Завещание

Владимир Алексеевич в мрачном настроении задумчиво стоял у окна в своём кабинете. За окном собиралась гроза, темнело, вот-вот начнётся ливень.

— Владимир Алексеевич, — по внутренней связи обратилась секретарша, — к вам посетитель. Утверждает, что ваш школьный товарищ. Впустить?

— Впусти, — Владимир Алексеевич был слегка удивлён.

Дверь отворилась, и вошёл мужчина, ровесник хозяина кабинета, лет сорока пяти, с чёрной сумкой через плечо, в белой рубашке с короткими рукавами в мелкую синюю клетку, в джинсах и когда-то белых кроссовках. Был он немного смущён.

— А, Васька, привет, — с усмешкой произнёс Владимир Алексеевич,— мой совет впрок пошёл три года назад?

Три года назад у Василия серьёзно заболела жена, требовалось дорогостоящее лекарство. Он случайно встретил на улице Владимира Алексеевича и был приглашён в офис. В офисе Владимир Алексеевич самодовольно распинался о жизни, сказав, что если человек не может заработать денег столько, сколько ему надо, то пусть их украдёт. Если очень надо, то грех небольшой. Василий тут же воспользовался советом и украл у него сто тысяч рублей. Потом он прислал письмо, объясняя свой поступок, а также сдачу, оставшуюся от покупки лекарства. Владимир Алексеевич не стал преследовать своего школьного товарища.

— Я верну, — произнёс посетитель неуверенно.

— Да? Не думаю, видимо, случилось что-то такое, что кражей делу не помочь. В прошлой раз всё получилось у тебя?

— Да, спасибо тебе, Володь, я верну.

— Если бы смог вернуть, сюда бы не пришёл.

— Сейчас у меня совсем беда, Володя.

На глаза Василия навернулись слёзы, но он справился и продолжил:

— Машенька, дочка, пятнадцать лет девочке, здоровая такая была и вдруг оказалось, что у неё сердце больное, срочно требуется операция, но она платная. В Швейцарии.

— И сколько?

— Шестьсот пятьдесят.

— Шестьсот пятьдесят?

— Швейцарских франков.

— Двадцать один миллион рублей примерно.* А почему Швейцария? А в России таких операций не делают?

— Делают, но тоже платно.

— И сколько?

— Два миллиона.

— Недорого.


— Евро.

— Да они охренели! И где ты возьмёшь такие деньги?

— Я так понял, что ты хорошо знаешь Максим Максимовича, главу администрации нашего города? У него фонд помощи есть, «Благо России» называется. Он, может быть, поможет, если ты попросишь?

Владимир Алексеевич расхохотался. Он сел за свой стол и показал рукой на место рядом.

— Садись, Василий. Эх, Вася ты, Вася. Это не совсем фонд, это скорее «прачечная». В нём деньги отмывают.

Василий загрустил, сжался в комок и с робкой надеждой спросил:

— А ты сам не сможешь помочь? Хотя я помню — это не в твоих правилах…

— Не в этом дело. Максим Максимович рейдерством занялся. Не он сам, но с его подачи. Нет у меня больше ничего, кроме этого здания. Пятьсот тысяч в месяц я собираю с арендаторов. Вот и все мои богатства. Особенно комбинат железобетонных изделий жалко. Я его лелеял, холил, столько сил и труда в него вложил.

— Ты же его по ваучерной приватизации за гроши купил.

— Откуда такие сведения, интересно? Ну да, приватизировал недорого, и что? Завод работал, я людям зарплату платил. А теперь на него возьмут кредитов немерено, обанкротят, людей на улицу выгонят, оборудование на металлолом сдадут, корпуса снесут, а на его месте какой-нибудь торгово-развлекательный центр построят.

— Значит, придётся продавать квартиру, — обречённо вздохнул Василий, — говорят, она как раз двадцать два миллиона стоит.

— Ни хрена себе! А, ну да, твоя квартира так и стоит.

— Я сам удивился, как узнал. В старом доме.

— В сталинском, довоенном. Почти центр города. Я помню, какая у тебя квартира — шикарная. Кто, интересно, её у тебя купит в нашем городе за такие деньги?

— Говорят, фонд этот, «Благо России», может купить.

— Фонд? Фонд, пожалуй, может. А сам где жить будешь?

— Дачу утеплю. Там и жить буду, на своих четырёх сотках.

— Почему четырёх? У всех же шесть?

— Ну нам так «повезло».

