Колокольчики мои...

В своём «Колдовском» (Тане Важновой) – по-герменевтски, «коварном» – я кивнул издавна симпатичному мне А. К. Толстому. В его украинское («черниговское»).

Ты знаешь край, где всё обильем дышит,
Где реки льются чище серебра,
Где ветерок степной ковыль колышет,
В вишневых рощах тонут хутора,
Среди садов деревья гнутся долу
И до земли висит их плод тяжёлый?
Шумя, тростник над озером трепещет,
И чист, и тих, и ясен свод небес,
Косарь поёт, коса звенит и блещет,
Вдоль берега стоит кудрявый лес,
И к облакам, клубяся над водою,
Бежит дымок синеющей струёю?
Туда, туда всем сердцем я стремлюся,
Туда, где сердцу было так легко,
Где из цветов венок плетёт Маруся,
О старине поёт слепой Грицко,
И парубки, кружась на пожне гладкой,
Взрывают пыль веселою присядкой!
Ты знаешь край, где нивы золотые
Испещрены лазурью васильков,
Среди степей курган времен Батыя,
Вдали стада пасущихся волов,
Обозов скрып, ковры цветущей гречи
И вы, чубы – остатки славной Сечи?
Ты знаешь край, где утром в воскресенье,
Когда росой подсолнечник блестит,
Так звонко льётся жаворонка пенье,
Стада блеят, а колокол гудит,
И в божий храм, увенчаны цветами,
Идут казачки пёстрыми толпами?
Ты помнишь ночь над спящею Украйной,
Когда седой вставал с болота пар,
Одет был мир и сумраком и тайной,
Блистал над степью искрами стожар,
И мнилось нам: через туман прозрачный
Несутся вновь Палей и Сагайдачный?
Ты знаешь край, где с Русью бились ляхи,
Где столько тел лежало средь полей?
Ты знаешь край, где некогда у плахи
Мазепу клял упрямый Кочубей
И много где пролито крови славной
В честь древних прав и веры православной?
Ты знаешь край, где Сейм печально воды
Меж берегов осиротелых льёт,
Над ним дворца разрушенные своды,
Густой травой давно заросший вход,
Над дверью щит с гетманской булавою?..
Туда, туда стремлюся я душою!

И мигнул не только одной своей закольцовкой, с попавшими мне под «вожжу» (в рифму к «вожжа») стожарами.
Не ведаю, насколько благоволил граф ко всей Украйне, но черниговщину, в дань хотя бы проведенному в тех местах детству, он искренне любил.
А мест-имён в самом тексте А. К., достойных уже моего скромного внимания, не так и мало.
Сейм... Приток Десны. Приток – самый длинный (почти в 700 км.), с учётом того, что уже сама Десна – наибольшая из подданных уже его Величества Днепра.
С названием Сейма гуляе мноства казак-прыказак, от (по корням) Польши (хай – Литвы), до мери. Но нам, сегодня, он больше забавен последними событиями (августовским заходом в курские владения частей ВСУ), а уже под это – своей исторической повязью с той же Украиной.
Под герменевтскую блажь можно было бы поизгаляться и с перекличкой имён: Курск (куряне) – Украина. Но пока оставим такую возможность в покое.
Одна Суджа (заштатный г. п. на самом приграничье, занятый украинскими войсковцами в первые же дни операции) – дорогого стоит.
Дикое поле... Пространство немалое. И кто только по нему не гулял! Пусть уже «наше поселение» располагается и далече от дислокации крымчаков-оттоманцев, и даже не так близко от родины такого бунтаря, как Нестор Махно – Гуляйполя. Далече, но не без причастности. А ещё – между Москвой и Литвой. По тем перетягиваниям XVI-XVII веков.
Земли эти (под Суджу) отошли к Московии во второй половине XVII-го, но само поселение основали украинские переселенцы из Речи Посполитой. Основали, угомонились... А в Гражданскую (уже не в ту гетманскую Руину, а в веке XX-м) всё опять загуляло-загудело. Окол Суджи. Из одних рук – в другие. В конце 1918-го сам городишко аж на месяц стал резиденцией Временного рабоче-крестьянского правительства Украины. С декабря 22-го его отписали к РСФСР. А в 30-е по всему району провели (на плечах Голодомора) ряд успешных акций по свёртыванию начавшейся в предыдущее десятилетие украинизации.
Мабыть, вся эта история (с перетягиванием) икнулась и сегодня. Поди разберись, кому они исконнее, эти земли...

