Дорога без конца. Ч. 3. Отправление

Я убью тебя, лодочник!
Профессор Лебединский

- Да вы, гляжу, романтик, господин
– на лодочке! –
старик усмешку прятал.
Я был один. Когда б я знал фарватер,
то и уплыл бы по реке один.
- Здесь не плывут, - старик читал меня.
И без того он был мне не приятен:
лицо всё в «островках» инсультных пятен,
глаза раскосые как будто у коня,
к тому ж навыкате, горбатый жирный нос –
еврей евреем худшего пошиба.
У ног ворчал облезший старый пёс,
такой же мерзкий.
- Ну же? Либо-либо, -
старик подбросил вытертый пятак,
поймал в ладонь, прикрыв другой рукою.
Сплошной туман растёкся над рекою,
под нами уходящей в жуткий мрак:
фонарь на лодки вздернутом носу
едва нам освещал три метра круга.
- Что там орёл иль белочка-подруга?
Ну, отвечай! А то не повезу.
- Какая белка?
- Решки что грызёт.
- Орешки, старый.
- Ты ещё и умный…
Он в воду опустил весло бесшумно,
и я подумал: может отвезёт
без всяких «угадаек».
Старый хрен,
вновь отозвался:
- Не надейся даже.
Ты кто такой? Ты мёртвый прах, ты тлен.
Так отвечай! Господь тебе подскажет.
- Господь?
- Ну, или кто там у тебя.
Всё время обращаешься: спаси, мол.
Дурацкий диалог, невыносимый.
- Попридержи язык! Здесь не грубят.
- Но я молчу!
- Ты думаешь всё время.
Я слышу.
Делать нечего, сказал:
- Орёл.
- На первый раз не угадал.
Не думай. Так случается со всеми,
кто полагает, что-то здесь не так,
считая мерзким старого Харона.
Чего же не поехал ты с перрона
на поезде?
И он щелчком пятак
опять поднял в беззвездный черный мрак.
И снова я – увы! – не угадал…
Когда он в сотый предложил мне выбор
я высох весь как пойманная рыба:
без слов и мыслей молча умирал…

И умер наконец.
- Готов со мной? -
был старый изувер собой доволен:
- Ещё разок, мой маленький герой!
- Орел, -
и словно звоны с колоколен,
вдруг зазвучали у меня в ушах.
С мгновеньем каждым громче были звуки:
для слуха нестерпимы стали муки.
Мне душу разрывал смертельный страх.
Звон нарастал, как будто я стоял
под многотонным колоколом-басом,
и не было от этой муки спасу.
Себя не помня, я уже кричал.
И вдруг всё стихло.
Оборвалась нить
смертельных звонов над немой рекой
невидимой божественной рукой.
Я прошептал, себя не слыша:
- Пить…
Харон неслышно зачерпнул воды
ковшом из Леты.
- Вот теперь ты мой:
оглохший, как положено, немой.
Ах, люди, люди! Сколь же вы горды.

Он говорил, не размыкая рта –
его я слышал, слов не различая.
- Из-за тебя здесь сутки проторчали, -
ворчал старик.
Седая борода,
усмешку скрыла.
Он мне дал весло:
- Греби помалу.
«Старый - славный малый,» -
подумал я и стал грести помалу.
А дальше нас теченье увлекло…