— Да, действительно, повезло. Тебе хуже, чем мне. Я торчу в этом офисе и радуюсь, когда у арендаторов лампочка перегорит: хоть какую-то проблему решу. Но твоя проблема, боюсь, мне не под силу. Тебя спасти может только чудо, например, чемоданчик, набитый долларами или затонувший галеон с пиастрами. Не знаешь, в нашу речку испанские галеоны с дублонами не заходили? Или, может, у тебя карта «Острова сокровищ» имеется?

— А ты бригантину на пятьсот тысяч в месяц снарядишь?

— Умеешь ты поддеть, Вася. Значит, карты сокровищ у тебя нет.

Владимир Алексеевич вздохнул и отвернулся к окну. Грянул гром и полил ливень.

— Есть, — сказал Василий.

Владимир Алексеевич резко обернулся:

— Что ты сказал? Есть?

За окном сверкнула молния и вскоре прогремели раскаты грома.

— Есть. Ну, не карта, но… есть. Завещание, с описанием места, где спрятаны сокровища моего прадеда.

— Так что же ты тут сидишь, попрошайничаешь?

— Так оно зашифровано и прочитать его нельзя. Отец пробовал, я пробовал, расшифровать не получилось.

— И что у тебя за прадед такой? Много денег за ним водилось?

— Видел здание из красного кирпича на набережной, где наша администрация города располагается?

— Ну ты спросил, — покачал головой Владимир.

— Так вот, это дом моего предка — купца первой гильдии. Харитон Григорьевич Зайцев! Не слышал?

— Нет. Судя по зданию, денег у него было до хрена.

— Ха! До хрена! Гораздо больше, только вот куда они делись? У моего прадеда до этой заварухи с революцией были сын и дочь. Сын в Гражданскую ушёл с Деникиным, и судьба его неизвестна.

— Может, он сейчас миллионер в Америке?

— Вряд ли он вообще жив. А дочь моего прадеда — это моя бабушка. Она вышла замуж за партийного функционера (отсюда и квартира), пережила много всякого разного, включая войну, поэтому ей было не до сокровищ своего отца. Но завещание сохранила.

— Сохранила, — задумчиво произнёс Владимир Алексеевич. — Постой, если твоя бабка замуж вышла, то почему ты Зайцев?

— Честно? Не знаю. Может, за однофамильца замуж вышла, а может, просто фамилию менять не захотела.

— Ладно, неважно. Ты сейчас где работаешь?

— Временно безработный.

— Это хорошо.

— Что же тут хорошего? На зарплату жены живём. Думаешь, учителям много платят? Тем более сейчас, летом.

— Это я к тому, что от поисков клада ничего отвлекать не будет. Значит так, Василий, давай договоримся: находим клад, лечим твою дочь, остальное вкладываем в бизнес, доходы от бизнеса — в пополаме.

— А если там только на лечение Машеньки или меньше?

— Ну, тогда все тебе. Поиск клада неплохое развлечение. Квест, как сейчас говорят. Всё интересней, чем решать мелкие проблемы арендаторов.

— Хорошо, я согласен.

— Тогда едем к тебе, я забираю по дороге свою жену, и при наших жёнах я повторяю своё предложение, при свидетелях, так сказать.

— Это не обязательно, я тебе доверяю.

— Я сам себе не доверяю. Поехали. Ливень нам не помеха, это к удаче.

***

В квартире у Василия при жёнах Владимир повторил своё предложение. Все согласились: Надежда, жена Василия – потому, что не очень верила в успех, но надеяться больше было не на что, а у Любы, жены Владимира, не было иного выбора.

Дочери Василия Владимир сказал:

— Что-то ты, Мария, как-то не похожа на смертельно больную…

— Врач сказал, что через полгода я превращусь в развалину и умру.

На глазах девушки блеснули слёзы.

— Спокойно, Машенька, дядя Вова всё уладит, иди, занимайся своими делами. Давайте ваше завещание, – отреагировал Владимир.

Ему подали лист плотной бумаги, исписанный незнакомыми буквами, в нижнем правом углу красовалась подпись и стояла печать. На печати написано: «Зайцев и сын».

— Буквы какие-то странные, — сказал Владимир Алексеевич.

— Греческие, — пояснил Василий.

— Хорошо, что не армянские. Значит, текст греческий. Надо его просто перевести.

— Какой ты умный, Владимир Алексеевич, прям куда деваться! Переводи.

Василий покопался на книжной полке, достал две книги.

