Эльзэ Ласкэр-Шюлер. Книга Стикс. 1902 года

Эльзэ Ласкэр-Шюлер. Книга Стикс. 1902 года

Хроника

(Моим сёстрам)

Мама и папа с неба
струят свою силу
мимо поющих далей,
мимо играющих звёзд,
вниз на меня.
Страстность трепещущего неба
разблещивается!
Вся моя тоска взмывает,
чтоб проскользнуть
сквозь золотую кровь солнца!
Я ощущаю: мама и папа
прорастают вновь
на моей пугливо-понимающей
дали материнства.
Три души устремляются
из тихих утренних грёз
к стране Бога их грусти.
Эти три и есть мы, сёстры,
и те, кто рождены до меня,
уже грезили в облике Сфинкса
во времена фараонов.
Меня же для придания формы
месила в глуби лона мира
Творца тяжелейшая рука.
И она уже знала, кто мои братья!
Они были тремя королями,
тянувшимися на восток
за светлой звездой
сквозь обжигающий ветер пустыни.
Но восемь судеб,
взойдя на нашей крови,
за нашим небом в засаде:
одни четыре мучают нас на закате,
другие четыре омрачают нас в жАре утра,
и они все принесли нам голод,
нужду сердец и смерть!
И это предстоит:
над нашей последней могилой
им ещё продолжаться,
сплетаться проклятьем по всем мирам,
радоваться своему злу.
Но ветры однажды станут и их
тленом  страшить.
Satanas miserere eorum!


Мама

Звезда, светла, поёт песнь смерти
Всю ночь июля,
Всю ночь июля
Звон колокола похорон.
И облачна рука на крыше опять,
И мокрая рука как тень, что свыше, опять
Всё ищет маму, чтоб её отнять.
Я ощущаю жизнь свою нагой,
Как я б вступила с маминой Земли
Уже в предел Земли другой своей ногой,
И там во времени её бы сразу отцвели,
Мои все радостные дни,
А надо мною ночи были бы одни,
Чтоб одиноко в каждой из ночей
Мне с маминой звезды всё ждать лучей.
Как больно, больно, Боже Мой,
Хоть мама у Тебя пришла домой!


Побег из мира

Я в безграничное хочу
Ко мне назад опять,
Уже цветёт, но я о том молчу,
Безосенье моей души,
Но может быть уже мне поздно вспять!
О, я умру средь вас в глуши!
От вас в лицо мне дышит смерть!
Но куколкой окутываясь нитью в свой черёд,
Я всё ж покину вашу круговерть!
Сбить с толку вас мне по плечу,
От вас чтоб ускользнуть,
И вновь от безграничного вперёд
Начать мой путь!


Ревность

Подумай лишь об этой доле!
С цыганским огневым народом
Кочуем мы по нашей воле:
Я у ног твоих,
А ты, играющий на скрипке в поле
Под звёздным небосводом,
И ветер из степи, объявший жаром нас двоих!

… В Марии Ночь мне будет боль не превозмочь!
В Марии Ночь,
Когда увижу я, как тих
В благоухании её с одной уходишь ты,
И облетают, видя вас, цветы средь темноты...
В Марии Ночь мне будет боль не превозмочь,
Русоволосый увидав цветок в руках твоих!..


Весна

Давай мы будем как весной лучи Луны
Которым ночью, никуда не к спеху,
Давай двумя детьми из лунной тишины
Мы в жизнь твою войдём как в сны весны,
Где ты меня научишь радостному смеху.

Без маминой любви как жить тоскливо мне,
Без папиных забот, чьих чувств спасала сила,
Проклятье, что на мне лежит не по моей вине,
Меня по жизни гнало в каждой стороне
Моим врагом, чью верность я с любовью выносила. 

Теперь уже деревья сада все в цвету,
Благоухание любви как шёлком забелело!
Ты должен мамы с папой возвратить мне доброту,
Ты должен радостью весны расколдовать мне немоту!
И стать моим, и стать моим всецело!



Чернотелая Бхованэх

(Богиня ночи цыганской песни)

Мои губы пылают
От пламён  раскинутых рук,
Ты должен со мною в Гранаду...
Кровь жилах уже не выносит разлук
С солнцем её, и с муками нет уже сладу,
Они студят мою дикую кровь,
Где, биясь, пылает любовь.

Плоды граната там горячи,
Как мои губы в  ночИ!
Каждый гранат ало потёк
В них алость моих щёк! 

Там сияют ракушки бус
И низки медового янтаря
На тёмном луче моей кожи,
В моих волосах волнами вскипает заря,
Моя душа в предчувствия радостной дрожи,
Ощутить бурю как крови вкус,
У стоп ощутить потоп!

Горячи ветры, взметая пески,
С нас тоски срывая оковы,
Освобождая нас от тоски!
И со скал Гранады, грозяще близки,
Чернотелой БхованЭх доносятся зовы!


Мой стыдливый румянец

Ты, не насылай дольше к ночи на меня
Благоуханья горячего бальзама
Твоих сладчайших садов.

На моей щеке кровит стыд,
И вокруг меня дрожит воздух лета.

Ты . . .  прохладой повей на мои щёки к ночи
Из неблагоухающих, нежелающих трав.