Ты знаешь край, где Сейм печально воды
Меж берегов осиротелых льёт,
Над ним дворца разрушенные своды,
Густой травой давно заросший вход,
Над дверью щит с гетманской булавою?..
Туда, туда стремлюся я душою!

То – не про Суджу (тем более, что она и не на Сейме стоит). То – про черниговщину. А где там щит с гетманской булавой колисть нависал?! – В Батурине. Аккурат на левом берегу того Сейма.
Когда Иван Мазепа, по ходу Северной войны, перекинулся от Петра к Карлу, осадивший столицу Гетманщины Меншиков город сжёг. Уже в 50-60-е того же XVIII-го века Батурин успел побывать резиденцией последнего гетмана Войска Запорожского Кирилла Разумовского. На том его слава и закончилась.
А разрушенные своды того дворца, с поросшим травой входом да щербатой дверью, наш Толстой лицезрел спустя без малого столетие. Ну, пусть лет через 70-75. В 1840-е.
Если быть точным, сей дворец (палладинский) был зачат упразднённым гетманом и почтенным президентом Петербургской академии наук (кстати – прадедом Алексея Константиновича, по внебрачной дочке своего сына) в 1799 году. А после кончины Кирилла Григорьевича, случившейся четырьмя годами спустя, проект до ума так толком доведен и не был. В 1824-м он и вовсе сильно пострадал при пожаре. Весь интерьер нежилого красавца выгорел к чертям. Флигели остались торчать «без крыш, без балок, без полов, так что, стоя на земле, можно видеть чрез два этажа небо».
Живописец Лев Жемчужников (брат соратников А. К. по «Козьме Пруткову» и – двоюродный самому пииту, по внебрачным дочкам (сёстрам-мамам) любвеобильного наследника последнего гетмана), так вспоминал о посещении Батурина в середине XIX века: «Каменный дворец на высоком берегу Сейма стоял, печально разрушаясь. Полы и потолки провалились, в окна свободно летали птицы; внутри дома росли деревья; двор зарос травой и кустарником, а над разрушающейся крышей каркали вороны».
В 1911-13 годах дворец был частично отреставрирован на средства праправнука бывшего хозяина – австрийского подданного Камилло Разумовского. Но в 1923-м – снова погорел.
В начале века нынешнего многострадальное сооружение было (по инициативе Виктора Ющенко), наконец, успешно восстановлено. С седьмой попытки.