— На тебе в помощь словарь новогреческого языка, на тебе ещё и древнегреческий. Думаешь, что ты один такой умный, а мы пеньки с глазами?

— И результат?

— Не угадали ни одной буквы. В смысле, буквы угадали, но ни одного слова не угадали.

— Нет, угадали одно слово, — сказала Надежда.

Они с Любой сидели на диване, Владимир за письменным столом Василия у компьютера, сам Василий стоял рядом.

nastroy.net

— Какое? — встрепенулся Владимир.

— Самое последнее — «аминь».

— Боюсь, что нам это ничего не даст. Обратите внимание: в завещании нет ни одной заглавной буквы, ни одного знака препинания.

— Чтобы трудней было прочитать, — предположил Василий.

— Возможно. А как все эти слова в завещании произносятся? Вася, ты не знаешь?

— Нет, а зачем? Какая разница, как произносится слово, если ты не знаешь его значение?

— Ну, мало ли. Может быть, что-то блеснёт. А как вы вообще догадались, что это слово именно «аминь»? Тут больше похоже на А, М, N, V (а;;;).

— Оно единственное, которое перевелось, — сказала Надя.

— Ага! Нет, давайте всё-таки узнаем, как завещание будет звучать. Если это не греческий, то какой-то другой. А какой? Что в гимназиях изучали до революции?

— Церковно-славянский, — стала перечислять Надежда, — греческий, латынь, французский и немецкий.

— Нам любой подходит.

Владимир Алексеевич повернулся к компьютеру, долго что-то там искал, наконец, попросил отпечатать листок.

— Ну, слушайте, — сказал он, взял листок в руки и стал по возможности чётко произносить слова. Все внимательно слушали.

— Ну? — спросил Владимир Алексеевич, после окончания чтения. — На какой похож? Французский?

— Слишком длинные слова, — усомнился Василий.

— Тогда немецкий?

— Для немецкого — слишком короткие слова.

— На тебя не угодишь.

— Если смягчить окончания, все эти «пос», «кос», «мос», то будет похоже на мордовский язык, — сказала Надежда — «пось», «кось», «мось».

— Очень будет похоже, — подтвердила Люба.

— А с какого? Откуда в нашей местности мордва?

— Есть, Володь, — сказал Василий, — это русские здесь пришлые, а мордва испокон веку здесь жила.

— Рядом с моей деревней было мордовское село, — сообщила Надя.

— И у нас в школе мордвины учились, — сказала Люба.

— А в моей нет, — ск
азал Владимир. — Какое отношение, Вася, к твоему прадеду имеет мордва?

— Его жена была мордовкой. Но это не точно. Русские редко берут мордовок в жёны, но бабка хвасталась, что у ее деда приличное состояние было, и за её матерью хорошее приданое дали, на этом прадед и поднялся.

— Молодец твой прадед, но это всё лирика, — сказал Владимир и повернулся к компьютеру.

— Так, — вскоре сказал он, — мордовского языка нет. Есть мордовские языки.

— Всё верно, — согласился Василий, — у мордвы два языка: эрзянский и мокшанский.

— Зачем одному народу два языка?

— Они считают себя разными народами — эрзя и мокша.

— А, говорят, есть ещё и шокша, — сказала Люба.

— Ну, это уже слишком, — возмутился Владимир, — два языка для одного народа много, а третий-то куда? Хорошо, допустим. И какой язык применён в завещании?

— Какой-то, — пожал плечами Василий. — Я читал, что во Вторую Мировую американцы передавали свои сообщения на языке племени навахо и японцы не могли их расшифровать.

— Значит, твой прадед придумал это раньше америкосов. Но не будем унывать, мы не японцы.

Владимир Алексеевич вновь застучал по клавиатуре.

— Ну вот, смотрите, — сказал он, оторвавшись от компьютера, — русско-эрзянский и русско-мокшанский словарь. Переводим, а утром у меня в офисе сверим результаты.

— Нам тоже приходить? — в один голос спросили Надя и Люба.

— Приходите, если делать больше нечего.

В офисе у Владимира Алексеевича все собрались после десяти часов. Перевод текста был далёк от литературного, да и переводом его назвать было нельзя. Так, слова, мало друг с другом связанные.

nastroy.net
— Чёрт какой переводил с этого языка, — ругался Владимир Алексеевич, — как на нём вообще можно разговаривать?