Только не дли дуновенья твоих ищущих роз,
Оно томит мой стыд.


Гон

Меня гонят по жизни её напасти,
И страсти, обуздать которые не могу,
И наважденья, сродни волчьей пасти,
Что хватает меня  на бегу!

Я в блужданиях в жаркие дни от желанья...
Сотрясает ночи моего желания зов,
Я готова желая на мученья закланья,
На срыванье с желанья в мученьях оков.

Трепеща я кружу по земной юдоли,
Перед ней на колени от желанья чтоб пасть.
Нет, во мне не осталось ни капли воли,
Одолеть желанье как природы напасть.


Песенка Сиринкс

Из листьев пальм как языки гадюк, блестя, вьюны
У гладиолусов в цветках, кровавость чья отравна,
И жмурится от смеха, похож на серп луны,
Затеряный меж пальм, слезящийся глаз Фавна.

В объятии мир с жизнью тесно сплетены,
Светясь от трепета лучей Сатурна,
И в дуновеньях проплывют, грезя, сны
Сквозь дымку ночи, что таинственно пурпурна.

Ужели в шутку захотели  тростники
Нас у болота в венике связать навеки!?
Вздор! Утренней заре мы вопреки
В любви всё будем литься как ночные реки! 

 
Nervus erotis

Что ж после пыла дней с горячечной любовью
Для их остуды не принадлежит нам ночь...
Ведь туберозам, что моей окрашены в них кровью,
Её пылание уже снести невмочь!

Скажи, ночами так же слышен крик твоей души,
Когда ей даже в страхи дрёмы нет возврата,
И крик её, как и моей, как птиц в ночной глуши?..

Что ж кажется, что всё на свете стало ало:
Как у души бы истекала кровью жизнь сама.
Что ж сердце стонет, как от голода б страдало,
Когда от глаз кровавых смерти сходит всё с ума.

Скажи, ночами жалуясь твоя душа без сна
От тубероз во тьме густого аромата,
Наколотая им на нерв как бабочка, красна?.. 


Зимняя ночь

(Под виолончель)
 
В глубоком сне всю ночь зимой
Мне будто: давит холм могильный мой,
Как в полночь умерла б давным-давно,
И смерь Земли мне пережить бы было суждено.

Но всё ж к ребёнку моему, отраде всех отрад,
Ещё меня всё тянет с муками назад,
И я в тоске ищу всё путь к нему домой,
И умираю вновь, его найдя, в себе самой.

В глубоком сне всю ночь зимой
Мне будто: давит холм могильный мой.


Правесна

Она змею носила вместо пояска,
На шляпке яблоки из Парадиза,
И дикая моя тоска
В её кровИ ждала отдохновенья бриза.

И страхам первосолнца вопреки,
Сгореть в унынии, что ей постыло,
Она во мне с той бледностью щеки,
Поскольку это изначально мило было.   

Всё это стало в нас с судьбой игрой,
Где и загадки, и разгадки...
Но мы дрожим ешё порой,
Смотря в кольцо, до сказок падки.

Мной кровь моя забыта сразу, Ева,
И все утёсы вод, к душе что грубы,
Как алым пылом твоего напева
Мои раздвинутся мальчишеские губы.

И при закатах как тебе мне, Ева, тоже,
Когда зари извивы, утихая, зыбки,
С Добра и Зла Познанья Древа шлют, похоже,
Цветы свои дразняще-милые улыбки.


Пионы

(Хороводная для больших детей)

Он сёстрам обещал своим, монашенкам святым:
Не пробуждать во мне любви как боли,
Когда же в мае так пунцово всем кустом
Вдруг зацвели пионы,
Почти не стало воли в нём, сдержать обещанное им,
Тогда он троекратно осенил себя крестом.
С тех пор в ознобе у меня из сердца только стоны.

С тех пор я в ельнике лежу на палой, бурой хвОе,
Где ветры осени в круженье оголтелом,
В унылом вое над мои весенним телом.

Но двум монашенкам, кто так теперь грустны,
Венчания желаю я в дни будущей весны,
Чтоб хоровод водили б мы у тех пионов после дней зимы.


Затем

… Затем настала ночь твоею явью грёз
Со звёздным тихим колыханием огней,
И издали минувший день мне улыбался в ней,
И затаилось в ней дыханье диких роз.

Теперь тоскую я по маю грёз, где стих
Признанием в любви твой верности обет.
О вот бы время грёз ещё тысячу лет
Сияло звёздными огнями на губах твоих!


Вечер

Ты вырвал детский смех мой из меня,
Мой звонкий смех с ребёнка ясным взором,
Мой смех, теперь давящийся позором,
Звуча напевом к ночи у твоих дверей
                с начала дня.

Зачем тебе всё это было, для каких утех,
Желал им мрачность одолеть гнетущего досуга?..
Теперь усмешкой старца он от нового недуга
Звучит по детскости в нужде,
                мой прежде звонкий смех.


Карма

В ночь, в которой стояла звёздная стужа,
Лишила жизни, рядом со мной лежащего, мужа.

И, когда к рассвету уже его крови открылась лужа,
Из неё ухмыльнулась его судьба, что на такое я дюжа.


