Подборка для Турнира поэтов

НА ГОРЕ

зреют яблоки. воздух течёт, как мёд.
над обрывом раскинуты сети дня.
снизу слышно, как падает наземь плод,
перезвоном на яблочный спас маня.

там, на склоне, проросший меж двух церквей,
распахнулся сад, и легка, как сон,
собирает анис с золотых ветвей
незнакомая женщина в голубом.

выплывает из тени листьев - свежа, юна,
вслед за солнцем скользит по руке браслет.
здесь, внизу, возле ног шелестит волна,
отражая рассыпанный с неба свет.

вот я, Боже, стою посреди воды,
и не знаю, в какой стороне земля.
эта женщина с яблоком с высоты
приближает лицо, волшебство суля.

предлагает, лукаво смеясь: кусай,
неизвестно, в какой половине яд.
я смотрю, как темнеют её глаза.
не пускай меня, Господи, в этот сад.

;
РЕЙКО

как доверять женщинам с лисьими лицами?

руки их словно трава на воде,
губы их - гроздья рябин под порывами ветра,
тело их - танец семи покрывал.

руки свои - плывущие по воде травы -
ловко вдевают в пушистые рукава манто.
спрячут упругое тело в мех серебристо-алый,
ловко скользнут в подъехавшее авто.

женщины с лисьими лицами собираются в полночь -
ходят на мягких лапах, тоненькое тяф-тяф,
запах приносят восточный, солёный, пряный,
серьги блестят, покачиваясь, звенят.

ночь продолжается вечность,
вечность – до послезавтра.
тьма накрывает город, город готов уснуть.

по перекресткам лисы ходят на мягких лапах.
острые, острые ногти цокают по стеклу.

женщины с лисьими лицами в танце сильней кружатся.
льются вино и звуки, вьются шелка у колен.

не спи, Иоанн Креститель!
пагубно напиваться -
жаждой томимый, много не пей, Олоферн!


ТАМ РОЗМАРИН

ложись на эту снежную постель
там пух и прах там госпожа метель
лица не видит и не видно зги
и птицы в белом тонут от тоски
ложись и слушай что земля магнит
башмачник громко каблучком стучит
стучит в висках февральская лазурь
возьми скорей мольберт и нарисуй
как дождь сменяет полночь на апрель
и рдеет брюшком розовым форель
рукою твердой вжата в лёд витрин
как символ всех пропавших субмарин
они лежат на черных островах
в остовах острых веточки зажав
там розмарин душица и анис

не верь не верь не верь мне но ложись

;
ХАРИТОНОВ И РОЗЫ

И вздумалось же посадить под окошком розы!
Розы "Собачья радость" - кто им придумал имя?
Ни одна, ни одна собака так и не подошла к этим розам,
не то, что порадоваться - даже просто понюхать.
А шуму-то было, шуму, возни с кустами!
Долго кричала, чтобы вскопал получше,
потом посылала в город - вези витамин, подкормку!
Но ни одна собака на них даже не смотрела.
Перекопал полгрядки, пробегал по магазинам
(Господи, кто придумал всякие эти Меги?),
но притащил подкормку и обработал почву.
Думал, будет Настюша смотреть из окна на розы,
будут алеть бутоны, будут собаки лаять
и по земле кататься от красоты цветочной.
Ждали до первого снега.
Снег ничего не исправил.
Как не цвели, не пахли в первое это лето,
так и под снегом спали - стебли одни, колючки.
Вроде бы цвет набрали в следующем июне,
но что там этих бутонов?
Так и не посмотрела на них из окна Настюша.
А нынче четвертый август,
цветут, паразиты, пахнут,
тянутся к солнцу стебли,
покачиваются бутоны.

Смотрит на них Харитонов,
опёршись на подоконник,
и думает: Слава Богу,
радость, хоть и собачья.


НАКАНУНЕ

Матушка, говорит, принеси пальто.
Да не то, не это, а что пестро.
А сам шапку ищет рукой, гребёт,
только что ни схватит - всё не идёт.
Наконец оделся. Пойду, мол, я,
там, поди, собралась уже вся родня,
одного меня поджидают, а я всё тут.
Посади, говорит, в горшочек ивовый прут,
да смотри на него. Зацветёт когда -
так и буду обратно я.
 
И пошёл.
Да не так пошёл,
как ходил обычно, ну знаешь сам,
он же ходит так, словно по углям -
скачет, скачет, как заводной.
А тут поплыл утицею озерной.
 
И смотрю я ему вослед: пальто пестрит,
он руками машет, как есть летит.
А шапчонка синяя, петушком,
и такой смешной он, горшок горшком.
Повернулся ко мне, и бочком, бочком.
Да и влез в трамвай, набитый битком
стариками, бабами и детьми.
Из окошка машет мне, мол, иди,
я и сам доеду, чай, не впервой.
А я стою и плачу - куда такой,
как кулёма одетый, башкой блажной.
Ну куда ему к бабам-то?
Молодой.
 
А потом будильник давай звонить.
Ну и встала, чайку попить.
А сама не могу всё его забыть.
Как он машет в окошке, лыбится до ушей,
из-под синей шапки копна кудрей,
а трамвай-то едет, да всё быстрей,
а он машет, машет мне, мой Андрей.
 
Ну, пойдём на кухню. Чай, чай, простыл.
Дай-то Бог, чтобы он когда-нибудь нас простил.
Да возьми-ка с вербой вон тот горшок,
на окно поставлю - пошёл пушок.