Батурин...
Одно из полюбившихся левобережному Гетманству мест. Наряду с Глуховым (что в Сумской области).
Глухов и зараз выглядит повнушительнее. Численность населения стабилизировалось где-то в районе 35 тысяч. Как не крути – город. Хай и невеликий.
А с Батуриным... Чуть больше 2-х. Тысяч. Для города (даже – городишка) – прямо скажем, маловато. Так и в иные времена-века он населённостью не щеголял. Но... Город!
Глухов-то – куда как постарше будет. Сведения о нём датируются ещё по XII-му веку. По Черниговскому княжеству. А где-то – и по IX-му. А и названием своим (в «глушь») – считай, незамысловат.
А Батурин обозначился только в XVI-м. Уже – по Речи Посполитой.
Обозначился самим Стефаном Баторием. Польским королём и великим князем Литовским. В 1575 году.
Гродненскую резиденцию Батория (Старый замок) мы в нынешнем августе посетили. А бок о бок с «баториевкой» даже два дня посожительствовали.
С Батуриным, по началу, не задалось. Сам Стефан его, так и не доведя, забросил. Потому и отсчёт истории городка начинается только с 1625-го года. Но имя в честь короля-князя он-таки зацепил. Потому – именно от Батория, а не от Батыя или какого-то ещё «батьки» или «тура».
Пусть некий «курган времён Батыя»  посерёдке верша Толстым и поминается.
Однако – к вершу. Черниговско-украинскому. С чистыми реками, да трепещущим по озёрам тростником. С колыханием степного ковыля, да тонущими в вишнёвых рощах хуторах. С плодовитыми садами и песнями косарей. С кудрявыми лесами под ясными небесами...
Любо-то как!
С дивчинами, плетущими свои веночки. С песнярами-балладниками.
Под бойкий гопак добрых парубков и гуд колоколов, зазывающих в божий храм гарных казачек.
Лепота! Почти идиллия (над чем я слегка и иронизировал в своём с «Беловодьем»).
А и к тому – у Толстого – что украинцы и расейцы – два-таки разных народа. Не обязательно – к их вражде, но и точно не в повальное «братство». Как оно и было по всей истории.
Лепота – по первой части. У Константиновича.
Под конец – больше про плахи, да пролитую обильно кровушку.
Сагайдачный...
Петро Конашевич (1577-1622) был вполне «посполитым». Ходил с войском как на крымчаков да османов, так и на Московию. Вроде, как и не всегда гетманом, а только кошевым атаманом. Расстарался о восстановлении православной иерархии в Киеве. Порадел за казацкую автономию у поляков.
А Москву осаждал усердно (в 1618-м), вплоть до заключённого Деулинского перемирия, по которому за Польшей остались Смоленск и Черниговско-Северская земля. Аж 29 городов.
Политик был ловкий. Служа Речи, вёл «подпольные» переговоры и с московитами. Не по-доброму обошёлся со свергнутым гетманом Бородавкой (Яковом Адамовичем Неродичем). После в содеянном раскаивался.
Поляки его за усердие поглаживали, но за своеволие журили и поджимали. В частности, за Хотинское побоище, которое он устроил туркам без согласования с Варшавой.
Палей...
Семён Филиппович Гурко. Палий (точнее – так) – прозвище. Яркое и грозное.
Уроженец Черниговщины (местечко Борзна, 1641). Сын мещанина.
В Запорожскую Сечь уходили отовсюду и всякие. И отношение между «украинцем» и «запорожцем» (казаком) – не из простых.
Запорожцы… Псы войны. У них и фамилии обрастали «кличками» (позывными).
Казаки… Притом, что запорожцы (сечевики) отличались от донских-кубанских, теркских-уральских…
Бросим всю «шапку» из «Вики».

[Казаки (мн. ч. от тюркского слова, значившего «свободный, независимый человек, искатель приключений, бродяга») – этносословная группа служилых людей (преимущественно, православных русских и украинцев) – члены военных формирований, нёсших пограничную службу.
Потомки запорожцев и реестровых казаков составили основу задунайцев в Османской империи и Банатской Сечи в Австрийской империи, а также бугских казаков, азовцев, черноморцев и кубанцев; в значительно меньшей степени участвовали в формировании кавказских линейцев, донских, хопёрских (включая некрасовцев), волжских, оренбургских, уральских, сибирских и забайкальских казаков в Российской империи.
В состав казаков в бытность их сословием входили также группы белорусов, поляков, чехов, словаков, южных славян, греков, молдаван, осетин, тюрков (включая казахов и татар, башкир), мордвы-эрзи, калмыков, бурят и других народов. Отдельные группы казаков сохраняли обособленность, особенности языка и культуры, этническое самосознание.
Казаки в сословном отношении делились на сельских обывателей, дворян, купцов (т. н. «торговые казаки» (укр. чумаки)) и казачье духовенство. До конца XVII века в Русском царстве также существовали особые категории служилых людей – беломестные казаки и городовые казаки, в XVII–XVIII веках – слободские казаки, до конца XIX века – станичные казаки, до 1920 года – сибирские городовые казаки, а в Речи Посполитой были реестровые казаки, надворные казаки, охочекомонные казаки и лисовчики.
Антропологический анализ казаков не позволяет вести речь об их едином этнографическом происхождении, поскольку в казачьей среде не всегда прослеживается некая особая антропологическая общность – ни смешанная, ни переходная.
За всю свою историю казачьи воинские формирования входили в армию Русского государства, Русскую императорскую армию (в том числе и в Русскую гвардию), Белую гвардию, Вооружённые силы Советской России (Красную гвардию, позже – РККА) и Вооружённые силы СССР. Ныне в Российской Федерации также есть казачьи формирования.
Помимо этого, казачьи воинские формирования входили в вооружённые силы и формирования следующих государств и образований: Великого княжества Литовского и Короны Польской; «вольного города» Гамбурга; короля Швеции Карла XII (Мазепа и Гордиенко); Османской империи (Правобережная Гетманщина под Османским протекторатом /1669;1685/, «некрасовцы» и Задунайская Сечь); Персии (Персидская казачья дивизия); Украинской Народной Республики, Западно-Украинской Народной Республики и Украинской державы гетмана Скоропадского (Вольное казачество и Холодноярская республика); Вольной территории (Повстанческое движение под руководством Нестора Махно); УНР Советов и УССР (Червонное казачество); Парагвая; нацистской Германии (Казачий стан и многие другие формирования); УПА (в том числе Полесскую Сечь Бульбы-Боровца); Маньчжоу-го и Японии (Квантунская армия)].

