Сашка. Роман. Часть вторая. 21-25

21

        Дружба детей, как полёт весенних бабочек. Беззаботные, кружат они над лугом, чувствуя  ветерок и не замечая, что под ними есть и свалки. 
        Сашка брёл, хромая, по асфальту. Показались дома. Убогие бараки, как близнецы, похожи друг на друга, и только один особенный, потому что в нём живёт Галчонок. 
        Но двор пуст. Сашка зашмыгал носом, досадуя, что не с кем разделить радость возвращения. Скользнул взглядом по окнам. Показалось, что сейчас она подойдёт. Долго хромал он возле её дома, но она не появилась. И он отправился прочь, низко опустив голову, по - настоящему грустя.

        Потянулись серые будни. Как-то мать ударила  Вовку, тот огрызнулся. Предстояла порка, но вступилась бабушка, и Ксения  уступила ей ценой скандала. После ссоры, по обыкновению, говорили все  шёпотом, чтоб не потревожить Ксению.
        Отобедав, бабушка с братьями отправилась в больницу, к деду. Он с постели ещё поднимался. На больничном дворе стоял запах морга, который располагался близко. Вовка потащил бабушку за рукав, чтобы не медлить с уходом. В это время сухая рука деда открыла форточку окна.
        - Саня!- позвал дед Семён хрипловато.- Подойди, дорогой!
Сашка захромал к окну, и едва успел снять шапочку, как в неё посыпались больничные булочки. Шапочка наполнилась, Сашке пришлось сдобу раскладывать по карманам. Он предложил кусочек брату, но тот, брезгливо сморщившись, отвернулся
- Ешь, Саня, ешь,- послышался слабый голос.
Сашка откусил край засаленной булочки, которая пахла лекарствами. Хотелось выплюнуть, но Семён грустно смотрел на внука, и Сашка жевал, чтобы не  обидеть деда.

        Как-то Сашка прогуливался по двору. Было у него  хорошее настроение, потому что мамочка реже его наказывала из-за ноги. И у него  родилась  мысль, что он и сам виноват в том, что мамочка  строга с ним. В памяти его чередой выплыли неблаговидные поступки. Зачем сломал телефон? Зачем разобрал мамочкины  часы и не сумел собрать? Зачем дрался с мальчишками? Зачем? Зачем? Зачем? Как много этих зачем…
        Он присел на ступеньку лестницы. Вокруг валялось окурки. Захотелось затянуться. Но окурки были  искурены до бумаги. С трудом таща ногу, он поднялся на чердак и ощупал щели между досками крыши. Вскоре извлёк пачку папирос и коробку спичек. Облегчённо вздохнув, подумал: «Володькины, единоличник!». Накурившись, положил папиросы и спички на прежнее место и, почувствовав головокружение, слез с чердака; постояв, направился в сторону от дома, чтобы выветрить изо рта запах табака.
        - Куда похромал? - услышал вдруг голос матери.
        Кровь ударила ему в голову.
        - Никуда… Просто так… - заикаясь, ответил.
        - А что делал на чердаке, дрянь?- она пригнулась, глянув ему в глаза.- Говори правду!
        - Ничего, п-просто иг-играл…
        - Дыхни!         
        Его выдох и оплеуха родились одновременно. Возмущений мамочки  не было предела.
        - Погоди, скот!- она ткнула Сашку коленом в сторону дома, дрожащими от злости руками доставая папиросу.

