Закаленный

Когда безразличие сменяется чем-либо иным - любовью, ненавистью, страхом, завистью, злобой... Только тогда другой человек обретает плоть и становится для тебя живым. И вы уже не два чужих друг другу человека, а почти что - одно целое... И эти узы - крепче любого венчания.

- Не подходи ко мне, не подходи!.. - вопила она во весь голос.

Тогда он поднял с земли то, что первое попалось ему под руку, и не глядя, швырнул в сторону, мучительно его раздражавшего, противного визга...

Что-то хрустнуло на противоположной от него стороне. Звук был такой, словно, чья-то неловкая нога наступила на груду сухих веток - разом обломив их нехитрую связку. Послышалось приглушенное хлюпанье и чавканье...

Красный обожженный кирпич, когда его поднимали с земли, и, в очередной раз, швыряли его куда-то вдаль - уже ни о чем таком не думал.

Ему давно уже хотелось спокойствия и безмятежной старости.

Он помнит еще те времена, когда его участию в жизни человека неимоверно радовались - рукоплескали. В его, - уже понемногу ускользающей от него памяти, еще оставались, казалось, навечно впечатавшиеся в его обожженно-красную, песчано-глиняную стружку, что некогда было прочной известковой смесью, - страстные стоны влюбленных, плач ребенка, старческое, едва слышное шарканье ног, в давно изношенных, заскорузлых, но когда-то, - очень давно, - мягких домашних тапочках. Он еще помнит и смех, и слезы - словно, все это было еще вчера...

И вот новые звуки и запахи, в его затянувшейся земной жизни, смешались с солоноватым вкусом - но на этот раз уже не мочи местных забулдыг, домашних животных или нетерпеливых детишек. У этой солоноватости был совершенной иной запах и вкус. И он теперь окрасился в более бардовый цвет, чем был до этого - в ярко-темный, ярче и темнее, чем когда-либо был он, в ту незапамятную пору, своей прошлой, давнишней своей юности. Теперь, ему казалось, он познал совершенно все о человеческой сути - от ее рождения, до самой смерти - и даже стал, не только беззвучным ее свидетелем, но и невольным ее соучастником.

Было ли ему от этого приятно, либо напротив - кошмарно и мерзко, - он уже и сам толком не знал. Теперь он боялся только одного - что, отныне, ему придется быть теперь тщательно завернутым в подобие полиэтиленового мешка, и остаток жизни покоиться на каких-нибудь темных, непроглядных полках, в окружении, таких же как он сам - безмолвных, но многозначительных вещественных доказательств, одного, из бесчисленного множества - злодеяний рук человеческих...

И никто не спросит его само - а о какой участи для себя - он сам мечтает... Желает ли он пылиться в темных уголках, или же - ему было бы приятнее, вновь стать надежной опорой в жизни человека. Ну, хотя бы - при заливке нового, свеженького фундамента, какой-нибудь, очередной, грандиозно-величественной стройки человечества... Ну, или чего-нибудь попроще.

А может быть - кто-нибудь поднимет его, и снесет туда, где он еще никогда в своей жизни не был - за пределы этого двора... Этого сквера, квартала, города... За пределы его собственной (закаленной огнем, непреклонной его - кирпичной) жизни.


Рецензии