Прощальное

Саше Габову.

Венок септетов (полусонетов)

Лежит ковром соломенная хвоя,
а солнце белкой катится ручной,
такое ослепительно живое,
с почти неуловимой желтизной...
Густеет мох в мерцающем покрове,
Рябина стынет в жилах каплей крови,
и осень вдруг становится родной.

И осень вдруг становится родной,
в ней гулко эхо многовековое,
и музыка, воссозданная мной,
звучит концертом флейты и гобоя.
Блаженна середина сентября!
По хвое, точно по небу - заря.  
Лес просветлён прозрачною листвою...

Лес просветлён прозрачною листвою
и оглушён внезапной тишиной,
и музыкой, божественной такою,
наполнен храм и переполнен зной.
Благоухая нотками жасмина,
я шёпотом иду, как балерина,
и тают звуки негой неземной.

И тают звуки негой неземной.
Земля не согревается травою.
И камыши сверкают сединой,
в них озеро трепещет золотое,
плывёт цепочка выросших утят,
А под ноги мне жёлуди летят,
встревожив измерение иное...

Встревожив измерение иное,
срывают шишки птичьи голоса,
в них - твой, ни с чьим не спутаю его я...
Здесь выдохлась роса за полчаса.
К нам солнце прорывается сквозь кроны,
вновь ты и я, и никого нет кроме:
нырни в своё окошко лубяное!

Нырни в своё окошко лубяное -
твоё лицо иконой расписной
сияет мне, навеки молодое,
невоплощённым вымыслом и сном.
Созвездье Сна в осеннем океане
тебя как птицу к перелёту манит -
махнуть вдогонку стае остальной!

Махнуть вдогонку стае остальной
в потоке света, торжества, покоя
ты поспешил, ну, вот, ещё одной
душой... И замирает ретивое!
Прости-прощай, мой одинокий друг,
Пусть по пути на невозвратный юг
лежит ковром соломенная хвоя...

Лежит ковром соломенная хвоя
и осень вдруг становится родной,
лес просветлён прозрачною листвою
и тают звуки негой неземной.
Встревожив измерение иное,
нырни в своё окошко лубяное -
махнуть вдогонку стае остальной.