        Он присел за кухонный стол. Рядом села бабушка, его прикрывая от мамочки, которая, стоя у умывальника, умывалась. Вовка прислонился к печке, стараясь не дышать. Ксения смотрела косо на Сашку. У него под глазом нарисовался заметный синяк. Внешне он был спокоен, судя по тому, как безразлично смотрел в окно, ковыряя в носу. Длительная тишина, возникшая в доме,  угнетала всех. Её попыталась нарушить Агафья Кирилловна. Повернувшись к столу и глядя на внука, она взяла карты и раскинула их по столу.
        - Это для дома, это было, это будет,- заговорила,- это  ожидает…
        Сашка следил в окно за маневровым паровозиком, двигающимся туда-сюда, но краем глаз присматривал за матерью. Вот она простучала каблуками по комнате, вот сняла туфли и швырнула их под кровать. Под скрип пружины легла.
         - Это было, это будет, это ожидает…- шептал вслед за бабушкой Сашка.
         «Знаю, что ожидает,- думал он,- за дверь ни шагу, сочувствие папочки, бабы. Вовка  притащит окурок и не упустит случая поехидничать: мол, сиди дома, давно  пора привязать к бабке тебя». Забывшись, он провёл рукой по столу и поломал ряды бабушкиных карт. В окне, прижимаясь носом к стеклу, появилось личико Галки. Она махнула ему рукой и крикнула:
        - Достукался – на улицу не выпускают… Это она тебя разукрасила, паразитка? Руки бы отсохли у неё, вот зараза!
        Сашка испуганно прижал палец к губам, сострив гримасу и показывая рукой в сторону комнаты. Бабка прикрыла глаза и обхватила голову руками. Ксения зашевелилась на постели. 

        Из-за болезни Сашка отстал от одноклассников в учёбе, и, как ни пробовала его подтянуть  мамочка,  он остался в третьем классе на второй год. Галке он сказал, что переживает из-за того только, что будет учиться  ниже её; а для себя давно решил, что ему учёба не даётся, особенно арифметика. Хотя стихи он декламировал лучше всех, даже учительница приводила его в пример. Мнение учительницы он подслушал, стоя за дверями учительской; учительница говорила мамочке: «Мальчик способный, но лентяй, стихотворения заучивает, а таблицу умножения не знает». Сашка подумал, что она не права: стихи он заучивал легко, читал их с удовольствием, а над задачами корпел, но всё равно не понимал их. А брат учился легко. Частые домашние неурядицы на него не действовали, домашние уроки выполнял он на бегу, без затруднения решая задачи.
        Ксения с упорством продолжала воспитывать детей, никому не позволяя внедряться в эту область. Конечно, после того, как младшего оставили на второй год, и у неё родились сомнения в способностях воспитателя. Да и не могла она не заметить, что плодами её стараний стали враждебные огоньки в глазах сынов. Но, чувствуя и понимая это, она не меняла ничего в методах воспитания. Отношения в семье продолжали течь в привычном русле.

                22

        Два года проходил Сашка в третий класс. Мучительное это дело: во-первых, стыдно быть второгодником, а во-вторых, к учёбе ещё большая возникала неприязнь. Но, наконец, учительница объявила:
        - Саша Ерёмин переведён в четвёртый класс.
        Можно было положить учебники в тумбочку и заняться делом!
- Вы честно заработали отдых!- торжественно произнесла Ксения, хитрая искорка мелькнула в её глазах. - За это мы купили вам путёвки в пионерский лагерь. Отдыхать будете два месяца, если не натворите  ничего.- Она покосилась на Сашку.

