Сашка. Часть третья. 1-5

                1

Юг встретил северян холодно: уже в гостинице они столкнулись с неприязнью к русским со стороны местных киргизов. По утрам обычно они молились, и тогда требовали от живущих в гостинице русских: «Сидите, не шастайте». Ксения отмалчивалась. Только когда один молодцеватый  киргиз крикнул: «Тише, русская тварь!», она влетела в номер и влепила молодцу пощёчину. Киргиз от неожиданности промолчал. А как-то трое местных съели пол бока барана в ресторане гостиницы, и, уходя, вытерли о скатерть руки. Официантке русской, возмутившейся, пригрозили немедленной расправой.
Но, главное - Ксения подругу не нашла. Оказалось, что та переехала к кому-то из местных мужчин, и уже давно не появлялась дома. 
- Мама,- вздохнула Ксения,-  не знаю, что  делать! Смысла нет оставаться нам здесь. А куда? Не представляю…
Бабка Агафья не удивилась её вопросу, как будто  его ждала.
- На родину возвращаться не захочешь, - ответила она. -  Разве  к  Леонтию в Омск? Но нрав у него крутой.
- А в Омске ли он?
- Переезжать не любил. Из-за войны подался  в город.
- В Омск, так в Омск,- решила Ксения.- Как-никак, родной человек.

Ксения раздражало всё, и нерасторопность  матери,  и беззаботность сынов.
- Разбаловались!- заорала она как-то.- Беситься и жрать, и никаких забот.  У-у, проклятые! 
Агафья Кирилловна, услышав это, промолчала, боясь на себя обрушить настроение дочери. 

В поезде ехали, экономя хлеб.  «Вся надежда на деда» - шептались  братья. По рассказу  бабки,  брату Семёна исполнилось шестьдесят восемь лет, и он не любил никого. Сашка думал, что он лохматый, с выпученными глазами.
Встретил Омск бедную семью морозом.  Но детей стужа не испугала: после  Севера  минус тридцать  показался  ерундой.
Нашли деда Леонтия быстро. Бабка Агафья, вспомнив, что дед работал кем-то на железной дороге,  расспросила о нём сцепщиков вагонов. И ей показали на стоящий у вокзала дом из двух квартир.

Был вечер. На стук дверь открыла женщина лет  пятидесяти пяти – жена Леонтия, Антонида  Ивановна. Дед Леонтий оказался худощавым и шустрым. И, как заметил Сашка, был он – копия брата, Семёна Рязанцева. Агафья Кирилловна, заметив удивление младшего внука, пояснила, что братья и должны быть   похожими. Сходной с братом оказались  и его манеры  – говор, жесты. Сашка посмотрел на деда с испугом. Бабка Агафья, поняв его испуг, засмеялась. А Сашке в голову пришла глубокая мысль:  «Наш деда давно бы  заматерился». 
Антонида Ивановна собрала ужин и осыпала гостей многочисленными вопросами. Дед Леонтий, оседлав табуретку, молчал, слушал, и лишь вставляя: «Кхх», «Ох-хо-хо», «Ишь». Только когда бабка Агафья достала из тряпок бутылку водки, родил фразу: «Ух ты, брат мой!». На лице его нарисовалась улыбка. Дед Сашке понравился, он сел ближе к нему. А у подвыпившего старика развязался язык. И полились  воспоминания, вплоть до лет юности. Бабка Агафья и Ксения с трудом перевели разговор в нужное русло  –  где жить? И тогда дед изрек:
- Пусть, старая, у нас живут, там поглядим.
- Только быстрее надо прописаться, - сказала Антонида Ивановна.- А то больно любопытные  соседи.
- А что,  плохо с пропиской?- поинтересовалась Ксения.
- Плохо. Но пропишут,- успокоила Антонида  Ивановна,- жить надо где-то. А пока места  хватит – кухня большая.
У бабки Агафьи отлегло от сердца.
- Спасибо, Тонечка,- поблагодарила.- А то я  делом грешным подумала, что прогоните нас.
- Как можно – свои, не чужие. К нам Танька приезжает из деревни и неделю торгует.
- Чего вспомнила Таньку?- вмешался дед Леонтий.- Маслица привозила, яиц, плохо, что ли, такую колхозницу держать?
- Так я платила.
- Какое там,- поморщился дед,- за бесценок. Ладно, шабаш, стелиться давай!
Братьям не спалось: у них было полно проблем.
- Учебный год  идёт,- сказал тихо Вовка.
- А мне плевать на школу,- отвечал Сашка.- У меня табеля нет. А мамочка ещё в поезде говорила, что, если не возьмут в школу, то прогонит из дома. И куда податься? Места незнакомые. В Норильске я бы нашёл, куда. Мать Нарышкина Петьки меня оставляла, когда я у них жил. И зачем я с вами поехал?
- Долго шептаться будете, скоты!- зашипела  мамочка.