Оргия

Исполнен таинств, вечер целовал
в бутонах олеандр у луга.
И мы играли, возводя храм Аполлону,
и переполнены тоской друг друга,
едва держались на ногах.
А небо ночи проливалось тёмным умащеньем
на волны горечи затихших дуновений,
и утопали в них столетья,
и вновь всплывали,
и возносились золотистой вереницей
к побегам создаваемых созвездий.
С счастливейшим из счастий
мы играли как с плодами Парадиза в мае,
и в диком золоте твоих растрёпанных волос
моя глубокая тоска
взывала
чёрной птицей древлего леса.
О, юность неба, так нежданно
так сладостно нас умащала,
когда срывая всё с себя,
мы яростно кричали!
И жизнь свою я во хмелю
с твоею связывала жизнью,
и жизнями мы иссякали,
и жизнями мы наполнялись снова,
и снова иссякали,
в любви ликуя дикостью слияния в одну
двух прасимфоний!


Жар

О, этот запах от твоих садов сюда
Как суховей у взмокшего лица.
О, ночи жгущая моя беда!
Как из пустыни
Я пью горячки воздух без конца.

В моих глазах мерцание огня...
О, этот запах от твоих садов сюда!
О, ночи жгущая моя беда!
Ночь, видно, прокляла меня:
Пав с неба, догорать в твоих объятий стыни


Бытие

Были раньше в ночах волны волос,
Хоронить их ветер давно как унёс.
Были раньше глаза чисты как ручей,
Помутились от боли безумных ночей.
Перламутроворозовы были ладони у рук
Их работа изъела едкой щёлочью мук.
А последнее не пришло до сих пор,
Чтоб на жизнь мою глядя, потупить свой взор,
Прекратя этим жизни круговерть,
Чтоб открыла б ворота мне Вечности смерть,
И моею душой впивала б и я
Сладость вечного бытия.



В опьянении

В твоих губах греха — дыхание могилы,
Но побороть их хмель во мне нет силы,
И без неё я так беспомощна одна.
А пить из губ твоих дыханье мне услада
Хотя открыто в опьянении для взгляда
Пыланье ада в роднике его у дна! 

Как тело у меня раскалено от пыла,
Дрожа как кустик роз, гроза что озарила
В её в безумии целующем дожде.
Я за тобой вхожу в грехопаденья землю,
Срывая лилии огня, которым внемлю,
Пусть мне дорогу к дому даже не найти в нужде...


Его кровь

Всего милее было для него
Над розой счастья моего чинить расправу,
Её кидая в придорожную канаву.
За то так кровь его томит его.

Всего милее было для него
В моей душе свет трепетных лучей
Манить во мрак мучительных ночей.

Всего милее было для него,
Моё взяв сердце в дуновении весны,
На тернии его повесить,
                чтоб от крови стали те красны.
… За то так кровь его томит его.


Viva!

Как в пламени из листьев лоз дикие гроздья винограда
Вскипает страсть в моей тоскующей крови.
Как мне б хотелось, чтобы ты со мною,
Соедившись, стали кровью бы одною,
И нам бы в ней звучала как услада
Горячечная песнь о мировой любви!

Как мне б хотелось, чтоб одной лозой сплелись мы оба,
И полный солнца лета день молил б о ливне для неё,
А в потемневшем небе лета собирались грозы,
И в Жизни становились явью все бы наши грёзы,
Тогда бы Смерть саму мы вырвали из гроба
И ликовали б от безмолвия её! 

И мне б хотелось, чтобы нашу бездну как по мановенью
Заполнили бы скалы, сгрудясь, на призывный оклик мой,
И, стоя бы на их вознёсшейся вершине,
Мы к сердцу неба прикоснулись как к святыне,
И, радуясь любому свыше дуновенью,
Вдруг озарились светом Вечности самой!
 
И это станет нашим торжеством, когда, встав рядом,
Мы в мир низвергнемся, рассеяв облака,
Став песнопением небесного истока,
В котором ни одна волна не одинока,
Звучит он ль горным водопадом
Иль как у горных пастбищ дикая река!


Эрос

О, я любила бесконечно его!
У коленей лежала
И жаловалась
На мою тоску.
О, я любила его потерянно.
Как лета ночь
Темнокровна
Утопала в его коленях головой,
Оплетая руками.
Никогда не раздувался так огонь моей крови,
Как когда моя жизнь отдавалась Эросу в руки,
И они меня возносили из тяжёлых потёмок муки,
И все солнца огненно пели,
А я вся была, как будто,
Из сошедших с ума  лилий!


Песнь твоей бури

Ты, возбушуй песнью твоей бури!
В моей любви,
В горящей вселенной моей!
Опустошая её, желая,
Угрожая ей, повторяясь
Громов отзвуком в ней!

Ты, возбушуй песнью твоей бури!
Затуши мой горящий ад,
А то удушит меня в нём чад.
Ты, Зевсоокий,
Молнии гроз
Измечи из туч на меня!
И как иссохшая в лето земля
Стану я,
Истосковавшись,
В себя вбирать все потоки.
Ты, песнью твоей бури возбушуй!



Песнь Помазанника

Речёт из вечера Цебаот:
Расточать должен Ты с Любовью!
Раз я хочу Тебе перлы моей короны подарить,
В златольющийся мёд кровь Твою обратить,
Даб из губ Твоих с вкусом сладкого миндаля бы пить.