— В греческом алфавите нет мягкого знака, — сказал Василий, — а в мордовском, если верить словарю, он есть в огромном количестве. Отсюда и трудности перевода.

— При чём тут мягкий знак? К корню прибавляют суффиксы, окончания, ещё какую-то хрень.

— Мальчики, — сказала Надежда, — давайте попробуем перевести совместными усилиями. Отдельные слова мы же перевели. Язык оказался эрзянский.

— Да какая разница, какой язык. Думаете, получится?

— Думаю да. Я преподаватель русского языка, во всех этих суффиксах, наклонениях, спряжениях, падежах я разбираюсь.

— Если бы английского, а то русский.

— А чем русский хуже? Я думаю, что первые два слова надо читать как «мялень азома», что, согласно словарю, означает завещание. Логично?

— Логично, — согласился Владимир.

— Дальше идут слова: «мон нумолов дригон каритон». «Мон» — это местоимение «я», а три непереводимых слова — имя, отчество, фамилия.

— У мордвы есть отчества?

— Переняли у русских. Как звали твоего прадеда, Васенька?

— Э-ээ… Харитон Григорьевич Зайцев.

— У венгров, дальних родственников мордвы, имена пишутся не как у русских. Сначала идёт фамилия, потом отчество или прозвище, потом собственно имя. У китайцев также, но это неважно. Посмотрите, Володя, как переводится слово «нумол»?

Владимир заглянул в компьютер.

— Заяц,— радостно сообщил он,— Надежда, давайте на «ты».

— Хорошо. Допустим, что буквы «х» у эрзи нет, тогда слово «каритон»— это Харитон, а «дригон»— это отчество — Григорьевич. В тексте есть похожее слово — «дриго», перед ним — «цёрам». «Цёра»— парень, сын. Очень часто мужчины называют своих сыновей в честь своих отцов. Значит — «цёрам Дриго»— сын Григорий. Соответственно — «стирм Олдай» — это дочь… Как бабушку звали, Васенька?

— Баба Дуся.

— Евдокия. Ну, Дриго на Григория тоже мало похож. Значит, это дочь Евдокия. У нас получилось: «Завещание. Я, Зайцев Харитон Григорьевич»… Разбираемся дальше?

Разбирались они ещё часа три и выяснили, что деньги и некие ценности спрятаны и хранятся в кресте на могиле тестя и тёщи завещателя, которых зовут соответственно: Чавкин Квомонь Квилё и Чавкин Доронь Марква.

— Ну и где они похоронены? — спросил Владимир Алексеевич.

Василий замотал головой.

— Хорошо, зайдём с другой стороны: где похоронен твой прадед?

— Не знаю, — честно признался Василий. — И я сомневаюсь, что такие имена будут написаны на православном кресте.

— То есть ты намекаешь, что мы не знаем не только, где искать, но и кого искать?

— Ну да.

— С тобой не соскучишься, Василий.

— Спокойно, мальчики, — сказала Надежда. — Сейчас разберёмся. «Квилё» это имя. Допустим, что у мордвы не было буквы «ф», как и у русских. Преподобный Серафим Саровский называл себя Серахвимом.

— «Х» у мордвы не было, — сообщил Владимир Алексеевич. – Помните «Каритона»?

— Я помню, — ответила Надежда,— а значит, «кв» это «ф». Филё… Филё… Что за имя такое?

— Филя, Филипп, — сказала Люба.

— Точно, — согласилась Надя,— Фомонь, Фомо…

— Фома, — подсказала Люба.

— Владимир, у тебя гениальная жена!

— Я знаю, — согласился Владимир Алексеевич. — Значит, мы ищем Чавкина Филиппа Фомича и...?

— И Чавкину… Марква? Марфа. А вот насчёт отчества… даже никаких мыслей.

— Хрен с ним, — отмахнулся Владимир, — значит, мы ищем могилу Чавкина Филиппа Фомича и Чавкиной Марфы… Батьковны.

— Ну как-то так, — согласилась Надежда.

— Тогда ещё один вопрос, не очень существенный, — сказал Владимир Алексеевич.

— Какой? — спросил Василий.

— А если наш клад уже нашли?

— Нет, не нашли. Отец, а потом и я следили за всеми сообщениями о находках, хоть как-то напоминающих клад. В нашем городе и его окрестностях за последние сто лет ничего не находили.

— А зуб мамонта?

— Володь, какой же это клад?

— Это я просто проверить твои слова. Действительно, следишь. Ну, и где мы будем искать чету Чавкиных?

