Прелюдии Шопена

Давно ли вы слушали 24 Прелюдии Шопена – одно произведение из 24 маленьких фрагментов жизни человеческой? Это как раз то произведение, которое можно постигать в течение всей жизни, и в разные её периоды, особенно в периоды перемен личности, оно будет восприниматься по-разному, и каждый раз – значительно глубже.
Возможно, с каждым новым постижением вы будете уходить во всё большее безмолвие, просто внимая и понимая… Вы будете ощущать, что это именно то, что вам надо, что лучше и выразить нельзя то, что вы чувствуете, но сказать об этом не сможете или не захотите. Потому что великая музыка – сама по себе сокровище и вербальности не требует. Только лишь тогда, когда человек живёт и не знает об этом сокровище, а вы захотите поделиться. Вот как я сейчас.

Я делюсь сейчас с тобой, молчаливый и неизвестный мне Читатель, который пришёл на мою страницу, наверное, в надежде прочесть что-то новое, что-то содержательное.
Всю мою жизнь ( а она с 4 лет музыкальная), во всяком случае, сознательную мою жизнь – где-то с подросткового периода, когда я стала учиться в музыкальном училище, я люблю эти Прелюдии. Нам их, помню, преподавали на музыкальной литературе выборочно: вот самая известная Четвёртая, вот Седьмая – жемчужинка, вот Пятнадцатая ( о ней особо подробно расскажу), и Трагическая Двадцатая. Но не помню, чтоб рассказывали о том, что это цикл.

Я и сама это поняла лишь когда стала писать стихи, настоящие, и записала цикл одним высказыванием. Вы можете найти этот стих в папке МУЗЫКА, он называется «Шопен. Прелюдии опус 28».
Но прошло время, и жизнь моя изменилась, и сама я изменилась тоже, и мне захотелось узнать -  а что же теперь я слышу там, какие ассоциации возникнут у меня?
Напомню, дорогой Читатель: сам Шопен не любил давать названия своим произведениям, чтобы избежать примитивизма в восприятии и чего-то, ограничивающего музыку. Ведь Чувство само по себе может вызывать разные картины, и лучше – если не явные, не буквальные, не примитивно-романтические, как вот, к примеру, с Бетховеном и его «Лунной сонатой» случилось… Ференц Лист же, друг Шопена и коллега, напротив, очень любил программную музыку, считал, что это должно помочь восприятию и воспитанию слушателя.

Мне ближе свобода Шопена. Зачем же тогда я написала стих, где выразила то, что вижу? Как раз чтобы поделиться с теми, кто не видит ничего в этой музыке, быть может, слушая в первый раз. А у меня бывает и так: я прочту стих или послушаю произведение с названием, увижу то, что хотел автор, и его пламенное воображение поможет мне воспламенить и моё, и мышление живо находит своё вдохновение.
Бывает ведь – человек в таком тяжёлом или утомлённом состоянии (жизнь у нас такая сейчас тяжёлая, иногда невыносимая ни для ума ни для души), что он живёт и ходит, выполняя свои обязанности, будто сомнамбула, потому что нервная система защищается от ужаса внешнего мира нечувствием. И вот ощущает человек, что душа бедная – будто бы и перестала жить и понимать смысл жизни. Тогда и полезно что-нибудь такое почитать, а потом послушать… чтобы мысль зашевелилась, сердце ожило – пусть не надеждой, но какой-то надземной благодатью…пониманием, что всё это временно, а душа вечна, и как сознание, останется энергией, и никуда её глубокое понимание приобретённое не пропадёт. Это и есть та нить, за которую нужно держаться. Вот, есть три парки, говорят, или мойры – одна нить прядёт, другая тянет, третья обрезает. Но это ведь только о телесном. А нить душевную никто не обрежет никогда – она золотая и вечная.

Вот вы настроились, сели где-нибудь или дома в тишине или на улице под деревом, нашли в интернете Прелюдии Шопена опус 28 – чтоб сразу исполнялись одна за одной, надели наушники – и…

ПЕРВАЯ, как всегда, так и сейчас – кажется мне таким свежим входом в жизнь. Она и на Первый Этюд Шопена похожа – тот так же врывается и блещет-плещет. «На вдохе-выдохе» называла я эту Прелюдию. Это самое первое осознание личностью – себя, причём благополучной личностью, вышедшей из счастливого и здорового детства. Перед нею жизнь со всеми её многообразными возможностями, блага неисчислимые, надежды, мечты, широта!
Должна сказать для тех, кто слушает в первый раз, что у Шопена была цель написать Прелюдии, в некотором смысле из подражания и благодарности Баху, во всех тональностях. Только он шёл не как Бах – линейно, по хроматической гамме, а квинтовым кругом. Основным принципом была контрастность не только мажора и параллельного минора, но света и мрака, добра и зла, счастья и испытаний. Соответственно, нечётные прелюдии получились светлыми и созерцательными, животворными, как вода живая, а чётные, минорные – чаще всего «ветрами злыми, разрушительными и неуправляемыми», за редкими исключениями. Это романтическое противопоставление Любви и Смерти, дуализм жизни романтиков. Почему-то современные люди избегают мрачного, тёмного, всё им надо на позитиве, на ресурсе -  и вот так лгут самим себе. Признание мрачной стороны жизни, напротив, помогает осознать Жизни целостность.