Расточать должен Ты с Любовью!
И растекающимся ликованием
                мои празднества озолотить,
И уныние, что над Иерусалимом ненастьем стоит
Поющим цветением проросших зонтичных расцветить.

Твоё Сердце будет Садом вешних побегов,
В нём будут мечтать Поэты.
О, Твоё Сердце будет висящим Садом,
Родиной всех солнц восходов,
И звёзды придут, их шепчущими лучами
О Твоих ночах дабы поведать.
Да, тысячи ликующих побегов понесут Твои руки,
И баюкающим утешением станут тем, кто в муке
От с моим Парадизом разлуки!   


Суламит

О,  по твоим сладким губам
О блаженствах я слишком много узнала!
Хотя ощущаю губы Габриэля  уже
На моём сердце горят...
И ночное облако пьёт
Мой глубокий сон как у кедров.
О, как машет мне твоя жизнь!
И я исчезаю
С цветущей на сердце мукой
И развееваюсь в пространстве,
Во времени,
В вечности,
И в вечера красках Иерусалима
Моя душа угасает.


Остуда

В белом пыле свеч
Этих светлых роз
Кровью мне б истечь.

Да в воде пруда
Лёд у лилий слёз,
Остудить тоску, тянет всё туда.


Хаос

Смертельно-бледны звёзды бегут
С неба моего одиночества,
И полночь чёрным зрачком
Стынет всё ближе и ближе.

Я не нахожу себя снова
В этой смертной покинутости!
Мне, как я бы лежала вдали от мира,
А между нами пролег ужас ночи.... 

Мне хотелось в себе вызвать боль,
Чтоб я, пав, себя сокрушила,
Рвя на части себя на себе!
Но по желанию свыше
Меня опять какая-то сила
Возвратила в ту землю, где я родилась,
Под мамину грудь.

А земля моей мамы в душевном запустенье,
Там нет больше цветения роз
И при жарком дуновении —
Мне хотелось б земли любимейшей каждым сердцем!
И чтоб в её плоти мне быть зарытой одной.


Песнь весны

Что ты почувствовал весну
Под снежностью моей души,
Что ты узнал весну
В смертельной у моей души тиши,
Ни правда ль, оттого всё это,
Что зиму и не вспомнит лето,
Весна прийти лишь поспеши!

О, ты, день золотой мне подари
С цветенья алостью твоей зари!
Душой изголодалась я зимуя,
И заморозков больше не приму я!
О, ты! Где кровь весны твоей
Её скорей-скорей пролей
На стынь, что у меня внутри,
Тебя ждала я вечность, посмотри!


Проклятие

Когти раздирают тело мне всё злей,
Сладкий сон хватают губы гадкой пасти.
Горе для твоей судьбы и для моей,
Что под знаком злобных звёзд для нас напасти.
Этим звёздам я кричу всю ночь в тоске,
А к утру я стыну мёртвым взглядом,
И в слезах хожу я целый день,
Как оплакивая взятых адом.

Ночи даром протяни ты руки мне:
Свежесть волн в них Северного моря,
С злыми духами чтоб не осталась я наедине,
Если ночью вновь очнусь для горя.
Чтобы вместе нам напасти превозмочь
Если я увижу этих духов над собою!
Ведь молю об этом небо я за ночью ночь,
Только Сатана глумится над моей мольбою.


Боль мира

Я — горящий ветер пустыни,
Охладелый обличьем во мгле.

Где же Солнце, избавить меня от стыни,
Или молния, извести чтоб меня в золе!

Посмотри, я  как сфинкс застыла,
Небеса укоряя во зле.

А я верила в мою силу пыла.


Моя драма

Как сладко он манил меня
благоухавшими багряными цветами,
Ни ночи больше не под силу было
усидеть мне дома.
Как я по крохам перед домом  крала
его любовь,
как жизнью перед ним я изникала.
Чуть слышно плачет бледный ангел,
спрятавшись во мне,
и в глубине души я ощущаю:
он меня страшится.
Да, бурю диких чувств
я вижу на своём лице,
не знаю где, как смоль зарница,
в моих глазах в снежную ночь,
И никогда ей страшной мукой прочь
вновь не исчезнуть.
... Как сладко он манил меня
благоухавшими багряными цветами...
Опять возбуждена болит во мне душа,
вспять в память погружаясь.
О, стихни, дикий ангел мой,
не плачь же, ради Бога,
молчи о муке,
боль не должна ослабнуть,
ту нить, что вновь меня влекла бы к жизни,
назад я миру возвращаю добровольно.
На жертвенных камнях мои мученья
пусть пылают,
чтоб пламенеть всему цветенью
на пути средь мрака.
Как я тоскую по одинокости моей,
той, изгнанной самой мной в слепоте,
Как утешения её ищу, чтобы меня
моим ребёнком обняла бы.


Звёзды любви

В их ожиданье пред моею жизнью благостыни
Твои глаза, как ночи, что по дням тоскуют,
С тем душным сном в них, всё которому не сбыться.

Те редкостные звёзды у Земли,
С железа отблеском и шлейфом дымчатой тоски,
Лучами, с жаром рук, ища любовь 
И находя лишь холод стыни.