                2
               
- Ксюша наша, как рыба об лёд, бьётся, а прописаться не может,- сокрушалась Агафья Кирилловна.      
Антонида Ивановна качнула головой:
- Пло-о-хи  дела.    
        В её голосе вятский говор.
- Тётя говорит, как поёт,-  шепнул Сашка.
Неспокойна бабка, поэтому раздражена. Грубо оттолкнула она внука:
- Всё слышишь!  И что за непоседа!
- Взрослым забота, а малым во-о-ля, не работа,- пропела Антонида Ивановна.
- Какая воля?- шмыгнул носом Сашка.- Вовка на улице, а меня дома держите.
- Сам виноват, вышел из веры!- оборвала его бабка Агафья.
Голос строгий, но в глазах у неё тёплые искорки.  Никого она не любила так, как Сашку.
- Ладно, иди во двор, - предложила она.- Деду  подсоби пилить.
Через минуту Сашка стоял у сарая,  в котором  дед Леонтий шаркал двуручной  пилой.
- Пилить прислали?- улыбнулся дед.- Добро. Только лошадь отгоню в  конюшню.
У ограды, клоня голову, стояла тощая коняга.
- Дед, ты возчиком работаешь?- спросил Сашка.
- Угадал.  Восемь  годков.
- А меня  возьмёшь на конюшню, а, дедушка?

Телега мягко, на резиновых шинах, катила  по выложенной булыжником дороге.
- Дед,  а чё возишь?- спросил Сашка.
Тот смолчал. «Если не ответил, то кроме «но!» и «т-р-р!» уже ничего не скажет,- решил Сашка.-  Вылитый  дед Семён». Он стал вспоминать прожитые в гостях  дни.  Дед Леонтий его хвалил, говоря, что он с душой, а о Вовке не сказал ничего, только головой покачал. Мамочка, едва сдержав себя, возразила тогда, перечислив  подвиги  младшего.  В душе Сашка с ней готов был согласиться, вспомнив последние дела -  порванную  штанину, разбитое окно у соседей. Но он не понимал смысла слов, сказанных  мамочкой: «У  тебя,  собачий выродок, как у змеи, ног не отыскать!».
- Слазь, оглох! - прервал раздумья его  дед.
Сашка слез с  телеги.  Дед  повернул лошадь в сторону и попятил её. Телега вкатилась под навес. Пока дед возился с лошадью, Сашка поднял оброненный им окурок. Когда тот отвернулся, он  вдохнул в себя дым.
- Куришь! - раздалось из конюшни.
Сашка  сунул окурок в карман и пальцем погасил.         
- Вернёмся, мамке расскажу,- сказал дед.
У Сашки похолодело в груди.
- Дед, я не в затяжку,- прошептал он.
- Ладно, ладно, но гляди, ремня схлопочешь,- улыбнулся дед.
Сашка знал, если дед проговорится, то дело  ремнём не закончится: мамочка выместит на нём всё, что накопила за последнее время. Поэтому весь вечер он не отходил от него, стараясь угодить во всём.
Мамочка пришла поздно, усталая, но довольная. За ужином поведала о похождениях.
- Работу найти легко, - доложила. - Только нужна прописка; и я отыскала комнатку, где нас пропишут. Комнатка крохотная, но содрали триста рублей, а что было делать, пришлось согласиться. Так что, завтра  переезжаем.
- Так и устроитесь,- поддержал  дед.- На одном  месте камни обрастают.
- Не с чего им,  Лёня,  обрастать, - вздохнула бабка Агафья. - Уж столько дорог исколесили, денег ушла уйма. А работница одна.
- Ничего, скоро помощники подрастут, - возразил дед.
- Помощники... - скривилась Ксения. - Этих молокососов в школу определять. С Володькой ладно, а с этим не знаю, что делать. - Ксения  обернулась  на Сашку; того обдало холодком. – Если не примут без документов, пусть уматывает.
Сашке не хотелось плакать, но слёзы закапали из его глаз.
- Ксеня, зачем изводишь Саню! - вступилась за внука бабка Агафья.
- Не вмешивайся, мать! - крикнула Ксения. – А ты не ной, скот! -  с  кулаками подступила  она к Сашке.  Не нуждаясь больше в гостеприимстве, она не сдерживала себя.
- Сколько ненависти у тебя к сыну,- качнула головой Антонида Ивановна. - Озлобишь на всю жизнь.
- Видеть не хочу его! Впрочем, они оба из меня кровь высосали.
Вовку передёрнуло от её слов, и, чтоб не огрызнуться, он на цыпочках вышел из комнаты.   Сашка  подался следом.          

