Но я такой же абсолютно. Все такие! Все!
У нас осталось, у каждого из нас, воспоминание о райском блаженстве. Нам кажется, что всё время должно быть очень хорошо. Это большое заблуждение. Райское блаженство ушло. Мы находимся в изгнании из рая. В стране греха, мрака. Где хозяин, хозяин, повелитель сластей, - рогатый. Если мы будем есть эти сласти, - это говорит человек, сам любящий сладости, вы знаете, сколько я сладостей ем – ну, я знаю, что есть одни сладости, более-менее ещё простительные, а есть сладости, которые вообще нельзя даже трогать. Если будет есть те сладости, которые доступны, греховные, потом появится этот рогатый. И скажет: «Ел из моей тарелки? Ел моих этих рожков? Теперь пойдём со мной». Вот что он скажет.
Так что, ребята, не расслабляйтесь, мы на войне. Странно, что никто не говорит таких простых слов, которые я вам говорю. А не говорят потому, что действительно идет война, и каждый боится, если скажет лишнего, чтобы ему не дали за это. Не побили и даже не убили. Вмешаешься в чью-нибудь жизнь, попробуешь кого-нибудь предупредить, защитить, сразу придет месть, от демонов, которые хотят этого человека погубить. И я терплю. Почти каждую ночь надо мной издеваются. Каждую ночь! За то, что я стараюсь быть с Богом, и вас управить в Божию сторону. Вон, Настю потерял. Колю – ну, пока не потерял, но я не знаю, что с ним дальше будет. И я не знаю, что будет дальше с каждым из вас. Я не знаю, через что вам придется пройти. Я вам говорю, не надо грешить, не надо нарушать Божии законы. Не надо нарушать эти запреты. Иго это Христово, которое Он нам дает, и бремя, - как Он сказал? – оно легко. Привыкнешь его тянуть, и будешь чувствовать себя в безопасности. В безопасности! Внутри всех этих Божиих установлений. И молитвенных, и богослужебных, и по посту… И по послушанию. Если меня ослушаетесь, не захотите  меня слушаться, я, во-первых, во-первых, буду драться – это точно совершенно! Во-вторых, выгоню. Будете безобразничать в других местах. Вот всё, что я могу для вас сделать. Чтобы вас защитить и спасти – от самих себя. От самих себя… От той погибели, которая зреет внутри каждого из вас. И ждёт, подходящего моментика. Чтобы проснуться и погубить. (Алеся: «Папуль! Давай читай, мне уже плохо!..») Вот мама, слава Богу, она, может, даже до конца не понимает, что я говорю. У нее гораздо более благополучная внутренняя природа. Каждый из нас гораздо хуже, чем она. С гораздо худшей наследственностью! По сравнению, вот, с нами, она просто святая. И вы потом осознаете, до какой степени вам повезло с мамой. (Алеся: «Папочка, я не буду никого разубеждать… У меня ведь нет смирения…») Да. (со смешком) Ладно. Вы всё поняли, что я сказал. Это был очень серьёзный текст… Вот. Я практически как со взрослыми с вами разговаривал. И мне кажется, что, например, Соня в значительной степени меня уже поняла. А, Сонь? А, Сонь? А, Соня? Чего «у»? Понимаешь? (Тихий шёпот: «Уж лучше б я ничего не понимала…») А Маруся понимает, но с другого конца.
Вот такая моя история, вот так я пришел. Как только я созрел, чтобы Церковь слушаться… А я созрел! Я уже Сашу Митина спрашивал: «Куда мне ходить? Вот, каждую неделю, всё, я понял, я каждую неделю должен ходить!» Как только я к этому решению пришел, мне тут же Господь послал маму. Если бы не она, я бы в Церкви не задержался. Если бы не мама, я бы в Церкви не остался. Ну максимум, на что бы меня хватило – ну, месяц! Как только мне Батюшка бы сказал бы первую неприятность, я бы вылетел, как пробка из бутылки! И погиб бы, наверное. Погиб. Времена были суровые. Ох, суровые!.. Лихие девяностые, вы знаете? А мы как с мамой друг в друга уткнулись, и мы ничего не заметили – ни бандитов, ни наркотиков, ни… Ничего мы не заметили! Мы рожали, одного за другим, - вас! – и тем спасались. И вам предлагаем тот же самый путь. Будьте послушны Церкви. Церковь пошлет вам мужа. И жену. Обязательно, так и будет! Церковь пошлет! И будете спасаться, как мы с матерью. Конечно, для этого надо созреть. Надо понять. Какая опасность угрожает. И какая милость Божия - вот такой путь наш с матерью. Может быть, Настя уже поняла, я не знаю… Она много чего испытала. У нее даже были такие откровения… Осенения. Она звонит и говорит: «За мной гнались собаки, я такое пережила… Мама! Мне показалось, что я очень, очень плохой человек!.. Что я сделала что-то очень, очень плохое!..» Это ещё в Питере было. Так вот. А так оно и есть. Только надо донести теперь это сознание до конца жизни. (Дальше читаю Евангелие от Иоанна.)
«Зане сия творяше в субботу». Совсем они свихнулись с этой субботой. А почему они свихнулись с субботой? Потому что человеку всегда проще остановиться на внешних вещах. А живой Бог требует живого общения с Собой. Живого сердечного устремления, живого покаяния, живой молитвы, живого болезненного чувства, ежесекундного, по сути дела. Вот вы знаете, что правда нашей жизни состоит в том, что, просто живя на этой земле, просто вот здесь живя, участвуя вот в этом процессе жизненном, мы каким-то образом совершаем преступление перед Богом. Вся эта жизнь – она пред Богом глубоко преступна. Почему? Потому что здесь властвует холод, нелюбовь, здесь безверие – самое вообще естественное состояние… Любовь – как чудо… И – отсутствие блаженства. А Господь создал только блаженство. Он не создавал ничего грустного, тяжёлого и мрачного. Эта жизнь Его очень сильно огорчает. Она против Божиего сердца. Да, Он всё это поддерживает, потому что Он Бог, без Него ничего не может быть… Но это не соответствует Его воле. А это соответствует тому греху, который тайно в нас живет и который не дает нам вместе с Богом быть. Говорят, что как только человек готов, как только он по-настоящему покаялся, Господь его забирает с этой земли. «Всё, хватит». Поэтому никогда не надо роптать. Если кто-то умирает. Это хорошо. Смерть – это всегда хорошее событие. И грешника, потому что кончается грех и мучительство этого человека над другими людьми, и праведника, потому что это награда, возвращение человека домой. Смерть – это всегда хорошее событие. Бывает, оставляют человека, если он приносит много пользы окружающим. Вот маму нескоро заберут, потому что мы без неё все загнемся. Мама должна долго жить. Хотя, может быть, она готова была уже давно. Может, лет двадцать назад уже была готова. Отчалить. Её не взяли, - потому что мы без неё погибнем все… И так далее, и так далее.
«Аминь, аминь, глаголю вам, яко слушаяй словесе Моего и веруяй пославшему Мя имать живот вечный и на суд не приидет, но прейдет от смерти в живот». Какое удивительное обетование Божие – что если слушать, что Он говорит, то мы даже не пойдём на Суд, нас там не будет. Мы просто от смерти войдём в жизнь. Как хорошо было бы, если бы это сбылось. Над каждым из нас.

http://proza.ru/2022/10/26/1058