Так вот и Шопен, сразу после ПЕРВОЙ, самой вдохновенной и любовной, даёт нам второе главное – смерть. Вы услышите во ВТОРОЙ Прелюдии, которую современники Шопена называли странной, такое вот движение «телеги жизни», её ярмо, тяжкое и неизбежное, постоянно прерывающееся похоронным ритмом – «там-та-дам». Это человек постоянно кого-то теряет, и снова тянет своё ярмо – до следующей потери. А может быть, он теряет свою прежнюю личность, чтобы снова возродиться и жить дальше. Как говорил Гумилёв: «Мы меняем души, не тела». Я верю в реинкарнацию, поэтому добавила бы -  а потом и тела. Но в течении одной жизни – да, мы меняем души в одном теле до такой степени, что иногда нам кажется, что мы изменились совершенно кардинально. Или люди, которых мы знали, уже воистину не те. Оттого, кстати, мы и перестаём с ними общаться – точек соприкосновения больше нет. Заканчивается эта ВТОРАЯ ля-минорная прелюдия тремя хоральными аккордами, когда, мне представляется, человек окончательно уходит из этой жизни, дотянув уже, наконец, свою телегу… ( А в телеге пожитки разные… да чего там только нет! Сами можете додумать. Главное, чтоб хлама не было, совершенно ненужного для следующей жизни, мусора всякого. В телеге могут лежать и наши приобретения, и грехи, у кого-то телега полна «долгов» перед людьми, которых мы обидели). Эти три аккорда, символическое число – всегда мне напоминают и последнюю Двадцать Четвёртую прелюдию, которая заканчивается буквально тремя ударами. Пусть каждый подумает о своём.

А за ВТОРОЙ бежит весёлый ручеёк ТРЕТЬЕЙ. Потому что Жизнь продолжается. Это тот поток, что враз оживляет: молодость, вечность юности, весна и зелень, и свежесть, и радость!

Пронеслась…

ЧЕТВЁРТАЯ очень популярна, как отдельное произведение, очень на слуху – печальной своей прекрасностью всем нравится. «Капли сожаленья» назвала я когда-то её. Но теперь вижу, что это о Времени. Как раз тикающие аккорды  - так неумолимо, так постоянно. И совершенно тоненькая линия человеческой жизни -  из двух нот. Попробуйте-ка сыграть эти две ноты без гармонии! Одно и то же. Вот на этой фактуре хорошо показывать ученикам что такое гармония, и как её перемены влияют на мелодию из двух нот. Так что Время, меняющее нас, хотим мы того или нет, определяет нас. Странно мне иногда слышать, что сознание определяет бытие. Я думаю, бытие, гармония, генетика, воспитание, условия, базовые потребности -  в значительной степени влияют, как гармония на мелодию, вот такую маленькую и тоненькую, как всякая жизнь человеческая. Ведь и для того, чтобы дух стал определять своё бытие, нужно, чтоб он в предыдущих условиях развился и закалился, помудрев. Только тогда он сможет жить «вопреки» обстоятельствам, если что. И всё равно эту жизнь съест и смелет Время. Таков Порядок.

ПЯТАЯ мне когда-то казалась расцветающим кустом сирени.  И теперь кажется чем-то очень эмоциональным, мотыльками мелькающими, летящими на огонь  майской лампы.
Это опять Жизнь.

ШЕСТАЯ – чистое созерцание и размышление – была и есть. Как под неё хорошо думать. Как спокойно.

СЕДЬМУЮ на уроках музлитературы, помню, называли «Портретом польской девушки». И правда! Так и видишь прелестное, юное, обязательно светловолосо-голубоглазое создание с букетиком полевых цветочков в руках. Какая маленькая и совершенная прелюдия! Это Утро Жизни.

ВОСЬМУЮ я любила особо и называла «Изольдиной водой». Для меня она была кипением страстной любви, бурлением чувств. Так и остаётся. Особенно хороша концовка с переменным мажоро-минором. Но закончилось всё печально.