                3

Проснувшись, Сашка подумал, что лучше ему остаться у деда, если тот согласиться. Поразмышлять дольше, лёжа удобно, ему не удалось: подкатила телега. Пошаркав ногами на крыльце, дед доложил жене о приезде. «Леонтий подъехал, да-вай, грузитесь», - пропела та, зайдя в кухню. Положив чемоданы и узлы на телегу, семейство покатило по дороге. У бревенчатого дома дед остановил кобылу: «Кажись тута… А может, не тута». Все остались в  телеге, не зная, что делать. Из дома вывалился  рыжий мужик.
- Чего не разгружаетесь? - скороговоркой спросил.      
- Сидят, как истуканы! - голос Ксении из дома.
Братья спрыгнули с телеги и стали, не зная, с какого чемодана разгрузку начать. Рыжий мужик, улыбнувшись, подошёл к Сашке и спросил, как его имя. Сашка растерялся и ответил не сразу.
- Бери узел и за мной дуй, Сашок! - приказал мужик, ручищами без труда подняв два чемодана. Скосив глаза на шагающего за ним Сашку, пояснил.– Хозяин тут я. Слушаться будитя, житьё будя хорошее, иначе житья не будя. Понял?
Они прошли около аккуратно уложенного штабеля досок и через коридор вступили в маленькую комнатку. Когда все оказалась в ней, нельзя  было шагнуть, чтобы не зацепить кого-нибудь.
- Значит, так, - всем стал объяснять положение семьи мужик.- Будитя по-доброму платить, жить будитя. Меня из-за пустяка не надо тревожить: на это хозяйка есть.
Как по уговору, из-за косяка двери появилась   половина туловища. Круглое лицо женщины улыбалось, светясь, как эмалированный таз с цветочками. Другая  её половина оставалась в прихожей, даже не пытаясь занять заполненное пространство.
- Ишо что скажу, - хозяин поднял вверх указательный  палец. - Топление  печи  цельный месяц, пока не обживётесь, с моих  средствий, плату взимать за топление  не буду.  Сарай вона, щепы полно.
Когда  остались одни, Ксения, присев на  чемодан, засмеялась.  «За щепу плату не будя брать…» - передразнила хозяина. С той поры за глаза стали называть мужика: «Щепа…». И по происшествие времени, вспоминая жизнь в комнатке, с улыбкой  говорили: «Нащепались мы…»

                4

Снег долго не засыпал землю. Сорокоградусные морозы успели заковать в кандалы поля. И только тогда ветер принёс снежные тучи. Завыла метель, выросли сугробы. «Трудно будет весне: придётся  растапливать снежную массу, чтобы только потом начать прогревать почву» - думали горожане.
Когда берега Иртыша покрылись снегом, как птицы на корм, собралась на них пёстро наряженная мелюзга. Замелькали салазки, лыжи; крик, смех не смолкали до вечерних часов. С краюхой хлеба  за  пазухой  дети, не замечая бега часов, наслаждались беззаботной жизнью.
- Вова,- попросил  Сашка  брата. – Дай   лыжи, разок съеду.
- Отстань, - ответил брат. - Мать что говорила? Из дома ни шагу. Пойду в школу, тогда катайся.
Сашка опустил голову. Брат напомнил ему о его положении. Его не приняли в школу без документов, и  мамочка сказала, что пусть он из дома уходит.  «Отец лёг под вагон, и ты ложись – нет  места тебе на земле», - вспомнил её фразу. «Нет, тварь, под вагон не лягу - не дурак, поживу, только к тебе никогда не повернусь, руку не протяну, если даже тонуть будешь!»
 