Звёзды Тартара

Зачем меня ты нашими ночами ищешь всё
Лишь в тучах ненависти, что на чёрных звёздах зла!
Дай, чтобы с призраками их сражалась я сама —

Пусть гейзеры выносят их со тла,
Давно забытых, самых древлих, недр.
О, ледяные ветры в пении весны.

Ты забываешь, что у солнца есть сады,
И смотришь скрытно лишь в смертельный мрак,
Ах, что же за моей бедой так сходишь ты с ума!


Ты, мой

(Моему брату Паулю)

Ты, кто на Землю пришёл,
      Меня спасти
      От всех мук
   В моей крови фурии,

Ты, кто от солнца лучей
        Рождён,
Чей счастливейший облик
        Взят у самой
     Божественности,

Возьми моё сердце к тебе
    И мою душу, целуя,
      От греховности
          Освободи.


Fortissimo

Вчера, когда ты увлечён игрою бурной пьесы был,
Я не решалась спрашивать: о чём же пьеса эта,
Хотя, почувствовав меж нами лавы пыл,   
Я знала всё уже без твоего ответа.

Но у Природы взгляд на пьесу был совсем иной,
И немота сердец у нас в ней не рождала озаренья:
Небес отец смеялся полною луной,
Как если бы комичные писал стихотворенья. 

А в глубине сердец у нас был слышен смехом бриз,
Хотя в глазах у нас стояли слёзы,
Вдруг в пестроте ковра для глаз открылся Парадиз,
Откуда радужные к нам взывали грёзы.

Нам виделось обоим: как в пустыне средь песка
Ковёр из Смирны наш зацвёл вдруг лугом,
И в опахалах пальм, в нас стывшая, тоска
Тут оживилась буйным помешательства недугом! 

И у тоски на нас подобных не было охот:
От помешательства её мы словно оборзели!
О, мшистый тот, у луга Смирны, грот,
Где, друг на друга пав, кричали мы как две газели!
 

Падший ангел

(Св. Пэтрусу Хилле)

Улыбка назарейцев на твоём лице сияет мне,
И робко я свои приоткрываю губы
Как лепестки цветов, чьи яды служат Сатане,
Весной о небе чьи воспросы к ветру в умысле сугубы.
Нагар тоски ношу загаром я,
Хоть заморожена моя душа несчастьем.
Да, ненастьем совесть украдена моя!

У всех кустов моих дорог цветенья нет весны,
К запретному влекут их тени, словно роком.
Кровавый дождь мои до капли выпивает сны,
Мне нервы изводя затем, сквозящим в них, пороком.
В постели у меня Невинность плакала навзрыд,
Моя душа ею проиграна в сраженье с проком,
И траурные розы на моей постели погребли мой стыд.

Ты видишь перстень, что на пальце у меня,
Его ослепший камень с чуть голубоватым светом,
Божественный ли отрок уронил его с коня,
Тропою в скалах восходя туманным летом.
А вот гранаты мной носимых бус,
От старца короля в них пыл с любви обетом, 
У каждой бусины на них как капель крови вкус.

Взгляни, на западе закат, чей соловей
Предвидя увяданье, плачет всё о поздних розах,
Которым осенью меж мокрых от дождя ветвей
Уже не вспомнить будет о сверкавших летом грозах,
И, как блудницы умирают за свои греховные дела,
Они застынут в подступающих морозах,
Зима чтоб их снегами замела.

Дозволь всходить до дальних мне вершин с тобой,
Плечом к плечу, лишь ты и я, как дети в ночи стыни...
Когда с небес так дико звёзд падение судьбой
Тех согрешивших и лишённых благостыни.
И робко видятся потом осколки их в садах
Как нимбы орхидей в кобольтной сини,
На золотящихся прудах.

И там, где кроны сказочных дерев весны,
Моя невинность ждёт под дымчатой фатою
И милые по-детски сны её ясны:
Как, пробудясь, я в золотые небеса врата открою.
А, если мы пойдём когда-нибудь в Безмолвья стынь,
Прекраснейшего ангела я за мольбы о нас награды удостою:
Хранить твою любовь святейшей из святынь.



Мой ребёнок

О, в полночь моего ребёнка тихий стон,
Жар у него отнял о мае сон.

Отдать сейчас ему бы май в моей крови,
Жар, лучше мне напополам ты сердце разорви! 

А то крадётся смерть гиеной тишины,
И застит ясный свет луны.

А вся Земля в цвету уже везде
Весну поёт ребёнка моего звезде,

И сладок ветра мая поцелуй тем, кто продрог,
Как моего ребёнка б с ним послал к ним Бог.

Бессмертный
Ты, я люблю тебя безгранично!
Над Любвью всей и над Ненавистью всей!
Хотела б как лучезарностью драгоценного камня
Тебя коснуться сияньем души моей!
Ты, опустись на моё лоно, 
На нём за золотой стеной будет приют для твоих грёз,
Я орошать его сладким вином Греции стану
Мешая его с маслом роз.

О, я за Тобой полетела как птица
В песчаные бури пустынь, в ветры морей,
Чтобы в алости моих дней солнца,
И под звездою моих ночей найти тебя поскорей.
Ты! Распростри же мощь твоей воли,
Чтобы над всеми осенями порхалось нам веселей,
Чтобы мы оплели смерть вечнозелёным бессмертником,
И так жизнь дали ей. 