         Настал срок отправки в пионерлагерь. После долгой зимы необыкновенно приятно оставить студёный Север! Сначала ребят отвезли на поезде к причалу. Сашка увидел теплоход, на котором он сюда приплыл. Он стоял в порту, сверкая окнами и белой краской корпуса. Братья были в одинаковых костюмах. Низкорослый Сашка стоял в сторонке от других. Глаза его выражали беспокойство, хотя по лицу можно было прочесть: «А пошли к чертям, мне наплевать». Но он лукавил: Вовка собрал вокруг себя мальчиков и девочек, и Сашка ему завидовал, потому что было обидно, ведь брат не умел рассказывать анекдоты так, как умел он, при этом строя рожицы. Но в этот раз получилось так, что ребята собрались около брата.
         Вовкину группу поселили в трюме. Сашка забегал к нему, чтобы полакомиться тем, что собрали дома. А где его группа, он не знал, потому что теплоход был набит детьми, как селёдкой бочка. Сладить с ними не могли звеньевые и пионервожатые. Красные галстуки мелькали повсюду – и в рубке капитана, и в каюте первого класса, и на палубе, и в машинном отделении. Сашка тоже не в силах был сидеть на месте, и носился по коридорам, лестницам с железными поручнями, по палубе. И уже на второй день плавания его костюм приобрёл серый цвет. А Вовка днём караулил чемодан. Он не раз просил младшего  посидеть вместо него, но Сашка убегал, сломя голову. Лишь вечерами сменял он брата. Заметив у Сашки на лице синяк, Вовка спросил:
         - Кто поднёс фингал?
- Никто, с лестницы упал.
- Правда?
- Нет, подрался.
- Учти, когда прибудем на место - напишу матери.
- Я больше не буду.
Когда Сашка сменял брата вечером, тот шёл на палубу. Отлогие берега покрыты были кустарником. Вовка, превратившись на время в послушного подростка, простаивал на палубе, глядя на берег, пока мрак не сгущался. Тогда он спускался в трюм. Сашка обычно в это время посапывал, сидя на чемодане. Брат садился рядом. Но на чемодане не поспишь, и братья укладывались на полу.

                23

         К месту прибыли только через двое  суток.
- Скоро Красноярск,- сказал матрос, натягивая канат.- А вы, ребятки, дома. Ох, и терема соорудили вам, красотища!- Он повёл рукой в сторону берега.
         Дети столпились у трапа – смеялись, орали и с нетерпением   ждали команду спуститься всем на берег. Команда прозвучала. И неудержимый поток красных галстуков потёк вниз. На берегу прибывших детей построили. Глаза у детей светились радостью. Строем отправились в сторону лагеря. Крупная овчарка, Полкан - пёс старшего пионервожатого лагеря Аркадия Федотовича - носилась по дорожкам, или зарывалась мордой в густую траву. Ещё на теплоходе Сашка кормил её хлебом и печеньем. Овчарка, из собачьей благодарности, расталкивала шеей ребят и находила Сашку, а найдя,  вставала на задние лапы и облизывала ему лоб и щёки.
         Показались теремки – высокие, с клинообразными крышами, собранными из кусочков и раскрашенными, как   радуга. Окна тоже были из цветных квадратиков и треугольников. В теремке, куда расположили  Сашкину группу, стояли койки, на спинке каждой висело белое полотенце; между койками располагалась тумбочка, как в больнице, где лежал Сашка. От всего, казалось, веяло светом, причём, на каждой тумбочке стоял стакан с букетом цветов.
         Детей повели в столовую, где Аркадий Федотович, между прочим, объяснил, что жить тут будут по расписанию, и без разрешения звеньевого и вожатого отлучаться нельзя. Сашка, слушая это, загрустил, чувствуя в голове сопротивление против такой строгости. Плотно покушав, он с ребятами  направился в спальню. Но под тонким одеялом было холодно. Он надел костюм, после чего уснул.
- Вставайте, вставайте!- разбудил всех бодрый голос.
За окнами звучал горн: та-та-та! Строем дети направились к развешанным на открытом воздухе умывальникам, затем, строем же, направились в столовую, потом были игры, потом отбой. Под одеялом у Сашки засветилась папироса. «Молодец Вовка, - подумал Сашка, затягиваясь дымком, - сунул покурить, вот это брат, понимаю». Вдоволь накурившись, он оценил жизнь в лагере со знанием дела: сытно кормят и поят. И, главное, нет мамочки, значит, не будет порок. И ещё подумал, что неплохо быть пионервожатым: вон хохочут во дворе, песни поют, а тут отбой, хоть ещё десяти нет. «Хорошо пионервожатым: бесись, не хочу!» - подумал.
 