— На кладбище.

— Это понятно, Вася. На каком?

— На самом старом, на Заречном. Там давно уже никого не хоронят.

— Если дать денег, похоронят и там, — сказал Владимир Алексеевич, — надо проверить.

С этими словами он снова сел за компьютер.

— Действительно, Заречное самое старое, два других более молодые. Ну, что же — поехали.

***

Они бродили по кладбищу часа четыре и вышли с него, перемазанные землёй, обожжённые крапивой и абсолютно без результата.

— И почему ему взбрело в голову прятать клад на кладбище? — спросила Люба.

— Крест на могиле может долго простоять, — стал объяснять Василий, — лет сто, а то и двести. Хотя я думаю, что прадед надеялся, что Советская власть так долго не простоит.

— Ну, власть простояла, — возразил Владимир Алексеевич, — а если за могилой не ухаживают или, если она не всесоюзного значения, то могут лет через семьдесят, а то и через пятьдесят снести.

— А за ней кто-то ухаживал? — Люба посмотрела на Василия. — Нет? И ты, Володя, сказал это после того, как мы четыре часа бродили по кладбищу?

— Ну, забыл, Любаш. И всё равно надо было проверить… Клад, по утверждению Василия, никто не находил. Значит, не там ищем.

— А где надо? — спросила Люба.

— Не знаю. Думаем. Завтра созвонимся.

***

Василий весь вечер бесцельно торчал в интернете и думал, думал. Ему попалась статья, где автор возмущался странностями русских, мол у них церкви забором огорожены, даже за границей, а у культурных европейцев их кирхи, костёлы и прочие стоят чуть ли не между домов без всяких заборов. «Ну, конечно, — подумал Вася,— церковная земля огорожена, там хоронят самых достойных из прихожан. Абы кого не похоронят. А быть похороненным за церковной оградой — это статус, как сейчас говорят».

В квартире Владимира Алексеевича раздался телефонный звонок.

— Алло, — сказал он сонным голосом.

— Вовка, их надо за церковной оградой искать, — сказала трубка возбуждённым голосом Василия, — там только особо отличившихся хоронили, взятку не дашь.

— Взятку могли дать родственники… Вася, два часа ночи, ты до утра не мог подождать?

— Не мог. Я думал, тебя это обрадует!

— Обрадовало. Завтра поищем. Спокойной ночи.

Утром Владимир Алексеевич и Василий без жён целый день колесили по городу, заглядывая за каждую церковную ограду. Крест с надписью «Чавкин» не находился.

— И что теперь делать? — спросил Владимир Алексеевич.

— В село надо ехать, откуда прадед происходит, в Пичаево. Может быть, там.

Тут в кармане у Владимира Алексеевича зазвонил телефон.

— Алло, — рявкнул он в трубку, — добрый… узнал. Нет, никто не умер. Не кладбищенский, а похоронный бизнес. Прикидываю, присматриваюсь… знаешь моё положение. А ты с какой целью интересуешься? На хвост хочешь сесть? Нет? А что? Из любопытства и сочувствия? И тебе удачи.

Владимир Алексеевич положил телефон в карман.

— Вот откуда знают? Ладно, завтра утром рванём в Пичаево, я за тобой заеду.

***

На следующее утро «БМВ» Владимира Алексеевича катил по трассе в сторону села Пичаево. Какое-то время ехали молча. Наконец, Василий решил прервать молчание.

— Говорят, что в том месте, где сейчас село Пичаево, жил мордовский князь. У него умерла любимая жена по имени Пичай. На месте её могилы насыпали высокий курган, а на вершине кургана князь приказал вырезать из сосны фигуру любимой жены. С тех пор село и зовётся Пичаево.

— «Пичай», может быть, и не имя вовсе, а название местности, а легенду за уши притянули. Это ты мне рассказал про Тадж-Махал местного разлива. Видел я его, не впечатлило. Белая такая хрень… нет, красиво, конечно, но не впечатлило.

— Нет, Володь, ты не романтик.

— Мне романтика денег не приносит.

— Тадж-Махал же приносит?

— В Индии да, приносит, там туристов море. А у нас в области нет ничего похожего, деревянная статуя Пичай вряд ли сохранилась. Область на туробъекты бедновата.

— Ну почему? Вон монастырь.

— И что? Мало ли в России монастырей? Если бы там Серафим Саровский хоть проездом, а так…

— Это да…

И тут смутная догадка озарила Василия, или воспоминания, или ещё что-то.

