Родительский день

Родительский день.

1
В то время, как суровый мой отец
и праведная мать трудились в этом
нестаром городе, какой юнец
и по сей день, а жизнь зимой и летом

существенно разнилась: класс крестьян
шёл в город, где ему деревня снилась,
и жил там, где не то, чтобы бурьян,
а вовсе ничего не колосилось,

им выдан был клочок земли пустой.
Тогда отец, уже покойный ныне,
блюдя свой земледельческий устой,
разбил сады в береговой пустыне.

2
В тот тихий - потому хороший - год
земля была с водой одним и тем же;
строенья, именуемые "эм", "жэ", -
и те не вынесли свободы от

грохочущих и днём, и ночью строек:
поставленные чёрт-те знает где,
их профили дощатые в воде
видны были из окон новостроек.

Но столь невозмутимы были все
себя зачислившие в садоводы,
что вылет в Пятигорск или Минводы
давали в жертву этой полосе.

3
Всё строилось примерно так: песок
и цемент, перед тем, как стать бетоном,
катились вперемешку с грубым тоном,
уложенные в небольшой возок;

скрипя, несло отёкшее плечо
то, что условно звалось древесина,
без всякой помощи отца и сына,
святого духа иль кого ещё.

Ну, а земли, большой, густой земли
завезено Камазов десять, или
побольше... Впрочем, что - автомобили -
в тогдашней жизни молодой семьи?

4
Потом был я. Я помню точно - был.
Минувшее ведь не всегда печально.
Порой оно звучит исповедально,
чтоб охладить воспоминаний пыл.

Но оттого для нас оно живей.
И память открывается путями,
протоптанными в ельнике, сетями,
наполненными кучкой карасей.

Забавно нынче размышлять о том,
что в детстве мы себя считаем частью
всего, что подле. Так, балуя снастью
в пруду, я представлял, что был прудом.

5
Я был ребёнком, воспевавшим жизнь.
И жизнь моею наполнялась песней.
И каждый день её был тем любезней,
чем ближе подходило время тризн.

Я думал - надо мной полёт шмеля,
а это мать средь ягод шелестела,
а это солью покрывалось тело
отца, под тяжестью трудов боля.

Я был уверен - будет он всегда,
мой мир с людьми, домами и цветами,
и годы, что становятся годами,
идут из ниоткуда в никуда.

6
Потом все умерли. И смерть была
тяжёлым чувством, будто кто-то душит
меня всечасно, и всё не додушит.
Таким вот ощущеньем смерть была.

А дом стоит. Земля вокруг него
черна всё так же. Сад всё так же зелен.
И время сочтено, и труд измерен
для нас, помимо прочего всего.

Вот вера, вот религия моя:
ничтожен как поэт, беззуб как критик,
я не бросаю ревностных попыток
изведать эти шумные края.

7
Что было бы, отдай я свой чертог
кому-нибудь другому? Этот новый
хозяин был бы добрый иль хреновый?
Какой бы он всему подвёл итог?

Он с грядок след не пустит за порог,
он старую печурку вырвет с корнем,
он всё цветущее объявит сорным,
всё годное оставит без порток!

Ей-ей, он может! Да кому какой
есть интерес хранить чужое горе,
терпеть чужую надпись на заборе
за собственный прибыток и покой?

8
Уйди, хозяин новый! Хоть в миру
слывёшь ты расторопным воротилой,
не поступиться мне своей рутиной -
я здесь родился, жил и здесь умру.

И ты, век новый, к суетной поре
меня не кличь, я до того не молод,
что аж припоминаю серп и молот
в своём потёртом первом букваре.

Мне в общем ничего не нужно, ибо
есть правда, что постигнута с трудом.
Есть почва, есть очаг. И старый дом
стоит, не дрогнет, и на том спасибо.