Отговорила роща золотая...

Валерий Волков на днях отметил свой сороколетний юбилей, на котором собрались родители и немногочисленные друзья. Особых торжеств не было. Уже расставаясь, Валерий задумался о том, что большая половина жизни прожита, сделано за это время немало, но почему-то в глубине души, словно червь, грызло неудовлетворение. «Может, обычное самоедство и желание разобраться в тех промахах, которые совершил прежде? - думал он. - Нет, здесь что-то другое».
   
Послужной список Валерия, как и всякого нормального человека его возраста, включал работу на призводстве и службу в армии, учебу в институте и аспирантуру при НИИ, которую он, впрочем, не закончил. Колеги по научной работе звали его к себе, в лабораторию, где он не без успеха занимался вопросами гистологии, выявляя так называемую корреляцию — зависимость между морфологическими данными молочно-мясного скота и его будущей продуктивности. Работа была рутинная, но и она давала свои плоды. Кроме того, была возможность восстановиться в аспирантуре и современем защитить кандидатскую. Но набиравшая силу брошенная для затравки в массы горбачевская «перестройка», свернула научные опыты в НИИ, лишив каких либо надежд на будущее. Валерий не долго сожалел о случившемся, в конце концов он при деле и тренерская деятельность в спортклубе «Кузнечик» пока еще приносила желаемые плоды. Его воспитанники регулярно завоевывали награды на областных и краевых состязаниях.
      
Было у Валерия еще одно увлечение — литература, а именно поэзия, и в последние годы эта тяга становилась все сильнее. Уже заново перечитаны русские классики, но с тех пор как ему в руки попался сборник стихотворений Сергея Есенина, он ни на день не расставался с ним. Валерий считал Есенина самым что ни на есть пронзительным, истинно народным и любимым поэтом России.

                Отговорила роща золотая
                Березовым, веслым языком.
                И журавли печально пролетая,
                Уж не жалеют больше ни о ком.

«Нет, здесь какое-то непостижимое волшебство! Слова-то самые привычные, знакомые с детства, но как звучат, как доносят чувство трепетное! - неподдельно восхищался он. - А березовые листочки и впрямь, словно живые! Вот где мастерство! Вот мне бы так, ну хотя бы наполовину».
Он уже пытался складывать вирши. Иногда получалось неплохо: строчки наполнялись смыслом и звучанием:

                О годы-птицы, надо мою вы не властны,
                Над светлой памятью спасительных огней.
                И в смертный час ты рядом, свет мой ясный,
                Еще жива любовь в груди моей!

Но такое было не всегда, и порой вместо пленительных четверостиший в голову лезли какие-то неуклюжие, заимствованные во многом мысли, и от всего этого стихотворчества отдавало откровенной графоманией. Тем не менее, отобрав с десяток лучших, наиболее удавшихся стихотворений, Валерий разослал их по газетам и журналам.  И вскоре два из них были опубликованы в «Донском вестнике». Почин этот был поддержан, и Волкова время от времени стали печатать в районной и областной прессе.
   
Перестроечный  процесс тем временем набирал обороты, и многие сограждане великой страны оказались не у дел. Росла безработица, а потому число недовольных увеличивалось в геометрической прогрессии. Некоторые из знакомых Валерия занимались полулегальным бизнесом, и даже преуспели в этом. Скоро едва ли не полстраны охватил «челночный бум»: караваны мешочников потянулись с востока на запад и с севера на юг, вовлекая в свои ряды многих разновозрастных граждан.
   
Как-то Валерию в руки попался литературный альманах, где он прочел строки неизвестного стихотворца:

                Деловых людей изобилие,
                Не страна, а сплошной базар,
                Спекулянт предлагает библию,
                Сто целковых за экземпляр.
                В дефиците штаны и нравственность,
                Шабаш празднуют торгаши...
                Слава Богу, что падает царственный
                Русский снег ни за что, для души!

Страна оказалась не готовой к подобной «перестройке», и вскоре все телерадиоэфиры, а также печатные средства массовой информации наполнились новостями, более похожими на фронтовые сводки. Говорилось и писалось об искалеченных судьбах, о том беспределе, который творился на просторах страны. Досталось всем: «коммунякам», за то что допустили подобное безобразие, но и новоявленным «дерьмократов» тоже не жаловали — кляли на всех перекрестках. С чьей-то иезуитской подачки во всем случившемся стали обвинять русских, и волна русофобии прокатилась «от Москвы до самых до окраин».
   