Но ещё более важно – что следует потом. Ведь всегда все бурления познаются послесловием. Как человеческая жизнь состоянием души в зрелости и старости: деградировал человек или остался благородным? Добрым остался или озлобился на весь мир? Перестал ли развиваться или всё-таки углубляется и мудреет? Этим качество души и её зрелость и проверяется. Как видим, снова – Временем. Мы знаем, например, что аристократы, поколениями воспитанные в самодисциплине, при наступлении тяжёлых обстоятельств жизни сохраняли достоинство и качество своей души. Для детей есть очень поучительная история – книга Френсис Бёрнетт «Маленькая принцесса».
Что ж должно наступать после всех бурлений? Благородство!

ДЕВЯТАЯ прелюдия невероятно благородна. Она будто о возведении замка, о росте ввысь, о прекрасной соразмерности и рыцарственности. Вертикально стоящие аккорды – словно колонны, так и видишь что-то белоснежное, молитвенное, чистое и вечное. И при этом твёрдое и неразрушимое. Твердыня!
Для меня две этих прелюдии всегда в связке – как жизнь и послесловие, как правдивость и подтверждение, как делание и награда. Если человек в зрелой жизни не носит на себе «печати Девятой Прелюдии», значит, жизнь его была неверной. Нет, она не была бесполезной ( всё же – обучающее), но мало результативной из-за множества ментальных и душевных ошибок. Сколь угодно успешным внешне может быть человек, но когда он станет энергией – посмотрят только на его душу, в какой духовной оболочке она будет тогда находиться.

ДЕВЯТАЯ определила и ДЕСЯТУЮ. Я говорила о сметающих и разрушающих ветрах, так вот, после Благородства – там просто лёгкий Эольчик, переворачивающий страницу… Это первый ветер, и ещё нет в нём ничего ужасающего.

И начинается замечательная ОДИННАДЦАТАЯ, самая светлая, самая лёгкая. Если СЕДЬМАЯ – портрет человеческий, то ОДИННАДЦАТАЯ – портрет Природы в начале лета, светло-зелёной её одежды, долгих многообещающих дней, всего самого сочного и вкусного ( конечно, я рассуждаю в рамках того климата, где я живу). Это для меня июнь. Моне. Полноводная река, к которой я прихожу. Начало отпуска. Как бы ни менялась твоя жизнь, ежегодно состаривая тебя, но свежесть и юность июня ощущается всегда по-прежнему!

ДВЕНАДЦАТАЯ  - ветер второй, более упорный и настойчивый, настоящий такой сметающий и разрушающий. Почему я всё о ветрах? Потому что в главной Шопеновской сонате, где знаменитый похоронный марш, после него – как раз «ветер над могилами»  удачное и верное выражение А. Рубинштейна, что и Шумана ужасало, он называл это не музыкой. Все эти разрушительные ветры кажутся мне очень закономерными, потому что любое творение переживает три этапа – созидания, стабильности-развития и разрушения. У Шопена всё разрушается либо воздушным потоком, либо водным.

Но вот начинается ТРИНАДЦАТАЯ Прелюдия, и вы вновь попадаете в идеальное созерцание и покой. Это тот момент жизни «сейчас», когда у вас всё хорошо, благополучно, и вы можете размышлять с тихой улыбкой гармонии… Какие там длинные зависания и точки, словно висящие сады, плоды, к которым хочется дотянуться, какое широкое дыхание высказывания и мысли!... Вот блаженство жизни во всей её полноте и красоте.

Конечно, потом особенно резкий контраст. ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ – тот самый злой дух, одноголосный унисонный ветер, как в финале Сонаты. Это третий ветер, сухой, злобный, но очень краткий.

Самая развёрнутая, словно роман, ПЯТНАДЦАТАЯ названа была Жорж Санд когда-то очень легкомысленно – «Капли дождя». Думаю, что Шопена это раздражало. Вообще, Прелюдии были, в основном, написаны на Майорке, где ещё длилась любовь, но там и закончилась, и две великих личности стали жить обособленно. Жорж Санд хотела лучшего, прекрасного -  и для своих детей, и для возлюбленного, решила прожить  зиму на Майорке, которая в то время была диким местом без гостиниц, а пароход ходил раз в полгода. Когда там зарядили дожди, Фридерик с его туберкулёзом оказался в ловушке, они не могли выехать до весны и коротали сырую зиму в промозглом старом монастыре, потому что в дом никто туберкулёзника брать не хотел. Монастырские кельи были суровыми, холодными, одно маленькое оконце где-то под потолком. Когда вы услышите, как эти «капли дождя» перерастают в набат, вы ощутите неумолимость и холод того монастыря… Светлый летний дождь перерастёт в набат, который наступает на вас, словно Судьба. И вы поймёте, что перед нами Драма. Целая жизнь. А не просто зарисовка про «капли дождя». Как раз с этим случаем я и понимаю – почему Фридерик отказывался от программ своих произведений. И до сих пор вы можете обнаружить в интернете приписываемые Шопену медоточивые мелодии с пошлыми названиями вроде «вальс дождя», «музыка ангелов» и тому подобное. Жорж Санд грешила «излишним романтизмом» - то есть отсутствием чувства меры. Она и Кароля ( пародию на Шопена) в своём романе «Лукреция Флориани» изобразила непомерно истеричным.