— Володь! Поворачивай в монастырь.

— Зачем?

— Поворачивай, проверить кое-что надо.

— Ну хорошо, сейчас…

Машина повернула на перекрестке, а Владимир Алексеевич вздохнул.

— С этого монастыря и начались все мои несчастья, — сказал он. — Тендер я выиграл на ремонт внутренних помещений. Монастырь передан церкви, но числится за государством как объект исторического значения. Когда всё сделал, оказалось, что нужна лицензия, хотя в тендере об этом ни слова не было сказано. Ну, штраф и прочие прелести, включая отстранение от госзаказов на год.

Машина Владимира Алексеевича въехала в распахнутые ворота во внутренний двор монастыря. Владимир Алексеевич и Василий вышли из «БМВ», оглядываясь и не понимая, что делать.

Настоятель монастыря архиерей Феодосий спешил им навстречу.

— Рад видеть вас, Владимир Алексеевич, в добром здравии. Знаю о вашей беде. Господь всё управит, уповайте на него.

Владимир припал к руке настоятеля, после чего сказал:

— Только на это и надеюсь, батюшка.

— И правильно. По какому делу к нам, Владимир Алексеевич?

— Да не по делу. Ехали мимо с другом, он говорит, что здесь похоронены его дальние предки. Он здесь очень давно был и очень плохо помнит, где их могилы.

— Как величать вас? — спросил архиерей смущённого Васю.

— Василий.

— Ваше стремление похвально. Даже очень далёких предков надо чтить. Как имя усопших?

— Зайцевы. Харитон Григорьевич и Марья Гавриловна.

— Ну, как же. Есть такие, — сообщил Феодосий.

— А ещё Чавкины? Филипп Фомич и Марфа, отчество не помню. Нет таких?

— Чавкины? Вы уверены? Ну, в принципе, есть.

Архиерей попросил одного из монахов проводить друзей на монастырское кладбище.

— Я чуть позже туда подойду, — пообещал Феодосий.

Пришёл он минут через пятнадцать. Владимир Алексеевич и Василий выглядели несколько растерянными.

— Что-то случилось? — спросил архиерей.

— Да, — сказал Василий, — Зайцевых нашли, а Чавкиных нет.

— Так вы у их могилы стоите.

— Да где, батюшка?

— Вот — Филипп Фомич Галкин и Марфа Дорофеевна Галкина.

Архиерей указал на огромный серый крест с этими именами.

— Галкина же?

— Так «чавка» по-мордовски и есть «галка». Птица такая.

— Вы мордвин, владыка?

— Да, а что удивительного? Эрзя и мокша много священнослужителей дали России. Патриарх Никон и его противник Аввакум тоже из мордвы будут.

— Вот как! А что значит «пичай»? — спросил Владимир Алексеевич.

— Это имя. Означает «сосновый» или «сосновая». У нас нет деления по родам, как и в английском.

— Интересный язык.

— Согласен с вами, Владимир Алексеевич. Многие мои соплеменники стесняются на нём говорить. Я вам псалтырь принёс. Что просто так у могил стоять? Помолитесь об усопших, порадуйте их души. Возможно и ваши предки здесь лежат, Владимир Алексеевич, или, по крайней мере, однофамильцы. Вон видите — Письмаровы?

— И при чём здесь я?

— «Письмар» по-мордовски «скворец», а вы же Скворцов, Владимир Алексеевич. Чавкины перевели свою неблагозвучную для русского уха фамилию и стали Галкиными. А Письмаров звучит получше, но могли тоже перевести на русский. Но не буду вам мешать. Псалтыри можете не возвращать. Я вам их два принёс, в подарок. До свидания, чада мои.

— До свидания, владыка, — улыбнулся Владимир Алексеевич.

Как только архиерей скрылся из вида, Василий сказал:

— Володь, читай псалтырь.

— Зачем?

— Для конспирации. Громко читай.

Владимир Алексеевич подчинился, а Василий согнулся и стал внимательно осматривать крест, зашёл за него и… улыбнулся.

— Есть!

nastroy.net

Он достал из висевший у него через плечо чёрной сумки раскладной нож, раскрыл его и стал царапать им заднюю стенку креста. Наконец снял крышку и аккуратно положил её рядом с собой. Из ниши в кресте он извлёк продолговатый предмет, завёрнутый в плотную материю.

— Тяжёлый, но не так, чтобы очень, не сказать, что золото.

