Иркутску

Обережное кружево крепче отцовской любви, невесомо вплетённой стамеской в кедровую нить. Ненарочное зло сквозь узоры пролезть норовит, но резные наличники держат удар перед ним. Ритуалы сильны, ибо память о сути крепка.
 
Паутинка берёзовых веток светлее белил, колыбельные зим до июня сквозят в чердаках. Сон вдали от людей безмятежен.
 
Покой — справедлив.
 
В чароитовых сумерках тают прожилки дорог. Слобода смотрит вверх. Планетарий не спит, отражая в зрачках телескопов Яндашский острог. Проезжает Возничий. Рысь ловит клубочки орбит. По корням и фундаментам зов подземелий гудит. Катакомбы живут на страницах иркутских легенд, иногда приглашая войти. Мир лишь с виду един: трёхэтажность скрепляют сэргэ. Из них каждый священ.
 
Безымянный хранитель над городом лапы простёр: мне мерещатся когти в полосках Кома;ринских льдов; он рычит как прибой прародителя юных озёр. С постамента до плеска Байкала — прерывистый вдох.
 
Разворот и петля.
 
В перемычке — родные дома.
 
Континент за чертой горизонта суров и велик, но его штормовые слабы, если сердце — сарма: под любым устоит середина земли.