Своей чередой проходила в пионерском лагере жизнь. У каждого из детей нашлись любимые занятия: одни увлекались играми, другие плескались в реке. А Сашку тянуло на приключения.
- Боже мой!- забеспокоилась вожатая.- Время купаться, а троих всё нет. Кто видел Сашу, Витю и Толика?  Ушли в дом отдыха? Значит, купаться не пойдём!
Ребята загрустили, потому что было жарко и купаться всем хотелось. А вожатая продолжала изливать раздражение:
- Две только недели мы здесь, а столько с этими  ребятками ЧП: кто ночью флаг из простыни на мачту поднял? Ерёмин, Клязин, Сенин. А в ларь с сухофруктами кто забрался? Они же.- Она долго перечисляла подвиги троицы и добавила:- Пора  поставить вопрос об отчислении этих хулиганов из лагеря.
         Больше всех задумался Сашка, когда ему это передали. Уж он-то знал, чем грозит ему преждевременное возвращение, он даже стал подумывать о побеге, но вскоре состоялся разговор с Аркадием Федотовичем, после чего Сашка пообещал исправиться.
          После отбоя он, забыв про обещание, незаметно пробрался мимо мачты и пополз на кедр, на вершине которого ещё утром видел гнездо. Лез долго, перерываясь на короткий отдых. Но когда добрался до вершины, то обнаружил, что гнездо пусто. Спускаться было легко. Однако стало темнеть, и ощущалась усталость. «Не сорваться бы» - подумал он. Вдруг услышал внизу перебор струн гитары и приглушённый разговор. «Что делать? Что делать?» - заметалось в голове шалуна. Подумав, решил сидеть на дереве. Усевшись удобней, он прислушался. Но говорили тихо. Тогда с кошачьей осторожностью он спустился пониже. Голосов было четверо - двое мужских и двое женских. Говорили о кино, о трудностях воспитания.
          - Знаете, меня главный вызывал, - сказал Аркадий Федотович.- И заговорил про троих из отряда.
          - Ну и что?- женский голос
          - Упёрся: спишем. Но я сказал ему то, что заявил Ерёмин.
          - А что он заявил?
          - Что ему нельзя являться домой раньше, в противном случае он убежит отсюда. И я ему верю.
          Сашка, глянув вниз, изумился: как до сих пор его не заметили?
          - И что  главный? – женский голос.
          - Согласился оставить, только предложил  разбросать их по отрядам, а Ерёмина отправить в отряд к старшему брату.
          Одна парочка удалилась, а двое начали  целоваться. Руки у Сашки онемели. «Целуетесь, гады!- зашипел он.- Как спрыгну!». Он уже подумал открыться, не имея сил держаться на ветке, но, к счастью, парочка удалилась. Добравшись до койки, Сашка  уснул.

          Теперь братья были вместе. Вовка взял шефство над младшим, не скупясь на тумаки, зато больше с Сашкой  ничего не случалось.
          Наступил последний день пребывания детей в лагере. До сумерек горел прощальный костёр. Дети громко смеялись и пели песни. Ночью Сашке не спалось. Он вспоминал взгляд мамочки; её облик навис над ним. Утром он был молчалив, лишь раз спросил Вовку:
           - Чему радуешься?
           - Дурак, домой же едем.
           Сашка, покачав головой, подумал: «Ничего, до дома далеко…». Но обратный путь показался ему короче. Он уже не носился, сломя голову, по пароходу, а сидел смирно в трюме. Вовка уговаривал его пойти подышать свежим воздухом, но Сашка отмахивался. И при посадке на поезд  молчал.
  - Что с тобой?- не вытерпел Вовка.
  - Ничё!- короткий ответ.
  Лишь недалеко от Норильска Сашка открылся:
  - Володя, не говори матери…
  - Из-за этого такой? Чудак... Не скажу, конечно.
  Дома братьев встретили старая Агафья и хворый дед.
  - А где папочка с мамочкой?- спросили братья.
  - Ой,- отмахнулась бабка.- Приедут не скоро:  в отпуск уехали.
  И Сашка  преобразился!  Улыбка не сходила с его лица, он бегал то к бабке, то к деду, целуя обоих.
  - Отстань!- засмеялась бабка.- Замучил, окаянный. Расскажите, лучше, где были и что видели.
  И полились громкие рассказы братьев, бесхитростные, начистоту, без страха проговориться о том, как Сашка хулиганил.
  - Молодцы, молодцы!- перебила их болтовню Агафья Кирилловна.- А теперь снимайте то, что осталось от костюмов – стирать и зашивать буду.   
  - А у нас новость,- вставил своё слово дед.- Полина пишет, что собирается приехать.    
  - И Анна собирается,- добавила бабка.- Они с Полькой списались. Она у золовки живёт в Красноярске. Ребёнок у неё, а муж бросил.