Самоубийство

На болоте свет луны кикимор корчит рожи,
           В дрожи
           В мире всё  вокруг...
Только б мир сам перенёс такой испуг!
Помнится, что в наших встреч былые годы,
Был таким же подлым взгляд на нас природы,
Но потом луч солнца появлялся вдруг,
И сиянию его везде звучали оды,
В дни, что были и на севере погожи.

А теперь грызёт твой остов крот,
А в комоде кошка воет, рыжая шалунья.
И в желании прибить её, крадётся кот
Сквозь кровавый вечер полнолунья.

О как ночь цветёт миазмами в тоске!
Смерть сама от саморасчлененья в диком страхе.
Но от смерти даже если буду я на волоске,
Смерть её самой в моих когтей замахе!


MORITURI

Ты написал тёмную песнь моею кровью,
Своей душой ослабла я с тех пор.
Из парадиза изгнана тобой, я предана злословью,
Я всех покинула, кто согревал меня любовью,
Гонима злобой как бродяга-вор.

И по ночам, когда поют чуть слышно розы,
И смерть, замыслив что-то, кружит всё вокруг,
Я принести Тебе хотела б сердца слёзы,
Свой страх сомнения, и все ко мне угрозы,
И ненависть и каждый свой недуг!


Юность

Я слышу, как за ночью ночь
Ты, в гроб вогнать меня непрочь.
Смерть, что тебе во мне!
С зарёю сердце у меня
Желает лишь любви огня,
Что ж стыть мне в вечном сне?

О, ненасытная, что до твоих мне дрог!
Лишь в город мёртвых у тебя любая из дорог!
А я ликую вся в желания огне!!!



Мой маленький

(Моему мальчику)

Мой маленький, ты только на меня взгляни,
Тогда польщенье тысячей улыбок на моём лице,
И тысячи порывов солнечного ветра на моей душе:
Как взвихренные грёзки б ты
Под крылышки ей положил.

Нет, никогда такой весеннесладкой кровь не была моя,
Как лишь когда тебя моим дыханием впивала я,
Эдена родники должны бы были так благоухать,
Пока тебя во сне
Из мамы сладкой темноты
Моим желанным сердцем в мир влекли
И в рук купель для целованья
Положили мне. 


Баллада

Пропой, сестра, как дьяволицей он
Был как своей женой приворожён,
Как он своей совсем лишился воли!

Как поджидающий кошачий зверь
Она пришла к нему под дверь
Лизать за деньги на ногах его мозоли.

В питейном доме он с женою день любой 
Искали  пьянки только с дикою гульбой
И напивались с кем попало.

И раз, когда он был уж в стельку пьян,
Восстал из карлика в нём великан буян
Которому вина всё было мало.

И великан-буян возрос в нём до небес,
Жена же, видя, что в него вселился бес,
Ужасно хохотала.

И тут корона из обломков скал камней
С золотоносными прожилками на ней
Из головы его взошла от крови ала!

Тут все пропойцы дружно выпили вина.
А он кричал им: «Вам теперь я сатана!»
И Ад пылал в его уж сатанинском взоре.

И как пред Судным днём взметали бури прах,
И лес везде горел в горах,
И смерчи выли о в крови людей позоре..... 

Потом, во время жалких похорон,
Был проклинаем труп его со всех сторон,
И даже дети мусор на него бросали всю дорогу.

Так, призраком ночами с той поры,
Он посещает все соседские дворы,
Чтоб набожные люди за него молились Богу.

А вот его, в могилу сведшая, вдова
Женой виноторговца стала, траур сняв едва.
Так жениха манили вдовьих слёз пролитых реки.

А прежний муж, была вином чья кровь,
Шатается по всем дворам стеная вновь и вновь,
И призраком ему уж быть навеки.

О как страданья за порок
Всем превышают жизни срок,
И после смерти настигая палачами.

И призрак, всё ища жену,  глядит на чьих-то жён,
В чьём ужасе в глазах он вечно отражён
С короною на голом черепе ночами. 
 

Воля короля

Я хочу от жизни стройных как газели
Дев, о пыле грёз у роз которые бы пели,
Если звёзды смерти песнь затянут у одра,
Что горячей жизнью мне со света уходить пора,
И завеют в Мёртвых Городе ветра.

Я хочу от жизни смуглых отроков, кто слёзы
Никогда не проливали, испугавшись в грозы,
Если со смертями, пред моим кто встанут сердцем
Мне душою биться как с поганым иноверцем. 

Я хочу от жизни, сладостным чтоб пылом
Солнце надо мной было в облаке застылом,
Чтоб зари, с небес пролившись, кровь
Губы мне окрасила бы вновь,
И дыханье юно вновь вздымало грудь.
Не хочу я умирать вообще когда-нибудь!

 

Народная песня

Смеётся также ветер надо мной как  бес:
«Моё дитя, то ведь ребёночек с небес
С кудряшками из солнечного света!»

Поэтому я дома всё сижу больна
Всю ночь рубашечку ему я шью из льна,
В слезах всю ночь я до рассвета.