— Прячь, — скомандовал Владимир Алексеевич, — потом разберёмся.

Василий кивнул, положил предмет в сумку, а из неё вытащил большой тюбик.

— Что это? — спросил Владимир Алексеевич.

— Жидкие гвозди. Не так же оставлять.

— А я всё думаю: что ты в этой сумке с собой таскаешь?

***

В машине, когда выехали из ворот монастыря, Василий спросил:

— Когда открывать будем? — в голосе его чувствовалось нетерпение.

— В офисе спокойно откроем. Имейте терпение, Василий… э…

— Григорьевич.

— Да, Василий Григорьевич, имейте терпение.

В офисе предмет освободили от материи. Он оказался чем-то вроде деревянного тубуса. Его открыли. Оттуда выпали туго свёрнутые листки.

— Что это? — удивился Василий.

— Сейчас разберёмся, — ответил Владимир Алексеевич. — Керенки, царские ассигнации, акции «Руссо-Балта», Путиловский завод. Интересно, а сейчас он работает?

— Мы гонялись за этой макулатурой? — разочарованно произнёс Василий.

— Спокойствие, главное спокойствие! Векселя на предъявителя в швейцарском банке. Ни хрена себе! Интересно, он работает?

Владимир Алексеевич кинулся к компьютеру.

— Работает. Василий, тебе повезло, прямо там, куда ты собирался дочку везти!

— А нам деньги дадут?

— Конечно. Векселя на предъявителя! Вопрос — сколько там денег на счету. Счёт, я думаю, на имя твоего прадеда. Надо будет доказать, что ты его прямой наследник. Так, что там ещё? «Баварские моторы»…

— Они живы?

— Судя по моей машине — да. Акции концерна BMW семнадцатого и восемнадцатого года. Твой прадед их, наверное, на сдачу купил. Они только образовались в семнадцатом году, никому не известная фирма, делали какие-то моторы и велосипеды. Ладно, смотрим дальше.

Владимир Алексеевич на столе справа от себя откладывал акции существующих фирм, слева — не существующих. Закончив разбор, он сказал:

— Итак, Василий Григорьевич, это всё надо как-то вывезти за кордон и доказать, что ты имеешь на них право. Что-то определённое сказать сейчас сложно, но, судя по всему, мы с тобой как минимум… долларовые миллионеры.

— А Машенька?

— Это с учётом траты на твою дочку! Считай, что она здорова. Уж лимон франков тут точно есть. Короче, ты берёшь вот эти бумажки, — Владимир Алексеевич указал на керенки и акции не существующих в данный момент фирм, — посчитаешь их и по одной штучке отнесёшь в «Нумизмат». Знаешь, где это? Хорошо. Отнесёшь туда с целью продать все, что есть. Продашь или не продашь — неважно. Боюсь, что многие в городе догадываются, что мы клад ищем. Надо показать, что мы его нашли, но он оказался пустышкой. Если тебе дадут деньги — бурная радость, если откажут — искреннее огорчение. Понял, Вася? Главное, чтобы к нам потеряли интерес. Завтра, после «Нумизмата», придёшь сюда, я тебя введу в курс дела, будешь руководить моей фирмой.

— Я?

— Ну не я же! Я поеду в Москву, а потом поеду за границу, в частности в Швейцарию. Надо твою дочку лечить или как? А ты здесь будешь тихо и незаметно собирать необходимые справки, какие я тебе скажу. Буду звонить, отчитываться. Деньги тебе надо оставить, а то помрёшь с голоду, «временно безработный». Мне интересно: как твой прадед умудрился всё это собрать и привезти сюда? Первая Мировая война ещё не кончилась, а Гражданская уже началась?

— Я думаю, что-то у него из этого было. Уехал в 1917 году в Европу, там всё это купил и с войсками Деникина вернулся сюда. Деникина слишком быстро разбили, прадед не успел с ними уйти, или его что-то задержало. Теперь уже не спросишь, бабушка давно умерла, я ещё маленьким был.

— Может быть, Вася, может быть…

***

Через день Владимир уехал, а Василий остался руководить офисным центром.

Владимир Алексеевич позвонил через несколько дней.

— Василий, я договорился по телефону с клиникой в Швейцарии по поводу твоей дочери и внёс предоплату, но они требуют расширенный диагноз.

— И где его взять? У нас в центре, где ей диагноз поставили?

— Лучше в Москве в Первой Городской. Я уже договорился. Отправляй жену и дочь, я их здесь встречу на вокзале.