«Этносословная группа служилых людей...». Этакие «погранцы-легионеры». Легионеры – как бы, не совсем к ним. Как и «ЧВК» (чуть не оговорился в «ВЧК»). Хотя...
По части «военной компании» (шайки-лейки-братства) – где-то и в строку.
Так, разные они (казаки) были. Как и одни только «запорожцы».
Вот, Толстой... Помянул у себя только «четвёрку»: Сагайдачного, Палия, Мазепу и Кочубея.
Два гетмана, удалой атаман, да «писарь-судия» (генеральный!).
Трое последних пришлись на одну эпоху (конец XVII века, с ещё кипевшей Руиной, и начало следующего) и между собой плотно пересекались. Да ещё как...
А Сагайдочному выпало время не столь кромешное, пусть всё одно – и сам от ран (с того Хотинского) помер, и соратника-соперника «на кол посадил».
С чего А. К. выхватил-засветил именно их?! Думаю, что не в одну рифму, но и не без этого. Ибо Палей (Палий) перекликнулся (через строку) и с «полями. То бишь – во «внутреннюю», но – отложенную (Р).
Про Кочубея с Мазепой мы все помним с детства. Ну – со школы. Через «Полтаву» Пушкина, где запечатлелась и любовь далеко немолодого Ивана Степановича к юной дочери Василия Леонтьевича.

Мария-Мотря...
Угораздило (Мазепу)... Уже после гибели своей благоверной супруги Ганны Фридрикевич (Половец).
Про те страсти Толстой в своём вирше как бы и не намекал.

И то сказать: в Полтаве нет
Красавицы, Марии равной.
Она свежа, как вешний цвет,
Взлелеянный в тени дубравной.
Как тополь киевских высот,
Она стройна. Её движенья
То лебедя пустынных вод
Напоминают плавный ход,
То лани быстрые стремленья.
Как пена, грудь её бела.
Вокруг высокого чела,
Как тучи, локоны чернеют.
Звездой блестят её глаза;
Её уста, как роза, рдеют.

То нам уже Александр Сергеевич поведал.
Угораздило, но – взаимно. И даже переписка сохранилась.
Но... Родители воспротивились (причины к тому были). Кончилось для них худо. Пусть Кочубея порешил и не сам Мазепа, а уже Пётр (Первый).
Так и гетман, лишённый счастья последней любви, промахнулся с «Полтавой» (не на того «карла» поставил) и кончил жизнь в бегах, в османских Бендерах.
Палий (Гурко), не отличавшийся знатностью происхождения, прославился как могучий вояка-полковник, изрядно колотивший турок под Веной. И – дальше – по Венгрии и Словакии. В рядах реестровых-посполитых.
После этих подвигов Семён Филиппович сколотил свой охочекомонный полк. То бишь – как бы «добровольческий». Настоящая ЧВК!
Сколотил и задумался о гетманстве на Правобережье, повздорив с законным там Андреем Могилой. Верховенства бравый полковник не перехватил, но зато ему удалось добиться от поляков возобновления старинных прав и вольностей Войска Запорожского, утвержденных Сеймом в 1685 году.
На этом я своё разгуляйство окол стиха Толстого слегка прерву. Слегка-ненадолго...

14-15.09.2024