Памяти Ю. Л

Мы вспоминали вечного бродягу —
обжору, женолюбца, мудреца.
По кругу горячительную флягу
пускали трижды. Он любил винца
плеснуть за воротник и сигареткой,
до паха затянувшись, оттенить
вкус разговора, мягко скажем, терпкий.
И — да! Он мог заради дамских тить…
Но — нет! Silentium в значеньи недомолвки…
…Он сходу отмечал любой изгиб
и тут же за него цеплялся ловко.
А как он пел! Хоть от натуги хрип,
что, впрочем, песне вовсе не мешало,
и, кстати, в прочем-разном помешать
ему могло на свете очень мало
что. Но явилась смерть, как некий тать…
Какого черта! В шею пафос. В шею!
Высоким штилем — это не о нем.
Спи с миром, друг. Мир сделался беднее,
но стал жирнее жизни чернозем.


Рецензии