Сегодня в праздник колыбели нет на мне лица,
Ни матери нет у меня на свете, ни отца,
И некому как доченьке мне дать совета.

Да, снилась матери я раз в тяжёлом сне,
Что не прожить без вздохов в мире будет мне,
Что слёзы лить мне от любого за ребёночка навета!


Тебе

Я плачу оттого,
Когда меня целуешь ты,
Что я не ощущаю ничего,
Лишь приближенье пустоты,
Чья глубина
Как тысяч бездн.
Я каждую с тобою ночь
О том хочу сказать тебе из темноты,
Но вымолвить мне этого не смочь.
Вот ветер юга бы в ночной тиши
Мои слова тебе донёс, храня свой пыл,
И смысл их звучанья б не был стыл,
А согревающ для твоей души,
И у тебя не стыла б кровь, когда ушла любовь.


Устала

Моих всех светлых снов покоя вереница
Сгорев во тьме небес теперь одна зола.
И над моей тоскою как из пепла птица
Сомненье муку в грёзы насылает свысока.

О, я желала бы, чтоб без желаний спала,
Лишь зная: где-то река, как моя жизнь, так глубока,
Чтоб с её водами литься.


Вина

Когда вчера мы встретили друг друга,
Я испугалась, видя бледность твоего лица,
Столь искажённого как от душевного недуга.
Тогда забыла я сама себя от этого испуга,
Но муку на твоём лице не понимала до конца.

Как, вопрашая звёзды, ты меня окинул взглядом,
Как золото лучей сплетеньем засквозило в нём,
Казалось, в девичьих глазах твоих сияет шёлк отваги,
Когда ты губы приоткрыл, борясь в себе с разладом...
И затуманилась моя душа, сродни стеклу от влаги...
Потом: как будто, озарилась жизнь во мне огнём
И вся скукожилась, как в пепел превращаясь лист бумаги.


Несчастная ненависть

Ты! Всё злое во мне любит тебя,
И моя душа стоит
Страшней над тобой,
Чем грозящая звезда над ГеркулАнумом.

Дикой кошкой
Всё злое выпригивает из меня
Кусать тебя в поцелуях.
Но ты нетвёрдо стоишь на ногах,
Вырван 
Из любовных объятий
Гетер в венках,
Во хмелю распевая их песни
И их розами благоухая.

Ночью крадутся гиены
Как голодные помыслы мраков
По моим грёзам-снам
В слезах гневного жара.


После боли

Ты помнишь: я больна, уже как тень,
Лежу, совсем покинутая Богом,
Тут входишь ты, то был осенний день,
Чей ветер выл, казалось, за порогом.

И холод б глаз у мертвеца
Мне не принес тогда б тех мук озноба,
Как два сапфира твоего лица,
Горящей сказкой потрясая оба.


Моя песня к танцу

Как танца мрака ритм во мне доносится из сна,
Где на куски моя душа разносит плоти дверцу,
Чтоб этой мукой завладел бы сатана,
Прижав её к пылающему сердцу.

С моих волос слетают розы от невзгод,
И жизнь за ними вслед летит куда попало,
И так танцую я уже тысячный год
В той вечности, моим что вечностям начало.


Отплата

Мне было гнев твой мукою моей не превозмочь,
В моей душе всё обживалась смерть за ночью ночь
И пожирала вёсны все мои подряд.
Тут наступил какой-то просветленья миг,
Тут наступил во мне какой-то к жизни сдвиг,
Чтоб я опять вернулась в жизнь назад,
Но от внезапной вспышки света в этот раз
Сетчака прорвалась у глаз.   

Так как же удержать мне яркий свет теперь?!
Привыкнуть к свету как  после утерь?
Ведь ощущаю жизнь я больше в забытьи пока...
А в небе надо мною снова знак беды,
И в тупике, в тумане дерева горчайшие плоды
Мне предлагает, как гнездом маня, твоя рука...   
Что ж! Раз сносить душой мне сжор моей весны,
Кошмар ночами мной тебе подложен будет в сны!


Собачьи дни

Да, умысел я знать хочу твоих блудливых глаз,
И в чём порханья бабочкой у губ твоих искус,
Ведь непереносим мне в жизни каждый раз
От бешенста в отчаянье кровящих губ закус!

...О как полнЫ покоя мальвы, умирая вновь,
Как сладостна весны над ними ночь,
Ещё ребёнком как влекла меня их смерть в ночной тиши,
Как  в Боге я покой нашла своей души...
Теперь что ж  мне уже унять не смочь
Кричащую из сердца кровь?!   


Мелодия

Твои глаза ложась в мои глаза,
Мне в жизни никогда подобных не было оков,
В тебе мне никогда ещё не доводилось пребывать
Так беззащитно глубоко.

Среди твоих тенистых снов
Я анемоном сердца ветер к ночи пью,
Ведь в одиночестве твоих садов
Мне предстоит блуждать, цветя.


Элегия

Ты был моим лишь в гиацинтовости грёз,
Тоска по сладостности чьей пройдёт едва ли,
Пока желание моё трепещет в каплях слёз,
А грёз несбыточность томит под ясенем печали.

Тысячелетье, грезя, я лежала у твоих колен,
Лишь грёзы о тебе как молодым вином во мне вскипали,
Тысячелетье я с тоской Венеры у твоих колен, как тлен!