— А жить они где будут?

— Номер в гостинице забронирован.

Через несколько дней Василий услышал в трубке разъярённый голос Владимира Алексеевича:

— Васька, ты лох! И я повёлся, как последний лошара! Кто такой диагноз твоей дочери поставил?

— Так в городе медицинский центр открылся. У Кольки Баранова там директор знакомым оказался. Мы и прошли всей семьёй обследование бесплатно. Все мы оказались здоровы, но вот Машенька…

— С худшими показателями в космос отправляют! Здорова она абсолютно.

— Да ты что? Вот радость!

— Баранов, говоришь? Ну козёл, ну козёл. Одноклассничек. Это они тебя на двадцать один миллион хотели развести.

— А предварительный диагноз?

— Откуда они знают, что в Швейцарии такие требования? Да и не стали бы они заморачиваться этим. Отправили бы твою дочь вместо Швейцарии в Египет и там на рынке в Александрии продали бы её за две тысячи баксов, если она девственница, а если нет, то за полторы, и стала бы она женой сотни храбрых воинов ислама где-нибудь в Ливии или Сирии. А вам бы сказали, что умерла на операционном столе.

— Какой ужас!

— Ну да, зато у этого козла Баранова было бы двадцать с небольшим миллионов, если в рублях, а вы бы жили на свежем воздухе, на своих четырёх сотках, без дочери.

— Ужас, — повторил Василий.

— Ладно, всё прошло, я отправил твоих поездом, встречай.

***

Владимир Алексеевич окончательно вернулся в город к концу ноября с кучей документов, которые требовалось срочно подписать.

— Я вот всё думаю: а если бы твой отец нашёл все эти бумаги? Что бы он с ними делал?

— Не знаю, Володь. Выкинул бы или в макулатуру сдал.

— А завещание, Вася, написано честь по чести, юридически грамотно, только на эрзянском языке и оформлено на твою бабушку. Я в Саранск ездил, переводил. И слава богу, что твоя бабка девичью фамилию оставила. Когда бодался с их юристами там в Европе, это помогло, и у нас появились деньги.

— И много у нас денег?

— Чуть меньше, чем до хрена. Остальное он, наверное, сыну отдал.

— Если бы Колька Баранов не попытался бы меня кинуть… По-хорошему нам его надо в ресторан сводить.

— Обойдётся. Он сейчас мой ЖБИ дербанит по поручению главы. Да и что он хотел с твоей семьёй сделать вообще и с дочерью в частности? Ты что, простишь, что ли?

— Нет, конечно.

— Тогда, Василий Григорьевич, переходим к нашим баранам. Мы с тобой являемся топ менеджерами фирмы «Ред Меркюри».

— Какой фирмы?

— Из Лихтенштейна.

— И мы там менеджеры?

— Ну да. Топ. А что тебя не устраивает? Фирма владеет заводом в Индонезии по производству «изделия №2». Знаешь такое?

— Знаю. А почему именно их?

— А что ещё? Консервированные ананасы? Так там жить тогда надо, а то законсервируют какую-нибудь змею, вот потребитель обрадуется. А тут есть линейка наименований: простые, с усиками, с гранями, с волнами и прочее. Плантации каучуконосов вокруг завода. Я там был и лично всё видел. Из каучука делают латекс, из латекса — их, упаковывают в блистер и присылают нам сюда. А мы их здесь расфасовываем в коробочки, в смысле упаковываем.

— А коробки где возьмём?

— Фирма в нашем районе построит завод по переработке макулатуры и производства картонной тары и туалетной бумаги. А ещё фирма построит завод по производству макаронных изделий. Я уже скупил всю пшеницу будущего урожая.

— Всё лучше, чем эти изделия.

— А что такое, Вася?

— У нас в стране с демографией не всё хорошо.

— Ты думаешь, что наши изделия встанут на пути рождаемости? Чушь, Вася. К тому же мы коробочки упаковываем в короба и отправляем в Нидерланды. Им там они нужней. Так. Вот ещё бумаги, подписывай.

— Что это?

— Фирма «Ред Меркюри» принадлежит фирме «Аэтои тис Кипру» — «Орлы Кипра». Красиво?

— И что?

— А этой фирмой в равных долях владеют Скворцов Владимир Алексеевич и Зайцев Василий Григорьевич. Знаешь таких?

— Знаю. И зачем столько нагромождений?

— Чтобы не отняли!

---

Автор рассказа: Анатолий Гусев