                24

           В заполярье ожиданье солнца обостряется с приближением весны. О, весна! Она оживляет  природу и сердца. Необыкновенно приятно дождаться после суровой  зимы исчезновения огромных сугробов и затопления просторов тундры водой. Пришла весна! Об этом на Севере поёт ручей, об этом говорят улыбки детей и взрослых. Но громче всего вещает о ней подснежник, родившийся  на возвышенности равнины. Но очень короток на Севере праздник тепла. Лето мгновенно. Ещё вчера зеленел куст, но, увы, он уже пожелтел, и уже перекрасилась с ним бескрайняя тундра. Тоже красиво, но эта  красота быстро осыпается под натиском студёного ветра, дожди переходят в беспрерывные  снегопады.

           Итак, опять осень. Сашкино сердце предчувствовало, что будет от неё у него крупные неприятности. Правильно  предчувствовало: в первой четверти его отправляли из школы три раза из-за поведения за родителями. Это отметилось порками. А во второй четверти его исключили из школы за драку, как  хулигана. Мать и бабушка ходили в другую школу, но от них отмахнулись, ссылаясь на переполненность классов, обещая вернуться к вопросу на следующий год. И Ксения ещё сильней ощутила неприязнь к младшему сыну. Она не знала, что с ним делать, и, в конце концов, махнула рукой на него. Не раз, злобно глядя на младшего, спрашивала: «Что делать с тобой?». Не раз он стоял на голых коленях по три часа в углу.
           - Скажи, чтобы, например, ты сделал на моём месте? Говори, скотина! – крикнула она однажды,  рука её потянулась к шнуру.
           - С-к-к-ка-жу…- Сашка закрыл глаза ладонями.- От-п-равил бы в к-к-олонию. – Не раз от неё это он слышал.
           Удара не последовало. Она швырнула в него книгой, что привезла из отпуска. Разборчивым почерком на внутренней стороне обложки написано было: «Младшенькому сыну». Сашка взял в руки упавшую книгу. На обложке оттиск:  «А. С. Пушкин. Сочинения. Том первый».
  - Пока наизусть не выучишь, я не слезу с тебя!
  « Занёс же вражий дух меня на распроклятую квартеру!» - читал Сашка. Ксения ушла, хлопнув дверью. А у Сашке в голове крутилось одно: «распроклятая квартера, распроклятая…». Из кухни бабка позвала его кушать. Он, положив на колени книгу, ел лениво. Бабка со слезами на глазах смотрела на него. Сашка молчал, бабка молчала. А в голове у него крутилось одно: «Замучила, замучила…».
  Как всё исправить, он не знал. Если бы мамочка была терпеливей, его сердце бы откликнулось, но зачем     побои? Почему она оказалась для него тираном, а не матерью, жизнь которой посвящена была бы существу беспомощному, нуждающемуся в подсказке?
    