Валерий очень остро переживал столь драматическое развитие событий и всякий раз сокрушался: «Ну зачем же так? Неужели у нас не было ничего хорошего за эти годы?» И ему, как никогда прежде, захотелось написать что-то особенно хорошее, задушевное о своей судьбе, о Родине, о том как жил, радовался и мучился. Любые мало-мальски удачные вирши давались с трудом, но когда ему удавалось это сделать, душа наполнялась каким-то особым искрящимся чувством, и тогда с плеч словно бы слетала тяжкая непосильная ноша.

                Я в мечтаниях нежно, как маму,
                Русский ветер целую в уста
                И молюсь на развалинах храма,
                Воскресения жду, как Христа.
                И не жить без тебя мне, Россия,
                И не сдерживать искренних слез,
                Ты, как песня над речкою синей ,
                Свет немеркнущих в поле берез.

Однажды вечером ему позвонили на дом.
   –   Валера, это тебя. Какой-то Смольцев, - позвала супруга.
«И чего я ему понадобился в это время?» - думал Валерий, подходя к телефону.
   –   Я слушаю, да...
Речь шла о больших соревнованиях среди ветеранов. Необходимо было выступить в составе команды.
   –  Ну ты же знаешь, Женя, я уже несколько лет не тренируюсь. Так, для себя, футбол-хоккей, кроссики. А это же чемпионат России!   –  Старик, ты сможешь. А время еще есть. Недели через три я тебе перезвоню. Ну, бывай. Привет Лариске с сыном.
   –  Папотька, ты на солевнование едис? Пливези мне позалуста, медальку, только больсую, - залепетал четырехлетний Артем.
   –  Я бы рад и маленькой, - задумчиво произнес Валерий.
   –  Что там опять? - забеспокоилась супруга.
   –  Просят выступить на соревнованиях.
   –  Ну так выступи, если, конечно можешь.
   –  Я подумаю...

Шесть лет тому назад Валерий закончил выступления по легкой атлетике, а точнее в состязаниях по прыжкам в длину и тройным. Еще осталось в памяти то волнующее и радостное чувство полета, когда сильное и послушное тело бросаешь вверх-вперед и летишь, летишь... Ему так и не удалось выполнить мастерский норматив, и где-то в самой глубине души осталось неудовлетворение, осадок, который нет-нет, а напоминал о былых сражениях. «А что, чем черт не шутит, может быть, рискнуть еще раз? Конечно, вернуть былую форму не удастся, но выступать придется среди таких же, как я, ветеранов. Результаты будет на порядок или на два ниже, но награды при этом будут настоящие! Пожалуй, месяца тренировок достаточно, а там посмотрим», - заключил он и неожиданно почувствовал знакомый  зуд в теле, словно ему немедленно надо выходить на старт.
   
Вечером следующего дня, закончив занятия со своими подопечными, Валерий задержался на стадионе, чтобы как следует размяться. Некогда травмированное колено не бсепокоило и, хорошенько разогревшись, от отважился выполнить несколько пробных прыжков с укороченного разбега. В одной из попыток ему удалось приземлиться на отметке шести метров. «Ну что ж, на сегодня достаточно», - удовлетворенно заметил он. Смеркалось, и Валерий, переодевшись, поторопился к выходу.
Дома его ждали с особым волнением.
   –  Ну как, Валер, нога сильно болит? - поинтересовалась жена.
   –  Колено держит. Вот только, кажется, крепатурку поймал, но это пройдет.
   –  Что у нас сегодня на ужин?
   –  Калтоска с селедкой, - сообщил подбежавший Артем.
   –   Вот и прекрасно!
 
Работа по написанию виршей двигалась с переменным успехом. Хотелось писать о многом, но самую суть. Какое-то время Валерий посещал литературный кружок «Бригантина, где собирались любители поэзии и прозы. Среди них были и такие, которые поднаторели в ремесле и даже успели выпустить в свет книжку-другую. Валерий пытался сблизиться  с некоторыми из них, но последние вели себя несколько высокомерно, всякий раз подчеркивая свое превосходство. Впрочем, никто из них по мнению того же Волкова, не тянул на крепкого литератора. «Все пересвисты да перепевы. Разве это поэзия?» - возмутился однажды Валерий и без сожаления расстался с кружком.
   