Твоих утех водоворот! Как в нём вдвоём мы утопали!
Два лета тяжесть отношений, гнёт плутовских речей,
И похорон колокола, звуча нам из ночей.

О, зависть в нас — всегда волной озноба,
О, дни нависших туч как свыше мзды!
О этот жуткий сон, что видели мы оба,
Как ночью пали две звезды,
И нас их ослепила злоба!

О, первый вгляд наш наяву, сбивая нас в одно
Ужасной мукой на заре, кровавившей все дали,
О боль в сердцах, которым исцеленья не дано.

Затем всё как в мрачнейшей древлей саге мне:
Во снах одно лишь горе,
Всё горе по моей вине,
И, разрывая, ненависть, вселившись при укоре,
И наша юная любовь, умершая от муки вскоре,
И мой побег душою к Богу, как во сне,
И годы страх греха, оставшись с Ним наедине,
И вновь тоска у сердца и во взоре,
И с неба мне одни невзгоды в каждой стороне!
И я везде на самом дне, и, видно, там при море
Сама душою брошусь в руки Сатане.


Бродяги

О, я хотела б в день войти,
всех солнц касаясь и всех искр их пыла!
А в пьяном воздухе весны должна
изникнуть как в могиле
в глуби моей загадочной кровИ.
Как я тоскую по ликованью!
Я проиграла б жизнь мою, ликуя.
Совсем не ощущала я ещё 
моей душою золотого смысла неба,
совсем ещё я видеть не могла глазами,
усталою волной они застыли.
Как умирающая стрекоза — 
моя тоска во мне лишь трепетала.

Пожаром охвати же жизнь мою!
Да, в нём блуждать с тобой хочу я
по всем проулкам, пламенем их задевая,
когда мы душами
от голода  рычащие собаки.
Пусть все Геенны нам шлифуют
пагубные страсти,
всем дьяволам пусть наша слышится
мольба лишь о греховном,
пускай безумие влечёт нас к святотатству
мерцаньем вечера цветных огней с их гудом,
пусть свет огней в нас озарит безумье мыслей!
Ах, Боже, я страшусь моих часов затменья,
я голову мою сама зарою в землю!


Губы были сродни сердечкам вишни

Ах, как в смертном грехе я блуждаю сродни бродягам
Вдоль по вереску у болот и по оврагам,
У цветов на осеннем ветру, что слезливы,
Вдоль по зарослям обступившей крапивы.

Мои губы были сродни сердечкам вишни,
А теперь бледны, раз слова для них стали излишни.
В ранних сумерках смертный грех мой пуще напасти,
Я из ран кровь свою лижу как лижут другие сласти. 

По щекам у меня кровавые слёзы,
Как на них зацвели бы могильные розы.
А из души воет тоска как вьюга в морозы.


В тех обоих

Кто видит: в трепете зигзаг твоих бровей
Внезапно молнией, слепящей зимней ночью,
И ощущает сладостную боль, что в ней,
Тому под русым небом у белеющего лба,
Светясь, Эден в твоих глазах откроется воочью.

Я тоже опускалась на твои созвездья глаз,
На свет Эдена, и была устала,
Но это было так, как будто каждый раз
Я кровь твоих созвездий предавала.

О, как же остр твоих созвездий каждый луч
В мечтаниях героем стать однажды
В лесу моих зрачков, что девственно дремуч!

Но всякого, кого Парнас к себе влечёт
Сияньем звёзд его высот,
В лесу моих зрачков ждал дико бьющий ключ
Неприручаемой у сердца жажды.


Страх в моей крови

То был в моей крови прибой,
Он океанских волн ревел ареопагом.
В нём смерть моей душой махала над собой
Как реющим её победным флагом.

У моего одра стояли десять гордых королей,
Все десять звёздами сиявших  надо мною с детства,
И в кубки их с росой небес налит был мук елей,
Как часть доставшегося мне от вечерь всех наследства.

И повеленья королей страшили ночь,
Чьи рвали бурями чернеющие стяги,
Чтоб сердцем муку я сумела превозмочь!
Чтоб жизнью муку я сумела превозмочь!
И крепости росли во мне немыслимой отваги!

И так в моей крови был уничтожен страх,
И только спОлохи зари касались крови влаги,
И мне на бледное лицо снежил их прах.   


В Начале

(Скерцо Мира)

Когда ещё ребёночком был мир,
И Бог ещё был молодым отцом,
Я на свисавшей златооблаком качели
Весной раскачивалась, ай!
На весь эфир,
И каждая на мне кудряшка
                взлетала шёлковым кольцом,
Дразня Луны шатливого дедулю-старикашку,
А маму Солнца насыщая золотой пыльцой.
На небе я устроила тюрьму для Сатаны,
А Бога поместила в чадную Геенну.
Большими пальцами они за то грозили мне
С «клуммбумм! клуммбумм!»
И это плетью хлестало в ветре.
Потом, после двух с громом гроз
Смеялись над моим смертным грехом
Бог с Сатаной устало.
Да я земных бы десять тысяч счастий отдала,
Ещё б хоть раз один мне жить богорождённой,
Так богозащищённо, так открыто.
Да, да,
Ещё бы мне пожить как Бога баловнице.