  Мамочка запретила ему отлучаться из дома, но позволяла посещать библиотеку Дома Профсоюзов. Сначала он читал книги неохотно, но потом втянулся, и не в состоянии был уснуть, не прочитав хотя бы с десяток страниц. Иногда содержание книги он пересказывал мамочке. Так за зиму им были прочитаны все книги из детской библиотеки. Тогда он уговорил  библиотекаршу Варвару Сергеевну давать ему книги для взрослых, соврав, что берёт их для мамы.
  Ксения, в конце концов, ушла в собственные заботы, дела по службе, ослабив контроль над сыновьями. Между ней и мужем происходить стали  скандалы. Иногда с работы она являлась поздно, а Скачков, осознав, с кем судьбу связал, напивался в стельку.
  «Всё равно папочку люблю»,- думал Сашка. Зимой он не раз ночевал у тёти Полины, приехавшей сюда с Зиной и Анной и поселившейся в старом  бараке. Сашке было у них спокойно. Особенно ему нравилось, когда Анна противоречила мамочке. Он запомнил её  фразу: «Хоть у меня проблема с мужем, но я своё дитё не стану так мучить…». Анна приехала сюда с крохотной девочкой. Стычки Анны с матерью Сашка слышал много раз, и пересказывал их тётке Полине, копируя обеих. И та, глядя на представление, хохотала. Иногда к тётке приходил Вовка. Она усаживала обоих за стол, приговаривая: «Ешьте, милые голодранцы, чёрт вас побери». Дети набивали пищей желудки под зычный голос тётки, которая над ними шутила. Она на работу устроилась поваром первой руки, и практически кормила сестру с ребёнком. 

                25

           Настала весна. И дед Семён умер. Лежал он в комнате,  на  глаза его положили пятаки.
           - Вот и ушёл, сердешный,- причитала Агафья Кирилловна над супругом.- Не глянешь теперь на свет белый, сокол мой ясный...
          Последний месяц Семён как бы перестал существовать для Ксении, но бабка Агафья и Сашка присаживались на краешек его постели. В последний день он невнятно бормотал, просил прощенье у жены; и, с усилием голову приподняв, поцеловал в лоб Сашку. Агафья Кирилловна отправила внука оповестить Полину.
          Сашка увидел во дворе барака Зину; она издали ему   улыбнулась.
           - Чего смеёшься?- напустился на неё Сашка.- Дед-то помер.
           Зина, нескладная, длинная, в шапке с одним ухом, шмыгнув носом, спросила:
           - Совсем помер?
           - Нет, на неделю.
           Зина вбежала в барак, и оттуда  послышался плач - заголосила Полина. Из барака тётка вышла с помощью Зины и племянника. Она непрерывно шептала: «Тятя помер, тятя  помер…»
          Хоронить Семёна пришли родственники и соседи. Покойник лежал в обитом красным материалом гробу, поставленном на табуреты, у входа в барак. Полина стала у гроба, рядом – швыркающая носом Зина, тут же - пьяная Машка, соседка, и Ромка-хулиган; Ромка кому-то подмигивал.
           - Чего мигаешь! - прошипел Сашка.- Из другого барака пришёл и фотографируешься!
           - Замолчи, подколодный! - шикнула Полина.
          Сашка, недовольный, перебрался ближе к бабке. Когда сфотографировались, запричитала Полина, за ней  – Анна и Ксения. Возмущённый голос Сашки  прервал вой их:
           - Чего ревёте! Когда дед живой был, не жалели, не нужен был, а теперь - соколик…
           Плачущие умолкли, какое-то время стояли, раскрыв рты. В словах малыша слышалась истина, и она резанула присутствующих: от слов мальчика веял холод, как будто их произнесли уста мёртвого.
           - Замолчи!- опомнившись, Ксения замахнулась на Сашку.
           Ехали до кладбища долго; грузовик трещал и стрелял, как из ружья. Бабка Агафья смотрела то на покойника, то на окно кабины, словно  боялась, что Семён проснётся от шума. Грузовик подъехал к горе Шмитихе и стал: дорога оборвалась, дальше лежала грязь. Пришлось идти пешком; ноги ползли в стороны, особо трудно было тем, кто нёс гроб. Когда подошли к яме, слёзы полились из Сашкиных глаз. «Не будет у меня деда» - подумал он. Вспомнил, как тот кидал ему в окошко больницы сухари тонкими  пальцами. Он стоял возле могилы, скуля и глядя на острую бородку деда. Опускали гроб не сразу: пришлось вычерпывать из могилы воду.
           - Зря черпаете,- подошёл кладбищенский сторож.- Толку не будет: всё кладбище не вычерпаете.
           И правда, пока прощались с покойником, вода  прибыла до половины ямы. Пришлось опускать гроб в воду. Она скрыла его от глаз.