Под вечер нехотя плёлся он с улицы домой, где живёт отвратительное существо – мамочка. Он знал, что  любит его только бабушка. Может, и Аня, но она сама несчастна – просит у сестры приюта. Недавно прислала письмо, в котором писала: «Спаси меня, Ксюша, от изверга Гоши, сведёт он в могилу меня». Скорей бы приехала!  Воспоминания об Анне отвлекли Сашку от собственных бед.
Он приблизился к дому. Мать, может, на работе. Он зайдёт, хлебушка возьмёт и убежит. Но войдя в сени,  услышал её голос. Тогда он выбежал на улицу и, обходя сугробы, потопал к городу. 
Вдали виделось многоэтажное здание. Это был  «сумасшедший дом» - так  в Омске прозвали новое общежитие. Его многочисленные окна светились ярко. За общежитием высилась церковь с золотыми куполами. Холод усиливался, заставляя Сашку перейти на бег. И уже вскоре вошёл он в церковную ограду.
С крыльца церкви сходили люди. Сашка юркнул в дверь. На него пахнуло теплом. Около ящика, что стоял у двери, топтался старик. Он обратил внимание на вошедшего мальчика и, прикрыв ладонью рот, сказал:
- Шапку скинь.
Сашка шапку ткнул под мышку. Потом побрёл по залу. «Помоги, боженька»,- шепнул он, наклонив голову в сторону иконы. Согревшись, он решил посмотреть, что происходит в толпе. Там слышался бас, струёю вился дым. «Скоро закончат молитву, и куда идти?» - подумал Сашка. Везде висели иконы – большие и маленькие. Одна иконка Сашке понравилась: с неё смотрели на него добрые глаза богини. Иконка держалась на нитке, привязанной к гвоздику. Сашка подумал, что, если возьмёт её, то она станет защищать его от мамочки. Он осмотрелся и дёрнул иконку вниз. Нитка оборвалась.
Похаживая по помещению, он гладил богиню, лежащую в кармане. Но, глянув на стену,  почувствовал, что глаза всех святых говорят о том, что он совершил  грех.
Толпа раздвинулась, Сашка увидел гроб. Преодолев страх, он подошёл. Синее лицо покойника выражало целомудрие. Казалось, что мёртвый слушает  молитву. Свечки горели по углам гроба, бросая свет на усопшего. Пламя подрагивало, по синему лицу мертвеца ползли тени. У батюшки с трудом ворочался язык от  долгой молитвы, пот блестел на его лице, и он часто вытирался рукавом. Несколько голосов протяжно тянули молитву; но вот люди начали  креститься, батюшка произнёс  «аминь».
Сашка стоял около ног мёртвого. Не зная, чем заняться, он старался прочесть надпись на саване. Батюшка помахал кадилом, и мужчины подняли крышку, чтоб закрыть гроб.
- Мальчик, - пробасил поп, – убери с гроба свечи!
Сашка снял две свечи; гроб закрыли, люди  стали расходиться. Не зная, куда деть огарки, Сашка сунул их в карман. С толпой двигаясь к выходу, он замешкался, решив спрятаться в уголке. Но кто-то, увидев его, спросил: «Чей мальчик?», на что ответили: «Наверное, родственник покойного». Сашке вспомнился мертвец. Тогда он спрыгнул с крыльца. Теперь, когда с ним заступница, мамочка не осмелится его бить. Думая так, он побежал домой и уже вскоре постучался в дверь.
         
                5
               
         Дома готовились ко сну: бабка Агафья  стелила на пол матрац.
- Явился! – зашипела мамочка, увидев Сашку.
          Сашка  стоял, переминаясь с ноги на ногу.
 - Ты же собрался уйти, а? - взвизгнула мать.
 - Собрался…-  хлюпнул носом Сашка.
 - Так чего пришёл? Кстати, где носило?
 - В церковь ходил.
           Вздохнув, прослезилась бабка Агафья.         
  - Баба, не плачь, я тебе свечки принёс, - Сашка достал из кармана иконку и огарки.
  - В церкви взял? - спросила бабка.
  - Там молились, мне их поп отдал.      
  - Ну, и паразит! - всплеснула руками Ксения. Она прикурила папироску дрожащими руками. – Икону-то  украл! Ответь, украл? Да что толку спрашивать …
           Иконка девы Марии выпала из руки Сашки. Он проговорил отрешённо:
  - Просто взял.
  - Украл, значит,- качнула головой Агафья Кирилловна.
  И тогда Ксения, отлупив сына кулаками, в три пинка вытолкала за дверь.
  - Шагай, скотина, и унеси туда, где взял! - только  и сказала.