Долой пошлость! Дорогу Драме! Тот набат, что сменит светлый дождь, приходит постепенно, сначала он похож на строгий хорал суровых пилигримов, раздвоится на Ход и вопрошание Души, дойдёт до кульминации, а после вновь обернётся светлым, ласковым дождём. И всё вернулось на круги своя…

ШЕСТНАДЦАТАЯ – ветер четвёртый и гневный. Он проносится неукротимо быстро. Он сметает Драму. Всегда, после таких ветров, я думаю: вот, другая страница жизни началась.

А СЕМНАДЦАТАЯ – одна из моих любимых. Я всегда вижу берег моря и простирающийся вперёд дух и взгляд, вбирающий простор и свежий морской воздух. Она голубая и бирюзовая! Это ощущение свободы и глубины. Когда я вела свою деятельность на фейсбуке, каждый год летом я выкладывала какую-нибудь морскую картинку и эту прелюдию. Это было моей мечтой о море. Во второй части прелюдии, при повторе темы, вы услышите такие глубокие падения вниз, будто под воду. Самая углубляющая прелюдия.

ВОСЕМНАДЦАТАЯ – не столько ветер, сколько риторическое высказывание. Но есть и порывы, есть и точка, откуда всё скатилось и разбило предшествующее.

Что ж… пришла новая страница, и заструилась ДЕВЯТНАДЦАТАЯ прелюдия новым потоком вдохновения и созидания. Напоминает светлостью ОДИННАДЦАТУЮ, только это не юность, а молодость, уверенность.

И вновь набат. Прелюдия номер ДВАДЦАТЬ очень строга и лаконична. Её называют похоронным маршем, но там нет определённого ритма, просто серия трагических аккордов. Особенно впечатляет вторая фраза – тихое эхо отзвучавшего громогласно. Я думаю, что это, всё же, не похороны, а риторика. Это трагедия, рассказанная в двух словах.

ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ  - тоже высказывание, девическое, женское. Вот перед нами милая молодая воспитанная девушка, ведущая разговор: прекрасная речь, мягкие интонации…  Вот она настаивает на своём, развивает мысль. Впрочем, картинка может быть и не такой буквальной.

Я б не назвала ветер в ПРЕЛЮДИИ ДВАДЦАТЬ ДВА каким-то особенным. Он имеет все свойства предыдущих ветров: краткость, устремлённость и настойчивость. И тут он всё же, я бы сказала, сдержанный. Потому что через прелюдию будет вам ветер седьмой и окончательный. Шопен начал с до мажора, дошёл до пяти диезов, энгармонически там развернулся на бемоли и пошёл назад на уменьшении знаков. Последняя прелюдия будет в ре миноре. А у Шопена, любящего Моцарта, это одна из трагических тональностей. Ре минор или до минор – этим всё сказано, даже фа минор не такой.

Итак, последний островок счастья – неземная ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. Это совсем запредельные небесные воды. Пред тем, как мир земной будет сметён и разрушен, человек должен удостовериться, что они существуют.

ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТУЮ называют Океаном. И тут я согласна. Действительно, как похоже, какие широкие валы волн. Но это риторический океан. Говорящий нам. Я бы не назвала его злым, хотя он и смывает предыдущее. Его гнев равновесен, идеально выстроен. Бог всех ветров и разрушений. Три удара в самой глубине забивают гвоздь в крышку предыдущей жизни. Здесь – всё закончено, заколочено.
Что же дальше? Пойти жить, заниматься повседневными делами. А потом, через время, начать слушать заново. И в окончательности есть своё преимущество:  ничего больше не виснет на тебе, ты чист, как в первый день творения, все узлы развязались. Это и есть одна жизнь человеческая.

Всегда обращайте внимание на число 24. Не просто так это число тональностей ( или песней в Одиссее, или букв греческого алфавита) – это символ завершённости.
А ещё не забудьте в идеальной точке покоя и счастья – Тринадцатой прелюдии прочесть про себя вот этот стих Гумилёва ( мне кажется, что он очень подходит):

Солнце скрылось на западе
За полями обетованными,
И стали тихие заводи
Синими и благоуханными.

Сонно дрогнул камыш,
Пролетела летучая мышь,
Рыба плеснулась в омуте…
… И направились к дому те,
У кого есть дом
С голубыми ставнями,
С креслами давними
И круглым чайным столом.

Я один остался на воздухе
Смотреть на сонную заводь,
Где днём так отрадно плавать,
А вечером плакать,
Потому что я люблю Тебя, Господи.

15-16.09.2024