Тем временем жизнь катилась своей, только ей понятной чередой, и на смену одним идеалам и морали пришли другие. То, что еще вчера было неприемлимо и запретно, сегодня становилось знаковым и престижным. На месте бывших клубов, заводиков и кооперативов, словно грибы после дождя, образовывались фирмы и фирмочки, зачастую с не очень понятным направлением деятельности. Правохранительные органы смотрели на все сквозь пальцы, зачастую потворствуя всей этой «прихватизации». Простые и честные люди, потерявшие водночасье едва ли не все, выживали как могли.
      
Валерий продолжал готовиться к выступлению на чемпионате. Мало-помалу им овладела эта предстартовая лихорадка. Он чувствовал, как мышцы наливаются свежей энергией, а тело становится легким и послушным, словно новенький механизм. И Валерий решил испытать себя в городских соревнованиях. Заявившись «вне конкурса», он легко, с первой попытки, «улетел» на шесть метров шестьдесят пять сантиметров. Это уступало его личному достижению «каких-то» полметра. Удовлетворившись достигнутым, Валерий решил сбавить нагрузку. До старта оставались считанные дни, и ахиллово сухожилие не на шутку разболелось. «Лучше не рисковать», - решил он.
Зарплату Валерий получал регулярно, хотя и с задержками, так что особых волнений на этот счет он не испытывал. К этому времени его записная книжка поплнилась десятком свеженьких стихотворений. Некоторые из них Валерий «вынашивал» все лето и теперь, листая страницы, думал о том, что со временем
эти строки будут напечатаны и, возможно, их оценит благодарный читатель. Валерию не казалось странным такое сочетание, как спорт и литература. «Спорт дает мне закалку и уверенность, а литература — эрудицию и духовность», - рассуждал он.
   
Однажды, возвращаясь с занятий, Валерий встретил маститого, по местным меркам, литератора. Это был автор нашумевшего романа «Запретная любовь» Казимир Бобруйский. В литературных ругах его называли «за глаза» Бобром. Был он невысокого роста, полный, с небольшой козлинной бородкой и заметно выдающимся животиком. Остановившись в нескольких шагах, Бобруйский окликнул Волкова.
   –  Ну, здравствуй, здравствуй, Валерий, э-э-э...
   –  Можно просто — Валерий и без «э», - ответил в тон Бобруйскому Волков.
   –  Наслышан, весьма наслышан о ваших, как бы это сказать, литературных начинаниях, - невозмутимо продолжал Бобрйский.
   –  Стараюсь в меру возможного, - парировал Валерий. - Прогуливаетесь?
   –  Так, вышел подышать свежим воздухом, полюбоваться, э-э-э... и взгляд Бобруйского упал на проходящую мимо молодую женщину.
   
Валерий знал, что последний — известный юбочник и в свои пятьдесят шесть еще силен, как племенной бык. Он уже хотел распрощаться с Бобруйским, который так внимательно наблюдал за удаляющейся женщиной, но тот неожиданно заговорил:
   –  Читал, читал я ваши стишата. Очень даже оригинально, но замечу, что ваша склонность к э-э-э... к спортивным занятиям, как бы вам сказать? Мешает вашему э-э-э, как бы творчеству.
   –  Ну почему же, напротив. Вам же не мешает «это», и Валерий кивнул в сторону только, что удалившейся женщины. – Энергия, энергетика везде нужна, а я ее заимствую у матушки-природы и, как вы уже заметили, у того же спорта.
   –  Странно, странно, – слегка картавя, произнес Бобруйский. – Ну скажите, где вы встречали среди известных литераторов-прозаиков или поэтов — спортсменов?
Валерий задумался...

   –  Пожалуйста,  ну хотя бы  Хемингуэй. Профессиональный боксер и рыболов.
   –  Еще? - настойчиво потребовал Бобруйский.
   –  Еще Иван Бунин, Сергей Есенин. Об этом мало пишут в литературе, но я могу вам заверить, что оба активно занимались физкультурой. Бунин, тот даже состязания у себя во дворе устраивал. Я уже не говорю про Льва Толстого, ездившего верхом на лошади и увлекавшегося велосипедными прогулками. А вы знаете, сколько знаменитых спортменов стало героями войны? Хотя бы взять легендарных бегунов братьев Знаменских.
   –  Нет, с вами просто невозможно говорить на эту тему. Впрочем, здесь вы подкованы, - наконец-то признался Бобруйский. – Я пожалуй, пойду. Знаете ли, дела...
И Бобруйский поторопился расстаться.
   –  Ну и флаг тебе в руки, бабник хренов, – незлобно в полголоса произнес Валерий. Он и сам спешил домой.
В тот же вечер ему позвонили...

                Продолжение следует...