  Потирая ушибы, Сашка пошёл в ночь. «Зря  явился, -  подумал. – Понятно, что надо ей - чтобы исчез я».
  Скрылся во тьме силуэт колокольни, словно уменьшилось в объёме светящееся здание общежития. Сашка направил шаги в сторону вокзала. В зале ожидания он отыскал краешек дивана. Обнимая пухлые пожитки, дремали пассажиры. Было тепло. Согревшись, Сашка почувствовал сосанье в животе. «Хоть бы  корочку хлеба», - засверлила мысль. Его взгляд остановился на дородной тётке с мальчиком. Она разложила перед пухлым отпрыском газету и нарезала пластиками батон и колбасу. Приготовив еду, стала уговаривать малыша перекусить. В Сашкином желудке разыгралась буря. Вдруг он увидел при входе милиционера. Звякая шпорами, а рукой придерживая саблю, которая, волочась, задевала ноги спящих пассажиров, он неторопливо шагал по залу. Приметив Сашку, направился к нему. Малыша кинуло в жар, но он принял сонный вид, и даже зевнул. Однако страж порядка не прошёл мимо.
  - С отцом? – спросил он, показав на спящего  мужика.
  - Ага,- ответил Сашка и осторожно положил  голову  на  ноги  спящего.  «Хоть бы не проснулся», - подумал.
  Мужик забормотал что-то во сне. Сашка поглядывал на милиционера. Тот отошёл. Мужик поднял голову, отодвинул ногу в сторону и уставился на Сашку.
  - Беспризорник? - спросил, щурясь.
  - Нет, призорник,- огрызнулся Сашка.
  - Так тикай, пока милиционера не кликнул! - пригрозил мужик.
  Сашка промолчал, решив не ухудшать положения, и направился к выходу. Стоя у дверей,  поёжился от холода. Ноздри защекотал табачный  дым. Выбрав момент, он сунул руку в урну, что стояла у двери, и достал окурки. Не глядя ни на кого, затолкал их в карман. Недалеко услышал грохот трамвая. Дядя швырнул на землю горящий окурок. Сашка поднял его и  прикурил. Курнув пару раз, шмыгнул в трамвай. Равнодушный взгляд кондукторши, закутанной в шаль, мельком лишь остановился на нём. Проехав  остановку, Сашка сошёл с трамвая, и направился вдоль улицы Серова. Вот и жильё Леонтия. «И что сказать? - подумал Сашка.- Скажу, что мать выгнала». Робко постучал. За дверью тихо. Постучал громче. Опять никого. «Наверно,  спят», - подумал  Сашка.
  Выйдя в проулок, он направился к остановке.  Ждать пришлось долго. Но, наконец, подъехал трамвай, в котором сидел лишь один пассажир - долговязый мужик. Взглянув на Сашку, он дохнул на него  перегаром.
  - Поздненько  катаешься, дружок, – возмутился он,  хотя язык ему не подчинялся. - На  последнем тр-р-амвае, щегол…
  Сашке на него было наплевать, но не на кондукторшу, которая прицепилась.
  - Безбилетник! -  закричала. - Куда в ночь    понесло? Дома потеряли, поди? Вымётывайся на   остановке!
  Досадуя на тётку, Сашка выскочил на улицу и поднял воротник пальто. Припозднившиеся горожане  торопились в разных направлениях. На тусклые  фонари опускались пушинки снега. На плечах у Сашки образовались вороха. Он поплёлся по улице Ленина. Прошёл ряд магазинов. Прочёл вывеску: «Мясо». Снова почувствовал голод. Постояв у витрины, где грудились  колбасы, он вздохнул и направился к пятиэтажному дому. Войдя в тускло освещённый подъезд, присел на ступеньку бетонной лестницы, ведущей на следующие этажи.